- Я его спугну, а вы стойте в засаде и ловите. Если упустите, пеняйте на себя... - шепчет могильщик и исчезает между крестами.
Питониус раскрывает личное дело и устанавливает его поперек тропинки.
Голос могильщика. Ату, ату!.. Киш!.. Киш!..
Вой нарастает, как будто несется пожарная машина.
В конце тропинки показалась и приближается тень.
Раз, Питониус захлопнул тень двумя створками личного дела и бережно извлек пойманного.
Питониус. Отдышитесь, молодой человек. Отдышитесь и удовлетворительно объясните, не являетесь ли вы сорок первым предком Карла Питониуса, которого вы видите перед собой.
Тень (со стоном). Да, я и есть ваш сорок первый несчастнейший предок, о Питониус.
Питониус (с тревогой). Почему же, однако - несчастнейший? Как прикажете понимать это самое несчастнейший? Надеюсь, вы не запятнали нашего фамильного древа, надеюсь, что ваша прижизненная деятельность была, так сказать... Являла... Не противоречила?!..
Тень (с искренним молодым чувством). Что касается меня лично, то я могу без страха и стыда глядеть в глаза и вам и любому другому аудитору, который когда-либо существовал или когда-либо будет существовать. Лично я был людоедом.
Питониус. Людоедом? (Подумав.) Что ж, весьма, так сказать, почтенная профессия. Возможно, она несколько вышла из моды. Но мода изменчива. Сегодня носят узкие брюки, завтра - широкие. При вашем почтенном прошлом не вижу никаких причин, чтобы а такой мере убиваться и оглашать окрестности стенаниями. Успокойтесь, молодой человек. Родственно молю вас - успокойтесь и утешьтесь. Советую вам по-отцовски...
Тень (с нервным стоном, перебивает). Не упоминайте при мне этих слов по-отцовски. Не терзайте мне душу...
Питониус. Простите, я не совсем понимаю. Отец это такое в некотором роде святое слово...
Тень. Оно и для меня было святым, сладкозвучное слово - отец. Было, было, но:
От этой мысли холодеет кровь.
Овидий сам воспел его любовь.
Питониус. Покороче, сударь. Если все людоеды так болтливы, да еще выражаются в стихотворной форме, нечего удивляться предубеждению некоторой части образованного общества против вашей профессии. Выражайтесь покороче и яснее. Имейте в виду, от этого зависит будущее всего нашего рода.
Тень. Первую половину жизни мой батюшка являл пример другим гражданам Вечного городе. Он состоял главным экзекутором при священной особе Цезаря Августа... Но все переменилось, и так внезапно... Нет, он не склонялся утомленный над моей колыбелью, и капли благородного пота не орошали моих младенческих ланит...
Питониус. К черту младенческую колыбельку. Подавитесь вашей дьявольской сентиментальностью. Говорите не о том, чего не было, а о том, что было.
Тень. Мой батюшка полюбил прекрасную Изабеллу и таинственно исчез сразу после свадьбы, в первую брачную ночь, едва прекрасная Изабелла успела зачать меня.
Питониус. Ну и что ж? Конечно, странно, что при столь поспешной работе ваш батюшка успел, так сказать, вложить в вас столько слюнявой сентиментальности. Зачем, однако, эти стенания? Я понимаю, если бы он исчез, не выполнив, так сказать, своих обязанностей. Человечество оказалось бы в выигрыше, но вы лично имели бы право на некоторые нарекания. Но ведь вы родились, черт возьми. Чего вам еще нужно?..
Тень. О, лучше б я на свет не появлялся. И в мире нерожденных душ остался... Лучше, в тысячу раз лучше. Когда я вырос, моя мать, прекрасная Изабелла, призналась, что... (Рыдания не дают ему возможность договорить.)
Питониус. Дальше, дальше. Хотя я не людоед, а проходил службу по другому ведомству, еще минута, и я сожру вас вместе с вашими тощими костями. В чем она призналась?
Тень. Она призналась в том, что в крови ее смешалась кровь цыганская, иудейская и эфиопская!
Питониус. О, горе мне! (Падает без сознания. Когда он раскрывает глаза, кругом никого нет. Качаются кресты, завывает ветер, летают черти, удивительно напоминающие, летучих мышей). О, горе мне, чудесное творение развеяно как прах, без всякого сомнения. Удар судьбы сразил... Тьфу, черт, я тоже заговорил стихами, как этот паршивый ублюдок. Конечно, положение прескверное, и голова довольно непрочно держится на шее, но в крайности впадать не следует. Надо думать, думать и еще раз думать. Что же мне делать? Может быть, кто-либо из вас был в подобном положении и поможет мне... Молчание, только проклятый вой, и ветер, и шелест летучих мышей. А это что? Бум, бум, бум. Ну, конечно, бьют часы. Время идет, Питониус. Думай, пока не поздно. (Вскакивает.) Ну, разумеется. Выход есть. Я заставлю проклятого магистра отвезти меня в своей "Карете времени" в то самое время, когда мой любезнейший предок начинал куролесить и... Я буду не я, если не сумею расстроить их брак. Говорят, что любовь сильна как смерть. Но смерть в конце концов только смерть, а я, как-никак, аудитор. На стороне этой дамочки, я говорю об Изабелле, будут красота, любовь и прочая чепуха. Но что все это по сравнению с властью? В путь! (Бежит к кладбищенским воротам и сразу возвращается.) Тьфу, я ведь не знаю адреса. (Кричит).
- Тень! Тень! Господин людоед! Заклинаю вас всеми святыми, явитесь еще раз.
Тень. Зачем, зачем опять меня зовешь,
Зачем на части сердце мое рвешь...
Зачем...
Питониус (льстиво). Довольно симпатичные стишки, но у меня, к сожалению, совсем нет времени. Когда-нибудь мы соберемся за бокалами в уютной могилке, и я буду упиваться вашими творениями до утра. А сейчас мне совершенно необходимо узнать адрес вашего почтенного родителя и местожительство его. Постарайтесь, если возможно, изложить эти сведения прозой.
Тень. Жили мы в первом веке нашей эры. В царствование великого Августа.
Сульман мой город родной, ледяными богатый ключами.
Рим от него отстает на девяносто лишь миль,
то Публий Овидий Назон говорит о нашем родном городе. Насколько я помню, дом отца был рядом с палаццо Овидия.
Питониус. Значит, так: первый век?
Тень. Начало первого века после Рождества Христова.
Питониус. Город Сульман в девяноста милях от Рима?
Тень. В девяноста милях от Вечного города.
Питониус. Спрашивать палаццо Публия Овидия Назона?
Тень. Найти палаццо всадника Публия Овидия Назона, а там каждый укажет жилище отце.
Питониус. А как его звали, вашего родителя?
Тень. Питониус, по прозвищу "Цветущая голова".
Питониус. "Цветущая голова"? Ты уверен? Странное, я бы даже сказал, нереспектабельное прозвище. Но все равно... В путь!
ПРОИСШЕСТВИЕ ДЕВЯТОЕ
Мчится, мчится аудитор по пустынной ночной дороге. Вот он схватился за хвост то ли летучей мыши, то ли черта и пролетел несколько шагов. Упал, но поднял личное дело как парус и снова взмыл в воздушные пространства.
Мчится аудитор быстрее бешено стремящих свой бег грозовых туч. "А что, если моего бедного магистра уже... того, - на ходу бормочет он. - До утра я успею перевешать всех служителей, но мне-то что. С первыми лучами утреннего солнца... Брр... не надо думать об этом. Скорее! Скорее!" подгоняет он ветер.
- Магистра еще не казнили? - на ходу спрашивает аудитор, вбегая в канцелярию.
Служитель. Сейчас как раз заканчиваются приготовления.
Питониус, тяжело дыша, падает в кресло. Кричит:
- Магистра ко мне! Сию же секунду. Без малейшего промедления!
Служители вводят магистра. Питониус встает навстречу ему:
- Ах, дорогой друг! Вы не можете себе представить, как горько вспоминать о том, что происходило недавно. У меня сердца обливалось кровью, когда я видел, как вас, как с вами... как вы... Но что поделаешь служба, служба!.. Сто раз стон сочувствия замирал у меня на устах... Конечно, вы страдали, но смею уверить, что я страдал больше, потому что у вас душевные страдания уравновешивались телесными, а у меня эти самые душевные страдания проявлялись в совершенно чистом виде. Как я страдал! Как мы страдали!
Говоря это, Питониус внимательно смотрит на магистра. Лицо магистра выражает задумчивость, затем - сочувствие. Что поделаешь, - он доверчив, сердце его отзывчиво!
Магистр. Два мышиных хвостика и птичий клюв... Признаюсь, мне не приходила в голову такая точка зрения... э-э... на прошедшие... события. (Как и аудитор, он избегает выражений, оскорбительных своей прямотой). Но ваши слова звучат убедительно. В самом деле, возьмем гипотенузу душевного страдания и поделим ее на синус катета физической боли. Что получится? Что получится?
Магистр что-то бормочет, погружаясь в вычисления. Питониус, ловя благоприятный момент, продолжает с еще большим жаром:
- Именно, именно, как вы глубоко поняли меня и как глубоко пожалели в сердце своем! Но оставим это. Оставим все это поскорее, дорогой магистр. Отныне мы будем с вами, как эти - Пастор и Коллукс.
- Кастор и Поллукс, - поправляет магистр.
- Именно, именно. Как приятно иметь дело с человеком, в душе которого сверкают священные слова: Просвещение, Образование и это самое... Четвертование... (В сторону.) Четвертование из другой области, но старый дурак, кажется, не расслышал. Забудем же прошлое и поклянемся дорогими и для меня двумя мышиными хвостиками, что отныне по всем жизненным дорогам мы будем ходить вместе! (В сторону.) Впрочем, на дыбу, когда придет время, ты отправишься сам; каждое правило предусматривает исключения.
Питониус со слезами на глазах обнимает магистра.
- Чем же мы ознаменуем начало столь прекрасной дружбы?! О, я знаю. Мы отправимся в путешествие на твоей Карете времени, дорогой магистр. Сейчас же, пока священный огонь не погас в груди. Мы поедем в древний Рим а полюбуемся величественным обликом Вечного города. Мы остановимся в городе Сульмане и прижмем к груди великого страдальца Овидия Назона. (В сторону.) Надеюсь, я сумею так прижать этого великого страдальца, что он не станет распространяться ни стихами, ни прозой. Молчащий поэт - это еще терпимо... В дорогу, дорогой магистр. Вашим милым лошадкам засыпан в кормушки овес, холки расчесаны и хвосты перевязаны лентами. Все готово. В путь, мой друг. В Рим. В Вечный город!
ПРОИСШЕСТВИЕ ДЕСЯТОЕ
Катит, подскакивая на ухабах, Карета времени, катит через эпохи и страны.
- Держитесь крепче, господин аудитор, - предупреждает магистр. - Сейчас крутой спуск.
Он изо всех сил натягивает вожжи, лошади с трудом сдерживают тяжелую карету. Все кругом заволокло дымом пожарищ.
Питониус (пытаясь заглушить грохот кареты). Какая чудесная иллюминация.
Магистр. Это средние века. На кострах инквизиции жгут еретиков.
Питониус. Поучительно и красиво. И какие ароматы! Бьюсь об заклад, что они прибавляют в огонь ветви можжевельника или что-либо еще в подобном роде. Следует запомнить. Очень плодотворная идея - соединить полезное с эстетическим эффектом.
Мчится, мчится карета.
- А это что? - спрашивает Питониус, высовываясь из окошка.
Магистр. Это распинают на кресте. Может быть, Христа, а может быть, разбойника - отсюда не видно.
Питониус. Следовало бы спуститься пониже и ознакомиться с техникой распинания. Но времени нет, к сожалению, совсем нет в запасе времени для ознакомления с культурой прошедших эпох... Тпру! Конечно, из-за вашей болтовни мы проехали остановку. Тпру, черт побери. Обратный ход!
Вечный город промелькнул под колесами, и карета плавно опускается на каменную дорогу.
ПРОИСШЕСТВИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Питониус (выходя из кареты). Уф, устал. Но, в общем, путешествие приятное и поучительное. Значит, мы приехали, дорогой друг?
Магистр. Приехали.
На дорожном столбе стрелка с надписью "ДОРОГА НА ДРЕВНЕРИМСКИЙ ГОРОД СУЛЬМАН".
Питониус (доверительно берет магистра под руку). Значит, мы у цели... Теперь я должен вам, как старому другу, раскрыть душу. Наша поездка носит характер дружественный, познавательный, но и преследует немаловажную практическую цель.
Магистр. Практическую?
Питониус. Именно практическую. Мы должны расстроить брак двух древнеримских влюбленных.
Магистр. Расстроить брак? Но ведь любовь так прекрасна!
Питониус (стараясь скрыть раздражение). Вообще вы, конечно, правы. Но в данном случае любовь может привести к не совсем прекрасным последствиям. Уж поверьте мне.
Магистр. Разлучить влюбленных? Но как? Любовь сильна, как смерть!
Питониус. Вздор, дорогой друг. Впрочем, вы разделяете это заблуждение со многими. "Любовь сильна, как смерть". Разве вы не чувствуете, что силлогизм построен с нарушением законов логики. "Сильна, как смерть". А разве смерть так уж могущественна? Попытаемся, например, доказать, что "Смерть сильнее аудитора". Возможно это? Конечно, нет. Во-первых, смерть неизменно является по приказу аудитора. Забудем прошлое, но при других условиях вы сами могли бы это подтвердить. Значит, она, то есть смерть, находится в состоянии подчиненности аудитору. Во-вторых, смерть управляет человеком только один миг, а аудитор оказывает решающее влияние от первого вздоха и до последнего. Вот родился человек. Допустим, это Кай Юлий Цезарь или Александр Македонский. И допустим, что после рождения к человеку не была приложена большая аудиторская печать. Что получится в таком случае? Кай Юлий Цезарь командует: первая колонна марширует туда, вторая колонна марширует сюда. А самый ничтожный писаришка вдруг возьми и спроси: "Кто вы, собственно, такой? Где печать, удостоверяющая, что вы именно такой, а не сякой? Не пройти ли нам в соответствующее учреждение... Там разберутся". Спросите образованного человека, верит ли он в существование Юпитера или Зевса. Образованный человек пожмет плечами. Значит, и бог без приложения печати недействителен. Даже Громовержец. Что же говорить о людях? Итак, аудитор сильнее смерти. Смерть сильна, как любовь, Эрго, аудитор сильнее любви.
Магистр. Да... Конечно... Но... Все-таки...
Магистр и аудитор идут по дороге. Карета следует за ними. Из-за поворота показывается очаровательная римлянка и, ломая руки, бросается к аудитору:
- Ради всех богов, спасите. Кони взбесились и понесли, я упала с колесницы и осталась совсем одна на этой ужасной дороге, где толпами бродят варвары. Сжальтесь надо мною!
Римлянка очень мила. Смуглый цвет кожи придает прелестному личику еще большее очарование. Из огромных черных глаз льются слезы, способные растопить камень.
Магистр. Карета к вашим услугам!
Питониус (шепчет на ухо магистру). Вы Даже не спросили, кто она такая, дорогой Друг. Подобная доверчивость непростительна.
Магистр. Совершенная красота может быть дарована только благороднейшему сердцу.
Питониус. Вздор, дорогой друг. Барышня пикантна. Не будет преувеличением сказать даже, что она очаровательна, но красота красотой, а...
Впрочем, очевидно, прелесть девушки тронула и аудитора. Не окончив фразы, он открывает дверцы кареты и помогает девушке подняться по ступенькам.
ПРОИСШЕСТВИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Карета останавливается перед прекрасным палаццо на окраине города Сульмана. Девушка нежно попрощалась со своими спасителями!
- Я никогда не забуду вас, Питониус, и вас, магистр. Благодарность навеки свила гнездо в моем сердце.
Сказала и упорхнула. Магистр и аудитор остались на дороге.
Магистр. Если бы я был моложе, два мышиных хвостика и птичий клюв в остатке. Если бы я был чуть-чуть моложе... (Вздыхает.)
Питониус (ревниво). Любовные вздохи просто... просто смешны в вашем возрасте, дорогой друг. Барышня очаровательна, но какое вам дело до этого. Занимайтесь, черт возьми, своими мышиными хвостиками и поглядывайте за каретой. Остальное вас не касается.
Девушка еще раз показалась в окне. Улыбнулась, послала воздушный поцелуй и скрылась.
ПРОИСШЕСТВИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Залитая луной ослепительная древнеримская ночь. Одуряющие ароматы наполняют воздух. Питониус и магистр спят под зелеными пиниями, рядом с каретой.
Аудитор ворочается, вскрикивает, стонет во сне. Бормочет: "О дорогая, дай прижаться к прохладным твоим устам".
Магистр просыпается. Обеспокоенно спрашивает:
- Что с вами? Вы не заболели?
Питониус. Не знаю, не знаю... У меня все жжет и горит вот тут. Вы ученый человек, скажите мне, что это значит. Скажите скорее, иначе я умру...
Магистр. Тут жжет? Гм... но это область сердца. И во сне вы повторяли имя Изабеллы. Боюсь, боюсь, что вы влюблены.
Питониус. Ха-ха-ха-ха! (Смех его звучит неестественно.) Влюблен? Ха-ха, какой вздор. Какой нелепый вздор... Но она действительно прекрасна, эта Изабелла. (Вскакивает и бегает возле кареты.) Влюбленный аудитор? Где вы видели влюбленного аудитора. И все-таки она, так сказать, неотразима. Боже мой, у меня все перемешалось в голове и все горит. Что мне делать? Скажите, дорогой магистр, как мне поступить?
Магистр (мягко). Если все действительно так серьезно, вы могли бы рассказать о своих чувствах этой девушке.
Питониус. Чувства, чувствам, о чувствах. Какой вздор вы мелете, любезнейший. Не забыли ли вы, с кем имеете дело? Ха-ха, чувства... И потом, я не знаю, как это, так сказать, признаются в своих чувствах. Все горит в сердце, все перемешалось в голове, но как об этом рассказать?..
Магистр. Не волнуйтесь и не убивайтесь. Насколько я помню, при любовных признаниях применяются музыкальные инструменты - гитара, по преимуществу, и стихотворная форма изложения. Когда-то я и сам знал премиленькие любовные песенки, мадригалы и сонеты. Но все стерлось в памяти.
Питониус. "Когда-то". А мне нужно сейчас! Сейчас! Умоляю вас, пошевелите своими пронафталиненными мозгами и вспомните хоть что-нибудь.
Магистр. Я и стараюсь. Но эго было так давно, и время так беспощадно. Помню, в одном превосходном поэтическом произведении рифмовалось "роза" и "мороза". Но что было в середине? И потом вы имеете дело с Изабеллой, а не Розой.
Питониус. Не можете помочь, ну и дьявол с вами! Постойте, постойте. Что-то рождается у меня само. Роза, мороза... Изабелла. (Напевает.)
Встань, проснись. Изабелла...
Встань, проснись, Изабелла...
ПРОИСШЕСТВИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Залитое луной палаццо. Под балконом аудитор, задрапированный в плащ. Поет, аккомпанируя себе на гитаре:
Встань, проснись. Изабелла,
Видишь, солнышко село,
Мы рассмотрим на деле
Вопросы Любви...
Изабелла (полуодетая, подбегает к раскрытому окну. Испуганно спрашивает). Кто там?
Питониус поет и играет на гитаре.
Изабелла. А, это вы?.. Вы всех разбудите. Не сходите с ума, мой дорогой.
Питониус. К сожалению, это не в моей власти.
Изабелла. Что вы хотите сказать?
Питониус. Только то, что я влюблен в вас, о несравненная Изабелла! Мое счастье и жизнь в ваших руках...
Изабелла. Влюблены? Предлагаете мне руку и сердце? Я вас правильно поняла?
Питониус (после некоторого колебания). Да, правильно. Именно. Именно, руку и, так сказать, сердце.
Изабелла. Но в карете вы дали понять, что придерживаетесь самых строгих правил. А теперь эта любовь с первого взгляда... И вы даже не спрашиваете о моих родственниках...
Питониус (с тревогой). Да, родственники... Впрочем, если в трех-четырех поколениях нет ничего такого, я бы примирился... Всего три-четыре поколения, моя дорогая. О, не разбивайте мне сердца...
Изабелла. К сожалению, я тут ничем не могу помочь. Мой дед был эфиоп...
Питониус (в ужасе повторяет). Эфиоп...
Изабелла. Моя бабушка с отцовской стороны цыганка...
Питониус (эхом). Цыганка...
Изабелла. Второй мой дед - иудей.
Питониус. Иудей...
Изабелла. А вторая бабушка - римлянка, но поклонялась языческим богам, Юпитеру и Зевсу.
Питониус пятится. При последних словах Изабеллы, схватившись за голову, он бежит с леденящим душу воем.
В тембре его голоса и в поведении можно заметить фамильное сходство с Питониусом сорок первым, тень которого являлась на кладбище.
ПРОИСШЕСТВИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Светит луна. По-прежнему у кареты под зелеными пиниями спит магистр. На губах его блуждает улыбка. Вдалеке раздается вой.
Вой усиливается, и появляется Питониус. Одежда его в беспорядке, Он мертвенно бледен.
Питониус. А, вы изволите дрыхать. Друг, который столько сделал для вас, погибает, а вы дрыхнете...
Магистр (приподнимаясь, с той же нежной улыбкой). Мне снилась музыка сфер, божественная музыка сфер, и вдруг раздался пронзительный звук. Вероятно, комета пронеслась через небесную гармонию.
Питониус. К дьяволу небесную гармонию. Ваше бормотанье еще хуже стихов. Это не комета, а я. Спутать комету с аудитором, тысяча чертей, и вы еще смеете называть себя ученым...
Магистр. Это вы?.. Но почему вы так бледны, и ваша одежда в беспорядке? Что случилось?
Питониус. Он еще спрашивает! Все погибло, магистр. Все погибло, и сердце истекает кровью. Я чувствую себя так, будто меня морально вздернули на дыбу и клещами рвут ногти.
Магистр. Да, насколько я помню, все это создает не совсем приятные ощущения.
Питониус. "Насколько вы можете вспомнить". Ха-ха-ха-ха. Вам терзали смертное тело, а мне душу. Между прочим, я сорок лет даже не подозревал, что эта самая душа во мне имеется. Она вела себя в высшей степени тактично при самых различных обстоятельствах. И вдруг... И вдруг... О, я несчастнейший из несчастных!
Магистр. Но что случилось?
Питониус. Брак с прекрасной Изабеллой невозможен.
Магистр. Почему?..
Питониус. Она призналась, что дед ее эфиоп, другой дед иудей, а бабки цыганка и язычница.
Магистр. Успокойтесь, мой друг, подумаем. Косинус, умноженный на тангенс. Есть. Язычницу исключим; мы же в самом начале первого века, и христианство еще не в моде.
Питониус. Все равно три четверти больше, чем одна четверть.
Магистр. Да, три четверти больше, чем одна четверть... Но... Но... Вы действительно любите Изабеллу?
Питониус. Действительнее и быть не может. Люблю, так сказать, как сорок тысяч братьев любить не могут!
Магистр. Тогда пойдите к ней и скажите, что _любовь не знает преград_.
Питониус. Пойти и сказать: "_Любовь не знает преград_"? А что, если в самом деле пойти и сказать?
ПРОИСШЕСТВИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ
Изабелла у окна. Под окном Питониус.
Изабелла. Я очень тронута вашими словами, дорогой Питониус. Но все-таки одну преграду любовь знает.
Питониус. Вздор. Не будете же вы спорить с таким ученейшим человеком, как магистр, а он положительно утверждал, что _любовь не знает преград_. И я тоже говорю, к черту ваших проклятых предков, к дьяволу. Забудем о них, Изабелла.
Изабелла. Я не о предках...
Питониус. Не о предках?..
Изабелла. Что вы сейчас чувствуете, милый Питониус?
Питониус. Тут у меня горит (прижимает руку к сердцу), а тут все смешалось (кладет ладонь на лоб).
Изабелла. Тут горит, а тут все смешалось? А что делать, если у меня тут холодно, как на леднике, а тут все в порядке, как в только что убранной комнате? Прощайте, Питониус! (Уходит.)
Питониус. Не исчезайте. Не убивайте меня. Сжальтесь, прекрасная Изабелла. Я буду ждать. Скажите, что вы когда-нибудь сможете полюбить меня. Хоть когда-нибудь.
Изабелла (останавливаясь). Я вас полюблю тогда... тогда, когда на вашей железной голове вырастут ромашки.
Дверь закрылась. Питониус остался один.
- Тогда, когда на вашей железной голове вырастут ромашки, - убитым голосом повторил Питониус. - Но как им вырасти? Это же антинаучно. О, я несчастный!
ПРОИСШЕСТВИЕ СЕМНАДЦАТОЕ
Пинии. Карета. Спящий магистр.
Питониус (появляясь из глубины леса). Опять дрыхнет, когда друг его гибнет. Можно ли после этого верить, что на свете существует благородство. Спит и, судя по выражению лица, просматривает розовые сны с благополучными концами. Вставайте, магистр, иначе... (Забыв, где он, кричит). Дыбу!.. Клещи... Испанский сапог!.. (Опомнившись, тише). Вставайте, дорогой друг...
Магистр (просыпаясь). А мне снилось, что вы и Изабелла идете под венец. Я был так счастлив, так рад за вас...
Питониус. Как же, под венец... Она сказала, что будет моей, только когда у меня на голове вырастут ромашки...
Магистр (думает). Этому горю не трудно помочь.
Поднимается. Берет из кареты лопатку и садовую лейку. Переворачивает крышку, которой покрыта голова Питониуса. Насыпает в углубление землю. Выкапывает из травы ромашки, пересаживает их и тщательно поливает.
ПРОИСШЕСТВИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Роскошная спальня освещена бронзовыми ночными светильниками. Спит Изабелла. Рядом с ней на подушке голова Питониуса.
- Итак, все кончено, - еле слышно говорит Питониус. - Я приехал в древний Рим, чтобы расстроить брак, и вместо этого... Ах, что я наделал, что я наделал! Изабелла родит второго Питониуса, тот третьего Питониуса, этот четвертого, пока не появится Карл Фридрих Питониус, аудитор десятого класса, которому никогда уже не стать аудитором девятого класса. Что делать? Что делать? Сегодня ночью магистр уезжает обратно в своей карете. Поехать вместе с ним? Но как я расстанусь с Изабеллой? О, обожаемая Изабелла!.. Нет, я все-таки должен уехать... Но что ждет меня там? Позор, бесчестие... Все равно...
Питониус поднимается. В колпаке, ночной рубашке и туфлях выскальзывает из спальни. На пороге останавливается:
- О Изабелла, о моя любовь! Жребий брошен.
Исчезает.
Спит, разметалась во сне, улыбается, что-то шепчет прекрасная Изабелла. А из-за окна слышен удаляющийся цокот копыт.
ПРОИСШЕСТВИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
Сводчатый подвал канцелярии. Питониус - он по-прежнему в ночном колпаке и рубашке - раскрывает личное дело на странице, где написано: ПРЕДОК НОМЕР СОРОК ДВА.
Питониус. Так печально заканчивается этот труд, который я хотел сделать прекраснейшим творением на земле. Все кончено. Все кончено, прекрасная Изабелла.
Пришивает себя скоросшивателем. Магистр бросается на помощь, но слабым движением руки Питониус останавливает его:
- Не мешайте, дорогой друг. Окажите мне последнюю услугу, напишите вот тут: ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ АУДИТОРА.
Магистр пишет. Слезы капают у него из глаз.
Питониус. Написали? Теперь приложите печать, иначе никто не поверит этому. Нет, нет, печати не нужно. Итак, прощайте, магистр, прощай, прекрасная Изабелла, прощайте все и помните - ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ АУДИТОРА.
Умирает.
Темнеет, и изображение аудитора теряется в темноте, зато все ярче выступает, горит светящаяся надпись: ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ АУДИТОРА!
ЭПИЛОГ
Музей восковых фигур. Колеблющийся свет свечей падает на Марию-Антуанетту, Наполеона, Нерона, любующегося Римом, который охвачен неподвижным восковым пламенем.
Мастер и профессор медленно идут по проходу между фигурами.
Мастер. Сколько прошло времени с тех пор, как вы были у меня последний раз? Год, секунда, вся человеческая жизнь? Да какое это имеет значение? Время остановилось тут; для настоящей Тонкой Восковой Работы оно совершенно излишне. Они стоят здесь в полной тишине и а полном покое аудиторы, императоры, палачи, мученики и могут на свободе до конца решить и продумать все то, чего не успели решить и продумать, когда они еще не были восковыми фигурками. Ш-шш, не будем мешать им.
Медленно, задумчиво идут мастер и профессор по проходу между стенами длинного узкого зала музея.
- Да, и он вернулся к нам, аудитор десятого класса. Карл Фридрих Питониус, который кончил самоубийством при помощи скоросшивателя, пришив себя к собственному личному делу. Какая величественная, вполне современная и абсолютно оригинальная смерть, не правда ли, господин профессор?
Они остановились перед личным делом, раскрытым на сорок второй странице, где в вечном восковом покое лежит Питониус.
- Любовь сильнее аудитора, - вслух перечитывает профессор надпись, пересекающую лист.
Мастер. Да, да, это были последние его слова. Видите, восковое искусство не терпит ошибок. Я уже стар, руки дрожат, и прибавил лишнюю каплю воображения, Одна-единственная лишняя капелька, господин профессор, изменила судьбу Питониуса... И магистра я больше не увижу. Мчится мой милый магистр в Карете времени, и ищет, ищет чего-то.
Меркнет свет, промчалась карета, запряженная тремя конями - синим, желтым и зеленым.
Магистр, сидя на облучке, натягивая вожжи, бормочет:
- Синус косинуса, помноженный на тангенс гипотенузы, получается два мышиных хвостика и птичий клюв в остатке.
Мастер. ...Вам не показалось, что кто-то?.. В некотором роде... Как будто бы... Вы не видели ничего такого?
Профессор. Нет... Успокойтесь... Все тихо, все как обычно. Да и что бы могло перемениться тут у вас, в восковом царстве.
Снова все спокойно, мерцают свечи.
Питониус раскрывает личное дело и устанавливает его поперек тропинки.
Голос могильщика. Ату, ату!.. Киш!.. Киш!..
Вой нарастает, как будто несется пожарная машина.
В конце тропинки показалась и приближается тень.
Раз, Питониус захлопнул тень двумя створками личного дела и бережно извлек пойманного.
Питониус. Отдышитесь, молодой человек. Отдышитесь и удовлетворительно объясните, не являетесь ли вы сорок первым предком Карла Питониуса, которого вы видите перед собой.
Тень (со стоном). Да, я и есть ваш сорок первый несчастнейший предок, о Питониус.
Питониус (с тревогой). Почему же, однако - несчастнейший? Как прикажете понимать это самое несчастнейший? Надеюсь, вы не запятнали нашего фамильного древа, надеюсь, что ваша прижизненная деятельность была, так сказать... Являла... Не противоречила?!..
Тень (с искренним молодым чувством). Что касается меня лично, то я могу без страха и стыда глядеть в глаза и вам и любому другому аудитору, который когда-либо существовал или когда-либо будет существовать. Лично я был людоедом.
Питониус. Людоедом? (Подумав.) Что ж, весьма, так сказать, почтенная профессия. Возможно, она несколько вышла из моды. Но мода изменчива. Сегодня носят узкие брюки, завтра - широкие. При вашем почтенном прошлом не вижу никаких причин, чтобы а такой мере убиваться и оглашать окрестности стенаниями. Успокойтесь, молодой человек. Родственно молю вас - успокойтесь и утешьтесь. Советую вам по-отцовски...
Тень (с нервным стоном, перебивает). Не упоминайте при мне этих слов по-отцовски. Не терзайте мне душу...
Питониус. Простите, я не совсем понимаю. Отец это такое в некотором роде святое слово...
Тень. Оно и для меня было святым, сладкозвучное слово - отец. Было, было, но:
От этой мысли холодеет кровь.
Овидий сам воспел его любовь.
Питониус. Покороче, сударь. Если все людоеды так болтливы, да еще выражаются в стихотворной форме, нечего удивляться предубеждению некоторой части образованного общества против вашей профессии. Выражайтесь покороче и яснее. Имейте в виду, от этого зависит будущее всего нашего рода.
Тень. Первую половину жизни мой батюшка являл пример другим гражданам Вечного городе. Он состоял главным экзекутором при священной особе Цезаря Августа... Но все переменилось, и так внезапно... Нет, он не склонялся утомленный над моей колыбелью, и капли благородного пота не орошали моих младенческих ланит...
Питониус. К черту младенческую колыбельку. Подавитесь вашей дьявольской сентиментальностью. Говорите не о том, чего не было, а о том, что было.
Тень. Мой батюшка полюбил прекрасную Изабеллу и таинственно исчез сразу после свадьбы, в первую брачную ночь, едва прекрасная Изабелла успела зачать меня.
Питониус. Ну и что ж? Конечно, странно, что при столь поспешной работе ваш батюшка успел, так сказать, вложить в вас столько слюнявой сентиментальности. Зачем, однако, эти стенания? Я понимаю, если бы он исчез, не выполнив, так сказать, своих обязанностей. Человечество оказалось бы в выигрыше, но вы лично имели бы право на некоторые нарекания. Но ведь вы родились, черт возьми. Чего вам еще нужно?..
Тень. О, лучше б я на свет не появлялся. И в мире нерожденных душ остался... Лучше, в тысячу раз лучше. Когда я вырос, моя мать, прекрасная Изабелла, призналась, что... (Рыдания не дают ему возможность договорить.)
Питониус. Дальше, дальше. Хотя я не людоед, а проходил службу по другому ведомству, еще минута, и я сожру вас вместе с вашими тощими костями. В чем она призналась?
Тень. Она призналась в том, что в крови ее смешалась кровь цыганская, иудейская и эфиопская!
Питониус. О, горе мне! (Падает без сознания. Когда он раскрывает глаза, кругом никого нет. Качаются кресты, завывает ветер, летают черти, удивительно напоминающие, летучих мышей). О, горе мне, чудесное творение развеяно как прах, без всякого сомнения. Удар судьбы сразил... Тьфу, черт, я тоже заговорил стихами, как этот паршивый ублюдок. Конечно, положение прескверное, и голова довольно непрочно держится на шее, но в крайности впадать не следует. Надо думать, думать и еще раз думать. Что же мне делать? Может быть, кто-либо из вас был в подобном положении и поможет мне... Молчание, только проклятый вой, и ветер, и шелест летучих мышей. А это что? Бум, бум, бум. Ну, конечно, бьют часы. Время идет, Питониус. Думай, пока не поздно. (Вскакивает.) Ну, разумеется. Выход есть. Я заставлю проклятого магистра отвезти меня в своей "Карете времени" в то самое время, когда мой любезнейший предок начинал куролесить и... Я буду не я, если не сумею расстроить их брак. Говорят, что любовь сильна как смерть. Но смерть в конце концов только смерть, а я, как-никак, аудитор. На стороне этой дамочки, я говорю об Изабелле, будут красота, любовь и прочая чепуха. Но что все это по сравнению с властью? В путь! (Бежит к кладбищенским воротам и сразу возвращается.) Тьфу, я ведь не знаю адреса. (Кричит).
- Тень! Тень! Господин людоед! Заклинаю вас всеми святыми, явитесь еще раз.
Тень. Зачем, зачем опять меня зовешь,
Зачем на части сердце мое рвешь...
Зачем...
Питониус (льстиво). Довольно симпатичные стишки, но у меня, к сожалению, совсем нет времени. Когда-нибудь мы соберемся за бокалами в уютной могилке, и я буду упиваться вашими творениями до утра. А сейчас мне совершенно необходимо узнать адрес вашего почтенного родителя и местожительство его. Постарайтесь, если возможно, изложить эти сведения прозой.
Тень. Жили мы в первом веке нашей эры. В царствование великого Августа.
Сульман мой город родной, ледяными богатый ключами.
Рим от него отстает на девяносто лишь миль,
то Публий Овидий Назон говорит о нашем родном городе. Насколько я помню, дом отца был рядом с палаццо Овидия.
Питониус. Значит, так: первый век?
Тень. Начало первого века после Рождества Христова.
Питониус. Город Сульман в девяноста милях от Рима?
Тень. В девяноста милях от Вечного города.
Питониус. Спрашивать палаццо Публия Овидия Назона?
Тень. Найти палаццо всадника Публия Овидия Назона, а там каждый укажет жилище отце.
Питониус. А как его звали, вашего родителя?
Тень. Питониус, по прозвищу "Цветущая голова".
Питониус. "Цветущая голова"? Ты уверен? Странное, я бы даже сказал, нереспектабельное прозвище. Но все равно... В путь!
ПРОИСШЕСТВИЕ ДЕВЯТОЕ
Мчится, мчится аудитор по пустынной ночной дороге. Вот он схватился за хвост то ли летучей мыши, то ли черта и пролетел несколько шагов. Упал, но поднял личное дело как парус и снова взмыл в воздушные пространства.
Мчится аудитор быстрее бешено стремящих свой бег грозовых туч. "А что, если моего бедного магистра уже... того, - на ходу бормочет он. - До утра я успею перевешать всех служителей, но мне-то что. С первыми лучами утреннего солнца... Брр... не надо думать об этом. Скорее! Скорее!" подгоняет он ветер.
- Магистра еще не казнили? - на ходу спрашивает аудитор, вбегая в канцелярию.
Служитель. Сейчас как раз заканчиваются приготовления.
Питониус, тяжело дыша, падает в кресло. Кричит:
- Магистра ко мне! Сию же секунду. Без малейшего промедления!
Служители вводят магистра. Питониус встает навстречу ему:
- Ах, дорогой друг! Вы не можете себе представить, как горько вспоминать о том, что происходило недавно. У меня сердца обливалось кровью, когда я видел, как вас, как с вами... как вы... Но что поделаешь служба, служба!.. Сто раз стон сочувствия замирал у меня на устах... Конечно, вы страдали, но смею уверить, что я страдал больше, потому что у вас душевные страдания уравновешивались телесными, а у меня эти самые душевные страдания проявлялись в совершенно чистом виде. Как я страдал! Как мы страдали!
Говоря это, Питониус внимательно смотрит на магистра. Лицо магистра выражает задумчивость, затем - сочувствие. Что поделаешь, - он доверчив, сердце его отзывчиво!
Магистр. Два мышиных хвостика и птичий клюв... Признаюсь, мне не приходила в голову такая точка зрения... э-э... на прошедшие... события. (Как и аудитор, он избегает выражений, оскорбительных своей прямотой). Но ваши слова звучат убедительно. В самом деле, возьмем гипотенузу душевного страдания и поделим ее на синус катета физической боли. Что получится? Что получится?
Магистр что-то бормочет, погружаясь в вычисления. Питониус, ловя благоприятный момент, продолжает с еще большим жаром:
- Именно, именно, как вы глубоко поняли меня и как глубоко пожалели в сердце своем! Но оставим это. Оставим все это поскорее, дорогой магистр. Отныне мы будем с вами, как эти - Пастор и Коллукс.
- Кастор и Поллукс, - поправляет магистр.
- Именно, именно. Как приятно иметь дело с человеком, в душе которого сверкают священные слова: Просвещение, Образование и это самое... Четвертование... (В сторону.) Четвертование из другой области, но старый дурак, кажется, не расслышал. Забудем же прошлое и поклянемся дорогими и для меня двумя мышиными хвостиками, что отныне по всем жизненным дорогам мы будем ходить вместе! (В сторону.) Впрочем, на дыбу, когда придет время, ты отправишься сам; каждое правило предусматривает исключения.
Питониус со слезами на глазах обнимает магистра.
- Чем же мы ознаменуем начало столь прекрасной дружбы?! О, я знаю. Мы отправимся в путешествие на твоей Карете времени, дорогой магистр. Сейчас же, пока священный огонь не погас в груди. Мы поедем в древний Рим а полюбуемся величественным обликом Вечного города. Мы остановимся в городе Сульмане и прижмем к груди великого страдальца Овидия Назона. (В сторону.) Надеюсь, я сумею так прижать этого великого страдальца, что он не станет распространяться ни стихами, ни прозой. Молчащий поэт - это еще терпимо... В дорогу, дорогой магистр. Вашим милым лошадкам засыпан в кормушки овес, холки расчесаны и хвосты перевязаны лентами. Все готово. В путь, мой друг. В Рим. В Вечный город!
ПРОИСШЕСТВИЕ ДЕСЯТОЕ
Катит, подскакивая на ухабах, Карета времени, катит через эпохи и страны.
- Держитесь крепче, господин аудитор, - предупреждает магистр. - Сейчас крутой спуск.
Он изо всех сил натягивает вожжи, лошади с трудом сдерживают тяжелую карету. Все кругом заволокло дымом пожарищ.
Питониус (пытаясь заглушить грохот кареты). Какая чудесная иллюминация.
Магистр. Это средние века. На кострах инквизиции жгут еретиков.
Питониус. Поучительно и красиво. И какие ароматы! Бьюсь об заклад, что они прибавляют в огонь ветви можжевельника или что-либо еще в подобном роде. Следует запомнить. Очень плодотворная идея - соединить полезное с эстетическим эффектом.
Мчится, мчится карета.
- А это что? - спрашивает Питониус, высовываясь из окошка.
Магистр. Это распинают на кресте. Может быть, Христа, а может быть, разбойника - отсюда не видно.
Питониус. Следовало бы спуститься пониже и ознакомиться с техникой распинания. Но времени нет, к сожалению, совсем нет в запасе времени для ознакомления с культурой прошедших эпох... Тпру! Конечно, из-за вашей болтовни мы проехали остановку. Тпру, черт побери. Обратный ход!
Вечный город промелькнул под колесами, и карета плавно опускается на каменную дорогу.
ПРОИСШЕСТВИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Питониус (выходя из кареты). Уф, устал. Но, в общем, путешествие приятное и поучительное. Значит, мы приехали, дорогой друг?
Магистр. Приехали.
На дорожном столбе стрелка с надписью "ДОРОГА НА ДРЕВНЕРИМСКИЙ ГОРОД СУЛЬМАН".
Питониус (доверительно берет магистра под руку). Значит, мы у цели... Теперь я должен вам, как старому другу, раскрыть душу. Наша поездка носит характер дружественный, познавательный, но и преследует немаловажную практическую цель.
Магистр. Практическую?
Питониус. Именно практическую. Мы должны расстроить брак двух древнеримских влюбленных.
Магистр. Расстроить брак? Но ведь любовь так прекрасна!
Питониус (стараясь скрыть раздражение). Вообще вы, конечно, правы. Но в данном случае любовь может привести к не совсем прекрасным последствиям. Уж поверьте мне.
Магистр. Разлучить влюбленных? Но как? Любовь сильна, как смерть!
Питониус. Вздор, дорогой друг. Впрочем, вы разделяете это заблуждение со многими. "Любовь сильна, как смерть". Разве вы не чувствуете, что силлогизм построен с нарушением законов логики. "Сильна, как смерть". А разве смерть так уж могущественна? Попытаемся, например, доказать, что "Смерть сильнее аудитора". Возможно это? Конечно, нет. Во-первых, смерть неизменно является по приказу аудитора. Забудем прошлое, но при других условиях вы сами могли бы это подтвердить. Значит, она, то есть смерть, находится в состоянии подчиненности аудитору. Во-вторых, смерть управляет человеком только один миг, а аудитор оказывает решающее влияние от первого вздоха и до последнего. Вот родился человек. Допустим, это Кай Юлий Цезарь или Александр Македонский. И допустим, что после рождения к человеку не была приложена большая аудиторская печать. Что получится в таком случае? Кай Юлий Цезарь командует: первая колонна марширует туда, вторая колонна марширует сюда. А самый ничтожный писаришка вдруг возьми и спроси: "Кто вы, собственно, такой? Где печать, удостоверяющая, что вы именно такой, а не сякой? Не пройти ли нам в соответствующее учреждение... Там разберутся". Спросите образованного человека, верит ли он в существование Юпитера или Зевса. Образованный человек пожмет плечами. Значит, и бог без приложения печати недействителен. Даже Громовержец. Что же говорить о людях? Итак, аудитор сильнее смерти. Смерть сильна, как любовь, Эрго, аудитор сильнее любви.
Магистр. Да... Конечно... Но... Все-таки...
Магистр и аудитор идут по дороге. Карета следует за ними. Из-за поворота показывается очаровательная римлянка и, ломая руки, бросается к аудитору:
- Ради всех богов, спасите. Кони взбесились и понесли, я упала с колесницы и осталась совсем одна на этой ужасной дороге, где толпами бродят варвары. Сжальтесь надо мною!
Римлянка очень мила. Смуглый цвет кожи придает прелестному личику еще большее очарование. Из огромных черных глаз льются слезы, способные растопить камень.
Магистр. Карета к вашим услугам!
Питониус (шепчет на ухо магистру). Вы Даже не спросили, кто она такая, дорогой Друг. Подобная доверчивость непростительна.
Магистр. Совершенная красота может быть дарована только благороднейшему сердцу.
Питониус. Вздор, дорогой друг. Барышня пикантна. Не будет преувеличением сказать даже, что она очаровательна, но красота красотой, а...
Впрочем, очевидно, прелесть девушки тронула и аудитора. Не окончив фразы, он открывает дверцы кареты и помогает девушке подняться по ступенькам.
ПРОИСШЕСТВИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Карета останавливается перед прекрасным палаццо на окраине города Сульмана. Девушка нежно попрощалась со своими спасителями!
- Я никогда не забуду вас, Питониус, и вас, магистр. Благодарность навеки свила гнездо в моем сердце.
Сказала и упорхнула. Магистр и аудитор остались на дороге.
Магистр. Если бы я был моложе, два мышиных хвостика и птичий клюв в остатке. Если бы я был чуть-чуть моложе... (Вздыхает.)
Питониус (ревниво). Любовные вздохи просто... просто смешны в вашем возрасте, дорогой друг. Барышня очаровательна, но какое вам дело до этого. Занимайтесь, черт возьми, своими мышиными хвостиками и поглядывайте за каретой. Остальное вас не касается.
Девушка еще раз показалась в окне. Улыбнулась, послала воздушный поцелуй и скрылась.
ПРОИСШЕСТВИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Залитая луной ослепительная древнеримская ночь. Одуряющие ароматы наполняют воздух. Питониус и магистр спят под зелеными пиниями, рядом с каретой.
Аудитор ворочается, вскрикивает, стонет во сне. Бормочет: "О дорогая, дай прижаться к прохладным твоим устам".
Магистр просыпается. Обеспокоенно спрашивает:
- Что с вами? Вы не заболели?
Питониус. Не знаю, не знаю... У меня все жжет и горит вот тут. Вы ученый человек, скажите мне, что это значит. Скажите скорее, иначе я умру...
Магистр. Тут жжет? Гм... но это область сердца. И во сне вы повторяли имя Изабеллы. Боюсь, боюсь, что вы влюблены.
Питониус. Ха-ха-ха-ха! (Смех его звучит неестественно.) Влюблен? Ха-ха, какой вздор. Какой нелепый вздор... Но она действительно прекрасна, эта Изабелла. (Вскакивает и бегает возле кареты.) Влюбленный аудитор? Где вы видели влюбленного аудитора. И все-таки она, так сказать, неотразима. Боже мой, у меня все перемешалось в голове и все горит. Что мне делать? Скажите, дорогой магистр, как мне поступить?
Магистр (мягко). Если все действительно так серьезно, вы могли бы рассказать о своих чувствах этой девушке.
Питониус. Чувства, чувствам, о чувствах. Какой вздор вы мелете, любезнейший. Не забыли ли вы, с кем имеете дело? Ха-ха, чувства... И потом, я не знаю, как это, так сказать, признаются в своих чувствах. Все горит в сердце, все перемешалось в голове, но как об этом рассказать?..
Магистр. Не волнуйтесь и не убивайтесь. Насколько я помню, при любовных признаниях применяются музыкальные инструменты - гитара, по преимуществу, и стихотворная форма изложения. Когда-то я и сам знал премиленькие любовные песенки, мадригалы и сонеты. Но все стерлось в памяти.
Питониус. "Когда-то". А мне нужно сейчас! Сейчас! Умоляю вас, пошевелите своими пронафталиненными мозгами и вспомните хоть что-нибудь.
Магистр. Я и стараюсь. Но эго было так давно, и время так беспощадно. Помню, в одном превосходном поэтическом произведении рифмовалось "роза" и "мороза". Но что было в середине? И потом вы имеете дело с Изабеллой, а не Розой.
Питониус. Не можете помочь, ну и дьявол с вами! Постойте, постойте. Что-то рождается у меня само. Роза, мороза... Изабелла. (Напевает.)
Встань, проснись. Изабелла...
Встань, проснись, Изабелла...
ПРОИСШЕСТВИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Залитое луной палаццо. Под балконом аудитор, задрапированный в плащ. Поет, аккомпанируя себе на гитаре:
Встань, проснись. Изабелла,
Видишь, солнышко село,
Мы рассмотрим на деле
Вопросы Любви...
Изабелла (полуодетая, подбегает к раскрытому окну. Испуганно спрашивает). Кто там?
Питониус поет и играет на гитаре.
Изабелла. А, это вы?.. Вы всех разбудите. Не сходите с ума, мой дорогой.
Питониус. К сожалению, это не в моей власти.
Изабелла. Что вы хотите сказать?
Питониус. Только то, что я влюблен в вас, о несравненная Изабелла! Мое счастье и жизнь в ваших руках...
Изабелла. Влюблены? Предлагаете мне руку и сердце? Я вас правильно поняла?
Питониус (после некоторого колебания). Да, правильно. Именно. Именно, руку и, так сказать, сердце.
Изабелла. Но в карете вы дали понять, что придерживаетесь самых строгих правил. А теперь эта любовь с первого взгляда... И вы даже не спрашиваете о моих родственниках...
Питониус (с тревогой). Да, родственники... Впрочем, если в трех-четырех поколениях нет ничего такого, я бы примирился... Всего три-четыре поколения, моя дорогая. О, не разбивайте мне сердца...
Изабелла. К сожалению, я тут ничем не могу помочь. Мой дед был эфиоп...
Питониус (в ужасе повторяет). Эфиоп...
Изабелла. Моя бабушка с отцовской стороны цыганка...
Питониус (эхом). Цыганка...
Изабелла. Второй мой дед - иудей.
Питониус. Иудей...
Изабелла. А вторая бабушка - римлянка, но поклонялась языческим богам, Юпитеру и Зевсу.
Питониус пятится. При последних словах Изабеллы, схватившись за голову, он бежит с леденящим душу воем.
В тембре его голоса и в поведении можно заметить фамильное сходство с Питониусом сорок первым, тень которого являлась на кладбище.
ПРОИСШЕСТВИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Светит луна. По-прежнему у кареты под зелеными пиниями спит магистр. На губах его блуждает улыбка. Вдалеке раздается вой.
Вой усиливается, и появляется Питониус. Одежда его в беспорядке, Он мертвенно бледен.
Питониус. А, вы изволите дрыхать. Друг, который столько сделал для вас, погибает, а вы дрыхнете...
Магистр (приподнимаясь, с той же нежной улыбкой). Мне снилась музыка сфер, божественная музыка сфер, и вдруг раздался пронзительный звук. Вероятно, комета пронеслась через небесную гармонию.
Питониус. К дьяволу небесную гармонию. Ваше бормотанье еще хуже стихов. Это не комета, а я. Спутать комету с аудитором, тысяча чертей, и вы еще смеете называть себя ученым...
Магистр. Это вы?.. Но почему вы так бледны, и ваша одежда в беспорядке? Что случилось?
Питониус. Он еще спрашивает! Все погибло, магистр. Все погибло, и сердце истекает кровью. Я чувствую себя так, будто меня морально вздернули на дыбу и клещами рвут ногти.
Магистр. Да, насколько я помню, все это создает не совсем приятные ощущения.
Питониус. "Насколько вы можете вспомнить". Ха-ха-ха-ха. Вам терзали смертное тело, а мне душу. Между прочим, я сорок лет даже не подозревал, что эта самая душа во мне имеется. Она вела себя в высшей степени тактично при самых различных обстоятельствах. И вдруг... И вдруг... О, я несчастнейший из несчастных!
Магистр. Но что случилось?
Питониус. Брак с прекрасной Изабеллой невозможен.
Магистр. Почему?..
Питониус. Она призналась, что дед ее эфиоп, другой дед иудей, а бабки цыганка и язычница.
Магистр. Успокойтесь, мой друг, подумаем. Косинус, умноженный на тангенс. Есть. Язычницу исключим; мы же в самом начале первого века, и христианство еще не в моде.
Питониус. Все равно три четверти больше, чем одна четверть.
Магистр. Да, три четверти больше, чем одна четверть... Но... Но... Вы действительно любите Изабеллу?
Питониус. Действительнее и быть не может. Люблю, так сказать, как сорок тысяч братьев любить не могут!
Магистр. Тогда пойдите к ней и скажите, что _любовь не знает преград_.
Питониус. Пойти и сказать: "_Любовь не знает преград_"? А что, если в самом деле пойти и сказать?
ПРОИСШЕСТВИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ
Изабелла у окна. Под окном Питониус.
Изабелла. Я очень тронута вашими словами, дорогой Питониус. Но все-таки одну преграду любовь знает.
Питониус. Вздор. Не будете же вы спорить с таким ученейшим человеком, как магистр, а он положительно утверждал, что _любовь не знает преград_. И я тоже говорю, к черту ваших проклятых предков, к дьяволу. Забудем о них, Изабелла.
Изабелла. Я не о предках...
Питониус. Не о предках?..
Изабелла. Что вы сейчас чувствуете, милый Питониус?
Питониус. Тут у меня горит (прижимает руку к сердцу), а тут все смешалось (кладет ладонь на лоб).
Изабелла. Тут горит, а тут все смешалось? А что делать, если у меня тут холодно, как на леднике, а тут все в порядке, как в только что убранной комнате? Прощайте, Питониус! (Уходит.)
Питониус. Не исчезайте. Не убивайте меня. Сжальтесь, прекрасная Изабелла. Я буду ждать. Скажите, что вы когда-нибудь сможете полюбить меня. Хоть когда-нибудь.
Изабелла (останавливаясь). Я вас полюблю тогда... тогда, когда на вашей железной голове вырастут ромашки.
Дверь закрылась. Питониус остался один.
- Тогда, когда на вашей железной голове вырастут ромашки, - убитым голосом повторил Питониус. - Но как им вырасти? Это же антинаучно. О, я несчастный!
ПРОИСШЕСТВИЕ СЕМНАДЦАТОЕ
Пинии. Карета. Спящий магистр.
Питониус (появляясь из глубины леса). Опять дрыхнет, когда друг его гибнет. Можно ли после этого верить, что на свете существует благородство. Спит и, судя по выражению лица, просматривает розовые сны с благополучными концами. Вставайте, магистр, иначе... (Забыв, где он, кричит). Дыбу!.. Клещи... Испанский сапог!.. (Опомнившись, тише). Вставайте, дорогой друг...
Магистр (просыпаясь). А мне снилось, что вы и Изабелла идете под венец. Я был так счастлив, так рад за вас...
Питониус. Как же, под венец... Она сказала, что будет моей, только когда у меня на голове вырастут ромашки...
Магистр (думает). Этому горю не трудно помочь.
Поднимается. Берет из кареты лопатку и садовую лейку. Переворачивает крышку, которой покрыта голова Питониуса. Насыпает в углубление землю. Выкапывает из травы ромашки, пересаживает их и тщательно поливает.
ПРОИСШЕСТВИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Роскошная спальня освещена бронзовыми ночными светильниками. Спит Изабелла. Рядом с ней на подушке голова Питониуса.
- Итак, все кончено, - еле слышно говорит Питониус. - Я приехал в древний Рим, чтобы расстроить брак, и вместо этого... Ах, что я наделал, что я наделал! Изабелла родит второго Питониуса, тот третьего Питониуса, этот четвертого, пока не появится Карл Фридрих Питониус, аудитор десятого класса, которому никогда уже не стать аудитором девятого класса. Что делать? Что делать? Сегодня ночью магистр уезжает обратно в своей карете. Поехать вместе с ним? Но как я расстанусь с Изабеллой? О, обожаемая Изабелла!.. Нет, я все-таки должен уехать... Но что ждет меня там? Позор, бесчестие... Все равно...
Питониус поднимается. В колпаке, ночной рубашке и туфлях выскальзывает из спальни. На пороге останавливается:
- О Изабелла, о моя любовь! Жребий брошен.
Исчезает.
Спит, разметалась во сне, улыбается, что-то шепчет прекрасная Изабелла. А из-за окна слышен удаляющийся цокот копыт.
ПРОИСШЕСТВИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
Сводчатый подвал канцелярии. Питониус - он по-прежнему в ночном колпаке и рубашке - раскрывает личное дело на странице, где написано: ПРЕДОК НОМЕР СОРОК ДВА.
Питониус. Так печально заканчивается этот труд, который я хотел сделать прекраснейшим творением на земле. Все кончено. Все кончено, прекрасная Изабелла.
Пришивает себя скоросшивателем. Магистр бросается на помощь, но слабым движением руки Питониус останавливает его:
- Не мешайте, дорогой друг. Окажите мне последнюю услугу, напишите вот тут: ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ АУДИТОРА.
Магистр пишет. Слезы капают у него из глаз.
Питониус. Написали? Теперь приложите печать, иначе никто не поверит этому. Нет, нет, печати не нужно. Итак, прощайте, магистр, прощай, прекрасная Изабелла, прощайте все и помните - ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ АУДИТОРА.
Умирает.
Темнеет, и изображение аудитора теряется в темноте, зато все ярче выступает, горит светящаяся надпись: ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ АУДИТОРА!
ЭПИЛОГ
Музей восковых фигур. Колеблющийся свет свечей падает на Марию-Антуанетту, Наполеона, Нерона, любующегося Римом, который охвачен неподвижным восковым пламенем.
Мастер и профессор медленно идут по проходу между фигурами.
Мастер. Сколько прошло времени с тех пор, как вы были у меня последний раз? Год, секунда, вся человеческая жизнь? Да какое это имеет значение? Время остановилось тут; для настоящей Тонкой Восковой Работы оно совершенно излишне. Они стоят здесь в полной тишине и а полном покое аудиторы, императоры, палачи, мученики и могут на свободе до конца решить и продумать все то, чего не успели решить и продумать, когда они еще не были восковыми фигурками. Ш-шш, не будем мешать им.
Медленно, задумчиво идут мастер и профессор по проходу между стенами длинного узкого зала музея.
- Да, и он вернулся к нам, аудитор десятого класса. Карл Фридрих Питониус, который кончил самоубийством при помощи скоросшивателя, пришив себя к собственному личному делу. Какая величественная, вполне современная и абсолютно оригинальная смерть, не правда ли, господин профессор?
Они остановились перед личным делом, раскрытым на сорок второй странице, где в вечном восковом покое лежит Питониус.
- Любовь сильнее аудитора, - вслух перечитывает профессор надпись, пересекающую лист.
Мастер. Да, да, это были последние его слова. Видите, восковое искусство не терпит ошибок. Я уже стар, руки дрожат, и прибавил лишнюю каплю воображения, Одна-единственная лишняя капелька, господин профессор, изменила судьбу Питониуса... И магистра я больше не увижу. Мчится мой милый магистр в Карете времени, и ищет, ищет чего-то.
Меркнет свет, промчалась карета, запряженная тремя конями - синим, желтым и зеленым.
Магистр, сидя на облучке, натягивая вожжи, бормочет:
- Синус косинуса, помноженный на тангенс гипотенузы, получается два мышиных хвостика и птичий клюв в остатке.
Мастер. ...Вам не показалось, что кто-то?.. В некотором роде... Как будто бы... Вы не видели ничего такого?
Профессор. Нет... Успокойтесь... Все тихо, все как обычно. Да и что бы могло перемениться тут у вас, в восковом царстве.
Снова все спокойно, мерцают свечи.