Страница:
Не дожидаясь, пока Дурман ответит, я открыл глаза.
– Тебе лучше? – обрадовался Маленький Скорпион.
Я сел и постарался тотчас удовлетворить свое любопытство.
– Это твоя комната?
– Наша с ней. – Маленький Скорпион показал на Дурман. – Я с самого начала хотел поселить тебя здесь, но боялся, что отец разозлится. Он ведь думает, будто ты его собственность, и не позволяет мне с тобой дружить. Говорит, что у меня и так много иностранных замашек.
– Спасибо вам, – промолвил я, оглядывая комнату.
– Ты, наверное, удивляешься, почему здесь чисто? Это в есть иностранные замашки, о которых говорит мой отец.
Маленький Скорпион и Дурман рассмеялись, а я подумал, что юноша действительно похож на иностранца. Даже его словарь раза в два богаче, чем у отца; по-видимому, многие слова Маленького Скорпиона заимствованы из других кошачьих языков.
– Это ваш собственный дом? – спросил я.
– Нет, одно из культурных учреждений; мы просто заняли его. Высокопоставленные люди могут захватывать учреждения. Не уверен, что этот обычай хорош, но мы по крайней мере содержим комнату в чистоте, иначе от культуры и следа бы не осталось. В общем, приспосабливаемся, как ты однажды сказал. Дурман, дай ему еще листьев!
– Я уже ел их?!
– Если бы мы не напоили тебя соком дурманных листьев, ты бы никогда не очнулся. Здесь это универсальное средство. Если уж оно не вылечивает, значит, пропал человек. У дурманных листьев есть только один изъян: больных лечит, а страну губит! – сказал Маленький Скорпион со своей скептической усмешкой.
Я выпил еще немного сока и действительно приободрился. Но делать ничего не хотелось. Жители Блестящего государства и другие иностранцы проявляют большую мудрость, когда поселяются отдельно. С кошачьей цивилизацией шутки плохи: стоит приблизиться к ней, как она обволакивает тебя, словно масло, или затягивает, будто водоворот, из которого никогда не выбраться. Лучше не приезжать в Кошачье государство, но если приехал, неминуемо превратишься в кошку. Вот я не хотел есть дурманных листьев, и что же? Все равно ем! Альтернатива поистине жесткая: либо ты не здесь и не ешь, либо ты здесь и ешь. Если бы эта цивилизация охватила весь Марс – а многие жители Кошачьего государства наверняка лелеют такую мечту, – то марсиане вскоре вымерли бы от грязи, болезней, беспорядка, глупости, темноты. Конечно, в кошачьей цивилизации есть и светлые стороны, но они не способны выдержать борьбу с мраком. Я предчувствовал, что в один прекрасный день этот мрак будет побежден настоящим светом или каким-нибудь ядом вроде тех, которыми травят микробов. Однако сами люди-кошки о подобном и не задумываются. Маленький Скорпион, может быть, и задумывался, но теперь считает, что шахматная партия проиграна, беспечно смешивает фигуры и смеется над собственным поражением. А остальные люди-кошки просто спят.
Я хотел расспросить Маленького Скорпиона и о политике, и об образовании, и об армии, и о финансах, и о хозяйстве, и о семье…
– В политике я мало понимаю, – сказал он. – Об этом нужно спросить отца, он специалист. Остальное мне более или менее известно, но лучше тебе все-таки самому понаблюдать, а потом уж меня спрашивать. По-настоящему я разбираюсь только в культуре, потому что отец не может за всем уследить и выделил эту область мне. Если ты хочешь осмотреть школы, музеи, библиотеки, тебе достаточно только сказать…
Я почувствовал себя еще лучше, чем после дурманного сока: благодаря двум Скорпионам я познакомлюсь едва ли не с самыми главными областями жизни в Кошачьем государстве – политикой и культурой! Но могу ли я остаться жить в этой чистенькой комнате? Честно говоря, у меня не было ни малейшего желания покидать ее и в то же время не хотелось унижаться перед хозяевами. Ладно, подожду, пусть сами решат.
Маленький Скорпион осведомился, что я намерен осмотреть прежде всего. К моему стыду, мне по-прежнему было лень двигаться, поэтому я попросил его рассказать о своей жизни. Он усмехнулся. Эта усмешка всякий раз казалась мне и милой и неприятной: он явно чувствовал свое превосходство над другими людьми-кошками, но не желал ничего делать, боясь испачкать лапы! Он, наверное, страдал из-за того, что родился в Кошачьем государстве, воображал себя единственной розой среди чертополоха, а я не люблю зазнайства.
– О детстве моем рассказывать неинтересно, – начал Маленький Скорпион, сидя рядом с Дурман, которая глядела на него во все глаза. – Родители меня любили, но я тут ни при чем. Дед тоже любил – в этом нет ничего удивительного, потому что все дедушки обожают своих внуков. – Он задумался, поднял голову, и Дурман последовала за ним взглядом. – Впрочем, есть одна деталь, о которой тебе стоит знать, хотя мне не очень приятно о ней говорить: моей кормилицей была проститутка. Это считалось в нашей семье вполне естественным, как и то, что мне нельзя было играть с другими детьми. Ты спросишь, почему проститутка согласилась возиться с ребенком? Из-за денег. У нас говорят, что «деньги даже чертей привлекают». Наняли ее потому, что проститутки считаются лучшими воспитателями для мальчиков, а солдаты – для девочек. Просветившись в вопросах пола, дети рано женятся, сами рожают детей и тем услаждают своих предков.
Всей науке Кошачьего государства меня обучали, кроме проститутки, пятеро учителей, похожих на чурбаны. Потом один из учителей перестал походить на чурбан и сбежал с моей кормилицей, а остальные постепенно уволились. Когда я вырос, отец послал меня за границу. Он считал, что человек, умеющий сказать несколько фраз на иностранном языке, все постиг. Ему нужен был эрудит. За границей я прожил четыре года, все понял, но вопреки желанию отца, не все постиг, а только набрался иностранных замашек. К счастью, он не перестал из-за этого любить меня, по-прежнему дает мне деньги, и я имею возможность веселиться со Звездочкой, Цветком и Дурман. Внешне я наследник отца, его полномочный представитель в вопросах культуры, а фактически всего лишь паразит. На дурные дела я не размениваюсь, но и на хорошие не способен. Приспосабливаюсь: мне все больше нравится это слово! – улыбнулся Маленький Скорпион, и Дурман засмеялась вместе с ним.
– Дурман – моя подруга, – продолжал Маленький Скорпион, предвосхитив мой вопрос, – подруга, с которой я живу, помимо жены. Это тоже иностранная привычка. Кормилица меня уже к шести годам всему научила, так что в двенадцать лет, когда я женился, меня отнюдь нельзя было назвать профаном. Моя жена все умеет, особенно рожать; отличная женщина, как говорит мой отец. Но мне больше нравится Дурман. У отца двенадцать наложниц, поэтому он и меня убеждает взять Дурман в наложницы, хотя ненавидит ее. Ко мне он относится лучше, потому что объясняет все иностранными замашками, но иногда злится и на меня. Дело в том, что мое сожительство с Дурман оказывает сильное влияние на нашу молодежь. Ты ведь знаешь, что отношения мужчин и женщин у нас сводятся только к блуду. Ради этого женятся, берут наложниц, ходят к проституткам, заключают свободные союзы. На первом месте дурманные листья, на втором – блуд. Поскольку для молодежи я образец, теперь все, кроме жен, имеют любовниц. Но старики ненавидят меня, потому что для любовниц по иностранному обычаю нужно снимать специальное жилье, тратить на них деньги, ссориться с родителями, если денег не хватает. В общем, мы с Дурман большие преступники.
– А совсем порвать с семьей ты не можешь? – спросил я.
– Что ты! Денег нет. Свободный союз – иностранный обычай, но он отнюдь не устраняет национальную привычку требовать деньги у стариков. Если эти обычаи не примирить, то к жизни не приспособишься.
– Почему же старики не разлучат вас?
– А что они могут сделать? Они-то и завели этот порядок, держат наложниц и, естественно, не борются по-настоящему со свободным браком. Ни они, ни мы – никто ничего не может поделать. Старики домогаются наложниц, молодые – свободы; внешне идет борьба за принципы, а на самом деле за сожительство с кем захочешь. Во всех случаях рождается множество котят, которых некому ни кормить, ни воспитывать. Так делали и деды, и отцы, и мы так делаем. На свете нет ничего противнее ответственности.
– Но как же к этому относятся сами женщины?
– Скажи, Дурман! Ты ведь женщина, – попросил Маленький Скорпион.
– Я? Я люблю тебя, и мне нечего больше сказать. Если ты хочешь вернуться к жене, которая умеет рожать, иди. Когда я узнаю, что ты разлюбил меня, я просто съем сорок дурманных листьев, и все будет кончено!..
– Тебе лучше? – обрадовался Маленький Скорпион.
Я сел и постарался тотчас удовлетворить свое любопытство.
– Это твоя комната?
– Наша с ней. – Маленький Скорпион показал на Дурман. – Я с самого начала хотел поселить тебя здесь, но боялся, что отец разозлится. Он ведь думает, будто ты его собственность, и не позволяет мне с тобой дружить. Говорит, что у меня и так много иностранных замашек.
– Спасибо вам, – промолвил я, оглядывая комнату.
– Ты, наверное, удивляешься, почему здесь чисто? Это в есть иностранные замашки, о которых говорит мой отец.
Маленький Скорпион и Дурман рассмеялись, а я подумал, что юноша действительно похож на иностранца. Даже его словарь раза в два богаче, чем у отца; по-видимому, многие слова Маленького Скорпиона заимствованы из других кошачьих языков.
– Это ваш собственный дом? – спросил я.
– Нет, одно из культурных учреждений; мы просто заняли его. Высокопоставленные люди могут захватывать учреждения. Не уверен, что этот обычай хорош, но мы по крайней мере содержим комнату в чистоте, иначе от культуры и следа бы не осталось. В общем, приспосабливаемся, как ты однажды сказал. Дурман, дай ему еще листьев!
– Я уже ел их?!
– Если бы мы не напоили тебя соком дурманных листьев, ты бы никогда не очнулся. Здесь это универсальное средство. Если уж оно не вылечивает, значит, пропал человек. У дурманных листьев есть только один изъян: больных лечит, а страну губит! – сказал Маленький Скорпион со своей скептической усмешкой.
Я выпил еще немного сока и действительно приободрился. Но делать ничего не хотелось. Жители Блестящего государства и другие иностранцы проявляют большую мудрость, когда поселяются отдельно. С кошачьей цивилизацией шутки плохи: стоит приблизиться к ней, как она обволакивает тебя, словно масло, или затягивает, будто водоворот, из которого никогда не выбраться. Лучше не приезжать в Кошачье государство, но если приехал, неминуемо превратишься в кошку. Вот я не хотел есть дурманных листьев, и что же? Все равно ем! Альтернатива поистине жесткая: либо ты не здесь и не ешь, либо ты здесь и ешь. Если бы эта цивилизация охватила весь Марс – а многие жители Кошачьего государства наверняка лелеют такую мечту, – то марсиане вскоре вымерли бы от грязи, болезней, беспорядка, глупости, темноты. Конечно, в кошачьей цивилизации есть и светлые стороны, но они не способны выдержать борьбу с мраком. Я предчувствовал, что в один прекрасный день этот мрак будет побежден настоящим светом или каким-нибудь ядом вроде тех, которыми травят микробов. Однако сами люди-кошки о подобном и не задумываются. Маленький Скорпион, может быть, и задумывался, но теперь считает, что шахматная партия проиграна, беспечно смешивает фигуры и смеется над собственным поражением. А остальные люди-кошки просто спят.
Я хотел расспросить Маленького Скорпиона и о политике, и об образовании, и об армии, и о финансах, и о хозяйстве, и о семье…
– В политике я мало понимаю, – сказал он. – Об этом нужно спросить отца, он специалист. Остальное мне более или менее известно, но лучше тебе все-таки самому понаблюдать, а потом уж меня спрашивать. По-настоящему я разбираюсь только в культуре, потому что отец не может за всем уследить и выделил эту область мне. Если ты хочешь осмотреть школы, музеи, библиотеки, тебе достаточно только сказать…
Я почувствовал себя еще лучше, чем после дурманного сока: благодаря двум Скорпионам я познакомлюсь едва ли не с самыми главными областями жизни в Кошачьем государстве – политикой и культурой! Но могу ли я остаться жить в этой чистенькой комнате? Честно говоря, у меня не было ни малейшего желания покидать ее и в то же время не хотелось унижаться перед хозяевами. Ладно, подожду, пусть сами решат.
Маленький Скорпион осведомился, что я намерен осмотреть прежде всего. К моему стыду, мне по-прежнему было лень двигаться, поэтому я попросил его рассказать о своей жизни. Он усмехнулся. Эта усмешка всякий раз казалась мне и милой и неприятной: он явно чувствовал свое превосходство над другими людьми-кошками, но не желал ничего делать, боясь испачкать лапы! Он, наверное, страдал из-за того, что родился в Кошачьем государстве, воображал себя единственной розой среди чертополоха, а я не люблю зазнайства.
– О детстве моем рассказывать неинтересно, – начал Маленький Скорпион, сидя рядом с Дурман, которая глядела на него во все глаза. – Родители меня любили, но я тут ни при чем. Дед тоже любил – в этом нет ничего удивительного, потому что все дедушки обожают своих внуков. – Он задумался, поднял голову, и Дурман последовала за ним взглядом. – Впрочем, есть одна деталь, о которой тебе стоит знать, хотя мне не очень приятно о ней говорить: моей кормилицей была проститутка. Это считалось в нашей семье вполне естественным, как и то, что мне нельзя было играть с другими детьми. Ты спросишь, почему проститутка согласилась возиться с ребенком? Из-за денег. У нас говорят, что «деньги даже чертей привлекают». Наняли ее потому, что проститутки считаются лучшими воспитателями для мальчиков, а солдаты – для девочек. Просветившись в вопросах пола, дети рано женятся, сами рожают детей и тем услаждают своих предков.
Всей науке Кошачьего государства меня обучали, кроме проститутки, пятеро учителей, похожих на чурбаны. Потом один из учителей перестал походить на чурбан и сбежал с моей кормилицей, а остальные постепенно уволились. Когда я вырос, отец послал меня за границу. Он считал, что человек, умеющий сказать несколько фраз на иностранном языке, все постиг. Ему нужен был эрудит. За границей я прожил четыре года, все понял, но вопреки желанию отца, не все постиг, а только набрался иностранных замашек. К счастью, он не перестал из-за этого любить меня, по-прежнему дает мне деньги, и я имею возможность веселиться со Звездочкой, Цветком и Дурман. Внешне я наследник отца, его полномочный представитель в вопросах культуры, а фактически всего лишь паразит. На дурные дела я не размениваюсь, но и на хорошие не способен. Приспосабливаюсь: мне все больше нравится это слово! – улыбнулся Маленький Скорпион, и Дурман засмеялась вместе с ним.
– Дурман – моя подруга, – продолжал Маленький Скорпион, предвосхитив мой вопрос, – подруга, с которой я живу, помимо жены. Это тоже иностранная привычка. Кормилица меня уже к шести годам всему научила, так что в двенадцать лет, когда я женился, меня отнюдь нельзя было назвать профаном. Моя жена все умеет, особенно рожать; отличная женщина, как говорит мой отец. Но мне больше нравится Дурман. У отца двенадцать наложниц, поэтому он и меня убеждает взять Дурман в наложницы, хотя ненавидит ее. Ко мне он относится лучше, потому что объясняет все иностранными замашками, но иногда злится и на меня. Дело в том, что мое сожительство с Дурман оказывает сильное влияние на нашу молодежь. Ты ведь знаешь, что отношения мужчин и женщин у нас сводятся только к блуду. Ради этого женятся, берут наложниц, ходят к проституткам, заключают свободные союзы. На первом месте дурманные листья, на втором – блуд. Поскольку для молодежи я образец, теперь все, кроме жен, имеют любовниц. Но старики ненавидят меня, потому что для любовниц по иностранному обычаю нужно снимать специальное жилье, тратить на них деньги, ссориться с родителями, если денег не хватает. В общем, мы с Дурман большие преступники.
– А совсем порвать с семьей ты не можешь? – спросил я.
– Что ты! Денег нет. Свободный союз – иностранный обычай, но он отнюдь не устраняет национальную привычку требовать деньги у стариков. Если эти обычаи не примирить, то к жизни не приспособишься.
– Почему же старики не разлучат вас?
– А что они могут сделать? Они-то и завели этот порядок, держат наложниц и, естественно, не борются по-настоящему со свободным браком. Ни они, ни мы – никто ничего не может поделать. Старики домогаются наложниц, молодые – свободы; внешне идет борьба за принципы, а на самом деле за сожительство с кем захочешь. Во всех случаях рождается множество котят, которых некому ни кормить, ни воспитывать. Так делали и деды, и отцы, и мы так делаем. На свете нет ничего противнее ответственности.
– Но как же к этому относятся сами женщины?
– Скажи, Дурман! Ты ведь женщина, – попросил Маленький Скорпион.
– Я? Я люблю тебя, и мне нечего больше сказать. Если ты хочешь вернуться к жене, которая умеет рожать, иди. Когда я узнаю, что ты разлюбил меня, я просто съем сорок дурманных листьев, и все будет кончено!..
17
Комната осталась за мной, хотя ни я, ни Маленький Скорпион не говорили об этом. На следующий же день я начал свою исследовательскую работу. Никакого определенного плана у меня не было. Просто ходил и смотрел.
В конце улицы дети почти не показывались – все они сосредоточились здесь, около культурных учреждений, и я обрадовался: по-видимому, люди-кошки не забывают своих детей, воспитывают их, сейчас, должно быть, послали в школу.
Кошачьи дети – самые жизнерадостные существа в мире. Грязные (невероятно грязные, невозможно описать, до чего грязные), худые, вонючие, уродливые, безносые, прыщавые, но очень жизнерадостные. Я видел одного мальчишку, у которого физиономия вспухла, как глиняный горшок, рот даже закрыться не мог, щеки в кровь исцарапаны, а он прыгал, бегал и смеялся вместе со всеми. Мое оптимистическое настроение моментально улетучилось. Я не мог представить себе такого мальчишку в нормальной семье или школе. Живость? Только общество идиотов могло породить грязных, худых, вонючих, уродливых, безносых, но все-таки жизнерадостных детей. Это подражание взрослым и наказание им. Когда эти дети вырастут, страна станет еще грязнее, вонючее и уродливее. Я снова увидел грозный перст, занесенный над Кошачьим государством. Многоженство, свободные союзы, блуд – и ни единой мысли о будущем. Что за беспечность!
Но я все-таки не хотел спешить с заключениями и вслед за детьми направился к школе. Это была пустая площадка, окруженная стеной. Дети вошли в ворота, а я стал наблюдать с улицы. Одни школьники катались по земле, другие лезли на стену, третьи что-то рисовали на ней. Учителей не было. Наконец вдали появились трое взрослых, худых как скелеты. Казалось, они с самого рождения ни разу не ели досыта. Учителя – их профессию было теперь легко определить – шли медленно, держась за стену; при каждом дуновении ветерка останавливались и долго дрожали. Когда они вползли в ворота, школьники продолжали кататься, шуметь, лазать на стены. Чтобы отдышаться, учителя сели на землю, закрыли глаза и заткнули уши, так как дети шумели все больше. Потом учителя поднялись и стали уговаривать детей сесть, но те, видимо, решили ни за что не соглашаться. Промучавшись примерно с час, учителя догадались воскликнуть:
– За воротами иностранец!
Тут дети плюхнулись на землю и уже больше не смели повернуть головы.
Один из учителей заговорил.
– Первым делом споем государственный гимн, – сказал он.
Но никто не запел; все оторопело смотрели на учителя.
– Тогда восславим императора.
Все по-прежнему молчали.
– Помолимся богам!
Тут дети, не выдержав, начали толкать друг друга, кричать и ругаться.
– За воротами иностранец!
Школьники снова стихли.
– С вами хочет говорить директор.
Директор вышел вперед и воззрился на склоненные головы.
– Сегодня для вас торжественный день, вы кончаете институт…
Я чуть не упал в обморок. Как?! Это институт, и эти сопляки кончают его? Но не надо давать волю чувствам, лучше внимательно послушать.
– Вы кончаете высшее учебное заведение, – продолжал директор, – и должны осознать, какая это торжественная минута. Теперь вы овладели всеми науками, и важнейшие дела государства легли на ваши плечи. Это огромная честь! – Директор протяжно и громко зевнул. – Все!
Преподаватели яростно зааплодировали, а «студенты» снова начали шуметь.
– Иностранец!
Все стихли.
– Слово преподавателям.
Преподаватели долго пререкались, уступая друг другу очередь. Наконец один из них, особенно худой, сделал шаг вперед. Я сразу понял, что этот господин – пессимист, потому что в уголках его глаз повисли две огромные слезы.
– Господа, – сказал он с невыразимой печалью. – Сегодня вы кончаете высшее учебное заведение и должны осознать, какая это торжественная минута. – Одна из его слезищ капнула. – В нашей стране все учебные заведения высшие, это особенно приятно! – Упала вторая слезища. – Не забудьте добро, которое делали вам директор и преподаватели. Для нас большая честь быть нашими учителями, но вчера вечером умерла от голода моя жена, это… – Он долго боролся с собой и наконец взял себя в руки. – Не забудьте своих учителей, помогайте им чем можете: деньгами или дурманными листьями. Вы, наверное, знаете, что мы уже двадцать пять лет но получаем жалованья. Господа!.. – Он не мог больше продолжать и, пошатнувшись, сел на землю.
– Сейчас будут выдаваться дипломы.
Директор вытащил из-под стены кучу каменных пластинок, на которых было что-то написано (что именно, я не разглядел), положил их перед собой и произнес:
– Вы все заняли первое место, можете гордиться. Теперь подходите и берите любой диплом. Они абсолютно одинаковые, потому что все вы заняли первое место. Торжественное собрание объявляю закрытым.
Директор повернулся и медленно побрел к воротам, следом за ним поплелись преподаватели. Но студенты даже не думали о дипломах – они предпочли снова карабкаться на стенку, орать или кубарем кататься по земле.
«Что за чертовщина?!» – подумал я и пошел за объяснением к Маленькому Скорпиону. Его не оказалось дома; пришлось вернуться и продолжить наблюдения.
Наискосок от «института», который я только что видел, было другое учебное заведение, наполненное юнцами лет по пятнадцать-шестнадцать. Несколько юнцов прижали кого-то к земле и явно пытались его оперировать. Рядом толпа учащихся связывала сразу двоих. Это, наверное, был семинар по биологии. Хотя подобные опыты показались мне слишком жестокими, я решил досмотреть до конца. Между тем связанных бросили к стене, а у оперируемого отрезали руку и подкинули ее в воздух!
– Посмотрим, как он теперь будет руководить нами, дохлая тварь! – кричали юнцы. – Ты хотел, чтобы мы учились? И еще не разрешал трогать девушек? Общество разложилось, а ты заставлял нас учиться?! Вырвать у негодяя сердце!
В воздух взлетело что-то кроваво-красное.
– Тех двоих связали? Тащите сюда одного!
– Директора или историка?
– Директора!
Я застыл от ужаса. Оказывается, они резали учителей! Вполне возможно, что эти учителя ничего хорошего не заслуживали, но я никогда не видел, чтобы школьники сами чинили расправу, да еще такую жестокую. Взбешенный этим фантастическим произволом, я выхватил пистолет и нажал курок, забыв, что для людей-кошек достаточно моего окрика. Отсыревшие после дождя стены не выдержали натиска убегавших и рухнули, завалив и учителей, и их убийц. Я растерялся. Конечно, директор заслуживал смерти: засыпал в стену какую-то труху, а деньги, отпущенные на строительство, небось присвоил. Однако надо помочь придавленным. Я лихорадочно бросился разгребать мусор и вытащил многих, но каждый убегал от меня как сумасшедший, даже не стряхнув с себя грязи. Тяжелораненых не было. Я облегченно вздохнул и даже нашел это приключение забавным. В конце концов удалось извлечь директора и уцелевшего преподавателя, которые не убежали, потому что были связаны. Положив их в сторонке, я стал ворошить ногами мусор, стараясь определить, нет ли там еще кого-нибудь. Но больше никого не осталось, и я вернулся к связанным, чтобы снять с них путы.
К счастью, они очнулись без всякого лекарства, которого у меня и не было, и медленно сели, со страхом озираясь по сторонам. Я усмехнулся и задал первый из множества интересовавших меня вопросов:
– Кто из вас директор?
Они испуганно переглянулись и показали друг на друга.
«Совсем ошалели», – подумал я.
Они так же медленно поднялись, закивали головами и вдруг побежали, как две стрекозы, гоняющиеся друг за другом. Я решил, что они хотят размяться, но их уже и след простыл. Состязаться с людьми-кошками в беге было бесполезно. Я вздохнул и сел на землю.
Вот оно в чем дело! Едва очнувшись, они уже дрожали за свою шкуру, поэтому и показывали друг на друга, считая, что я тоже хочу убить директора! Я горько засмеялся – не над ними, а над обществом, в котором они живут. Всюду у них царит подозрительность, эгоизм, подлость, жестокость. Ни капли доверия, доброты, благородства! Раз ученики режут директора, значит он не смеет назваться директором даже перед другими. Мрак, мрак, кромешный мрак! Неужели они не видели, что я спас их? А-а, им, наверно, никогда никто не помогал! Я вспомнил посланницу с ее молодыми кошками. Должно быть, они до сих пор там гниют. Директора, преподаватели, учителя, посланницы, молодые распутницы… Где же люди? И вообще, что вокруг происходит?!
Чуть не заплакав, я снова отправился за объяснениями к Маленькому Скорпиону.
В конце улицы дети почти не показывались – все они сосредоточились здесь, около культурных учреждений, и я обрадовался: по-видимому, люди-кошки не забывают своих детей, воспитывают их, сейчас, должно быть, послали в школу.
Кошачьи дети – самые жизнерадостные существа в мире. Грязные (невероятно грязные, невозможно описать, до чего грязные), худые, вонючие, уродливые, безносые, прыщавые, но очень жизнерадостные. Я видел одного мальчишку, у которого физиономия вспухла, как глиняный горшок, рот даже закрыться не мог, щеки в кровь исцарапаны, а он прыгал, бегал и смеялся вместе со всеми. Мое оптимистическое настроение моментально улетучилось. Я не мог представить себе такого мальчишку в нормальной семье или школе. Живость? Только общество идиотов могло породить грязных, худых, вонючих, уродливых, безносых, но все-таки жизнерадостных детей. Это подражание взрослым и наказание им. Когда эти дети вырастут, страна станет еще грязнее, вонючее и уродливее. Я снова увидел грозный перст, занесенный над Кошачьим государством. Многоженство, свободные союзы, блуд – и ни единой мысли о будущем. Что за беспечность!
Но я все-таки не хотел спешить с заключениями и вслед за детьми направился к школе. Это была пустая площадка, окруженная стеной. Дети вошли в ворота, а я стал наблюдать с улицы. Одни школьники катались по земле, другие лезли на стену, третьи что-то рисовали на ней. Учителей не было. Наконец вдали появились трое взрослых, худых как скелеты. Казалось, они с самого рождения ни разу не ели досыта. Учителя – их профессию было теперь легко определить – шли медленно, держась за стену; при каждом дуновении ветерка останавливались и долго дрожали. Когда они вползли в ворота, школьники продолжали кататься, шуметь, лазать на стены. Чтобы отдышаться, учителя сели на землю, закрыли глаза и заткнули уши, так как дети шумели все больше. Потом учителя поднялись и стали уговаривать детей сесть, но те, видимо, решили ни за что не соглашаться. Промучавшись примерно с час, учителя догадались воскликнуть:
– За воротами иностранец!
Тут дети плюхнулись на землю и уже больше не смели повернуть головы.
Один из учителей заговорил.
– Первым делом споем государственный гимн, – сказал он.
Но никто не запел; все оторопело смотрели на учителя.
– Тогда восславим императора.
Все по-прежнему молчали.
– Помолимся богам!
Тут дети, не выдержав, начали толкать друг друга, кричать и ругаться.
– За воротами иностранец!
Школьники снова стихли.
– С вами хочет говорить директор.
Директор вышел вперед и воззрился на склоненные головы.
– Сегодня для вас торжественный день, вы кончаете институт…
Я чуть не упал в обморок. Как?! Это институт, и эти сопляки кончают его? Но не надо давать волю чувствам, лучше внимательно послушать.
– Вы кончаете высшее учебное заведение, – продолжал директор, – и должны осознать, какая это торжественная минута. Теперь вы овладели всеми науками, и важнейшие дела государства легли на ваши плечи. Это огромная честь! – Директор протяжно и громко зевнул. – Все!
Преподаватели яростно зааплодировали, а «студенты» снова начали шуметь.
– Иностранец!
Все стихли.
– Слово преподавателям.
Преподаватели долго пререкались, уступая друг другу очередь. Наконец один из них, особенно худой, сделал шаг вперед. Я сразу понял, что этот господин – пессимист, потому что в уголках его глаз повисли две огромные слезы.
– Господа, – сказал он с невыразимой печалью. – Сегодня вы кончаете высшее учебное заведение и должны осознать, какая это торжественная минута. – Одна из его слезищ капнула. – В нашей стране все учебные заведения высшие, это особенно приятно! – Упала вторая слезища. – Не забудьте добро, которое делали вам директор и преподаватели. Для нас большая честь быть нашими учителями, но вчера вечером умерла от голода моя жена, это… – Он долго боролся с собой и наконец взял себя в руки. – Не забудьте своих учителей, помогайте им чем можете: деньгами или дурманными листьями. Вы, наверное, знаете, что мы уже двадцать пять лет но получаем жалованья. Господа!.. – Он не мог больше продолжать и, пошатнувшись, сел на землю.
– Сейчас будут выдаваться дипломы.
Директор вытащил из-под стены кучу каменных пластинок, на которых было что-то написано (что именно, я не разглядел), положил их перед собой и произнес:
– Вы все заняли первое место, можете гордиться. Теперь подходите и берите любой диплом. Они абсолютно одинаковые, потому что все вы заняли первое место. Торжественное собрание объявляю закрытым.
Директор повернулся и медленно побрел к воротам, следом за ним поплелись преподаватели. Но студенты даже не думали о дипломах – они предпочли снова карабкаться на стенку, орать или кубарем кататься по земле.
«Что за чертовщина?!» – подумал я и пошел за объяснением к Маленькому Скорпиону. Его не оказалось дома; пришлось вернуться и продолжить наблюдения.
Наискосок от «института», который я только что видел, было другое учебное заведение, наполненное юнцами лет по пятнадцать-шестнадцать. Несколько юнцов прижали кого-то к земле и явно пытались его оперировать. Рядом толпа учащихся связывала сразу двоих. Это, наверное, был семинар по биологии. Хотя подобные опыты показались мне слишком жестокими, я решил досмотреть до конца. Между тем связанных бросили к стене, а у оперируемого отрезали руку и подкинули ее в воздух!
– Посмотрим, как он теперь будет руководить нами, дохлая тварь! – кричали юнцы. – Ты хотел, чтобы мы учились? И еще не разрешал трогать девушек? Общество разложилось, а ты заставлял нас учиться?! Вырвать у негодяя сердце!
В воздух взлетело что-то кроваво-красное.
– Тех двоих связали? Тащите сюда одного!
– Директора или историка?
– Директора!
Я застыл от ужаса. Оказывается, они резали учителей! Вполне возможно, что эти учителя ничего хорошего не заслуживали, но я никогда не видел, чтобы школьники сами чинили расправу, да еще такую жестокую. Взбешенный этим фантастическим произволом, я выхватил пистолет и нажал курок, забыв, что для людей-кошек достаточно моего окрика. Отсыревшие после дождя стены не выдержали натиска убегавших и рухнули, завалив и учителей, и их убийц. Я растерялся. Конечно, директор заслуживал смерти: засыпал в стену какую-то труху, а деньги, отпущенные на строительство, небось присвоил. Однако надо помочь придавленным. Я лихорадочно бросился разгребать мусор и вытащил многих, но каждый убегал от меня как сумасшедший, даже не стряхнув с себя грязи. Тяжелораненых не было. Я облегченно вздохнул и даже нашел это приключение забавным. В конце концов удалось извлечь директора и уцелевшего преподавателя, которые не убежали, потому что были связаны. Положив их в сторонке, я стал ворошить ногами мусор, стараясь определить, нет ли там еще кого-нибудь. Но больше никого не осталось, и я вернулся к связанным, чтобы снять с них путы.
К счастью, они очнулись без всякого лекарства, которого у меня и не было, и медленно сели, со страхом озираясь по сторонам. Я усмехнулся и задал первый из множества интересовавших меня вопросов:
– Кто из вас директор?
Они испуганно переглянулись и показали друг на друга.
«Совсем ошалели», – подумал я.
Они так же медленно поднялись, закивали головами и вдруг побежали, как две стрекозы, гоняющиеся друг за другом. Я решил, что они хотят размяться, но их уже и след простыл. Состязаться с людьми-кошками в беге было бесполезно. Я вздохнул и сел на землю.
Вот оно в чем дело! Едва очнувшись, они уже дрожали за свою шкуру, поэтому и показывали друг на друга, считая, что я тоже хочу убить директора! Я горько засмеялся – не над ними, а над обществом, в котором они живут. Всюду у них царит подозрительность, эгоизм, подлость, жестокость. Ни капли доверия, доброты, благородства! Раз ученики режут директора, значит он не смеет назваться директором даже перед другими. Мрак, мрак, кромешный мрак! Неужели они не видели, что я спас их? А-а, им, наверно, никогда никто не помогал! Я вспомнил посланницу с ее молодыми кошками. Должно быть, они до сих пор там гниют. Директора, преподаватели, учителя, посланницы, молодые распутницы… Где же люди? И вообще, что вокруг происходит?!
Чуть не заплакав, я снова отправился за объяснениями к Маленькому Скорпиону.
18
Вот что рассказал Маленький Скорпион:
– Кошачье государство древнее и имело свою систему образования еще тогда, когда многие страны Марса были населены дикарями. Но современные учебные заведения, которые ты сегодня видел, мы заимствовали из-за границы. Это отнюдь не значит, что подражание вредно; напротив, оно необходимо и является одной из движущих сил прогресса. Кроме того, оно показывает, кто вырвался вперед, а кто отстал. Недаром нашу систему образования никто не заимствовал, а мы были вынуждены заняться подражанием еще двести с лишним лет тому назад. Если бы мы подражали правильно, то давно стали бы вровень с другими государствами, но мы даже подражать не умеем, и получилась у нас одна глупость. Собственное не развили, чужому не научились… Да, я пессимист и считаю свою нацию слабой. Переделывать ее смешно, так же как и надеяться на наше образование. Ты спрашиваешь, почему маленькие дети у нас учатся в институтах?! Ты слишком наивен, вернее – недогадлив. Эти дети вовсе не учились, они пришли сегодня впервые. Если уж разыгрывать комедию, так до конца – этим только мы и славимся. История нашего образования за последние двести лет – это история анекдотов; сейчас мы добрались до заключительной страницы, и ни один умник уже не способен выдумать анекдот, который был бы смешнее предыдущих. Когда новое образование еще только вводилось, в наших школах существовали разные классы, учеников оценивали по качеству знаний, но постепенно экзамены были упразднены (как символ отсталости), и ученик кончал школу, даже если не ходил в нее. К сожалению, выпускники начальных школ и университетов пользовались неравными привилегиями, и это вызвало недовольство учащихся начальной школы: «Ведь мы ходим на уроки не меньше, чем студенты!» Тогда была проведена кардинальная реформа, согласно которой день поступления в школу считался одновременно днем окончания университета. А потом… Прости, «потом» не было. Какое тут может быть «потом»?
Реформа оказалась прекрасной – для Кошачьего государства. По статистическим подсчетам, наша страна сразу заняла первое место на Марсе по числу людей с высшим образованием. Мы очень обрадовались, хотя и не возгордились: люди-кошки любят только факты. Это же факт, что у нас больше всего людей с высшим образованием, поэтому все удовлетворенно улыбались. Император был доволен реформой потому, что она свидетельствовала о его любви к народу, к просвещению. Учителя были довольны тем, что все они стали преподавателями университетов, что все учебные заведения превратились в высшие, а все ученики стали первыми. Отцы семейств с удовлетворением взирали на своих семилетних сопляков, которые кончали университеты, так как умные дети – гордость отцов и матерей. Об учениках я уже не говорю: они были просто счастливы, что родились в Кошачьем государстве. Достаточно им было не умереть к семилетнему возрасту, как высшее образование обеспечено. Еще больший эффект принесла эта реформа с экономической точки зрения. Раньше императору приходилось ежегодно выделять средства на образование, а образованные люди часто начинали вредить ему. За свои же деньги такие неприятности! Теперь стало иначе: император не тратил ни монеты, число людей с высшим образованием все увеличивалось, и ни один из них даже не думал затронуть Его Величество. Правда, многие учителя померли с голоду, но крови проливалось куда меньше, чем прежде, когда преподаватели ради заработка подсиживали друг друга, ежедневно губили своих коллег и подбивали студентов на волнения. Сейчас император просто не давал им жалованья, из-за которого можно было бы соперничать. На протесты Его Величество не обращал внимания или посылал в качестве арбитров солдат. Прежде учителей защищали студенты, но теперь учащиеся непрерывно менялись и помогать никому не желали. Преподавателям оставалось только ждать голодной смерти, а это смерть благородная: против нее император не возражал. Разрешилась и проблема платы за обучение. Теперь отцам семейств достаточно было послать ребенка в школу и дать ему немного еды, если она была. Если же еды не было, то не все ли равно, где голодать: дома или в школе? По крайней мере отпрыск получит высшее образование. На книги и письменные принадлежности тратиться не приходилось, потому что в школу ходили не учиться, а получать диплом. Ну скажи, разве не прекрасная реформа?
Ты спрашиваешь, почему люди еще соглашаются быть директорами или преподавателями? Это связано с двухвековой исторической эволюцией. Сначала предметы в школах были разные и специалисты из этих школ выходили разные. Одни изучали промышленность, другие – торговлю, третьи – сельское хозяйство… Но что они могли делать после окончания? Для тех, кто изучал машины, мы не приготовили современной промышленности; изучавшие торговлю были вынуждены становиться лоточниками, а стоило им начать дело покрупнее, как их грабили военные; специалистам но сельскому хозяйству приходилось выращивать только дурманные деревья. Словом, школы никак не были связаны с жизнью, и у выпускников оставалось два основных пути: в чиновники или в преподаватели. Для того чтобы стать чиновником, нужно было иметь деньги и связи, лучше всего при дворе, тогда ты одним скачком мог оказаться на небе. Но у многих ли бывают сразу и деньги, и связи? Большинству приходилось идти в учителя, потому что люди, получившие новое образование, неохотно становились ремесленниками или лоточниками.
Постепенно общество разделилось на два класса: окончивших и не окончивших школу. Первые старались стать чиновниками или преподавателями, а вторые довольствовались ролью простолюдинов. Сейчас я не буду говорить, как это повлияло на политику, но наша система образования превратилась в заколдованный круг. Скажем, я закончил школу и начал учить твоих детей, твои дети закончили школу и начали учить моих внуков. Учили все время одно и то же, учителя вырождались, все больше юнцов кончало школы, и выпускники, кроме немногих, становившихся чиновниками, также начинали преподавать. А откуда наберешь столько школ? Опять анекдот! Это циклическое образование основывалось лишь на нескольких канонизированных учебниках и совершенно не требовало нравственного воспитания. О благородстве и добродетели было забыто. Не удивительно, что борьба за преподавательские места иногда выливалась в настоящую войну, сопровождавшуюся кровопролитиями и убийствами, – войну, которую объясняли тягой к просвещению. Тем временем император, политики и военные начали присваивать учительское жалованье, и учителя, вынужденные клянчить себе на пропитание, совершенно прекратили готовиться к занятиям. Учащиеся раскусили своих наставников, перестали ходить на уроки и подняли движение, о котором я только что говорил, – за то, чтобы кончать школу не учась. Император, политики и военные поддержали эту кампанию и совсем перестали отпускать средства на просвещение – им давно уже казалось, что учителя вовсе не нужны. Но школы они не могли закрыть, боясь насмешек иностранцев, поэтому объявили о праве кончать университет в один день. Так циклическая система обучения превратилась в отсутствие какого-либо обучения. Школы по-прежнему были открыты, а расходов – ни гроша.
В разгар этого движения наставников молодежи охватила особая страсть к «науке»: днем и ночью они ссорились из-за школьного имущества, например, из-за столов и стульев. Когда ассигнования на школы были прекращены, директора и преподаватели стали тайком распродавать это имущество, стремясь перейти в те школы, где столов и стульев осталось больше. Снова начались кровопролитные драки. Но император был гуманен и не мог запретить преподавателям, которых он сам разорил, торговать столами и стульями. Школы превратились в рынки, а затем в пустыри, окруженные стенами.
Теперь ты сам можешь понять, откуда берутся директора и учителя. Ведь они все равно бездельничают, почему бы при этом не числиться на службе? Кроме того, преподавательское звание почетно: студент превращается в учителя, учитель в директора школы, продвигаясь по несуществующей служебной лестнице. Жалованья преподавателям не платят, но иногда они могут стать чиновниками, а это уже дело нешуточное. Если в школе ничему не учат, то как научиться читать? По старинке: надо откопать настоящего учителя и пригласить его на дом. Конечно, это доступно только богатым – большинство детей вынуждено ходить в школы.
– Кошачье государство древнее и имело свою систему образования еще тогда, когда многие страны Марса были населены дикарями. Но современные учебные заведения, которые ты сегодня видел, мы заимствовали из-за границы. Это отнюдь не значит, что подражание вредно; напротив, оно необходимо и является одной из движущих сил прогресса. Кроме того, оно показывает, кто вырвался вперед, а кто отстал. Недаром нашу систему образования никто не заимствовал, а мы были вынуждены заняться подражанием еще двести с лишним лет тому назад. Если бы мы подражали правильно, то давно стали бы вровень с другими государствами, но мы даже подражать не умеем, и получилась у нас одна глупость. Собственное не развили, чужому не научились… Да, я пессимист и считаю свою нацию слабой. Переделывать ее смешно, так же как и надеяться на наше образование. Ты спрашиваешь, почему маленькие дети у нас учатся в институтах?! Ты слишком наивен, вернее – недогадлив. Эти дети вовсе не учились, они пришли сегодня впервые. Если уж разыгрывать комедию, так до конца – этим только мы и славимся. История нашего образования за последние двести лет – это история анекдотов; сейчас мы добрались до заключительной страницы, и ни один умник уже не способен выдумать анекдот, который был бы смешнее предыдущих. Когда новое образование еще только вводилось, в наших школах существовали разные классы, учеников оценивали по качеству знаний, но постепенно экзамены были упразднены (как символ отсталости), и ученик кончал школу, даже если не ходил в нее. К сожалению, выпускники начальных школ и университетов пользовались неравными привилегиями, и это вызвало недовольство учащихся начальной школы: «Ведь мы ходим на уроки не меньше, чем студенты!» Тогда была проведена кардинальная реформа, согласно которой день поступления в школу считался одновременно днем окончания университета. А потом… Прости, «потом» не было. Какое тут может быть «потом»?
Реформа оказалась прекрасной – для Кошачьего государства. По статистическим подсчетам, наша страна сразу заняла первое место на Марсе по числу людей с высшим образованием. Мы очень обрадовались, хотя и не возгордились: люди-кошки любят только факты. Это же факт, что у нас больше всего людей с высшим образованием, поэтому все удовлетворенно улыбались. Император был доволен реформой потому, что она свидетельствовала о его любви к народу, к просвещению. Учителя были довольны тем, что все они стали преподавателями университетов, что все учебные заведения превратились в высшие, а все ученики стали первыми. Отцы семейств с удовлетворением взирали на своих семилетних сопляков, которые кончали университеты, так как умные дети – гордость отцов и матерей. Об учениках я уже не говорю: они были просто счастливы, что родились в Кошачьем государстве. Достаточно им было не умереть к семилетнему возрасту, как высшее образование обеспечено. Еще больший эффект принесла эта реформа с экономической точки зрения. Раньше императору приходилось ежегодно выделять средства на образование, а образованные люди часто начинали вредить ему. За свои же деньги такие неприятности! Теперь стало иначе: император не тратил ни монеты, число людей с высшим образованием все увеличивалось, и ни один из них даже не думал затронуть Его Величество. Правда, многие учителя померли с голоду, но крови проливалось куда меньше, чем прежде, когда преподаватели ради заработка подсиживали друг друга, ежедневно губили своих коллег и подбивали студентов на волнения. Сейчас император просто не давал им жалованья, из-за которого можно было бы соперничать. На протесты Его Величество не обращал внимания или посылал в качестве арбитров солдат. Прежде учителей защищали студенты, но теперь учащиеся непрерывно менялись и помогать никому не желали. Преподавателям оставалось только ждать голодной смерти, а это смерть благородная: против нее император не возражал. Разрешилась и проблема платы за обучение. Теперь отцам семейств достаточно было послать ребенка в школу и дать ему немного еды, если она была. Если же еды не было, то не все ли равно, где голодать: дома или в школе? По крайней мере отпрыск получит высшее образование. На книги и письменные принадлежности тратиться не приходилось, потому что в школу ходили не учиться, а получать диплом. Ну скажи, разве не прекрасная реформа?
Ты спрашиваешь, почему люди еще соглашаются быть директорами или преподавателями? Это связано с двухвековой исторической эволюцией. Сначала предметы в школах были разные и специалисты из этих школ выходили разные. Одни изучали промышленность, другие – торговлю, третьи – сельское хозяйство… Но что они могли делать после окончания? Для тех, кто изучал машины, мы не приготовили современной промышленности; изучавшие торговлю были вынуждены становиться лоточниками, а стоило им начать дело покрупнее, как их грабили военные; специалистам но сельскому хозяйству приходилось выращивать только дурманные деревья. Словом, школы никак не были связаны с жизнью, и у выпускников оставалось два основных пути: в чиновники или в преподаватели. Для того чтобы стать чиновником, нужно было иметь деньги и связи, лучше всего при дворе, тогда ты одним скачком мог оказаться на небе. Но у многих ли бывают сразу и деньги, и связи? Большинству приходилось идти в учителя, потому что люди, получившие новое образование, неохотно становились ремесленниками или лоточниками.
Постепенно общество разделилось на два класса: окончивших и не окончивших школу. Первые старались стать чиновниками или преподавателями, а вторые довольствовались ролью простолюдинов. Сейчас я не буду говорить, как это повлияло на политику, но наша система образования превратилась в заколдованный круг. Скажем, я закончил школу и начал учить твоих детей, твои дети закончили школу и начали учить моих внуков. Учили все время одно и то же, учителя вырождались, все больше юнцов кончало школы, и выпускники, кроме немногих, становившихся чиновниками, также начинали преподавать. А откуда наберешь столько школ? Опять анекдот! Это циклическое образование основывалось лишь на нескольких канонизированных учебниках и совершенно не требовало нравственного воспитания. О благородстве и добродетели было забыто. Не удивительно, что борьба за преподавательские места иногда выливалась в настоящую войну, сопровождавшуюся кровопролитиями и убийствами, – войну, которую объясняли тягой к просвещению. Тем временем император, политики и военные начали присваивать учительское жалованье, и учителя, вынужденные клянчить себе на пропитание, совершенно прекратили готовиться к занятиям. Учащиеся раскусили своих наставников, перестали ходить на уроки и подняли движение, о котором я только что говорил, – за то, чтобы кончать школу не учась. Император, политики и военные поддержали эту кампанию и совсем перестали отпускать средства на просвещение – им давно уже казалось, что учителя вовсе не нужны. Но школы они не могли закрыть, боясь насмешек иностранцев, поэтому объявили о праве кончать университет в один день. Так циклическая система обучения превратилась в отсутствие какого-либо обучения. Школы по-прежнему были открыты, а расходов – ни гроша.
В разгар этого движения наставников молодежи охватила особая страсть к «науке»: днем и ночью они ссорились из-за школьного имущества, например, из-за столов и стульев. Когда ассигнования на школы были прекращены, директора и преподаватели стали тайком распродавать это имущество, стремясь перейти в те школы, где столов и стульев осталось больше. Снова начались кровопролитные драки. Но император был гуманен и не мог запретить преподавателям, которых он сам разорил, торговать столами и стульями. Школы превратились в рынки, а затем в пустыри, окруженные стенами.
Теперь ты сам можешь понять, откуда берутся директора и учителя. Ведь они все равно бездельничают, почему бы при этом не числиться на службе? Кроме того, преподавательское звание почетно: студент превращается в учителя, учитель в директора школы, продвигаясь по несуществующей служебной лестнице. Жалованья преподавателям не платят, но иногда они могут стать чиновниками, а это уже дело нешуточное. Если в школе ничему не учат, то как научиться читать? По старинке: надо откопать настоящего учителя и пригласить его на дом. Конечно, это доступно только богатым – большинство детей вынуждено ходить в школы.