Страница:
– Ведь ты носишь штаны, и мы, ученые, призванные знакомить народ с передовой наукой, передовой моралью и обычаями, тоже надели штаны. Это революционный акт…
«Вот так революция!» – подумал я.
– К сожалению, студенты соседнего института узнали о нашем революционном акте, явились сюда и потребовали каждый по паре штанов. Я – заведующий библиотекой, и прежде, когда торговал книгами, постоянно давал часть своей выручки студентам. Дело в том, что они преданы кошкизму, а кошкисты – народ опасный. К сожалению, они ревностно проводят свои принципы и потребовали у меня штаны. Я не мог на них напастись, и студенты восстали. Мой революционный акт состоял в том, что я надел штаны; их – в том, чтобы сшить штаны, каких нет ни у кого. В общем, они связали нас и похитили все мои ничтожные сбережения!
– Надеюсь, книги они не растащили? – воскликнул я, беспокоясь о библиотеке, а не о его сбережениях.
– Нет, их не могли растащить, потому что последняя книга продана пятнадцать лет назад. Сейчас мы занимаемся перерегистрацией.
– Что же вы регистрируете, если книг нет?
– Дом, стены… Готовимся к новой революции, хотим превратить библиотеку в гостиницу и получать хотя бы небольшую аренду. Фактически здесь уже несколько раз квартировали солдаты, но с гражданской публикой было бы как-то удобнее…
Мне очень хотелось уважать людей-кошек, и именно поэтому я не стал больше слушать, иначе я мог бы перейти на брань.
«Вот так революция!» – подумал я.
– К сожалению, студенты соседнего института узнали о нашем революционном акте, явились сюда и потребовали каждый по паре штанов. Я – заведующий библиотекой, и прежде, когда торговал книгами, постоянно давал часть своей выручки студентам. Дело в том, что они преданы кошкизму, а кошкисты – народ опасный. К сожалению, они ревностно проводят свои принципы и потребовали у меня штаны. Я не мог на них напастись, и студенты восстали. Мой революционный акт состоял в том, что я надел штаны; их – в том, чтобы сшить штаны, каких нет ни у кого. В общем, они связали нас и похитили все мои ничтожные сбережения!
– Надеюсь, книги они не растащили? – воскликнул я, беспокоясь о библиотеке, а не о его сбережениях.
– Нет, их не могли растащить, потому что последняя книга продана пятнадцать лет назад. Сейчас мы занимаемся перерегистрацией.
– Что же вы регистрируете, если книг нет?
– Дом, стены… Готовимся к новой революции, хотим превратить библиотеку в гостиницу и получать хотя бы небольшую аренду. Фактически здесь уже несколько раз квартировали солдаты, но с гражданской публикой было бы как-то удобнее…
Мне очень хотелось уважать людей-кошек, и именно поэтому я не стал больше слушать, иначе я мог бы перейти на брань.
21
Ночью снова полил дождь, который в Кошачьем городе был лишен всякой поэтичности. Трудно предаваться лирическому настроению, когда слышишь треск и грохот стен, падающих одна за другой. Город походил на морской корабль в бурю. Каждую минуту он сотрясался, ожидая своей гибели, но разве это было бы так уж плохо? Я вовсе не жаждал крови и лишь желал людям-кошкам легкой смерти, от обычного дождя. Ради чего они живут? В их истории произошла какая-то нелепая ошибка, за которую они теперь вынуждены расплачиваться. Впрочем, собственные мысли тоже казались мне пустыми и эфемерными.
Ладно, поразмышляю – все равно не уснуть. Что означает, например, кошкизм или другие слова, которыми умудрились немало навредить себе люди-кошки? Я вспомнил о студентах, «преданных кошкизму». На Земле студенчество всегда было носителем передовой мысли, но иной раз его горячность оказывалась поверхностной, а политическая острота сводилась к жонглированию несколькими новыми словами. Если здешние студенты именно таковы, то мне остается лишь закрыть глаза на будущее Кошачьего государства. Винить во всем студенчество несправедливо, но я не должен идеализировать его только потому, что возлагаю на него надежды. Мне так захотелось познакомиться с кошачьей политикой, что я не спал почти всю ночь. Хотя Маленький Скорпион и отрицал свою причастность к политике, я могу узнать у него исторические факты, без которых невозможно понять современную жизнь.
Чтобы не упустить Маленького Скорпиона, я встал очень рано и сразу же обратился к нему с вопросом:
– Скажи мне, что такое кошкизм?
– Политическое учение, согласно которому люди-кошки живут друг для друга, – ответил он, жуя дурманный лист. – При кошкистском строе общество представляет собой большой слаженный механизм, каждый человек в нем играет роль винтика или шестеренки, но все работают спокойно и счастливо. Совсем неплохое учение.
– Какие-нибудь государства на Марсе уже осуществляют подобный строй?
– Да, уже более двухсот лет.
– А ваша страна?
Маленький Скорпион задумался. Мое сердце прыгало от нетерпения. Наконец он сказал:
– Мы тоже пытались, шумели. Я даже не помню учения, которое бы мы не пытались осуществить.
– Что значит «шумели»?
– Предположим, у тебя непослушный ребенок. Ты его ударил. Я узнал об этом и ударил своего ребенка – не потому, что он непослушный, а просто в подражание тебе. Поднимается шум, шумиха. То же самое и в политике.
– Расскажи, пожалуйста, подробнее, – попросил я. – Может, шумиха – это не так уж плохо, если она приводит к переменам.
– Перемены – не всегда прогресс…
Я улыбнулся. Ну и ядовит же этот Маленький Скорпион! А он продолжал после недолгого молчания:
– На Марсе больше двадцати стран, у каждой свое политическое направление, своя история. А мы случайно узнаем о какой-нибудь стране и поднимаем у себя шумиху. Потом услышим, что в другой стране произошла реформа – снова не обходимся без шумихи. В результате другие страны действительно проводят реформы, а мы – нет. Особенность наша в том, что чем больше мы шумим, тем хуже нам живется.
– Пусть не по порядку, но говори конкретнее, – снова попросил я.
– Хорошо, начну со свор.
– Свор?!
– Это заимствование, нечто вроде штанов. Не знаю, есть ли что-либо подобное у вас на Земле. Собственно, это организация, в которую объединяются кошки, одержимые политическими амбициями. Почему эти объединения называются сворами, я еще поясню… С древности мы беспрекословно подчинялись императору, не смели даже пискнуть и считали высшей добродетелью так называемую «моральную чистоту». И вдруг из-за границы прилетела весть о том, что народ тоже может организовываться и участвовать в правлении. Как ни листали мы древние книги, но подходящего слова на кошачьем языке найти не могли: единственное объединение, которое удалось обнаружить, принадлежало собакам, поэтому мы и назвали свои организации сворами. С тех пор в нашей политике произошло немало изменений, однако я уже говорил тебе, что политикой не занимаюсь, знаю только факты.
– Да, да, факты, – подхватил я, боясь, как бы он не умолк.
– Первая политическая реформа состояла в том, что императора попросили сделать правление более гуманным. Он, конечно, не согласился, тогда реформаторы приняли в свою свору множество военных. Видя, что Дело плохо, император даровал важнейшим реформаторам высокие чины, они увлеклись службой и забыли, чего хотели. Тем временем прошел слух, что император вовсе не нужен. Образовалась свора массового правления, поставившая себе целью изгнать императора. А он, проведав об этом, создал собственную свору, каждый член которой получал в месяц тысячу национальных престижей. У сторонников массового правления загорелись глаза, потекли слюнки. Они стали ластиться к императору, но он предложил им только по сто национальных престижей. Дело бы совсем расклеилось, если бы жалованье не было повышено до ста трех престижей. Однако на всех не хватило, и возникли оппозиционные своры из десяти, двух и даже одного человека.
– Извини, я перебью: были в этих организациях люди из народа?
– Я как раз хотел сказать об этом. Конечно, нет, потому что народ оставался необразованным, темным и излишне доверчивым. Каждая свора твердила о народе, а потом принимала деньги, которые император с него содрал. Своры и сами были не прочь содрать с народа деньги; если же народ не поддавался обману, то привлекали на помощь военных. В общем, чем больше становилось свор, тем больше беднела страна.
– Неужели в этих сворах не было ни одного благородного человека, действительно болевшего душой за народ?
– Разумеется, были. Но ты ведь знаешь, что благородным людям тоже хочется есть и любить, а для этого нужны деньги. Получив деньги, хорошие люди добывали еду и жен, становились рабами семьи и уже больше не могли подняться. Революцию, политику, государство, народ они старались поскорее забыть.
– Выходит, люди, имеющие работу и еду, у вас совсем не участвуют в политическом движении? – усомнился я.
– Да, не участвуют, потому что боятся. Стоит им шевельнуть пальцем, как император, военные или очередная свора ограбят их до нитки. Им остается либо терпеть, либо купить небольшой чиновничий пост. Заниматься политикой у нас могут только учившиеся за границей, хулиганы или полуграмотные военные, которым нечего терять: в своре они получат еду, а без своры вообще останутся голодными. Перевороты в нашей стране стали своего рода профессией; политика изменяется, но не улучшается; о демократии кричим, а народ по-прежнему беднеет. И молодежь становится все более поверхностной. Даже те, кто в самом деле хочет спасти страну, только попусту таращат глаза, когда захватывают власть, потому что для правильного ее использования у них нет ни способностей, ни знаний. Приходится звать стариков, которые тоже невежественны, но гораздо хитрее. Внешне правят «сторонники нового», а по существу – старые лисы. Не удивительно, что все смотрят на политику как на взаимный обман: удачно обманул – значит выиграл, неудачно – провалился. Поэтому и учащиеся перестали читать: только зубрят новые словечки да перенимают разные хитрости, воображая себя талантливыми политиками.
Я дал Маленькому Скорпиону отдохнуть, а потом напомнил:
– Ты еще не рассказал о кошкизме.
– Сейчас скажу. Итак, народ становился беднее, потому что во время раздоров и драк не обращали внимания на экономику. И тут появился кошкизм – он вышел из народа, вырос именно из экономических проблем. Раньше перевороты не приводили к свержению императора: монарх объявлял, что целиком верит какой-нибудь из свор, иногда даже становился ее вождем, поэтому один поэт торжественно назвал нашего императора «хозяином всех свор». Только кошкисты первые убили императора. Но после того, как власть перешла к ним, было истреблено немало народу, потому что они требовали уничтожить всех, кроме преданных кошкистов и мяуистов. Убийства, конечно, никого не удивили – в Кошачьем государстве всегда легко убивали. Если б вместо негодяев действительно встали у власти крестьяне и рабочие, это было бы совсем неплохо. Но кошки остаются кошками и во время переворотов: они не убивали, например, тех, кто платил выкуп. В результате невинные погибли, а негодяи уцелели. Эти спасшиеся проходимцы влезли в свору, начали интриговать, и с тех пор расправы утратили уже всякий смысл.
Кроме того, чтобы улучшить жизнь, нужно было первым делом изменить экономическую систему, а во-вторых, воспитать в людях желание жить друг для друга. Но наши кошкисты не имели никакого понятия об экономике и тем более о новом воспитании. Кончив убивать, они вытаращили глаза, захотели помочь крестьянам и рабочим, но обнаружили, что ничего не смыслят ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности. Поделили между крестьянами землю, долго думали, сажать ли дурманные листья, и, прежде чем деревья выросли, все голодали. Для рабочих дела вообще не нашлось. Снова начали убивать. Так иногда сдирают шкуру вместо того, чтобы почесаться.
Кошкизм разделил судьбу многих заимствованных нами учений. В других государствах они становятся прекрасным средством лечения общества, а у нас превращаются в сплошное самобичевание. Мы никогда не думаем, не смотрим правде в глаза, поэтому и получаем от переворотов одни разрушения. Другие извлекают из них новые мысли, новые планы, а мы устраиваем революции только ради шумихи, потому что ничего не знаем, ничего не делаем, забываем о том, что революционное дело требует от человека высоких духовных качеств, – только нападаем друг на друга, прибегая к самым подлым приемам. Пока мы занимались убийствами да таращили глаза, вождь кошкистского движения сам стал императором. Кошкизм и император – это ведь совершенно несовместимо, похоже на дурной сон! Но у нас такие вещи не удивительны, потому что мы абсолютно не разбираемся в политике. Кошкизм тоже привел к воцарению Его Величества, и все успокоились. Император благоденствует, по-прежнему зовется «хозяином всех свор», а кошкизм прозябает между этими сворами!
Я впервые увидел на глазах Маленького Скорпиона слезы.
Ладно, поразмышляю – все равно не уснуть. Что означает, например, кошкизм или другие слова, которыми умудрились немало навредить себе люди-кошки? Я вспомнил о студентах, «преданных кошкизму». На Земле студенчество всегда было носителем передовой мысли, но иной раз его горячность оказывалась поверхностной, а политическая острота сводилась к жонглированию несколькими новыми словами. Если здешние студенты именно таковы, то мне остается лишь закрыть глаза на будущее Кошачьего государства. Винить во всем студенчество несправедливо, но я не должен идеализировать его только потому, что возлагаю на него надежды. Мне так захотелось познакомиться с кошачьей политикой, что я не спал почти всю ночь. Хотя Маленький Скорпион и отрицал свою причастность к политике, я могу узнать у него исторические факты, без которых невозможно понять современную жизнь.
Чтобы не упустить Маленького Скорпиона, я встал очень рано и сразу же обратился к нему с вопросом:
– Скажи мне, что такое кошкизм?
– Политическое учение, согласно которому люди-кошки живут друг для друга, – ответил он, жуя дурманный лист. – При кошкистском строе общество представляет собой большой слаженный механизм, каждый человек в нем играет роль винтика или шестеренки, но все работают спокойно и счастливо. Совсем неплохое учение.
– Какие-нибудь государства на Марсе уже осуществляют подобный строй?
– Да, уже более двухсот лет.
– А ваша страна?
Маленький Скорпион задумался. Мое сердце прыгало от нетерпения. Наконец он сказал:
– Мы тоже пытались, шумели. Я даже не помню учения, которое бы мы не пытались осуществить.
– Что значит «шумели»?
– Предположим, у тебя непослушный ребенок. Ты его ударил. Я узнал об этом и ударил своего ребенка – не потому, что он непослушный, а просто в подражание тебе. Поднимается шум, шумиха. То же самое и в политике.
– Расскажи, пожалуйста, подробнее, – попросил я. – Может, шумиха – это не так уж плохо, если она приводит к переменам.
– Перемены – не всегда прогресс…
Я улыбнулся. Ну и ядовит же этот Маленький Скорпион! А он продолжал после недолгого молчания:
– На Марсе больше двадцати стран, у каждой свое политическое направление, своя история. А мы случайно узнаем о какой-нибудь стране и поднимаем у себя шумиху. Потом услышим, что в другой стране произошла реформа – снова не обходимся без шумихи. В результате другие страны действительно проводят реформы, а мы – нет. Особенность наша в том, что чем больше мы шумим, тем хуже нам живется.
– Пусть не по порядку, но говори конкретнее, – снова попросил я.
– Хорошо, начну со свор.
– Свор?!
– Это заимствование, нечто вроде штанов. Не знаю, есть ли что-либо подобное у вас на Земле. Собственно, это организация, в которую объединяются кошки, одержимые политическими амбициями. Почему эти объединения называются сворами, я еще поясню… С древности мы беспрекословно подчинялись императору, не смели даже пискнуть и считали высшей добродетелью так называемую «моральную чистоту». И вдруг из-за границы прилетела весть о том, что народ тоже может организовываться и участвовать в правлении. Как ни листали мы древние книги, но подходящего слова на кошачьем языке найти не могли: единственное объединение, которое удалось обнаружить, принадлежало собакам, поэтому мы и назвали свои организации сворами. С тех пор в нашей политике произошло немало изменений, однако я уже говорил тебе, что политикой не занимаюсь, знаю только факты.
– Да, да, факты, – подхватил я, боясь, как бы он не умолк.
– Первая политическая реформа состояла в том, что императора попросили сделать правление более гуманным. Он, конечно, не согласился, тогда реформаторы приняли в свою свору множество военных. Видя, что Дело плохо, император даровал важнейшим реформаторам высокие чины, они увлеклись службой и забыли, чего хотели. Тем временем прошел слух, что император вовсе не нужен. Образовалась свора массового правления, поставившая себе целью изгнать императора. А он, проведав об этом, создал собственную свору, каждый член которой получал в месяц тысячу национальных престижей. У сторонников массового правления загорелись глаза, потекли слюнки. Они стали ластиться к императору, но он предложил им только по сто национальных престижей. Дело бы совсем расклеилось, если бы жалованье не было повышено до ста трех престижей. Однако на всех не хватило, и возникли оппозиционные своры из десяти, двух и даже одного человека.
– Извини, я перебью: были в этих организациях люди из народа?
– Я как раз хотел сказать об этом. Конечно, нет, потому что народ оставался необразованным, темным и излишне доверчивым. Каждая свора твердила о народе, а потом принимала деньги, которые император с него содрал. Своры и сами были не прочь содрать с народа деньги; если же народ не поддавался обману, то привлекали на помощь военных. В общем, чем больше становилось свор, тем больше беднела страна.
– Неужели в этих сворах не было ни одного благородного человека, действительно болевшего душой за народ?
– Разумеется, были. Но ты ведь знаешь, что благородным людям тоже хочется есть и любить, а для этого нужны деньги. Получив деньги, хорошие люди добывали еду и жен, становились рабами семьи и уже больше не могли подняться. Революцию, политику, государство, народ они старались поскорее забыть.
– Выходит, люди, имеющие работу и еду, у вас совсем не участвуют в политическом движении? – усомнился я.
– Да, не участвуют, потому что боятся. Стоит им шевельнуть пальцем, как император, военные или очередная свора ограбят их до нитки. Им остается либо терпеть, либо купить небольшой чиновничий пост. Заниматься политикой у нас могут только учившиеся за границей, хулиганы или полуграмотные военные, которым нечего терять: в своре они получат еду, а без своры вообще останутся голодными. Перевороты в нашей стране стали своего рода профессией; политика изменяется, но не улучшается; о демократии кричим, а народ по-прежнему беднеет. И молодежь становится все более поверхностной. Даже те, кто в самом деле хочет спасти страну, только попусту таращат глаза, когда захватывают власть, потому что для правильного ее использования у них нет ни способностей, ни знаний. Приходится звать стариков, которые тоже невежественны, но гораздо хитрее. Внешне правят «сторонники нового», а по существу – старые лисы. Не удивительно, что все смотрят на политику как на взаимный обман: удачно обманул – значит выиграл, неудачно – провалился. Поэтому и учащиеся перестали читать: только зубрят новые словечки да перенимают разные хитрости, воображая себя талантливыми политиками.
Я дал Маленькому Скорпиону отдохнуть, а потом напомнил:
– Ты еще не рассказал о кошкизме.
– Сейчас скажу. Итак, народ становился беднее, потому что во время раздоров и драк не обращали внимания на экономику. И тут появился кошкизм – он вышел из народа, вырос именно из экономических проблем. Раньше перевороты не приводили к свержению императора: монарх объявлял, что целиком верит какой-нибудь из свор, иногда даже становился ее вождем, поэтому один поэт торжественно назвал нашего императора «хозяином всех свор». Только кошкисты первые убили императора. Но после того, как власть перешла к ним, было истреблено немало народу, потому что они требовали уничтожить всех, кроме преданных кошкистов и мяуистов. Убийства, конечно, никого не удивили – в Кошачьем государстве всегда легко убивали. Если б вместо негодяев действительно встали у власти крестьяне и рабочие, это было бы совсем неплохо. Но кошки остаются кошками и во время переворотов: они не убивали, например, тех, кто платил выкуп. В результате невинные погибли, а негодяи уцелели. Эти спасшиеся проходимцы влезли в свору, начали интриговать, и с тех пор расправы утратили уже всякий смысл.
Кроме того, чтобы улучшить жизнь, нужно было первым делом изменить экономическую систему, а во-вторых, воспитать в людях желание жить друг для друга. Но наши кошкисты не имели никакого понятия об экономике и тем более о новом воспитании. Кончив убивать, они вытаращили глаза, захотели помочь крестьянам и рабочим, но обнаружили, что ничего не смыслят ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности. Поделили между крестьянами землю, долго думали, сажать ли дурманные листья, и, прежде чем деревья выросли, все голодали. Для рабочих дела вообще не нашлось. Снова начали убивать. Так иногда сдирают шкуру вместо того, чтобы почесаться.
Кошкизм разделил судьбу многих заимствованных нами учений. В других государствах они становятся прекрасным средством лечения общества, а у нас превращаются в сплошное самобичевание. Мы никогда не думаем, не смотрим правде в глаза, поэтому и получаем от переворотов одни разрушения. Другие извлекают из них новые мысли, новые планы, а мы устраиваем революции только ради шумихи, потому что ничего не знаем, ничего не делаем, забываем о том, что революционное дело требует от человека высоких духовных качеств, – только нападаем друг на друга, прибегая к самым подлым приемам. Пока мы занимались убийствами да таращили глаза, вождь кошкистского движения сам стал императором. Кошкизм и император – это ведь совершенно несовместимо, похоже на дурной сон! Но у нас такие вещи не удивительны, потому что мы абсолютно не разбираемся в политике. Кошкизм тоже привел к воцарению Его Величества, и все успокоились. Император благоденствует, по-прежнему зовется «хозяином всех свор», а кошкизм прозябает между этими сворами!
Я впервые увидел на глазах Маленького Скорпиона слезы.
22
Хотя Маленький Скорпион всегда говорил мне правду, его критика вновь показалась мне бесплодной, слишком мрачной. Конечно, я приехал из спокойного, счастливого Китая, поэтому и считал, что не может быть все так безнадежно. Здоровому человеку нелегко понять пессимизм больного. Но надежда обязательно должна быть, это мать усилий, своего рода долг человечества. Я не верил, что люди-кошки не способны ничего добиться. Они все-таки люди, а люди могут преодолеть все.
Я решил пойти к Большому Скорпиону и познакомиться через него с политическими деятелями. Если я встречу среди них здравомыслящих людей, то они должны сообщить мне что-нибудь обнадеживающее. Конечно, еще полезнее было бы поговорить с народом, но простые кошки слишком боятся иностранцев и вряд ли разбираются в политике. Хотя преклонение перед героями мне всегда было чуждо, я решил поискать свой идеал среди политиков, способных что-то сделать для народа.
Как раз в это время Большой Скорпион пригласил меня на званый обед. Он был видной фигурой, среди его гостей должны оказаться политики. Кроме того, я давно уже не выбирался из дому. Улица по-прежнему была заполнена прохожими, которые напоминали муравьев – но только суматошностью, а не трудолюбием. Я не мог понять, какой притягательной силой обладает этот жалкий город, почему люди-кошки так стремятся в него. Видимо, в деревне уже совсем скверно. Единственное изменение к лучшему, которое я заметил, состояло в том, что меньше воняли улицы: в последние дни лил дождь и вместо жителей провел «Движение за чистоту».
Большого Скорпиона не оказалось дома, хотя я пришел вовремя. Встретил меня человек-кошка, который в дурманной роще носил мне еду; мы были знакомы, поэтому он и решился заговорить со мной.
– Если тебе назначают встречу в полдень, приходи вечером или на следующее утро. Можно и через два дня – это наш обычай.
От души поблагодарив его за науку, я спросил, кто еще приглашен. У меня было сильное желание уйти, если гости окажутся неподходящими, но он ответил:
– Все важные персоны. Иначе не пригласили бы тебя, иностранца.
Ладно, останусь. Но что делать до пира, который неизвестно когда начнется? Тут я вспомнил, что в кармане у меня есть несколько национальных престижей, и дал их старому слуге. Все остальное свершилось само собой. Вскоре я уже сидел на помосте и слушал небезынтересные сведения. Деньги – лучший ключ, отмыкающий людям-кошкам рты.
– Чем зарабатывают на жизнь горожане? – первым делом осведомился я.
– Эти? – переспросил слуга, указывая в сторону людского моря за стеной.
– Ничем.
– Как так? Что же они едят?
– Известно что: дурманные листья.
– Но ведь их нужно откуда-то брать…
– Достаточно одному служить чиновником, чтобы многие были обеспечены. Чиновник выращивает дурманные листья, торгует ими, а часть дает родственникам и друзьям. Мелкий чиновник, наоборот, покупает листья, но все равно помогает родственникам и друзьям. Остальные ждут, пока у них появится свой чиновник.
– Видимо, чиновников очень много?
– Да, все, кроме безработных, считаются чиновниками. Я тоже чиновник, – улыбнулся слуга. Этой не веселой, а презрительной улыбкой он отплатил за клок шерсти, который я когда-то у него вырвал.
– А чиновники получают жалованье?
– Конечно, от Его Величества.
– Откуда уже у императора деньги, если столько народу бездельничает и ничего не производит?
– От продажи драгоценностей, земель… Ведь вы, иностранцы, любите покупать их! Пока они есть, о деньгах нечего беспокоиться.
– Музеи и библиотеки вам неплохо помогают… Но неужели ты сам не чувствуешь, что лишаться книг и древностей нехорошо?
– Какое это имеет значение. Были бы деньги!
– Выходит, у вас нет никаких экономических затруднений?
Этот вопрос был слишком сложен, и на него слуга ответил не сразу:
– Раньше были, а теперь уже нет.
– Что значит раньше: когда все работали?
– Да. Сейчас деревни почти опустели, в городах торгуют иностранцы, нам незачем работать, поэтому люди и отдыхают.
– Откуда же тогда чиновники? Ведь не могут они все время бездельничать! Зачем становиться чиновником, если дурманные листья и так дают?
– Крупный чиновник получает столько, что, кроме дурманных листьев, может покупать иностранные вещи, заводить себе новых жен, а нечиновному едва на листья хватает. Кроме того, быть чиновником совсем нетрудно: больше привилегий, чем работы. И хотел бы делать что-нибудь, да нечего.
– Скажи, пожалуйста, чем питалась вдова посланника? Ведь она не ела дурманных листьев.
– Можно и другое есть, только дорого очень. Мясо, овощи – все ввозится из-за границы. Когда ты в деревне не хотел есть дурманные листья, мы на тебя немало денег потратили. Вдова посланника тоже была странной женщиной, но ее капризам никто не потакал. Вот и приходилось ей вместе с девками собирать дикие плоды или коренья.
– А мясо они ели?
– Мясо не соберешь, его даже купить трудно. Мы давным-давно перебили всю живность – еще когда ели не только дурманные листья. Ты видел у нас хоть одного зверя или птицу?
Я задумался.
– Зверя действительно нет, а птиц видел – коршунов с белыми хвостами.
– Да, только они и остались, потому что у них мясо ядовитое, иначе и им бы несдобровать.
«Быстро вы действуете! – подумал я. – Муравьи и пчелы тоже не размышляют о своем будущем, но их спасает инстинкт, а у вас и этого нет. Интересно, какой император или бог лишил вас природных инстинктов, не дав взамен разума? Ловко он посмеялся над вами! Школы без образования, политики без головы, люди без человечности, души без стыда. Не слишком ли жестокая шутка?»
И все-таки я решил повидать политиков – может быть, они уже придумали что-то вразумительное. Наверное, есть какой-нибудь простой способ: предположим, разделить поровну дурманные листья, устроить своего рода дурманный кошкизм. Конечно, это уж последнее дело. Чтобы не погибнуть, им надо вернуться к прежним временам, запретить дурманные листья, восстановить сельское хозяйство и промышленность. Но кто все это сделает? Слишком много нужно сил, твердости и решительности, чтобы из животных превратиться в людей! Я стал почти таким же пессимистом, как Маленькая Скорпион.
Пришел Большой Скорпион. Он сильно похудел с тех пор, как приехал в город, но выглядел еще хитрее и подлее. Перед ним я не собирался расточать вежливых слов.
– Зачем позвал?
– Да так просто, поговорить хотелось.
Наверняка что-то задумал! Я снова почувствовал к нему отвращение.
Потом начали прибывать гости – все незнакомые иве и мало походившие на обычных людей-кошек. Каждый называл меня старым другом. Я достаточно бесцеремонно заявил, что прилетел с Земли и не имел чести дружить с ними, но они спокойно проглотили пилюлю и продолжали называть меня старым другом.
Гостей пришло больше десятка. Мне везло – все они оказались политиками.
По моему беглому впечатлению, их можно было разделить на три группы. К первой, самой старшей, принадлежал Большой Скорпион. Они называли меня другом очень непринужденно, но с едва заметным неудовольствием. Это были старые лисы, по определению Маленького Скорпиона. Члены второй группы, помоложе, отнеслись ко мне с особым вниманием, в котором сквозило зазнайство, и все время бессмысленно смеялись. Видно было, что они выучились кое-каким приемам старых лисов, но еще не совсем освоились. Третья, самая младшая, группа произносила слова «старый друг» совсем неестественно, даже несколько смущенно. Именно их особенно рекламировал Большой Скорпион:
– Эти друзья только что оттуда.
Я не очень понял его, но вскоре сообразил, что «оттуда» – значит из школы, института. Это были новички в политике, и я решил посмотреть, как они будут обращаться со старыми лисами.
Начался пир – мой первый пир на Марсе. Все гости уселись за стол и стали есть дурманные листья. Этого я ожидал, но дальнейшее было для меня новинкой.
– Сегодня мы приветствуем друзей, только что пришедших оттуда, – изрек Большой Скорпион, – поэтому им предоставляется право самим избрать проституток.
Молодые политики гордо улыбнулись, зажмурили глаза, опять смутились и начали что-то бормотать о кошкизме. Мне стало так больно, как будто я потерял любимого человека. Так вот каковы их принципы! Ладно, не буду возмущаться, буду наблюдать.
Когда женщины пришли, все снова принялись за дурманные листья. Молодые политики с раскрасневшимися под серой шерстью физиономиями украдкой поглядывали на Большого Скорпиона. Он засмеялся:
– Выбирайте, господа, выбирайте! Не стесняйтесь!
Юнцы ухватили по проститутке в отправились на нижний этаж.
Едва они удалились, как хозяин подмигнул оставшимся политикам:
– Ну вот, теперь их нет, и мы можем поговорить о делах.
Выходит, я догадался – он действительно что-то замышляет.
– Вы уже слышали? – спросил Большой Скорпион.
Старейшие никак не реагировали на его вопрос: казалось, они углубились в самосозерцание. Один из тех, что помоложе, кивнул, но, поглядев на остальных, тотчас вскинул голову и устремил глаза ввысь.
Я расхохотался. Все стали еще серьезнее, однако хихикнули вслед за мной – ведь я был иностранцем. Наконец заговорил другой представитель среднего поколения:
– Кое-что слышали, но не знаем, совсем не знаем, достоверно ли это…
– Разумеется, достоверно! Мои солдаты уже потерпели поражение! – воскликнул Большой Скорпион с озабоченностью, вызванной, по-видимому, тем, что это были именно его солдаты.
Все молчали, на этот раз очень долго и дружно, даже почти не дышали, словно опасаясь потревожить волоски в ноздрях.
– Господа, может быть, пригласим еще нескольких проституток? – предложил Большой Скорпион.
Политики оживились:
– Конечно, конечно! Без женщин ничего не придумаешь. Зовите!
Снова пришли проститутки, мужчины оживились еще больше; солнце клонилось к закату, а о политике так никто и не заикнулся.
– Спасибо за угощение! До завтра! – говорили гости, уводя с собой проституток.
Навстречу им двигались юнцы – уже не с красными, а с серо-зелеными физиономиями. Они даже спасибо не говорили, а только бормотали о кошкизме.
«У них, наверное, возникла какая-нибудь междоусобица, – подумал я. – Большой Скорпион потерпел поражение, попросил помощи, а ему отказывают. Если я правильно догадался, ничего трагического не произошло». Но лицо Большого Скорпиона выглядело озабоченным, и перед уходом я все же спросил, почему его солдаты потерпели поражение.
– Иностранцы вторглись!
Я решил пойти к Большому Скорпиону и познакомиться через него с политическими деятелями. Если я встречу среди них здравомыслящих людей, то они должны сообщить мне что-нибудь обнадеживающее. Конечно, еще полезнее было бы поговорить с народом, но простые кошки слишком боятся иностранцев и вряд ли разбираются в политике. Хотя преклонение перед героями мне всегда было чуждо, я решил поискать свой идеал среди политиков, способных что-то сделать для народа.
Как раз в это время Большой Скорпион пригласил меня на званый обед. Он был видной фигурой, среди его гостей должны оказаться политики. Кроме того, я давно уже не выбирался из дому. Улица по-прежнему была заполнена прохожими, которые напоминали муравьев – но только суматошностью, а не трудолюбием. Я не мог понять, какой притягательной силой обладает этот жалкий город, почему люди-кошки так стремятся в него. Видимо, в деревне уже совсем скверно. Единственное изменение к лучшему, которое я заметил, состояло в том, что меньше воняли улицы: в последние дни лил дождь и вместо жителей провел «Движение за чистоту».
Большого Скорпиона не оказалось дома, хотя я пришел вовремя. Встретил меня человек-кошка, который в дурманной роще носил мне еду; мы были знакомы, поэтому он и решился заговорить со мной.
– Если тебе назначают встречу в полдень, приходи вечером или на следующее утро. Можно и через два дня – это наш обычай.
От души поблагодарив его за науку, я спросил, кто еще приглашен. У меня было сильное желание уйти, если гости окажутся неподходящими, но он ответил:
– Все важные персоны. Иначе не пригласили бы тебя, иностранца.
Ладно, останусь. Но что делать до пира, который неизвестно когда начнется? Тут я вспомнил, что в кармане у меня есть несколько национальных престижей, и дал их старому слуге. Все остальное свершилось само собой. Вскоре я уже сидел на помосте и слушал небезынтересные сведения. Деньги – лучший ключ, отмыкающий людям-кошкам рты.
– Чем зарабатывают на жизнь горожане? – первым делом осведомился я.
– Эти? – переспросил слуга, указывая в сторону людского моря за стеной.
– Ничем.
– Как так? Что же они едят?
– Известно что: дурманные листья.
– Но ведь их нужно откуда-то брать…
– Достаточно одному служить чиновником, чтобы многие были обеспечены. Чиновник выращивает дурманные листья, торгует ими, а часть дает родственникам и друзьям. Мелкий чиновник, наоборот, покупает листья, но все равно помогает родственникам и друзьям. Остальные ждут, пока у них появится свой чиновник.
– Видимо, чиновников очень много?
– Да, все, кроме безработных, считаются чиновниками. Я тоже чиновник, – улыбнулся слуга. Этой не веселой, а презрительной улыбкой он отплатил за клок шерсти, который я когда-то у него вырвал.
– А чиновники получают жалованье?
– Конечно, от Его Величества.
– Откуда уже у императора деньги, если столько народу бездельничает и ничего не производит?
– От продажи драгоценностей, земель… Ведь вы, иностранцы, любите покупать их! Пока они есть, о деньгах нечего беспокоиться.
– Музеи и библиотеки вам неплохо помогают… Но неужели ты сам не чувствуешь, что лишаться книг и древностей нехорошо?
– Какое это имеет значение. Были бы деньги!
– Выходит, у вас нет никаких экономических затруднений?
Этот вопрос был слишком сложен, и на него слуга ответил не сразу:
– Раньше были, а теперь уже нет.
– Что значит раньше: когда все работали?
– Да. Сейчас деревни почти опустели, в городах торгуют иностранцы, нам незачем работать, поэтому люди и отдыхают.
– Откуда же тогда чиновники? Ведь не могут они все время бездельничать! Зачем становиться чиновником, если дурманные листья и так дают?
– Крупный чиновник получает столько, что, кроме дурманных листьев, может покупать иностранные вещи, заводить себе новых жен, а нечиновному едва на листья хватает. Кроме того, быть чиновником совсем нетрудно: больше привилегий, чем работы. И хотел бы делать что-нибудь, да нечего.
– Скажи, пожалуйста, чем питалась вдова посланника? Ведь она не ела дурманных листьев.
– Можно и другое есть, только дорого очень. Мясо, овощи – все ввозится из-за границы. Когда ты в деревне не хотел есть дурманные листья, мы на тебя немало денег потратили. Вдова посланника тоже была странной женщиной, но ее капризам никто не потакал. Вот и приходилось ей вместе с девками собирать дикие плоды или коренья.
– А мясо они ели?
– Мясо не соберешь, его даже купить трудно. Мы давным-давно перебили всю живность – еще когда ели не только дурманные листья. Ты видел у нас хоть одного зверя или птицу?
Я задумался.
– Зверя действительно нет, а птиц видел – коршунов с белыми хвостами.
– Да, только они и остались, потому что у них мясо ядовитое, иначе и им бы несдобровать.
«Быстро вы действуете! – подумал я. – Муравьи и пчелы тоже не размышляют о своем будущем, но их спасает инстинкт, а у вас и этого нет. Интересно, какой император или бог лишил вас природных инстинктов, не дав взамен разума? Ловко он посмеялся над вами! Школы без образования, политики без головы, люди без человечности, души без стыда. Не слишком ли жестокая шутка?»
И все-таки я решил повидать политиков – может быть, они уже придумали что-то вразумительное. Наверное, есть какой-нибудь простой способ: предположим, разделить поровну дурманные листья, устроить своего рода дурманный кошкизм. Конечно, это уж последнее дело. Чтобы не погибнуть, им надо вернуться к прежним временам, запретить дурманные листья, восстановить сельское хозяйство и промышленность. Но кто все это сделает? Слишком много нужно сил, твердости и решительности, чтобы из животных превратиться в людей! Я стал почти таким же пессимистом, как Маленькая Скорпион.
Пришел Большой Скорпион. Он сильно похудел с тех пор, как приехал в город, но выглядел еще хитрее и подлее. Перед ним я не собирался расточать вежливых слов.
– Зачем позвал?
– Да так просто, поговорить хотелось.
Наверняка что-то задумал! Я снова почувствовал к нему отвращение.
Потом начали прибывать гости – все незнакомые иве и мало походившие на обычных людей-кошек. Каждый называл меня старым другом. Я достаточно бесцеремонно заявил, что прилетел с Земли и не имел чести дружить с ними, но они спокойно проглотили пилюлю и продолжали называть меня старым другом.
Гостей пришло больше десятка. Мне везло – все они оказались политиками.
По моему беглому впечатлению, их можно было разделить на три группы. К первой, самой старшей, принадлежал Большой Скорпион. Они называли меня другом очень непринужденно, но с едва заметным неудовольствием. Это были старые лисы, по определению Маленького Скорпиона. Члены второй группы, помоложе, отнеслись ко мне с особым вниманием, в котором сквозило зазнайство, и все время бессмысленно смеялись. Видно было, что они выучились кое-каким приемам старых лисов, но еще не совсем освоились. Третья, самая младшая, группа произносила слова «старый друг» совсем неестественно, даже несколько смущенно. Именно их особенно рекламировал Большой Скорпион:
– Эти друзья только что оттуда.
Я не очень понял его, но вскоре сообразил, что «оттуда» – значит из школы, института. Это были новички в политике, и я решил посмотреть, как они будут обращаться со старыми лисами.
Начался пир – мой первый пир на Марсе. Все гости уселись за стол и стали есть дурманные листья. Этого я ожидал, но дальнейшее было для меня новинкой.
– Сегодня мы приветствуем друзей, только что пришедших оттуда, – изрек Большой Скорпион, – поэтому им предоставляется право самим избрать проституток.
Молодые политики гордо улыбнулись, зажмурили глаза, опять смутились и начали что-то бормотать о кошкизме. Мне стало так больно, как будто я потерял любимого человека. Так вот каковы их принципы! Ладно, не буду возмущаться, буду наблюдать.
Когда женщины пришли, все снова принялись за дурманные листья. Молодые политики с раскрасневшимися под серой шерстью физиономиями украдкой поглядывали на Большого Скорпиона. Он засмеялся:
– Выбирайте, господа, выбирайте! Не стесняйтесь!
Юнцы ухватили по проститутке в отправились на нижний этаж.
Едва они удалились, как хозяин подмигнул оставшимся политикам:
– Ну вот, теперь их нет, и мы можем поговорить о делах.
Выходит, я догадался – он действительно что-то замышляет.
– Вы уже слышали? – спросил Большой Скорпион.
Старейшие никак не реагировали на его вопрос: казалось, они углубились в самосозерцание. Один из тех, что помоложе, кивнул, но, поглядев на остальных, тотчас вскинул голову и устремил глаза ввысь.
Я расхохотался. Все стали еще серьезнее, однако хихикнули вслед за мной – ведь я был иностранцем. Наконец заговорил другой представитель среднего поколения:
– Кое-что слышали, но не знаем, совсем не знаем, достоверно ли это…
– Разумеется, достоверно! Мои солдаты уже потерпели поражение! – воскликнул Большой Скорпион с озабоченностью, вызванной, по-видимому, тем, что это были именно его солдаты.
Все молчали, на этот раз очень долго и дружно, даже почти не дышали, словно опасаясь потревожить волоски в ноздрях.
– Господа, может быть, пригласим еще нескольких проституток? – предложил Большой Скорпион.
Политики оживились:
– Конечно, конечно! Без женщин ничего не придумаешь. Зовите!
Снова пришли проститутки, мужчины оживились еще больше; солнце клонилось к закату, а о политике так никто и не заикнулся.
– Спасибо за угощение! До завтра! – говорили гости, уводя с собой проституток.
Навстречу им двигались юнцы – уже не с красными, а с серо-зелеными физиономиями. Они даже спасибо не говорили, а только бормотали о кошкизме.
«У них, наверное, возникла какая-нибудь междоусобица, – подумал я. – Большой Скорпион потерпел поражение, попросил помощи, а ему отказывают. Если я правильно догадался, ничего трагического не произошло». Но лицо Большого Скорпиона выглядело озабоченным, и перед уходом я все же спросил, почему его солдаты потерпели поражение.
– Иностранцы вторглись!
23
Солнце еще не зашло, а все жители попрятались по домам, лишь на стенах белело множество лозунгов: «Сопротивление до конца!», «Спасение государства – это спасение самого себя!», «Долой проглотизм!»…
От этих громких слов у меня закружилась голова, как у быка, которого все время поворачивают. Мне не хватало воздуха, хотя на улице был я один. «Иностранцы вторглись!» – звучало у меня в ушах, словно звон погребального колокола. Почему вторглись?! Большой Скорпион был явно напуган, иначе рассказал бы мае подробнее. Однако испуг не помешал ему устроить пир, звать проституток, а этим политикам – веселиться с проститутками.
Пришлось снова идти к Маленькому Скорпиону – он был здесь единственным здравомыслящим человеком, хотя и слишком желчным. Но мог ли я упрекать его за желчность после того, как увидел кошачьих политиков?
Солнце уже село, загорелась розовая заря, легкий туман еще больше оттенял красоту неба и жалкое безмолвие земли. Стояла полнейшая тишина, лишь ветерок ударял мне то в спину, то в мокрое от слез лицо. Доисторическая пустыня была, наверное, не такой мертвой, как этот огромный город!
Войдя к Маленькому Скорпиону, я увидел в темноте сидящего человека. Он был явно выше ростом, чем мой приятель.
– Кто это? – громко спросил незнакомец.
Уже по его решительному, прямому вопросу я понял, что имею дело не с обычным человеком-кошкой.
– Иностранец, с Земли.
– А, земной господин! Садись! – Его приглашение походило на приказ, но опять-таки подкупало своей прямотой.
– А кто ты? – спросил я, в свою очередь, садясь рядом с ним, чтобы разглядеть его как следует.
Он оказался не только высок, но и широк в плечах; уши, нос и рот утопали в густых волосах, оставались лишь большие горящие глаза.
– Я – Большой Ястреб, – сказал он. – Это мое прозвище, а не настоящее имя. Почему меня так называют? Да потому, что боятся. Честных людей в нашей стране считают страшными, отвратительными!..
Небо совсем потемнело, осталось одно красное облако, которое, словно огромный цветок, стояло над самой головой Большого Ястреба. Я смотрел на облако как зачарованный и вспоминал недавнюю красную зарю.
– Днем я не решаюсь выходить, но вечерами иногда навещаю Маленького Скорпиона, – нарушил молчание мой собеседник.
– А почему не решаешься днем?..
– Кроме Маленького Скорпиона, все мне враги. Я живу в горах, всю прошлую ночь я шел, потом скрывался весь день. Дай мне что-нибудь пожевать – ничего не ел целые сутки.
– Вот дурманные листья.
– Нет, уж лучше с голоду помереть, чем это!
Такого решительного человека я видел в Кошачьем государстве впервые. Я позвал Дурман, чтобы достать еды; девушка была дома, но выйти к нам не захотела.
– Оставь ее. Женщины тоже боятся меня. Все равно смерть уже близко – можно и поголодать.
– Иностранцы вторглись? – вспомнил я.
– Да, поэтому я и пришел к Маленькому Скорпиону.
– Он излишне пессимистичен и в то же время чересчур легкомыслен. – Откровенность несколько скрашивала мой укор.
– Он умен, поэтому и пессимист. А что ты сказал дальше? Я не совсем понял. Если мне нужно решить что-нибудь серьезное, я всегда иду к нему. Пессимисты боятся жизни, но не смерти. А наши соотечественники чересчур веселы, даже когда еле на ногах держатся от голода. Они с самого рождения не умеют горевать, вернее – думать. Только Маленький Скорпион умеет, его можно считать вторым честным человеком после меня.
От этих громких слов у меня закружилась голова, как у быка, которого все время поворачивают. Мне не хватало воздуха, хотя на улице был я один. «Иностранцы вторглись!» – звучало у меня в ушах, словно звон погребального колокола. Почему вторглись?! Большой Скорпион был явно напуган, иначе рассказал бы мае подробнее. Однако испуг не помешал ему устроить пир, звать проституток, а этим политикам – веселиться с проститутками.
Пришлось снова идти к Маленькому Скорпиону – он был здесь единственным здравомыслящим человеком, хотя и слишком желчным. Но мог ли я упрекать его за желчность после того, как увидел кошачьих политиков?
Солнце уже село, загорелась розовая заря, легкий туман еще больше оттенял красоту неба и жалкое безмолвие земли. Стояла полнейшая тишина, лишь ветерок ударял мне то в спину, то в мокрое от слез лицо. Доисторическая пустыня была, наверное, не такой мертвой, как этот огромный город!
Войдя к Маленькому Скорпиону, я увидел в темноте сидящего человека. Он был явно выше ростом, чем мой приятель.
– Кто это? – громко спросил незнакомец.
Уже по его решительному, прямому вопросу я понял, что имею дело не с обычным человеком-кошкой.
– Иностранец, с Земли.
– А, земной господин! Садись! – Его приглашение походило на приказ, но опять-таки подкупало своей прямотой.
– А кто ты? – спросил я, в свою очередь, садясь рядом с ним, чтобы разглядеть его как следует.
Он оказался не только высок, но и широк в плечах; уши, нос и рот утопали в густых волосах, оставались лишь большие горящие глаза.
– Я – Большой Ястреб, – сказал он. – Это мое прозвище, а не настоящее имя. Почему меня так называют? Да потому, что боятся. Честных людей в нашей стране считают страшными, отвратительными!..
Небо совсем потемнело, осталось одно красное облако, которое, словно огромный цветок, стояло над самой головой Большого Ястреба. Я смотрел на облако как зачарованный и вспоминал недавнюю красную зарю.
– Днем я не решаюсь выходить, но вечерами иногда навещаю Маленького Скорпиона, – нарушил молчание мой собеседник.
– А почему не решаешься днем?..
– Кроме Маленького Скорпиона, все мне враги. Я живу в горах, всю прошлую ночь я шел, потом скрывался весь день. Дай мне что-нибудь пожевать – ничего не ел целые сутки.
– Вот дурманные листья.
– Нет, уж лучше с голоду помереть, чем это!
Такого решительного человека я видел в Кошачьем государстве впервые. Я позвал Дурман, чтобы достать еды; девушка была дома, но выйти к нам не захотела.
– Оставь ее. Женщины тоже боятся меня. Все равно смерть уже близко – можно и поголодать.
– Иностранцы вторглись? – вспомнил я.
– Да, поэтому я и пришел к Маленькому Скорпиону.
– Он излишне пессимистичен и в то же время чересчур легкомыслен. – Откровенность несколько скрашивала мой укор.
– Он умен, поэтому и пессимист. А что ты сказал дальше? Я не совсем понял. Если мне нужно решить что-нибудь серьезное, я всегда иду к нему. Пессимисты боятся жизни, но не смерти. А наши соотечественники чересчур веселы, даже когда еле на ногах держатся от голода. Они с самого рождения не умеют горевать, вернее – думать. Только Маленький Скорпион умеет, его можно считать вторым честным человеком после меня.