Шефнер Вадим. Девушка у обрыва

   – Почему бы тебе самому не отвезти ее Андрею на остров твоего имени? Твой друг в твою честь назвал остров, а ты на нем не бывал.
   – Нет, я завтра отошлю статью почтой, – ответил я. – На острове я хоть и не бывал, но отлично знаю его по телепередачам и фотографиям в газетах.
   Надя как будто согласилась с моими доводами.
   На следующий день – это был Надин выходной – мы с утра вышли на залив побегать на лыжах. Перед этим мы едва не поссорились, выбирая лыжи.
   – Возьми, самодвижки, – сказала Надя. – На обыкновенных мне надоело кататься.
   – Зачем же брать самодвижки, ведь на заливе нет гор, – резонно возразил я.
   – А мне вот хочется на самодвижках!
   – Бог с тобой, как в старину говорилось, – согласился я.
   Лыжи-самодвижки тогда только входили в моду. Внешне они напоминали обыкновенные пластмассовые лыжи, но в них были вмонтированы микродвигатели. Стоило сильнее надавить каблуком на упор, и они включались. На них удобно было въезжать в гору.
   Мы вышли на залив и вскоре очутились у ледяной дороги, ведущей на остров моего имени. По ней двигались элмобили, элциклы – и все в сторону Ленинграда. Мы остановили один из элмобилей и спросили, почему это все едут с острова и никто не едет на остров.
   – Разве вы не слышали спецсообщения? – удивился один из пассажиров. – Оно передавалось полчаса тому назад.
   – Изгнанье из аквалидного рая, – пошутил второй пассажир. – Рай становится опасным.
   – Вот как! – засмеялась Надя. – А мы как раз туда.
   Она включила лыжи на самоход и помчалась по лыжне, шедшей параллельно ледяной дороге. Пришлось и мне включить самодвижки и догонять ее.
   – Надя, ведь это далеко! – воскликнул я, догнав ее. – И ведь все покидают остров.
   – Но остров назван твоим именем. Тебя должны пустить на него, – сказала Надя.
   – Странная логика, – подивился я. – И потом, уж если ехать на остров, то со статьей, а я ее с собой не взял.
   Надя сняла рукавичку и приложила ладонь к своему лбу:
   – Статья здесь, не беспокойся.
   – Мы рискуем отморозить себе лица, – сказал я. – Смотри, какой сильный встречный ветер.
   – И это предусмотрено, – ответила Надя и вынула из кармана куртки две обогревательные маски.
   – Надя, значит, ты сознательно пошла на обман! – удивился я. – Ты обдумала эту поездку заранее!
   – Милый, да как же иначе можно тебя выманить, – засмеялась Надя. – То ты над своими «фантастами» сидишь, то над СОСУДом, а к другу ни ногой. Вот я и подстроила эту поездку.
   – И все-таки нехорошо обманывать. Помнишь, что мы учили во втором классе: «Малый обман – это тоже обман. И капля и океан едины в своей сути».
   – Ну, мой обман – это очень маленькая капля, – улыбнулась Надя.
   Вскоре показался Матвеевский остров, и мы увидели, что на льду возле берега через равные интервалы стоят УЛИССы [УЛИСС (Универсальный Логический Исполнитель Специальной Службы) – старинный механизм доаквалидной эпохи]. В своих металлических руках они держали плакаты: «На остров – нельзя, состояние опасности». Это же самое они выкрикивали.
   – Вот видишь, мы напрасно явились сюда, – сказал я Наде. – УЛИССы нас не пустят.
   – Мы просто пройдем мимо них, – возразила Надя. – Ни один механизм не может применять силу против Людей.
   – Нельзя злоупотреблять этим свойством агрегатов, – строго сказал я. – Механизмы – слуги Общества.
   – Эвакуация закончена. На остров нельзя, – сказал мне один из УЛИССов, когда я подошел к нему. Но я попросил его найти Андрея Светочева и сообщить о нашем с Надей прибытии. УЛИСС пошел в глубь острова и вскоре вернулся. Рядом с ним шагал Андрей. Он обрадовался нам, но удивленно осведомился: разве мы не слышали чрезвычайного сообщения? Мы ответили, что были в пути. Тогда Андрей сообщил, что завтра начнет действовать Главная Опытная Лабораторная установка по производству аквалида. Как известно, одна из стадий преобразования до сих пор технологически неясна. Только в результате практического опыта будет выяснено, верен ли этот узел технологического процесса. Короче говоря, может произойти взрыв.
   – Если произойдет взрыв, значит, аквалид – фикция, мираж? – спросил я.
   – Нет. Это будет означать только то, что технологический процесс несовершенен. Другие потом найдут верный путь, учтя эту ошибку.
   – Дорогостоящая это будет ошибка, – сказал я.
   – А что Человечеству далось даром? – возразил Андрей.

 
   Остров был совсем безлюден. Лишь иногда дорогу нам пересекали УЛИССы, идущие по каким-то заданиям. Корпуса, башни, какие-то непонятные строения, уступами идущие ввысь, окружали нас со всех сторон.
   Толстые трубопроводы, окрашенные яркой светящейся краской, шли от здания к зданию, то стелясь по земле, то взбираясь на высокие фермы.
   – Каким большим стал остров! – сказал я. – И сколько на нем настроили!
   – Тут весь земной шарик потрудился, – не спеша ответил Андрей. – А завтра от всего этого, быть может, ничего не останется.
   – А когда начнется опыт? – спросила Надя.
   – Не бойтесь, я не прогоню вас с острова на ночь глядя, – улыбнулся Андрей. – Опыт начнется завтра в десять утра. Вообще-то намечалось начать в два ночи, но пришлось отложить – Нина захворала.
   – При чем здесь Нина? – удивился я. – И разве она не эвакуирована на материк?
   – Нет. Она захотела быть со мной во время опыта. Поскольку ее решение твердо, она будет сидеть у дубль-пульта. Все равно мне нужен Помощник. А так, в случае аварии, мы сбережем чью-то жизнь.
   – А много было добровольцев, желающих провести с тобой этот опыт?
   – Отбою не было. Замучили меня просьбами.
   – Но ведь стоять у этого, как ты говоришь, дубль-пульта, наверно, не так уж просто. Тут, наверно, нужны специальные знания?
   – Никаких знаний. Только здоровье, внимание и элементарная грамотность. Не техническая, а просто грамотность. Даже ты, со своей нежной любовью к технике и глубочайшим ее пониманием, справился бы с этим делом, – тяжеловесно пошутил Андрей.
   – А что с Ниной? – спросил я.
   – Вчера она каталась на буере и не рассчитала, налетела на торос. Ушибла плечо. Сидит теперь дома и глотает порошки, а Врача вызывать не хочет. Боится, что тот эвакуирует ее с острова. Ну вот мы и пришли.
   Мы стояли перед одноэтажным пластмассовым домом, в котором жил Андрей. Не стану описывать вам этот дом – вы все его отлично знаете: там теперь филиал мемориального музея А.Светочева.
   Мы вошли. Нас встретила Нина. Она очень похорошела с той поры, когда я расстался с нею. Правда, она была бледна, но и это ей шло. Плечо у нее, видно, болело сильно, но она крепилась. Я познакомил ее с Надей. С огорчением я заметил, что они друг другу не понравились. Не то чтоб между ними возникла неприязнь – нет, они просто не нашли общего языка. И даже когда Надя на память продиктовала исправленную мною статью Андрея, Нина нисколько не восхитилась ее феноменальной памятью. Сама же статья понравилась и Нине и Андрею.
   После ужина Надя сразу же ушла спать в отведенную нам комнату. Нина осталась в столовой-гостиной, а мы с Андреем пошли в его рабочую комнату. Он засел за какие-то чертежи и таблицы, я же принялся рассматривать его альбом с марками. Это длилось довольно долго.
   – Иди-ка лучше спать, – сказал я Андрею, – утро вечера мудреней. И потом есть такая старинная пословица: перед смертью не надышишься. Только не пойми ее буквально.
   – Ты завтра увези этот альбом с собой, – проговорил Андрей. – Если что-нибудь со мной случится – бери себе. А если все будет в порядке – верни. Чур, не зажиливать!
   – Ладно, возьму, так и быть, – ответил я. – И честно верну. Очень нужны мне твои аляповатые зверюшки!
   – От портретника слышу! Бей портретников! – Он вскочил со стула, схватил с дивана подушку и ударил меня по голове. Я схватил другую подушку – и началась катавасия, как в старину говорилось.
   – Развозились, как маленькие! – с притворной строгостью сказала Нина, войдя в комнату. – Весь дом трясется.
   – Не мешай, Нина, идет бой между добром и злом! – крикнул Андрей, принимая мой очередной удар подушкой и пытаясь нанести мне ответный.
   В это время кто-то постучал в наружную дверь. Я сразу догадался, что это какой-нибудь механизм: Люди имели право входить без стука.
   – Можно, – сказал Андрей, выходя в прихожую.
   Дверь открылась, и в клубах морозного пара появился УЛИСС.
   – Срочное сообщение, – изрек он. – В суперреакторе номер три обнаружил неполадку типа альфа триста двадцать один.
   – С этим надо обращаться к ЭЗОПу [ЭЗОП (Электронный Заместитель Организатора Производства) – довольно совершенный для своего времени агрегат; впоследствии заменен ЭЗОПом-2], – строго сказал Андрей. – Сколько раз говорил, что вопросы, степень важности которых ниже градации В, меня не интересуют.
   – Выслушал. Иду к ЭЗОПу, – бесстрастно ответил УЛИСС и вышел, аккуратно закрыв за собою дверь.
   – Удивительно бестолковы эти УЛИССы, – посетовал Андрей. – Горе мне с ними. И когда наконец мы избавимся от этой допотопной техники!
   Не прошло и минуты, как наружная дверь снова открылась и в прихожую без стука вошел другой агрегат. Он был невелик – ростом с десятилетнего ребенка; за плечами его поблескивали сложенные крылья.
   – Почему вы вошли без стука? – строго спросил я его. – Много воли вашему брату-агрегату дают!
   – Мне разрешено без стука, – с некоторой обидой ответил механизм и затем, обратясь к Андрею, сообщил: – Накопление субстрата идет нормально. Но в главном корпусе, в узле дельта сто семнадцать обнаружил неполадку типа А двадцать один.
   – Сейчас иду, – ответил Андрей. – Затем, обратясь ко мне, сказал: – Это ЭРОТ [Электронный Разведчик Облегченного Типа – один из наиболее совершенных агрегатов доаквалидной эпохи; ныне на Земле не применяется, но в измененном и усовершенствованном виде, выполненный из аквалида, работает на радиоактивных плато Марса] – новинка нашей техники. Ему разрешено входить без стука. А ты не хочешь посмотреть Главный корпус?
   – Почему же нет, охотно посмотрю, – с готовностью ответил я, чтобы не огорчать Андрея.
   – Я тоже, пожалуй, пройдусь с вами, – сказала Нина. – Похожу – может, и плечо пройдет.
   – Ничего себе способ лечения, – молвил я, набрасывая Нине на плечи синтемовую шубку. – Медицина на уровне шаманов. Тебе надо просто вызвать Врача.
   Но она пропустила мои слова мимо ушей – это было в ее духе.
   Мы вышли из дому на мороз. Красный вращающийся прожектор горел на мачте, и весь остров был залит красноватым тревожным светом. Впереди нас молча шагал странный агрегат со сложенными крыльями. В нем чувствовалась какая-то неприятная самостоятельность, даже самоуверенность.
   – Мы отлично знаем дорогу, – сказал ему Андрей, – а вот в Главном корпусе надо включить свет.
   ЭРОТ легко оттолкнулся от земли, расправил крылья и полетел. Вскоре в Главном корпусе зажглись окна.
   Когда мы вошли в это здание, меня поразила его величина; снаружи Лаборатория не казалась такой большой. Огромный, ярко освещенный зал уходил вдаль. По обеим сторонам прохода стояли какие-то чудовищные машины и сооружения. У приборов, следя за циферблатами, молча стояли дежурные УЛИССы. Вверху, под прозрачной крышей, где переплетались тысячи кабелей и трубопроводов, беззвучно летали два ЭРОТа.
   Андрей пошел в дальний конец зала, и вскоре его не стало видно, он совсем затерялся в этом механизированном пространстве.
   Нина подвела меня к столу-пульту, на котором было множество цветных кнопок, и села в кресло.
   – Вот здесь я завтра буду работать, – беспечно сказала она. – Буду нажимать кнопки.
   – А ты не запутаешься? – спросил я.
   – Нет, ведь есть схема. – Она вынула из выдвижного ящика большую, наклеенную на картон таблицу. – Вот здесь все показано. Ребенок – и тот не спутает.
   Действительно, на таблице были изображены те же самые кнопки, что и на пульте, и указано время, когда надо нажимать на каждую из них.
   – А это что за большая красная кнопка?
   – Это кнопка критического перепада. Та самая.
   – И ты нажмешь ее?
   – Нажму, – улыбнулась Нина.
   – У тебя совсем больной вид, – сказал я. – Очень болит плечо?
   – Побаливает, – неохотно призналась она. – Но завтра все пройдет.
   – А если не пройдет?
   – Тогда придется вызывать Добровольца. Но я все равно останусь на острове.

КРАСНАЯ КНОПКА

   Утром меня разбудила Надя.
   – Вставай, иди завтракать. Я уже позавтракала. Скоро нам надо отправляться домой.
   Я встал, глянул в окно. За ночь потеплело, шел снег. На фоне ярко-желтой башни отстойника он был хорошо виден. Уже рассветало, но тревожный красный свет вращающегося прожектора по-прежнему падал на остров моего имени. Было очень тихо.
   За завтраком я внимательно смотрел на Нину. У нее был совсем больной вид. Я так прямо и сказал ей об этом, но она промолчала.
   – Да, придется вызывать Добровольцев и выбирать из них наиболее подходящего, – молвил Андрей. – Выбрать такого не особенно трудно – был бы Человек с крепкими нервами.
   – А я? – обратился я к Андрею.
   – Что ты? – удивился Андрей.
   – Я и есть такой Человек. Правда, не слишком технически грамотный, но с крепкими нервами.
   – А ты представляешь, как это рискованно? – тихо спросил Андрей.
   – Ну представляю... Но почему кто-то другой должен рисковать, а не я? Ведь естественнее пойти на это именно мне. Как-никак – мы с тобой друзья.
   Андрей задумался. Потом сказал:
   – Ты меня устраиваешь даже больше, чем кто-либо другой. Ведь пульты отстоят далеко один от другого, а с тобой мы можем вести мыслепередачи. Это удобнее радио– и телесвязи и удобнее, чем телефонная связь.
   – Вот все и устроилось, – сказал я Нине. – Ты спокойно можешь лететь в Ленинград вместе с Надей.
   В это мгновение без стука открылась дверь. Вошел ЭРОТ. На его сложенных крыльях блестел снег. Снег таял и стекал на пол.
   – Явился по распоряжению ЭЗОПа, – сказал агрегат. – Емкости заполнены субстратом. Через двадцать три минуты необходимо вводить в действие систему «А».
   – Принял и понял, – ответил Андрей.
   ЭРОТ вышел, оставив на полу влажные следы.
   «Не потрудился даже отряхнуть с себя снег перед тем как войти к Людям, – подумал я. – До чего специализирован, до чего избалован!»
   Я пошел в отведенную нам с Надей комнату и объяснил Наде, в чем дело. Узнав о моем решении, она заплакала. Затем спросила:
   – Но ты веришь, что все обойдется благополучно?
   – Сказать по правде – не очень, – ответил я. – Андрей – неудачник. До этого у него были неудачи маленькие, средние и большие. Теперь, вероятно, его ждет полное крушение. Но когда у друга беда, надо быть с ним рядом.
   – Да, ты прав, – сказала Надя сквозь слезы. – Но я верю, что все кончится хорошо.
   – Будем надеяться, – ответил я. – Если же со мной что-либо случится, то постарайся, чтобы работу над СОСУДом продолжил достойный преемник. Что касается корректуры «Антологии», то все надежды я возлагаю на тебя и на твою память.
   Вскоре прибыл легколет. Надя улетела на нем одна. Нина лететь отказалась, несмотря на то, что присутствие ее на острове моего имени было теперь не только не обязательно, но и просто бессмысленно.
   Когда Надя села в кабину рядом с ЭОЛом, я шепнул ей:
   – Пожелай нам удачи.
   – Ни пуха ни пера, – громко сказала Надя.
   – Убирайся к черту! – ответил я.
   Нина с Андреем удивленно посмотрели на меня.
   – Это так полагается, – пояснил я им. – В данном случае это не ругательство, а нечто вроде заклинания.
   Вскоре мы с Андреем отправились в Главную Лабораторию, а Нина пошла домой. Она решила прилечь. Выглядела она совсем неважно.

 
   Без десяти минут десять я сел за дубль-пульт. Андрей пошел в другой конец огромного зала, чтобы занять место у главного пульта.
   В 10:00 я включил первую кнопку. Она была зеленого цвета. Весь зал наполнился глухим вибрирующим гуденьем. УЛИССы, стоящие у приборов, на минуту подняли вверх металлические руки – в знак того, что системы действуют нормально. ЭРОТ легко спланировал откуда-то из-под стеклянной крыши, где извивались бесчисленные трубопроводы и кабели, и, встав на мгновенье перед пультом, расправил крылья, которые светились зеленоватым светом.
   – Неполадок в узлах нет, – доложил он и опять взвился вверх.
   Затем из круглого люка в полу выполз механизм, какого я никогда и не видывал. Он был облицован пластмассовой чешуей и полз, как змея. На хвосте у него был крючок. Плавно извиваясь, подполз он к подножию пульта и поднял голову; за металлической обрешеткой головы светился круглый зеленый глаз.
   – Подземное хозяйство в порядке, – отрапортовал агрегат-змея. – Вводы силовых кабелей в порядке, контакты группы бета в порядке. Распоряжений нет?
   – Раз все в порядке, то какие могут быть распоряжения, – резонно ответил я. – Можете ползти обратно.
   Через восемь минут после включения первой кнопки я, согласно лежащей передо мной схеме, нажал вторую – белую. Гуденье в зале перешло в другую тональность. За хрустальным щитком какого-то огромного агрегата, вмонтированного в пол неподалеку от пульта, заметались синие молнии.
   В эту минуту я услыхал мыслесигнал Андрея.
   – Ну как? – поинтересовался Андрей.
   – Все в порядке, – ответил я. – В этой работе действительно нет ничего сложного. Я не против нее, но удивляюсь, почему ты не поручил это дело какому-нибудь там ЭРОТу или УЛИССу.
   – Дело слишком ответственное, – ответил Андрей. – Человек – это Человек, а агрегат – только агрегат.
   – Мне вообще не совсем понятен этот принцип дубляжа, – сказал я. – Ведь у тебя точно такой же пульт и те же самые кнопки, что и у меня. Только не подумай, что я хочу уйти на попятный двор, как в старину говорилось. Просто мне это странно. Или это перестраховка? Было в древности такое понятие.
   – Не перестраховка, а страховка, – ответил Андрей. – Процесс преобразования, как я тебе говорил, длится сорок пять часов тридцать девять минут. За это время кто-то из нас может устать, сделать ошибку из-за невнимания. Но так как нас двое, то ошибка почти исключена.
   – Что ж, один ум хорошо, а два лучше, – согласился я. – А скажи, как называется агрегат-змея, который ко мне приползал?
   – ПИТОН [Подземный Исследователь-Техник, Обнаруживающий Неполадки – старинный агрегат, давно снят с производства], – ответил Андрей. – Все?
   – Все. Мыслепередача окончена.
   В 10:27 я нажал третью – синюю – кнопку. В 10:49 – желтую. В 11:04 какую-то полосатую. Все шло как по маслу – по старинному выражению. Между нажатием некоторых кнопок интервалы были всего шесть – восемь минут, но были в сорок минут и в час десять. В один из таких перерывов я успел сходить в душ, в другой – успел пообедать с Андреем. Время от времени прямо к пульту подходил САТИР [Столовый Автомат, Терпеливо Исполняющий Работу – примитивный агрегат начала XXII века] и приносил еду и горячий чай. Изредка мы вели мыслепередачи с Андреем, подбадривая друг друга. Так прошел день, и так прошла ночь.
   – Сутки отдежурили, поздравляю! – сообщил мне Андрей в десять утра.
   – День да ночь – сутки прочь, – ответил я старинной поговоркой. – Как ты себя чувствуешь?
   – Хорошо, – ответил Андрей. – А ты?
   – Тоже хорошо. А как Нина?
   – Сейчас говорил с ней и видел ее по видеофону. Лежит. По-видимому, у нее не только сильный ушиб, но и простуда.
   – Отправь ее, пока не поздно, на материк, – дружески посоветовал я.
   – Да разве она послушается! – ответил Андрей. – Ты же знаешь ее... Все?
   – Все. Мыслепередача окончена.
   Прошел и этот день, наступила вторая ночь нашего бдения. Было нажато уже много кнопок самых различных цветов и оттенков. В 2 часа 5 минут ночи я нажал черную кнопку. Следующая была красная – та, от которой зависело многое. Ее надо было нажать через двадцать пять минут после черной.
   – Ну как? – спросил меня по мыслепередаче Андрей. – Как ты себя чувствуешь? Не страшно?
   – Страшновато, – ответил я. – Но что ж поделаешь.
   – Мне тоже страшновато, – сказал Андрей. – Желаю счастья. Все?
   – Все. Мыслепередача окончена.
   Я не слышал, как к пульту подошла Нина. Она была бледна, но даже бледность ей шла. Удивительное дело – ей все шло.
   – Хочу посмотреть, как вы тут, – сказала она, легким движением сбросив на барьер пульта шубку.
   – Ты выбрала самое подходящее время, – не без иронии заметил я. – И какое на тебе нарядное платье! Точно на бал.
   – Еле напялила его, так плечо болит, – улыбнулась Нина. – Но как-никак – торжественный случай. А у тебя тут все в порядке?
   – Все в норме.
   – И змей-горыныч приползал?
   – Ты имеешь в виду ПИТОНа? Приползал.
   – Он очень смешной. Раз я нацепила ему на хвост бумажку, он так с нею и уполз в свое подземелье.
   – Нехорошо издеваться над механизмами, – сделал я замечание Нине. – Механизмы служат Обществу.
   – А ты все такой же.
   – Уж какой есть, – ответил я.
   – Ну, до свиданья, – Нина перегнулась через барьер и торопливо поцеловала меня. – Вот так. Будь счастлив.
   Она пошла по голубоватым плиткам пола в другой конец зала к Андрею. Легкой походкой, в ярком оранжевом платье проходила она мимо УЛИССов, настороженно стоящих у непонятных мне приборов, мимо этого дьявольского нагромождения техники, – мимо всего того, что через несколько минут могло нас убить.
   Но пришло время нажать красную кнопку. Я положил на нее палец и подумал: что я сейчас почувствую? Наверно, ничего не почувствую. Все произойдет мгновенно. В таких случаях напоследок люди всегда вспоминают что-то очень важное – так я читал в книгах. Что мне надо вспомнить – Надю, «Антологию»?
   Я нажал красную кнопку и вспомнил в этот миг Нину. Вот она стоит у невысокого песчаного обрыва, отражаясь в тихой воде озера...

АКВАЛИД – ЕСТЬ!

   Кнопка была утоплена мною в гнезде до конца. Но ничего не произошло. Только гул в зале стал громче. Он шел волнами, то замирая, то нарастая. Казалось, все эти бесчисленные агрегаты с трудом, задыхаясь, лезут куда-то в гору. УЛИССы, стоящие у приборов, подняли на минуту свои металлические руки в знак того, что все в порядке. Из стеклянного поднебесья слетел ЭРОТ и, расправив крылья, отрапортовал:
   – Узлы системы омикрон-два вступили в действие. Неполадок нет.
   Затем ЭРОТ улетел, а из люка выполз змей-горыныч и сообщил, что подземное хозяйство в порядке.
   Я связался с Андреем по мыслепередаче и поздравил его с тем, что опасность миновала.
   – Да, теперь все ясно, – ответил он. – Аквалид будет. Ты очень устал?
   – Потерплю, – сказал я. – Ведь осталось всего четыре часа.
   Через некоторое время я, согласно графику, нажал синюю кнопку, затем голубую. И вот в 7:39 утра была нажата последняя – белая с зеленым восклицательным знаком. После этого я откинулся на спинку кресла и задремал под негромкий гул агрегатов – этот гул был теперь ровным, убаюкивающим. Потом, сквозь дрему, я различил какие-то новые звуки. Где-то далеко, в середине зала, что-то падало через равномерные промежутки времени – падало с каким-то не то металлическим, не то стеклянным звоном. И вдруг я почувствовал, что кто-то коснулся моего плеча. Я открыл глаза. Передо мной стояла Нина.
   – Вставай, соня, – сказала она. – Аквалид пошел!
   – Кто пошел? Куда пошел? – не понял я спросонок.
   – Ах, да идем же! Какой ты чудак!
   Я окончательно проснулся, поглядел на Нину и увидел слезы в ее глазах.
   – Что-нибудь опять неладно? – спросил я. – Ты плачешь.
   – Да нет же, все чудесно. Я так рада за Андрея! Уж и поплакать нельзя...
   – Ну, плакать надо было раньше, – резонно заметил я. – Часа так четыре назад. – И, встав с кресла, пошел следом за Ниной.
   Мы долго шли по залу, затем свернули в какой-то закоулок. Здесь у стены стояли сменившиеся УЛИССы, – они будто спали стоя. Смежив крылья и прислонившись к могучим УЛИССам, словно малые дети, спали ЭРОТы. У их ног с потухшими линзами, без движения лежали ПИТОНы.
   – Сонная семейка, – сказала Нина и походя дала щелчок ЭРОТу – прямо по лбу. Я хотел было сделать ей замечание и напомнить, что механизмы – слуги Общества и их надо уважать, но промолчал. Я знал, что она просто засмеется в ответ. Такой уж был у нее характер.
   Мы шли по направлению к тем ритмичным звукам, к звонким ударам падения, которые я слышал сквозь сон еще у пульта. Звуки эти все приближались. Вот мы свернули в коридор между какими-то машинами, и я увидел Андрея. Он осунулся, глаза ввалились. У него был вид безумного. Он стоял перед большим агрегатом, а из квадратной пасти этого агрегата в металлический ящик, стоящий на полу, со звоном падали какие-то кирпичики, похожие на лед. Один такой брусок был у Андрея, и он его перебрасывал с руки на руку, словно боясь отморозить пальцы. У меня мелькнула мысль, что все это сплошная ошибка, что вместо своего пресловутого аквалида Андрей получил самый обыкновенный лед. Боясь высказать эту мысль, я нагнулся и схватил брусок. Но, схватив, я тотчас же выронил его. Брусок обжег мне пальцы. Он тяжело, с глухим звоном упал на пол – и не разбился.
   – На, возьми мой, он уже остывает, – глухо сказал Андрей и сунул мне в руку свой кирпичик. Я взвесил его на руке – он был весьма тяжел. Потом оглядел его со всех сторон. Это было похоже и на лед, и на полупрозрачный металл, и на стекло, а вообще-то говоря, – ни на что не похоже.
   – Значит, это и есть аквалид? – спросил я.