внутренними и внешними врагами английской монархии. Логика борьбы делает их
врагами своей же нации, тогда как Генрих IV при всей его личной моральной
небезупречности оказывается защитником национальных интересов.
Морально-политически он более прав, чем его противники, каковы бы ни были
его личные недостатки и пороки.
Лагерь мятежников как в первой, так и во второй части изображен
Шекспиром с поразятельным многообразием. Все они - носители принципа
феодального сепаратизма. Каждый из них движим эгоистическими соображениями,
но сколь различны они между собой! Вот Нортемберленд, старый прожженный
политик, хладнокровный в своих расчетах, а рядом - его брат Вустер,
беспокойный, подозрительный и беспощадный интриган. За ними наследственный
опыт бесчисленных феодальных склок, мятежей, придворных интриг. Они, так
сказать, носители "цивилизованного" интриганства. С ними заодно феодалы
иной, исторически более низкой и примитивной ступени - шотландец Дуглас и
уэльский бунтарь Глендаур. В Дугласе мы видим сочетание храбрости, горца с
хитростью политика, привыкшего к сложным отношениям вечно враждовавших
кланов. Поэтому он выбирает, когда пускать в ход воинственный задор и когда
- выждать. Наконец, Глендаур - феодал самого примитивного варварского
склада. Воинственный и хвастливый, он то ли в самом деле верит в колдовство,
то ли устрашает врагов и друзей своим знанием магии и умением заставить
служить себе таинственные силы стихий природы, во всяком случае, он
одновременно храбрец и шарлатан.
Удивительное историческое чутье побудило Шекспира очень ярко изобразить
то, что противниками короля и самого принципа абсолютной монархии были
носители отсталых понятий и представлений. Личное честолюбие, надменность,
хвастовство, коварство - все это как нельзя точнее характеризует феодальных
мятежников. Но есть среди них один, выделяющийся своими качествами, хотя и
близкий им по многим чертам, - это Хотспер.
Он - само воплощение феодальной воинственности. Честь - его кумир. Но
понимает он ее как типичный феодал. Она в том для него, чтобы утверждать
свое превосходство силой. Хотспер - своеобразный поэт кулачного права, в
этом отношении бесстрашный и по-своему безупречный. У пего нет холодной
расчетливости его отца, Нортемберленда, нет ни придворного интриганства, ни
варварского коварства. Он прям, горяч и откровенен. Хотя и он сражается за
весьма реальные интересы и феодальные права, в известном смысле его можно
назвать самым бескорыстным и убежденным борцом за принципы феодального
рыцарства. Он последний представитель рыцарственного героизма среди других
феодалов, которые уже борются не только мечом, но и оружием политической
хитрости. Их политиканству он противопоставляет рыцарскую мужественность,
бесстрашие, готовность сражаться в самых неблагоприятных условиях. И есть
нечто обаятельное в его горячем безрассудстве, когда, покинутый своими
союзниками, он вступает в неравный бой, в котором и гибнет смертью героя. И
тогда его победитель, принц Генрих, тот самый, который справедливо
пародировал феодальную воинственность Хотспера (часть первая, II, 2), столь
же искренне восхищается чистой мужественностью, бессмысленно растраченной
воинственным Перси (V, 4)
Итак, два лагеря противостоят друг другу на авансцене истории: лагерь
короля и лагерь мятежных баронов. Как богато и многообразно показан конфликт
между ними через раскрытие живых образов людей, составляющих обе партии!
Общий антагонизм между ними дополняется бесчисленными мелкими антагонизмами
внутри каждого лагеря. Мы уже очертили разнообразие облика и нравственного
склада мятежников. В королевском лагере главный антагонизм - между Генрихом
IV и его сыном, принцем Генрихом. В том, что принц чуждается двора, якшается
со всяким сбродом, Генрих IV видит не только своего рода кару свыше за
свершенное им злодеяние, но и постоянный живой упрек себе. В отчуждении сына
ему чудится осуждение принцем своего отца. Так воспринимает свои отношения с
сыном король.
Для принца во всем этом иной смысл. Он живет в атмосфере, где интересы
власти непрестанно душат человечность. Власть требует от своих носителей
непреклонности, жестокости. Давая человеку в руки огромное могущество, она в
то же время лишает его элементарных человеческих удовольствий - веселья,
дружбы, возможности по желанию распоряжаться собой. Принц видит, что его
отец, в сущности, не принадлежит себе. А молодому Генриху хочется быть самим
собой, не втискивать свое тело и душу в корсет придворных условностей и
обязанностей, связанных с королевским званием. По контрасту он выбирает себе
общество людей, совершенно отвергнувших какие бы то ни было нравственные
принципы и обязательства в жизни. С ними ему по крайней мере легко и весело,
здесь, в таверне, он чувствует себя непринужденно, имея возможность в любой
миг сказать и грубую правду в лицо своим собутыльникам.
Если он бежал от двора и нашел прибежище в таверне, то это еще не
значит, что он признал своим этот низменный мир. С самого начала мы слышим
речь принца (1, 2), ясно свидетельствующую о том, что душой он не
принадлежит и этому миру. Принц ищет такой принцип нравственности, который
позволил бы сочетать полную духовную и практическую свободу с требованиями
человечности. Он жаждет естественности. Поэтому начинает он с того, что
опускается в среду, где царят простые, первобытные, физические инстинкты.
Это лучше, чем подчинение искусственному ритуалу власти, стесняющему
человечность, и лучше подчинения ложному принципу чести, заставляющему
Хотспера утверждать свое достоинство бесконечными убийствами. Но ошибаются
Фальстаф и его другие собутыльники, думая, будто принц безраздельно с ними.
На самом деле они для него - только проявления природы в ее низшем естестве,
и ему доставляет удовольствие потешаться над ними, особенно над Фальстафом,
которого он одновременно любит и презирает. Любит за жизнерадостность и
непосредственность, за веселый нрав и шутливость, презирает за то, что,
свободный от морали, Фальстаф - раб своей плоти.
Яснее всего нравственная проблема, над решением которой бьется принц,
раскрывается в троекратно повторенном мотиве отношения к чести. Для Хотспера
честь - фетиш, принцип, которому он слепо подчиняет всю свою
жизнедеятельность (монолог Хотспера о чести, I, 3). Для Фальстафа понятие
чести - пустой звук (V, 1). Ригористическое следование принципу чести
приобретает у Хотспера несколько аскетический оттенок. У Фальстафа,
наоборот, отрицание чести доходит, до потворства самым низменным животным
инстинктам.
Принц Генрих хочет сохранить верность "природе", но в нем живет и
сознание своего личного и общественного долга: личного - перед отцом и
общественного - перед государством. Когда наступает критический момент -
отцу грозит потерять корону, может быть, даже жизнь, а государству угрожает
анархия, - принц бросает забавы, проникается сознанием своего долга и
борется за честь семьи, государства, но - и это Шекспиром подчеркнуто - не
за личную честь. Одержав победу над самым страшным и сильным противником,
Хотспером, он даже не протестует, когда Фальстаф пытается приписать эту
заслугу себе. Принцу Генриху не важно, узнают ли другие о его подвиге, для
него существеннее сознание выполненного долга.
Но все это - поиски принцем своего морального кодекса как частного
лица. В первой части хроники мы видим его на той стадии личного развития,
когда он решает вопрос о своих жизненных нормах как индивид, один из многих
в обществе и государстве. Принц Генрих отстаивает свое право жить так, как
он хочет. В этом отношении он типичный человек начинающего утверждаться
буржуазного миропорядка. Здесь принц выступает как носитель партикуляризма,
сочетающего свободный выбор образа жизни с признанием элементарных
обязанностей по отношению к государству, в котором он живет и которое должно
обеспечить ему право на эту свободу.
Во второй части хроники положение принца становится иным. Здесь
всячески подчеркивается близкая перспектива возведения его в королевский
сан. Принц Генрих и сам все более осознает, что он не простое частное лицо,
а наследник престола. В нем живет внутреннее сопротивление этому. Нагляднее
всего это проявляется в оскорблении верховного судьи.
Если в первой части узловой нравственной проблемой была честь, то во
второй - закон. Отношение индивида к закону раскрывается через образ
Фальстафа прежде всего. Фальстаф презирает закон. Он любыми средствами будет
пытаться обойти его, как он это делает, когда его привлекают к
ответственности за неуплату долгов. Но, с другой стороны, Фальстаф не прочь
и воспользоваться законом, если откроется такая возможность. Одним словом,
он смотрит на закон с точки зрения личной выгоды. Он возлагает большие
надежды на то, что сможет хорошо погреть руки, когда его приятель принц
Генрих станет королем. Известие о возведении принца на престол разжигает
самые безудержные мечты толстого рыцаря, когда, держа в руках бразды закона,
он сможет творить любые беззакония. На предупреждения принца по этому поводу
Фальстаф не обращает внимания, а между тем Генрих с самого начали очень
иронически отвечал на рассуждения Фальстафа о том, что они смогут сделать,
когда Гарри станет королем.
Впрочем, и сам принц до поры до времени относится к закону и его
представителям враждебно. Однако, в отличие от Фальстафа, принц никогда не
смотрел на законность с точки зрения своей выгоды. Он соотносил ее только со
своим стремлением к личной свободе. Именно утверждая свою независимость, он
и дал затрещину верховному судье, за что тот посадил его в тюрьму.
И вот умирает Генрих IV. Глядя на его корону, принц размышляет о
"золотом бремени", каким она является для ее обладателя. Но он готов принять
его на себя, и теперь принц Генрих отлично сознает, что, став королем, он
должен отречься от прежней свободы. Отныне у него будут только обязанности.
Напрасно опасается умирающий Генрих VI, будто воцарение его сына приведет к
разгулу беззакония. Принц будет еще вернее следовать закону, чем его отец.
Два эпизода завершают формирование личности Генриха V. Первый - встреча
с верховным судьей. Теперь он может отплатить ему за то, что тот посадил его
в тюрьму. Но принц признает правоту судьи. Тот действовал по закону, и его
не остановило даже то, что нарушителем закона был сам наследный принц. То
обстоятельство, что законность в государстве он ставит выше личностей,
распространяя ее даже на особу короля и его наследника, делает верховного
судью идеальным представителем законности. Новый король с уважением
склоняется перед ним, прощая ему личную обиду.
Второе испытание принца, ставшего королем, - встреча с Фальстафом.
Толстый рыцарь спешит на коронацию, как если бы короновали его самого. Во
всяком случае, он убежден, что теперь начнется его царство. А Генрих V
делает вид, что даже не узнал его. Для него теперь Фальстаф - это дурной сон
его молодости. Старика он призывает остепениться и поручает надзор за ним
верховному судье. Закон победил беззаконие, но, хотя нравственный принцип
торжествует, мы ощущаем некое неразрешимое противоречие в чувствах. Конечно,
с точки зрения высокой нравственности поведение новоиспеченного короля
правильно. Но вместе с тем мы видим, что милый, обаятельный в своей
безыскусственности принц преобразился, очерствел. Он утрачивает что-то от
своей человечности. И, хотя Шекспир с логической последовательностью
обрисовал нам путь принца Генриха, хотя с точки зрения морали такой конец
является обоснованным, на самом деле проблема, поднятая самим Шекспиром, не
получила и не могла получить действительного решения.
Со свойственной ему способностью резко обнажать противоречия
действительности Шекспир остро поставил проблему "естественной" человечности
и ее отношения к существующий государственности. Примирить их было нельзя,
ибо природа того государства, которое Шекспиру хотелось увидеть как идеал,
была такова, что она неизбежно вступала в противоречие с человечностью. В
пределах личной жизни Шекспиру еще видится возможность некоего среднего
пути, компромисса. В государстве этот компромисс оказывается невозможным. В
"Генрихе V" Шекспир вернется к этой теме и даст ей то же самое решение. И
неизбежность этого была не только в природе тогдашнего государства, но и в
социальной природе человеческой личности, как она формировалась вместе с
ростом буржуазных общественных отношений. Всякого рода индивидуализм - все
равно, будь то хищнический, эгоистический, принципиальный или бездумный,
жестокий или идеальный - оказывался в неразрешимом противоречии с принципом
идеальной государственности, иллюзию которой питали гуманисты.
Рассматривая обе хроники "Генрих IV" под этим углом зрения, мы можем
сказать, что Шекспир нарисовал не только картину конфликтов феодального
общества. В том своеобразном сочетании прошлого с современным, которое
присуще всей драматургии Шекспира, феодальное своеволие баронов ничем, в
сущности, не отличается от буржуазного индивидуализма. В этом смысле "Генрих
IV" не только историческая драма, но и произведение глубоко современное для
людей шекспировской эпохи. В конечном счете здесь та же проблематика, что и
в великих трагедиях Шекспира, отразивших коренные противоречия эпохи
Возрождения.
В "Генрихе IV" Шекспир, однако, еще старается удержаться на позициях
гуманистического оптимизма. Вот почему для него все конфликты, изображенные
в пьесе, являются все же отходящей в прошлое историей. Процесс ее развития,
как думается Шекспиру, дает основания для веры в торжество лучших начал. Но,
как мы показали, сам реализм Шекспира подтачивает этот оптимистический
вывод, формально утвержденный в финале пьесы, но художественно опровергаемый
обеднением личности того, кто искал этот идеал, - принца Генриха.
Широкое полотно исторической жизни, созданное Шекспиром, не
представляет собой, таким образом, просто хроники событий и яркой обрисовки
индивидуальных судеб. Все проникнуто у Шекспира глубокой идейностью. Нити ее
тянутся, сплетаясь и перекрещиваясь, через все многообразное действие пьесы,
и мы здесь наметили лишь основные мотивы, далеко не исчерпав всего богатства
проблематики обширной шекспировской драмы.
Однако, как ни увлекательно следить за мыслью художника, его идейными
поисками, отраженными в конфигурации персонажей, в их характеристиках, сила
этой драмы прежде всего и больше всего в ее мощном реализме, в богатстве
жизни и движения, в динамике конфликтов, резких контрастах, бурных
столкновениях людей и классов.
Шекспир соединил в одном потоке и трагедию гибнущего феодального
рыцарства, и драму неправедной власти, и духовные искания героя (им мы
считаем принца Генриха), и неподражаемую комедию нравов лондонского дна,
историю и быт.
Большие исторические события уже самим своим драматизмом всегда в
чем-то театральны. Эта театральность истории была почувствована уже молодым
Шекспиром, когда он еще только начинал свой драматургический путь. Чем
глубже проникала мысль великого художника в существо исторического процесса,
тем яснее становилось для него, что за величественным фасадом истории
кроется многое, чего нельзя упускать из виду. В "Генрихе IV" Шекспир
полностью отказался от какой бы то ни было парадности в изображении истории.
Театральная эффектность, на которую явно рассчитывают такие люди, как
Хотспер, снимается иронией других, а сам исторический процесс в целом
предстает в своей реалистической наготе благодаря обнаружению не идеальных,
а действительных и вполне практических стремлений борющихся друг с другом
людей.
Шекспир показал не только то, что творилось на авансцене истории, но и
то, что происходило на ее задворках. Фальстафовские сцены, справедливо
считающиеся главным украшением пьесы, являются самым ярким выражением
шекспировского реализма. Недаром они затеняют все остальное, особенно во
второй части, где читатель или зритель только и ждет, когда на сцене снова
появится Фальстаф.
В "Генрихе IV" критика давно увидела смелейший пример сочетания
возвышенного и комического. Надо при этом заметить: то, что формально
следует считать возвышенным (рыцарские и придворные сцены), Шекспиром
снижено до уровня, когда маски внешнего благородства падают с представителей
знати, а комические сцены, изображающие "низменную среду", подняты на такую
идейную и художественную высоту, что иные из "высоких комедий" кажутся
мелкими и низменными по сравнению с огромным человеческим содержанием,
вложенным Шекспиром в самый, казалось бы, грубый фарс - "фальстафиаду".
Здесь с наибольшей силой выразил Шекспир дух Ренессанса, отразил
противоречия старого и нового в своей эпохе, пока еще в том же
оптимистическом духе, которым проникнута и "серьезная" часть хроники. Но это
уже не составляет нашей темы, и мы отсылаем читателя к статье А. Смирнова о
"Виндзорских насмешницах" и образе Фальстафа.
А. Аникст
Часть вторая
Действующие лица. Шеллоу, Сайленс, деревенские судьи. - В Англии того
времени такие судьи, избиравшиеся из числа местных помещиков, были довольно
значительными административными лицами, в обязанности которых входило
наблюдение за общественным спокойствием и за исполнением королевских
приказов.
Уоркуорт - город и замок того же имени, находящиеся в графстве
Нортемберленд.
Молва - образ из моралите (в средневековом аллегорическом театре),
нередко выводившийся на сцену во времена Шекспира.
...и шпора Перси юного остыла. - Намек на прозвище Перси - Хотспер
(Горячая Шпора).
И этот пастырь узами двойными теперь связал приверженцев своих. -
Мортон говорит о двойной власти архиепископа Йоркского: духовной и светской.
Он кровью Ричарда кропит повстанцев, соскобленною с помфретских
камней... - Помфрет - замок, где был заточен и убит Ричард II.
Ax ты, поганый корешок мандрагоры! - Существовало мнение, что корень
мандрагоры (растение, встречающееся в Греции и на Гималайских горах) имеет
сходство с фигурой человека.
...человечек ростом с агат на перстне. - На агатах, вставлявшихся а
перстни, нередко вырезывались человеческие фигурки.
Ахитофель - имя одного из бесов.
...у него на лбу - рог изобилия. - Рогом изобилия Фальстаф называет в
шутку "рога" обманутого мужа.
Смитфилд - центральный скотный двор в Лондоне; недобросовестность
смитфилдских барышников вошла в пословицу. Фальстаф намекает на пословицу:
"Не выбирай жену в Уэстминстере, слугу в соборе святого Павла и лошадь в
Смитфилде, не то получишь шлюху, мошенника и клячу".
Гален - знаменитый греческий врач II в. н. э., труды которого очень
ценились в эпоху Возрождения.
...дурной ангел легковесен... - Игра слов: "злой ангел", по суеверным
христианским представлениям, всегда следящий за человеком и толкающий его на
все дурное, и "дурной ангел" - монета дурной чеканки, то есть неполновесная.
...пусть мне никогда больше не плеваться белой слюной! - Считалось, что
у пьяниц слюна отличается особенной белизной.
Грот - старинная монета стоимостью в четыре пенса.
Немецкая охота - так называлась охота на кабанов.
...все твои голландские запасы - запасы голландского полотна, из
которого изготовлялось белье.
Он... окликнул меня, милорд, через красную оконную решетку. -
Отличительным признаком таверн были красные решетки на окнах.
...поэтому я и называю его сном Алфеи. - Алфея (миф.) - жена
этолийского царя Энея. Здесь смешаны два античных предания: об Алфее,
которая, разгневавшись на своего сына Мелеагра, бросила в огонь головню, от
сохранения которой зависела его жизнь, и о троянской царице Гекубе, которой
перед рождением Париса (погубившего Трою) приснилось, что она родила
пылающую головню.
Иафет. - Согласно библии, у Ноя, спасшегося от потопа вместе с семьей,
было три сына - Сим, Хам и Иафет, которые стали родоначальниками
человечества.
С эфесцами, милорд, людьми старого закала. - Поскольку жители
древнегреческого города Эфеса слыли любителями всякой роскоши и увеселений,
во времена Шекспира эфесцами в шутку называли гуляк.
Ирина - героиня утраченной трагедии современника Шекспира Пиля
"Турецкий Магомет и прекрасная гречанка Ирина".
Вот шутка, нечего сказать! и т. д. - пародийно измененная цитата из
трагедии современника Шекспира Марло "Подвиги великого Тамерлана".
...дерзают с каннибалами равняться... - С канннибалами - вместо "с
ганнибалами".
...и царь их Цербер... - Цербер был не царем, а псом, охранявшим вход в
подземное царство Плутона.
Ешь и толстей, моя Калиполида - пародийно измененная цитата из другой
трагедии Пиля - "Битва при Алькасаре".
Иль мы не любовались с тобою вместе Большой Медведицей? - то есть не
проводили ночи вместе в кутежах.
Знаем мы этих галлоуэйских кляч. - Галлоуэй - область на юго-западе
Шотландии, где разводятся пони.
Атропос - имя одной из трех Парок.
...в десять раз лучше всех девяти героев. - На маскарадах и в живых
картинах того времени нередко изображалась "процессия девяти героев" или
"девяти мужей славы", состоявшая из следующих фигур: три иудея - Иисус
Навин, Давид) Иуда Маккавей; три язычника - Александр Македонский, Гектор,
Юлий Цезарь: три христианина - король Артур, Карл Великий и Готфрид
Бульонский.
Мертвая голова - одна из вздорных выдумок тогдашней магии:
искусственная человеческая голова, которая должна была верно отвечать на все
вопросы и предсказывать будущее.
...ест морских угрей с укропом. - Морские угри с укропом - любимая
закуска тогдашних пьяниц.
Сатурн нынче в соединении с Венерой. Что говорит на этот счет
календарь? - Помимо мифологического смысла (встреча старика Фальстафа с
жрицей любви Долль) это выражение содержит астрологический смысл: схождение
в небе двух светил (в данном случае - планет Сатурна и Венеры), как могущее
оказать определенное влияние на судьбы человеческие, отмечалось в тогдашних
календарях.
Посмотрите, как этот огненный Тригон... шепчется со старой счетной
книгой своего хозяина... - Тригон (буквально - треугольник) - старинное
название одной из частей Зодиака. Огненным Тригоном здесь назван Бардольф за
багровый цвет его лица. Счетная книга Фальстафа - миссис Куикли, которая все
время записывает его долги.
Джон Дойт, Джордж Барнс, Франсис Пикбон, Уилл Скуил - все эти имена, а
также упоминаемые дальше Стокфиш, Шуркард, Дебл и Найтуэрк - смысловые: Дойт
значит - грошик, Пикбон - блюдолиз, Скуил - пискун, Стокфиш - вяленая
треска; Шуркард - играющий в карты наверняка (то есть шулер), Дебл -
двуличный, Найтуэрк - ночная работа.
Томас Маубрей - покойный отец выведенного в этой пьесе лорда Маубрея.
Псалмопевец - царь Давид, о котором рассказывается в библии, что он
слагал и пел псалмы.
Джон Гант - герцог Ланкастерский, покойный отец Болингброка, ставшего
королем Генрихом IV.
У нас уже немало теней в списках - то есть "мертвых душ" (фиктивно
числящихся).
Целая армия - паразиты, кишащие в лохмотьях.
Я вызвал на два человека больше, чем вам требовалось... - Небрежность
Шекспира или ошибка в счете со стороны Шеллоу. На самом деле только одним
больше, так как на сцепу перед этим было выведено пять рекрутов, а не шесть.
Добрейший господин капрал-капита н... - Плесень от волнения смешивает
два разных чина.
Артуровы игры (названные так по имени легендарного короля Британии
Артура, при дворе которого жили будто бы особенно доблестные и искусные в
военном деле рыцари) - состязания в стрельбе из лука, устраивавшиеся в
Майленд-Грине (поляна близ Лондона), причем их участники принимали имена
персонажей "артуровских" романов.
Сэр Дагонет - имя шута легендарного короля Артура.
...хвастал передо мной... своими подвигами на Торнбульской улице. - На
Торнбульской улице в Лондоне находилось множество притонов.
...женщины звали его мандрагорой. - Плоды мандрагоры считались
возбуждающим средством.
Тильт-Ярд - поле для турниров в Уэстминстере.
...сказал Джону Ганту, что он отколотил свое собственной прозвище. -
Имя Гант (герцогский титул, происходящий от названия города Гента во
Фландрии) созвучно английскому слову "gaunt" - тощий, исхудалый.
...и будь я не я, если не сделаю себе из него два философских камня. -
Алхимики пытались изготовить два состава, которые они называли двумя видами
"философского камня": один из них должен был обладать способностью обращать
все металлы в золото, другой - исцелять от всех болезней.
...из-за расправы, постигшей моего родного брата. - Брат архиепископа
Йоркского, лорд Скруп, граф Уилтшир, был казнен Генрихом IV (см. первую
часть этой трагедии, акт I, сцена 3).
Граф Херифорд - титул Болингброка, будущего короля Генриха IV.
"Пришел, увидел, победил" - слова Юлия Цезаря,
Двери сна - глаза.
Надевает корону. - Согласно старинному английскому обычаю, когда король
был при смерти, рядом с ним клали его корону, которую после смерти короля
тут же надевал на себя его наследник.
...другое, низшей пробы, драгоценной, затем что исцеляет от недугов. -
В состав некоторых лекарств того времени входило золото, которое было более
низкой пробы, чем золото королевской короны.
Не Амурат - преемник Амурата... - Намек на события, происходившие при
турецком дворе незадолго до написания этой пьесы. В 1574 г. султан Амурат,
взойдя на престол, умертвил всех своих братьев как возможных соперников.
После его смерти, в 1596 году, его сын, также называвшийся Амуратом, сделал,
взойдя на престол, то же самое,
Саминго - искажение имени Сан-оминго, то есть святого Доминика,
считавшегося покровителем пьяниц.
Пуф из Барсона - великан из города Барсона (иначе Барстона); его
показывали за деньги на ярмарках.
Плевать мне на весь свет... - Здесь и дальше в речах Пистоля - пародия
на напыщенный стиль некоторых английских трагедии того времени. Фальстаф
отвечает в тон Пистолю.
Король Кофетуа - персонаж популярной народной баллады, неоднократно
упоминаемый Шекспиром.
Робин Гуд, Джон, Скарлет - персонажи старинных английских баллад.
Геликон - горная цепь в Греции, считавшаяся обиталищем бога искусств
Аполлона.
Гвоздь дверной- большой гвоздь во входной двери, в который ударяли
подвешенным около него молотком, что заменяло современный звонок.
Пусть коршуны ему терзают печень! - Намек на миф о Прометее, которого
Зевс (Юпитер) приковал к скале, велев коршуну каждую ночь выклевывать ему
печень, за день выраставшую снова.
...тогда у тебя будет опять дюжина подушек; а сейчас их у тебя только
одиннадцать - Полицейский хочет сказать, что хозяйка дала одну из своих
подушек Долль, которая привязала ее к животу, симулируя беременность. Смысл
этой хитрости в том, что беременных женщин избавляли от суровых наказаний.
Ах ты, синяя навозная муха! - Полицейские носили синие куртки.
Неужто правда одолеет силу" - Одна из обмолвок хозяйки, которая хочет
сказать: "неужто сила одолеет правду?"
Алекто - имя одной из фурий; согласно преданию, голова ее была увита
змеями.
Идем, лейтенант Пистоль. - Пистоль - лишь прапорщик, но Фальстаф,
рассчитывая на свое влияние при дворе, мысленно производит его уже в
лейтенанты.
Флит - название тюрьмы в Лондоне.
...развеселит вас, показав прекрасную Екатерину Французскую. - В пьесе
Шекспира "Генрих V", написанной через год или два после окончания "Генриха
IV", изображаются победы Генриха V во Франции, а затем его брак с
французской принцессой Екатериной.
...как известно Олдкасл умер смертью мученика, но это совсем другое
лицо. - См. послесловие к "Виндзорским насмешницам".
А. Смирнов
врагами своей же нации, тогда как Генрих IV при всей его личной моральной
небезупречности оказывается защитником национальных интересов.
Морально-политически он более прав, чем его противники, каковы бы ни были
его личные недостатки и пороки.
Лагерь мятежников как в первой, так и во второй части изображен
Шекспиром с поразятельным многообразием. Все они - носители принципа
феодального сепаратизма. Каждый из них движим эгоистическими соображениями,
но сколь различны они между собой! Вот Нортемберленд, старый прожженный
политик, хладнокровный в своих расчетах, а рядом - его брат Вустер,
беспокойный, подозрительный и беспощадный интриган. За ними наследственный
опыт бесчисленных феодальных склок, мятежей, придворных интриг. Они, так
сказать, носители "цивилизованного" интриганства. С ними заодно феодалы
иной, исторически более низкой и примитивной ступени - шотландец Дуглас и
уэльский бунтарь Глендаур. В Дугласе мы видим сочетание храбрости, горца с
хитростью политика, привыкшего к сложным отношениям вечно враждовавших
кланов. Поэтому он выбирает, когда пускать в ход воинственный задор и когда
- выждать. Наконец, Глендаур - феодал самого примитивного варварского
склада. Воинственный и хвастливый, он то ли в самом деле верит в колдовство,
то ли устрашает врагов и друзей своим знанием магии и умением заставить
служить себе таинственные силы стихий природы, во всяком случае, он
одновременно храбрец и шарлатан.
Удивительное историческое чутье побудило Шекспира очень ярко изобразить
то, что противниками короля и самого принципа абсолютной монархии были
носители отсталых понятий и представлений. Личное честолюбие, надменность,
хвастовство, коварство - все это как нельзя точнее характеризует феодальных
мятежников. Но есть среди них один, выделяющийся своими качествами, хотя и
близкий им по многим чертам, - это Хотспер.
Он - само воплощение феодальной воинственности. Честь - его кумир. Но
понимает он ее как типичный феодал. Она в том для него, чтобы утверждать
свое превосходство силой. Хотспер - своеобразный поэт кулачного права, в
этом отношении бесстрашный и по-своему безупречный. У пего нет холодной
расчетливости его отца, Нортемберленда, нет ни придворного интриганства, ни
варварского коварства. Он прям, горяч и откровенен. Хотя и он сражается за
весьма реальные интересы и феодальные права, в известном смысле его можно
назвать самым бескорыстным и убежденным борцом за принципы феодального
рыцарства. Он последний представитель рыцарственного героизма среди других
феодалов, которые уже борются не только мечом, но и оружием политической
хитрости. Их политиканству он противопоставляет рыцарскую мужественность,
бесстрашие, готовность сражаться в самых неблагоприятных условиях. И есть
нечто обаятельное в его горячем безрассудстве, когда, покинутый своими
союзниками, он вступает в неравный бой, в котором и гибнет смертью героя. И
тогда его победитель, принц Генрих, тот самый, который справедливо
пародировал феодальную воинственность Хотспера (часть первая, II, 2), столь
же искренне восхищается чистой мужественностью, бессмысленно растраченной
воинственным Перси (V, 4)
Итак, два лагеря противостоят друг другу на авансцене истории: лагерь
короля и лагерь мятежных баронов. Как богато и многообразно показан конфликт
между ними через раскрытие живых образов людей, составляющих обе партии!
Общий антагонизм между ними дополняется бесчисленными мелкими антагонизмами
внутри каждого лагеря. Мы уже очертили разнообразие облика и нравственного
склада мятежников. В королевском лагере главный антагонизм - между Генрихом
IV и его сыном, принцем Генрихом. В том, что принц чуждается двора, якшается
со всяким сбродом, Генрих IV видит не только своего рода кару свыше за
свершенное им злодеяние, но и постоянный живой упрек себе. В отчуждении сына
ему чудится осуждение принцем своего отца. Так воспринимает свои отношения с
сыном король.
Для принца во всем этом иной смысл. Он живет в атмосфере, где интересы
власти непрестанно душат человечность. Власть требует от своих носителей
непреклонности, жестокости. Давая человеку в руки огромное могущество, она в
то же время лишает его элементарных человеческих удовольствий - веселья,
дружбы, возможности по желанию распоряжаться собой. Принц видит, что его
отец, в сущности, не принадлежит себе. А молодому Генриху хочется быть самим
собой, не втискивать свое тело и душу в корсет придворных условностей и
обязанностей, связанных с королевским званием. По контрасту он выбирает себе
общество людей, совершенно отвергнувших какие бы то ни было нравственные
принципы и обязательства в жизни. С ними ему по крайней мере легко и весело,
здесь, в таверне, он чувствует себя непринужденно, имея возможность в любой
миг сказать и грубую правду в лицо своим собутыльникам.
Если он бежал от двора и нашел прибежище в таверне, то это еще не
значит, что он признал своим этот низменный мир. С самого начала мы слышим
речь принца (1, 2), ясно свидетельствующую о том, что душой он не
принадлежит и этому миру. Принц ищет такой принцип нравственности, который
позволил бы сочетать полную духовную и практическую свободу с требованиями
человечности. Он жаждет естественности. Поэтому начинает он с того, что
опускается в среду, где царят простые, первобытные, физические инстинкты.
Это лучше, чем подчинение искусственному ритуалу власти, стесняющему
человечность, и лучше подчинения ложному принципу чести, заставляющему
Хотспера утверждать свое достоинство бесконечными убийствами. Но ошибаются
Фальстаф и его другие собутыльники, думая, будто принц безраздельно с ними.
На самом деле они для него - только проявления природы в ее низшем естестве,
и ему доставляет удовольствие потешаться над ними, особенно над Фальстафом,
которого он одновременно любит и презирает. Любит за жизнерадостность и
непосредственность, за веселый нрав и шутливость, презирает за то, что,
свободный от морали, Фальстаф - раб своей плоти.
Яснее всего нравственная проблема, над решением которой бьется принц,
раскрывается в троекратно повторенном мотиве отношения к чести. Для Хотспера
честь - фетиш, принцип, которому он слепо подчиняет всю свою
жизнедеятельность (монолог Хотспера о чести, I, 3). Для Фальстафа понятие
чести - пустой звук (V, 1). Ригористическое следование принципу чести
приобретает у Хотспера несколько аскетический оттенок. У Фальстафа,
наоборот, отрицание чести доходит, до потворства самым низменным животным
инстинктам.
Принц Генрих хочет сохранить верность "природе", но в нем живет и
сознание своего личного и общественного долга: личного - перед отцом и
общественного - перед государством. Когда наступает критический момент -
отцу грозит потерять корону, может быть, даже жизнь, а государству угрожает
анархия, - принц бросает забавы, проникается сознанием своего долга и
борется за честь семьи, государства, но - и это Шекспиром подчеркнуто - не
за личную честь. Одержав победу над самым страшным и сильным противником,
Хотспером, он даже не протестует, когда Фальстаф пытается приписать эту
заслугу себе. Принцу Генриху не важно, узнают ли другие о его подвиге, для
него существеннее сознание выполненного долга.
Но все это - поиски принцем своего морального кодекса как частного
лица. В первой части хроники мы видим его на той стадии личного развития,
когда он решает вопрос о своих жизненных нормах как индивид, один из многих
в обществе и государстве. Принц Генрих отстаивает свое право жить так, как
он хочет. В этом отношении он типичный человек начинающего утверждаться
буржуазного миропорядка. Здесь принц выступает как носитель партикуляризма,
сочетающего свободный выбор образа жизни с признанием элементарных
обязанностей по отношению к государству, в котором он живет и которое должно
обеспечить ему право на эту свободу.
Во второй части хроники положение принца становится иным. Здесь
всячески подчеркивается близкая перспектива возведения его в королевский
сан. Принц Генрих и сам все более осознает, что он не простое частное лицо,
а наследник престола. В нем живет внутреннее сопротивление этому. Нагляднее
всего это проявляется в оскорблении верховного судьи.
Если в первой части узловой нравственной проблемой была честь, то во
второй - закон. Отношение индивида к закону раскрывается через образ
Фальстафа прежде всего. Фальстаф презирает закон. Он любыми средствами будет
пытаться обойти его, как он это делает, когда его привлекают к
ответственности за неуплату долгов. Но, с другой стороны, Фальстаф не прочь
и воспользоваться законом, если откроется такая возможность. Одним словом,
он смотрит на закон с точки зрения личной выгоды. Он возлагает большие
надежды на то, что сможет хорошо погреть руки, когда его приятель принц
Генрих станет королем. Известие о возведении принца на престол разжигает
самые безудержные мечты толстого рыцаря, когда, держа в руках бразды закона,
он сможет творить любые беззакония. На предупреждения принца по этому поводу
Фальстаф не обращает внимания, а между тем Генрих с самого начали очень
иронически отвечал на рассуждения Фальстафа о том, что они смогут сделать,
когда Гарри станет королем.
Впрочем, и сам принц до поры до времени относится к закону и его
представителям враждебно. Однако, в отличие от Фальстафа, принц никогда не
смотрел на законность с точки зрения своей выгоды. Он соотносил ее только со
своим стремлением к личной свободе. Именно утверждая свою независимость, он
и дал затрещину верховному судье, за что тот посадил его в тюрьму.
И вот умирает Генрих IV. Глядя на его корону, принц размышляет о
"золотом бремени", каким она является для ее обладателя. Но он готов принять
его на себя, и теперь принц Генрих отлично сознает, что, став королем, он
должен отречься от прежней свободы. Отныне у него будут только обязанности.
Напрасно опасается умирающий Генрих VI, будто воцарение его сына приведет к
разгулу беззакония. Принц будет еще вернее следовать закону, чем его отец.
Два эпизода завершают формирование личности Генриха V. Первый - встреча
с верховным судьей. Теперь он может отплатить ему за то, что тот посадил его
в тюрьму. Но принц признает правоту судьи. Тот действовал по закону, и его
не остановило даже то, что нарушителем закона был сам наследный принц. То
обстоятельство, что законность в государстве он ставит выше личностей,
распространяя ее даже на особу короля и его наследника, делает верховного
судью идеальным представителем законности. Новый король с уважением
склоняется перед ним, прощая ему личную обиду.
Второе испытание принца, ставшего королем, - встреча с Фальстафом.
Толстый рыцарь спешит на коронацию, как если бы короновали его самого. Во
всяком случае, он убежден, что теперь начнется его царство. А Генрих V
делает вид, что даже не узнал его. Для него теперь Фальстаф - это дурной сон
его молодости. Старика он призывает остепениться и поручает надзор за ним
верховному судье. Закон победил беззаконие, но, хотя нравственный принцип
торжествует, мы ощущаем некое неразрешимое противоречие в чувствах. Конечно,
с точки зрения высокой нравственности поведение новоиспеченного короля
правильно. Но вместе с тем мы видим, что милый, обаятельный в своей
безыскусственности принц преобразился, очерствел. Он утрачивает что-то от
своей человечности. И, хотя Шекспир с логической последовательностью
обрисовал нам путь принца Генриха, хотя с точки зрения морали такой конец
является обоснованным, на самом деле проблема, поднятая самим Шекспиром, не
получила и не могла получить действительного решения.
Со свойственной ему способностью резко обнажать противоречия
действительности Шекспир остро поставил проблему "естественной" человечности
и ее отношения к существующий государственности. Примирить их было нельзя,
ибо природа того государства, которое Шекспиру хотелось увидеть как идеал,
была такова, что она неизбежно вступала в противоречие с человечностью. В
пределах личной жизни Шекспиру еще видится возможность некоего среднего
пути, компромисса. В государстве этот компромисс оказывается невозможным. В
"Генрихе V" Шекспир вернется к этой теме и даст ей то же самое решение. И
неизбежность этого была не только в природе тогдашнего государства, но и в
социальной природе человеческой личности, как она формировалась вместе с
ростом буржуазных общественных отношений. Всякого рода индивидуализм - все
равно, будь то хищнический, эгоистический, принципиальный или бездумный,
жестокий или идеальный - оказывался в неразрешимом противоречии с принципом
идеальной государственности, иллюзию которой питали гуманисты.
Рассматривая обе хроники "Генрих IV" под этим углом зрения, мы можем
сказать, что Шекспир нарисовал не только картину конфликтов феодального
общества. В том своеобразном сочетании прошлого с современным, которое
присуще всей драматургии Шекспира, феодальное своеволие баронов ничем, в
сущности, не отличается от буржуазного индивидуализма. В этом смысле "Генрих
IV" не только историческая драма, но и произведение глубоко современное для
людей шекспировской эпохи. В конечном счете здесь та же проблематика, что и
в великих трагедиях Шекспира, отразивших коренные противоречия эпохи
Возрождения.
В "Генрихе IV" Шекспир, однако, еще старается удержаться на позициях
гуманистического оптимизма. Вот почему для него все конфликты, изображенные
в пьесе, являются все же отходящей в прошлое историей. Процесс ее развития,
как думается Шекспиру, дает основания для веры в торжество лучших начал. Но,
как мы показали, сам реализм Шекспира подтачивает этот оптимистический
вывод, формально утвержденный в финале пьесы, но художественно опровергаемый
обеднением личности того, кто искал этот идеал, - принца Генриха.
Широкое полотно исторической жизни, созданное Шекспиром, не
представляет собой, таким образом, просто хроники событий и яркой обрисовки
индивидуальных судеб. Все проникнуто у Шекспира глубокой идейностью. Нити ее
тянутся, сплетаясь и перекрещиваясь, через все многообразное действие пьесы,
и мы здесь наметили лишь основные мотивы, далеко не исчерпав всего богатства
проблематики обширной шекспировской драмы.
Однако, как ни увлекательно следить за мыслью художника, его идейными
поисками, отраженными в конфигурации персонажей, в их характеристиках, сила
этой драмы прежде всего и больше всего в ее мощном реализме, в богатстве
жизни и движения, в динамике конфликтов, резких контрастах, бурных
столкновениях людей и классов.
Шекспир соединил в одном потоке и трагедию гибнущего феодального
рыцарства, и драму неправедной власти, и духовные искания героя (им мы
считаем принца Генриха), и неподражаемую комедию нравов лондонского дна,
историю и быт.
Большие исторические события уже самим своим драматизмом всегда в
чем-то театральны. Эта театральность истории была почувствована уже молодым
Шекспиром, когда он еще только начинал свой драматургический путь. Чем
глубже проникала мысль великого художника в существо исторического процесса,
тем яснее становилось для него, что за величественным фасадом истории
кроется многое, чего нельзя упускать из виду. В "Генрихе IV" Шекспир
полностью отказался от какой бы то ни было парадности в изображении истории.
Театральная эффектность, на которую явно рассчитывают такие люди, как
Хотспер, снимается иронией других, а сам исторический процесс в целом
предстает в своей реалистической наготе благодаря обнаружению не идеальных,
а действительных и вполне практических стремлений борющихся друг с другом
людей.
Шекспир показал не только то, что творилось на авансцене истории, но и
то, что происходило на ее задворках. Фальстафовские сцены, справедливо
считающиеся главным украшением пьесы, являются самым ярким выражением
шекспировского реализма. Недаром они затеняют все остальное, особенно во
второй части, где читатель или зритель только и ждет, когда на сцене снова
появится Фальстаф.
В "Генрихе IV" критика давно увидела смелейший пример сочетания
возвышенного и комического. Надо при этом заметить: то, что формально
следует считать возвышенным (рыцарские и придворные сцены), Шекспиром
снижено до уровня, когда маски внешнего благородства падают с представителей
знати, а комические сцены, изображающие "низменную среду", подняты на такую
идейную и художественную высоту, что иные из "высоких комедий" кажутся
мелкими и низменными по сравнению с огромным человеческим содержанием,
вложенным Шекспиром в самый, казалось бы, грубый фарс - "фальстафиаду".
Здесь с наибольшей силой выразил Шекспир дух Ренессанса, отразил
противоречия старого и нового в своей эпохе, пока еще в том же
оптимистическом духе, которым проникнута и "серьезная" часть хроники. Но это
уже не составляет нашей темы, и мы отсылаем читателя к статье А. Смирнова о
"Виндзорских насмешницах" и образе Фальстафа.
А. Аникст
Часть вторая
Действующие лица. Шеллоу, Сайленс, деревенские судьи. - В Англии того
времени такие судьи, избиравшиеся из числа местных помещиков, были довольно
значительными административными лицами, в обязанности которых входило
наблюдение за общественным спокойствием и за исполнением королевских
приказов.
Уоркуорт - город и замок того же имени, находящиеся в графстве
Нортемберленд.
Молва - образ из моралите (в средневековом аллегорическом театре),
нередко выводившийся на сцену во времена Шекспира.
...и шпора Перси юного остыла. - Намек на прозвище Перси - Хотспер
(Горячая Шпора).
И этот пастырь узами двойными теперь связал приверженцев своих. -
Мортон говорит о двойной власти архиепископа Йоркского: духовной и светской.
Он кровью Ричарда кропит повстанцев, соскобленною с помфретских
камней... - Помфрет - замок, где был заточен и убит Ричард II.
Ax ты, поганый корешок мандрагоры! - Существовало мнение, что корень
мандрагоры (растение, встречающееся в Греции и на Гималайских горах) имеет
сходство с фигурой человека.
...человечек ростом с агат на перстне. - На агатах, вставлявшихся а
перстни, нередко вырезывались человеческие фигурки.
Ахитофель - имя одного из бесов.
...у него на лбу - рог изобилия. - Рогом изобилия Фальстаф называет в
шутку "рога" обманутого мужа.
Смитфилд - центральный скотный двор в Лондоне; недобросовестность
смитфилдских барышников вошла в пословицу. Фальстаф намекает на пословицу:
"Не выбирай жену в Уэстминстере, слугу в соборе святого Павла и лошадь в
Смитфилде, не то получишь шлюху, мошенника и клячу".
Гален - знаменитый греческий врач II в. н. э., труды которого очень
ценились в эпоху Возрождения.
...дурной ангел легковесен... - Игра слов: "злой ангел", по суеверным
христианским представлениям, всегда следящий за человеком и толкающий его на
все дурное, и "дурной ангел" - монета дурной чеканки, то есть неполновесная.
...пусть мне никогда больше не плеваться белой слюной! - Считалось, что
у пьяниц слюна отличается особенной белизной.
Грот - старинная монета стоимостью в четыре пенса.
Немецкая охота - так называлась охота на кабанов.
...все твои голландские запасы - запасы голландского полотна, из
которого изготовлялось белье.
Он... окликнул меня, милорд, через красную оконную решетку. -
Отличительным признаком таверн были красные решетки на окнах.
...поэтому я и называю его сном Алфеи. - Алфея (миф.) - жена
этолийского царя Энея. Здесь смешаны два античных предания: об Алфее,
которая, разгневавшись на своего сына Мелеагра, бросила в огонь головню, от
сохранения которой зависела его жизнь, и о троянской царице Гекубе, которой
перед рождением Париса (погубившего Трою) приснилось, что она родила
пылающую головню.
Иафет. - Согласно библии, у Ноя, спасшегося от потопа вместе с семьей,
было три сына - Сим, Хам и Иафет, которые стали родоначальниками
человечества.
С эфесцами, милорд, людьми старого закала. - Поскольку жители
древнегреческого города Эфеса слыли любителями всякой роскоши и увеселений,
во времена Шекспира эфесцами в шутку называли гуляк.
Ирина - героиня утраченной трагедии современника Шекспира Пиля
"Турецкий Магомет и прекрасная гречанка Ирина".
Вот шутка, нечего сказать! и т. д. - пародийно измененная цитата из
трагедии современника Шекспира Марло "Подвиги великого Тамерлана".
...дерзают с каннибалами равняться... - С канннибалами - вместо "с
ганнибалами".
...и царь их Цербер... - Цербер был не царем, а псом, охранявшим вход в
подземное царство Плутона.
Ешь и толстей, моя Калиполида - пародийно измененная цитата из другой
трагедии Пиля - "Битва при Алькасаре".
Иль мы не любовались с тобою вместе Большой Медведицей? - то есть не
проводили ночи вместе в кутежах.
Знаем мы этих галлоуэйских кляч. - Галлоуэй - область на юго-западе
Шотландии, где разводятся пони.
Атропос - имя одной из трех Парок.
...в десять раз лучше всех девяти героев. - На маскарадах и в живых
картинах того времени нередко изображалась "процессия девяти героев" или
"девяти мужей славы", состоявшая из следующих фигур: три иудея - Иисус
Навин, Давид) Иуда Маккавей; три язычника - Александр Македонский, Гектор,
Юлий Цезарь: три христианина - король Артур, Карл Великий и Готфрид
Бульонский.
Мертвая голова - одна из вздорных выдумок тогдашней магии:
искусственная человеческая голова, которая должна была верно отвечать на все
вопросы и предсказывать будущее.
...ест морских угрей с укропом. - Морские угри с укропом - любимая
закуска тогдашних пьяниц.
Сатурн нынче в соединении с Венерой. Что говорит на этот счет
календарь? - Помимо мифологического смысла (встреча старика Фальстафа с
жрицей любви Долль) это выражение содержит астрологический смысл: схождение
в небе двух светил (в данном случае - планет Сатурна и Венеры), как могущее
оказать определенное влияние на судьбы человеческие, отмечалось в тогдашних
календарях.
Посмотрите, как этот огненный Тригон... шепчется со старой счетной
книгой своего хозяина... - Тригон (буквально - треугольник) - старинное
название одной из частей Зодиака. Огненным Тригоном здесь назван Бардольф за
багровый цвет его лица. Счетная книга Фальстафа - миссис Куикли, которая все
время записывает его долги.
Джон Дойт, Джордж Барнс, Франсис Пикбон, Уилл Скуил - все эти имена, а
также упоминаемые дальше Стокфиш, Шуркард, Дебл и Найтуэрк - смысловые: Дойт
значит - грошик, Пикбон - блюдолиз, Скуил - пискун, Стокфиш - вяленая
треска; Шуркард - играющий в карты наверняка (то есть шулер), Дебл -
двуличный, Найтуэрк - ночная работа.
Томас Маубрей - покойный отец выведенного в этой пьесе лорда Маубрея.
Псалмопевец - царь Давид, о котором рассказывается в библии, что он
слагал и пел псалмы.
Джон Гант - герцог Ланкастерский, покойный отец Болингброка, ставшего
королем Генрихом IV.
У нас уже немало теней в списках - то есть "мертвых душ" (фиктивно
числящихся).
Целая армия - паразиты, кишащие в лохмотьях.
Я вызвал на два человека больше, чем вам требовалось... - Небрежность
Шекспира или ошибка в счете со стороны Шеллоу. На самом деле только одним
больше, так как на сцепу перед этим было выведено пять рекрутов, а не шесть.
Добрейший господин капрал-капита н... - Плесень от волнения смешивает
два разных чина.
Артуровы игры (названные так по имени легендарного короля Британии
Артура, при дворе которого жили будто бы особенно доблестные и искусные в
военном деле рыцари) - состязания в стрельбе из лука, устраивавшиеся в
Майленд-Грине (поляна близ Лондона), причем их участники принимали имена
персонажей "артуровских" романов.
Сэр Дагонет - имя шута легендарного короля Артура.
...хвастал передо мной... своими подвигами на Торнбульской улице. - На
Торнбульской улице в Лондоне находилось множество притонов.
...женщины звали его мандрагорой. - Плоды мандрагоры считались
возбуждающим средством.
Тильт-Ярд - поле для турниров в Уэстминстере.
...сказал Джону Ганту, что он отколотил свое собственной прозвище. -
Имя Гант (герцогский титул, происходящий от названия города Гента во
Фландрии) созвучно английскому слову "gaunt" - тощий, исхудалый.
...и будь я не я, если не сделаю себе из него два философских камня. -
Алхимики пытались изготовить два состава, которые они называли двумя видами
"философского камня": один из них должен был обладать способностью обращать
все металлы в золото, другой - исцелять от всех болезней.
...из-за расправы, постигшей моего родного брата. - Брат архиепископа
Йоркского, лорд Скруп, граф Уилтшир, был казнен Генрихом IV (см. первую
часть этой трагедии, акт I, сцена 3).
Граф Херифорд - титул Болингброка, будущего короля Генриха IV.
"Пришел, увидел, победил" - слова Юлия Цезаря,
Двери сна - глаза.
Надевает корону. - Согласно старинному английскому обычаю, когда король
был при смерти, рядом с ним клали его корону, которую после смерти короля
тут же надевал на себя его наследник.
...другое, низшей пробы, драгоценной, затем что исцеляет от недугов. -
В состав некоторых лекарств того времени входило золото, которое было более
низкой пробы, чем золото королевской короны.
Не Амурат - преемник Амурата... - Намек на события, происходившие при
турецком дворе незадолго до написания этой пьесы. В 1574 г. султан Амурат,
взойдя на престол, умертвил всех своих братьев как возможных соперников.
После его смерти, в 1596 году, его сын, также называвшийся Амуратом, сделал,
взойдя на престол, то же самое,
Саминго - искажение имени Сан-оминго, то есть святого Доминика,
считавшегося покровителем пьяниц.
Пуф из Барсона - великан из города Барсона (иначе Барстона); его
показывали за деньги на ярмарках.
Плевать мне на весь свет... - Здесь и дальше в речах Пистоля - пародия
на напыщенный стиль некоторых английских трагедии того времени. Фальстаф
отвечает в тон Пистолю.
Король Кофетуа - персонаж популярной народной баллады, неоднократно
упоминаемый Шекспиром.
Робин Гуд, Джон, Скарлет - персонажи старинных английских баллад.
Геликон - горная цепь в Греции, считавшаяся обиталищем бога искусств
Аполлона.
Гвоздь дверной- большой гвоздь во входной двери, в который ударяли
подвешенным около него молотком, что заменяло современный звонок.
Пусть коршуны ему терзают печень! - Намек на миф о Прометее, которого
Зевс (Юпитер) приковал к скале, велев коршуну каждую ночь выклевывать ему
печень, за день выраставшую снова.
...тогда у тебя будет опять дюжина подушек; а сейчас их у тебя только
одиннадцать - Полицейский хочет сказать, что хозяйка дала одну из своих
подушек Долль, которая привязала ее к животу, симулируя беременность. Смысл
этой хитрости в том, что беременных женщин избавляли от суровых наказаний.
Ах ты, синяя навозная муха! - Полицейские носили синие куртки.
Неужто правда одолеет силу" - Одна из обмолвок хозяйки, которая хочет
сказать: "неужто сила одолеет правду?"
Алекто - имя одной из фурий; согласно преданию, голова ее была увита
змеями.
Идем, лейтенант Пистоль. - Пистоль - лишь прапорщик, но Фальстаф,
рассчитывая на свое влияние при дворе, мысленно производит его уже в
лейтенанты.
Флит - название тюрьмы в Лондоне.
...развеселит вас, показав прекрасную Екатерину Французскую. - В пьесе
Шекспира "Генрих V", написанной через год или два после окончания "Генриха
IV", изображаются победы Генриха V во Франции, а затем его брак с
французской принцессой Екатериной.
...как известно Олдкасл умер смертью мученика, но это совсем другое
лицо. - См. послесловие к "Виндзорским насмешницам".
А. Смирнов