Шелли Перси. Стихотворения

Ошеломленной спутанной мечтой
Беспомощно ловя неясный рой
Знакомых форм, и ликов, и предметов,
В сиянии каких-то новых светов, -
Как бы безумьем странных снов горя,
Джиневра отошла от алтаря;
Обеты, что уста ее сказали,
Как дикий звон, донесшийся из дали,
Врывались в помрачненный мозг ее,
Качая разногласие свое.

Так шла она, и под вуалью брачной
Прозрачность щек вдвойне была прозрачной,
И алость губ вдвойне была красна,
И волосы темнее: так луна
Лучом темнит; сияли украшенья,
Горели драгоценные каменья,
Она едва их видела, и ей
Был тягостен весь этот блеск огней,
Он в ней будил неясное страданье,
Ее томил он хаосом сиянья.
Она была пленительна, луна
В одежде светлых туч не так нежна;
Горел огонь в ее склоненном взоре,
И бриллианты в головном уборе
Ответным блеском, в искристых лучах,
На мраморных горели ступенях
Той лестницы, что, зеркалом для взора,
Вела к простору улиц и собора;
И след ее воздушных нежных ног
Стирал тот блеск, минутный тот намек.
За ней подруги светлой шли толпою,
Одни, тайком казняся над собою,
Завистливой мечтой к тому скользя,
Чему совсем завидовать нельзя;
Другие, полны нежного участья,
Лелеяли мечту чужого счастья;
Иные грустно думали о том,
Что скучен, темен их родимый дом;
Иные же мечтали с восхищеньем
О том, что вечно ласковым виденьем
Пред девушкой неопытной встает,
Ее от неба ясного зовет,
От всех родных, куда-то вдаль, к туману,
К великому житейскому обману.

Но все они ушли, и, в забытьи,
Глядя на руки белые свои,
Она стоит одна в саду зеленом;
И светлый воздух полон странным звоном,
Беснуяся, кричат колокола,
Их музыка так дико-весела.
Насильственно берет она вниманье,
Лазурное убито ей молчанье;
Она была как тот, кто, видя сон,
Во сне постиг, что спит и грезит он
И лишь непрочно предан усыпленью, -
Как вдруг пред ней, подобный привиденью,
Антонио предстал, и, как она,
Он бледен был; в глазах была видна
Обида, скорбь, тоска, и он с укором,
Невесту смерив пылким гордым взором,
Сказал: "Так что же, так ты мне верна?"
И тотчас же, как тот, кто ото сна
Был резко пробужден лучом жестоким
И светом дня мучительно-широким
С дремотною мечтою разлучен,
И должен встать, и позабыть свой сон, -
Джиневра на Антонио взглянула,
Сдержала крик, с трудом передохнула,
Кровь хлынула ей к сердцу, и она
Сказала так, прекрасна и бледна:
"О, милый, если зло или сомненье,
Насилие родных иль подозренье,
Привычка, время, случай, жалкий страх,
Иль месть, иль что-нибудь в глазах, в словах
Способны быть для нас змеиным взглядом
И отравить любовь горячим ядом,
Тогда, - тогда с тобой не любим мы -
И если гроб, что полон душной тьмы,
Безмолвный гроб, что тесно обнимает
И жертву у тирана отнимает,
Нас разлучить способен, о, тогда
С тобой мы не любили никогда".
"Но разве миг, спеша за мигом снова,
К Герарди, в тишину его алькова,
Тебя не увлечет? Мой темный рок
В твоем кольце не видит ли залог, -
Хотел сказать он, - нежных обещаний,
Нарушенных, расторгнутых мечтаний".
Но, золотое сняв с себя кольцо
И не меняя бледное лицо,
Она сказала с грустью неземною:
"Возьми его в залог, что пред тобою
Я буду, как была, всегда верна,
И наш союз порвет лишь смерть одна.
Уж я мертва, умру через мгновенье,
Колоколов ликующее пенье
Смешается с напевом панихид,
Их музыка - ты слышишь? - говорит:
"Мы это тело в саван облекаем,
Его от ложа к гробу отторгаем".
Цветы, что в брачной комнате моей
Рассыпаны, во всей красе своей,
Мой гроб собой украсят, доцветая,
И отцветет фиалка молодая
Не прежде, чем Джиневра". И, бледна,
Она своей мечтой побеждена,
В груди слабеет голос, взор туманен,
И самый воздух вкруг нее так странен,
Как будто в ясный полдень - страх проник,
И вот она лишь тень, лишь смутный лик:
Так тени из могил и так пророки
Об ужасах, - которые далеки,
Но к нам идут, - вещают. И, смущен,
Как тот, кто преступленьем отягчен,
Как тот, кто под давлением испуга,
Оговорив товарища и друга,
В его глазах упрек не прочитав,
Дрожит пред тем, пред кем он так не прав,
И в приговоре с ним хотел бы слиться,
Раз приговор не может измениться, -
Антонио, робея, ищет слов,
Но вот раздался говор голосов,
Он отошел, другие к ней подходят,
И во дворец ее, дивясь, уводят,
С ней девушки о чем-то говорят,
Она меняет пышный свой наряд,
Они уходят, медля у порога,
Ей надо отдохнуть теперь немного,
И вот, раскрыв глаза, лежит она,
В слабеющем сиянии бледна.
День быстро меркнет с ропотом чуть слышным,
И гости собрались в чертоге пышном;
Сияет красота вдвойне светлей
Под взором зачарованных очей,
И, на себе влюбленность отражая,
На миг она живет в них блеском Рая.
Толпа спокойней, чем безмолвный лес,
Где шепчет лишь любовь средь мглы завес;
Вино горит огнем в сердцах остывших,
А для сердец, свой жар с другими сливших,
Поют с волшебной негой голоса,
Им, детям солнца, музыка - роса:
Здесь многие впервые вместе будут,
Но, разлучась, друг друга не забудут,
Пред многими здесь искрится звезда,
Что раньше не горела никогда,
Очарованье вздоха, слова, взгляда,
Власть юности, рассветная услада;
Разорван жизни будничной покров, -
И как весь мир, стряхнув оковы снов,
Когда землетрясенье наступает,
Ликует и беды своей не знает,
И ветер, над цветами прошептав,
Их аромат роняет между трав,
И шар земной в восторге пробужденья
Во всех сердцах рождает наслажденье,
Ликуют горы, долы и моря,
Сияньем ослепительным горя,
Как будто бы грядущее с минувшим
Сошлись в одном мгновении сверкнувшем, -
Так у Герарди пиршественный зал
Огнями и веселием блистал,
Но кто-то, взоры вкруг себя бросая,
Промолвил вслух: "А где же молодая?"
Тогда одна из девушек ушла,
И, прежде чем, как вестник дня, - светла,
Она придет, среди гостей молчанье
Возникло красноречьем ожиданья,
Сердца, еще не видя красоту,
Уж полны ей и ткут свою мечту;
Потом в сердцах возникло изумленье,
И страх за ним восстал, как привиденье;
От гостя к гостю шепот долетел,
И каждый, услыхав его, бледнел,
Все громче он и громче становился,
И вот Герарди меж гостей явился,
Печалью показной исполнен он,
Кругом рыданье, слышен чей-то стон.
Что ж значит скорбь, - как саван распростертый?
Увы, они нашли Джиневру мертвой,
Да, мертвой, если это смерть - лежать
Без пульса, не вздыхать и не дышать,
Быть белою, холодной, восковою,
С глазами, что как будто над собою
Смеются мертвым светом без лучей,
Стеклянностью безжизненных очей.
Да, мертвой, если это смерть - дыханье
Землистое и льдистый свет, молчанье,
И в страхе дыбом волосы встают,
Как будто дух чумы нашел приют
Вот тут, вот здесь, и в мертвенном покое
Глухой земле он отдает земное,
За быстрой вспышкой вдруг приводит мглу.
За блеском дым рождает и золу:
Ночь мысли так нас тесно обнимает,
Что наша мысль о смерти нашей знает
Лишь то, что может знать о жизни сон,
Который умер, прежде чем рожден.
Пир свадебный - отрада так обманна -
Стал похоронным празднеством нежданно;
С тяжелым сердцем, взор склонивши свой,
Печально все отправились домой;
И слезы неожиданные лили
Не только те, кто мертвую любили,
Во всех сердцах открылся их родник,
Затем что никогда уж этот лик
Пред ними в красоте своей не встанет,
Улыбкой грусть в их сердце не обманет.
Над пиршеством покинутым огни
То здесь, то там светились, и они
В пустом унылом зале освещали
Как бы туман густеющей печали,
Как будто бы, людской покинув ум,
Проникла в воздух тяжесть темных дум.
Еще с Герарди медлили иные,
Друзья умершей, ее родные,
И тупо утешенья слушал он,
В которых не нуждался: не зажжен
Любовью был в нем дух, и лишь смущенье
Он чувствовал, лишь страх, не огорченье,
Их шепотом зловещим смущена,
Еще как бы полнее тишина;
Одни из них беспомощно рыдали,
Другие в тихой медлили печали
И плакали безмолвно, а иной,
Склонясь к столу и скован тишиной,
Вдруг вздрагивал, когда из коридоров,
Из комнат, где сияньем скорбным взоров
Подруги обнимали мертвый лик,
Внезапно раздавался резкий крик,
И свечи в ветре дымно трепетали,
Огнем как бы ответствуя печали;
Раздался звон, глухой, как гул псалмов,
Священники пришли на этот зов
И вновь ушли, увидев, что могила
Все прегрешенья мертвой отпустила,
И плакальщиц тогда явился рой,
Чтоб над Джиневрой плакать молодой.


Похоронный гимн

Бежала старая зима,
К пустыням гор в бессилии сокрылась,
Где холод, свист ветров и тьма,
И к нам весна в лучах звезды спустилась,
В лучах звезды, что дышит над водой.
Непобедимо-молодая,
Своей игрою золотой
Рубеж зимы и ночи отдвигая;
Но, если воздух, травы и вода
Явлению весны не рады,
Джиневра юная, тогда
И мы в тебе не видели отрады!
О, как тиха и холодна
На ложе радости она!
Ты ступишь шаг - увидишь саван белый,
Ты ступишь два - и гроб перед тобой,
И шаг еще - к могиле роковой,
И шаг еще - куда? Дрожа, несмелый,
Ты видишь, что рукой умелой
Пробито сердце черною стрелой.

Пред тем как раз еще моря и мысы
Обнимет солнце - трепещи и жди, -
В тиши шурша, чудовищные крысы
Совьют гнездо в ее груди,
И в волосах, что цвет хранят червонца,
Слепые черви будут пировать,
Покуда солнце царствует как солнце,
Джиневра будет спать и спать.


Повстречались не так...

Повстречались не так, как прощались,
То, что в нас, непостижно другим,
Мы свободно с тобой расставались,
Но сомнением дух наш томим.
Вот, мы скованы мигом одним.

Этот миг отошел безвозвратно,
Как напев, что весной промелькнул,
Как цветок, что расцвел ароматно,
И как луч, что на влаге сверкнул
И на дне, в глубине, утонул.

Этот миг от времен отделился,
Он был первый отмечен тоской,
И восторг его с горечью слился,
- О, обман, для души - дорогой!
Тщетно ждать, что настанет другой.

Если б смерть мою мысли скрывали,
О, уста дорогие, от вас,
Вы отказывать в ней бы не стали,
Вашей влаги вкусивши сейчас,
Умирая, ласкал бы я вас!


Сонет к Байрону

(Я боюсь, что эти стихи не понравятся вам, но)

Когда бы меньше почитал я вас,
От Зависти погибло б Наслажденье;
Отчаянье тогда б и Изумленье
Над тем умом смеялись бы сейчас,

Который, - как червяк, что в вешний час
Участвует в безмерности цветенья, -
Глядя на завершенные творенья,
Отрадою исполнен каждый раз.

И вот, ни власть, что дышит властью Бога,
Ни мощное паренье меж высот,
Куда другие тащатся убого, -

Ни слава, о, ничто не извлечет
Ни вздоха у того, кто возвращает:
Червяк, молясь, до Бога досягает.


Отрывок о Китсе,

который пожелал, чтоб над его могилой написали:

"Здесь тот, чье имя - надпись на воде".
Но, прежде чем успело дуновенье
Стереть слова, - страшася убиенья,
Смерть, убивая раньше все везде,
Здесь, как зима, бессмертие даруя,
Подула вкось теченья, и поток,
От смертного застывши поцелуя,
Кристальностью возник блестящих строк,
И Адонаис умереть не мог.


Дух Мильтона

...Дух Мильтона явился мне сейчас, -
И лютню снял с густого древа жизни,
И громом сладкозвучия потряс
Людишек, презирающих людей,
И кровью обагренные престолы,
И алтари, и крепости, и тюрьмы...


Лавр

- О, по какому праву, дерзновенный,
Свое чело венцом ты осенил?
Не для тебя, ущербный и забвенный,
Он предназначен - для иных светил!

Кто навестил в ее Эдеме Славу,
Кто сызмальства к избранникам причтен,
Тот лаврами украсился по праву,
А ты в толпе исчезнуть осужден!

- О друг, пойми: венец ношу я ложный.
Не он был знаком славы непреложной.
Бессмертный Мильтон не его стяжал...

Мой лавр отравлен. Лист его холодный
Надежд прекрасных много возбуждал,
Но каждая из них была бесплодной!


К Италии

Как для ночей - зари явленье,
Как ветер северный - для туч,
Как быстрый бег землетрясенья -
Для задрожавших горных круч,
Так ты, Италия, навеки
Живи в свободном человеке.


Комната Римлянина

В пещере, скрытой под листвою,
Возлюбленного нежно жди;
Под этой бледною луною
Все дышит кроткой тишиною,
И нет ни облачка. Гляди!
В пирах зловещих, в низкой неге
Когда-то Римлянин здесь жил;
Где вьются дикие побеги,
Там дьявол жертву сторожил...


Тень Ада

Прекрасный ангел златокрылый
Пред троном Судии предстал:
Стопы и длани кровь багрила,
Взор обезумевший блуждал.
Он известил Отца и Сына,
Что бытия мрачна картина,
Что Сатана освобожден
И что несметный легион
Бесов пустил по свету он...
Он смолк - и странный звук раздался,
То вкрадчивый, то сладкий звук,
Как веяние крыл вокруг,
И свет лампад заколебался -
Лампад, что светят над людьми
У лиц Архангелов семи.

КОММЕНТАРИИ

Песня ирландца.

Стихотворение опубликовано в 1810 г. в совместном сборнике
стихотворений Перси Биши Шелли и его сестры Элизабет. Это не единственное
выступление поэта в поддержку борьбы ирландского народа за свободу своей
страны. У него даже было намерение писать историю Ирландии.
Эрин - Ирландия.

Республиканцам Северной Америки.

Котопахи - действующий вулкан.

К Ирландии.

Стихотворение впервые опубликовано лишь в 1907 г.

Монолог Вечного Жида.

Вечный Жид - персонаж многих средневековых легенд. Осужден на вечное
скитание за то, что, по одной версии, глумился над Иисусом, по другой -
ударил его на пути к месту распятия.

К... (Гляди, гляди...)

Стихотворение написано, когда угасла любовь Шелли к его первой жене
Харриэт и наступила счастливая пора влюбленности в Мэри Годвин, ставшую его
второй женой. Мэри Годвин - дочь известного писателя Вильяма Годвина
(1756-1836), оказавшего большое влияние на Шелли своей книгой
"Общественная справедливость", и писательницы Мэри Вулстонкрафт (1759-1797),
автора книги "В защиту человеческих прав". Мэри Годвин (Шелли) - автор
знаменитого романа "Франкенштейн".

Стансы.

Стихотворение посвящено разрыву с первой женой и разлуке с детьми.

К Харриэт.

Харриэт Вестбрук - первая жена Перси Биши Шелли.

Изменчивость.

В ранней юности Шелли был весьма склонен к пессимизму и часто
предавался размышлениям о смерти. См. "О смерти", "Летний вечер на
кладбище".

Летний вечер на кладбище.

В июле 1815 г. Шелли по совету врача совершил путешествие по Темзе, во
время которого и было написано это стихотворение. Вордсворту.
Стихотворение написано как отклик на поэму Вордсворта "Прогулка".
Уильям Вордсворт (см. прим. к поэме "Атласская колдунья") - один из
выдающихся поэтов эпохи романтизма, на которого, тем не менее, нередко
нападали его более молодые современники за то, что с течением времени он из
вольнолюбца, с надеждой взиравшего на Французскую революцию, превратился в
консерватора, то есть отрекся от революции.

Чувства республиканца при падении Наполеона.

См. предисловие.

Гимн интеллектуальной красоте.

К. Бальмонт справедливо считал, что это стихотворение одно из важнейших
в творчестве Шелли и дает основания для сближения философии Шелли с
философией, в первую очередь, Плотина: "По представлениям Плотина, Бог есть
Высшее Благо и Высшая Красота. Космический Разум прекрасен, ибо он образ
Бога. Мир прекрасен, ибо он образ Разума. Космический Разум, Мировая Душа и
Мировое Тело - три Высшие Красоты. Когда мы созерцаем красивое, мы делаемся
красивыми, но, чтобы созерцать Высшую Красоту, нужно сделать свое внутреннее
"я" изваянием: закрыть глаза тела и воскресить живущее в нас видение,
которым обладают все, но которое развивают немногие. Миросозерцание Шелли,
так же как миросозерцание современной теософии, весьма близко к этой схеме".
Согласно воспоминаниям Мэри Шелли, стихотворение было написано вскоре
после знакомства с Джорджем Г. Байроном на берегу Женевского озера и под
непосредственным впечатлением образа Сен-Пре из "Новой Элоизы" Жан-Жака
Руссо (1712-1778).

Лорду-канцлеру.

Впервые стихотворение было опубликовано лишь в 1839 г. В октябре 1816
г. покончила с собой первая жена Шелли, и в марте того же года он был лишен
родительских прав в отношении детей от этого брака. Тогда же ему стало
известно, что лорд-канцлер выразил желание отнять у него и сына от второй
жены Мэри. Решение основывалось на том, что Шелли в своих произведениях
высказывал отрицательное отношение к обязательности брачного института и
осуждение установленных форм христианства, и было совершенно произвольным,
потому что подобные взгляды высказывались далеко не одним Шелли и они не
нарушали законов страны.
...Которая из праха вновь восстала... - Речь идет о "Звездной
палате", высшем суде в Англии в XV-XVII вв. Упразднена во время буржуазной
революции (1641 г.).
...Твоей слезой - она тот самый жернов... - Образ, не раз
встречающийся у Шелли и заимствованный у В.Шекспира. С такими словами
Глостер обращается к своим убийцам в "Ричарде III".

Озимандия.

В Египте на самом деле был найден обломок статуи с именем царя -
Озимандия.

Критику.

В течение всей жизни Шелли подвергался жестоким нападкам критиков,
которые с пристальным и недоброжелательным вниманием следили не только за
его творчеством, но и за его частной жизнью.

К Нилу.

Этот сонет написан в доме поэта Ли Ханта во время дружеского
соревнования между Хаитом, Шелли и еще одним приятелем Шелли. Лучшим был
признан сонет Ли Ханта, который мы приводим в переводе В. Левика:

Нил

Он в тишине песков египетских струится, -
Так медленная мысль ползет сквозь тяжкий сон.
И вещи и века собрал и сблизил он
В их вечной сущности - и к Вечности стремится.
Тут пастухи, стада, там древняя гробница,
Громады пирамид, вонзенных в небосклон,
Тут грозный Сезострис, а там - из тьмы времен
Насмешливо глядит всевластная царица.
И дальше смерть, песок, пустыни вечный гнев,
Изнеможенный мир застыл, оцепенев,
И давит пустота, и дышит небо знойно...
Но плодоносных струй ты слушаешь напев
И мыслишь: как бы нам, чьи дни текут спокойно,
Для человечества свершить свой путь достойно.

Стансы, написанные в унынии вблизи Неаполя.

Мэри Шелли сообщала, что во время написания этого стихотворения поэт
был болен и переносил ужасные страдания, отчего пребывал в мрачном
расположении духа.
В своих примечаниях к переводу К. Бальмонт писал, что у Шелли любимой
забавой было пускать бумажные кораблики, и, когда один такой кораблик
потонул, он сказал: "Как счастлив был бы я потерпеть крушение в такой ладье;
это самая желанная форма смерти!" Несколько раз он и вправду едва не утонул.
В первый раз, когда с Мэри бежал на континент. Во второй раз, когда в
Швейцарии катался с Байроном по Женевскому озеру. В третий раз - за год до
смерти, между Ливорно и Пизой. В четвертый раз, - катаясь с Джейн Уильямс в
лодке... И все-таки он утонул.

Сонет.

Узорный не откидывай покров... - К. Бальмонт считал важным отметить,
что здесь Шелли заимствовал индийское представление о жизни как о покрове,
на котором мерцают узоры вымысла.
Я знал того... - Вероятно, Шелли имеет в виду мифического фракийского
певца Орфея, который отправился в Аид за своей умершей женой Эврндикой. Ему
было запрещено оглядываться на нее и заговаривать с ней, пока он не выйдет
на землю, однако Орфей нарушил запрет и навсегда потерял жену.

Мужам Англии.

Это стихотворение стало гимном чартистов, участников массового
политического движения пролетариата в Великобритании в 1830-1850-е гг.

Увещание.

У Шелли было пристрастие к экзотическим растениям и животным.

Ода западному ветру.

П. Б. Шелли писал: "Это стихотворение было задумано и почти целиком
написано в лесу, обрамляющем Арно, близ Флоренции, в один из тех дней, когда
этот бурный ветер, температура которого одновременно ласкает и живит,
собирает испарения, разрешающиеся осенними дождями. Они возникли, как я и
предвидел, на закате, вместе с сильными взрывами града и дождя,
сопровождаемые теми величественными явлениями грома и молнии, которые
составляют особенность Заальпийских областей. Природный факт, на который я
намекаю в конце третьей стансы, хорошо известен естествоиспытателям.
Растительность на дне моря, рек и озер находится в содружественной связи с
земной растительностью при перемене времен года и следственно подчиняется
влиянию ветров, которые их возвещают" (перевод К. Бальмонта).
Менада - участница буйных празднеств в честь бога Диониса в Древней
Греции.
Байи - известный с древних времен город близ Неаполя.

Медуза Леонардо да Винчи во Флорентийской галерее.

К. Бальмонт писал: "Стихотворение Шелли гораздо глубже и красивее, чем
находящаяся во Флоренции картина Медузы, в которой весьма мало
леонардовского. Образ Медузы был близок фантазии Шелли. Так же, как Колридж
и Эдгар По, он хорошо понимал поэзию чудовищного, змея была его любимым
животным; как он умел поэтизировать ужас, показывает его гениальная трагедия
"Ченчи".
Картина с изображением Медузы Горгоны в настоящее время произведением
Леонардо да Винчи не считается.

Философия любви.

Это стихотворение в одной из рукописных копий имеет подзаголовок
"анакреонтическое".

Наслаждение.

В оригинале называется "Рождение наслаждения".

Облако.

Подобно "Оде западному ветру", одно из хрестоматийных стихотворений
Шелли, породившее ряд подражаний. "Пантеистическая поэзия Шелли очень
родственна с поэзией космогонии, - считал К. Бальмонт. - Природные явления,
как облако, ветер, луна, не явления для него, а живые индивидуальные
сущности... Ветер у него губитель и зиждитель, Облако переходит от
нежнейшего к самому грозному... шеллиевское Облако, едва только все небо