Шендерович Виктор. «Текущий момент» и другие пьесы

 
   Снова джаз. Потом опять становится слышно тиканье часов. Последняя пронзительная нота композиции, секунда тишины и – звонок в дверь.
 
   МУЖСКОЙ ГОЛОС (по радио). Пять утра в Москве.
 
   Пашкин выключает радио, тушит сигарету. Сидит несколько секунд. Повторный звонок в дверь. Пашкин начинает креститься, смотрит на пальцы, подумав, убирает лишние – и кладет правильный крест. Открывает дверь. На пороге стоит мужчина огромного роста.
 
   ПАШКИН (после паузы). «Воздух», я – «семнадцатый».
   МУЖЧИНА. Допустим. Вы «Скорую» вызывали?
   ПАШКИН. Да! (Освобождая проход в квартиру, показывает на лежащего.) Вот.
   ВРАЧ проходит, за ним проходит стоявший за дверью
   САНИТАР. И они тут же начинают колдовать над телом.
   ВРАЧ. Нашатырь! Окно откройте, настежь!
 
   Пашкин открывает окно. Санитар дает Стронциллову понюхать ватку, тот дергает головой.
 
   ВРАЧ. Давно без сознания?
   ПАШКИН. Минут пятнадцать.
   ВРАЧ. Молодцы! (Санитару.) Строфантин, быстро. (Осматривая пейзаж.) Что пили?
   ПАШКИН. Коньяк. Шампанское.
   ВРАЧ. Вижу. Кроме этого ничего не пили? Антифриз, лаки? ПАШКИН. Нет.
   ВРАЧ. Так держать.
 
   Делают Стронциллову укол в вену.
 
   ПАШКИН. Что с ним?
   САНИТАР. Гипоксия.
   ПАШКИН. Понял. (Пауза.) Он не умрет?
   САНИТАР. Как не умрет? Умрет, разумеется. Но не сегодня.
   Хлопочут над телом. Звонок в дверь.
   ВРАЧ. Вы сколько бригад вызвали?
   ПАШКИН. Я – одну.
 
   Аккуратнейшим образом правильно крестится – и снова открывает дверь. На пороге стоит ЛИКВИДАТОР. Пожилое тихое существо.
 
   ЛИКВИДАТОР. Простите за задержку: склероз! Вместо Пятой Прядильной, три – прилетел на Третью Прядильную, пять, представляете? Тетку какую-то чуть кондратий не хватил. Я что, такой страшный?
   ПАШКИН. Честно? Мне – очень страшно.
   ЛИКВИДАТОР. «Семнадцатый», меня предупреждали, что ты приколист. Где объект?
   ПАШКИН. А вон.
 
   Ликвидатор проходит в кухню, где приходящему в себя Стронциллову меряют давление врачи – и останавливается в шоке.
 
   ЛИКВИДАТОР. Это что за балаган?
   ПАШКИН (разводит руками). «Скорая помощь». ЛИКВИДАТОР. Вижу. А зачем?
   ПАШКИН. Не знаю. Приехали…
   ЛИКВИДАТОР. Кто вызвал?
   ПАШКИН. Понятия не имею. Поверите: только что – звонок в дверь. Я думал – вы, открываю…
   ЛИКВИДАТОР. Кто вызвал реанимацию, «семнадцатый»?
   ПАШКИН. Я сам в недоумении. Честное слово. Вот вам крест святой! (Правильно крестится.)
   ЛИКВИДАТОР. Я вам что, мальчик, летать туда-сюда?
   ПАШКИН. Извините.
   ВРАЧ. Это третий ваш вернулся? За добавкой ходил?
   ЛИКВИДАТОР. Кто третий?
   ВРАЧ. Так! Собутыльники, отойдите от товарища! Ему воздух нужен.
 
   Стронциллов открывает глаза.
 
   САНИТАР (врачу). Кириллыч! Вроде он оклемался.
   ПАШКИН. Ваня! Живой! Ну, ты нас напугал.
   ЛИКВИДАТОР. Добрый вечер, Пашкин Иван Андреевич.
 
   Стронциллов вскрикивает и снова теряет сознание.
 
   ВРАЧ. Черт! Нашатырь! Строфантин!
 
   Снова хлопочут над Стронцилловым.
   ЛИКВИДАТОР (посмотрев немного). Угу. Ну, ребята, я вижу, квалифицированные… Ждать не имеет смысла.
   САНИТАР. Вы что, по-русски не понимаете? Уйдите отсюда все!
   ЛИКВИДАТОР. Да. Я, пожалуй, пойду.
   ПАШКИН (провожая). Извините, так неловко получилось… Я думал – вы, открываю…
   ЛИКВИДАТОР. Реаниматоры – бич Божий! Лезут во все щели, не дают работать… (Уже в дверях.) Но докладную я все-таки напишу.
   ПАШКИН. А что я? Вы же, извините, опоздали. А эти звонят ровно в пять. Я думал: вы – открываю…
   ЛИКВИДАТОР. Я старый ангел, у меня четвертый вызов за ночь, я имею право один раз перепутать адрес! И вообще, я устал. Освещения на улицах нет, номеров на домах нет… Вселенная расширяется все время куда-то… Вы не знаете, когда прекратится этот бардак?
   ПАШКИН (радостно). В России – никогда!
   ЛИКВИДАТОР. Завтра же попрошусь на пенсию. Вот где мне это всё! (Стучит ладонью по горлу) Прощайте, голубчик. (Уходит.)
 
   Пашкин закрывает за Ликвидатором дверь и аккуратно осеняет себя крестом. Стронциллов стонет и приходит в себя.
 
   ВРАЧ (Стронциллову). Как самочувствие, товарищ?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Ничего. (Осторожно вертит головой.)
   ПАШКИН. Он ушел. Его тут нет.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Правда?
 
   Начинает рыдать в рукав реаниматора.
 
   ВРАЧ (Пашкину). Так. Ему сегодня пить больше нельзя. И завтра не надо. В постельку – и лежать. (Начинает выписывать рецепты.) Утром сходите в аптеку: кордиамин, валидол… Валериановых капель купите… Жена есть?
   ПАШКИН. У кого?
   ВРАЧ. У него.
   ПАШКИН. Нет. И у меня нет.
   ВРАЧ. Тогда сходите сами. А потом – ко врачу, и лучше – оба. Пора следить за организмом, уже не мальчики. Позвонить от вас можно?
   ПАШКИН. Да. (Протягивает трубку.)
   ВРАЧ (набрав номер). Надя? Матвеев. Я с Пятой Прядильной, тут все нормально, что дальше? Записываю.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Ты их вызвал?
   ПАШКИН. Нет! Проезжали мимо, зашли на тебя посмотреть.
   ВРАЧ (в трубку). А что там? (Пауза.) Понял, едем. (Пашкину.) Водички дадите?
   ПАШКИН. Может —?..
   ВРАЧ. Не-ет, воды!
   САНИТАР. Замотались немного. Четвертый вызов за ночь.
   ВРАЧ (Стронциллову). Ну, счастливо оставаться.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Как вас зовут?
   ВРАЧ. Пожаловаться хотите?
   СТРОНЦИЛЛОВ. В судьбе поучаствовать.
   ВРАЧ. Спасибо. Но в общем я лучше – сам…
   САНИТАР. Его зовут – доктор Матвеев. Алексей Кириллович.
   ВРАЧ. Будем знакомы. (Стронцилову.) А вы?..
   ПАШКИН. Его зовут – Иван Андреевич.
   ВРАЧ. А вас?
   ПАШКИН. И меня Иван Андреевич.
   ВРАЧ (после паузы). Не пейте сегодня больше, мужики. Сделайте антракт. Привет!
 
   Уходит вместе с санитаром. За окнами уже светлеет.
 
   ПАШКИН. С добрым утром.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Здорово.
   ПАШКИН. Какие планы на жизнь?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Уже не знаю. Вообще-то я планировал пойти в милицию, отдать документы на прописку…
   ПАШКИН. В аптеку за валерьянкой иди, убогий.
   СТРОНЦИЛЛОВ. А потом?
   ПАШКИН. Потом – сюда. На троллейбусной остановке не останешься, что-нибудь придумаем. Но завещание я все-таки перепишу, а то ты грохнешь меня по старой дружбе где-нибудь в подъезде.
   СТРОНЦИЛЛОВ. С завещанием действительно смешно получилось.
   ПАШКИН. Ага. Я чуть не умер, со смеху.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Зря человека подняли ночью…
   ПАШКИН. Кстати, с тебя три штуки баксов.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Не стыдно у бомжа просить?
   ПАШКИН. Нет.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Тогда отдам. Посижу немного у церкви – и отдам. Рассола не найдется?
   ПАШКИН. Похмеляться надо кефиром!
   СТРОНЦИЛЛОВ. Да?
   ПАШКИН. Я тебе говорю. (Наливает в чашки кефир.) Будь здоров.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Ты тоже не болей. А насчет нотариуса – ты не думай, он свое получит.
   ПАШКИН. Типа божий суд?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Типа того.
   ПАШКИН. Долго ждать?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Не знаю. Он не из моего сектора. Попробовать ускорить?
   ПАШКИН. Не, пускай живет. С нотариусом мы обойдемся по-человечески.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Это как?
   ПАШКИН. А найдем его и отметелим ногами. Он бабки в зубах принесет и обратно в пододеяльник положит.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Слушай, а чего ты деньги в пододеяльнике держишь?
   ПАШКИН. А где их держать?
   СТРОНЦИЛЛОВ. В банке каком-нибудь.
   ПАШКИН. Пей кефир, лечи голову.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Я умоюсь?
   ПАШКИН. Валяй.
 
   Стронциллов уходит в ванную. Слышен звук льющейся воды.
 
   СТРОНЦИЛЛОВ. А вот ты говорил: дачу бы мне отдал…
   ПАШКИН. Не помню.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Говорил, говорил…
   ПАШКИН. Мало ли что. Ты говорил: ты Бога видел.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, видел один раз…
   ПАШКИН. Не свисти.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, не самого Бога. Но первых заместителей – видел. Я им говорю: мне к Самому надо, у меня план спасения Вселенной, а они… А! (Звук льющейся воды.)
   ПАШКИН. Что?
   СТРОНЦИЛЛОВ (выходит с полотенцем). Ничего! Записали меня на прием, на двадцать третий век. Ну не козлы? Мне крышу снесло, я и сказал всё, что думал, про всю их небесную канцелярию. Ну и вот…
   ПАШКИН. Ты забудь про это, а то в дурку попадешь. Лучше – оклемайся немного, а потом я тебя пристрою к нам на фирму.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Не, я в церковь, по профилю.
   ПАШКИН. Ну тебя на фиг с твоим профилем! Маньяк. Возьму тебя на фирму, будешь собачьей едой торговать, как порядочный. Снимешь квартиру, временную прописку сделаем. Паспорт-то у тебя есть?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Паспортом я запасся.
   ПАШКИН. Вот! Будешь нормальным человеком. Человек… это, как его… – звучит гордо!
   СТРОНЦИЛЛОВ (всматриваясь в зеркало). А выглядит – отвратительно.
   ПАШКИН. Не бздо, ангел! Мы тебя в порядок приведем. У меня сестра в Люберцах, у нее племянница по мужу – во такая девка! Мы тебя еще женим.
   СТРОНЦИЛЛОВ. Нет; я ведь тут ненадолго, я ж говорил тебе…
   ПАШКИН. Ты племянницу не видел. Тебе никакого неба не захочется. Чаю будешь?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Давай.
 
   Пашкин наливает чаю. Стронциллов вертит ручку приемника, и в эфир вплывает Армстронг – «What a wonderful world». Дальнейший диалог, до самого конца – идет под его голос.
 
   О! Этого я знаю. Он у нас в раю поет каждую субботу.
   ПАШКИН. Да? Слушай, а мне потом в рай – нельзя будет?
   СТРОНЦИЛЛОВ. А ты умеешь так петь?
 
   Пашкин хмыкает, потом начинает смеяться. За ним начинает смеяться Стронциллов. Они хлопают друг друга по плечам и коленям и смеются. Потом Пашкин вдруг начинает плакать. Потом успокаивается понемногу.
 
   ПАШКИН (шмыгая носом). Лимонные дольки будешь?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Спасибо. (Глядит в окно.) Нет, вообще, при ближайшем рассмотрении, у вас тут – ничего…
   ПАШКИН. У нас – замечательно! (Пауза.) Жаль только, что недолго.
   СТРОНЦИЛЛОВ. А ты не думай об этом. Живи, пока дают…
 
   За окном начинает работать сигнализация. Несколько секунд они молча слушают ее переливы, затем…
 
   ПАШКИН. Нет, вот сукин сын, а?
   СТРОНЦИЛЛОВ. Все-таки за это надо убивать.
   ЛУИ АРМСТРОНГ (из радио, громко). О, yes!..

конец

Тезка Швейцера (2002)
^{комедия}

   Памяти Александра Володина

   Комедия, написанная в 2002 году, вышла «черной» во всех смыслах слова.
   …Во вполне условное людоедское племя приезжает из Европы миссионер – с Евангелием, лекарствами и желанием убедить этих милых, но неразвитых аборигенов, что есть другой взгляд на назначение человека… Ну, что-то вроде посланника ОБСЕ лорда Джадда в путинской Чечне.
   Собственно, история этого добросердечного лорда, «сожранного» с потрохами нашими «федералами», и стала отправной точкой для буквализации метафоры.
   Пьесу я отдал в «Табакерку» (куда ж еще!), и Табаков пригласил на постановку режиссера N.
   На читку в театре я пришел в некотором волнении. Я готовил артикуляцию, но артикулировать не пришлось.
   – Давайте я прочту вашу пьесу, – предложил режиссер
   И я согласился: интересно же! Вдруг, думаю, пойму концепцию…
   – Я там развил некоторые темы, – предупредил N., и за стеклами очков мелькнуло тайное предвкушение гения, приготовившего человечеству щедрый подарок.
   Он начал читать, и очень скоро дошел до монолога, которого я не писал.
   Прошло десять минут. N., посмеиваясь в усы от удовольствия, «развивал мои темы» своими словами. Я сидел в испарине. Вокруг меня, боясь встретиться со мною глазами, сидели мои добрые знакомцы, артисты «табакерки» – сидели в гробовой тишине.
   Тут самое время заметить, что писал я комедию.
   Такого провала у меня не было со времен юношеской попытки закадрить в электричке пэтэушнииу стихами раннего Пастернака. Но вместо того, чтобы объявить мероприятие законченным – или просто выгнать N., я смиренно дождался перерыва и позорно сбежал с читки сам.
   Вскоре мне начали звонить артисты – они просили прийти на репетицию и вмешаться, но что я мог сделать? Не должен автор влезать в режиссуру, это сапоги всмятку! Отдал пьесу– терпи.
   Я терпел и ждал обещанного Табаковым прогона, чтобы вместе с ним решить судьбу спектакля… Но вместо прогона дождался афишу, где объявлялось о премьере моей пьесы!
   Тут уже я стал судорожно звонить Табакову, да только звонить Табакову – это одно, а дозвониться до него – это совсем другое! Табаков в Штатах, Табаков в Хельсинки, Табаков в Штутгарте, Табаков в Бийске, Табаков отдыхает, у Табакова вечером спектакль, Табаков улетел, но обещал вернуться!
   И он вернулся, и за три дня до премьеры плачущий голос кота Матроскина прорезался в моем телефоне сам собой.
   – Витёк! – сказал голос. – Я это посмотрел! Витёк! Чем так, лучше никак!
   О, как он был прав!
   Спектакль по моей небольшой пьесе шел почти четыре часа. Стояла смертная тоска; по сцене ходили хорошие актеры, по уши залитые режиссерским цементом. Текст я узнавал не всегда. Опрошенные после прогона костюмерши не смогли пересказать сюжет…
   Спектакль Табаков закрыл – при полном моем согласии, разумеется: «чем так, лучше никак».
   Виньетку к этой печальной истории дорисовал сам N.
   – Слушай! – сказал мне при встрече Александр Анатольевич Ширвиндт. – Тут ко мне заходил режиссер… фамилия такая странная, забыл… Он говорит, что ставил у Табакова твою пьесу– и так, говорит, остро поставил, что Табаков струсил и отменил премьеру!
   От такой трактовки режиссерского провала я онемел.
   – Что ты там опять написал? – с тревогой спросил Ширвиндт и, не дожидаясь ответа, добром попросил: – Витя! Отъебись от Родины!
   Спустя несколько лет я вернулся к сюжету «Тезки Швейцера», и вместе с режиссером Владимиром Мирзоевым мы крепко перелопатили мою пьесу для кино. Перелопатили вплоть до пейзажа: тропическое небо над головами героев сменилось на наше, родимое, с овчинку…
   Но этот не снятый киносценарий опубликован в другой книге^[1], а здесь вас ждет первый, театральный, «африканский» вариант пьесы…

Действующие лица

   АЛЬБЕРТ, миссионер.
   ТОГО, вождь.
   ФЕМА, дочь Вождя.
   АГУНЯ, теща Вождя.
   ПРАВАЯ РУКА, помощник Вождя.
   ВУДУ, колдун.
   КЕТЧУП
   ЛЮДИ НАРОДА ЦАПЛИ

Первый акт

   Тропическая Африка. Сквозь перестук дождя доносятся звуки буксующей машины. Это продолжается почти минуту.

1

   ВОЖДЬ и ПРАВАЯ РУКА.
   ВОЖДЬ. Ну что? Едет?
   ПРАВАЯ РУКА. Уже не едет. Грузовик застрял.
   ВОЖДЬ. У гнилого дерева?
   ПРАВАЯ РУКА. Ага… Встречать?
 
   Вождь кивает.
 
   С барабанами?
   ВОЖДЬ. С барабанами, в раскраске, в кольцах… Ну что я тебе рассказываю?
   ПРАВАЯ РУКА. Понял. (Исчезает.)

2

   Далекие звуки буксующей машины. Потом – улюлюканье, звуки тамтамов… Потом вой двигателя прекращается; звуки тамтамов всё ближе – и наконец на сцену входит целая процессия. Впереди проносят саквояж, затем – тоже на руках – вносят АЛЬБЕРТА. Навстречу процессии выходят ВОЖДЬ, ВУДУ и ПРАВАЯ РУКА. Из-за плеча Вождя выглядывает ФЕМА.
 
   АЛЬБЕРТ. Благодарю вас. Спасибо! Поставьте меня, пожалуйста, на землю.
 
   Вождь дает знак, и Альберта ставят на землю. На нем жилет с эмблемой ООН.
 
   ВОЖДЬ. Здравствуй, человек.
   АЛЬБЕРТ. Здравствуйте! (Здоровается со всеми.) Добрый день.
   ВОЖДЬ. Народ Цапли рад тебе. Ты видишь, как мы рады?
   АЛЬБЕРТ. Я тоже очень рад, что я наконец здесь.
   ВОЖДЬ. Ты искал – нас?
   АЛЬБЕРТ. Да!
   ВОЖДЬ. Ты нас нашел.
 
   Общее радостное улюлюканье.
 
   АЛЬБЕРТ (он очень взволнован). Я принес вам добрые вести.
   ВОЖДЬ. Говори.
   АЛЬБЕРТ. Большой мир готов принять вас в свое лоно!
   АГУНЯ. Куда?
   ВОЖДЬ. Мама, я вам потом объясню. Продолжайте.
   АЛЬБЕРТ. Цивилизация постепенно приходит в самые отдаленные уголки; пришла она и сюда. Я привез вам ее прекрасные плоды. Привез много вещей и знаний, которые помогут вам жить лучше.
   ГОЛОС ИЗ НАРОДА. Где вещи?
   АЛЬБЕРТ. Там, в машине.
 
   Все с шумом срываются и исчезают.
 
   АЛЬБЕРТ. У меня – ключи…
   ВОЖДЬ. Это не обязательно.
 
   Слышен треск материи, звон разбитого стекла, вой сигнализации, крики энтузиазма…
 
   АЛЬБЕРТ. Зачем же так? Я же всё это вам и привез!
   ВОЖДЬ. Простите их. Бедность, голод…
   ФЕМА (высовываясь из-за отцовского плеча). Тяжелый социальный фон!
   АЛЬБЕРТ. Что?
   ВОЖДЬ. Правая Рука!
   ПРАВАЯ РУКА. Я здесь.
   ВОЖДЬ. А надо, чтобы ты был там!
 
   Правая Рука исчезает вслед за людьми племени.
 
   Не беспокойтесь. Правая Рука умеет восстанавливать порядок.
   АГУНЯ. Это нам только дай.
   ВОЖДЬ. Мама! (Альберту.) Прошу ко мне, мой прекрасный белый друг. Можно, я буду называть вас другом?
   АЛЬБЕРТ. Да, конечно!
   ВОЖДЬ. Прошу!
 
   Направляются к хижине Вождя. Фема тоже хочет войти.
 
   ВОЖДЬ. Фема!
   ФЕМА. Да, папа!
   ВОЖДЬ. Когда говорят мужчины, женщин нет.
   ФЕМА. Я тихонечко посижу… Меня как будто не будет. ВОЖДЬ. Нельзя.
 
   Фема топает ногой и убегает.
 
   ВОЖДЬ. У вас есть дети?
   АЛЬБЕРТ. Нет.
   ВОЖДЬ. Ну что же… Прошу!
 
   Альберт входит в хижину.
 
   АГУНЯ (вслед). Какой милый.
   ВОЖДЬ. Да.
   АГУНЯ. Только очень худенький.
   ВОЖДЬ. Мама! Можно помолчать? (Входит вслед за Альбертом.)
   АГУНЯ. А что я такого сказала?

3

   В хижине вождя.
   АЛЬБЕРТ. Меня зовут Альберт. (Застенчиво.) Родители назвали меня так в честь Альберта Швейцера, великого миссионера.
   ВОЖДЬ. А меня родители назвали Того. Просто так, чтобы было легче выговорить.
   АЛЬБЕРТ. Мы живем на той стороне реки.
   ВОЖДЬ (уточняет). Там, где карачуры.
   АЛЬБЕРТ. Кто?
   ВОЖДЬ. На той стороне реки живут карачуры. Маленькое вредоносное племя. Мы их едим.
   АЛЬБЕРТ. Что?
   ВОЖДЬ. Мы их едим. А они нас.
   АЛЬБЕРТ. Да. Я понял. Я знаю, что вы едите друг друга.
   ВОЖДЬ. Это жизнь.
   АЛЬБЕРТ. Да, но есть другие возможности. Собственно говоря, я как раз поэтому сюда и приехал.
   ВОЖДЬ. Я вас слушаю.
   АЛЬБЕРТ. На той стороне реки, гораздо дальше, чем… э-э-э…
   ВОЖДЬ. Карачуры.
   АЛЬБЕРТ. Да. Там, еще через несколько лун ходьбы… обитает много разных народов. Мы живем друг с другом в мире – и предлагаем вам войти в нашу семью.
   ВОЖДЬ. Это прекрасно.
 
   В хижину всовывается голова Фемы.
 
   ФЕМА. Папа, смотри! (Влезает в хижину вся.) Правда, здорово?
 
   На ней – мешок с прорезанными дырками для головы и рук. Альберта она как будто не замечает.
 
   ВОЖДЬ. Очень красиво.
   ФЕМА. Я сама придумала! (Кружится и исчезает с визгом.)
   АЛЬБЕРТ. В этом мешке была мука…
   ВОЖДЬ. А?
   АЛЬБЕРТ. Какой милый ребенок!
   ВОЖДЬ. Вся в маму.
   АЛЬБЕРТ. Кланяйтесь ей от меня…
   ВОЖДЬ. Маму съели.
   АЛЬБЕРТ. О господи! Карачуры?
   ВОЖДЬ. Нет, ее съели свои. У нас тут – бывает…
   АЛЬБЕРТ. Примите мои соболезнования.
   ВОЖДЬ. Ну что вы. Это было очень давно. И потом – я их всех тоже съел. И детей их съел…
   АЛЬБЕРТ. Как?..
   ВОЖДЬ. Вас интересуют подробности?
   АЛЬБЕРТ. Нет!
   ВОЖДЬ. Ну и правильно. Так продолжим. Вы говорите: войти в вашу семью…
   АЛЬБЕРТ. Да.
   ВОЖДЬ. И большая семья?
   АЛЬБЕРТ. Сотни миллионов человек! (Поясняет.) Очень много.
   ВОЖДЬ. Заманчиво…
   АЛЬБЕРТ. Но войти туда можно только на наших условиях!
   ВОЖДЬ (вставая). Запомните сами и передайте вашим братьям: Народ Цапли никогда не поддастся на диктат! (Садится.) Говорите ваши условия.
   АЛЬБЕРТ. Прежде всего – прекращение людоедства. В этом давно нет никакой необходимости.
   ВОЖДЬ. Пожалуйста, не называйте нас людоедами.
   АЛЬБЕРТ. Но…
   ВОЖДЬ. Это называется – человекоядение. Древняя, освященная веками традиция. И потом, мы не только людей едим. Рыб едим, птиц, крокодилов… Что поймаем, что и едим.
   АЛЬБЕРТ. Но человек – не пища!
   ВОЖДЬ (мягко). Вы просто еще не пробовали.
   ФЕМА (появляясь снова). Папа! Смотри!
 
   У нее в руках пузырек с зеленкой. Она проводит крышечкой по руке – на руке остается зеленая полоса – и визжит от счастья. Потом сажает зеленую точку себе на нос, скашивает к точке глаза – и снова визжит.
 
   АЛЬБЕРТ. Это – лекарство. Им мажут царапины, чтобы они быстрее проходили. У тебя есть царапины?
   ФЕМА. Ага. Вот! (Показывает.)
   АЛЬБЕРТ. Ну-ка, дай сюда пузырек. (Вождю.) Можно?
 
   Вождь кивает. Альберт осторожно смазывает ранку на ее ладони. Фема начинает ойкать; Альберт берет ее за руку и дует на ранку.
 
   Ну-ну-ну, ничего-ничего… Сначала поболит, а потом перестанет.
   ФЕМА. А у меня еще есть царапина. (Задирает платье, демонстрируя симпатичный животик.) Вот!
   ВОЖДЬ. Фема!
   ФЕМА (возмущенно). У меня царапина!
   АЛЬБЕРТ. Где?
   ФЕМА. Вот тут. Вот. Помажь. (Альберт осторожно мажет указанное место.) А подуть? (Альберт дует.) Сначала поболит, а потом перестанет?
   АЛЬБЕРТ. Да.
 
   Фема глубоко вздыхает и выскакивает из хижины. Альберт некоторое время смотрит ей вслед.
 
   ВОЖДЬ (напоминает). Вы приехали сюда, чтобы вывести нас из тьмы веков.
   АЛЬБЕРТ. Да-да.
   ВОЖДЬ (уточняет). На светлую дорогу будущего…
   АЛЬБЕРТ. На нее.
   ВОЖДЬ. Это трудный путь. Но давайте попробуем.
   АЛЬБЕРТ. Благодарю вас!
 
   Протягивает руку. Вождь берет ее в свою и несколько секунд щупает, рассматривая.
 
   ВОЖДЬ. Какая у вас мягкая рука…

4

   Темнеет. Слышны звуки ночи – скрип стволов, шелест листвы, уханье птицы. Потом – далекие крики травли, потом чей-то смертный крик – похоже, что человеческий. Потом – светает. И снова крик, но уже – крик младенца.
 
   ЖЕНЩИНА (успокаивая младенца). Это кто плачет? Это Дудо плачет. У Дудо болит животик… Бедный Дудо, бе-едный… У всех детей болят животики, да-да-да… А вот мы погладим животик, погладим, и он не будет болеть, не будет…
 
   От нежных интонаций плач постепенно переходит во всхлипывание, а потом и агуканье.
   Ну во-от… Дудо уже не плачет… Дудо проснулся. Это кто открыл глазки? Это наш мальчик открыл глазки! Доброе утро! Вот какой мальчик проснулся!
 
   На опушку тем временем начинают собираться люди племени и потихоньку подбираются к коробкам и мешкам. На охране этого имущества стоит ПРАВАЯ РУКА.
   ПРАВАЯ РУКА. Не трогать.
   ЧЕЛОВЕК. Да я только посмотреть.
   ПРАВАЯ РУКА. Руку отъем.
   ЧЕЛОВЕК. Ну что ты как не свой! Посмотреть только.
   ПРАВАЯ РУКА. Не положено.
 
   Во время этого диалога из своей хижины выходит АГУНЯ в майке с эмблемой ООН, разрывает ближайшую коробку, вынимает оттуда пачку крупы, расковыривает пальцем дно, пробует.
 
   ПЕРВЫЙ. Агуня, сон – видела?
   АГУНЯ. Ну видела.
   ПЕРВЫЙ. Расскажи!
   АГУНЯ. Ну тебя видела.
   ПЕРВЫЙ (недоверчиво). Ладно!
   АГУНЯ. Ничего не «ладно». Видела тебя с какой-то бабой.
   ЖЕНА ПЕРВОГО. С какой бабой?
   АГУНЯ. Не знаю, не разглядела. Завтра разгляжу– скажу.
   ЖЕНА ПЕРВОГО. Молодая?
   АГУНЯ. Не старая.
   ЖЕНА ПЕРВОГО. Ах ты, кабан! (Бьет мужа.)
 
   Потасовка.
 
   КРИКИ. Давай-давай!
   – Наваляй ему!
   – Откуси ему и съешь!
   – Вы чего?
   – Эй!
 
   Агуня тем временем меланхолически расковыривает другую коробку, вынимает упаковку лекарств и, разодрав ее, начинает грызть таблетку, прислушиваясь к ощущениям.
   Входят ВОЖДЬ и АЛЬБЕРТ. Свист Правой Руки – и потасовка мгновенно прекращается.
 
   ВОЖДЬ. Народ Цапли!
   АГУНЯ. Я тут.
   ВОЖДЬ. Мама! (Народу.) Я хочу, чтобы вы познакомились поближе с нашим новым другом. Его зовут Альберт. Он хочет почистить наши мозги, заплесневевшие среди этих болот. Сейчас он расскажет вам уйму интересных вещей. Любите Альберта, не обижайте его. (Альберту.) Если что, я здесь. (Уходит вместе с Правой Рукой.)
   АЛЬБЕРТ. Доброе утро, благородный Народ Цапли! Итак…
 
   В этот момент появляется ФЕМА. На ней очень короткая шкурка. Она проходит и садится, вытянув ноги, прямо перед Альбертом.
 
   АЛЬБЕРТ. Начнем сразу с главного. Все мы: я, вы, э-э… (вспоминает) карачуры – и вообще все, которые живут дальше, вниз и вверх по реке; все мы, хотя и очень разные, но – люди! Человечество. Одна семья. Братья!
 
   Он делает паузу, но изумления не следует.
 
   Вам это понятно?
   ЧЕЛОВЕК. Чего ж тут непонятного? Ну, братья.
   АЛЬБЕРТ (волнуясь). Очень хорошо, что вы понимаете это.
   У вас тонкие души, открытые навстречу добру!
   ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК. Это да.
   АЛЬБЕРТ. Много лет назад жил один человек – его звали Христос. Он был послан Богом, чтобы спасти людей. Объяснить им, что надо любить ближнего, как мы любим себя. И вот…
 
   Фема переворачивается на бочок и томно, по-кошачьи, потягивается, не переставая разглядывать Альберта.
 
   И вот Господь… то есть Христос… Он пришел в Иерусалим… это такой город…
   МУЖЧИНА. Да мы знаем.