Шеневьер Ив. Турако - птица печали

   Ребель не имеет больше прямых обязанностей в Комитете, но остается советником, которого побаиваются, однако слушают редко. Он с трудом переносит этот лживый церемониал, вот и на сей раз, не дождавшись конца затянувшейся речи Президента, сбежал с трибуны. Публика встретила самой продолжительной овацией упоминание в речи его имени, но и это доставило ему мало радости.
   - Похоже, ты тоскуешь. Почему? Все видели, как ты покинул трибуну. Чего ты добиваешься? Чего ожидаешь?
   - После боя победителю все кажется тусклым, - отвечает Ребель. Посмотри, посмотри вокруг, неужели мы сражались, чтобы получить такой вот результат?
   По набережной и по молу прогуливаются группки парней с бутылками вина в руках, девушки в коротких платьях, сшитых по модели из журнала, забытого какой-то туристкой в отеле. Часами ходят они, встречаясь и разглядывая друг друга, стараясь показать себя в лучшем виде и выбрать партнера или партнершу. Вечером они спустятся в заброшенные подвалы и проведут там ночь в любовных утехах. Переговариваются они вполголоса. Не смеются. Лишь едва улыбаются.
   В порту царит скука. Коричневые чайки с желтыми клювами летают над доками в поисках отбросов. А на привязанных лодках, с протухшей водой на дне сероголовые чайки следят за рыбаками, которые чинят сети и чистят баркасы. Из-за малейшей раздавленной рыбешки поднимается отчаянная драка. Ослепленные жадностью птицы набрасываются даже на окрашенные деревяшки, что бросают им ради забавы мальчишки. Верфь закрыта. Колонии малых крачек заполонили сухой док, где нет ни одного судна. На берегу лежит, скособочившись, траулер, ждущий ремонта, и ребятишки беспечно лазают в его трюм. Капитан его разорился во время последнего рыболовного сезона, распустил экипаж и сгинул. Теперь никому нет дела до судна, его ждет печальная участь.
   За кранами никто не следит. С их неподвижных стрел свисают кабели и тросы. В центре главной набережной стоит таможня без дверей. Стекла из окон вынуты, с крыши сорвана черепица. На пустой бочке сидит, прислонившись спиной к ободранной замшелой стене, единственный таможенник, с засохшими печатями в карманах. Он дымит окурками сигар и ждет, когда причалит единственное судно, раз в неделю еще обслуживающее Остров. Он не проверяет ни товары, ни пассажиров, живет на чаевые, что получает за свою добровольную службу. Когда ему становится совсем скучно, он развлекается: швыряет камни в собаку, забытую губернатором, в спешке покидавшим Остров.
   - Ну что, разве ты не видишь, что мы проиграли? - спрашивает Ребель у своего "лейтенанта".
   - Я вижу, что у тебя нет терпения, и знаю средство от твоего недуга: отобрать у Ибисов власть. Они усыпили Остров, погубили наши мечты, забыли свои обещания. От тебя и от людей нашего племени зависит, продолжим ли мы борьбу.
   - Ты все еще веришь? Разве не бесполезно, не смешно все это? Неужели ты не понимаешь, что это - иллюзии... Ого! Смотри-ка: Жюли Керн! В первый раз она участвует в Празднике Независимости.
   - Ты что, забыл, что она нам очень помогла?
   - Я никогда ничего не забываю. Позови ее!
   - Ты думаешь можно? Мы не одни. На тебя смотрят.
   - Это просто удобный случай поблагодарить ее за поддержку нашего дела, разве не так?
   Жюли никогда не присутствует на демонстрации. Не из-за неприязни к событию, которое она встретила с одобрением, а из соображений сохранения нейтралитета по отношению к властям, которым она не доверяет и которые воспользовались бы в своих интересах любым проявлением уважения. После обеда она попросила Пьера прогуляться вместе с ней по городу. Тот отказался:
   - Город угасает. Он слишком похож на меня. Мне нечего ему дать и нечего от него взять. Нет, останусь здесь с Зией. Будем охранять Виллу. Вот если бы здесь была Элен, она с удовольствием пошла бы с вами. Она так любит праздники! Кстати, я сказал вам, что она скоро приедет сюда?
   - Я пойду с вами, - сказал Камбэ, и его внезапное решение лишило Жюли возможности что-либо возразить. - Надо помочь друзьям установить тотем, вырезанный ими из ствола вакуа. Они сожгут его, как только сядет солнце.
   "Лейтенант" тянет Жюли за руку. Она сопротивляется. Вмешивается Камбэ. Она останавливает его жестом. Ребель встает, усаживает ее рядом с собой и бормочет извинения:
   - Мой лейтенант всегда немного грубоват, причем не только с дамами! У него не было возможности, как у некоторых, поехать на материк и поучиться там хорошим манерам.
   Зеваки, сначала стесняясь, потом осмелев, толпятся перед кафе, толкаются, окружают Ребеля и Жюли, которым уже успели налить вина. Ребель хочет чокнуться. Окружающие его поддерживают. Жюли отказывается. Ее стакан падает, разбивается. Толпа хохочет. Ребель протягивает Жюли руку, как тогда, подростком, когда они впервые прикоснулись друг к другу. Она не подает руки. Он встает, покачиваясь, и, чтобы не упасть, опирается на нее. Она отодвигается. Он цепляется за ее шею, обнимает ее, гладит волосы, грудь, целует в губы.
   До этого толпа смотрела с любопытством, забавляясь происходящим, но эти жесты заставили всех замереть и замолчать. Минута нерешительности - и все уходят с террасы, выстраиваются на набережной и оттуда наблюдают сцену.
   Тронутая смятением Ребеля, Жюли молчит. Приводит в порядок одежду, отказывается от стакана, предложенного хозяином, и в сопровождении Камбэ уходит, с улыбкой на лице.
   - Шлюха! - кричит "лейтенант" и мгновенно получает от Ребеля удар кулаком. - Шлюха, - повторяет он, очень довольный, что может публично унизить своего вожака, - а ты, ты позоришь наш клан!
   Жюли идет прочь, не оглядываясь. Но не успевает уйти - в нее летят камни. Камбэ пытается защитить ее. И получает камень в лоб. Разъяренный Ребель, изловчившись, бьет "лейтенанта" каблуком, и тот падает. Ребель неуверенной походкой направляется в сторону толпы. Люди разбегаются в испуге, но, убегая, кричат в его адрес что-то обидное.
   Он остается один, садится на кромку каменной набережной, свесив ноги. Таможенник, бывший соратник, который насмотрелся в жизни разного и которого уже ничем не удивить, садится рядом:
   - Хозяева думают, что им все можно. Они не правы. Ты не такой, как они, но сейчас ты поступил совсем как они. Все знают про Жюли Керн и про тебя. Вас не трогают, потому что вы ведете себя осторожно. Они не могут осуждать то, чего не видят. А сегодня ты сделал их свидетелями и, значит, соучастниками того, что запрещено: вождь племени может любить только женщину, принадлежащую к его племени. Тебе, наверное, это простят, потому что они любят тебя и боятся, но они тебе этого не забудут. Глаза могут лгать, но нельзя солгать собственным глазам.
   - Сегодня они мне хлопали, как сумасшедшие, - бормочет Ребель, протрезвевший от криков в свой адрес. - Утром матери протягивали мне младенцев, чтобы я прикоснулся к ним. А вечером они уже прячут их, чтобы я их не увидел. Через год аплодисментов будет меньше. Да и будет ли еще праздник через год?
   Их беседу прерывают крики. Это нищие в лохмотьях отнимают возле пристани у птиц гнилье, выброшенное во время прилива, как это делается ежедневно, военным интендантством.
   * * *
   Нао проходит перед матерью, склонив голову. Если кто-нибудь смотрит на них, Зиа делает вид, что не замечает Нао. Если они одни, Зиа украдкой гладит дочь по голове. Утром она долго расчесывает ей волосы гребешком из собачьей кости. Пери подарил его в день рождения девочки, и Нао сохранит его на всю жизнь и унесет его с собой в могилу.
   У Нао девичья фигурка, но она кажется еще подростком из-за печати наивности и невинности на челе. Прежде чем отправиться в школу, построенную в деревне на средства Жюли, чтобы детям не надо было далеко ходить, она подметает на кухне и моет посуду, чистит кастрюли черным песком. Пери собирает его на берегу, где жгут высохшие водоросли. После этого Нао пьет смесь мангового сока с молоком кокосов, такую же, какую Зиа готовит для Жюли. Когда хозяйка проводит ночь с Ребелем, Зиа добавляет в смесь несколько капель забродившего сока. И тогда не дает ее дочери.
   Когда дочери нет дома, даже на протяжении нескольких дней, Зиа не тревожится. Кровь ее не обманет. Кровь подскажет ей, когда той, кому она дала жизнь, будет угрожать опасность. Сразу после родов она заключила соглашение с духами: в обмен на палец младенца они пообещали охранять Нао на протяжении всей жизни. Острым топориком Зиа отрубила у дочери на левой руке большой палец и принесла его в жертву: сожгла вместе с высушенными редкими травами, название которых постаралась забыть, чтобы больше никогда не использовать их.
   По дороге из школы Нао делает крюк, чтобы побывать на раскопках. Приветствует Пьера, который уже ждет ее появления. Если она не заходит, он начинает беспокоиться. Так же волновалась и его собственная мать: когда он опаздывал, представляла себе, что его похитили, что его раздавило машиной, и ей никогда не приходило в голову, что он читает, играет или, что случалось чаще всего, просто предается мечтаниям. Нао садится на земляную насыпь, отделяющую раскопки от болота, где пьют воду стервятники, утратившие возможность летать: крестьяне палками перебили им крылья, чтобы заставить их выполнять работу санитаров: уничтожать на полях трупы грызунов, птиц и пресмыкающихся, от гниения которых заражаются источники питьевой воды.
   Пьер рассматривает то, что приносит ему Камбэ. Он делает карандашом на листках бумаги зарисовки и описание находок и складывает листки один за другим в карман, словно опасаясь, как бы слова и рисунки куда-нибудь не исчезли. Вечером, на Вилле, он их выправляет и складывает в корзину у себя на столе. Раз в неделю Камбэ сортирует листки, наклеивает на страницы большой тетради в черной картонной обложке, а заполнив ее, кладет к другим таким же тетрадям, которые Пьер хранит в сундуке под кроватью.
   Нао приходит, главным образом, чтобы увидеть, как Камбэ, обнаженный до пояса в шапочке из разноцветных перьев, копает и выковыривает шпателем из сухой земли черепки, потом очищает их щеточкой. Присев над ним, она наблюдает, как на руках, на спине, на пояснице Камбэ выступают капельки пота. Они разрастаются, перемешиваются, сливаясь вместе, катятся по коже и пропадают под поясом из кожи антилопы. Однажды утром он для нее расстегнул этот пояс: ей тогда только что исполнилось пятнадцать лет. Это случилось в праздничный день. В день Слона. Со времени заселения Острова, древние обитатели его раз в пять лет выбирали вождем того, кому удавалось увидеть во сне Слона. Согласно Традиции, в момент сотворения мира именно Слон создал Остров и тысячи лет был его хозяином, любимым и почитаемым всеми жившими на нем тварями. Но однажды, неведомо когда, некая девственница совершила грех - суть его осталась нераскрытой, но в результате этого Слон исчез. С тех пор каждый год в день летнего солнцестояния юные девственницы собираются в определенном, только им известном месте. Всю ночь они танцуют и поют, плачут и умоляют Слона вернуться, причем каждая обещает отдаться ему, если он появится вновь. Если их мольбы остаются неудовлетворенными, обычай позволяет им, вернувшись в деревню с восходом солнца, под маской, совокупиться с тем юношей, с которым они хотят. В то утро Нао выбрала Камбэ. Рискуя прогневить духов, он так сильно поцеловал ее в шею, что след поцелуя оставался у нее несколько дней. По наивности она выдала себя своему соблазнителю тем, что носила, несмотря на жару, бусы из стеклянных жемчужин, которыми принято украшать себя лишь зимой с целью поймать убывающий дневной свет. Он ни разу не подал виду, но знает, что, если в течение нескольких дней его нет, ее начинает мучить горячка и что жар спадает только после возвращения возлюбленного, знает, что спит она только с ним. С того праздника Слона Нао просто не может жить без Камбэ.
   Она призналась во всем матери. Зиа посоветовала ей перепробовать и других мужчин, а потом уж выбрать, от кого она хотела бы родить ребенка. Однако Нао упорствует и не хочет изменять своей единственной любви. Она всецело зависит от того, кто лишил ее невинности, и благодаря этой зависимости у нее возникает иллюзия, будто она сохранила девственность. Зиа посмеивается над ней, но не может переубедить дочку. И когда Нао спит с Камбэ в бамбуковом шалаше, построенном им в зарослях сахарной пальмы, когда он берет ее, как тогда, в первый раз, лукавый дух, не дающий ей покоя, но которому она не поддается, улетает прочь.
   * * *
   На Острове только один город, он же - столица и единственный порт. Построенный на месте самой большой деревни туземцев, он разросся вокруг главной улицы, на которой европейцы возвели для себя патрицианские дворцы с колоннами и фронтонами, а также трехэтажные здания с террасами для местных властей, банков и торговых контор. По обе стороны этой центральной улицы выросли кирпичные и деревянные дома для туземцев, а их глинобитные хижины были снесены.
   После завоевания независимости население Города и Острова в целом значительно уменьшилось, поскольку часть людей эмигрировала, а некоторые вернулись в свои деревни, где они что-то выращивают, чтобы как-то прожить. Церковь официально закрыта, но верующие люди еще приходят в нее. Хотя богослужения запрещены, а священники изгнаны, прихожане молятся по-прежнему. Чтобы лучше приглядывать за ними, местная национальная гвардия позволяет им собраться. А потом разгоняет. Из-за нехватки средств, дома при новых хозяевах находятся в запущенном состоянии. Они ветшают и разрушаются, а равнодушные власти решительно не желают сохранять наследие того времени, которое они хотят вычеркнуть из истории народа.
   Прилегающие кварталы тоже бедствуют, но сохраняют пеструю шумную теплоту, которую придают им коренные жители. В этой части Города, в стороне от главной улицы, где ночи скучнее, чем дневные часы, и в стороне от заброшенного порта, люди еще веселятся. Это не возбраняется при условии, чтобы не возникало никаких беспорядков, никакой смуты и чтобы никто не пытался критиковать власти.
   После ужина Камбэ уходит из Усадьбы, отправляется в город. Обычно он идет в кафе, где встречается с приятелями и друзьями детства. Терраса выходит на площадь Дворца Правосудия, первого административного здания, которое сожгли в ходе борьбы за независимость. В вечерних сумерках кажется, будто обгоревшие руины еще дымятся.
   Тройная занавеска из деревянных разноцветных бусин скрывает от посетителей бара вход в "заднюю комнату". Ее когда-то синие стены выцвели от сырости, от чада покрылись жирной копотью, а пол протерт ножками стульев. Камбэ садится и, не отрываясь, выпивает из горла первую бутылку вина. После этого пожимает руки присутствующим, кого-то целует, кого-то хлопает по плечу, совершая, таким образом, ритуал, придающий сердечность встречам. Беседа не прекращается до самого закрытия кафе. Строго по старшинству каждый рассказывает о каком-нибудь происшествии, высказывает свое мнение, комментирует какую-нибудь новость, пересказывает сплетню, просит совета или жалуется. После того как все выскажутся по одному разу, речи продолжаются, но порядок старшинства уже не соблюдается: все слушают того, кто говорит громче всех, или смешит лучше всех, или придумывает самые невероятные, самые пикантные анекдоты. Его одобряют, ему аплодируют, подносят кувшин вина, которым он делится со всеми остальными. После нескольких кувшинов, когда все пьяны, выбрать лучшего рассказчика затруднительно. Вспыхивают ссоры из-за пустяков. Иногда они перерастают в драки, и более трезвые посетители разнимают драчунов, а не то вмешается хозяин кафе и выгонит всю компанию.
   Иногда в эту комнату заходит какая-нибудь скучающая от одиночества женщина. Мужчины делают вид, что не замечают ее. Первый, с кем она поздоровается, предлагает ей полный до краев стакан вина. Если она выпивает, ее на этот вечер принимают в компанию. Тогда эти опытные хитрецы, знающие заранее, чем закончится их избитая шутка, заставляют ее чокнуться за здоровье каждого из них. Когда она напивается, ее отводят в комнату того, с кем она поздоровалась. Он укладывает ее в свою постель, лживыми поцелуями заставляет выпить последний стакан спиртного, куда перед этим он бросит добрую щепотку высушенной белены. Не теряя сознания, она становится податливой и послушной. Тогда хозяин дома приступает к церемонии. С предосторожностями, которые из-за пассивного поведения жертвы кажутся нелепыми, он ее раздевает, потом расстегивает ширинку и овладевает ею в присутствии приятелей, которые вслед за ним по очереди, наспех и молча тоже совокупляются с нею.
   Под разными предлогами, которым, впрочем, никто не верит, Камбэ уклоняется от этого разврата, убогость которого сплачивает действующих лиц позорной сцены. Однажды, проявив слабость, он поддался уговорам. После этого Камбэ несколько недель избегал встреч со свидетелями своего малодушия. И еще дольше не решался смотреть в глаза Нао. Боялся увидеть в них самого себя.
   V
   Придерживая рукой розовую соломенную шляпку, Элен Парм стоит у кабестана. Это пришло судно, которое раз в неделю привозит на Остров почту, товары и пассажиров, предпочитающих поездку по морю, несмотря на отсутствие комфорта. Дело в том, что даже самые смелые из редких туристов, увидев единственный ветхий самолетик, отказываются от его услуг. Им пользуются только фаталисты-островитяне. У Элен на вороте шелкового платья видно большое черное маслянистое пятно. Она тщетно пыталась оттереть его туалетной водой, флакон которой всегда лежит у нее в сумочке. Новые сандалии натирают пятки. Лейкопластырь отклеивается при каждом движении ремешка. Зря она его не сменила. Она мельком смотрит в треснувшее стекло иллюминатора: в каюте так пахло бензином, что ей пришлось провести ночь на палубе, в шезлонге, закутавшись в пыльное одеяло, и она не успела вовремя спуститься и подправить макияж и прическу. Нервы ее на пределе.
   Среди рыбаков и зевак, поджидающих судно, она видит Пьера. Он в рабочей одежде, ему пришлось пройти пешком несколько километров, отделяющих раскопки от порта, куда он никогда не ходит. Для него Остров - это только Усадьба и раскопки, то есть места, где живут и работают люди, которых он любит. Ему спокойно в этом добровольном уединении, куда вход открыт, хотя и охраняется. Он настолько привык к этому пространству, что мог бы с закрытыми глазами проделать путь от своей комнаты до раскопок, от Виллы до высокого мыса, где кончается Усадьба и где он любит в одиночестве размышлять о течении времени, к которому с некоторых пор относится достаточно безразлично.
   Сидя на перевернутой лодке, он читает и не следит за приближением парохода. Элен заметила его, но ждет, когда он увидит ее. Он ищет ее глазами, узнает и машет рукой. Она кивает ему в ответ, сначала едва заметно, затем гораздо энергичнее. Он проталкивается сквозь толпу и подходит к краю причала.
   Явно раздосадованный тем, что не сумел соблазнить свою единственную пассажирку за те несколько часов, что они провели вблизи друг от друга, капитан вежливо подает ей руку и помогает спуститься вниз, где у трапа ее встречает Пьер. Она прижимается к нему. Он целует ей руку и берет поднесенный матросом чемодан.
   Зиа настороженна, но не проявляет недоброжелательства раньше времени. Она ждет: духи подскажут ей, как себя вести. Узнав, что Элен пробудет некоторое время на Вилле, она ничего не сказала, не произнесла никакой принятой в таких случаях фразы. Пьер никогда не говорил ей о своей прошлой жизни. Теперь, воспользовавшись случаем, он сказал ей о своем разводе. Она пожала плечами. Для нее любая женщина по природе своей полигамна, но остается супругой мужчин, сделавших ее матерью, даже если она с ними не живет. Пьер, как неисправимый педагог, стремящийся все расставить по своим местам, попытался было объяснить ситуацию. Зиа не поняла и, недовольная, ушла, не попрощавшись.
   Поднявшись на второй этаж, она выбрала для Элен самую маленькую гостевую комнату, самую сырую и самую шумную, поскольку окна ее выходили на птичий двор. Вместо того чтобы самой приготовить комнату, как ее попросила Жюли, Зиа поручила Пери убрать и проветрить спальни, выдав ему самые старые простыни и одеяла из всех хранившихся в бельевом шкафу. Дочери, которую присутствие посторонних всегда немного нервирует, мать не стала наказывать вести себя потише. Напротив, она даже упрекнула Нао, что та почему-то перестала петь. На ужин в честь гостьи Зиа решила подать самые безвкусные блюда, тяжелые и трудно перевариваемые: пшенный кускус с томатным соусом, вареную фасоль на пару без приправ, финики с кислым молоком. Из напитков она выбрала сладкую и крепкую настойку из коры маниоки.
   Пьер, словно пытаясь принизить важность информации несвоевременной ее подачей, оттянул до самого последнего момента свою просьбу к Жюли принять Элен на Вилле. Она обрадовалась этому визиту и попеняла Пьеру, что он так поздно ей о нем сообщил.
   - Я видела вашу жену, вашу бывшую жену, только один раз, накануне моего возвращения сюда. Я сказала вам тогда, что решила оставить учебу. Вы осудили мое решение в довольно резкой форме и, чтобы "я извинила вас", как вы выразились, предложили мне познакомиться с вашей семьей. Вы даже уточнили, чтобы лишить меня возможности отказаться, что я буду первой студенткой, которую вы когда-либо принимали у себя.
   * * *
   Пьер хорошо запомнил тот ужин, оставивший у него на душе горький осадок.
   - Элен, я пригласил студентку, которая помогает мне в моих исследованиях. Скоро она уедет к себе, за границу. Могли бы вы быть дома завтра вечером?
   Очень довольная, что наконец-то увидит любовницу мужа, безупречная личная жизнь которого была для нее постоянным упреком, Элен тотчас согласилась. Если бы он собирался ее обмануть, представляя Жюли как дальнюю родственницу, которую нужно обучить хорошим манерам, она тут же обнаружила бы любовную связь между ними и таким образом оправдала бы в своих глазах собственную неверность, стерла бы в своей душе последние остатки чувства вины, которое еще немного ее беспокоило.
   Шофер такси попался неопытный, да еще ужасные пробки на улицах, да еще неразборчивый адрес, написанный Пьером на обрывке газеты, - в результате Жюли опоздала и приехала растрепанная и бледная от спешки. На ней было новое платье со слишком узкими рукавами, слишком явно заметными швами и туфли на платформе, утяжелявшие ее походку.
   Пьер покраснел от стыда, словно сын, представляющий матери недостойную его невесту. Элен плохо скрывала свою радость. Жюли выглядела равнодушной к тому впечатлению, которое она произвела, и к явно отрицательному мнению о ней, которое сложилось у Элен. Она улыбнулась, видя досаду Пьера. Он даже подумал, что она нарочно старается принизить себя. И когда за столом она заговорила с креольским акцентом, которого раньше он у нее не замечал, а за десертом вдруг сменила эту манеру на другую, скорее снобистскую, у него окончательно пропали всякие сомнения.
   Переступив порог дома, Жюли поняла, что, как она и предчувствовала, хозяева дома не ладят и вот-вот начнут сводить счеты между собой не без вреда для гостьи. Ее естественный вид и ее игра обезоружили их. Удивившись, Элен срочно стала выстраивать новую стратегию, чтобы Пьер наделал ошибок. Ей это было так необходимо, чтобы заставить его смутиться перед сообщницей его предполагаемых гнусностей!
   Жюли поняла маневр. Она зевнула, посмотрела на часы, поставила портфель на стол.
   - Уже поздно! - сказала она огорченно. - Мне надо еще попрощаться с друзьями, они ждут меня и собираются устроить мне проводы.
   Прощание было коротким. Пьер не поцеловал ее. Только сильно, чересчур сильно пожал ей руку. Она сморщилась от боли. Элен злилась оттого, что ей не удалось воспользоваться таким долгожданным случаем, и, запершись в спальне, предоставила Пьеру убирать со стола, вытряхивать пепельницы и тушить везде свет.
   * * *
   Сидя во главе стола, Жюли просит Элен сесть справа от нее, Пьера слева, а опоздавшего Камбэ - напротив. На плохо поглаженной льняной скатерти с вышитыми фамильными вензелями видны заплатки - там, где ее прожгли неаккуратные курильщики. В центре стола в серебряных чашечках, также с вензелями, плавают в воде, ароматизированной кусочками камфорного дерева, красные цветы алоэ, сорванные перед заходом солнца. Пьер молчит. Он смотрит на Жюли. Та успокаивает его взглядом и, надеясь, что этот рассказ заполнит весь ужин от начала до конца, спрашивает Элен, как она доехала.
   - Добираться сюда было так утомительно, что даже рассказывать не хочется. Давайте отложим. Может быть, как-нибудь в другой день, если у вас не пропадет желание. Мне нужно время, чтобы расположить по порядку воспоминания, оставив только хорошие, если такие найдутся.
   Этот отказ озадачивает Жюли. Она не знает, как поддержать беседу. Ее выручает появление Зии, принесшей большое фаянсовое блюдо.
   - По традиции этого дома гостей обслуживает хозяин, - говорит Жюли, накладывая еду в тарелки, которые Зиа затем расставляет перед ужинающими гостями.
   Камбэ тянет носом, хвалит аромат. Пьер поддакивает. Не дожидаясь их, Элен начинает есть.
   Она ожидала худшего. Но это восхитительно, она удивлена.
   - Спасибо, Зиа, - говорит Жюли. - А мы давайте угадаем, из чего сделано это рагу. Пьер, вы - археолог, вы должны угадать.
   Каждый пробует по нескольку раз и пытается угадать. Тарелки быстро пустеют. Зиа подкладывает еще.
   - Пальмовое масло, лук, помидоры, перец, чеснок, тимьян, кориандр, лимон, ямс, маниока, банан, - подводит итог Жюли.