Шестаков Павел. Страх высоты

   - Вы меня разочаровали, гражданин следователь.
   - Грубо работаю?
   - Примитивно.
   - Нет, - замотал головой Мазин, чувствуя вдруг прилив опьянения. Все делаю правильно. Почему вы не хотите ответить на мой вопрос?
   - Считаю его неприличным.
   - Ничего подобного, гражданин Карамазов. Совсем по другой причине.
   - Я не Карамазов.
   - Может быть, Раскольников?
   - Моя фамилия Рождественский.
   Мазин захохотал:
   - Неужели не скажете? А если я догадаюсь сам?
   - Попробуйте, Порфирий Петрович.
   - Не обидитесь?
   - Не знаю.
   - Ладно. Человек в отпуске может позволить себе и лишнее. Вы не хотите ответить на мой вопрос не потому, что считаете его опасным, а потому, что он поставил вас в глупое положение. Сказать: "Нет" - вам неудобно Ведь вы мужчина! А сказать: "Да, я мог его вышвырнуть, он этого заслужил" - вы тоже не можете, потому что получили определенное воспитание и не любите врать. Ведь вы не вышвырнули бы из окна Тихомирова, Игорь Анатольевич? А?
   - Вы, кажется, проповедуете самосуд!
   - Увы! Не имею права. Только уточняю факты.
   - Это не факты, а предположения. Что бы я мог сделать, если бы... Хорошо, если вас это интересует... Я бы в самом деле не стал его убивать. Не так воспитан, как вы проницательно заметили.
   - Польщен. Но какого же черта вы делали у Тихомирова ночью, после защиты? Зачем вы поехали туда?
   - Когда?
   - В то самое время, когда, по вашему первому алиби, вы сидели здесь, а по второму - еще ничего не ведали об украденных записях?
   - Ну, знаете...
   - Знаю.
   - Что вы знаете?
   - Что вы были там.
   - Это неправда!
   - Правда, Игорь Анатольевич, правда, - сказал Мазин тихо.
   - Откуда вы знаете? - спросил Рождественский тоже негромко.
   - Около двенадцати ночи вашу машину видели возле дома, причем не на стоянке, а возле автобусной остановки, в стороне.
   Удивительно, но Мазину показалось, что Рождественский обрадовался:
   - Но меня-то не видели!
   Мазин подумал:
   - Нет.
   - И не могли видеть, потому что я был здесь.
   - Тут имеется небольшая неувязка, вы правы, но ведь на машине нетрудно создать видимость совпадения сроков. Каких-нибудь пятнадцать минут - и вы там. Еще пятнадцать - и вы здесь.
   - Остроумно. Если вы только не выдумали насчет машины.
   - Нет, не выдумал.
   - А кто ее видел?
   - Машину видел квартирант вашего сторожа. Прокофьича.
   - Я с ним не знаком.
   - Возможно, но он узнал чертика.
   - И только?
   - Деталь характерная.
   - И, по-вашему, это может считаться доказательством? Меня он не видел, номера машины не знает... Ведь не знает?
   - Не знает...
   - Тем более! Ему показался знакомым чертик. Я, разумеется, не эрудит в юридических науках, но, по-моему, это слабовато.
   - Очень, - согласился Мазин. - Если еще добавить, что он был не вполне трезв, то вы имеете полное право отвести такого свидетеля...
   - Еще бы!
   - ...Хотя он и сказал правду.
   Рождественский разливал остатки коньяка. Рука его чуть дрогнула, и Мазин услышал, как стукнуло горлышко графинчика о край рюмки. Рождественский улыбнулся через силу:
   - Вы в самом деле опытный следователь. Не хотел бы я попасть к вам на допрос всерьез.
   Мазин поклонился:
   - Еще раз спасибо. Однако я говорю почти серьезно.
   - Вы поверили пьянице?
   - Он, между прочим, офицер Советской Армии.
   - Мундир? Слово чести?
   - Не иронизируйте. Дело не только в этом офицере. Я бы мог ему не поверить. Но, на вашу беду, на машину обратил внимание милицейский патруль. Правил она не нарушила, однако стояла без хозяина ночью, и они записали на всякий случай номер.
   - Показаний своих сотрудников можно набрать сколько угодно!
   - Не будем спорить, Игорь Анатольевич. Давайте лучше выпьем за ваше алиби!
   - Ну и странный же вы человек. Как любит говорить мой почтенный родитель, большой оригинал.
   Рождественский поднял свою рюмку, но не выпил, а поставил снова на стол.
   - Пейте, пейте, не нервничайте. Мы только беседуем, обмениваемся мыслями. Вы сообщили мне много интересного. Не мог же я остаться в долгу.
   - Скажите все-таки, сколько процентов серьезного в нашем разговоре?
   - Почему вы нервничаете? У вас же есть алиби.
   - Да, есть. И могу сказать вам с серьезностью в сто процентов, что я не убивал Тихомирова, хотя этого подонка и стоило выкинуть в форточку. Вместо меня это сделал господь бог!
   - А вы в это время разыскивали коньячок по городу?
   - Совершенно верно.
   - Так сказать, разделение труда? - усмехнулся Мазин. - Вот что значит воспитание! Но неужели вы не могли преодолеть себя? Разозлиться и толкнуть? А?
   Рождественский глотнул коньяк залпом:
   - Да-а... Теперь я начинаю понимать, что значит попасть к вам в лапы. Ведь это хуже любого костоломства, если тебе не верят вопреки очевидным фактам!
   - Ну, не скажите. Именно факты и подавляют. Понимаете, я бы охотно вам поверил, но это мне абсолютно ничего не дает.
   - Не понимаю, - признался Игорь.
   - Одна задача подменяется другой - и только. Ведь если вы в самом деле бегали по ресторанам, а на правду это весьма похоже, потому что ваш приятель Адмирал помнит, как вы промокли под дождем, чего бы не случилось, будь вы в машине, то... это значит, что вашей машиной воспользовался кто-то другой.
   Мазин поднял свою рюмку и тоже выпил коньяк до дна. Рождественский смотрел хмуро:
   - Вот же неудачный день. Все одно к одному. И погодка, и матч, и с вами разговорчик.
   - Пожалуй, он затянулся. Где там наша Надюша?
   Рождественский ковырял вилкой зелень в тарелке:
   - Все-таки, честно, неужели вы думаете, что это не несчастный случай?
   - А вы?
   - Я говорил.
   Он выжидающе смотрел на Мазина, но тот молчал.
   - Итак, - произнес Рождественский. - Значит, дело возобновляется, и мне ждать вашей повестки?
   - Дело закрыто. Но не исключено, что мне придет в голову зайти к вам выпить рюмочку. Я все-таки в отпуске. А вы приятный собеседник.
   Он увидел официантку и достал красную бумажку.
   Светлана
   Мазин стоял на углу узкой, замощенной булыжником улицы и смотрел на номер ближайшего дома. Нужно было спуститься еще ниже, почти к самой реке. Эта часть города застраивалась давно, в конце прошлого века, и селился тут в то время люд разный, по преимуществу бедный. Домишки были с маленькими комнатками, подвалами, полуподвалами и мезонинами. К домам лепились флигельки, пристроечки, некоторые соединялись между собой, надстраивались, тянулись повыше, вслед за ветками колючих акаций. И хотя на окраинах появились уже высотные махины, здесь улицы сохранили прежний живописный облик, радующий заезжих любителей экзотики.
   Молодежь, что вырастала в этих домиках, поступала работать, обзаводилась семьями и переселялась постепенно в новые квартиры в новых районах, тут же оставались пожилые, привыкшие к своим комнатенкам, примусам на кухнях и тенистым дворикам, где в тягучий летний вечер можно посидеть и посудачить с соседями, проживающими рядом не один десяток лет.
   Отойдя от угла, Мазин увидел дом, где, как он полагал, жила тетка Светланы Пушкаренко. И в самом деле, в подворотне висела синяя когда-то, а теперь крепко полинявшая доска с фамилиями жильцов, и на ней под семнадцатым номером значилась Пушкаренко Е. К. Мазин вошел в чистенький залитый еще не затоптанным асфальтом дворик и спросил у женщины, набиравшей из колонки воду в чайник:
   - Где тут у вас семнадцатая квартира?
   - А вам кого?
   - Пушкаренко Екатерину Кондратьевну.
   - Катерину Кондратьевну? - протянула женщина соображая.
   - Здесь она проживает, с нами рядом! - откликнулся вместо нее кто-то сверху, и Мазин увидел на деревянном балкончике еще одну женщину, разглядывавшую его с провинциальным любопытством.
   - А... Кондратьевна! - догадалась наконец соседка с чайником. - Там она живет, там, с ними вот рядом. По лесенке до нее и идите!
   Мазин поблагодарил и поднялся по скрипучим ступенькам на балкончик, представляющий собой нечто вроде антресолей, опоясывающих двор.
   - Вот ее дверь, зелененькая!
   - Спасибо, я вижу.
   На стук его ответили не сразу, и Мазин подумал уже, что никого нет дома, но постучал еще раз, на всякий случай, и тогда только за дверью послышалось какое-то движение и неприветливый голос произнес:
   - Сейчас, сейчас...
   Потом он услыхал шаркающие шаги, и спросили уже из-за двери:
   - Кто там?
   - Мне нужна Светлана Пушкаренко.
   - Вы из университета?
   Мазин решил не уточнять.
   - Ее нет дома.
   - Тогда я хотел бы поговорить с вами.
   - Со мной? - удивилась тетка, но дверь все-таки отперла, и Мазин, пройдя через узкий коридорчик, неожиданно попал в довольно просторную и светлую комнату, недавно покрашенную в розовый темный цвет с золотым накатом на стенах. За окнами, заклееными на зиму, пересекались черные, неровные, сбросившие листву ветки. Красный, низко опущенный абажур и круглый стол делили комнату на две половины. Осмотревшись, Мазин понял, что одна из них принадлежит хозяйке, а на другой обосновалась Светлана. Там он увидел легкую модерновую тахту и кактус на небольшой книжной полке. На теткиной же стороне мебель выглядела потяжелее, потемнее, на кровати лежали подушки, вышитые крестом и гладью. Сама Екатерина Кондратьевна была не такой уж старой женщиной, с тонкими бескровными губами и редкими седыми волосами, собранными на затылке в маленький тугой узелок. На плечи ее был накинут темный, домашней вязки шерстяной платок, края которого она плотно держала худыми желтыми пальцами. Мазин ждал, что его пригласят присесть, но тетка смотрела светлыми настороженными глазами и ждала, не моргая, что скажет неожиданный визитер.
   - Где же Светлана? - спросил Мазин, поглядывая на стул.
   - В магазин я ее послала. За молоком.
   - Значит, вернется скоро?
   - Должна скоро, если не забежит куда. А у вас-то к ней какое дело?
   - Я, Екатерина Кондратьевна, из милиции, - сказал Мазин, не видя больше смысла скрывать цель своего посещения.
   - Из милиции? А не ошиблись ли?
   - Думаю, что нет.
   - Что ж это Светлана могла натворить? Неужто мотоцикл подвел?
   Говорила тетка грамотно, и видно было, что цену себе она знает. Мазин отметил это мельком. Больше его заинтересовало упоминание о мотоцикле.
   - Оказывается, Светлана увлекается мотоспортом? Я этого не знал.
   - Зачем же вы пришли?
   - Я хотел побеседовать с вашей племянницей об Антоне Тихомирове.
   - Об Антоне? Вот оно что! Поздно вы о нем спохватились. Говорят, он мог профессором стать. Правда это?
   - Правда.
   Не дождавшись приглашения, Мазин присел на черный венский стул. Екатерина Кондратьевна вскарабкалась на высокую кровать:
   - Не довелось, значит, Светлане жизнь устроить. А вы ее еще теребить пришли. Что она вам сказать может? Зачем человека понапрасну нервировать?!
   - Мы ни в чем не подозреваем вашу племянницу.
   - Еще бы!
   Она хотела что-то добавить, но в коридоре послышалось движение. Отворилась дверь, и вошла Светлана.
   - А вот и сама.
   Светлана прищурилась слегка, и Мазин понял, что она близорука, но не хочет носить очки. Действительно, они не пошли бы к ее спокойному, здоровому лицу.
   - Здравствуйте, Игорь Николаевич. Как вы меня разыскали?
   - Мне сказали ваш адрес в общежитии.
   - Да, теперь я живу у тети.
   - Мне хотелось бы поговорить с вами. Но я опасаюсь, что мы побеспокоим Екатерину Кондратьевну.
   - Ну, это ничего. Она у соседки посидеть может.
   Тетка недовольно соскользнула с перины прямо в растоптанные домашние туфли и, запахнув платок, направилась из комнаты. Светлана достала из сумки хлеб и бутылки с молоком.
   - Садитесь на тахту, - предложила она. - Здесь удобнее.
   - Спасибо. Я привык пожестче.
   Светлана не настаивала. Сама она села удобно, по-домашнему, поджав под себя ноги и натянув на коленки край короткой юбки. Над головой ее между полкой и тахтой висела фотография Цибульского, вырезанная из журнала. Збышек поглядывал на Мазина из-под темных очков.
   - Я вас слушаю. Неужели дело еще тянется?
   - К сожалению. Собственно, фактически оно закончено, но кое-что мне бы еще хотелось уточнить.
   - Разве есть основания предполагать... что-то другое... не несчастный случай?
   - Я этого не говорил.
   - Но ведь дело возбуждается только в том случае, если предполагается преступление.
   - Ого! Вы редкий человек. Немногие обладают такими юридическими познаниями, - отшутился Мазин. - Однако если уж вы интересовались этой проблемой, то должны знать, что на нее существует целый ряд точек зрения.
   - Я говорю о законе.
   Мазин переменил тон:
   - Тогда напомню, что по закону ни один человек не может быть признан виновным иначе чем по решению суда, а следствие есть просто следствие и далеко не всегда оно заканчивается передачей дела в суд.
   Она отступила:
   - То есть у меня есть надежда оправдаться?
   Обстановка разрядилась.
   - Да, если вы будете умело защищаться.
   - Я готова.
   - И напрасно. Я пришел с другой целью. Я хочу, чтобы вы рассказали о Тихомирове. Просто о Тихомирове как о человеке. Каким вы его представляли.
   Сейчас Светлана казалась не такой, как при первой встрече. Онаневсхлипывалаи держалась спокойно, однако в спокойствии чувствовалась напряженность, это было сосредоточенное спокойствие. И чтобы подтвердить или опровергнуть свое впечатление, Мазин повторил:
   - Каким вы его знали...
   - Думаете, это легко? Потерять близкого человека... Меня утешают. Вспоминают войну. Но тогда убивали многих, а сейчас не повезло мне одной.
   Это "не повезло" она произнесла не цинично, а с чувством покорности неизбежному.
   - Так что вам рассказать?
   - Обо всем. Как вы познакомились... Ну и дальше. Конечно, о чем не хочется, не говорите.
   - Я не помню, как мы познакомились. Да мы и не знакомились. Антон вел в нашей группе практические занятия. Ну, и как-то постепенно обратил на меня внимание.
   - Вы встречались с кем-нибудь в это время?
   - Серьезно нет, но как и каждая девчонка... Был один парень. В школе учились вместе. Он окончил авиационное училище. Мы переписывались. У меня на столике стояла его фотокарточка. Когда Антон зашел ко мне в первый раз - он проверял жилищные условия студентов по поручению деканата, спросил, кто это. Я так глупо ответила, как мы всегда отвечаем: двоюродный брат. Не знаю, зачем даже.
   - И больше он про вашего летчика не спрашивал?
   - Нет. А зачем? Олег ему ничем не угрожал.
   - Вы с ним давно порвали?
   - Просто я перестала ему писать.
   - А он?
   - Ну, знаете мужчин... Для них самолюбие так много значит. Звонил, просил сказать правду... При чем тут правда? Я его не любила - в этом и была правда.
   - Но он воспринимал все гораздо острее?
   - Ничего. Олег - очень симпатичный мальчик и нравится девушкам. В старых девах не останется.
   - Ладно, будем считать, что он утешится.
   Светлана поправила юбку на коленях:
   - Если я и доставила ему неприятности, то расплатилась за них.
   - Вы не жалеете, что порвали с ним?
   - Нет, - ответила она без колебаний. - Антон погиб неожиданно, а с Олегом мне пришлось бы ждать этого каждый день. Вы знаете, что такое реактивщик?
   - Приблизительно. Но, между прочим, мотоцикл тоже не безопасное занятие. У меня есть приятель в ОРУДе. Он уверяет, что еще ни один мотоциклист не прожил свой век с нетронутыми костями.
   - Ну, я мало езжу. Своей-то машины у меня нет.
   - А вы хотели бы иметь мотоцикл?
   - Я хотела бы иметь "Москвич".
   - Или "Волгу"?
   - "Москвич" современней.
   - Вы и машиной управляете?
   - Нет. Но вы спрашивали об Антоне.
   - Конечно. Я отвлекаю вас. Каким он вам показался с самого начала?
   - Не знаю, с самого начала я не думала об этом. Но потом увидела, что у нас много общего. Нам самим приходилось пробиваться. Никто не помогал. Вы думаете, это легко - поступить в университет?
   - Трудно?
   - Я поступала два раза. Работала лаборанткой в ботаническом саду.
   - Приятное место.
   - Летом. А зимой, знаете? Руки мерзнут, земля всегда под ногтями.
   - Но вы, кажется, из деревни?
   - Родители преподают физику и математику в районной десятилетке.
   - А вам это занятие не по душе?
   - Вы угадали... Антон тоже не любил деревню. Знал, что это за мед. Не по газетам. Вам странно такое слушать? А я правду говорю.
   - Он оставил там жену, - сказал Мазин, не принимая вызова.
   - Вы, как моя тетка, рассуждаете. Говорит, что меня бог наказал за женатого.
   - Его он наказал больше.
   - Никто никого не наказывал! Антона не за что было наказывать. Ему не везло. Он всегда чувствовал, что ему не везет.
   - Он говорил об этом?
   - Да, он часто говорил об этом.
   - А о чем вы еще говорили?
   Она пожала плечами:
   - Обо всем. Он хотел многого достигнуть. Но ему был нужен близкий человек.
   - И вы могли стать таким человеком?
   - Да, - сказала она убежденно. - Со мной ему было хорошо.
   - Расскажите, как складывались ваши отношения. Сразу удачно или трудно? Были ли осложнения?
   - Осложняла только Кротова.
   - Каким образом?
   - Он считал себя обязанным ей. Как будто можно любить из благодарности!
   - Так он говорил вам?
   - Нет. Это я ему говорила.
   - Вы думаете, что понимали его? Ведь с Тихомировым было трудно, наверно? С двумя женщинами жизнь не сложилась.
   - В этом он не виноват. Он был хороший. Просто ему не везло, повторила Светлана. - Ему нужна была не такая женщина, как они...
   Из записной книжки Антона Тихомирова:
   "Удивительно, как быстро я забыл Ир. Даже о сыне почти не думаю. А ведь когда мы поженились, я был уверен, что это на всю жизнь. Конечно, Ир. оказалась далеким от меня человеком, очень приземленным, но мне она не сделала ничего плохого. Я никогда не испытывал к ней враждебности, и тем не менее она больше не существует для меня. Это обидно. Обидно потому, что, вычеркнув из жизни ее, я потерял и ту часть своей жизни, которая была пройдена вместе.
   Но главное - мысли, которые приходят в голову о любви вообще. Почему то, что казалось дорогим, обесценивается до нуля? Значит ли это, что подвиги всевозможных Ромео и Джульетт - лишь ненормальные отклонения? Срабатывает механизм продолжения рода и отключает разум? Но "продолжать род" в самом непосредственном и вульгарном смысле мы можем и независимо от любви. Зачем же психозы и иллюзии?
   Как далеки мы до сих пор от понимания наиболее сложных процессов в человеке. Говорят о необъятных перспективах генетики, но при моей жизни мы вряд ли уйдем дальше умения предостерегать от производства на свет дебилов. До глубинных процессов, определяющих личность, а не плоскостопие, дотянутся, в лучшем случае, внуки. А нам по-прежнему остается вместо науки философия. И никто мне не скажет, как сложатся мои отношения с Инной через год. А впрочем, если бы это можно было узнать, я побоялся бы заглядывать в будущее. Когда я таскал трехпудовые мешки, чтобы заработать на апельсины для беременной Ир., я б не поверил никакой машине, отгадавшей правду. Хорошо, что такой машины нет и сегодня. Но с другой стороны, должны ли мы прятаться от фактов, как страусы? Люди изживают в себе друг друга не потому, что не сошлись характерами. Зачем же лицемерить, взваливая вину на любимого недавно человека? Или хотя бы на самого себя?"
   - Ему нужна была не такая женщина, как они.
   - А что вы знаете о них?
   - То, что он рассказывал. С женой они учились в одной группе. Она была старостой, и ее прикрепили к Антону, потому что он считался пассивным - не ходил на собрания, не занимался спортом. А она активистка. Он так и говорил: "Она полюбила в порядке шефства. Слишком серьезно воспринимала комсомольские поручения. Но, выйдя замуж, решила, что теперь-то уж я спасен окончательно, и забыла обо мне. Стала вытаскивать из прорыва очередной объект - пришкольный участок".
   - Может быть, это жестоко? - спросил Мазин.
   - Нет, он не говорил о ней плохо.
   - А об Инне Кротовой?
   - Я ж сказала. Он считал себя обязанным...
   - А вы ревновали?
   - Зачем? Мне нравилось, что он порядочный человек. Он мне все рассказал, когда объяснился. Даже это лишнее было, и мне неприятно было слышать. Но он не хотел никаких обманов с самого начала. И я это поняла. И он вообще вел себя очень хорошо. Не лез, как это теперь принято. Мы были в театре, а потом гуляли, и он мне все сказал. Мы смотрели пьесу про девчонку, которая полюбила женатого. Когда мы вышли, я хотела поговорить об этой пьесе, но видела, что ему нужно сказать, и ждала, не хотела мешать.
   Антон сказал так, вроде в шутку:
   - Видите, Светлана, как опасно полюбить мужчину с прошлым.
   Она смолчала.
   - Но и однокурсника, по-моему, тоже не лучше.
   - Почему?
   - В этом возрасте люди мало знают жизнь и чаще ошибаются.
   - Ошибаться в любом возрасте можно.
   Он не знал, как продолжить. Светлана решила помочь ему.
   - По-моему, нет таких людей, которые бы не ошибались.
   - Да, - обрадовался Антон. - Я тоже... много ошибался.
   - Вы говорите, как старик.
   - А я и есть старик. Седеть начинаю.
   - Для мужчины это не страшно.
   - Женщины всегда утешают.
   - Что поделаешь, если мужчинам это нравится.
   - Значит, вы утешаете неискренне?
   - Я вообще не люблю утешать. Утешаешь тех, к кому равнодушен. А кого любишь - с тем переживаешь вместе.
   - Светлана, мне кажется, что вы очень надежный и верный человек. Вашему мужу очень повезет. Я ему завидую.
   - Я пока замуж не собираюсь.
   - Вы никого не любите?
   - Разве об этом обязательно говорить преподавателю.
   - Я сейчас не преподаватель, Светлана. Скажите...
   - Что сказать, Антон Николаевич?
   - Вы... вы могли бы полюбить такого человека, как я? Немолодого уже, у которого было много ошибок.
   Из записной книжки:
   "По-моему, мужчина проходит в любви три стадии. Сначала первая. Организм еще не отрегулирован, он нуждается в женщине, не зная, что это такое, испытывает непреодолимую тягу к человеку противоположного пола - и только. Отсюда юношеские браки, случайные, стихийные и неодолимые. Не считаются ни с чем - ни с материальными факторами, ни с духовными, иногда даже с чудовищной разницей в возрасте. Я прошел эту стадию. Может быть, мне повезло с Ир. больше, чем другим, но кончилось все закономерно и неизбежно. Наступает зрелость, человек познает себя и видит, что совершил ошибку. Итог ясен. Вторая стадия сложнее. Она противоположна первой. Выбираешь ту женщину, которая кажется необходимой. Случайность исключается. Но лишь на первый взгляд. Разум устраивает злую шутку. На третьей стадии он приходит в противоречие с физическими стимулами. Организм уже разработан, его не убедишь силлогизмами, он отвергает все, что признавалось главным вчера, - понимание друг друга, духовную потребность. Мораль только мешает. Молодость и разнообразие становятся дороже самого близкого понимания. Делаешь отчаянные попытки одолеть себя и катишься под горку, как мальчишка с ледяной крепости. Борьба окончена выбор сделан. Человек побежден, остался самец, который заглядывает под юбку, произнося дежурные фразы о любви. Благо, они хорошо усвоены за десять-пятнадцать лет".
   - Так мы объяснились. Антон был очень счастлив, даже нарвал цветов с клумбы в парке. Совсем как мальчишка... Мы часто говорили о будущем, как будем жить. Он надеялся после защиты получить место в Москве. Собирались вступить в кооператив, поехать за границу, когда-нибудь машину купить. Да мало ли чего не собирались! А вот чем кончилось...
   Мазин видел, что спокойствие ее идет не от равнодушия, а от большой выдержки. Но было в этой выдержке что-то такое, что не нравилось ему:
   - У вас еще все будет.
   - А Антон?
   Мазину стало неудобно. Тогда, в прошлый раз, эта девушка показалась ему проще.
   - Вы знали Игоря Рождественского? - спросил он, не ответив на вопрос.
   - Да, конечно.
   - Они дружили с Антоном?
   - Считалось, что дружили.
   - А на самом деле?
   - Он завидовал Антону.
   - Завидовал чему?
   - Антон был талантливее его, и он это знал.
   - У вас были стычки с Рождественским?
   - Нет, но он относился ко мне плохо. Я это чувствовала.
   - А с Инной Кротовой вам приходилось встречаться?
   - Я видела ее.
   - Вас познакомил Тихомиров?
   - Ну что вы! Я сама пошла.
   Мазин заметил, что об этом ей говорить не хотелось. И Светлана подтвердила:
   - Конечно, о Кротовой мне говорить не хочется... Но раз уж вас интересует все... Я поступила по-бабски. Знала про нее и про Антона, и мне хотелось увидеть ее. И я пошла в музей, чтобы увидеть ее. Наверно, это было нехорошо.
   - Это можно понять.
   - Да, но не подумайте, что я боялась ее. Она не была мне соперницей, потому что Антон не любил ее. Мне просто хотелось посмотреть, чтобы знать о нем все. Я хотела знать о нем все. И он тоже хотел, чтобы я все о нем знала. Он много рассказывал о себе. С самого детства, когда они еще жили все в одном доме. И о Кротове. Он считал его гениальным. И о войне, и о немцах. Сколько страха он пережил, хотя был совсем маленький! А потом он окончил школу с медалью, чтобы обязательно поступить в университет.
   - Да, это я знаю. Скажите, Светлана, как был настроен Тихомиров в последнее время, перед защитой?
   - Волновался, конечно. Это ж была необычная защита. Диссертация могла быть принята как докторская.
   - Он никогда не говорил вам, что использует в своей работе неопубликованные выводы Кротова?
   Светлана помедлила с ответом.
   - Он говорил, что пытается развить его идеи.
   - Вы виделись с ним в день защиты?
   - Да, он заезжал в общежитие.
   - Вы жили тогда в общежитии?
   - Там мне удобнее, ближе к университету.
   - Что он говорил вам?