Шевердин Михаил. Осквернители (Тени пустыни - 1)

   Доктор хотел задать вопрос, но Орбелиани уже не мог остановиться:
   - Что он тут делает? По-русски говорит. Научился, говорят, в Риге, в семнадцатом году, а в восемнадцатом попрактиковался в Ашхабаде. С генералом Малессоном прискакал. Нюх на жареное прекрасный. Вместе с генералом Маллесоном насаждал "Pax Britanica"* в Закаспийской области. Удирал с тем же Маллесоном, когда ваш солдатский маршал, как его... Фрунзе, дал джентльменам по морде. Теперь Анко - британский консул во святом граде Мешхеде. Хотел бы я знать, какую главу талмуда они сейчас обсуждают вместе с Томпсоном.
   _______________
   * Британский мир.
   Орбелиани дал себе небольшую передышку и продолжал:
   - Не иначе в талмуде или в псалмах Давидовых есть маршруты военных оперативных путей в глубь России. Я знаю: Анко уже экипировал и вооружил уйму калтаманов и переправил их через границу. А вон ваш друг Джаббар пожаловал. Ого! Падаль пахнет розами и дерьмом. Стервятники слетаются.
   Важно драпируясь в бурнус, Джаббар ибн-Салман прошел мимо и уселся среди приближенных генерал-губернатора. Появление его привлекло внимание. Разговоры стихли. Только теперь араб заметил доктора и величественно кивнул ему.
   Тогда генерал-губернатор поднял бокал:
   - Друзья, прошу приветствовать нашего друга и брата горбана Джаббара.
   Многие кинулись чокаться, но Джаббар не выпил ни капли.
   - Видали... - бормотал князь-телеграфист, - Джаббар... Па-а-адумаешь, каждый день новое имя! В прошлом году его звали Пир Мухаммед-шах... там, в полосе погранплемен, в Северо-Западной Индии. Ой, извините, тайна, секрет полишинеля...
   Князь ладонью зажал себе рот и принялся гримасничать. Тут же к нему вернулась словоохотливость.
   - Музей восковых фигур. Вон тот бухарец - зебра полосатая. Заккария... Как его... Хасан Юрды Давлятманд.
   Тут он совсем понизил голос:
   - Он представитель Ибрагим-бека. Вы слыхали про такого фрукта?
   Доктору оставалось усмехнуться. В начале двадцатых годов Петр Иванович служил военным врачом в частях Красной Армии в Восточной Бухаре. Во время операций против басмачества он был захвачен Ибрагим-беком, претерпел все ужасы плена и лишь случайно остался жив. Но он не торопился рассказывать князю о своем давнишнем, не слишком приятном знакомстве с командующим мусульманскими силами, ставленником беглого эмира бухарского...
   Но Орбелиани уже забыл про Ибрагима.
   - А вот еще молодой, в белой папахе... туркмен. Знаешь, кто? Ишик-хан, туркменский наследный принц, сынок старого бандюги Джунаид-хана. Всех и не перечесть... Веселая компания! И с ними якшаемся мы, русские интеллигенты. Здорово!
   И вдруг он запел "Калинка-малинка моя", вскочил и пустился отплясывать... лезгинку.
   Под смех и выкрики захмелевших гостей князь-телеграфист протанцевал через весь огромный ковер, разбрасывая звенящие пиалы и блюда и, весь дергаясь, замер перед Анко Хамбером и Томпсоном. В наступившем молчании очень громко прозвучали слова:
   - Эй вы... с позволения сказать... серые сэры... м-м-м... джентльмены кошелька и дубинки... п-п-понятно?..
   Все повскакивали. Генгуб заволновался.
   А Орбелиани, отбиваясь от протянувшихся к нему рук, пьяно выкрикивал:
   - Как ты смел мне предложить?! Торгаш ливерпульский! Мне, русскому, предложить иудины тридцать сребреников, английская морда!
   Его повели прочь от ковра. Али Алескер суетился около тестя, успокаивал его. Солнце пробивалось сквозь листву чинара и грело все сильнее.
   Завтрак продолжался. Разговорившись с соседями, дородными персиянами, доктор узнал, что на угощении присутствуют Казы-хан Иомудский, Айрапет Мартиросян, миллионер и дашнак из Герата, коммерсант из Коканда Садреддин, богач Хакимов, торговец каракулем, некий Джон Скотт, сорок лет прослуживший на Востоке, мистер Деви из Филадельфии, американский коммерсант.
   "Гарден партей" затянулся. Доктор и Али Алескер с супругой вернулись в Баге Багу к ночи. Генерал-губернатор со свитой уехали в горы.
   Сбегая по лестнице от своего пациента, доктор попал прямо в объятия Орбелиани.
   - Не поймите превратно. Хотел набить морду сэру. А знаете, за что?
   - Понятия не имею, - сухо сказал доктор, осторожно высвобождаясь.
   - Не хочу, чтобы превратно... Я его... Он мне предлагал пять тысяч фунтов, целый капитал, впрочем... идти с Джунаидом. Назначали начальником полевого штаба - и в поход... на Россию. Паскуда! Купить хотел, ска-а-тина!
   Он сопел, захлебываясь словами, пьяно хныкал. Доктор никак не мог вырваться из его объятий. Но вдруг, в какое-то мгновение, хмель вылетел из головы князя-телеграфиста. Он затолкал доктора под лестницу в темное местечко и зашептал:
   - Дражайший доктор, есть роскошная комбинация.
   - Что вы от меня хотите? Пустите наконец, - рассердился Петр Иванович.
   - Помилуйте, не сердитесь, великолепный шанс! Вы в прекрасных отношениях с Музаффаром, с сей потрясающей личностью. Вы его знаете. Он вас знает. Он вам верит. Не уходите. От вас зависит все... жизнь и смерть!
   В голосе Орбелиани звучало отчаяние. В его словах не было и намека на обычное шутовство. Доктор невольно остановился.
   - Простая вещица, - умоляюще бормотал князь-телеграфист. - Мне очень важно встретиться, повидаться с дервишем Музаффаром. Жизненно важно. О боже! Что вам стоит...
   - Зачем? - удивился доктор.
   - Ну! Ну хотя бы поблагодарить за то... за... помните, вам рассказывал... за спасение наше с супругой. Я... ему по гроб жизни... клянусь... Повидать только, пожать благородную руку. Не подумайте чего. Он оглянулся испуганно на дверь. - Нет-нет. Эти... этот Джаббар ни при чем... Я... мы... Мне бы только повидать. Прошу. Пошлите кого-нибудь... с запиской, что ли. Он где-то близко... в пустыне... Он не откажет. Вы его спасли. Пусть напишет: где, когда... И я с вами... так, налегке... пожать только руку... Сам задумал, сам хочу... Не подумайте. Я их всех ненавижу... англичан...
   Язык у него заплетался.
   - Идите проспитесь, - сказал Петр Иванович. - И поймите, я ничего общего с этим дервишем не имею. Ничего.
   Орбелиани ушел пошатываясь, и еще долго по всем покоям алескеровского дворца слышались его сердитые выкрики.
   После ужина Петр Иванович нашел Алаярбека Даниарбека в саду на берегу водоема. Маленький самаркандец, оказывается, проспал весь день,
   - Поезжайте в Хаф, - сказал доктор. - Я остаюсь. Генерал-губернатор обещал дать все для экспедиции. Я дождусь и приеду на автомобиле хозяина Баге Багу.
   - Сейчас заседлаю. Ночью лучше всего ехать... Только, Петр Иванович, я хотел сказать: не задерживайся. Здесь нехорошо.
   - И я думаю - нехорошо.
   - А ты знаешь, почему нехорошо?
   - Знаю.
   - Нет, ты не знаешь. Дервиша видели близ Баге Багу.
   - Дервиша? Музаффара? Что он делает здесь?
   - Я видел его. Он привез сюда сигэ, как ее, Гульсун, с девчонкой.
   - Сюда? В Баге Багу?
   - Да, сына Гульсун оставила в Сиях Кеду, а сама... только не здесь, а в селении Кяриз, поблизости.
   - А вы знаете, его очень хотят видеть.
   Пришел черед удивляться Алаярбеку Даниарбеку. Тогда доктор рассказал о разговоре с князем-телеграфистом.
   - Ого, какой хитрый! - воскликнул маленький самаркандец. - Очень хитрый князь, и он думает, что он один хитрый. А уж не хотел ли он поехать благодарить дервиша не один?
   - Как не один?
   - А так... Вместе с этим Джаббаром в арабском бурнусе...
   - Джаббар ибн-Салман злейший враг дервиша.
   - И я так думаю. И надо сделать, чтобы Музаффар знал, кто его ищет.
   Алаярбек Даниарбек ушел седлать лошадь, оставил доктора в печальном раздумье. Нет, князь-телеграфист далеко не шут гороховый, за которого он его принял сначала.
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   Он окунулся в реку - вода протухла
   Он ступил в сад - финики прогоркли.
   А б у  Н а ф а с
   Медленно приближались всадники. И, как всегда, Алаярбек Даниарбек вышел из шатра и долго разглядывал их из-под руки. Он ждал возвращения Петра Ивановича и сердито жевал кончик уса. Петр Иванович уже опаздывал на пять дней.
   Но среди далеких всадников Алаярбек Даниарбек Петра Ивановича не обнаружил. Да, впрочем, доктор предупредил, что приедет на автомобиле Али Алескера. Сердитый маленький самаркандец пожужжал что-то про себя и вернулся под пыльный полог шатра.
   Черные шатры хезарейцев стояли в душной впадине среди кустиков колючки. С каменных желобов колодцев капала вода: кап-кап, и мысли Алаярбека Даниарбека сочились так же медленно, по капле. Место для зимовки хезарейцы выбрали - хуже не придумать. Не долина, а яма какая-то. Устья колодцев, правда, давным-давно выложены серым камнем, но вода в колодцах соленая. Вода глубоко. Две сажени, а то и больше. Вытащишь ведро надорвешься. Вода сероводородная, затхлая, отдает тухлыми яйцами. В воде гоняются друг за другом разные букашки. Противно пить. Противно все здесь, в долине Гельгоуз, в хезарейском становище. Кругом грязь. Женщины красивые и грязные, детишки красивые и грязные. На стенках котлов для варки пищи грязь в палец. Кругом рваные, грязные до черноты чадыры - шатры. Мечеть единственный кирпичный дом, и тот без крыши. Кусок хлеба брюху голодного лучше дома мечети. За кирпичные полуразвалившиеся стены мечети теперь хезарейцы ходят справлять нужду. Жара. Топлива нет, пища плохая, не на чем варить. Сколько раз Алаярбек Даниарбек звал доктора перебраться в сады Исфеддина. Там ключевая вода, чинары. Петр Иванович - сумасшедший. "Люди живут на глине среди зноя и соли, - говорит он, - и мы будем жить на глине в зное и соли. Они спят на циновках - и мы будем спать на циновках. Пусть видят, что мы никакие там не инглизы, а такие же люди, как они. Только мы не дадим ходу клещам, блохам и вшам. И научим хезарейцев, как не давать ходу паразитам. Вытравим. Видите ли, Алаярбек Даниарбек: место врача среди пациентов".
   Слово "пациенты" Алаярбек Даниарбек хорошо знал и произносил правильно...
   Копыта застучали рядом за стенкой шатра. Голос спросил по-персидски:
   - Где доктор? Эй, доктор!
   - О, пациенты! Наверно, пациенты! Едут и едут...
   Недовольно кряхтя, Алаярбек Даниарбек вышел наружу. Он потягивался и позевывал, делая вид, что спал. Но при виде приезжих сразу же засуетился. С коня, судорожно цепляясь за гриву, медленно слезал Джаббар ибн-Салман, весь какой-то сникший, потрепанный. На багровое сухое его лицо криво наполз край бурнуса. Араба поддерживали под руки князь Орбелиани и старый беззубый Мерданхалу, староста и вождь хезарейцев.
   - Скорее... доктора! - заплетающимся языком бормотал князь.
   Невозмутимо Алаярбек Даниарбек пожал плечами:
   - Петр Иванович в отсутствии.
   Араб висел на руках спутников и стонал. Орбелиани брезгливо поморщился:
   - Заболел на охоте. Две недели за дичью тут одной гонялись. Очень важная дичь... хи-хи... Скакали верхом, бегали пешком, а тут бред. Ничего не соображает.
   Староста Мерданхалу заволновался:
   - Доктор не приехал. Плохо без доктора. Помрет ференг без доктора. Голову мне снимут.
   - И очень просто. Заслужил, - сказал Орбелиани. - Двадцатый век, а грязища. Троглодиты! Паразитов полно. Грязища!
   - Доктора нет, - скулил староста Мерданхалу, - везите в Хаф!
   - А в пути если помрет? Плохо... Сколько возни! Где хоронить?
   От одной этой мысли Орбелиани вспотел и замотал головой, с ненавистью поглядывая на безжизненное тело.
   - Сначала надо ему помереть. Похороны потом, - внушительно сказал Алаярбек Даниарбек. - Вон там приемный покой! Отнесите.
   Он нырнул под полог чадыра и появился вновь, но уже в белом халате с нарукавным красным крестом. С важностью заправского доктора он нес кожаный саквояж с инструментами.
   В белой палатке приемного покоя он приказал уложить больного на раскладную кровать-чемодан "гинтера". Затем осмотрел Джаббара и послушал его пульс.
   - Клещевой тиф! - сказал он. - Не следовало спать рядом с баранами. Везде полно клещей. Клещ вида "орнитодорус" переносит возбудителей!
   Алаярбек Даниарбек говорил с апломбом. Он произносил трудные латинские названия особенно старательно. У него даже появилась интонация Петра Ивановича.
   - Тоже говорил ему: не спите в хижине, - не без злорадства сказал Орбелиани. - В Бамруде его покусали. Все хвастал: "Привык к пустыне, всегда с кочевниками. Ничем не болею". На старуху - проруха. И дичь упустили, важная птичка, и в жару свалился. Все гонор... Э, дорогуша, протер бы ему укусы спиртиком. Страшно смотреть. Почернели. Еще заражение получит... А спирт у вас роскошный.
   Он приласкал кончиком пальца бутыль с притертой пробкой.
   Алаярбек Даниарбек поморщился:
   - Зачем спирт? Ляписом прижгу.
   - Ну что ж. Тогда давай мне. Опрокидонт сделаю. В целях профилактики.
   Больной стонал, пока Алаярбек Даниарбек прижигал ему укусы, действительно имеющие устрашающий вид. Князь устроился снаружи в тени палатки с мензуркой чистого спирта в руке и, по обыкновению, разглагольствовал во всеуслышание:
   - Лечишь? Верблюду посоветовали ковры ткать. А он спросил: "А передними ногами ткут или задними?"
   - Лечить - не к небу лестницу приставлять. Не мечеть проглотить, послышался из палатки голос Алаярбека Даниарбека.
   - Что ж! Валяй! Признаю одно лекарство - спирт. Дезинфекция внутренностей. Поехали мы в Бамруд кое-кого встретить да джейранчиков пострелять. Дней десять - двенадцать назад. Приглянулась ему там одна кочевница. Уединился. Весь вечер шептался. Головку сахара-рафинада ей подарил. Галантный кавалер. Ну да его дело. Ночью вдруг будит: посмотрите, что такое? Я знаю. Эти укусы ни одеколон, ни аммиак, ни ваш ляпис не возьмет. Ранки образуются, а потом через месяц снова откроются. Зуд невыносимый. Сам в Сеистане нарвался, когда телеграф строил. Покусают, гады, а спустя там положенный срок - тошнота, температура сорок один и два, бред, галлюцинации. Чуть не подох. А потом раз десять лихорадка возвращалась. Замучила.
   - Клещевой тиф. Возбудитель... ор-нито-дорус, - повторил Алаярбек Даниарбек, выходя из палатки, - прошу, больше не берите спирта. Петр Иванович не любит, если спирт берут без спросу.
   Он отобрал бутылку у Орбелиани. На всякий случай тщательно закрутил притертую пробку, а бутыль спрятал в походный шкафчик и замкнул его на ключ.
   - Ну, а как дичь? Какая? Четвероногая? Или двуногая? - вдруг спросил Алаярбек Даниарбек.
   Орбелиани уставился на него:
   - Эй, что ты сказал про двуногих? Что ты знаешь? Что тебе за дело?
   Алаярбек Даниарбек чуть усмехнулся:
   - Двуногая дичь разная бывает... Улар тоже двуногий. А птица.
   Аккуратно расправив значок с красным крестом на флагштоке, маленький самаркандец удалился в свой чадыр.
   Больному и к вечеру не стало легче. Старик Мерданхалу совсем приуныл. Он сидел на корточках перед белой палаткой и тоскливо посматривал то на трепещущий флажок с крестом, то на чадыры. Из белой палатки доносились вопли и бормотание, а среди чадыров сонно бродили очень красивые и очень грязные хезарейки.
   Алаярбек Даниарбек сидел с Мерданхалу у входа в брезентовый приемный покой и молча вырезывал уратюбинским ножом лопаточку для чистки ушей от серы и не спускал глаз с лица больного. Во взгляде маленького самаркандца читался испуг и смятение.
   Алаярбек Даниарбек не расположен был к разговорам. Экспедиция стояла лагерем у хезарейских колодцев Гельгоуз более двух недель, и все, о чем можно было говорить, они с Мерданхалу уже переговорили. Они изрядно надоели друг другу. Восточная вежливость не позволяла, упаси господь, показать это в чем бы то ни было.
   Они сидели рядом, ненавидели друг друга и от скуки прислушивались к бреду Джаббара ибн-Салмана. В бреду его, темном, как темная вода Гильменда, как и во всяком бреду, несомненно, крылись бессчетные тайны, но Алаярбек Даниарбек, увы, почти ничего не понимал. Лишь кое-что у него задерживалось в памяти.
   "...Плещет, плещется... море... Откуда вы прибыли, сэр... Сэр, волны. Плеск... Где вы путешествуете, сэр?"
   Дальше больной заговорил на неизвестном языке, и Алаярбек Даниарбек перестал его слушать. Только глаза его совсем округлились. Он все думал. И вдруг бред больного снова вошел в сознание маленького самаркандца. В бреду Джаббар убеждал кого-то по-персидски:
   - Полчища русских... Чингисханы с пулеметами... враги персы! Сэр, отец. Крестоносец, сэр... крестоносец, сэр, с мечом... Лоуренс аравийский, сэр, туркестанский крестоносец... Туркестанский Лоуренс... Туркестанский сэр... Плещется море... Уэльс...
   - Что такое крест... кресто... носец? - спросил Алаярбек Даниарбек у подошедшего Орбелиани.
   Распаренный дневным сном и спиртом, князь мутно поглядел на Алаярбека Даниарбека и зевнул.
   - Крестоносец? А при чем тут крестоносец?
   - А вы послушайте! - Алаярбек Даниарбек мотнул головой в сторону палатки.
   Послушав, князь решил:
   - Бредит. Ужасно бредит. Дай ему пятьдесят граммов спирту. Перестанет чушь пороть.
   А Джаббар бредил:
   - Караван... Держите караван! С библией завоевали мир... Пейте с чайной ложки цивилизацию... чайная ложечка дальнобойных винтовок... Рядовой Шоу, подойдите сюда... Англосакс Шоу, подойдите сюда... Англосакс Шоу, стать смирно... Любите библию, рядовой Шоу?.. Вы король, господин полковник... король Хусейн. О, Хусейн... Хусейн, где твои легионы? Бисмилля-и-рахмани архим... Встать смирно, рядовой Чингисхан... Стреляй, князь, стреляй... уходят... стреляй по персам... Персы рабы... не верьте... Стреляйте, князь, вон караван... Какие у дервиша глаза... Дайте ему ложечку цивилизации...
   И он снова забормотал на непонятном маленькому самаркандцу языке.
   - Сон - маленькая смерть, - пробормотал Алаярбек Даниарбек. - Во сне человек видит потусторонний мир. У араба плохие сны. У араба нечистая совесть.
   Глубокомысленные сентенции Алаярбека Даниарбека не произвели на князя-телеграфиста ни малейшего впечатления. Он напряженно вслушивался в бред Джаббара.
   - На каком языке он говорит? - спросил без особого любопытства самаркандец.
   Усмешечка покривила губы князя.
   - С потусторонним миром он предпочитает беседовать по-английски.
   И вдруг улыбка сошла с его лица, и он нахмурился.
   - Рядовой Шоу... гхм... - пробормотал он вслух, - рядовой Шоу. Не может быть.
   Он отдернул полог и заглянул внутрь. Джаббар метался по постели.
   Орбелиани покачал головой:
   - Да-с, генацвале. Змея кожу меняет, да сердце змеиным остается...
   - Очень прошу! - сказал тоном врача Алаярбек Даниарбек. - Беспокоить больного нельзя.
   Сладенько улыбаясь, Орбелиани поднял указательный палец:
   - Э, генацвале, знаешь, кто лежит в твоей палатке?
   Алаярбек Дапиарбек подозрительно глянул на Орбелиани и, вскинув брови, ничего не сказал.
   - Если бы ты знал! Чего тебе только бы не дали за... его голову...
   Так и осталось неизвестным, что могли дать и кто мог дать Алаярбеку Даниарбеку за голову мечущегося в жару лихорадки человека, хузистанского араба по имени Джаббар ибн-Салман.
   ...Стрельба поднялась такая громкая, такая внезапная, что Алаярбек Даниарбек в ужасе бросился к шатру, где лежали вьюки с багажом экспедиции. Едва он успел схватить свой карабин, как взрыв воплей слился с новыми залпами.
   Вихрем в становище хезарейцев ворвались всадники.
   Разрядив в небо свои берданки, они прикладами погнали всех к развалинам мечети. Визжали женщины, плакали дети. Из перевернутых котлов с шипением разлилось по песку убогое варево. Из прорехи распоротого саблей шатра беспомощно вылезала рвань паласов, тыквенные щербатые бутыли, ручные каменные мельницы, детские люльки. С кудахтаньем по всему стану летали полудикие куры. Скулили собаки.
   Выстрелы снова стеганули воздух. Снова поднялся вопль.
   И все затихло.
   В тишине звенел катившийся по тропинке медный сосуд...
   Вдруг завопил протестующе Алаярбек Даниарбек, которого загнали вместе с хезарейцами за кирпичную стенку, в смрад, грязь.
   - Не смеете! - кричал маленький самаркандец, насупив свои мохнатые брови. - Не смеете! Я - экспедиция!
   И он потряс карабином. В суматохе он забыл, что из него можно стрелять, а налетевшие всадники так торопились, что и не заметили у него в руках оружие.
   - Дай винтовку! - быстро сказал низкорослый скуластый хезареец, притиснутый к Алаярбеку Даниарбеку.
   - Еще чего?
   - Дай!
   - А где твое оружие, храбрец?
   - Шахиншах отнял винтовки у хезарейцев.
   - Плохо.
   - Э, у нас кое-что осталось. - И хезареец поиграл длинным ножом. Пусть идут... Посмотрим...
   - Ого! Храбрец!
   - А винтовку отдай мне!
   - Не тронь! Винтовка советская, народная!
   - Вот и отдай! Я - народ.
   Но Алаярбек Даниарбек крепко держал винтовку.
   Всадники послезали с коней и подступили к развалинам, держа ружья наизготовку.
   - Староста кто? - спросил жандармский капитан, начальник всадников.
   Согнувшись в три погибели, Мерданхалу выполз из-за ограды. Он защищал голову руками, ожидая ударов. И удары посыпались на него градом.
   - Сгори твой отец! Из живота тебе кишки вымотаю!
   - Горбан, пощади!
   - Вот тебе, сын паршивой суки! Вот тебе!
   - Ох, горбан! Помилуй, горбан! Ничего не осталось, горбан. Последний хлеб отдали, горбан! Сборщики до последнего зернышка увезли...
   - Молчать! Вот тебе в задаток! Шкуру спущу!
   - Пощади, горбан!
   - Собака, что ты сделал с ним?
   - С кем, горбан?
   - Ты еще притворяешься... Вот тебе, вот тебе!
   - Пощади!
   - Куда ты девал господина Джаббара? Что вы, грязные хезарейцы, сделали с другом самого шахиншаха? Я тебя спрашиваю?
   - Па-а-слушайте, капитан! Вы так и плеточку поистреплете, выколачивая пыль из чухи этого несчастного.
   Начальник всадников обернулся. Перед ним стоял, посмеиваясь, князь Орбелиани.
   - Не угодно ли сигарету?
   - Но позвольте! Вы?
   - Как видите.
   Капитан явно сконфузился.
   - А где господин Джаббар? Вы же вместе поехали на охоту.
   - Джаббар лежит вон в той палатке. Лихорадка у него...
   - И вас не тронули?
   - Тронули? Кто?
   - Эти дикари.
   Он обвел рукой толпу. Мерданхалу понял, что гроза миновала, и выпрямился. Он даже постарался принять достойный вид и, глотая слезы и обиду, возмутился:
   - Зачем бьешь? Господин араб - гость племени, дорогой гость...
   Но капитан не пожелал вступать в объяснения с каким-то наглым хезарейцем. Сбив Мерданхалу ловким ударом плети с ног, он соскочил на землю и с неправдоподобной легкостью побежал к палатке приемного покоя.
   - Вы живы, господин Джаббар? - взвизгнул он, заглянув внутрь с восторгом, откровенно наигранным. - Ваша драгоценная персона невредима. О благодарение святому подвижнику Реза!
   Он кинулся к кровати с намерением поцеловать руку араба, но подоспевший Алаярбек Даниарбек решительно запротестовал:
   - Не беспокойте больного!
   - Здравствуйте... Старый знакомый! - возмутился бравый капитан.
   - Не шевели усами, ты, храбрец, - с достоинством сказал Алаярбек Даниарбек. - Усами шевелят только раки. И глаза не таращь! Нам остается подать жалобу. Да, да! Доктор напишет жалобу на ваше самоуправство и бесчинства. Да, да! Обязательно напишет. Стрелять, бить, гнать чинов советской экспедиции! Кто вам позволил, почтеннейший! Меня, помощника начальника, толкнули. Меня ударил какой-то болван жандарм, меня, советского специалиста. Нет, доктор обязательно подаст жалобу.
   Он никак не хотел успокоиться. Забавно было смотреть на толстого, вспотевшего капитана, робко пятившегося перед маленьким юрким Алаярбеком Даниарбеком и рассыпавшегося в извинениях.
   Оказывается, из Тегерана капитану сообщили по телеграфу: близ Хафа появились воинственные луры. Они перешли через Большую Соляную пустыню. Во главе их встал очень опасный дервиш, некий Музаффар, объявившийся в этих местах совершенно неожиданно после долгого отсутствия. Отдельные члены советской медицинской экспедиции подговорили луров совершить вооруженное нападение в горах на некоего высокопоставленного иностранца, гостя самого шахиншаха. По сведениям из достоверных источников, высокопоставленный гость убит. Ранен высший чиновник шахиншахского правительства начальник хафского телеграфа князь Орбелиани. Шахиншахское правительство заявило протест правительству могущественного северного соседа и потребовало удовлетворения и возмещения ущерба и убытков. Для умиротворения племен посланы войска...
   Несчастные хезарейцы бродили уныло по становищу, собирая разбросанную утварь. Жандармы уже свежевали хезарейского барана у горящего жарким пламенем костра. Мерданхалу, понурившись, стоял тут же, похожий на пощипанную ворону. Жандармский капитан распивал в чадыре Алаярбека Даниарбека кофе по-турецки, приготовленный денщиком, и разглагольствовал. Теперь, когда операция по спасению высокопоставленного гостя их вличества шахишаха из рук злокозненных большевиков и кровожадных хезарейцев увенчалась блистательным успехом, капитана этот высокопоставленный гость перестал интересовать, тем более что он лежал без сознания и все усердие капитана при исполнении служебного долга оставалось незамеченным. Телеграфный чиновник, князь Орбелиани, не шел в счет: во-первых, он из русских эмигрантов, а во-вторых, он бесцеремонно высмеял его, жандармского капитана, и порекомендовал ему убираться ко всем чертям со своей бандой уголовников.