Страница:
Кийоси немного помолчал. Потом произнес удивленным голосом:
– Вы оскорбили меня…
Танико склонила голову:
– Я преступила все границы в разговоре с августейшим министром внутренних дел.
– Никто не смеет разговаривать так со мной!
– Прошу прощения.
– Я не понимаю! Мне необходимо, чтобы кто-нибудь напоминал мне, что мир по-прежнему смотрит на Такаши как на грубых мясников. Мы сами себя обманываем. Только вы, Танико-сан, из всех людей, которых я знаю, говорите мне все так, как происходит на самом деле, – Он сделал то, чего не позволял себе во время всех его предыдущих визитов, – передвинулся по полу поближе к ней и взял ее за руку.
Танико показалось, что ее рука оказалась рядом с огнем. Теплота разлилась от руки по всему телу. Она испытывала подобные ощущения, глядя на Кийоси, но никогда прежде они не были такими сильными. Она вздохнула от охватившего ее удовольствия.
– Вы ничего не хотите сказать мне сейчас? – прошептал он.
– Слова – это не единственный язык! – Она положила свою руку поверх его руки.
– Я только придвинулся к вам поближе; если это заставляет вас замолчать, значит, вы слишком легко сдаетесь…
– Слишком давно меня заставляли молчать подобным способом, Кийоси-сан! – Она положила голову ему на грудь.
Его руки нежно проникли под ее одежды. Уверенными движениями опытного мужчины его пальцы раздвинули множество слоев шелков, надетых на нее, и проникли в углубление ее жадного тела. Она растаяла от наслаждения и, подняв руку, принялась гладить его по щеке снова и снова, почти с безумной настойчивостью.
Они раздели друг друга, не снимая всех одежд, а отодвигая слои шелка, чтобы обнажить тела, как наполовину развернутый подарок. Танико на мгновение ощутила укол сожаления, подумав о Дзебу, но быстро сказала себе, как часто говорят самураи, что прошлое – это прошлое, а настоящее – это настоящее, что именно этого блестящего господина она отчаянно желала и не могла отказать себе в этом.
Его лицо в свете лампы было серьезным, он смотрел на нее не отрываясь, ноздри его раздувались, когда он делал глубокие вдохи. Всегда, до этого момента, она видела его в полном наряде придворного. Сейчас же впервые увидела и почувствовала его силу – мощную толстую шею, широкие квадратные плечи, сильные плоские мышцы груди. Она нежно погладила кончиками пальцев его руки. Это были крепкие руки фехтовальщика, сильные, как ствол дерева.
Это было тело человека, с детства тренированного, чтобы убивать. Он всегда был и всегда останется самураем, человеком, образ жизни которого заключается в смерти. Для такого человека, который встречается со смертью постоянно, моменты, подобные этому, должны были представлять огромную ценность. Каждый раз, оставаясь с женщиной, он должен был точно осознавать, что этот раз может оказаться последним, и знание этого должно было сообщать слиянию болезненную сладость, которую мог испытывать только самурай. С Кийоси она разделила эту остроту, эту мимолетность.
Этого прекрасного мужчину могут срезать, как полевой цветок, уже завтра. Содрогаясь от наслаждения, она отдалась ему.
Впервые в жизни Танико поняла, что значит проводить ночь за ночью с мужчиной, которого любишь. Дни проходили в сладостных наслаждениях, которых она не испытывала прежде. Казалось, что она прожила голодной всю жизнь и только сейчас узнала вкус хорошей пищи.
В одиночестве рассматривая свое тело, она увидела, что бедра и груди становятся круглее, полнее, хотя талия и ноги оставались стройными. У нее была фигура женщины, а не девушки. Зеркало говорило, что щеки ее здорового розового цвета, который, конечно, ей приходилось прятать под пудрой, когда она одевалась. Глаза ее сверкали, волосы были густыми и блестящими. Как далеко она ушла от похожего на призрак создания, постоянно взывающего к Амиде Будде, сидя в углу своей комнаты! Как далеко увел ее Кийоси! Она никогда не была более красивой!
Они начали путешествовать вместе. Кийоси брал ее с собой в поездки по улицам столицы и к близлежащим святыням. Осенью они несколько раз отправлялись в одну из загородных резиденций Такаши, где проводили все дни в поездках верхом и соколиной охоте. Они пересекли Внутреннее море от порта Хиого, которым Такаши фактически владели, до пролива Симоносеки, переходящего в Великое Западное море.
Так как она больше не была связана с дворцом и их отношения не приобрели официального статуса, Танико не имела возможности сопровождать Кийоси на крупные государственные пиры и праздники, в которых он часто принимал участие. Но всегда была рядом с ним на маленьких задушевных обедах и вечеринках, которые устраивали друг для друга его близкие друзья. Кийоси был центром круга знатных Молодых людей и придворных, которые писали стихи, покровительствовали скульпторам и художникам, раз говаривали, пили, играли на флейте, на кото, на лютне до рассвета и совершали продолжительные визиты для бесшабашных кутежей в сельские дома приятелей.
Танико нашла молодых людей клана Такаши блестящими, но эфемерными созданиями, которым грозит исчезновение. Несколько лет назад эти люди были бы вынуждены отправиться воевать, а не декламировать стихи или скакать за своими соколами, В один из дней война может снова прийти в Хэйан Кё, и многие из них падут. В своих стихотворениях самураи часто сравнивали себя с цветами вишни, прекрасными, но уносимыми прочь первым же сильным ветром. Танико находила такое сравнение удачным.
Она знала, что у Кийоси есть главная жена и две второстепенных, а также сыновья и дочери. В глазах общества это была семья, за которую отвечал Кийоси. Танико относилась к ней терпимо, надеясь, что к ней относятся так же. Они обладали Кийоси задолго до того, как она узнала его, и будут обладать им еще долго после того, как она потеряет его. Так или иначе, она потеряет его, в этом не было сомнений. Все радости, которые она узнала, длились не более мгновения. Цветы вишни. Она написала Кийоси стихотворение:
Что касается его самого, он намеревается жить вечно.
Тетя Цогао сияла, а маленький Мунетоки в ужасе прятался и украдкой наблюдал за идущим по коридорам дома Шимы героем клана Такаши. Дядя Риуичи был вне себя от восторга и посылал радостные донесения господину Бокудену в Камакуру о том, как Танико своими чарами проникла в высшие круги Такаши. Бокуден в ответных письмах высоко оценивал Танико и мельком замечал, что Муратомо-но Хидейори растет верноподданным императора и не представляет опасности для общественного спокойствия.
«Он уже окончательно вырос, когда я встретила его пять лет назад, – подумала Танико, – даже если ему и было всего пятнадцать».
Ей удалось, будучи честной с Кийоси, оказывать помощь семье. Она объявила Кийоси о прямолинейных методах, которыми она постарается помогать семье Шима, и он с радостью снабжал ее информацией, а иногда и более осязаемыми дарами. Несколько раз он сообщил ей, где тайно будут разгружаться китайские суда, чтобы избежать встречи с налоговой службой императора. Хотя Такаши занимали высшие должности в стране, большая часть их богатства основывалась на умении улизнуть от уплаты налогов.
Кийоси забавляло то, что он помогает разбогатеть ветви его собственной семьи, которая всегда казалась ему более мелкой и бедной. Он убедил Согамори удвоить ежегодные выплаты, посылаемые на содержание Муратомо-но Хидейори в доме господина Бокудена. Пожалование рисовой земли без выплаты налогов свалилось на семью Шима как снег на голову.
Кийоси улыбнулся, когда она поблагодарила его за благосклонность к ее семье.
– Есть небольшие рыбки, которые никуда не отходят от акулы, а когда она кормится, наслаждаются кусочками, вываливающимися из ее пасти.
Танико засмеялась:
– Это отвратительное сравнение, Кийоси-сан!
– Совсем нет. Говорят, что маленькие рыбки помогают акулам ориентироваться. Я надеюсь, что ваша семья окажется подобным же образом полезной нам.
В Одиннадцатом месяце Танико определила, что, как иногда называли это придворные дамы, она не одна. Она была поражена, и первой реакцией ее была радость. Танико не думала, что когда-либо захочет иметь ребенка после смерти дочери. Еще два месяца после того, как она окончательно убедилась в этом, она скрывала свое состояние от Кийоси. Она не знала, будет ли он рад или, наоборот, рассержен, когда узнает.
Однажды ночью он прикоснулся кончиками пальцев к ее голому животу:
– Я думаю, вы посещаете слишком много пиров и пьете слишком много саке. Кажется, вы значительно округлились в бедрах.
Танико улыбнулась, потом рассмеялась. Кийоси, улыбаясь, смотрел на нее. Наконец она сказала:
– Неужели вы не можете догадаться, почему мой живот стал полнее?
– Сказано, как и подобает настоящей деревенской девчонке. Да, я догадывался. Чувствовал, что вы изменились. О, Танико-сан, я рад. Я надеялся, что в один из дней вы сообщите мне эту новость.
– Вы рады? Почему? У вас уже есть много сыновей и дочерей.
Он улыбнулся:
– Мне хотелось наградить тебя особенным даром!
Она протянула ему руки, и они прижались друг к другу.
Объемные наряды, которые носили знатные женщины Хэйан Кё, помогли скрыть беременность до последнего момента. Танико была способна, как и хотела, сопровождать Кийоси в короткие путешествия, ходить на пиры и другие праздники, появляться иногда на публике одна. Врач, служивший Такаши во время войны и мира, наблюдавший за здоровьем Согамори уже более тридцати лет, осмотрел Танико и дал свои рекомендации, пообещав быть на месте, когда наступит время родов. Танико надеялась, что роды будут менее болезненными и продолжительными, чем первые.
Ее надежды осуществились. Она почувствовала первые схватки на рассвете четырнадцатого дня Пятого месяца Года Петуха. К середине утра врач Такаши и повитуха, вызванная им, были в комнате для родов особняка Шимы. Чуть после полудня Танико мучительно напряглась в последний раз, и повитуха вытащила ребенка из ее тела.
– Его будут звать Ацуи, – сказала Танико, когда врач показал ей мальчика.
Кийоси пришел к ней и ребенку на закате. Удивительно, но с ним был его отец. Сквозь панели комнаты для родов Танико слышала шум сопровождающих Согамори конных самураев. Риуичи был вне себя от радости и волнения. Присутствие Согамори наполнило дом так, будто сама гора Хиэй спустилась в город и ходит среди людей.
– Нас не может быть слишком много! – сказал он. – Мальчик Ацуи является Такаши и с материнской, и с отцовской сторон. Он научится военному искусству, но он также научится поэзии, музыке, каллиграфии и танцам. Он, не смущаясь, сможет предстать перед самим императором. – Согамори сурово взглянул на Танико: – Вы позаботитесь об этом! Пока он останется у вас. Для его образования будет предоставлено все.
Танико взглянула на стоящего рядом с отцом Кийоси. В присутствии Согамори молодой человек казался приниженным, юношей без собственной головы на плечах. Танико видела, что Кийоси может быть более мудрым из них двоих, но, как говорили многие, именно воля и сила Согамори обеспечили могущественность Такаши.
Она почувствовала холод от зловещего слова Согамори – «пока». Кийоси ободряюще улыбнулся ей. «Завтра, – подумала она, – он придет, и мы будем разговаривать, как всегда».
Глава 23
– Вы оскорбили меня…
Танико склонила голову:
– Я преступила все границы в разговоре с августейшим министром внутренних дел.
– Никто не смеет разговаривать так со мной!
– Прошу прощения.
– Я не понимаю! Мне необходимо, чтобы кто-нибудь напоминал мне, что мир по-прежнему смотрит на Такаши как на грубых мясников. Мы сами себя обманываем. Только вы, Танико-сан, из всех людей, которых я знаю, говорите мне все так, как происходит на самом деле, – Он сделал то, чего не позволял себе во время всех его предыдущих визитов, – передвинулся по полу поближе к ней и взял ее за руку.
Танико показалось, что ее рука оказалась рядом с огнем. Теплота разлилась от руки по всему телу. Она испытывала подобные ощущения, глядя на Кийоси, но никогда прежде они не были такими сильными. Она вздохнула от охватившего ее удовольствия.
– Вы ничего не хотите сказать мне сейчас? – прошептал он.
– Слова – это не единственный язык! – Она положила свою руку поверх его руки.
– Я только придвинулся к вам поближе; если это заставляет вас замолчать, значит, вы слишком легко сдаетесь…
– Слишком давно меня заставляли молчать подобным способом, Кийоси-сан! – Она положила голову ему на грудь.
Его руки нежно проникли под ее одежды. Уверенными движениями опытного мужчины его пальцы раздвинули множество слоев шелков, надетых на нее, и проникли в углубление ее жадного тела. Она растаяла от наслаждения и, подняв руку, принялась гладить его по щеке снова и снова, почти с безумной настойчивостью.
Они раздели друг друга, не снимая всех одежд, а отодвигая слои шелка, чтобы обнажить тела, как наполовину развернутый подарок. Танико на мгновение ощутила укол сожаления, подумав о Дзебу, но быстро сказала себе, как часто говорят самураи, что прошлое – это прошлое, а настоящее – это настоящее, что именно этого блестящего господина она отчаянно желала и не могла отказать себе в этом.
Его лицо в свете лампы было серьезным, он смотрел на нее не отрываясь, ноздри его раздувались, когда он делал глубокие вдохи. Всегда, до этого момента, она видела его в полном наряде придворного. Сейчас же впервые увидела и почувствовала его силу – мощную толстую шею, широкие квадратные плечи, сильные плоские мышцы груди. Она нежно погладила кончиками пальцев его руки. Это были крепкие руки фехтовальщика, сильные, как ствол дерева.
Это было тело человека, с детства тренированного, чтобы убивать. Он всегда был и всегда останется самураем, человеком, образ жизни которого заключается в смерти. Для такого человека, который встречается со смертью постоянно, моменты, подобные этому, должны были представлять огромную ценность. Каждый раз, оставаясь с женщиной, он должен был точно осознавать, что этот раз может оказаться последним, и знание этого должно было сообщать слиянию болезненную сладость, которую мог испытывать только самурай. С Кийоси она разделила эту остроту, эту мимолетность.
Этого прекрасного мужчину могут срезать, как полевой цветок, уже завтра. Содрогаясь от наслаждения, она отдалась ему.
Впервые в жизни Танико поняла, что значит проводить ночь за ночью с мужчиной, которого любишь. Дни проходили в сладостных наслаждениях, которых она не испытывала прежде. Казалось, что она прожила голодной всю жизнь и только сейчас узнала вкус хорошей пищи.
В одиночестве рассматривая свое тело, она увидела, что бедра и груди становятся круглее, полнее, хотя талия и ноги оставались стройными. У нее была фигура женщины, а не девушки. Зеркало говорило, что щеки ее здорового розового цвета, который, конечно, ей приходилось прятать под пудрой, когда она одевалась. Глаза ее сверкали, волосы были густыми и блестящими. Как далеко она ушла от похожего на призрак создания, постоянно взывающего к Амиде Будде, сидя в углу своей комнаты! Как далеко увел ее Кийоси! Она никогда не была более красивой!
Они начали путешествовать вместе. Кийоси брал ее с собой в поездки по улицам столицы и к близлежащим святыням. Осенью они несколько раз отправлялись в одну из загородных резиденций Такаши, где проводили все дни в поездках верхом и соколиной охоте. Они пересекли Внутреннее море от порта Хиого, которым Такаши фактически владели, до пролива Симоносеки, переходящего в Великое Западное море.
Так как она больше не была связана с дворцом и их отношения не приобрели официального статуса, Танико не имела возможности сопровождать Кийоси на крупные государственные пиры и праздники, в которых он часто принимал участие. Но всегда была рядом с ним на маленьких задушевных обедах и вечеринках, которые устраивали друг для друга его близкие друзья. Кийоси был центром круга знатных Молодых людей и придворных, которые писали стихи, покровительствовали скульпторам и художникам, раз говаривали, пили, играли на флейте, на кото, на лютне до рассвета и совершали продолжительные визиты для бесшабашных кутежей в сельские дома приятелей.
Танико нашла молодых людей клана Такаши блестящими, но эфемерными созданиями, которым грозит исчезновение. Несколько лет назад эти люди были бы вынуждены отправиться воевать, а не декламировать стихи или скакать за своими соколами, В один из дней война может снова прийти в Хэйан Кё, и многие из них падут. В своих стихотворениях самураи часто сравнивали себя с цветами вишни, прекрасными, но уносимыми прочь первым же сильным ветром. Танико находила такое сравнение удачным.
Она знала, что у Кийоси есть главная жена и две второстепенных, а также сыновья и дочери. В глазах общества это была семья, за которую отвечал Кийоси. Танико относилась к ней терпимо, надеясь, что к ней относятся так же. Они обладали Кийоси задолго до того, как она узнала его, и будут обладать им еще долго после того, как она потеряет его. Так или иначе, она потеряет его, в этом не было сомнений. Все радости, которые она узнала, длились не более мгновения. Цветы вишни. Она написала Кийоси стихотворение:
Кийоси стихотворение не понравилось, – Слишком тоскливо, – сказал он ей, – заострять внимание на хрупкости жизни. Это следует предоставить монахам.
Много ночей
Мы спали в объятиях друг друга, —
Но в годы, которые еще впереди,
Нам покажется, что их было слишком мало.
Что касается его самого, он намеревается жить вечно.
Согамори, его внушающий страх отец, одобрил выбор сына. Они несколько раз встречались на пирах в доме Такаши, и дородный канцлер всегда добродушно улыбался и ласково разговаривал с Танико.
Мы спали вместе,
И твои длинные черные волосы на рассвете были спутаны.
Мы останемся вместе,
Пока твои черные волосы не станут белыми.
Тетя Цогао сияла, а маленький Мунетоки в ужасе прятался и украдкой наблюдал за идущим по коридорам дома Шимы героем клана Такаши. Дядя Риуичи был вне себя от восторга и посылал радостные донесения господину Бокудену в Камакуру о том, как Танико своими чарами проникла в высшие круги Такаши. Бокуден в ответных письмах высоко оценивал Танико и мельком замечал, что Муратомо-но Хидейори растет верноподданным императора и не представляет опасности для общественного спокойствия.
«Он уже окончательно вырос, когда я встретила его пять лет назад, – подумала Танико, – даже если ему и было всего пятнадцать».
Ей удалось, будучи честной с Кийоси, оказывать помощь семье. Она объявила Кийоси о прямолинейных методах, которыми она постарается помогать семье Шима, и он с радостью снабжал ее информацией, а иногда и более осязаемыми дарами. Несколько раз он сообщил ей, где тайно будут разгружаться китайские суда, чтобы избежать встречи с налоговой службой императора. Хотя Такаши занимали высшие должности в стране, большая часть их богатства основывалась на умении улизнуть от уплаты налогов.
Кийоси забавляло то, что он помогает разбогатеть ветви его собственной семьи, которая всегда казалась ему более мелкой и бедной. Он убедил Согамори удвоить ежегодные выплаты, посылаемые на содержание Муратомо-но Хидейори в доме господина Бокудена. Пожалование рисовой земли без выплаты налогов свалилось на семью Шима как снег на голову.
Кийоси улыбнулся, когда она поблагодарила его за благосклонность к ее семье.
– Есть небольшие рыбки, которые никуда не отходят от акулы, а когда она кормится, наслаждаются кусочками, вываливающимися из ее пасти.
Танико засмеялась:
– Это отвратительное сравнение, Кийоси-сан!
– Совсем нет. Говорят, что маленькие рыбки помогают акулам ориентироваться. Я надеюсь, что ваша семья окажется подобным же образом полезной нам.
Из подголовной книги Шимы Танико:
«Это был хороший для меня год, но плохой для государства. Голод и болезни унесли много жизней и в столице, и в сельской местности. Каждый день повозки, доверху нагруженные телами умерших от голода и болезней, выезжают из ворот Расёмон к погребальным кострам. Людей грабят прямо на улицах днем. Толпы нищих окружают особняки богатых. У дома Шимы свой конвой, который появляется у дверей каждое утро, как стайка воробьев. Дядя Риуичи позволяет мне кормить их, так как считает, что я принесла семье счастье. Но я говорю нищим, чтобы они никому не рассказывали об этом, так как стайка сразу увеличится вдвое, и я вынуждена буду присоединиться к ним.
Такаши, видимо, не способны ничего поделать с этими все ухудшающими условиями, а возможно, и не пытаются этого сделать. Но они не позволяют критиковать себя. Около трехсот человек в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет, с коротко постриженными волосами и в красных плащах Такаши, патрулируют улицы. Стоит кому-нибудь прошептать слово против Такаши, как он сразу же оказывается в темнице в Рокухаре избитым до полусмерти. Несколько раз тела мужчин и женщин обнаруживали в реке Камо. Официально заявлялось, что они были убиты грабителями. Но часто несчастных последний раз видели живыми, когда их тащили в цитадель Такаши. В прошлые времена, когда люди жаловались, правители пытались изменить условия жизни. Такаши нашли более дешевый способ ответа на жалобы.
Хотя мой молодой господин желает, чтобы я была откровенна с ним, мы мало говорим о подобных вещах. Он знает о них. Часто он бывает взволнованным, разговаривая со мной, надолго замолкает. Когда мы обсуждаем государственные дела, он выплескивает свои страхи за будущее страны, ее страдания и несчастную жизнь людей. Но его отец ничего менять не хочет, и моему молодому господину остается только пытаться советовать ему. Я слышала, что приступы ярости Согамори стали более частыми и длятся дольше. Как раз два дня назад он разбил на кусочки пенную китайскую вазу, потому что Мотофуза, регент Фудзивара, выступил с критической речью на Великом Государственном Совете.
Я уступила моему молодому господину, потому что он знатен, силен, красив. Он обладает всем, что напрочь отсутствует у моего мужа и чем в больших количествах обладает только Дзебу. Я уступила, потому что жизнь коротка и я не могу пребывать все время в одиноких страданиях. Мне нужны объятия сильного мужчины. Я знаю, Амида Будда видит все и сочувствует мне. Но, Дзебу! Где ты?»
Десятый месяц, шестнадцатый день,Год Обезьяны.
В Одиннадцатом месяце Танико определила, что, как иногда называли это придворные дамы, она не одна. Она была поражена, и первой реакцией ее была радость. Танико не думала, что когда-либо захочет иметь ребенка после смерти дочери. Еще два месяца после того, как она окончательно убедилась в этом, она скрывала свое состояние от Кийоси. Она не знала, будет ли он рад или, наоборот, рассержен, когда узнает.
Однажды ночью он прикоснулся кончиками пальцев к ее голому животу:
– Я думаю, вы посещаете слишком много пиров и пьете слишком много саке. Кажется, вы значительно округлились в бедрах.
Танико улыбнулась, потом рассмеялась. Кийоси, улыбаясь, смотрел на нее. Наконец она сказала:
– Неужели вы не можете догадаться, почему мой живот стал полнее?
– Сказано, как и подобает настоящей деревенской девчонке. Да, я догадывался. Чувствовал, что вы изменились. О, Танико-сан, я рад. Я надеялся, что в один из дней вы сообщите мне эту новость.
– Вы рады? Почему? У вас уже есть много сыновей и дочерей.
Он улыбнулся:
– Мне хотелось наградить тебя особенным даром!
Она протянула ему руки, и они прижались друг к другу.
Объемные наряды, которые носили знатные женщины Хэйан Кё, помогли скрыть беременность до последнего момента. Танико была способна, как и хотела, сопровождать Кийоси в короткие путешествия, ходить на пиры и другие праздники, появляться иногда на публике одна. Врач, служивший Такаши во время войны и мира, наблюдавший за здоровьем Согамори уже более тридцати лет, осмотрел Танико и дал свои рекомендации, пообещав быть на месте, когда наступит время родов. Танико надеялась, что роды будут менее болезненными и продолжительными, чем первые.
Ее надежды осуществились. Она почувствовала первые схватки на рассвете четырнадцатого дня Пятого месяца Года Петуха. К середине утра врач Такаши и повитуха, вызванная им, были в комнате для родов особняка Шимы. Чуть после полудня Танико мучительно напряглась в последний раз, и повитуха вытащила ребенка из ее тела.
– Его будут звать Ацуи, – сказала Танико, когда врач показал ей мальчика.
Кийоси пришел к ней и ребенку на закате. Удивительно, но с ним был его отец. Сквозь панели комнаты для родов Танико слышала шум сопровождающих Согамори конных самураев. Риуичи был вне себя от радости и волнения. Присутствие Согамори наполнило дом так, будто сама гора Хиэй спустилась в город и ходит среди людей.
– Нас не может быть слишком много! – сказал он. – Мальчик Ацуи является Такаши и с материнской, и с отцовской сторон. Он научится военному искусству, но он также научится поэзии, музыке, каллиграфии и танцам. Он, не смущаясь, сможет предстать перед самим императором. – Согамори сурово взглянул на Танико: – Вы позаботитесь об этом! Пока он останется у вас. Для его образования будет предоставлено все.
Танико взглянула на стоящего рядом с отцом Кийоси. В присутствии Согамори молодой человек казался приниженным, юношей без собственной головы на плечах. Танико видела, что Кийоси может быть более мудрым из них двоих, но, как говорили многие, именно воля и сила Согамори обеспечили могущественность Такаши.
Она почувствовала холод от зловещего слова Согамори – «пока». Кийоси ободряюще улыбнулся ей. «Завтра, – подумала она, – он придет, и мы будем разговаривать, как всегда».
Глава 23
Ранней весной двадцать третьего года жизни Дзебу он и Моко расположились лагерем рядом с воротами Расёмон, ведущими в Хэйан Кё, с группой самураев, переодетых в торговцев шелком. Они были собраны оставшимися в живых вожаками Муратомо, чтобы попытаться спасти из Рокухары Муратомо-но Юкио, которому, по слухам, угрожала опасность быть убитым подозрительным Согамори.
– Мальчик служит постоянным позором Согамори, – сказал Сензо Сабуро, предводитель отряда Дзебу. – Он напоминает Согамори, что Такаши убили его отца и деда, его старших братьев. Тиран не сможет успокоиться, пока не уничтожит все – поколения Муратомо.
Как выяснилось, ни один из самураев не был раньше в Хэйан Кё, кроме Дзебу и Моко, и никто из них не видел Рокухару. После совета самураи согласились, что в город первым должен отправиться Дзебу, в качестве разведчика.
– Оденься воинствующим монахом-буддистом, сохеем, Дзебу, – сказал Сензо Сабуро. – Ступай в город и наведи справки о Юкио. Осмотри Рокухару и Доложи мне, как сильно она охраняется и как мы сможем освободить господина Юкио. И побрей свою голову, Дзебу. Только твои рыжие волосы вызывают подозрения. В мире достаточно высоких монахов и крестьян.
Пока Моко брил ему голову, Дзебу достал из потайного кармана свиток с подсчетом мечей.
– Я собрал уже девяносто девять мечей. Остался всего один.
– Шике, это твое собирание мечей – полное безумие!
– Да, очень глупое занятие. Но в один из моментов я поддался порыву и дал клятву. Когда я добуду еще один меч, смогу прекратить.
После нескольких часов блуждания по широким проспектам и более узким боковым улицам Хэйан Кё с нагинатой на плече Дзебу чувствовал разочарование. Ему было нелегко добиться хоть слова от людей на улице или в лавке, а те, с которыми он разговаривал, приходили в ужас от разговоров с незнакомцем. Стоило ему только упомянуть имя «Муратомо», и разговор резко прерывался. Молодые люди в красных одеждах, патрулирующие улицы города по призыву Согамори, держали в страхе всех. Несколько раз Дзебу встречался с группами этих людей и предусмотрительно, как и другие жители столицы, переходил на другую сторону улицы.
Никто ничего не сказал Дзебу о состоянии господина Юкио, где его содержат в Рокухаре, как хорошо охраняют, каковы силы самураев. Но Такаши были настолько непопулярными, что на его осторожные вопросы все отвечали не враждебностью, а простым предупреждением, что он сует нос в дела, которые лучше оставить в покое. Дзебу решил, что он сам осмотрит цитадель Такаши и доложит о возможной силе обороны. Это хоть как-то оправдает его поход в город.
Потом оказалось, что эта экспедиция одного человека в город сможет принести еще один результат. В самое темное время ночи неторопливо идущий в западном направлении к реке Камо Дзебу услышал игру на флейте. Кто-то играл в манере восточных провинций. Было что-то почти волшебное в чистом, нежном звуке, разносившемся в тихом ночном воздухе. Дзебу с благодарностью улыбнулся.
Он вступил на мост Годзо через реку Камо. Это был именно тот мост, по которому он впервые вошел в Хэйан Кё вместе с Танико. В безлунной тьме Дзебу едва различил три башни Рокухары на другой стороне реки.
Потом он увидел на мосту приближавшегося к нему флейтиста, Это был мужчина в зелено-желтом охотничьем костюме, с длинным мечом на поясе. Он был небольшого роста, стройный и выглядел очень молодо. Его длинные черные волосы, не связанные, свисали ниже плеч. Самурайского узла на голове не было, но меч был самурайским. Он действительно очень молод. Странно, что такой мальчик так поздно ходит по улицам!
Сражаться и, возможно, убить этого флейтиста только ради того, чтобы добыть последний меч, слишком стыдно. Но вооруженный человек на улицах Хэйан Кё мог занимать только сторону Такаши. Быть может, это один из молодых громил Согамори, сменившийся с дежурства и снявший красный плащ. Если так, настала пора научить его смирению.
Опустив нагинату с плеча, Дзебу встал наизготовку, загородив юноше проход по мосту.
– Ты очень хорошо играешь!
– Спасибо, сохей, – вежливо поблагодарил мальчик, слегка подняв брови при взгляде на длинное оружие в руках Дзебу. – Чем могу вам служить?
– Мне нужен твой меч. Отдай его мне, и я позволю тебе пройти.
Юноша медленно убрал флейту в футляр, вынул из-за пояса веер и щелчком раскрыл его. Он был белым с красным диском по центру. Что, черт возьми, он собирается с ним делать? Дзебу увидел, что мальчик был очень приятного вида, хотя глаза под высоким лбом были крупнее обычных, что придавало ему чуть женскую смазливость. Когда он улыбался, были видны немного выступающие вперед зубы.
– Мой меч – единственная ценная у меня вещь, сохей. Я нахожу невежливым с вашей стороны предположить, что я отдам его без боя.
– Не заставляй нападать на тебя, юноша. Ты намереваешься защищаться этим веером?
– Сохей, если вы хорошо подготовлены, то должны знать об искусстве владения боевым веером. Я буду использовать его, пока не возникнет необходимость в более сильном оружии. Всегда лучше использовать слишком мало силы, чем слишком много, вы не согласны?
Дзебу рассмеялся:
– Так молод и такой мудрец?
– Я размышлял над военными проблемами. Вы будете стоять и разговаривать или все-таки нападете на меня? – Юноша чуть согнулся, выставив перед собой этот нелепый веер.
«Очень хорошо, – подумал Дзебу. – Я постараюсь подчинить себе юношу, не причинив ему вреда». Размахивая нагинатой из стороны в сторону, он сделал несколько угрожающих шагов вперед. Внезапно он ударил нагинатой по ногам юноши в попытке сбить того с ног длинным древком. В самый последний момент юноша быстро отступил, и клинок нагинаты вонзился в перила моста. Дзебу освободил оружие и отскочил, стараясь вызвать атаку противника. Но как он сможет нападать, вооруженный только веером? Флейтист остался на месте, внимательно наблюдая за Дзебу.
Дзебу снова бросился вперед, размахнув нагинатой по широкой дуге, пытаясь не ранить юношу, а заставить его потерять равновесие, уклоняясь от удара. На этот раз юноша не стал отступать, а совершил неестественный прыжок вверх. Нагината Дзебу безвредно просвистела в пустом пространстве.
Дзебу считал себя самым быстрым фехтовальщиком из всех, с кем ему доводилось встречаться, кроме некоторых наставников зиндзя, с которыми он тренировался. Но прыжки этого юноши действительно ослепляли скоростью. Из положения полной неподвижности молодой человек мог перейти в движение настолько быстро, что это невозможно было уловить. Дзебу несколько раз атаковал места, где находился его противник мгновение назад, только для того, чтобы понять, что юноша находится уже в шести шагах от этого места.
Затем мальчик прорвался сквозь защиту и ударил Дзебу веером в лицо, ослепив его. Потом, сложив веер, ударил его твердыми ребрами по ладоням Дзебу. Боль была мучительна, Дзебу едва удержал в руках нагинату. Мальчик стучал веером по голове и лицу Дзебу, удары сыпались так быстро и неистово, что походили на стук клюва дятла о ствол дерева. Взревев, как рассерженный зверь, Дзебу с трудом оттолкнул юношу.
Получить поражение от мальчика, вооруженного только веером, было унизительно. Он должен победить его и забрать меч!
Нет, подумал Дзебу. Почему он должен победить этого юношу? Его противник был превосходным, он сам был хорош. Они братья по военному искусству. Не имеет значения, кто из них победит!
Удовлетворенный, что теперь он дерется только ради получения удовольствия от собственного мастерства, Дзебу обнаружил, что все получается значительно лучше. Он заставил юношу отступать. Он прижал его к перилам моста. Он взглянул в большие глаза противника и увидел в них легкое изумление, а еще глубже – Сущность, смотрящую на него.
Юноша вскочил на перила и встал там, балансируя на пальцах босых ног. Он смеялся. Дзебу рубанул по его лодыжкам, и юноша подпрыгнул, заставив клинок просвистеть под ним. Приземлился и, танцуя, стал удаляться от Дзебу, отбивая его удары раскрытым веером. Его подвижность вызывала благоговейный ужас. Дзебу вспомнил о демоне Расёмон и вдруг засомневался, не сражается ли он с духом.
Достаточно, подумал Дзебу, перестав сражаться и опустив нагинату. Он улыбнулся, а потом громко захохотал. Стоял на мосту и ревел от хохота и наслаждения.
– Ты лучший противник, с которым мне довелось встречаться. Лучший! Кто ты?
С улыбкой, даже не запыхавшись, юноша легко спрыгнул с перил, с показной аккуратностью сложил веер и сунул за зеленый пояс.
– Кто ты? – снова спросил Дзебу.
– Самураи спрашивают своих противников, кто они, перед боем, вы делаете это после. Я с самого начала знал, что вы – Дзебу, шике зиндзя.
– Откуда ты меня знаешь?
– Многие годы я слышал легенды об огромном монахе, который ходит по стране, нападает на самураев и забирает их мечи. Говорят, что у него рыжие волосы. Ваша голова выбрита, видимо, вы считаете это маскировкой. Сколько мечей в вашей коллекции сейчас, Дзебу?
– Девяносто девять. Я поклялся собрать сотню! Твой должен был стать последним. Но встреча с тобой значит для меня значительно больше, чем добыча еще одного меча.
– Я рад этому! Вы сражались рядом с моими отцом и братьями. Я хочу быть вашим другом.
– Кто вы?
– Муратомо-но Юкио.
Дзебу упал на колени и прижал лоб к деревянному настилу моста:
– Я искал вас!
– Искали? Я только сегодня ночью убежал из Рокухары.
– И остановились драться со мной? А если бы Такаши гнались за вами? Нужно было просто отдать мне меч и спешить дальше.
Юкио рассмеялся:
– Я не мог упустить шанс узнать результат состязания с великим Дзебу.
– Где вы научились так пользоваться веером? Я слышал, что вы получили образование в буддистском монастыре.
– Боевым искусствам меня обучали тешу. Каждую ночь я убегал из монастыря и тренировался с ними.
– Тешу?
– Маленькие создания, наполовину люди, наполовину птицы, живущие в горах. Очень искусные в обращении с любыми типами оружия, включая боевой веер и чайник.
– Вы ожидаете, что я поверю в это? Юкио захохотал.
– Монахи на горе Хиэй поверили. Монахи обычно очень суеверны.
– Только не монахи зиндзя, – сказал Дзебу. – Господин Юкио, я состою в отряде союзников вашей семьи, прибывших сюда в надежде вызволить вас от Согамори, прежде чем он причинит вам вред. Мы стоим лагерем за границей города, у Расёмон. Я очень рад, что вы спаслись, но нам необходимо покинуть город немедленно. После схватки с вами я убедился, что вы достойны возглавить клан Муратомо.
– Главой клана Муратомо является мой старший брат Хидейори, – сказал Юкио. – Он в изгнании, в Камакуре, но выступит в нужное время.
– Мальчик служит постоянным позором Согамори, – сказал Сензо Сабуро, предводитель отряда Дзебу. – Он напоминает Согамори, что Такаши убили его отца и деда, его старших братьев. Тиран не сможет успокоиться, пока не уничтожит все – поколения Муратомо.
Как выяснилось, ни один из самураев не был раньше в Хэйан Кё, кроме Дзебу и Моко, и никто из них не видел Рокухару. После совета самураи согласились, что в город первым должен отправиться Дзебу, в качестве разведчика.
– Оденься воинствующим монахом-буддистом, сохеем, Дзебу, – сказал Сензо Сабуро. – Ступай в город и наведи справки о Юкио. Осмотри Рокухару и Доложи мне, как сильно она охраняется и как мы сможем освободить господина Юкио. И побрей свою голову, Дзебу. Только твои рыжие волосы вызывают подозрения. В мире достаточно высоких монахов и крестьян.
Пока Моко брил ему голову, Дзебу достал из потайного кармана свиток с подсчетом мечей.
– Я собрал уже девяносто девять мечей. Остался всего один.
– Шике, это твое собирание мечей – полное безумие!
– Да, очень глупое занятие. Но в один из моментов я поддался порыву и дал клятву. Когда я добуду еще один меч, смогу прекратить.
После нескольких часов блуждания по широким проспектам и более узким боковым улицам Хэйан Кё с нагинатой на плече Дзебу чувствовал разочарование. Ему было нелегко добиться хоть слова от людей на улице или в лавке, а те, с которыми он разговаривал, приходили в ужас от разговоров с незнакомцем. Стоило ему только упомянуть имя «Муратомо», и разговор резко прерывался. Молодые люди в красных одеждах, патрулирующие улицы города по призыву Согамори, держали в страхе всех. Несколько раз Дзебу встречался с группами этих людей и предусмотрительно, как и другие жители столицы, переходил на другую сторону улицы.
Никто ничего не сказал Дзебу о состоянии господина Юкио, где его содержат в Рокухаре, как хорошо охраняют, каковы силы самураев. Но Такаши были настолько непопулярными, что на его осторожные вопросы все отвечали не враждебностью, а простым предупреждением, что он сует нос в дела, которые лучше оставить в покое. Дзебу решил, что он сам осмотрит цитадель Такаши и доложит о возможной силе обороны. Это хоть как-то оправдает его поход в город.
Потом оказалось, что эта экспедиция одного человека в город сможет принести еще один результат. В самое темное время ночи неторопливо идущий в западном направлении к реке Камо Дзебу услышал игру на флейте. Кто-то играл в манере восточных провинций. Было что-то почти волшебное в чистом, нежном звуке, разносившемся в тихом ночном воздухе. Дзебу с благодарностью улыбнулся.
Он вступил на мост Годзо через реку Камо. Это был именно тот мост, по которому он впервые вошел в Хэйан Кё вместе с Танико. В безлунной тьме Дзебу едва различил три башни Рокухары на другой стороне реки.
Потом он увидел на мосту приближавшегося к нему флейтиста, Это был мужчина в зелено-желтом охотничьем костюме, с длинным мечом на поясе. Он был небольшого роста, стройный и выглядел очень молодо. Его длинные черные волосы, не связанные, свисали ниже плеч. Самурайского узла на голове не было, но меч был самурайским. Он действительно очень молод. Странно, что такой мальчик так поздно ходит по улицам!
Сражаться и, возможно, убить этого флейтиста только ради того, чтобы добыть последний меч, слишком стыдно. Но вооруженный человек на улицах Хэйан Кё мог занимать только сторону Такаши. Быть может, это один из молодых громил Согамори, сменившийся с дежурства и снявший красный плащ. Если так, настала пора научить его смирению.
Опустив нагинату с плеча, Дзебу встал наизготовку, загородив юноше проход по мосту.
– Ты очень хорошо играешь!
– Спасибо, сохей, – вежливо поблагодарил мальчик, слегка подняв брови при взгляде на длинное оружие в руках Дзебу. – Чем могу вам служить?
– Мне нужен твой меч. Отдай его мне, и я позволю тебе пройти.
Юноша медленно убрал флейту в футляр, вынул из-за пояса веер и щелчком раскрыл его. Он был белым с красным диском по центру. Что, черт возьми, он собирается с ним делать? Дзебу увидел, что мальчик был очень приятного вида, хотя глаза под высоким лбом были крупнее обычных, что придавало ему чуть женскую смазливость. Когда он улыбался, были видны немного выступающие вперед зубы.
– Мой меч – единственная ценная у меня вещь, сохей. Я нахожу невежливым с вашей стороны предположить, что я отдам его без боя.
– Не заставляй нападать на тебя, юноша. Ты намереваешься защищаться этим веером?
– Сохей, если вы хорошо подготовлены, то должны знать об искусстве владения боевым веером. Я буду использовать его, пока не возникнет необходимость в более сильном оружии. Всегда лучше использовать слишком мало силы, чем слишком много, вы не согласны?
Дзебу рассмеялся:
– Так молод и такой мудрец?
– Я размышлял над военными проблемами. Вы будете стоять и разговаривать или все-таки нападете на меня? – Юноша чуть согнулся, выставив перед собой этот нелепый веер.
«Очень хорошо, – подумал Дзебу. – Я постараюсь подчинить себе юношу, не причинив ему вреда». Размахивая нагинатой из стороны в сторону, он сделал несколько угрожающих шагов вперед. Внезапно он ударил нагинатой по ногам юноши в попытке сбить того с ног длинным древком. В самый последний момент юноша быстро отступил, и клинок нагинаты вонзился в перила моста. Дзебу освободил оружие и отскочил, стараясь вызвать атаку противника. Но как он сможет нападать, вооруженный только веером? Флейтист остался на месте, внимательно наблюдая за Дзебу.
Дзебу снова бросился вперед, размахнув нагинатой по широкой дуге, пытаясь не ранить юношу, а заставить его потерять равновесие, уклоняясь от удара. На этот раз юноша не стал отступать, а совершил неестественный прыжок вверх. Нагината Дзебу безвредно просвистела в пустом пространстве.
Дзебу считал себя самым быстрым фехтовальщиком из всех, с кем ему доводилось встречаться, кроме некоторых наставников зиндзя, с которыми он тренировался. Но прыжки этого юноши действительно ослепляли скоростью. Из положения полной неподвижности молодой человек мог перейти в движение настолько быстро, что это невозможно было уловить. Дзебу несколько раз атаковал места, где находился его противник мгновение назад, только для того, чтобы понять, что юноша находится уже в шести шагах от этого места.
Затем мальчик прорвался сквозь защиту и ударил Дзебу веером в лицо, ослепив его. Потом, сложив веер, ударил его твердыми ребрами по ладоням Дзебу. Боль была мучительна, Дзебу едва удержал в руках нагинату. Мальчик стучал веером по голове и лицу Дзебу, удары сыпались так быстро и неистово, что походили на стук клюва дятла о ствол дерева. Взревев, как рассерженный зверь, Дзебу с трудом оттолкнул юношу.
Получить поражение от мальчика, вооруженного только веером, было унизительно. Он должен победить его и забрать меч!
Нет, подумал Дзебу. Почему он должен победить этого юношу? Его противник был превосходным, он сам был хорош. Они братья по военному искусству. Не имеет значения, кто из них победит!
Удовлетворенный, что теперь он дерется только ради получения удовольствия от собственного мастерства, Дзебу обнаружил, что все получается значительно лучше. Он заставил юношу отступать. Он прижал его к перилам моста. Он взглянул в большие глаза противника и увидел в них легкое изумление, а еще глубже – Сущность, смотрящую на него.
Юноша вскочил на перила и встал там, балансируя на пальцах босых ног. Он смеялся. Дзебу рубанул по его лодыжкам, и юноша подпрыгнул, заставив клинок просвистеть под ним. Приземлился и, танцуя, стал удаляться от Дзебу, отбивая его удары раскрытым веером. Его подвижность вызывала благоговейный ужас. Дзебу вспомнил о демоне Расёмон и вдруг засомневался, не сражается ли он с духом.
Достаточно, подумал Дзебу, перестав сражаться и опустив нагинату. Он улыбнулся, а потом громко захохотал. Стоял на мосту и ревел от хохота и наслаждения.
– Ты лучший противник, с которым мне довелось встречаться. Лучший! Кто ты?
С улыбкой, даже не запыхавшись, юноша легко спрыгнул с перил, с показной аккуратностью сложил веер и сунул за зеленый пояс.
– Кто ты? – снова спросил Дзебу.
– Самураи спрашивают своих противников, кто они, перед боем, вы делаете это после. Я с самого начала знал, что вы – Дзебу, шике зиндзя.
– Откуда ты меня знаешь?
– Многие годы я слышал легенды об огромном монахе, который ходит по стране, нападает на самураев и забирает их мечи. Говорят, что у него рыжие волосы. Ваша голова выбрита, видимо, вы считаете это маскировкой. Сколько мечей в вашей коллекции сейчас, Дзебу?
– Девяносто девять. Я поклялся собрать сотню! Твой должен был стать последним. Но встреча с тобой значит для меня значительно больше, чем добыча еще одного меча.
– Я рад этому! Вы сражались рядом с моими отцом и братьями. Я хочу быть вашим другом.
– Кто вы?
– Муратомо-но Юкио.
Дзебу упал на колени и прижал лоб к деревянному настилу моста:
– Я искал вас!
– Искали? Я только сегодня ночью убежал из Рокухары.
– И остановились драться со мной? А если бы Такаши гнались за вами? Нужно было просто отдать мне меч и спешить дальше.
Юкио рассмеялся:
– Я не мог упустить шанс узнать результат состязания с великим Дзебу.
– Где вы научились так пользоваться веером? Я слышал, что вы получили образование в буддистском монастыре.
– Боевым искусствам меня обучали тешу. Каждую ночь я убегал из монастыря и тренировался с ними.
– Тешу?
– Маленькие создания, наполовину люди, наполовину птицы, живущие в горах. Очень искусные в обращении с любыми типами оружия, включая боевой веер и чайник.
– Вы ожидаете, что я поверю в это? Юкио захохотал.
– Монахи на горе Хиэй поверили. Монахи обычно очень суеверны.
– Только не монахи зиндзя, – сказал Дзебу. – Господин Юкио, я состою в отряде союзников вашей семьи, прибывших сюда в надежде вызволить вас от Согамори, прежде чем он причинит вам вред. Мы стоим лагерем за границей города, у Расёмон. Я очень рад, что вы спаслись, но нам необходимо покинуть город немедленно. После схватки с вами я убедился, что вы достойны возглавить клан Муратомо.
– Главой клана Муратомо является мой старший брат Хидейори, – сказал Юкио. – Он в изгнании, в Камакуре, но выступит в нужное время.