Ши Роберт. Монах: время драконов

   – Меч – это Сущность, разрезающая плоть и время, проникая в понимание.
   Тайтаро встал и поднял вверх руки:
   – Добро пожаловать, новый брат, в Орден зиндзя!
   Внезапно храм, всегда такой торжественный и тихий, огласился невероятным шумом. Монахи в серых одеждах сбросили капюшоны, обнажив головы, и закричали в честь Дзебу. Нарушив ряды, они окружили его, прикасаясь к нему, сжимая руки, хлопая по плечу, обнимая. Многие открыто плакали. Гордость и радость вознесли его вверх, как ветер возносит змея. Он стал зиндзя. Над головами монахов он уже мог видеть полный диск солнца в обрамлении дверей храма.
   Потом он вспомнил. Вейчо и Фудо стояли чуть в стороне от толпы, улыбаясь ему, как и все остальные.
   Дзебу вырвался из толпы доброжелателей и поднял вверх руку:
   – Подождите! Отец-настоятель, я разоблачил этих двух перед вами. Требую от вас правосудия!
   Тайтаро рассмеялся:
   – Я присуждаю им звание превосходных актеров. Испытание братьями Ордена является вершиной церемонии, которую должен пройти испытуемый, чтобы стать зиндзя.
   – Нам выпала тяжелая задача, – сказал Фудо. – Наше повиновение Ордену заключается в кажущемся неповиновении.
   – Наш успех заключается в неудаче, – произнес Вейчо с болью во взгляде. – Если мы окажемся достаточно искусными, чтобы обмануть испытуемого, именно на нас возлагается обязанность убить его.
   Дзебу хотел спросить, приходилось ли им убивать. Он попытался вспомнить, заканчивалось ли посвящение во время его пребывания в храме загадочным исчезновением испытуемого. Он смог вспомнить только пять обрядов посвящения, и никогда после них он не видел испытуемых.
   Тайтаро, будто предчувствуя его вопрос, произнес:
   – После обряда вновь посвященный монах немедленно отсылается из храма. Ученики не могут знать, что с ним стало. Таким образом, они не могут быть уверены, закончилось ли посвящение рождением нового брата или смертью испытуемого.
   – Я тоже буду отослан?
   – Да. Сейчас мы пройдем в мою келью, и я скажу, куда ты будешь послан. – Тайтаро улыбнулся. – После этого у тебя останется время, чтобы попрощаться.
   Жилище монахов было выстроено из кипарисовых брусьев, с кровлей из дранки, со стенами из бумаги и бамбука. Оно было скрыто от стоящего на берегу моря утеса, на котором возвышался сам храм. За жилищем располагались конюшни.
   Дзебу поднялся по ступеням и вошел в одноэтажное здание. Подстилки, на которых спали монахи, были скатаны к стенам. Ширма, ограждающая место настоятеля в северо-западном углу, закрыта. Тайтаро ждал его там, чуть отодвинув ширму и знаком приглашая войти.
   Келья Тайтаро была пуста, если не считать темно-коричневой вазы на низком некрашеном столике в одном из углов. В ней стоял темно-красный цветок пиона с двумя ветками ивы. Ширма на восточной стороне комнаты была открыта, представляя взору сосновый лес, растущий на склоне горы.
   На шее Тайтаро был все еще повязан белый шнур, соответствующий его сану. Он медленно снял его и аккуратно положил на стол перед вазой. Его темные усталые глаза прожигали Дзебу, и он понял, что Тайтаро, должно быть, не спал всю предыдущую ночь. Тайтаро открыл Дзебу свои объятия, и они застыли молча. Дзебу первый разомкнул их, мозг его был занят невысказанным вопросом: «Что сейчас думает обо мне мой отец?»
   Но первым вопрос задал Тайтаро:
   – Скажи мне, Дзебу, следовало ли мне сделать обряд более легким для тебя?
   Дзебу был потрясен:
   – Стыд пожирал бы меня вечно, если бы я посмел подумать, что ты сделал нечто такое!
   Тайтаро улыбнулся. Дзебу показалось, что он испытал облегчение.
   – Обряд был для тебя не более мучительным, чем для любого из зиндзя. Но не в нашей власти сделать посвящение более суровым, чем грядущая жизнь. Для тебя как и для всех нас, самое худшее впереди.
   Дзебу вспомнил слова, которые его приемный отец произнес, когда он, испытуемый, лежал в каменном гробу: «Зиндзя – дьяволы».
   – Мы можем поговорить об Откровении Высшей Силы? – спросил он.
   – Разговорами об этом мы не приобретем ничего, но можем многое потерять. Ты должен обдумать его, прожить его только для себя, в молчании.
   – Тогда скажи мне, Отец. Что я должен сделать для Ордена? Какую задачу поставит он мне?
   Тайтаро хмыкнул:
   – Задач значительно больше, чем зиндзя, чтобы их выполнить. Ты отправишься в Камакуру, небольшой город на северо-западном побережье Хонсю. Будешь служить Шима, очень влиятельному семейству, стоящему во главе Камакуры. Они являются ветвью клана Такаши.
   – Такаши, – сказал Дзебу. – Род Красного Дракона.
   – Да. Несмотря на то что в твоем видении был Белый Дракон Муратомо, первым твоим заданием будет служба его главному врагу – Такаши.
   Во время своего обучения Дзебу изучил вражду между двумя могучими кланами самураев, но сейчас, после смерти и возрождения через обряд посвящения, все казалось ему отдаленным.
   – Сенсей, расскажи мне снова, почему Такаши и Муратомо стали злейшими врагами?
   Тайтаро напомнил историю:
   – В давние времена у императоров было много жен и много сыновей. Императорская семья разрослась настолько, что стала непосильным бременем для народа. Было решено обрубить некоторые ветви, дать им новые имена, земли и предоставить самим заботиться о себе. Потомки императора Камму, который построил Хэйан Кё, стали называться Такаши. Своим символом они избрали Красного Дракона. Потомки императора Сейва получили имя Муратомо, их гербом стал Белый Дракон. Получив независимость от трона, вновь испеченные семейства утратили вежливые, утонченные манеры императорского двора, стали грубыми и самонадеянными. Они взяли в руки оружие, чтобы защитить свои земли от приграничных варваров и других землевладельцев, домогающихся их имущества. Они вооружили своих слуг, которые стали известны как самураи. В это время армия императора сократилась до нескольких утонченно наряженных льстецов, которые не имели ни возможности, ни желания воевать. Таким образом, когда предстояли жестокие битвы, когда землевладельцы восставали против трона, когда волосатые айну атаковали с севера, когда пираты сделали Внутреннее море невозможным для судоходства, Сын Небес взывал к помощи своих родственников – Такаши и Муратомо. Вооруженные кланы стали известны как «зубы и когти короны», и их армии самураев становились все крупнее. Разумеется, два семейства стали соперниками, стараясь превзойти друг друга, стремясь к славе и завоеваниям. Так же неизбежно они были вовлечены в интриги вокруг императора. Всегда существовали фракции, борющиеся за место рядом с троном, которые, потерпев поражение в политической игре, иногда пытались одержать верх силой, с помощью самураев. Само собой разумеется, если Муратомо занимали одну из сторон, Такаши поддерживали противоположную.
   Соперничество между Такаши и Муратомо переросло в кровавую вражду четыре года назад, когда брат императора поднял бунт, стремясь завладеть престолом. Глава клана Муратомо выступил в защиту претендента, создав цитадель во дворце Хэйан Кё и призывая к себе подкрепление.
   Один из видных членов семейства Муратомо сохранил преданность занимающему трон Сыну Небес. Это был Домей, начальник дворцовой стражи. Он принес клятву защищать императора и считал притязания мятежного брата незаконными. Домей был сыном главы клана Муратомо, таким образом, это решение ставило его в мучительное положение борьбы с собственным отцом.
   Такаши также приняли сторону императора. Главой Такаши был Согамори, коварный, кровожадный и честолюбивый воин. Увидев, что большинство Муратомо поддерживают претендента, Согамори нашел в этом возможность разгромить враждебный клан, вступив с ним в войну. Таким образом, несчастный Домей вынужден был сражаться рядом с врагами своего клана. Домей был прославленным, смелым воином. Несмотря на затруднительность своего положения, он повел дворцовую стражу и временных союзников из клана Такаши в ночную атаку на цитадель мятежников. Он сжег ее дотла и захватил в плен собственного отца.
   Победоносному императору теперь предстояло решить, что делать с главарями восстания. С момента воцарения на Священных Островах много веков назад мягких нравов, предписанных Буддой, свершилось всего несколько казней. Тем из мятежников, которые смогли пережить схватку, при нормальном ходе событий грозило, как худшее из наказаний, изгнание. Смертной казнью наказывались только простолюдины, и только в том случае, если они признавались виновными в убийстве или крупной краже. Сейчас же Согамори потряс столицу, потребовав смертной казни для всех захваченных главарей мятежников.
   У Согамори был близкий к трону союзник, князь Сасаки-но Хоригава, советник императора. На императорском совете князь Хоригава настоял на смертной казни. В конце концов Сын Небес объявил о более чем семидесяти смертных казнях. Более того, он приказал Домею обезглавить своего отца, главу клана Муратомо.
   В конечном счете другой родственник Муратомо вызвался произвести казнь, потом покончил с собой, вскрыв себе живот.
   – Какая, должно быть, болезненная смерть, – сказал Дзебу. – Почему кто-то может совершить это над собой умышленно?
   – Это новый обычай среди самураев, – сказал Тайтаро, – Они убивают себя, чтобы стереть пятна со своей чести. Но не желают, чтобы говорили, будто они покончили жизнь самоубийством из-за недостатка храбрости, поэтому подвергают себя самой мучительной из всех мыслимых смертей.
   Вместо того чтобы наградить Домея за преданность, Сын Небес с того времени перестал его замечать, негодуя за его отказ казнить отца. Такаши, с другой стороны, получили благосклонность императора и вознеслись на новые вершины. Согамори, предводитель Такаши, стал министром Левых, одним из главных советников императора.
   Домей, все еще начальник дворцовой стражи, стал главой клана Муратомо. Он кипел от ненависти к тем, кто подстроил смерть его отца и разрушил надежды его самого. По всей стране возникали стычки между сторонниками Такаши и Муратомо по любому малейшему поводу.
   – Именно в этот котел я собираюсь бросить тебя, – усмехнулся Тайтаро. – Служить семейству Шима из Камакуры.
   – Что я буду делать?
   – Господин Шима-но Бокуден, глава рода Шима, посылает свою дочь Танико в Хэйан Кё, чтобы выдать ее замуж за очень важную персону. Ты будешь сопровождать Шиму-но Танико в Хэйан Кё на ее свадьбу. Ты проведешь группу по дороге Токайдо от Камакуры до столицы.
   Дзебу восторженно улыбнулся:
   – Хэйан Кё! Я слышал о нем с детства. Самый великолепный город во всей стране. И скоро я его увижу. И знаменитую дорогу Токайдо…
   Тайтаро пожал плечами:
   – Надеюсь, ты не будешь разочарован. Если бы мы жили раньше, ты увидел бы Хэйан Кё во всей красе. Сейчас город рушится и кишит дерущимися самураями. Что касается Токайдо, большая часть территории, по которой проходит дорога, занята Муратомо. А девушка Танико – родственница Такаши. Более того, ее будущий муж – князь Сасаки-но Хоригава.
   – Тот, кто настоял на казни Муратомо?
   – Да. Муратомо ненавидят его еще больше, чем своих врагов Такаши. – Тайтаро встал. – Князь Хоригава вышел из столичной семьи с древним именем, но малым достатком. Имя Шима значительно ниже по происхождению, но они очень богаты и честолюбивы. Обе стороны считают такой союз полезным.
   Тайтаро и Дзебу вышли из жилища монахов. Тайтаро продолжил:
   – Но господин Бокуден, отец Танико, один из самых скупых людей на Священных Островах. Отметь для себя тот факт, что он согласен заплатить всего за одного вновь посвященного зиндзя, чтобы тот сопровождал его дочь на всем пути через вражескую территорию. Что касается Хоригавы, он кровожаден и вероломен и уже довел до смерти двух жен. А Танико – капризная девочка тринадцати лет. Она никогда не встречалась с Хоригавой и, по моим сведениям, отчаянно сопротивляется этому браку. Она сопротивлялась бы еще сильнее, если бы встретилась с ним. Ты окажешься в самом центре очень интересной ситуации.
   Потом Дзебу оказался один на краю утеса, храм был у него за спиной, его острая крыша низко распласталась над скалой, как крылья гигантской птицы. Морской ветер дул ему в лицо, восходящее солнце согревало спину. Ниже, с регулярностью ударов сердца, на берег накатывались волны с белыми гребнями, принося непонятные вести из земли его отца.
   Женская половина Храма Водной Птицы располагалась дальше от утеса, к северо-востоку от храма, на соответствующем приличиям расстоянии от жилища монахов. Расстояние ничего не меняло, так как в правилах поведения зиндзя не было ничего, что мешало бы мужчинам посещать женскую половину, когда бы они этого ни пожелали. В последние два года Дзебу вместе с другими монахами не раз пробирался туда ночью. Эти визиты обставлялись с нарочитой скрытностью, а на самом деле прощались Орденом.
   Как приличествовало жене отца-настоятеля, мать Дзебу Ниосан занимала самую большую спальню в восточной стороне женской половины, с видом на восходящее солнце и монастырский сад. Удивительно, но в доме не было других женщин, или так показалось Дзебу, когда он вошел. Ниосан сидела к нему спиной, наблюдая за плывущим над низкими, изогнутыми ветром соснами красным солнечным диском. Поющая доска, установленная в полу, чтобы предупреждать настоятеля и его жену о присутствии постороннего, скрипнула под ногой вошедшего Дзебу. Спина Ниосан напряглась.
   – Матушка!
   Ниосан обернулась, глядя на него с радостью и страданием, быстро поднялась на ноги:
   – Я ждала! Ждала так долго! Это была одна из двух самых длинных ночей в моей жизни!
   Дзебу не нужно было объяснять, какой была первая.
   Они обнялись, она заплакала, прижавшись к нему.
   – Сын мой, единственный мой сын! Я умерла для тебя тысячью смертей. Всю последнюю ночь и неделю перед ней, когда твой отец сказал, что пришло время твоего посвящения…
   Они сели лицом друг к другу. Матери Дзебу не было еще сорока, но лицо ее было морщинистым и усталым, хотя глаза сияли теперь спокойствием, когда она узнала, что сын пережил обряд зиндзя. Она носила скромную одежду простолюдинки, как и все остальные связанные с монастырем женщины. Рядом стояли горшок с горячей жидкой рисовой кашей, чашка с маринованными овощами и корзинка с лепешками. Она подала ему лепешку. Улыбаясь, он взял ее и съел в два глотка. Лепешка была сочной и все еще теплой. Она подала ему еще одну и наполнила маленькую чашку рисовой кашей. Исключая лепешки, это был обычный завтрак зиндзя.
   – Это действительно было опасно? Ты мог умереть?
   Дзебу решил поберечь ее и не говорить правду, но вместо этого произнес:
   – Да.
   Когда на ее глаза навернулись слезы, он добавил:
   – Матушка! Я – зиндзя! Зиндзя посвятили себя смерти. Ты должна помнить, что я могу умереть в любое мгновенье. Быть может, лучше думать обо мне как о ком-то уже умершем.
   Ниосан вытерла слезы рукавом и покачала головой:
   – Странно. Твой отец так же говорил мне. Когда я твердила ему, что боюсь потерять его, он произносил: «Думай обо мне как о ком-то уже умершем. Я обречен и жду своего палача».
   – Тайтаро-сенсей сказал, что немедленно отсылает меня, матушка.
   – Он сообщил мне. И я могу никогда не увидеть тебя. Но я благодарна за те годы, что провела с тобой, несмотря на то что знаю – ты обречен, как и твой отец.
   – Жить – значит, быть обреченным.
   Ниосан рассмеялась:
   – О! Посвящение в зиндзя сделало моего сына мудрецом. Он полон изречений, которые гудят, как пустая колода в храме!
   Дзебу присоединился к ее смеху:
   – Ты права, матушка. Высказывания мои пусты. Я ничего не знаю.
   – Разве можно ожидать, что ты что-то знаешь, мальчик семнадцати лет? Ты немного узнаешь жизнь, если проживешь так долго, как я. Я была дочерью крестьянина и стала, едва выйдя из детства, женой величественного заморского великана, усыпанного драгоценностями. А твой приемный отец, Тайтаро, он тоже странный и чудесный человек. Он любил меня, и я была счастлива с ним. Я не так стара. Я старше тебя вдвое, но все еще достаточно молода, чтобы иметь детей. Однако то, что монахи называют кармой, распорядилось так, что Тайтаро-сенсей не должен становиться отцом. Ты всегда будешь моим единственным сыном. Моим великолепным рыжеволосым, сероглазым сыном-великаном. Живи долго, Дзебу! – Она взяла его руки и сжала. – Живи долго, долго, долго. Люби. Женись. Стань отцом. Не позволяй зиндзя уничтожить себя, когда ты только что перестал быть ребенком. Ты не только зиндзя, которого можно использовать и выбросить, как серое одеяние. Ты Дзебу. Человек.

Глава 3

   Над воротами особняка Шимы хлопало и переливалось в чистом осеннем воздухе знамя Такаши с Красным Драконом. Двое слуг, вооруженных длинными нагинатами, бездельничали по обеим сторонам от входа. Когда Дзебу показал им письмо Тайтаро господину Бокудену, они крикнули об этом на другую сторону, и огромные деревянные ворота, усиленные шипами и стальными полосами, распахнулись.
   Дзебу прошел через двор, хрустя деревянными сандалиями по белому гравию. Он все еще странно чувствовал себя, ощущая твердую землю после стольких дней, проведенных на корабельной палубе. Он был рад покинуть торговое судно, перевезшее его через Внутреннее море и доставившее вдоль восточного побережья Хонсю до Камакуры. Натренированный в любых ситуациях сохранять спокойствие и созерцательность, Дзебу нашел путешествие крайне скучным.
   Капюшон он оставил наброшенным на голову. Юноша ненавидел удивленные взгляды посторонних, обращенные на его рыжие волосы. Второе его одеяние было сложено и служило поясом. Короткий меч зиндзя висел на боку в деревянных ножнах, маленький лук и колчан были закинуты на плечо. Приближаясь к главному дому поместья Шимы, Дзебу тронул вышитую на груди иву.
   Дворецкий в сером шелковом кимоно встретил Дзебу, ввел его в главный дом и провел через несколько закрытых ширмами затененных коридоров. Наконец слуга отодвинул ширму, объявил о его приходе и жестом пригласил войти.
   Господин Бокуден, глава клана Шима, был маленьким лысым мужчиной с лицом, испещренным глубокими морщинами, с узенькими усами. Одетый в расшитое золотом зеленое кимоно, он сидел за низким резным столиком из черного дерева, который, как понял Дзебу, был за высокую плату привезен из Китая. Господин Бокуден вел подсчеты на свитке, пользуясь кисточкой и тушью. Одна из стен была частично открыта, чтобы в крошечное помещение проникал солнечный свет.
   Дзебу сразу же почувствовал неприязнь к Шиме-но Бокудену. Он слышал, что Шима был алчным, холодным и вероломным, и Бокуден выглядел так, будто являлся воплощением всех этих качеств, Шима были ветвью великого рода Такаши, но истощающиеся богатства заставили их опуститься до рыбной ловли, торговли и, по некоторым сведениям, пиратства. Опустившись очень низко, семейство вновь поднималось. Шима использовали прибыль от торговли на покупку не облагаемых пошлиной земель для возделывания риса на равнине Канто, к северу от Камакуры. Как богатые землевладельцы, они привлекали сыновей самураев и нанимали отряды воинов. Сейчас Шима были первым семейством в Камакуре и собирались породниться с высшим светом Хэйан Кё. Дзебу поклонился и сказал:
   – Посвященный Дзебу из Ордена зиндзя здесь по приглашению господина Бокудена. – Он передал письмо от Тайтаро, которое Бокуден тотчас развернул и, подозрительно нахмурившись, прочитал.
   – Я полагаю, что, как посвященный зиндзя, ты должен считаться шике. Однако, так как ты настолько низок по рождению, что не можешь даже назвать свой род, я буду называть тебя просто «монах». Настоятель рассказал, что от тебя требуется?
   Пока Дзебу повторял то, что сказал ему Тайтаро, Бокуден достал из ящика своего китайского стола свиток и развернул его, раскрыв карту Хонсю:
   – Сейчас время бурь, и рыбаки предпочитают заниматься пиратством. Улов в этом сезоне очень скуден. Поэтому ты отправишься в Хэйан Кё по дороге Токайдо, – ногтем он провел по черной линии, соединяющей Камакуру и Кё.
   Дзебу задумался о том, что торговое судно, доставившее его сюда, не встретило никаких пиратов. Но господин Бокуден, несомненно, больше знает о пиратстве, чем он.
   – Отсюда до Майа пройдешь по территории, подвластной Муратомо. Чем меньше привлечешь к себе внимания, тем в большей безопасности будет моя дочь. Если отправлять ее соответственно положению семьи в обществе, нам, в условиях окружения Муратомо, понадобилась бы целая армия. Я надеюсь, что тебе удастся ускользнуть из Камакуры и добраться до Майа незамеченным. В целом путь по дороге Токайдо должен занять у тебя от десяти дней до месяца.
   – Мне понадобится лошадь.
   – У тебя нет лошади? Мы должны дать тебе ее?
   – Я взял с собой только то, что вы видите, мой господин.
   – Я дам тебе лошадь и все, что может понадобиться. Но если ты подведешь меня, монах, если что-нибудь случится с моей дочерью, ты умрешь, и я захвачу все сокровища твоего храма.
   Дзебу крепко сжал губы, чтобы удержаться от сердитого ответа. Как все невоспитанные люди, Бокуден думал, что зиндзя скопили огромные богатства в нескольких разбросанных по островам храмах. Но Бокуден, несомненно, был слишком труслив, чтобы что-то предпринять против зиндзя. Он не мог не знать, что оскорбившие когда-либо Орден долго не жили. С кажущейся небрежностью Дзебу коснулся знака ивы на груди. Бокуден посмотрел ему в глаза и судорожно сглотнул.
   – Вооруженные монахи – чума для страны! – пробормотал он.
   – Но иногда они могут быть полезны, мой господин, – сказал Дзебу. – Если что-либо случится с вашей дочерью, я, безусловно, умру. Потому что любому, кто попытается причинить ей вред, сначала придется убить меня.
   – Надеюсь, поступки твои будут соответствовать смелым словам, монах. Ты проведешь двадцать дней пути с моей дочерью, сопровождать которую буду! всего две служанки. Хотя ты выглядишь странно, ты молод и подвержен соблазнам молодых. Какая у меня есть гарантия, что моя Танико прибудет в Хэйан Кё, – Бокуден замялся, – нетронутой?
   – Вы сами лучшая гарантия этого, господин Бокуден.
   Бокуден нахмурился и нервно подергал себя за ус:
   – Что это значит?
   – Господин Бокуден вряд ли воспитал бы дочь настолько глупой, чтобы она отдала свою девственность бедному монаху накануне своей свадьбы с князем императорского двора.
   – Возможно, ты слишком умен, монах. Теперь ступай. Слуга покажет, где ты сможешь поесть и поспать.
 
   Дзебу смеялся про себя, следуя за слугой по внутреннему двору.
   Дзебу проснулся задолго до рассвета. Умылся в кадке с холодной водой и провел час сидя в углу двора и медитируя. Он очистил свой ум, считая выдохи от одного до десяти и начиная заново. Когда над бамбуковым забором, ограждающим владения Шимы, появился край солнца, Дзебу встал и начал упражнения, ряд переходов из одного положения в другое, которые выглядели со стороны, энергичным, сложным танцем. Затем он обнажил меч и сделал несколько упражнений с ним.
   Сейчас он уже слышал звуки просыпающегося двора. Слуга в сером плаще провел его в конюшню и показал коня, выбранного для него Бокуденом. Дзебу тщательно осмотрел его. Это был гнедой жеребец, не отличающийся ничем выдающимся, уже переживший свои лучшие времена, но серьезных дефектов у него не было. Звали его Алтей. Дзебу должен будет вернуть его в городской дом Шимы в Хэйан Кё. Выбор именно Алтея также указывал на скупость Шимы.
   Начали собираться люди госпожи Танико. Два носильщика погрузили большие, тяжелые тюки на спины двух древних, страдающих одышкой кобыл. Этим клячам повезет, если они доживут до Хэйан Кё. Слуги в серых одеждах вывели из конюшни еще трех лошадей. Дзебу вывел Алтея. Он встал рядом с гнедым жеребцом, держа в руке поводья. Служанки, одетые в одинаковые персиковые одежды для поездок, появились на крыльце дома для женщин. Они посмотрели на Дзебу, пошептались и захихикали.
   Было очевидно, что женщины должны будут ехать верхом. Ни одна уважающая себя госпожа из Хэйан Кё не поехала бы иначе как в повозке, запряженной быками. Правда, ни одна госпожа из Хэйан Кё не отважилась бы удалиться от стен столицы более, чем на несколько миль. Хорошо, что женщины Шима, как большинство самурайских женщин, умеют ездить верхом. Повозка не смогла бы одолеть всю дорогу Токайдо от Камакуры до столицы.
   Наконец на крыльце северной постройки дома для женщин показалась госпожа Танико, сопровождаемая группой детей и рыдающей женщиной средних лет, несомненно, ее матерью. Из центрального здания появился господин Бокуден и, величаво ступая, присоединился к семье на крыльце дома для женщин. Все низко поклонились ему.
   Дзебу изучал девушку, которую ему предстояло сопровождать через половину Хонсю. Она была одета в дорожный плащ цвета лаванды, поверх ярко-красных шаровар. Лицо ее было бледным и нежным, с крохотным круглым носиком, широким ртом и острым подбородком. Она бросила взгляд на Дзебу, ему показалось, будто кошачьи когти полоснули его по лицу. Это был поразительно зрелый, откровенный взгляд для смазливой тринадцатилетней девочки. Было что-то безжалостное, даже жестокое в глазах Танико. Они путали и возбуждали Дзебу одновременно. Из этого цыпленка мог вырасти дракон.
   – Этот долговязый некрасивый монах один будет сопровождать меня? – ее голос был легким и слегка звенящим.
   Бокуден сказал:
   – Хорошо известно, что один зиндзя равен десяти самураям.
   – Если я хорошо знаю свою семью, скорее десять зиндзя равны по цене одному самураю!