Страница:
И стынуть бронзовым кумиром,
А мне - безвестно умереть
В полях, недостижимых лирам.
31 мая 1917
57.
* * *
В простосердечии, на воздухе целебном
И тихой памятью овеян глубоко
Ты стал совсем земным, ты стал совсем
волшебным,
Зашедший странно-далеко!
Ты внемлешь водопад безумной позолоты
На хрупкий, на чудной олив эшафодаж:
За это золото не купишь ничего ты
Да ни за что и не отдашь.
4-5 июля 1917. Феодосия
58.
* * *
Что вспоминать, о чем жалеть?
Судьба последнее гадает.
А я люблю еще глядеть,
Как в небе хмурый облак тает.
И на стемневшем берегу
Люблю прибоя шум унылый,
От рубежа чужбины милой
Всё оторваться не могу.
59.
* * *
Тысячелетний шаг вигилий
А мы не кончим этот пир:
Ночь, из фиала черных лилий,
Дурманом опоила мир.
И в этой косности миража
Разуверенье не дано
Кругом всё та же ночь и стража,
Всё то же темное вино.
1917
60.
СТАНСЫ ГОСПОЖЕ ***
Над мраком смерти обоюдной
Есть говор памяти времен,
Есть рокот славы правосудный
Могучий гул; но дремлет он
Не в ослепленьи броней медных,
А в синем сумраке гробниц,
Не в клекоте знамен победных,
А в тихом шелесте страниц.
Так! Наша слава - не былое,
Не прах засохшего венца:
Жив полубог, живут герои,
Но нету вещего певца.
И тех глубокодушных нету,
Кто голос лиры понимал,
Кто Музу, певшую до свету,
Как дар небесный принимал.
В ожесточенные годины
Последним звуком высоты,
Короткой песнью лебединой,
Одной звездой осталась ты;
Над ядом гибельного кубка,
Созвучна горестной судьбе,
Осталась ты, моя голубка,
Да он, грустящий по тебе.
1 ноября 1917
Стихотворения неизвестных лет
61.
* * *
Ты думаешь, свечи скромней горят
Под черной, стыдной маской?
Ты думаешь, их тягучий яд
Покажется только сказкой?
А тот (я имя его забыл),
Вчерашний, бессильно-пьяный,
Что кривлялся и пел и страстно ныл
Над девушкой с свежей раной?
Он сам ее изранил, сам,
И всем говорил о победе,
Он припал при всех к ее ногам
В бессмысленно-грубом бреде.
Одну убили, одна умрет,
Высокий дар обезглавлен!
А завтра и его черед
На всех площадях расславлен.
О, миртовый ужас ее венка,
О, безумие сказочной ивы!
Она утонула в других веках,
Если хочешь, так будь счастливым!
Закрой полумасками все огни
И смейся.
62.
* * *
В века веков деннице онемелой
Запрещена небесная дорога:
Зловещая от жертвенного рога
Слетела тень звезды окаменелой.
Душа сгорела молниею белой,
Застигнутая милостию Бога,
И,горькая, упала у порога,
Свои не узнают оцепенелой.
И сердце, утрудившееся много,
Испепеленное, распалось: тленной
Да будет плоть, сочтенная неплодной,
И опустелой грудью и холодной...
Речется горе судиям вселенной,
Увы народам Гога и Магога.
63.
* * *
Нет, ты только подумай, какая тоска!
А ведь, может быть, это - последний вечер,
А ведь, может быть, завтра моя рука
Не протянется больше твоей навстречу,
А ведь это была моя рука,
А сегодня настал последний вечер...
64.
* * *
Поседела, совсем изменилась,
Просветлела от горестных лет,
Только сердце тревожней забилось,
Не узнал бы любимую, нет!
Только сердцу тревожней взгрустнулось
Не о том, что седая она,
А о том, что она улыбнулась
И "Опять, - прошептала, - весна"...
65.
МОНАСТЫРСКОЕ
Опасайся вечерних врагов
И за книгами ночь не сиди:
Можно так не услышать шагов,
Что и с Нею ты будешь один.
А Она обойдет и найдет,
Заревую взовьет пелену
И в такую тебя уведет
Невозможную вере страну
Что блаженным вернешься как раз.
А другие потом говорят,
Будто умер в задумчивый час
Нераскаянный брат.
66.
ХОККУ
1
О, речной затон!
В неподвижных камышах
Пена белеет...
2
Улетел мой сон!
Только ирис, голубой,
всё еще ярок...
3
Опадает лист!
Унесет еще один
ветер осенний...
4
Осень... ночь... луна...
Как играют на полу
тени от сосен!..
67.
ТАНКА
1
В глубине долин
навевает вновь печаль
соловьиный плач...
Ах! Опять пришла весна,
кто же о том не знает?
2
Больше нет луны!..
И весна, что расцвела,
уж не та весна...
Только я - увы!
один всё остаюся прежним.
3
Из весны в весну
опадают и опять
расцветут цветы...
Я грущу, что наша жизнь
больше не повторится.
68.
* * *
.....................
О чистом жребии моли:
Ты - царь в дому своем веселом,
Священник Богу на земли.
Дрожащих душ беги далече
Равны ничтожный и гордец;
Господь восстал к плавильной печи
И плавит золото сердец.
И ты с такою простотою
Господень год переживи,
Чтоб каждый день пылал чертою
Необладаемой любви.
69.
* * *
Двенадцать бьет - и где твоя отвага?
Одна поет тоскующая медь,
И в светлом круге белая бумага
Велит не мочь, не сметь и не уметь.
А ты бы мог звенеть еще победней,
Себя бы мог решительней забыть...
Но вот запел, унылый и последний,
Глагол времен, перестающих быть.
70.
* * *
Не та уж ты, какой была,
Когда предстала мне впервые:
Тебя и годы огневые,
И суета сломить могла.
Да ведь и я давно не прежний:
И притомился, и зачах,
И радость встреч, в моих очах,
Всё отдаленней, безнадежней.
А всё ж еще сойдемся мы...
Но как сойдемся?
Ты, быть может,
От этих рощ, где день твой прожит,
Уйдешь для вековечной тьмы;
И в дни, покорные безволью,
В мои томительные дни
Вонзятся страшные огни,
Обезображенные болью.
И, властью позднего стыда,
Воспряну, легкий и проворный,
Закрыть позоры жизни черной
И не закрою никогда.
71.
* * *
Теперь оставь и гнев, и нежность,
И всё, чем сердце знало жить:
Одну пристойно сохранить
Торжественную безмятежность.
И все года переживи
С такой священной простотою,
Чтоб каждый день вставал мечтою
Необладаемой любви.
72.
* * *
Не потому ли, что один
Я оставался в полумраке,
Не потому ли, что камин
Бросал особенные знаки,
А только странная мечта
Сверкнула памяти нежданно,
И стала жизнь моя - не та,
И стала старая желанна.
Душа, забытое тая,
Неслась по новому раздолью
И мне казалась боль моя
Прекрасно посланною болью.
Вот так сидеть бы у огня,
Вот так смотреть бы на поленья
Минувших дней соединя
Давно разорванные звенья.
73.
* * *
Всё - тишина, и всё - покой.
Безмолвный час глубок и долог...
Твоей ли нежащей рукой
Развернут сумеречный полог?
Без силы вышел на крыльцо.
Впиваю ночь - фиал Гекубы...
Мне веют холодом в лицо
Твои ли нежащие губы?
О, я узнал тебя, мой вождь,
И душных слез уже не надо...
Пролей мне, сердце, томный дождь,
Овей лилею вертограда!
74.
* * *
О, этот горький первый том,
Ничтожный, может, - и любимый,
Доставшийся с таким трудом,
С такою ревностью хранимый:
Художества высокий бред
Или ошибка за ошибкой,
Но в них замученный поэт
Играет мертвенной улыбкой.
75.
* * *
Скажи, видала ль ненароком
На склоне года, в поздний день,
Пернатой Прокны над потоком
Неуспокоенную тень?
То долу вдруг она слетая
Узоры пишет в быстрине,
Как бы к летейской припадая
Кипящей холодом волне.
То в непонятном страхе взмоет
У небывалой вдруг меты
И в самом сердце высоты
Крыла печальные раскроет.
Так отдан малый прах земной
Небес чудовищному бреду,
Так ад скучает надо мной
Торжествовать свою победу.
76.
* * *
Gieb mir im Schlaf dein Hand...
(не помню откуда)
Дай руку мне во сне.
Мы будем вдвоем с тобою
В овеянной дремою
Странной ночной стране.
Смотри, деревья спят
В пеленах утра мглистых,
И на огромных листьях
Капли дождя дрожат.
77.
* * *
Легка последняя ступень,
И в сединах печаль светлее,
И примирение блещет день
На смуглом золоте аллеи.
И улыбаясь синеве,
И веселясь червонной тризне,
Внимаю в вянущей листве
Священный трепет Древа жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
Список сокращений
А - Аполлон (журнал).
АЛ - архив М. Л. Лозинского.
ВОЯ - "Василеостровские ямбы", рукописная книга В. К. Шилейко (в составе АЛ).
Всходы вечности - Всходы вечности: Ассиро-вавилонская поэзия в переводах В. К. Шилейко. М., 1987.
Г - Гиперборей (журнал).
ИРЛИ - рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН.
НБП - Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб., 1995. (Новая библиотека поэта).
ПП - "Пометки на полях", макет книги В. К. Шилейко (в составе АЛ).
РНБ - Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.
С - Сирена (журнал).
СД - собрание А. Л. Дмитренко (С.-Петербург).
СЗ - Северная Звезда (журнал).
СМ - сборник восьмистиший из собрания А. Ф. Маркова (Москва).
Топоров - Топоров В. Н. Две главы из истории поэзии начала века: 1. В. А. Комаровский. 2. В. К. Шилейко // Russian Literature. 1979. Vol. VII-VIII. С. 249-326.
ТП - Тринадцать поэтов. Пг., 1917.
ФА РНБ - Фонд А. Ахматовой в РНБ (No1073).
Через время - Шилейко В. К. Через время / Сост. Т. И. Шилейко. М., 1994.
ЧТ - черновая тетрадь В. К. Шилейко (в составе АЛ).
"Фонд" В. К. Шилейко в архиве М. Л. Лозинского является самым значительным по полноте собранием авторских материалов 1914-1918 годов. Понятно, почему "фонд" сложился именно здесь: Лозинский был другом автора, высоко ценил его поэтический дар, и в то же время - редактором и издателем, содействовавшим всем публикациям стихов Шилейко в периодической печати, готовившим к изданию книгу его стихов. Архив отражает эволюцию Шилейко-поэта во время его наибольшей творческой активности - с 1913 по 1917 год. Материалы - черновые и беловые автографы, копии, рукописные книги - дают возможность проследить историю создания большинства стихотворений от ранних редакций к окончательному тексту.
Существенным обстоятельством является то, что стихотворения в архиве в большинстве случаев датированы, часто - полной датой. В. К. Шилейко напечатал почти половину написанных в те годы стихотворений в журналах "Гиперборей", "Аполлон", "Северная Звезда", "Сирена" (Воронеж) и в альманахе "Тринадцать поэтов" (публикация в альманахе "Весенний салон поэтов" была перепечаткой из "Аполлона"); во всех журнальных публикациях стихотворения помещались без дат. Некоторые даты были восполнены в посмертных публикациях {1}, но пробелы преобладали, и они оставались естественным препятствием к проведению биографических параллелей, выяснению соответствий между временем появления стихов Шилейко и его друзей - Ахматовой, Лозинского, Гумилева, Мандельштама. Теперь, с помощью дат, эти соответствия могут быть установлены.
Основания для косвенных датировок дает черновая тетрадь (ЧТ), заполнявшаяся с сентября по декабрь 1914 года. В нее также перебелены два стихотворения 1913 года - "Ничего не просил у Бога...", "И когда вечерние тени..." (и, вероятно, записанное набело "Опять, опять ты появился!.." также было написано несколько раньше, см. примеч. в наст, изд., с. 142). Помимо черновиков завершенных стихотворений, в черновой тетради имеются наброски нереализованных замыслов (до двух строф). Несколько незавершенных черновых набросков сохранилось и на отдельных листах. Приводим два из них, сохраняя авторские отточия, означающие пробелы. Первый интересен как пример поиска в области стихотворной формы:
................................
................................
Если б угадала ты.
Кому взрастил я эти все лилеи!
Белизны цветов белей
Морские лаллы в раковинах черных,
Ты - и жемчугов белей,
Блаженней снега на вершинах горных.
Два крыла даны тебе,
И ты раскрыла светлые - и где ты?
Из родной страны тебе
Мои слышны ли бедные приветы?
...............................
...............................
...............................
...............................
Второе стихотворение, возможно, было завершено: М. Л. Лозинский посылал его (или цитировал в письме) Гумилеву на фронт, что выясняется из невыделенной цитаты (курсивом выделено нами) в ответном письме Гумилева от 2 января 1915 года: "И мэтр Шилейко тоже позабыл о моей "благоухающей легенде". КАКИЕ ТРУДЫ Я ВЕРШУ, КАКИЕ НОШУ ВЕРИГИ? Право, эти стихи он написал сам про себя и хранит их до времени, когда будет опубликован последний манифест, призывающий его одного" {2}.
Спокойно и сознательно живу:
Вершу труды, крепясь ношу вериги,
И, тонким сном забывшись наяву.
Порой люблю читать немые книги.
И вдруг приходят, говорят: "Войны
Гроза идет! народам!"
Что ж, я готов. Я - верный сын страны,
Меня вскормившей молоком и медом.
Меня берут отдела и от книг.
................................
................................
................................
Спокойно сознаю, что я умру:
Я не умею делать дело боя...
И только жаль, что в красную дыру
Душа и книг не унесет с собою.
.................................
.................................
Я не герой, я - только сын страны,
Меня вскормившей молоком и медом.
Для сравнительно большого числа рукописей использовались бланки журнала "Аполлон", что является основанием для датирования этих автографов Шилейко временем после 1913 года, когда М. Л. Лозинский стал секретарем журнала и его друг получил доступ к редакционным бланкам. Среди них есть черновые; на нескольких беловых автором даны варианты - М. Л. Лозинскому для выбора, с пометками и правкой последнего, - еще одно косвенное свидетельство тому, как высоко ценился друзьями литературный вкус Лозинского. В архиве имеются также корректурные гранки публикаций В. К. Шилейко в "Гиперборее" и "Аполлоне" и большой корпус машинописных копий.
Особенный интерес представляют три рукописные книги Шилейко. Рукописный макет предназначенной к печатанию книги "ДИПТИХОС (греч)" (1915) как бы воплощает отношения "триумвиров" Гумилева, Лозинского, Шилейко (о "триумвирате" см. в предисловии, с. 10). Книга должна была включать в себя по одному стихотворению двух авторов - Лозинского и Шилейко и была посвящена третьему. Гумилеву. Напечатать книгу предполагалось также в трех экземплярах - именных, сведения об этом помещены на обороте титульного листа и последней стороне обложки. Ниже названия - подзаголовок: "Две эпитомы"{3}. Местом издания указан "В 0", годом - 1915. Ниже заголовка помещены имена авторов, посвящение размещено на шмуцтитуле. Далее следуют: первым - стихотворение Лозинского "То был последний год..." с датой: 15.XIII (так!) 1914 (на приложенном к макету автографе дата другая - 4 октября 1914), вторым - "Есть вера духа..." Шилейко с датой: 8 марта 1915.
Следующая по времени рукописная книга Шилейко общего названия не имеет, условно называем ее по первому разделу - "Василеостровские ямбы". Время создания ее, по косвенным данным, также 1915 год, но несколько позже " ДИПТИХОС (греч)", так как "Есть вера духа..." в ВОЯ уже получила подзаголовок "Вторая эпитома". Все вошедшие в нее стихотворения представлены без дат. Книга состоит из двух разделов. Первый - под названием "Василеостровские ямбы" и с посвящением М. Л. Лозинскому, сюда вошли: "Васильевский остров" ("Здесь мне миров наобещают..."), "Другу" ("Смущенно думаю о нем..."), "Подарок" ("Томительно люблю цветы..."), "Черное солнце" ("Как бы обмануто собой..."), "Метеорит" с подзаголовком: "Вторая эпитома" ("Есть вера духа..."). Второй раздел - под названием "Marginalia", в него вошли: "Еще болезненно-свежа..." (эпиграф: "Так беспомощно грудь холодела..."), "Ужель "не поднимая глаз"?.." (эпиграф: "И дал мне три гвоздики. Не поднимая глаз..."), "Его любовь переборолась..." (эпиграф: "Подарилась поздняя отрада/ Всё на свете разлюбившим взорам").
Макет последней по времени книги. "Пометки на полях" (ее название тождественно названию раздела в предшествующей -"Marginalia"{4}), был создан в 1916 году; подробнее о ней говорится в примечаниях.
Первый раздел нашего издания воспроизводит макет этой книги. Во второй раздел - "Дополнения" - включены остальные стихотворения В. К. Шилейко. За пределами настоящего издания остаются, по учтенным нами сведениям, стихотворения "Смейтесь надо мною. Я ведь побежденный...", "Сегодня день так бурно снежен..." (оба, вероятно, юношеских лет), шуточный "Экспромт", "В жизни надо быть цепкой..." (написанное "на случай"?) - все из семейного архива Шилейко; стихотворение "Моя причуда безымянна..." (находится, в составе сборника, в собрании А. Ф. Маркова). Учтенные В. Н. Топоровым незавершенные наброски "Уйти? Или остаться? Кто ты?..", ""Отче" прочитаю..." {5} приведены нами в примечаниях к стихотворению "Тысячелетний шаг вигилий...".
В работе над текстами учтены также автографы из семейного архива Шилейко, фондов РГАЛИ, РНБ и частных собраний. В собрании А. Л. Дмитренко находятся оттиски публикаций В. К. Шилейко с дарственными надписями Е. А. Грековой и принадлежавшая ей расклейка печатных текстов стихотворений "Ничего не просил у Бога...", "Она - бледнее, чем вчера...", "Я думал: всё осталось сзади...", "Ты поднимаешься опять..." с внесенными автором датами и поправками. В собрании А. Ф. Маркова хранится авторский сборник восьмистиший В. К. Шилейко 1916 года, включающий стихотворения "Как путник при конце дороги...", "Увял, увял цветущий мир...", "Моя причуда безымянна...", "И снова с горестной гордыней...", "Живу мучительно и трудно...". К сожалению, мы не имели возможности познакомиться с этим сборником de visu (А. Ф. Маркову мы благодарны за предоставленную текстологическую информацию), и окончательно решить вопрос о передатировании стихотворения "Как путник при конце дороги...", раньше считавшегося написанным в 1926 году, мы сейчас не вправе. Если дата "1916" для него подтвердится, то тем самым будут поставлены под сомнение даты нескольких стихотворений, известных по письмам Шилейко к жене, В. К. Андреевой-Шилейко, 1920-х годов и снова приобретет актуальность сообщение первого исследователя творчества В. К. Шилейко, Ю. М. Гельперина: "Согласно некоторым свидетельствам современников, в 1920-е годы Шилейко вовсе не писал лирических стихов и даже декларировал свой отказ от лирики" {6}.
Вошедшие в публикацию тексты представлены в их основных (окончательных) авторских редакциях {7}. Другие редакции и варианты даются выборочно в примечаниях. Те источники текстов, местонахождение которых в примечаниях не указано, находятся в АЛ. Все тексты печатаются в соответствии с нормами современной орфографии. Сохранены некоторые особенности пунктуации оригинала.
{1} В. Н. Топоров привел даты нескольких известных стихов и впервые напечатал три стихотворения по копиям из архива Лозинского (Топоров. С. 285 и следующие).
{2} Гумилев Н. В огненном столпе. М., 1991. С. 244.
{3} Эпитома - краткое извлечение из труда более обширного, составлявшееся эпитоматором; многие сочинения древних авторов известны теперь только в эпитомах.
{4} Здесь уместно вспомнить об оказавшейся диагностически точной характеристике, которую В. Н. Топоров, еще не знавший наших материалов, дал поэтической установке Шилейко: "...сознательный выбор маргинальной позиции, дающий поэту право остаться в стороне от злобы дня и литературной полемики, избрать независимое, свое место вне направлений и мод в надежде на справедливый, хотя и скромный суд будущего..." (Топоров. С. 284).
{5} Топоров. С. 325.
{6} Гельперин Ю. М. О поэтическом наследии В. К. Шилейко // Материалы XXVII научной студенческой конференции. Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1972. С. 76.
{7} По причинам, оговоренным выше, мы не считали возможным учесть редакции сборника из собрания А. Ф. Маркова при определении основного текста вошедших в него стихотворений; эти редакции мы помещаем в примечаниях соответственно информации, предоставленной владельцем.
"Пометки на полях"
"Пометки на полях" были собраны автором, предположительно, осенью (или зимой, но, по датам вошедших в книгу стихотворений, не раньше весны) 1916 года, когда возобновило свою деятельность издательство "Гиперборей", начавшее подготовку "Четок" и (чуть позднее) "Белой стаи" Ахматовой, "Камня" Мандельштама, "Колчана" Гумилева, "Вереска" Г. Иванова, "Облаков" Г. Адамовича, "Горного ключа" Лозинского (четыре последние книги вышли, из-за сложностей финансирования, в издательстве "Альциона"). В эту печатную демонстрацию возможностей "поэтов "Гиперборея"" (по определению В. М. Жирмунского из статьи "Преодолевшие символизм") должна была попасть и книга Шилейко. Подготовка велась М. Л. Лозинским летом 1917 года. Книга была доведена до корректуры, которая была послана автору в Феодосию: об этом известно по переписке Шилейко и Лозинского, приведенной в предисловии. По каким причинам уже находившаяся в типографии книга не вышла, неизвестно. Вполне вероятно, что при подготовке к печати в 1917 году в нее вносились изменения, и, следовательно, рукописный макет "Пометок на полях", сохранившийся в архиве Лозинского, представляет собой первоначальный замысел. Однако этот оригинальный замысел - не "сборника" собственных, а
Макет книги оформлен В. К. Шилейко полностью: обложка, внутренние титульные листы, на которых размещены посвящение М. Л. Лозинскому и номера разделов (их в книге четыре); тексты стихотворений написаны им собственноручно (места трех стихотворений отмечены начальными или заключительными строками, что оговорено в примечаниях).
Книга в настоящем издании воспроизводится по макету, что в примечаниях к отдельным стихотворениям больше не оговаривается; специально оговорены те несколько случаев, когда в тексты внесены поправки по авторской публикации в альманахе "Тринадцать поэтов", и те три случая, где место стихотворений в макете было только обозначено. Внесенные нами поправки приводят стихотворения к их основным (окончательным) авторским редакциям.
"...И в час, когда тоску труда...".
Впервые: Г. 1913. No 9- 10, в качестве третьей строфы ст-ния "Она бледнее, чем вчера...". В Г еще три строфы:
Она - бледнее, чем вчера
Полулежала в пестром кресле.
Пока дрожали веера
Вечерних вздохов легкой песни.
Над тишиной печальных лиц
Зажглась презрительно и тонко
В свинцовом сумраке ресниц
Слеза капризного ребенка.
..................................
Пронзительно поет любовь,
Живет в словах, как в складках шали,
В простом узоре скудных снов
На черном кружеве печали.
Эта редакция из четырех строф - в автографе, под загл. "Вечерняя песня" и с пометой "22 янв. 1914. Петербург", с разночтениями; в машинописи с пометой "напечатано в "Гиперборее"", с разночтениями, и во второй публ.: СЗ. 1915. No П.
"Здесь мне миров наобещают...".
Впервые: ТП, с эпиграфом: "На Васильевском славном острове...". ЧТ. Автограф, подзагл. "В 0", с посвящением М. Лозинскому и пометой "6 октября 1914г. Петербург"; ВОЯ, с тем же загл. Машинопись, вклеенная в корректурные гранки "Аполлона" (1915. No 10) между ст-ниями "Седенький книжный торговец..." и "Я не люблю приветствий черни...", под загл. "Васильевский Остров".
Согласно сведениям Т. И. Шилейко, эпиграф в ТП взят из народной песни Петровского времени:
На Васильевском славном острове,
Как на пристани корабельные,
Молодой матрос корабли снастил,
О двенадцати белых парусах.
О перекличке со ст-нием О. Мандельштама "Смертный, откуда идешь? - Я был в гостях у Шилейки..." из "Антологии античной глупости" см.: НБП. С. 663.
"Смущенно думаю о нем...".
Впервые: ТП, без эпиграфа. Печ. с поправками по ТП. В ПП ст. 7-8: Там ионический излом Украшен листьями аканфа. Две редакции в ЧТ, обе под загл. "Эврипид", без эпиграфа. Здесь в первой редакции ст. 1-2: С печалью говорю о нем: Скульптурней всех и всех пьянее; ст. 6: Творенье - говорили - Ксан-фа. Беловой автограф, с тем же загл., без эпиграфа, с пометой: "6 октября 1914. Петербург". Здесь ст. 4: Один на улицах Элей; ст. 6-8: Созданье - помнится Бианта: Там ионический облом Увенчан листьями аканта. ВОЯ, под загл. "Другу", без эпиграфа. Эпиграф - из ст-ния О. Мандельштама "Автопортрет" (1914).
Всех хмельнее. Ср. в инскрипте Ахматовой (на "Tristia" Мандельштама): "Вольдемару Шилейко книгу светлого хмеля и славы..." (Звезда. 1991. No 2. С. 121). Сочетание топонима Элея (города в Италии и Малой Азии) с именами Ксанфа (самый известный - Ксанф Лидийский, автор "Истории Лидии") и Бианта (один из "семи мудрецов", упоминается в "Истории" Геродота в рассказе о Крезе, см. примеч. к ст-нию "Томительно люблю цветы...", с. 137) ясной интерпретации не поддается.
"Его любовь переборолась...".
Впервые: СЗ. 1915. No 14, с посвящением М. Лозинскому. А. 1915. No 10, с таким же посвящением, в цикле "Восьмистишия", 1. Беловой автограф, без эпиграфа, с датой, с вариантами ст. 3-4: И странно слышу мертвый голос Зовущий в радостный удел; ст. 7-8: Так на темнеющем пути Ловлю слова прошедших мимо. На обороте - ст-ние "Память сердца" ("На сердце опять захолонуло..."). Беловой автограф с пометой "23 сентября 1914. Петербург", под эпиграфом - имя автора: М. Лозинский. Машинопись с посвящением. ВОЯ, с эпиграфом:
Подарилась поздняя отрада
Всё на свете разлюбившим взорам.
"Люблю живую суету...".
Печ. впервые. Эпиграф - из "Скорбных элегий" Овидия (кн. 5, поел. 13, ст. 5): "Много уж дней меня боли в боку жестоко терзают" (пер. С. Шервинского). Выбор эпиграфа обусловлен, очевидно, болезнью В. К. Шилейко.
"Еще дрожат пустые воды...".
Впервые: ТП, без эпиграфа, под загл. "Лебедь". Печ. с поправками по ТП в ст. 5-6, в ПП соответственно: Прости!.. Устам неравнодушным Дозволишь скорбное "летит"? Эта (ранняя) редакция отразилась в АЛ еще в двух источниках: в автографе (вписано в отдельный оттиск А (1915. No 10)), без эпиграфа и загл., с датой "29 февраля 1916", и в автографе цикла "Восьмистишия" из двух ст-ний (второе - "Живу томительно и трудно..."), под загл. "Лебедь". Другая (поздняя) редакция, где ст. 5-6 соответствуют ТП, - в автографе на бланке "Аполлона", под загл. "Улетающему". Здесь строфа 1:
А мне - безвестно умереть
В полях, недостижимых лирам.
31 мая 1917
57.
* * *
В простосердечии, на воздухе целебном
И тихой памятью овеян глубоко
Ты стал совсем земным, ты стал совсем
волшебным,
Зашедший странно-далеко!
Ты внемлешь водопад безумной позолоты
На хрупкий, на чудной олив эшафодаж:
За это золото не купишь ничего ты
Да ни за что и не отдашь.
4-5 июля 1917. Феодосия
58.
* * *
Что вспоминать, о чем жалеть?
Судьба последнее гадает.
А я люблю еще глядеть,
Как в небе хмурый облак тает.
И на стемневшем берегу
Люблю прибоя шум унылый,
От рубежа чужбины милой
Всё оторваться не могу.
59.
* * *
Тысячелетний шаг вигилий
А мы не кончим этот пир:
Ночь, из фиала черных лилий,
Дурманом опоила мир.
И в этой косности миража
Разуверенье не дано
Кругом всё та же ночь и стража,
Всё то же темное вино.
1917
60.
СТАНСЫ ГОСПОЖЕ ***
Над мраком смерти обоюдной
Есть говор памяти времен,
Есть рокот славы правосудный
Могучий гул; но дремлет он
Не в ослепленьи броней медных,
А в синем сумраке гробниц,
Не в клекоте знамен победных,
А в тихом шелесте страниц.
Так! Наша слава - не былое,
Не прах засохшего венца:
Жив полубог, живут герои,
Но нету вещего певца.
И тех глубокодушных нету,
Кто голос лиры понимал,
Кто Музу, певшую до свету,
Как дар небесный принимал.
В ожесточенные годины
Последним звуком высоты,
Короткой песнью лебединой,
Одной звездой осталась ты;
Над ядом гибельного кубка,
Созвучна горестной судьбе,
Осталась ты, моя голубка,
Да он, грустящий по тебе.
1 ноября 1917
Стихотворения неизвестных лет
61.
* * *
Ты думаешь, свечи скромней горят
Под черной, стыдной маской?
Ты думаешь, их тягучий яд
Покажется только сказкой?
А тот (я имя его забыл),
Вчерашний, бессильно-пьяный,
Что кривлялся и пел и страстно ныл
Над девушкой с свежей раной?
Он сам ее изранил, сам,
И всем говорил о победе,
Он припал при всех к ее ногам
В бессмысленно-грубом бреде.
Одну убили, одна умрет,
Высокий дар обезглавлен!
А завтра и его черед
На всех площадях расславлен.
О, миртовый ужас ее венка,
О, безумие сказочной ивы!
Она утонула в других веках,
Если хочешь, так будь счастливым!
Закрой полумасками все огни
И смейся.
62.
* * *
В века веков деннице онемелой
Запрещена небесная дорога:
Зловещая от жертвенного рога
Слетела тень звезды окаменелой.
Душа сгорела молниею белой,
Застигнутая милостию Бога,
И,горькая, упала у порога,
Свои не узнают оцепенелой.
И сердце, утрудившееся много,
Испепеленное, распалось: тленной
Да будет плоть, сочтенная неплодной,
И опустелой грудью и холодной...
Речется горе судиям вселенной,
Увы народам Гога и Магога.
63.
* * *
Нет, ты только подумай, какая тоска!
А ведь, может быть, это - последний вечер,
А ведь, может быть, завтра моя рука
Не протянется больше твоей навстречу,
А ведь это была моя рука,
А сегодня настал последний вечер...
64.
* * *
Поседела, совсем изменилась,
Просветлела от горестных лет,
Только сердце тревожней забилось,
Не узнал бы любимую, нет!
Только сердцу тревожней взгрустнулось
Не о том, что седая она,
А о том, что она улыбнулась
И "Опять, - прошептала, - весна"...
65.
МОНАСТЫРСКОЕ
Опасайся вечерних врагов
И за книгами ночь не сиди:
Можно так не услышать шагов,
Что и с Нею ты будешь один.
А Она обойдет и найдет,
Заревую взовьет пелену
И в такую тебя уведет
Невозможную вере страну
Что блаженным вернешься как раз.
А другие потом говорят,
Будто умер в задумчивый час
Нераскаянный брат.
66.
ХОККУ
1
О, речной затон!
В неподвижных камышах
Пена белеет...
2
Улетел мой сон!
Только ирис, голубой,
всё еще ярок...
3
Опадает лист!
Унесет еще один
ветер осенний...
4
Осень... ночь... луна...
Как играют на полу
тени от сосен!..
67.
ТАНКА
1
В глубине долин
навевает вновь печаль
соловьиный плач...
Ах! Опять пришла весна,
кто же о том не знает?
2
Больше нет луны!..
И весна, что расцвела,
уж не та весна...
Только я - увы!
один всё остаюся прежним.
3
Из весны в весну
опадают и опять
расцветут цветы...
Я грущу, что наша жизнь
больше не повторится.
68.
* * *
.....................
О чистом жребии моли:
Ты - царь в дому своем веселом,
Священник Богу на земли.
Дрожащих душ беги далече
Равны ничтожный и гордец;
Господь восстал к плавильной печи
И плавит золото сердец.
И ты с такою простотою
Господень год переживи,
Чтоб каждый день пылал чертою
Необладаемой любви.
69.
* * *
Двенадцать бьет - и где твоя отвага?
Одна поет тоскующая медь,
И в светлом круге белая бумага
Велит не мочь, не сметь и не уметь.
А ты бы мог звенеть еще победней,
Себя бы мог решительней забыть...
Но вот запел, унылый и последний,
Глагол времен, перестающих быть.
70.
* * *
Не та уж ты, какой была,
Когда предстала мне впервые:
Тебя и годы огневые,
И суета сломить могла.
Да ведь и я давно не прежний:
И притомился, и зачах,
И радость встреч, в моих очах,
Всё отдаленней, безнадежней.
А всё ж еще сойдемся мы...
Но как сойдемся?
Ты, быть может,
От этих рощ, где день твой прожит,
Уйдешь для вековечной тьмы;
И в дни, покорные безволью,
В мои томительные дни
Вонзятся страшные огни,
Обезображенные болью.
И, властью позднего стыда,
Воспряну, легкий и проворный,
Закрыть позоры жизни черной
И не закрою никогда.
71.
* * *
Теперь оставь и гнев, и нежность,
И всё, чем сердце знало жить:
Одну пристойно сохранить
Торжественную безмятежность.
И все года переживи
С такой священной простотою,
Чтоб каждый день вставал мечтою
Необладаемой любви.
72.
* * *
Не потому ли, что один
Я оставался в полумраке,
Не потому ли, что камин
Бросал особенные знаки,
А только странная мечта
Сверкнула памяти нежданно,
И стала жизнь моя - не та,
И стала старая желанна.
Душа, забытое тая,
Неслась по новому раздолью
И мне казалась боль моя
Прекрасно посланною болью.
Вот так сидеть бы у огня,
Вот так смотреть бы на поленья
Минувших дней соединя
Давно разорванные звенья.
73.
* * *
Всё - тишина, и всё - покой.
Безмолвный час глубок и долог...
Твоей ли нежащей рукой
Развернут сумеречный полог?
Без силы вышел на крыльцо.
Впиваю ночь - фиал Гекубы...
Мне веют холодом в лицо
Твои ли нежащие губы?
О, я узнал тебя, мой вождь,
И душных слез уже не надо...
Пролей мне, сердце, томный дождь,
Овей лилею вертограда!
74.
* * *
О, этот горький первый том,
Ничтожный, может, - и любимый,
Доставшийся с таким трудом,
С такою ревностью хранимый:
Художества высокий бред
Или ошибка за ошибкой,
Но в них замученный поэт
Играет мертвенной улыбкой.
75.
* * *
Скажи, видала ль ненароком
На склоне года, в поздний день,
Пернатой Прокны над потоком
Неуспокоенную тень?
То долу вдруг она слетая
Узоры пишет в быстрине,
Как бы к летейской припадая
Кипящей холодом волне.
То в непонятном страхе взмоет
У небывалой вдруг меты
И в самом сердце высоты
Крыла печальные раскроет.
Так отдан малый прах земной
Небес чудовищному бреду,
Так ад скучает надо мной
Торжествовать свою победу.
76.
* * *
Gieb mir im Schlaf dein Hand...
(не помню откуда)
Дай руку мне во сне.
Мы будем вдвоем с тобою
В овеянной дремою
Странной ночной стране.
Смотри, деревья спят
В пеленах утра мглистых,
И на огромных листьях
Капли дождя дрожат.
77.
* * *
Легка последняя ступень,
И в сединах печаль светлее,
И примирение блещет день
На смуглом золоте аллеи.
И улыбаясь синеве,
И веселясь червонной тризне,
Внимаю в вянущей листве
Священный трепет Древа жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
Список сокращений
А - Аполлон (журнал).
АЛ - архив М. Л. Лозинского.
ВОЯ - "Василеостровские ямбы", рукописная книга В. К. Шилейко (в составе АЛ).
Всходы вечности - Всходы вечности: Ассиро-вавилонская поэзия в переводах В. К. Шилейко. М., 1987.
Г - Гиперборей (журнал).
ИРЛИ - рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН.
НБП - Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб., 1995. (Новая библиотека поэта).
ПП - "Пометки на полях", макет книги В. К. Шилейко (в составе АЛ).
РНБ - Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.
С - Сирена (журнал).
СД - собрание А. Л. Дмитренко (С.-Петербург).
СЗ - Северная Звезда (журнал).
СМ - сборник восьмистиший из собрания А. Ф. Маркова (Москва).
Топоров - Топоров В. Н. Две главы из истории поэзии начала века: 1. В. А. Комаровский. 2. В. К. Шилейко // Russian Literature. 1979. Vol. VII-VIII. С. 249-326.
ТП - Тринадцать поэтов. Пг., 1917.
ФА РНБ - Фонд А. Ахматовой в РНБ (No1073).
Через время - Шилейко В. К. Через время / Сост. Т. И. Шилейко. М., 1994.
ЧТ - черновая тетрадь В. К. Шилейко (в составе АЛ).
"Фонд" В. К. Шилейко в архиве М. Л. Лозинского является самым значительным по полноте собранием авторских материалов 1914-1918 годов. Понятно, почему "фонд" сложился именно здесь: Лозинский был другом автора, высоко ценил его поэтический дар, и в то же время - редактором и издателем, содействовавшим всем публикациям стихов Шилейко в периодической печати, готовившим к изданию книгу его стихов. Архив отражает эволюцию Шилейко-поэта во время его наибольшей творческой активности - с 1913 по 1917 год. Материалы - черновые и беловые автографы, копии, рукописные книги - дают возможность проследить историю создания большинства стихотворений от ранних редакций к окончательному тексту.
Существенным обстоятельством является то, что стихотворения в архиве в большинстве случаев датированы, часто - полной датой. В. К. Шилейко напечатал почти половину написанных в те годы стихотворений в журналах "Гиперборей", "Аполлон", "Северная Звезда", "Сирена" (Воронеж) и в альманахе "Тринадцать поэтов" (публикация в альманахе "Весенний салон поэтов" была перепечаткой из "Аполлона"); во всех журнальных публикациях стихотворения помещались без дат. Некоторые даты были восполнены в посмертных публикациях {1}, но пробелы преобладали, и они оставались естественным препятствием к проведению биографических параллелей, выяснению соответствий между временем появления стихов Шилейко и его друзей - Ахматовой, Лозинского, Гумилева, Мандельштама. Теперь, с помощью дат, эти соответствия могут быть установлены.
Основания для косвенных датировок дает черновая тетрадь (ЧТ), заполнявшаяся с сентября по декабрь 1914 года. В нее также перебелены два стихотворения 1913 года - "Ничего не просил у Бога...", "И когда вечерние тени..." (и, вероятно, записанное набело "Опять, опять ты появился!.." также было написано несколько раньше, см. примеч. в наст, изд., с. 142). Помимо черновиков завершенных стихотворений, в черновой тетради имеются наброски нереализованных замыслов (до двух строф). Несколько незавершенных черновых набросков сохранилось и на отдельных листах. Приводим два из них, сохраняя авторские отточия, означающие пробелы. Первый интересен как пример поиска в области стихотворной формы:
................................
................................
Если б угадала ты.
Кому взрастил я эти все лилеи!
Белизны цветов белей
Морские лаллы в раковинах черных,
Ты - и жемчугов белей,
Блаженней снега на вершинах горных.
Два крыла даны тебе,
И ты раскрыла светлые - и где ты?
Из родной страны тебе
Мои слышны ли бедные приветы?
...............................
...............................
...............................
...............................
Второе стихотворение, возможно, было завершено: М. Л. Лозинский посылал его (или цитировал в письме) Гумилеву на фронт, что выясняется из невыделенной цитаты (курсивом выделено нами) в ответном письме Гумилева от 2 января 1915 года: "И мэтр Шилейко тоже позабыл о моей "благоухающей легенде". КАКИЕ ТРУДЫ Я ВЕРШУ, КАКИЕ НОШУ ВЕРИГИ? Право, эти стихи он написал сам про себя и хранит их до времени, когда будет опубликован последний манифест, призывающий его одного" {2}.
Спокойно и сознательно живу:
Вершу труды, крепясь ношу вериги,
И, тонким сном забывшись наяву.
Порой люблю читать немые книги.
И вдруг приходят, говорят: "Войны
Гроза идет! народам!"
Что ж, я готов. Я - верный сын страны,
Меня вскормившей молоком и медом.
Меня берут отдела и от книг.
................................
................................
................................
Спокойно сознаю, что я умру:
Я не умею делать дело боя...
И только жаль, что в красную дыру
Душа и книг не унесет с собою.
.................................
.................................
Я не герой, я - только сын страны,
Меня вскормившей молоком и медом.
Для сравнительно большого числа рукописей использовались бланки журнала "Аполлон", что является основанием для датирования этих автографов Шилейко временем после 1913 года, когда М. Л. Лозинский стал секретарем журнала и его друг получил доступ к редакционным бланкам. Среди них есть черновые; на нескольких беловых автором даны варианты - М. Л. Лозинскому для выбора, с пометками и правкой последнего, - еще одно косвенное свидетельство тому, как высоко ценился друзьями литературный вкус Лозинского. В архиве имеются также корректурные гранки публикаций В. К. Шилейко в "Гиперборее" и "Аполлоне" и большой корпус машинописных копий.
Особенный интерес представляют три рукописные книги Шилейко. Рукописный макет предназначенной к печатанию книги "ДИПТИХОС (греч)" (1915) как бы воплощает отношения "триумвиров" Гумилева, Лозинского, Шилейко (о "триумвирате" см. в предисловии, с. 10). Книга должна была включать в себя по одному стихотворению двух авторов - Лозинского и Шилейко и была посвящена третьему. Гумилеву. Напечатать книгу предполагалось также в трех экземплярах - именных, сведения об этом помещены на обороте титульного листа и последней стороне обложки. Ниже названия - подзаголовок: "Две эпитомы"{3}. Местом издания указан "В 0", годом - 1915. Ниже заголовка помещены имена авторов, посвящение размещено на шмуцтитуле. Далее следуют: первым - стихотворение Лозинского "То был последний год..." с датой: 15.XIII (так!) 1914 (на приложенном к макету автографе дата другая - 4 октября 1914), вторым - "Есть вера духа..." Шилейко с датой: 8 марта 1915.
Следующая по времени рукописная книга Шилейко общего названия не имеет, условно называем ее по первому разделу - "Василеостровские ямбы". Время создания ее, по косвенным данным, также 1915 год, но несколько позже " ДИПТИХОС (греч)", так как "Есть вера духа..." в ВОЯ уже получила подзаголовок "Вторая эпитома". Все вошедшие в нее стихотворения представлены без дат. Книга состоит из двух разделов. Первый - под названием "Василеостровские ямбы" и с посвящением М. Л. Лозинскому, сюда вошли: "Васильевский остров" ("Здесь мне миров наобещают..."), "Другу" ("Смущенно думаю о нем..."), "Подарок" ("Томительно люблю цветы..."), "Черное солнце" ("Как бы обмануто собой..."), "Метеорит" с подзаголовком: "Вторая эпитома" ("Есть вера духа..."). Второй раздел - под названием "Marginalia", в него вошли: "Еще болезненно-свежа..." (эпиграф: "Так беспомощно грудь холодела..."), "Ужель "не поднимая глаз"?.." (эпиграф: "И дал мне три гвоздики. Не поднимая глаз..."), "Его любовь переборолась..." (эпиграф: "Подарилась поздняя отрада/ Всё на свете разлюбившим взорам").
Макет последней по времени книги. "Пометки на полях" (ее название тождественно названию раздела в предшествующей -"Marginalia"{4}), был создан в 1916 году; подробнее о ней говорится в примечаниях.
Первый раздел нашего издания воспроизводит макет этой книги. Во второй раздел - "Дополнения" - включены остальные стихотворения В. К. Шилейко. За пределами настоящего издания остаются, по учтенным нами сведениям, стихотворения "Смейтесь надо мною. Я ведь побежденный...", "Сегодня день так бурно снежен..." (оба, вероятно, юношеских лет), шуточный "Экспромт", "В жизни надо быть цепкой..." (написанное "на случай"?) - все из семейного архива Шилейко; стихотворение "Моя причуда безымянна..." (находится, в составе сборника, в собрании А. Ф. Маркова). Учтенные В. Н. Топоровым незавершенные наброски "Уйти? Или остаться? Кто ты?..", ""Отче" прочитаю..." {5} приведены нами в примечаниях к стихотворению "Тысячелетний шаг вигилий...".
В работе над текстами учтены также автографы из семейного архива Шилейко, фондов РГАЛИ, РНБ и частных собраний. В собрании А. Л. Дмитренко находятся оттиски публикаций В. К. Шилейко с дарственными надписями Е. А. Грековой и принадлежавшая ей расклейка печатных текстов стихотворений "Ничего не просил у Бога...", "Она - бледнее, чем вчера...", "Я думал: всё осталось сзади...", "Ты поднимаешься опять..." с внесенными автором датами и поправками. В собрании А. Ф. Маркова хранится авторский сборник восьмистиший В. К. Шилейко 1916 года, включающий стихотворения "Как путник при конце дороги...", "Увял, увял цветущий мир...", "Моя причуда безымянна...", "И снова с горестной гордыней...", "Живу мучительно и трудно...". К сожалению, мы не имели возможности познакомиться с этим сборником de visu (А. Ф. Маркову мы благодарны за предоставленную текстологическую информацию), и окончательно решить вопрос о передатировании стихотворения "Как путник при конце дороги...", раньше считавшегося написанным в 1926 году, мы сейчас не вправе. Если дата "1916" для него подтвердится, то тем самым будут поставлены под сомнение даты нескольких стихотворений, известных по письмам Шилейко к жене, В. К. Андреевой-Шилейко, 1920-х годов и снова приобретет актуальность сообщение первого исследователя творчества В. К. Шилейко, Ю. М. Гельперина: "Согласно некоторым свидетельствам современников, в 1920-е годы Шилейко вовсе не писал лирических стихов и даже декларировал свой отказ от лирики" {6}.
Вошедшие в публикацию тексты представлены в их основных (окончательных) авторских редакциях {7}. Другие редакции и варианты даются выборочно в примечаниях. Те источники текстов, местонахождение которых в примечаниях не указано, находятся в АЛ. Все тексты печатаются в соответствии с нормами современной орфографии. Сохранены некоторые особенности пунктуации оригинала.
{1} В. Н. Топоров привел даты нескольких известных стихов и впервые напечатал три стихотворения по копиям из архива Лозинского (Топоров. С. 285 и следующие).
{2} Гумилев Н. В огненном столпе. М., 1991. С. 244.
{3} Эпитома - краткое извлечение из труда более обширного, составлявшееся эпитоматором; многие сочинения древних авторов известны теперь только в эпитомах.
{4} Здесь уместно вспомнить об оказавшейся диагностически точной характеристике, которую В. Н. Топоров, еще не знавший наших материалов, дал поэтической установке Шилейко: "...сознательный выбор маргинальной позиции, дающий поэту право остаться в стороне от злобы дня и литературной полемики, избрать независимое, свое место вне направлений и мод в надежде на справедливый, хотя и скромный суд будущего..." (Топоров. С. 284).
{5} Топоров. С. 325.
{6} Гельперин Ю. М. О поэтическом наследии В. К. Шилейко // Материалы XXVII научной студенческой конференции. Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1972. С. 76.
{7} По причинам, оговоренным выше, мы не считали возможным учесть редакции сборника из собрания А. Ф. Маркова при определении основного текста вошедших в него стихотворений; эти редакции мы помещаем в примечаниях соответственно информации, предоставленной владельцем.
"Пометки на полях"
"Пометки на полях" были собраны автором, предположительно, осенью (или зимой, но, по датам вошедших в книгу стихотворений, не раньше весны) 1916 года, когда возобновило свою деятельность издательство "Гиперборей", начавшее подготовку "Четок" и (чуть позднее) "Белой стаи" Ахматовой, "Камня" Мандельштама, "Колчана" Гумилева, "Вереска" Г. Иванова, "Облаков" Г. Адамовича, "Горного ключа" Лозинского (четыре последние книги вышли, из-за сложностей финансирования, в издательстве "Альциона"). В эту печатную демонстрацию возможностей "поэтов "Гиперборея"" (по определению В. М. Жирмунского из статьи "Преодолевшие символизм") должна была попасть и книга Шилейко. Подготовка велась М. Л. Лозинским летом 1917 года. Книга была доведена до корректуры, которая была послана автору в Феодосию: об этом известно по переписке Шилейко и Лозинского, приведенной в предисловии. По каким причинам уже находившаяся в типографии книга не вышла, неизвестно. Вполне вероятно, что при подготовке к печати в 1917 году в нее вносились изменения, и, следовательно, рукописный макет "Пометок на полях", сохранившийся в архиве Лозинского, представляет собой первоначальный замысел. Однако этот оригинальный замысел - не "сборника" собственных, а
Макет книги оформлен В. К. Шилейко полностью: обложка, внутренние титульные листы, на которых размещены посвящение М. Л. Лозинскому и номера разделов (их в книге четыре); тексты стихотворений написаны им собственноручно (места трех стихотворений отмечены начальными или заключительными строками, что оговорено в примечаниях).
Книга в настоящем издании воспроизводится по макету, что в примечаниях к отдельным стихотворениям больше не оговаривается; специально оговорены те несколько случаев, когда в тексты внесены поправки по авторской публикации в альманахе "Тринадцать поэтов", и те три случая, где место стихотворений в макете было только обозначено. Внесенные нами поправки приводят стихотворения к их основным (окончательным) авторским редакциям.
"...И в час, когда тоску труда...".
Впервые: Г. 1913. No 9- 10, в качестве третьей строфы ст-ния "Она бледнее, чем вчера...". В Г еще три строфы:
Она - бледнее, чем вчера
Полулежала в пестром кресле.
Пока дрожали веера
Вечерних вздохов легкой песни.
Над тишиной печальных лиц
Зажглась презрительно и тонко
В свинцовом сумраке ресниц
Слеза капризного ребенка.
..................................
Пронзительно поет любовь,
Живет в словах, как в складках шали,
В простом узоре скудных снов
На черном кружеве печали.
Эта редакция из четырех строф - в автографе, под загл. "Вечерняя песня" и с пометой "22 янв. 1914. Петербург", с разночтениями; в машинописи с пометой "напечатано в "Гиперборее"", с разночтениями, и во второй публ.: СЗ. 1915. No П.
"Здесь мне миров наобещают...".
Впервые: ТП, с эпиграфом: "На Васильевском славном острове...". ЧТ. Автограф, подзагл. "В 0", с посвящением М. Лозинскому и пометой "6 октября 1914г. Петербург"; ВОЯ, с тем же загл. Машинопись, вклеенная в корректурные гранки "Аполлона" (1915. No 10) между ст-ниями "Седенький книжный торговец..." и "Я не люблю приветствий черни...", под загл. "Васильевский Остров".
Согласно сведениям Т. И. Шилейко, эпиграф в ТП взят из народной песни Петровского времени:
На Васильевском славном острове,
Как на пристани корабельные,
Молодой матрос корабли снастил,
О двенадцати белых парусах.
О перекличке со ст-нием О. Мандельштама "Смертный, откуда идешь? - Я был в гостях у Шилейки..." из "Антологии античной глупости" см.: НБП. С. 663.
"Смущенно думаю о нем...".
Впервые: ТП, без эпиграфа. Печ. с поправками по ТП. В ПП ст. 7-8: Там ионический излом Украшен листьями аканфа. Две редакции в ЧТ, обе под загл. "Эврипид", без эпиграфа. Здесь в первой редакции ст. 1-2: С печалью говорю о нем: Скульптурней всех и всех пьянее; ст. 6: Творенье - говорили - Ксан-фа. Беловой автограф, с тем же загл., без эпиграфа, с пометой: "6 октября 1914. Петербург". Здесь ст. 4: Один на улицах Элей; ст. 6-8: Созданье - помнится Бианта: Там ионический облом Увенчан листьями аканта. ВОЯ, под загл. "Другу", без эпиграфа. Эпиграф - из ст-ния О. Мандельштама "Автопортрет" (1914).
Всех хмельнее. Ср. в инскрипте Ахматовой (на "Tristia" Мандельштама): "Вольдемару Шилейко книгу светлого хмеля и славы..." (Звезда. 1991. No 2. С. 121). Сочетание топонима Элея (города в Италии и Малой Азии) с именами Ксанфа (самый известный - Ксанф Лидийский, автор "Истории Лидии") и Бианта (один из "семи мудрецов", упоминается в "Истории" Геродота в рассказе о Крезе, см. примеч. к ст-нию "Томительно люблю цветы...", с. 137) ясной интерпретации не поддается.
"Его любовь переборолась...".
Впервые: СЗ. 1915. No 14, с посвящением М. Лозинскому. А. 1915. No 10, с таким же посвящением, в цикле "Восьмистишия", 1. Беловой автограф, без эпиграфа, с датой, с вариантами ст. 3-4: И странно слышу мертвый голос Зовущий в радостный удел; ст. 7-8: Так на темнеющем пути Ловлю слова прошедших мимо. На обороте - ст-ние "Память сердца" ("На сердце опять захолонуло..."). Беловой автограф с пометой "23 сентября 1914. Петербург", под эпиграфом - имя автора: М. Лозинский. Машинопись с посвящением. ВОЯ, с эпиграфом:
Подарилась поздняя отрада
Всё на свете разлюбившим взорам.
"Люблю живую суету...".
Печ. впервые. Эпиграф - из "Скорбных элегий" Овидия (кн. 5, поел. 13, ст. 5): "Много уж дней меня боли в боку жестоко терзают" (пер. С. Шервинского). Выбор эпиграфа обусловлен, очевидно, болезнью В. К. Шилейко.
"Еще дрожат пустые воды...".
Впервые: ТП, без эпиграфа, под загл. "Лебедь". Печ. с поправками по ТП в ст. 5-6, в ПП соответственно: Прости!.. Устам неравнодушным Дозволишь скорбное "летит"? Эта (ранняя) редакция отразилась в АЛ еще в двух источниках: в автографе (вписано в отдельный оттиск А (1915. No 10)), без эпиграфа и загл., с датой "29 февраля 1916", и в автографе цикла "Восьмистишия" из двух ст-ний (второе - "Живу томительно и трудно..."), под загл. "Лебедь". Другая (поздняя) редакция, где ст. 5-6 соответствуют ТП, - в автографе на бланке "Аполлона", под загл. "Улетающему". Здесь строфа 1: