Ширянов Баян. Монастырь (Книга 2)

После этих издевательств, ничего не добившись, прапорщики смилостивились и отпустили задержанного, заставив предварительно вымыть тазик с экскрементами и блевотиной. Впрчем, Кулин и сам был рад последнему. В туалете вахты ему удалось и вымыть руки душистым мылом, и умыться. Возвращая тазик, Николай невольно подслушал фразу, ставшую для него ключевой в этом приключении: - Знал бы, кто на этого зычка стукнул, - раздраженно рычал один из прапоров, - я бы заставил его все это говно сожрать! Сколько времени зря потеряли! Теперь все встало на свои места. Никто, кроме Дрозда, которому новоявленный коммерсант явно перебежал дорогу, настучать на Кулина не мог. И Николай решил отплатить ему той же монетой. Стукнуть на стукача не западло, оправдывал он себя. Но заложить Дрозда следовало так, чтобы тот действительно попался с чем-то запрещенным и так, чтобы никаких подозрений на Николая бы не упало. Еще одна сложность заключалась в том, что Григорий никак не должен был быть упомянут в этом доносе. Полученный чай разошелся на следующий день моментально. Кропаль Семихвалову, кропаль прессовщику, кропаль за очередной моток проволоки, кропаль Бурому. И Кулин оказался с половиной пакета. Но и это количество было для него неплохим подспорьем. Оставшаяся заварка ушла на швейку, где Николаю профессионально, не от руки, а на настоящей швейной машине, подогнали под его габариты синюю робу. После начала занятий маклями, жизнь у Кулина стала немного легче. А вскоре и представился случай отомстить Дрозду. В один из визитов к Семихвалову, Николай заметил, что из гальванического цеха вышел его конкурент. Разузнать, что конкретно было нужно Дрозду в этом цехе, труда не составило. Куль уже давно скентовался с Петром, доверяя тому гораздо больше, чем можно было по соображениям элементарной безопасности. Гальваник платил той же монетой и вскоре Николай узнал, что Дрозд приходил никелировать лезвия для двухзарядной выкидухи. Этот нож мог выплевывать кинжальный обоюдоострый язычок, остающийся на рукоятке, а мог и выстреливать двумя бритвенно-острыми пластинами, спрятанными сверху и снизу от основного лезвия. Такие снаряды, при достаточной силе пружины, могли с нескольких шагов прошивать насквозь дюймовую доску. Куль так и не смог выяснить, где Дрозд прячет свое оружие, но ход против недруга все же сделать смог. Не без помощи того же Семихвалова. Как-то Петр рассказал, что у них в отряде живет настоящий кумовской. Разница между простым стукачом и кумовским была весьма значительной. Если первого простые мужики, узнав о его деятельности, могли отметелить до полусмерти или даже пополнить им петушатник, то второго, как пригретого лично начальником оперативной части, все хотя и презирали за глаза, то ему самому всячески выказывали если не уважение, то нечто, замешанное на страхе. Узнав о таком фрукте, Кулин решил, что если тот, узнав о выкидухе, не побежит прямиком к куму, то он, Николай, ничего не понимает ни в стукачах, ни в людях. Все прошло по плану. Петр курил рядом с кумовским, Куль подсел и начал шепотом справляться, не знает ли Семихвалов человека, которому бы нужен был выкидной нож. Как бесплатное приложение, Николай рассказал по чьей просьбе он это выспрашивает, и взял с гальваника обещание не трепаться. На следующий день работа 51-й бригады была парализована. Едва зеки зашли на промку и переоделись, как нагрянули прапора. Они перевернули вверх дном весь цех, отмели несколько валявшихся почти на виду кипятильников и заточек. Кулин, ради такого дела, чтобы тоже выглядеть пострадавшим, пожертвовал кропалем из чайной трухи и бревен. Но и детали для выкидного ножа дотошные вертухаи обнаружили тоже. После обеда Бурого дернул кум. Вернулся бригадир раздраженный, бурча себе под нос, что-то типа, да откуда мне знать кто как у меня тут крутится, я за план отвечаю, а не за всякую побочку от безделья... И до вечера вся смена ходила как шелковая. Никто не решался подать сердитому и потому спорому на расправу бригадиру малейший повод оную с провинившимся учинить. А вечером Дрозда посадили в ШИЗО. И Кулин в этом совершенно точно был не виноват. Как не виноват он был и в гибели семейника. Поймав себя на этой мысли, Николай озадаченно огляделся. Оказалось, он сидел в комнате политико-воспитательной работы а его соседи-бесконвойники смотрели телевизор. Куль, невидящим взором, тоже, оказалось, пялился в экран, где шли новости из очередной горячей точки. Дергались автоматы в руках маленьких человечках в камуфляже, голос диктора возвещал нечто патетическое. Зек понял, что смотреть на трупы но больше не может, и, встав, громыхнув стулом, он вышел прочь. Сев на свою шконку, Николай огляделся, и, выяснив, что за ним никто не наблюдает, открыл тумбочку. Сдвинув пластину, бесконвойник вытащил из тайника в полке стопку вырванных из тетрадки листов. Остатки прозрачного клея все еще держали их вместе, хотя отдельные страницы уже выпирали своими излохмаченными краями из общей массы. За бумагами виднелась рукоятка финского ножа. Куль примкнул пластину обратно и, развалившись на кровати, принялся изучать дневник убиенного Гладышева. ГЛАВА 6 Последние жертвы. 1. Озарение кума. - Кстати, Игнат Федорович, - На людях Поскребышев всегда обращался к куму по имени-отчеству, - Вы обратили внимание на некоторые изменения на нашем фронтоне? Лакшин сбавил и без того неспешный шаг, и внимательно всмотрелся в лицо лепилы, пытаясь найти в нем какие-то изменения. Врач рассмеялся: - Да я не морду свою имею в виду, а это здание... Обернувшись, майор сразу заметил, что поменялось в облике больнички. На месте невесть куда исчезнувшей мозаики со вчерашними полуночными всадниками, теперь была совершенно другая картина. Даже не картина, а непонятный одноцветный барельеф. Кое-где на нем виднелись отдельные цветные камушки, остатки апокалиптической мозаики, но они лишь подчеркивали строгость непонятного изображения. - Видите, по центру этой композиции мы видим Дхарма чакру, она же колесо закона или сансары. Этот символ олицетворяет восьмичастный путь, по количеству спиц, а так же то, что все рано или поздно вернется на круги своя. Оперативник остановился, разглядывая барельеф и, одновременно, пытаясь вникнуть в смысл того, что сейчас провозглашал Михаил Яковлевич. - Слева от него -- Гаутама Будда. Он обращен к небу и в прошлое. Справа Майтрейя Будда. Этот обращен к земле и в будущее. А мы, хи-хи-хи, посередке... Утрированно подмигнув Лакшину, врач поспешил за Жбаном, который уже давно поджидал офицеров, придерживая дверь локалки и отгоняя от нее зеков из первых двух отрядных секций. Поднимаясь, Игнат Федорович вдруг обратил внимание на какого-то бесконвойника, который шел, казалось, не разбирая дороги и в глазах его светилось такое бешенство, что куму вдруг стало жутко и он невольно проследил взглядом путь этого зека. - Разойдись! -- Рявкнул Жбан. Зеки, толпившиеся в дальняке и ближайших его окрестностях, отреагировали на приход начальника оперчасти рассредотачиванием с максимально возможной прытью. Когда Лакшин и врач зашли в сортир, из живых там был только завхоз восьмого отряда, Котел. Он понуро взглянул на вошедших и, не зная, что им сказать, лишь протянул руку в направлении трупов и пожал плечами. - Асфиксия. -- Сам себе кивнул Поскребышев, едва взглянув на тела. - Удушение. -- Полуутвердительно проговорил кум. Он несколько секунд всматривался в лица трупов, словно стараясь разглядеть в их до сих пор открытых глазах отпечаток изображения убийцы. Осмотр места происшествия не дал ничего. И лишь когда Игнат Федорович посмотрел вверх, тайна появления мертвых тел из воздуха перестала существовать. Там, на потолке, виднелось несколько свежих кровавых пятен. Мало того, осыпавшаяся штукатурка четко обозначала контур узкого прямоугольника. Кум, если бы на него не смотрели Исаков и Михаил Яковлевич, завопил бы от восторга. Это был лаз в тайные ходы. Первый достоверно известный вход. Но, прикинув все обстоятельства, майор помрачнел. Эта ``дверь'' являлась, скорее выходом. Проникнуть в нее можно было лишь с помощью стремянок. Да и сам факт того, что неведомые убийцы вдруг расшифровали одну из дверей, значил многое. Пока вольные рабочие, или расконвоированные, с помощью малой механизации, ломов и кувалд, будут крошить эту преграду, преступники могут спокойно покинуть свое прибежище, и у них еще останется куча времени для заметания следов. Единственным выходом было бы, пока производятся вскрышные работы, выстроить всю зону на плацу. Но, насколько помнил Лакшин, предыдущие проверки раз за разом показывали, что на месте все. Кроме безвременно усопших. Разве что... На проверки практически никогда не ходили блатные. Они приравнивались шнырями к тяжелобольным, и оставались в секции. Прапорщики, считающие оставшихся в постелях, знали из всех в лицо, и поэтому никаких накладок раньше не случалось. И тут к Игнату Федоровичу одновременно пришли две мысли. Какая из них явилась чуть раньше, а какая чуть позже, было не так уж и важно. В любом случае, одна вытекала из другой. Лакшин вдруг вспомнил слова Михаила Яковлевича о поисках недостающего звена и, в то же время, возникла идея подмены. Ведь вертухаи, нередко, считали, не заглядывая в лица зычков, а по головам! Причем головы эти могла спокойно оставаться под одеялами, а наружу могла торчать лишь рука или пятка. И тогда, если некий вольняк временно занял место блатного, -- счет должен был сойтись! А при наличии тайного хода, сообщающегося с волей, это уже казалось Лакшину само собой разумеющимся. Досадуя на свою недогадливость, майор зарычал от злости на самого себя. Вот оно, недостающее звено! Вольные, связанные с зеками, знающими тайну проходов. Но тогда, если эти деятели позволили себе засветить один из входов в свои катакомбы, это может значить лишь одно: они сворачиваются. И, следовательно, уже нет никакого смысла для спешки. Все равно, пока зеки будут долбить потолок, они успеют скрыться, раствориться в Хумске или его пригородах. Завтра прибывает комиссия ОУИТУ, пусть они и ползают по этим подземельям. А его, Лакшина, работа, можно считать, уже выполнена. Он преподнесет эти катакомбы на блюдечке, а там пускай менты ловят тех, кто в них наследил. - Гражданин майор... - Раздался вдруг громкий шепот, перебивший размышления Игната Федоровича. - Что? -- Обернулся кум и завхозу. - Вы... Вы знаете, что блатные хотят лагерь разморозить? Завтра... - Еще тише пролепетал Котел, косясь на дверь в туалет. - Что?! -- Едва не вскричал оперативник, но вовремя сдержался и голос его прозвучал едва ли громче, чем сообщение Исакова. С утра Колесо приходил. Говорил, чтобы завтра на работу никого не выводить... Завхоз как можно ближе придвинулся к Лакшину, и эти слова лихорадочно вылетали из глотки арестанта. -- А я не знаю, что и делать. Бугры стремаются и против блатарей, и против вас... - Ладно, разберусь. -- Игнат Федорович уже овладел собой и взмахом руки отослал было завхоза, но потом, вспомнив о своем задании, спросил уже громко: - А шныри твои где? - Да, только что тут крутились... - Пожал плечами Игорь. -- Сейчас посмотрю... - Ну, Михаил Яковлевич, - Ухмыльнулся майор, - Как думаете, будут у нас еще покойнички? - Будут, Игнат Федорович. -- Убежденно ответил врач и, никак не подтверждая это свое заявление, вдруг резко перескочил на другую тему. -- А знаете, что мне вдруг пришло в голову... Ведь наш район, до привнесения в Сибирь христианства, был одним из буддийских центров. И я не удивлюсь, если окажется, что наш монастырь -- один из перекроенных на христианский лад датсанов. А знаете, как их тогда строили? В одном из неприметных мест находился некий краеугольный камень. Стоило его извлечь, как вся постройка должна была разрушиться. Так что в бреде моего последнего пациента может быть и наличествует некое рациональное зерно. - Да хоть целый амбар! -- Воскликнул Лакшин. Они уже переместились из дальняка на лестницу и теперь смотрели, как бесконвойники уносят трупы. Прапора, командовавшие этим процессом, были настолько злы из-за убийства их коллеги, что лишь присутствие офицеров сдерживало их пыл. Иначе горе было бы любому зычку, попавшемуся им на глаза. - Убиты! Убиты!!! Кум повернул голову на этот истошный вой. К нему бежал растрепанный Котел и, не в силах остановиться, вопил: - Убиты! Убиты! С завхоза разом слетел весь лоск. Он затравленно озирался и не переставая верещал. В глазах его Игнат Федорович уловил тот самый безумный блеск, который был и у сошедшего с ума пациента, что попал в больничку, как раз из отряда Исакова. Бесконвойники замерли с носилками, удивленные непонятным явлением, а прапора, насторожившись, приготовились скрутить буйствующего осужденного. Но Лакшин опередил их, сам схватив умирающего от страха Исакова за отвороты его робы и резко встряхнув: - Кто убит? - Шныри... - Разрыдался мужик. - Где они? - В каптерке... Поспешив туда, Игнат Федорович застал почти идиллическую картину. Пепел и Шмасть сидели за столом перед наполовину пустой дымящейся банкой с чифирем. Перед ними стояли четыре стакана, наполненные темной жидкостью, на расстеленной газете возвышалась горка карамели. Все выглядело привычным и мирным, если бы не зловещая деталь. У обоих зеков в груди торчало по такому же стилету, которым был заколот библиотекарь Братеев. - И эти... - Удрученно проговорил Лакшин. Убийство шнырей означало лишь одно, преступники зачем-то подчищали всех ненужных свидетелей, или даже потенциальных свидетелей, обладателей тайны. Но для чего? Неужели они думали, что им еще удастся попользоваться ходами в стенах? И вдруг кум с чувством удивления, смешанного с ужасом, понял, что да, удастся. Ведь для того, чтобы замуровать все тайные входы-выходы придется потратить уйму времени и денег. И не факт, что удастся найти их все. А чтобы залить все их бетоном и речи быть не могло, откуда взять такую прорву цемента? Лагерь это потянуть бы не смог, особенно сейчас, когда требовалось срочно восстанавливать котельную. Даже взрыв тоннеля, по которому идет сношение с волей ничего не даст, зеки и их друзья спокойно смогут прорыть новый. И опять начнется кошмар. Не учреждать же специальный пост, чтобы контролировать подземелья? Хотя, это, на взгляд Лапши, было бы наилучшим, самым дешевым, вариантом. Распорядившись долбить потолок, Игнат Федорович, уже потерявший интерес к мертвецам, попрощался с Поскребышевым и направился в свой кабинет. Если Котел не соврал, то случившееся сегодня померкнет перед запланированным на завтра бунтом. Следовало обдумать тактику. Если разом засадить в ШИЗО всех блатных, во главе с Крапчатым, это ничего не даст. Их шестерки, приворовывающие и прочие возмутители лагерного спокойствия, для которых места в трюме просто не хватит, все одно провернут задуманное, но уже без должного руководства. А нет ничего хуже шестерки дорвавшейся до власти. Следовательно, положение даже усугубится. Другим вариантом, сумасшедшим по своей сути, было пойти на поводу у блатных. Но не просто разрешить им будоражить мужиков, а напротив, объявить в колонии внеочередной выходной день. Или даже несколько. И этим спутать блатным все планы. Но есть еще и невыход на проверку... В любом случае, следовало как можно скорее выяснить, чем конкретно продиктовано такое решение Крапчатого. Идти на очередной компромисс, если он вообще возможен, придется, но кум не ручался за прапорщиков. Они, подогреваемые жаждой мести, могут наворотить слишком много такого, что никакое соглашение с вором, даже временное, даже фиктивное, уже будет невозможным. Придя к выводу, что в любом случае требуется вызвать вора, майор уже хотел было нажать кнопку звонка, вызывающего нарядчика, как вдруг, после короткого удара в дверь, она распахнулась и на пороге кабинета возник недоумевающий прапорщик Сергиенко. - Игнат Федорович, вам там баба звонит. -- Сообщил Серый. - Какая баба? - Да откуда ж мне знать? - А где твое ``там''? - Да, на вахте... Покачав головой, и недоумевая, кому же он мог потребоваться в воскресенье, кум вышел вслед за прапорщиком. Сергиенко проводил майора к аппарату и, указав на валяющуюся на столе трубку, вернулся к выполнению своих прямых обязанностей. - Слушаю. -- Проговорил Лакшин в трубку. - Алло, Игнат Федорович? -- Голос женщины был куму явно знаком. - Да, я. - Я -- Широкогорлова. Помните? Теперь кум припомнил эту женщину, врача женской зоны. - Слушаю вас, Светлана Ильинична. - Вы помните о вашей просьбе? - Конечно. - Знаете, что ей сказали? Поезд ушел. Закрылась, мол, лавочка. - Вот видите, а вы беспокоились... Все же хорошо кончилось. - Да, но она так и не вышла на тех, кто нам был нужен. - Теперь это неважно. -- Ляпнул Лапша и тут же пожалел о сказанном. - Что вы сказали? -- Ошарашено пробормотала в трубку Широкогорлова. -- Не важно? Моя девочка подвергалась, бог знает, какому риску, а вы заявляете, что все это не важно?! - Извините. -- Твердо проговорил майор. -- Судя по вашим же словам, риска не было никакого. Ведь она не нашла организаторов. - Да, но... - Я вам бесконечно признателен за помощь. -- Несколько теплее произнес Лакшин. -- А сейчас прошу меня извинить. Меня ждут неотложные дела. Кум положил трубку на телефон и тяжело вздохнул. 2. Месть Кулина. Бегло полистав почти весь дневник, Николай гораздо внимательнее прочел последние его страницы. Те, где описывался знак и те точки, куда следовало нажать, чтобы открылся тайный проход. Знаки эти Куль по корпусу видел во множестве, но в дневнике было указано расположение лишь одного. Того, что находился на этаже восьмого отряда. Не было никакой схемы, вообще ничего, что помогло бы бесконвойнику сориентироваться в тайных ходах. Зек плотоядно ухмыльнулся. Что ж, придется провести разведку боем. Спрятав бумаги обратно в тайник, Кулин забрал из него нож, прихватил вжикающий фонарик на ручной тяге, и твердым шагом отправился обратно в восьмой отряд. Указанный Гладышевым знак находился в узком коридорчике, в конце которого находился кабинет отрядника. Это было самым малопосещаемым местом во всех отрядах. Туда заходили лишь шныри, да старички-поломои. Все остальные старались избегать этого места, а уже если и появлялись там, то отнюдь не для чтения стенной газеты, а по вызову начальника отряда. На площадке второго этажа Куль напоролся на Котла. Завхоз стоял, явно кого-то поджидая. - Ну, Кулин, - Насупился Игорь, прочтя бирку на груди бесконвойника, - Ты что ли долбить пришел? - Чего долбить? - Потолок. - Ты трхнулся, или что? -- Участливо поинтересовался Николай. -- Какой потолок? - Из которого трупаки вывалились. Потеряв самообладание, Куль схватил завхоза за горло и прошипел: - Это для тебя, козла, они трупаки. А мне он семейник! Понял?! Исаков кивнул, Кулин отпустил его и тот прислонившись к стене, сполз по ней, оказавшись сидящим на корточках. - И у меня они сегодня... Завхоз издал невнятный всхлип. - ...обоих шнырей мочканули. Ненавижу! Ты понимаешь, ненавижу!! -- Котел уже орал во всю глотку, не обращая внимания на прислушивающихся к этой беседе зеков. -- Попадись они мне я бы... Я бы... Голыми руками их бы порвал! - Ты это действительно хочешь? -- Тихо спросил Николай. Завхоз лишь кивнул. - Тогда, пошли. Бесконвойник подал Исакову руку, тот схватился за нее, поднялся на ноги: - Куда? -- Вс еще не понимая, что ему предлагают, спросил завхоз. - В стену. -- Бросил Куль, но не успел он сделать и двух шагов, как арестанты, которые стояли неподалеку, заступили ему дорогу. - Ты и правда знаешь где вход? -- Спросил один из них. - Да. -- Кивнул Николай. - Тогда, мы с тобой. Только обожди чуток, заточки прихватим. - Кто это? -- Спросил Игоря бесконвойник, когда мужики испарились. - Змы Гладкого. А через мгновение Кулин оказался во главе армии, состоящей, минимум, из дюжины возбужденных и вооруженных самодельными ножами зеков. - Что за сходняк? -- послышалось с верхней площадки лестницы. - Мужики идут беспредельщиков мочить. -- Ответил кто-то из толпы. - Мы с вами! Поняв, что если он протянет еще минуту, то с ним пойдет вся колония, Куль решительно направился в коридорчик отрядника. Крест нашелся сразу. Он был процарапан прямо под фанерным листом со стенной газетой. Мгновение помедлив, Николай решительно нажал тремя пальцами на указанные у Гладышева точки. Кусок стены бесшумно подался назад, потом скользнул влево. Зеки ахнули. - А мы-то тут на хозяина бычим, когда такая тропа на волю под носом! -Восхищенно протянул кто-то. Из проема несло сыростью и еще каким-то забытым детским запахом. Кулин, едва проход открылся полностью, шагнул в темноту. Держа в правой руке финку, левой он, словно работая эспандером, выжимал из фонарика конус тусклого света. Ход оказался настолько узок, что передвигаться в нем оказалось возможным лишь боком. Сориентировавшись, Николай пошел направо, вглубь корпуса. Через десяток шагов перед ним открылось разветвление. Узкие ступени вели вверх и вниз, и сам коридорчик уходил дальше во мрак. Сзади слышалось многоглоточное хриплое дыхание. Куль порадовался, что у зеков хватало ума не переговариваться. Вскарабкавшись по ступенькам, Николай вновь оказался в коридоре. Справа от бесконвойника, сквозь какой-то проем, прорывался рассеянный конус света, хорошо видный в пыльном воздухе. Оттуда же доносились негромкие голоса. Стараясь не шуметь, Куль прокрался к проему. Но, очевидно, он все-таки что-то задел и, споткнувшись, растянулся на полу. Это и спасло ему жизнь. Сразу после падения Кулина пронзительно тренькнул колокольчик и в коридорчике появился мужик с огромным армейским тесаком. Громила едва не наступил зеку на голову и тот, воспользовавшись своим положением, приподнявшись на локте, воткнул охраннику финку в живот. Мужик лишь ойкнул и, выронив тесак, который чудом не воткнулся в Кулина, плавно повалился на спину. - Эй, Пузырь, чего там? - Не чего, а кто... - Пробурчал Николай, поднимая нож убитого. Встав, арестант вышел на свет. Он оказался на том самом таинственном четвертом этаже. Здесь тоже было убрано большинство перегородок, но общая планировка оказалась несколько иной. Куль стоял в тупичке, из-за поворота которого и доносились чьи-то голоса. Зеки, шедшие сзади, подталкивали Кулина и тот, не видя другого выхода, устремился вперед. Картина, открывшаяся перед Николаем за поворотом, заставила того резко затормозить. Там стояло несколько человек. Двое мужиков, из которых один, судя по кобуре на поясе, был телохранителем, а другой, - его хозяином. Но не это потрясло бесконвойника. Там стояли еще и девушки. И среди них была Ксения. - Ты чего здесь делаешь? -- Шагнул вперед Николай, опуская нож. Все повернули головы и дальнейшие события стали разворачиваться с калейдоскопической быстротой. - Коля? -- Удивилась Ксения и слегка подалась назад. Охранник, до которого дошло, что появление незнакомца может нарушить сохранность тела его хозяина, стал вытаскивать пистолет. Котел, вынырнувший из-за спины Кулина, с криком ``Порешу, пидоров!'' нарвался на первый выстрел. Он дернулся всем телом и упал, вытянув руки. Куль, по какому-то наитию, загороженный телом завхоза, метнул тесак в охранника. Нож в считанных миллиметрах пролетел выше головы падающего и вонзился в грудь телохранителю, который так и не успел прицелиться для второго выстрела. Пуля, исторгнутая пистолетом благодаря последнему, рефлекторному нажатию, ушла в потолок. Размахивающие заточками зеки устремились к оставшемуся в живых мужику. Тот, прилипший от ужаса к полу, не пытался даже шевельнуться. Женщины, напротив, завизжали и бросились наутек. За ними ринулось сразу около десятка арестантов. ``Откуда их тут столько?" - Недоуменно --подумал Николай и, видя, что через мгновение зеки просто растерзают вольного мужика, рявкнул во всю мощь глотки: - Стоять!!! Все, даже женщины, замерли на мгновение, которого Кулину хватило для того, чтобы сделать несколько шагов и, смяв в кулаке лацканы пиджака вольняка, свирепо спросить: - Что ты тут делаешь? - Я... Мы... - Залепетал мужик. - Аркаша, - Ксения отодвинула какого-то арестанта, стоящего на ее пути, и подошла к Николаю. -- Давай, рассказывай. - Что? Что рассказывать? -- Истерически взвизгнул Аркаша. - Все. -- Рыкнул Кулин. - Рассказывай все. -- Кивнула девушка. - Я... Мы... - Это мы уже слышали. -- Оборвал всхлипы вольняка Николай. -- Дальше. - Ну... Дом свиданий... - Выдавил из себя Аркадий. - Бордель. -- Уточнила Ксения. - Так это все бляди! -- Воскликнул один из зеков, пришедших за Кулиным. Девушки, поняв, какая опасность им угрожает, рванули с места. Арестанты, у которых сработал принцип ``убегают -- догоняй'', бросились вслед за ними. Кулин, проводив их взглядом, вернулся к допросу: - Кто сюда ходит? - К... Крапчатый... - И вс? Н-нет... Еще его люди. Я не знаю, как их зовут... - Не надо!.. -- Послышался истошный женский вопль. - Надо! Надо! -- Раздался многоголосый хор, заглушаемый утробным зековским смехом. Судя по звукам, визжали все четыре насилуемые девушки. Ксения, стоящая рядом с Кулиным, как бы находилась под его защитой, и никто даже не подумал посягнуть на нее. Николай не хотел, да и не мог вмешаться в происходящее где-то за углом. Сходившие в колонии с ума по женской плоти, зеки, дорвавшись до нее, все равно бы не послушали бесконвойника. - Они платили? -- Сухо поинтересовался Куль. Аркадий опять замялся. - Д-да... - Наконец выдал он. - Это ты убивал тех, кто сюда приходил сам? - Нет! Нет! -- Аркадий попытался отступить, но Николай все еще держал мужика за пиджак, и отступление не получилось. -- Это они... Пузырь и Бешеный! Это они! - А кто им это приказал? Ты? - Нет, нет! Это Крапчатый! Это все он! - Врет? -- Кулин скосил глаза на девушку. - Нет. -- Тихо ответила она. - А ты, значит, не при чем? -- С ненавистью выдохнул Кулин, прищурясь, в упор разглядывая бледное лицо сутенера. - Я коммерсант! -- Крикнул Аркадий, понимая, что этот аргумент вряд ли его сможет спасти. -- Я девочками торгую. А тут клиенты такие... Денежные... - И не только девочками. -- Прошептала Ксения.