Альфред Шклярский
Томек на тропе войны
I
Неожиданное нападение
Пo бескрайней прерии мчался широким галопом резвый мустанг. Сидевший на нем всадник низко пригнулся к гриве коня, чтобы широкими полями расшитого серебром сомбреро укрыть лицо от ветра. Полудикий, благородный скакун с неукротимой силой перепрыгивал через встречавшиеся на пути колючие кактусы, ловко обходил провалы и летел вперед, почти касаясь брюхом пурпурных зарослей шалфея, покрывавшего широкую равнину.
И конь, и всадник наслаждались силой, скоростью и свистом ветра. Долго мчались они по прерии, увлекая за собой длинную тень.
Как вдруг всадник вскинул голову, издал радостный крик и круто осадил коня. Надо думать, силы и ловкости ему было не занимать, потому что мустанг остановился, как вкопанный. Некоторое время конь еще выказывал свое недовольство, приседал, становился на дыбы, но умелые руки всадника укротили его.
Левой рукой молодой всадник сдвинул на затылок сомбреро, которое упало ему за спину, держась на ремешке под подбородком. На загорелом лице всадника сверкнули веселые голубые глаза. Теперь уже можно было более точно определить его возраст. Выглядел он на лет шестнадцать — семнадцать, хотя, судя по росту и осанке, ему можно было дать и все девятнадцать — такие у него были широкие плечи, высокая фигура и твердые мускулы, выпирающие из-под цветной фланелевой рубашки.
Успокоив скакуна, всадник внимательно посмотрел на юг, где среди рваных скал вздымалась к небесам довольно высокая гора — цель его утренней поездки. Гора находилась на самой границе между Соединенными Штатами Америки и Мексикой. С ее-то вершины всадник и собирался получше разглядеть мексиканскую территорию, северное порубежье которой из-за многочисленных вооруженных стычек и грабительских нападений звали «вечно пылающей границей».
С места, на котором всадник остановился, хорошо виднелись острые каменные изломы на склонах горы. Так же ясно вырисовывались огромные кактусы, густые кусты шалфея и каменные обломки, лежащие на самой вершине горы. Но юноша не поддался этому оптическому обману, обычному в прериях, где такой чистый воздух. До горы оставалось еще, по крайней мере, три или четыре километра, поэтому всадник решил сбавить ход, чтобы поберечь силы коня для обратной дороги.
Он легонько потрепал мустанга по шее, и тот послушно тронулся вперед. Юноша внимательно рассматривал окрестность. Близость мексиканской границы заставляла быть осторожным. Он помнил слова опытного шерифа[1] Аллана, который предупреждал, что надо всегда быть начеку. Хотя отношения между обоими государствами уже много лет были мирные, вооруженные отряды мексиканцев и мексиканских индейцев часто проникали на американскую сторону, угоняли скот, овец, а иногда и детей, которых потом заставляли работать на своих ранчо[2]. Эти вылазки беспокойных соседей вынуждали американцев и индейцев, находящихся в пограничных резервациях[3] мстить, иногда даже предпринимать решительные шаги. Таким образом, здесь постоянно шла коварная борьба, от которой обе стороны несли немалые потери.
Молодой поляк, Томек Вильмовский — так назывался одинокий всадник — не боялся опасностей. Однако он не любил легкомысленно подвергаться им, потому что опыт длительных путешествий по свету сделал его благоразумным и осторожным.
В Новую Мексику[4] Томек прибыл всего лишь неделю тому назад. Здесь он, как полагал отец, мог восстановить свои силы и оправиться от болезни, вызванной нападением разъяренного африканского носорога во время последней охотничьей экспедиции в Уганду[5]. Несколько месяцев, проведенных в Англии, позволили ему забыть о тяжелой болезни. Поэтому, как только представился удобный случай, он с удовольствием принял предложение отца поехать на Дальний Дикий Запад[6].
У Томека были две причины желать этой поездки. Во-первых, он надеялся встретить здесь Салли Аллан, с которой познакомился во время необыкновенных приключений в далекой Австралии. Салли по дороге в Англию, где она должна была учиться, задержалась на длительный отдых у своего дяди, жителя Новой Мексики. Томек надеялся провести с ней каникулы в этой здоровой местности, а потом вместе ехать обратно в Англию. Во-вторых, Томек, отец и два его друга, боцман Новицкий и Смуга, занимались ловлей зверей для знаменитого Гагенбека, поставлявшего в зоологические сады и цирки всего мира разнообразных представителей животного мира. Гагенбек весьма ценил отважных поляков, всегда без колебаний бравшихся за самое трудное дело. Как только Гагенбек узнал, что Вильмовский собирается отправить своего молодого, предприимчивого сына в Соединенные Штаты, он тут же обратился к нему с предложением. Томек должен был нанять там группу индейцев, которые за соответствующую плату согласились бы участвовать в цирковых спектаклях. Ведь индейцы знамениты своей великолепной дрессировкой мустангов и лихостью в верховой езде. Если перенести в Европу целиком подлинную индейскую деревню, она несомненно возбудит там большой интерес. Ведь в Европе еще хорошо помнят героическую борьбу краснокожих воинов за свободу, ожесточенную борьбу до последнего, длившуюся с 1869 по 1892 год. Имена бесстрашных вождей, Сидящего Быка, Красной Тучи, Кочизе и Жеронимо[7] стали символами героизма индейцев Америки.
Томек Вильмовский с радостью принял предложение Гагенбека, которое не только давало ему возможность встретиться с молодой подругой, но и позволяло близко познакомиться с жизнью героических индейцев, к которым он всегда относился с большим уважением.
Правда, отец Томека несколько опасался посылать в самостоятельную, далекую экспедицию своего порою чересчур горячего сына и попросил близкого друга, боцмана Новицкого, сопутствовать ему.
Приятели всего лишь неделю гостили у шерифа Аллана, дяди Салли. Опека добродушного моряка никогда особенно не тяготила Томека. Оба они обожали приключения и не могли долго усидеть на месте. Ко всему еще, великан боцман с первой минуты появления на ранчо Аллана большинство времени проводил в обществе хорошенькой и славной Салли, следя, чтобы ее кто-нибудь не обидел. Динго, верный пес Томека, тоже, видимо, вспомнил, что Салли была его первой хозяйкой и не отходил от нее ни на шаг. Поэтому Томек пользовался полной свободой. С первых же дней он стал пускаться в длительные поездки, чтобы лучше изучить окрестность и завязать дружеские отношения с индейцами ближних резерваций.
И вот теперь он в отличном настроении приближался к цели утреннего путешествия, радуясь, что вскоре увидит мексиканскую землю, известную ему по книгам польского путешественника Эмилия Дуниковского[8], который много путешествовал по Соединенным Штатам и Мексике и описал свои наблюдения и приключения.
Одинокая гора с каждым шагом становилась все ближе, все больше закрывала горизонт, подернутый фиолетовой дымкой. Вскоре Томек очутился у ее подножия. Здесь он быстро нашел узкую тропу, ведущую к вершине. Без колебаний он направил коня по тропе, но, взглянув на землю, тут же натянул поводья и быстро соскочил с седла. Не выпуская из рук лассо, привязанное к уздечке лошади, он склонился над следами, ясно отпечатавшимися на песке тропинки.
«Ого-го! Кто-то уже проехал здесь до меня! Готов поспорить, что это индеец, — рассуждал про себя Томек. — Только краснокожие не подковывают лошадей. Что ему нужно так рано на самой границе? Приехал он с севера, значит, живет в Соединенных Штатах. Гм, странно, что он покинул резервацию среди бела дня. Пожалуй, лучше поскорее убраться отсюда».
Однако он тут же отказался от этого намерения, раздумывая над своим положением.
Отступать перед одиноким и, скорее всего, безоружным индейцем — это походило бы на трусость. Допустить этого нельзя, ведь смелости ему не занимать. Ну и что, если даже увидел следы индейца в безлюдном месте? А может это был ковбой какого-нибудь владельца ранчо? Может, ищет здесь пропавший скот? Ведь вершина горы — прекрасный наблюдательный пункт. А если избегать встреч с индейцами, то он не выполнит поручения Гагенбека. Наверняка шериф Аллан, как и все пожилые люди, преувеличивает опасности, подстерегающие вблизи границы. Надо только быть осторожным, и все будет в порядке.
Успокоив себя таким образом, Томек смело направил коня между кактусами. Найдя место, поросшее пучками травы, он привязал мустанга к кусту, поправил пояс с кобурой револьвера так, чтобы в любую минуту можно было быстро выхватить оружие, и вернулся обратно на тропу. Не теряя времени на дальнейшие раздумья, Томек пошел по следу некованного коня. Однако через несколько шагов след сворачивал с тропы в кусты шалфея и там исчезал. И только лишь несколько метров выше этого места Томеку удалось найти на тропе следы ног, обутых в мокасины.
Томек тихо свистнул.
«Индеец сделал то же самое, что сделал я несколько минут тому назад. Тогда надо сначала посмотреть на его лошадь», — подумал он.
И тут же в придорожных кустах, как будто в ответ на эту мысль, раздалось фырканье. Это лошадь индейца почувствовала чужого. Томек осторожно раздвинул кусты и увидел низкорослого, гнедого мустанга с белыми яблоками на крупе. Вместо седла, по индейскому обычаю, спину коня покрывала цветная попона, перехваченная через туловище толстым ремнем. Поводья были без удил, а просто привязаны к уздечке под нижней челюстью коня. Томек знал, что краснокожие пользуются поводьями только сдерживая коня, а направляют его ногами. Другой конец прикрепленного к поводьям лассо, был обмотан вокруг куста.
Томек внимательно вгляделся в рисунок на индейском «седле». Такой же показывал ему шериф Аллан на ручных изделиях навахов. Неужели индеец принадлежит к этому племени? Томек насторожился. Еще не так давно по всему свету гремели имена навахов и апачей, потому что ни одно племя не проявило такой отчаянной смелости в борьбе с белыми захватчиками, как эти сыны аризонской пустыни.
Мустанг стриг ушами, громко фыркал, бил копытами, словно хотел предостеречь своего хозяина. Томек быстро вернулся на тропу и внимательно рассмотрел следы человеческих ног. Судя по их величине, следы эти не были оставлены взрослым человеком. Ободренный этим, Томек осторожно направился к вершине горы.
Спустя полчаса, прячась за кусты шалфея и стволы кактусов, Томек добрался до плоско срезанной вершины горы. Здесь тропа пропадала среди обломков скал. Томек укрылся за одним из них, настороженно высматривая индейца. Так и не заметив его поблизости, он стал медленно пробираться к южному краю вершины. Ступал бесшумно, осторожно, стараясь не задевать за камни. На самом краю плоской вершины горы высился продолговатый обломок. Томек взглянул вверх и застыл — с обломка свисали две ноги в мокасинах.
Томек затаил дыхание, чтобы не вспугнуть индейца. Во время своих прежних путешествий он превосходно научился бесшумно подходить к животным, на которых охотился. Вот он слегка переместился вправо. Индеец лежал ничком на верху обломка и вглядывался в волнистую прерию по ту сторону границы. На его затылке из-за повязки торчали три небольших орлиных пера.
Томек оглянулся вокруг и заметил прислоненное к камню старое ружье. Видимо, индеец никак не думал встретить здесь кого-нибудь, раз выпустил из рук оружие. Томек хитро улыбнулся. Ему столько рассказывали о необыкновенной чуткости индейцев, а на самом деле удалось подкрасться к наваху, хотя тот конечно не желал, чтобы его кто-нибудь видел.
Томек решил подшутить над молодым индейцем. Он бесшумно сел на землю. Интересно, кого или что высматривает индеец в прерии. Какое-то время он вглядывался в том же направлении, но на холмистой равнине, кроме кактусов, ничего не было видно. В конце концов ожидание ему наскучило, и он громко сказал по-английски:
— Может быть, мой молодой краснокожий брат скажет, что интересного он видит там, в прерии?
Эффект этих нескольких слов превзошел самые смелые ожидания белого юноши. Индеец тут же высунулся из-за края скалы, а увидев пришельца, одни прыжком очутился перед ним. Глаза его враждебно блеснули.
— Что тебе здесь надо, коварная бледнолицая собака? — выпалил он на довольно хорошем английском языке.
Томек был неприятно поражен этим злобным и оскорбительным выпадом, но сдержался и спокойно ответил:
— Я могу тебя спросить о том же. И у меня больше прав на это, потому что мы находимся не в резервации, и все равно я никогда бы не сделал это так грубо, как ты.
— Всякий шпион — это коварная, паршивая собака! — с ненавистью ответил индеец.
— Вполне с тобой согласен, но я не шпион!
— Лжешь, как и все бледнолицые! Тебя подослал шериф Аллан. Ты живешь у него!
— Откуда ты знаешь, что я живу у шерифа Аллана? — удивился Томек, подавляя гнев.
— Ага, выдал себя! — торжествующе воскликнул индеец. — Но все равно, что бы ты здесь ни видел, ты никогда уже не расскажешь бледнолицым!
Угрожающий смысл этих слов поразил было Томека, но ошеломление длилось недолго. С опасностью ему приходилось сталкиваться. Во время экспедиций вглубь неизвестных стран смерть часто заглядывала ему в глаза, так что он научился молниеносно реагировать на всякого рода неожиданности. И теперь одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что, кроме томагавка, у индейца другого оружия нет. Чтобы схватить ружье, стоявшее у скалы, надо было пройти мимо Томека. Кроме того, Томек не без удовлетворения отметил, что более рослый противник выглядит изнуренным — узкие плечи, плоская грудь. Все это Томек установил за несколько минут.
Резко вскочив на ноги, он преградил индейцу путь к его ружью.
— Почему краснокожий брат угрожает мне без всякой причины? — спросил он примирительно, желая выяснить странное недоразумение. — Я же ничем не заслужил твоих угроз!
— Хватит болтать! Защищайся, вероломная бледнолицая змея! — воскликнул индеец, выхватывая из-за пояса томагавк.
Томек был великолепным стрелком. Оружие было при нем, и ему ничего не стоило одним движением пальца обезвредить противника. Но у него было врожденное отвращение к пролитию человеческой крови; кроме того, он искренне сочувствовал индейцам, столь варварски преследуемым белыми захватчиками. Поэтому Томек решил обезвредить этого одержимого фанатика без помощи оружия. Не зря боцман Новицкий, прославившийся искусством рукопашной борьбы, научил его многим безотказным приемам. Как только рассвирепевший индеец бросился на Томека, тот вдруг отскочил в сторону, перехватив одновременно правой рукой кисть руки индейца, вооруженной томагавком, а левой надавил на локоть.
Сильный рывок повалил индейца на землю, томагавк выпал из его рук.
Прежде чем индеец успел вскочить на ноги, Томек набросился на него и всем телом прижал его к земле.
Началась яростная борьба. Индеец, как змея, ускользал из рук белого юноши, то и дело норовя вцепиться в горло противника, пытаясь задушить его. Томек подумал, что он явно недооценил силу краснокожего. Внешне плохо сложенный индеец на самом деле оказался на редкость выносливым. С отчаянной решимостью он стремился во что бы то ни стало убить противника. Томек уже не сомневался, что борьба пойдет не на жизнь, а на смерть.
Какое-то время борьба была не столь яростной. Ни один из них не произнес ни слова, не издал ни стона, хотя обоим изрядно досталось. Томек с трудом дышал. Крепкие объятия индейца вымотали его.
И снова покатились они по земле. От рубашки Томека остались одни клочья. Острые камни больно ранили кожу. Вдруг рука индейца судорожно стиснула горло Томека. Напрягая последние силы, Томек ногами сбросил индейца с себя, но как только встал, противник снова кинулся на него.
«Если я не выстрелю, он меня наверняка убьет» — подумал Томек, видя, что индеец еще сохранил силы.
Но тут же подумал, что не станет стрелять в безоружного краснокожего. Он решил изменить тактику.
Когда индеец снова бросился на него, Томек не подпустил его вплотную, отбиваясь кулаками.
И сразу заметил свое явное преимущество. Меткие удары попадали прямо в живот и в челюсти индейца, который стал отступать к краю обрыва. Индеец понял, что так дело не пойдет. Он весь подобрался и внезапным прыжком бросился на белого юношу. Миг — и они снова схватились в убийственном объятии, катясь к обрыву. В отчаянии Томек головой ударил индейца в лицо, резко рванул его, и вдруг почувствовал, что ноги его теряют опору. Несколько секунд противники покачивались на самой кромке обрыва. Индеец снова схватил Томека за горло. Тот еще раз, последним усилием попытался оттолкнуть от себя индейца и — оба рухнули вниз на усеянный камнями крутой откос.
Два яростно сплетенных тела упали на каменную глыбу.
И конь, и всадник наслаждались силой, скоростью и свистом ветра. Долго мчались они по прерии, увлекая за собой длинную тень.
Как вдруг всадник вскинул голову, издал радостный крик и круто осадил коня. Надо думать, силы и ловкости ему было не занимать, потому что мустанг остановился, как вкопанный. Некоторое время конь еще выказывал свое недовольство, приседал, становился на дыбы, но умелые руки всадника укротили его.
Левой рукой молодой всадник сдвинул на затылок сомбреро, которое упало ему за спину, держась на ремешке под подбородком. На загорелом лице всадника сверкнули веселые голубые глаза. Теперь уже можно было более точно определить его возраст. Выглядел он на лет шестнадцать — семнадцать, хотя, судя по росту и осанке, ему можно было дать и все девятнадцать — такие у него были широкие плечи, высокая фигура и твердые мускулы, выпирающие из-под цветной фланелевой рубашки.
Успокоив скакуна, всадник внимательно посмотрел на юг, где среди рваных скал вздымалась к небесам довольно высокая гора — цель его утренней поездки. Гора находилась на самой границе между Соединенными Штатами Америки и Мексикой. С ее-то вершины всадник и собирался получше разглядеть мексиканскую территорию, северное порубежье которой из-за многочисленных вооруженных стычек и грабительских нападений звали «вечно пылающей границей».
С места, на котором всадник остановился, хорошо виднелись острые каменные изломы на склонах горы. Так же ясно вырисовывались огромные кактусы, густые кусты шалфея и каменные обломки, лежащие на самой вершине горы. Но юноша не поддался этому оптическому обману, обычному в прериях, где такой чистый воздух. До горы оставалось еще, по крайней мере, три или четыре километра, поэтому всадник решил сбавить ход, чтобы поберечь силы коня для обратной дороги.
Он легонько потрепал мустанга по шее, и тот послушно тронулся вперед. Юноша внимательно рассматривал окрестность. Близость мексиканской границы заставляла быть осторожным. Он помнил слова опытного шерифа[1] Аллана, который предупреждал, что надо всегда быть начеку. Хотя отношения между обоими государствами уже много лет были мирные, вооруженные отряды мексиканцев и мексиканских индейцев часто проникали на американскую сторону, угоняли скот, овец, а иногда и детей, которых потом заставляли работать на своих ранчо[2]. Эти вылазки беспокойных соседей вынуждали американцев и индейцев, находящихся в пограничных резервациях[3] мстить, иногда даже предпринимать решительные шаги. Таким образом, здесь постоянно шла коварная борьба, от которой обе стороны несли немалые потери.
Молодой поляк, Томек Вильмовский — так назывался одинокий всадник — не боялся опасностей. Однако он не любил легкомысленно подвергаться им, потому что опыт длительных путешествий по свету сделал его благоразумным и осторожным.
В Новую Мексику[4] Томек прибыл всего лишь неделю тому назад. Здесь он, как полагал отец, мог восстановить свои силы и оправиться от болезни, вызванной нападением разъяренного африканского носорога во время последней охотничьей экспедиции в Уганду[5]. Несколько месяцев, проведенных в Англии, позволили ему забыть о тяжелой болезни. Поэтому, как только представился удобный случай, он с удовольствием принял предложение отца поехать на Дальний Дикий Запад[6].
У Томека были две причины желать этой поездки. Во-первых, он надеялся встретить здесь Салли Аллан, с которой познакомился во время необыкновенных приключений в далекой Австралии. Салли по дороге в Англию, где она должна была учиться, задержалась на длительный отдых у своего дяди, жителя Новой Мексики. Томек надеялся провести с ней каникулы в этой здоровой местности, а потом вместе ехать обратно в Англию. Во-вторых, Томек, отец и два его друга, боцман Новицкий и Смуга, занимались ловлей зверей для знаменитого Гагенбека, поставлявшего в зоологические сады и цирки всего мира разнообразных представителей животного мира. Гагенбек весьма ценил отважных поляков, всегда без колебаний бравшихся за самое трудное дело. Как только Гагенбек узнал, что Вильмовский собирается отправить своего молодого, предприимчивого сына в Соединенные Штаты, он тут же обратился к нему с предложением. Томек должен был нанять там группу индейцев, которые за соответствующую плату согласились бы участвовать в цирковых спектаклях. Ведь индейцы знамениты своей великолепной дрессировкой мустангов и лихостью в верховой езде. Если перенести в Европу целиком подлинную индейскую деревню, она несомненно возбудит там большой интерес. Ведь в Европе еще хорошо помнят героическую борьбу краснокожих воинов за свободу, ожесточенную борьбу до последнего, длившуюся с 1869 по 1892 год. Имена бесстрашных вождей, Сидящего Быка, Красной Тучи, Кочизе и Жеронимо[7] стали символами героизма индейцев Америки.
Томек Вильмовский с радостью принял предложение Гагенбека, которое не только давало ему возможность встретиться с молодой подругой, но и позволяло близко познакомиться с жизнью героических индейцев, к которым он всегда относился с большим уважением.
Правда, отец Томека несколько опасался посылать в самостоятельную, далекую экспедицию своего порою чересчур горячего сына и попросил близкого друга, боцмана Новицкого, сопутствовать ему.
Приятели всего лишь неделю гостили у шерифа Аллана, дяди Салли. Опека добродушного моряка никогда особенно не тяготила Томека. Оба они обожали приключения и не могли долго усидеть на месте. Ко всему еще, великан боцман с первой минуты появления на ранчо Аллана большинство времени проводил в обществе хорошенькой и славной Салли, следя, чтобы ее кто-нибудь не обидел. Динго, верный пес Томека, тоже, видимо, вспомнил, что Салли была его первой хозяйкой и не отходил от нее ни на шаг. Поэтому Томек пользовался полной свободой. С первых же дней он стал пускаться в длительные поездки, чтобы лучше изучить окрестность и завязать дружеские отношения с индейцами ближних резерваций.
И вот теперь он в отличном настроении приближался к цели утреннего путешествия, радуясь, что вскоре увидит мексиканскую землю, известную ему по книгам польского путешественника Эмилия Дуниковского[8], который много путешествовал по Соединенным Штатам и Мексике и описал свои наблюдения и приключения.
Одинокая гора с каждым шагом становилась все ближе, все больше закрывала горизонт, подернутый фиолетовой дымкой. Вскоре Томек очутился у ее подножия. Здесь он быстро нашел узкую тропу, ведущую к вершине. Без колебаний он направил коня по тропе, но, взглянув на землю, тут же натянул поводья и быстро соскочил с седла. Не выпуская из рук лассо, привязанное к уздечке лошади, он склонился над следами, ясно отпечатавшимися на песке тропинки.
«Ого-го! Кто-то уже проехал здесь до меня! Готов поспорить, что это индеец, — рассуждал про себя Томек. — Только краснокожие не подковывают лошадей. Что ему нужно так рано на самой границе? Приехал он с севера, значит, живет в Соединенных Штатах. Гм, странно, что он покинул резервацию среди бела дня. Пожалуй, лучше поскорее убраться отсюда».
Однако он тут же отказался от этого намерения, раздумывая над своим положением.
Отступать перед одиноким и, скорее всего, безоружным индейцем — это походило бы на трусость. Допустить этого нельзя, ведь смелости ему не занимать. Ну и что, если даже увидел следы индейца в безлюдном месте? А может это был ковбой какого-нибудь владельца ранчо? Может, ищет здесь пропавший скот? Ведь вершина горы — прекрасный наблюдательный пункт. А если избегать встреч с индейцами, то он не выполнит поручения Гагенбека. Наверняка шериф Аллан, как и все пожилые люди, преувеличивает опасности, подстерегающие вблизи границы. Надо только быть осторожным, и все будет в порядке.
Успокоив себя таким образом, Томек смело направил коня между кактусами. Найдя место, поросшее пучками травы, он привязал мустанга к кусту, поправил пояс с кобурой револьвера так, чтобы в любую минуту можно было быстро выхватить оружие, и вернулся обратно на тропу. Не теряя времени на дальнейшие раздумья, Томек пошел по следу некованного коня. Однако через несколько шагов след сворачивал с тропы в кусты шалфея и там исчезал. И только лишь несколько метров выше этого места Томеку удалось найти на тропе следы ног, обутых в мокасины.
Томек тихо свистнул.
«Индеец сделал то же самое, что сделал я несколько минут тому назад. Тогда надо сначала посмотреть на его лошадь», — подумал он.
И тут же в придорожных кустах, как будто в ответ на эту мысль, раздалось фырканье. Это лошадь индейца почувствовала чужого. Томек осторожно раздвинул кусты и увидел низкорослого, гнедого мустанга с белыми яблоками на крупе. Вместо седла, по индейскому обычаю, спину коня покрывала цветная попона, перехваченная через туловище толстым ремнем. Поводья были без удил, а просто привязаны к уздечке под нижней челюстью коня. Томек знал, что краснокожие пользуются поводьями только сдерживая коня, а направляют его ногами. Другой конец прикрепленного к поводьям лассо, был обмотан вокруг куста.
Томек внимательно вгляделся в рисунок на индейском «седле». Такой же показывал ему шериф Аллан на ручных изделиях навахов. Неужели индеец принадлежит к этому племени? Томек насторожился. Еще не так давно по всему свету гремели имена навахов и апачей, потому что ни одно племя не проявило такой отчаянной смелости в борьбе с белыми захватчиками, как эти сыны аризонской пустыни.
Мустанг стриг ушами, громко фыркал, бил копытами, словно хотел предостеречь своего хозяина. Томек быстро вернулся на тропу и внимательно рассмотрел следы человеческих ног. Судя по их величине, следы эти не были оставлены взрослым человеком. Ободренный этим, Томек осторожно направился к вершине горы.
Спустя полчаса, прячась за кусты шалфея и стволы кактусов, Томек добрался до плоско срезанной вершины горы. Здесь тропа пропадала среди обломков скал. Томек укрылся за одним из них, настороженно высматривая индейца. Так и не заметив его поблизости, он стал медленно пробираться к южному краю вершины. Ступал бесшумно, осторожно, стараясь не задевать за камни. На самом краю плоской вершины горы высился продолговатый обломок. Томек взглянул вверх и застыл — с обломка свисали две ноги в мокасинах.
Томек затаил дыхание, чтобы не вспугнуть индейца. Во время своих прежних путешествий он превосходно научился бесшумно подходить к животным, на которых охотился. Вот он слегка переместился вправо. Индеец лежал ничком на верху обломка и вглядывался в волнистую прерию по ту сторону границы. На его затылке из-за повязки торчали три небольших орлиных пера.
Томек оглянулся вокруг и заметил прислоненное к камню старое ружье. Видимо, индеец никак не думал встретить здесь кого-нибудь, раз выпустил из рук оружие. Томек хитро улыбнулся. Ему столько рассказывали о необыкновенной чуткости индейцев, а на самом деле удалось подкрасться к наваху, хотя тот конечно не желал, чтобы его кто-нибудь видел.
Томек решил подшутить над молодым индейцем. Он бесшумно сел на землю. Интересно, кого или что высматривает индеец в прерии. Какое-то время он вглядывался в том же направлении, но на холмистой равнине, кроме кактусов, ничего не было видно. В конце концов ожидание ему наскучило, и он громко сказал по-английски:
— Может быть, мой молодой краснокожий брат скажет, что интересного он видит там, в прерии?
Эффект этих нескольких слов превзошел самые смелые ожидания белого юноши. Индеец тут же высунулся из-за края скалы, а увидев пришельца, одни прыжком очутился перед ним. Глаза его враждебно блеснули.
— Что тебе здесь надо, коварная бледнолицая собака? — выпалил он на довольно хорошем английском языке.
Томек был неприятно поражен этим злобным и оскорбительным выпадом, но сдержался и спокойно ответил:
— Я могу тебя спросить о том же. И у меня больше прав на это, потому что мы находимся не в резервации, и все равно я никогда бы не сделал это так грубо, как ты.
— Всякий шпион — это коварная, паршивая собака! — с ненавистью ответил индеец.
— Вполне с тобой согласен, но я не шпион!
— Лжешь, как и все бледнолицые! Тебя подослал шериф Аллан. Ты живешь у него!
— Откуда ты знаешь, что я живу у шерифа Аллана? — удивился Томек, подавляя гнев.
— Ага, выдал себя! — торжествующе воскликнул индеец. — Но все равно, что бы ты здесь ни видел, ты никогда уже не расскажешь бледнолицым!
Угрожающий смысл этих слов поразил было Томека, но ошеломление длилось недолго. С опасностью ему приходилось сталкиваться. Во время экспедиций вглубь неизвестных стран смерть часто заглядывала ему в глаза, так что он научился молниеносно реагировать на всякого рода неожиданности. И теперь одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что, кроме томагавка, у индейца другого оружия нет. Чтобы схватить ружье, стоявшее у скалы, надо было пройти мимо Томека. Кроме того, Томек не без удовлетворения отметил, что более рослый противник выглядит изнуренным — узкие плечи, плоская грудь. Все это Томек установил за несколько минут.
Резко вскочив на ноги, он преградил индейцу путь к его ружью.
— Почему краснокожий брат угрожает мне без всякой причины? — спросил он примирительно, желая выяснить странное недоразумение. — Я же ничем не заслужил твоих угроз!
— Хватит болтать! Защищайся, вероломная бледнолицая змея! — воскликнул индеец, выхватывая из-за пояса томагавк.
Томек был великолепным стрелком. Оружие было при нем, и ему ничего не стоило одним движением пальца обезвредить противника. Но у него было врожденное отвращение к пролитию человеческой крови; кроме того, он искренне сочувствовал индейцам, столь варварски преследуемым белыми захватчиками. Поэтому Томек решил обезвредить этого одержимого фанатика без помощи оружия. Не зря боцман Новицкий, прославившийся искусством рукопашной борьбы, научил его многим безотказным приемам. Как только рассвирепевший индеец бросился на Томека, тот вдруг отскочил в сторону, перехватив одновременно правой рукой кисть руки индейца, вооруженной томагавком, а левой надавил на локоть.
Сильный рывок повалил индейца на землю, томагавк выпал из его рук.
Прежде чем индеец успел вскочить на ноги, Томек набросился на него и всем телом прижал его к земле.
Началась яростная борьба. Индеец, как змея, ускользал из рук белого юноши, то и дело норовя вцепиться в горло противника, пытаясь задушить его. Томек подумал, что он явно недооценил силу краснокожего. Внешне плохо сложенный индеец на самом деле оказался на редкость выносливым. С отчаянной решимостью он стремился во что бы то ни стало убить противника. Томек уже не сомневался, что борьба пойдет не на жизнь, а на смерть.
Какое-то время борьба была не столь яростной. Ни один из них не произнес ни слова, не издал ни стона, хотя обоим изрядно досталось. Томек с трудом дышал. Крепкие объятия индейца вымотали его.
И снова покатились они по земле. От рубашки Томека остались одни клочья. Острые камни больно ранили кожу. Вдруг рука индейца судорожно стиснула горло Томека. Напрягая последние силы, Томек ногами сбросил индейца с себя, но как только встал, противник снова кинулся на него.
«Если я не выстрелю, он меня наверняка убьет» — подумал Томек, видя, что индеец еще сохранил силы.
Но тут же подумал, что не станет стрелять в безоружного краснокожего. Он решил изменить тактику.
Когда индеец снова бросился на него, Томек не подпустил его вплотную, отбиваясь кулаками.
И сразу заметил свое явное преимущество. Меткие удары попадали прямо в живот и в челюсти индейца, который стал отступать к краю обрыва. Индеец понял, что так дело не пойдет. Он весь подобрался и внезапным прыжком бросился на белого юношу. Миг — и они снова схватились в убийственном объятии, катясь к обрыву. В отчаянии Томек головой ударил индейца в лицо, резко рванул его, и вдруг почувствовал, что ноги его теряют опору. Несколько секунд противники покачивались на самой кромке обрыва. Индеец снова схватил Томека за горло. Тот еще раз, последним усилием попытался оттолкнуть от себя индейца и — оба рухнули вниз на усеянный камнями крутой откос.
Два яростно сплетенных тела упали на каменную глыбу.
II
Бледнолицый и краснокожий братья
Томек вскрикнул от боли, но ни на секунду не потерял сознания. Срываясь с обрыва, Томек крепко прижался к противнику. Получилось так, что индеец очутился под Томеком, тем самым защитив его от прямого удара о скалу. Томек почувствовал только страшную боль в руках, которыми он обхватил индейца. Спустя некоторое время он с усилием высвободил свои окровавленные руки, все в ранах и ссадинах. Попытался было распрямить пальцы — и зашипел от боли. К счастью, это были только поверхностные раны, о которых он тут же забыл, взглянув на лежавшего без движения индейца.
Томек встревоженно наклонился над ним. Навах потерял сознание. Узкая струйка крови сочилась из-под лежащей на камне головы наваха. Томек осторожно приподнял ее. Кожа на затылке была глубоко рассечена, заплетенные в косички волосы ослабили удар — череп, кажется, не поврежден. Томек внимательно осмотрел покрытое ссадинами тело краснокожего, но не нашел серьезных повреждений. Только правая щиколотка утратила свою форму из-за раздувающейся опухоли.
Томек быстро стянул с себя остатки рубашки и разорвал ее на полосы. Одной из них он перевязал кровоточащую рану на голове индейца, а потом принялся бинтовать опухшую щиколотку. Индеец глухо застонал.
«Видишь, до чего ты довел! — буркнул про себя Томек. — Какого черта захотелось тебе убивать меня?»
Индеец продолжал лежать без движения, и Томек стал лихорадочно соображать, как помочь раненому противнику. Обратно не взобраться — отвесная, десятиметровая стена, а спускаться надо по крутому, усеянному камнями склону.
Недолго раздумывая, Томек принял решение. Он взвалил индейца на правое плечо, так чтобы голова его лежала на спине, а ноги на груди, и осторожно ступил на склон.
Сходить было нелегко. С трудом удавалось найти надежную опору. Томек то скатывался вместе с каменистой осыпью, то падал на колени, и наконец почувствовал, что изнемогает. Пришлось несколько раз присесть и перевести дух. Индеец, неподвижно лежавший на его плече, с каждым шагом становился тяжелее. Но Томек не думал о себе, не обращал внимания на усталость и раны. Стиснув зубы, он шел и шел, сосредоточенно прислушиваясь к дыханию раненого противника. Благодаря чудовищному усилию, в конце концов он очутился у подножия горы.
Здесь Томек положил индейца на землю. Отыскал большой яйцевидный кактус, срезал с него колючки, отделил от толстого ствола и принес к лежавшему на земле наваху. Разрезать кактус было делом одной минуты. Добыв сочную мякоть, он принялся выжимать из нее сок на лицо индейцу.
Прошло довольно много времени, пока лицо наваха не дернулось судорожно от боли. Он раскрыл глаза, но, увидев над собой лицо Томека, быстро опустил веки. Казалось, он снова потерял сознание, но нет, опять взглянул — уже осмысленно, и, наконец, открыто впился взглядом в лицо бледнолицего врага.
— Ну, вот ты и очнулся, — сказал Томек, пытаясь улыбнуться.
— Ты победил меня, так не щади, добей! — шепнул навах.
— Какой это злой дух в тебя вселился! — вскипел Томек. — То ты без всякого повода пытаешься меня убить, то теперь меня самого хочешь превратить в трусливого убийцу!
— Шериф Аллан послал тебя следить за мной...
— Что за чепуха! — воскликнул Томек. — Никто меня не посылал следить за тобой, и я тебя вовсе не победил. Я просто хотел посмотреть на мексиканскую сторону, потому и взобрался на эту одинокую вершину. На тебя я наткнулся чисто случайно. Не знаю, с чего ты напал на меня, видимо причина есть, если уж дрались, как два петуха. Мы упали с обрыва и ты ударился головой о камень. Вот как выглядит эта моя «победа».
— Но ведь ты живешь у шерифа Аллана, — с горечью повторил навах, пытаясь заглянуть Томеку в глаза.
— Если ты знаешь, что я живу у Аллана, то должен знать и то, что живу я там всего лишь несколько дней. Я приехал из далекой заморской страны за этой молодой скво[9], с которой вместе должен поехать в Англию.
— Угх! Значит ты и в самом деле не принадлежишь к людям шерифа!?
— У меня с ними ничего общего, — заверил индейца Томек. — Но давай лучше подумаем, как тебе помочь? К несчастью, ты крепко пострадал во время падения.
— Значит, мой бледнолицый брат не янки[10]?
— Нет, я поляк, моя родина находится далеко за большой водой, — пояснил Томек, довольный, что навах назвал его «бледнолицым братом».
— Угх! И впрямь злой дух затуманил мне глаза, чтобы я не видел правду. Надо быстро исправить ошибку, может быть, еще не поздно... — лихорадочно говорил навах, пытаясь подняться на ноги, но тут же покачнулся и упал бы, если бы Томек не поддержал его в последний момент.
— Ты с ума сошел!? У тебя же нога вывихнута! — возмутился белый юноша.
— Помоги мне взобраться на вершину горы, дорога каждая минута! — ответил индеец, опираясь на руку Томека.
— Здесь нам не взобраться — возразил Томек. — Лучше обойти гору кругом, до тропы...
— Если мой бледнолицый брат хочет убедить меня, что наша встреча была случайна, то... поможет мне как можно скорее взобраться на вершину горы, — нетерпеливо ответил навах.
— Ну-ну! Что ж, попробуем!.. — вздохнул Томек, с опаской посмотрев на крутой склон.
Шаг за шагом карабкались они по косогору. От усилия и боли лицо молодого наваха побледнело и покрылось испариной. То и дело он спотыкался и падал, хотя Томек изо всех сил поддерживал его. Не обращая внимания на острую боль, волоча по земле вывихнутую ногу, индеец упорно отказывался передохнуть — он спешил на вершину горы.
Томек уже почти выбился из сил; ноги подгибались, рот с трудом ловил воздух, а ведь они проделали всего полпути. Но индеец, видимо, знал здесь каждый кустик; вместо того, чтобы взбираться на гору напрямик, он выбрал дорогу наискось, находя неизвестные Томеку удобные проходы. И вот уже выступ, на который они упали с вершины, в нескольких десятках метров справа.
Индеец все больше выказывал тревогу. Неожиданно он присел на склоне. Заслонив ладонью глаза от солнца, он долго всматривался в расстилавшуюся перед ними волнистую прерию.
— Угх! Есть, есть, вон там, на востоке! — воскликнул он, указывая рукой.
Томек напряг зрение. Вдали, на небольшом возвышении, он увидел всадника, глядящего на вершину горы. Молодой навах замахал руками, громко закричал на неизвестном Томеку языке, но таинственный всадник стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Слишком далеко было до него, чтобы он мог услышать этот крик. И видеть их он не мог — на темно-зеленом фоне склона. Томек понял, что если бы навах находился сейчас на вершине, на обломке скалы, всадник прекрасно бы видел его на фоне светлого неба.
— Он не может нас ни увидеть, ни услышать, — крикнул Томек, обращаясь к своему спутнику.
Томек встревоженно наклонился над ним. Навах потерял сознание. Узкая струйка крови сочилась из-под лежащей на камне головы наваха. Томек осторожно приподнял ее. Кожа на затылке была глубоко рассечена, заплетенные в косички волосы ослабили удар — череп, кажется, не поврежден. Томек внимательно осмотрел покрытое ссадинами тело краснокожего, но не нашел серьезных повреждений. Только правая щиколотка утратила свою форму из-за раздувающейся опухоли.
Томек быстро стянул с себя остатки рубашки и разорвал ее на полосы. Одной из них он перевязал кровоточащую рану на голове индейца, а потом принялся бинтовать опухшую щиколотку. Индеец глухо застонал.
«Видишь, до чего ты довел! — буркнул про себя Томек. — Какого черта захотелось тебе убивать меня?»
Индеец продолжал лежать без движения, и Томек стал лихорадочно соображать, как помочь раненому противнику. Обратно не взобраться — отвесная, десятиметровая стена, а спускаться надо по крутому, усеянному камнями склону.
Недолго раздумывая, Томек принял решение. Он взвалил индейца на правое плечо, так чтобы голова его лежала на спине, а ноги на груди, и осторожно ступил на склон.
Сходить было нелегко. С трудом удавалось найти надежную опору. Томек то скатывался вместе с каменистой осыпью, то падал на колени, и наконец почувствовал, что изнемогает. Пришлось несколько раз присесть и перевести дух. Индеец, неподвижно лежавший на его плече, с каждым шагом становился тяжелее. Но Томек не думал о себе, не обращал внимания на усталость и раны. Стиснув зубы, он шел и шел, сосредоточенно прислушиваясь к дыханию раненого противника. Благодаря чудовищному усилию, в конце концов он очутился у подножия горы.
Здесь Томек положил индейца на землю. Отыскал большой яйцевидный кактус, срезал с него колючки, отделил от толстого ствола и принес к лежавшему на земле наваху. Разрезать кактус было делом одной минуты. Добыв сочную мякоть, он принялся выжимать из нее сок на лицо индейцу.
Прошло довольно много времени, пока лицо наваха не дернулось судорожно от боли. Он раскрыл глаза, но, увидев над собой лицо Томека, быстро опустил веки. Казалось, он снова потерял сознание, но нет, опять взглянул — уже осмысленно, и, наконец, открыто впился взглядом в лицо бледнолицего врага.
— Ну, вот ты и очнулся, — сказал Томек, пытаясь улыбнуться.
— Ты победил меня, так не щади, добей! — шепнул навах.
— Какой это злой дух в тебя вселился! — вскипел Томек. — То ты без всякого повода пытаешься меня убить, то теперь меня самого хочешь превратить в трусливого убийцу!
— Шериф Аллан послал тебя следить за мной...
— Что за чепуха! — воскликнул Томек. — Никто меня не посылал следить за тобой, и я тебя вовсе не победил. Я просто хотел посмотреть на мексиканскую сторону, потому и взобрался на эту одинокую вершину. На тебя я наткнулся чисто случайно. Не знаю, с чего ты напал на меня, видимо причина есть, если уж дрались, как два петуха. Мы упали с обрыва и ты ударился головой о камень. Вот как выглядит эта моя «победа».
— Но ведь ты живешь у шерифа Аллана, — с горечью повторил навах, пытаясь заглянуть Томеку в глаза.
— Если ты знаешь, что я живу у Аллана, то должен знать и то, что живу я там всего лишь несколько дней. Я приехал из далекой заморской страны за этой молодой скво[9], с которой вместе должен поехать в Англию.
— Угх! Значит ты и в самом деле не принадлежишь к людям шерифа!?
— У меня с ними ничего общего, — заверил индейца Томек. — Но давай лучше подумаем, как тебе помочь? К несчастью, ты крепко пострадал во время падения.
— Значит, мой бледнолицый брат не янки[10]?
— Нет, я поляк, моя родина находится далеко за большой водой, — пояснил Томек, довольный, что навах назвал его «бледнолицым братом».
— Угх! И впрямь злой дух затуманил мне глаза, чтобы я не видел правду. Надо быстро исправить ошибку, может быть, еще не поздно... — лихорадочно говорил навах, пытаясь подняться на ноги, но тут же покачнулся и упал бы, если бы Томек не поддержал его в последний момент.
— Ты с ума сошел!? У тебя же нога вывихнута! — возмутился белый юноша.
— Помоги мне взобраться на вершину горы, дорога каждая минута! — ответил индеец, опираясь на руку Томека.
— Здесь нам не взобраться — возразил Томек. — Лучше обойти гору кругом, до тропы...
— Если мой бледнолицый брат хочет убедить меня, что наша встреча была случайна, то... поможет мне как можно скорее взобраться на вершину горы, — нетерпеливо ответил навах.
— Ну-ну! Что ж, попробуем!.. — вздохнул Томек, с опаской посмотрев на крутой склон.
Шаг за шагом карабкались они по косогору. От усилия и боли лицо молодого наваха побледнело и покрылось испариной. То и дело он спотыкался и падал, хотя Томек изо всех сил поддерживал его. Не обращая внимания на острую боль, волоча по земле вывихнутую ногу, индеец упорно отказывался передохнуть — он спешил на вершину горы.
Томек уже почти выбился из сил; ноги подгибались, рот с трудом ловил воздух, а ведь они проделали всего полпути. Но индеец, видимо, знал здесь каждый кустик; вместо того, чтобы взбираться на гору напрямик, он выбрал дорогу наискось, находя неизвестные Томеку удобные проходы. И вот уже выступ, на который они упали с вершины, в нескольких десятках метров справа.
Индеец все больше выказывал тревогу. Неожиданно он присел на склоне. Заслонив ладонью глаза от солнца, он долго всматривался в расстилавшуюся перед ними волнистую прерию.
— Угх! Есть, есть, вон там, на востоке! — воскликнул он, указывая рукой.
Томек напряг зрение. Вдали, на небольшом возвышении, он увидел всадника, глядящего на вершину горы. Молодой навах замахал руками, громко закричал на неизвестном Томеку языке, но таинственный всадник стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Слишком далеко было до него, чтобы он мог услышать этот крик. И видеть их он не мог — на темно-зеленом фоне склона. Томек понял, что если бы навах находился сейчас на вершине, на обломке скалы, всадник прекрасно бы видел его на фоне светлого неба.
— Он не может нас ни увидеть, ни услышать, — крикнул Томек, обращаясь к своему спутнику.