- Кто еще знает?
   - Андрей Рогуля. Из наших ребят больше никто.
   - Предупреди своих, чтобы...
   - Да что вы! Ни одна собака, кроме шуток!
   - Верю. А теперь давай о деле...
   Ваня рассказал о дивизии испанских фашистов, о баржах на Двине. Неуловимый слушал, меряя шагами комнату. Когда Ваня передал слова Андрея Рогули о важном чиновнике из Берлина, Неуловимый остановился, задумался.
   - Сказал, значит, можно попробовать? Тэк, тэк, тэкс... Вот что, Цыганок. Передай Рогуле, что нас очень интересует этот чиновник. Не так он, как его служебные бумаги. - Неуловимый указательным пальцем почесал бровь. Действуйте быстро, но осторожно. Обязательно обратите внимание на распорядок его дня. Когда спит, гуляет, работает. Это очень важно.
   Неуловимый положил обе руки Цыганку на плечи.
   - Ну, будь здоров! И чтобы тебя никакой рак не лягнул!.. - грустно усмехнулся он. - Следующая встреча через неделю. Возле ветеринарного института. Если у меня в руках будет газета - не подходи. Все.
   Появился усатый. Он молча провел Ваню до калитки, ободряюще подмигнул на прощанье.
   Цыганок шел по улице и чувствовал "спиной его пристальный взгляд.
   2
   Шел спорый дождь. В луже у почерневшего забора лопались пузыри. Улица была пустынна. Андрей и Цыганок прислушались. За забором ни звука.
   Цыганок припал к дырке от выпавшего сучка в доске и внимательно осмотрел сад. У самого забора густо рос малинник. Гнулись под тяжестью яблок мокрые ветви, навалившись на суковатые подпорки. Между яблонь и вишен вилась залитая водой тропинка. Недалеко от дома на чистом месте стояла голубая беседка. Половину ее густо обвил хмель. В кресле-качалке сидел эсэсовец. Рядом на круглом столике стояла недопитая бутылка вина и тарелка с краснобокими яблоками.
   - Ну? - наклонившись к Ване, шепотом спросил Андрей. - Что там?
   - Спит, - выдохнул Цыганок.
   - Вот это темпы. В шесть заступил на пост - и уже литровую бутылку почти опорожнил... - Андрей ладонью отер мокрое лицо. - Сейчас проснется берлинец и начнет свой туалет. Ровно на двадцать минут он откроет окно своего кабинета. Нам нельзя пропустить эти двадцать минут.
   - Ну, - кивнул головой Ваня. - Хорошо, что в саду овчарки нет.
   - Факт немаловажный. Видимо, берлинец не любит собак. - Андрей оглянулся. - Между прочим, надо посмотреть, что делает второй часовой. Стой здесь, я мигом.
   Рогуля пошел, осторожно ступая на траву у самого забора.
   Ваня снова припал к отверстию. Эсэсовец по-прежнему безмятежно спал в кресле-качалке.
   Подошел Андрей, прислонился плечом к забору. На кончике его носа повисла дождевая капля. Он сдул ее, глянул Ване в глаза.
   - Второй сидит у дверей веранды и клюет носом. А твой?
   - Дрыхнет без задних ног.
   - Так что? - Андрей посмотрел на часы. - Наш час настал...
   - Полезли.
   Андрей вытащил из внутреннего кармана пиджака пистолет. Ваня взвел курок своего браунинга. Цапля присел, подставил широкую спину. Цыганок стал на нее мокрыми ботинками и сразу почувствовал, как Андрей медленно поднимает его вверх. Подтянулся, перекинул одну ногу, нащупал носком жердь забора, осторожно стал на нее и перенес вторую ногу.
   Доски были скользкие. Ваня лег животом на забор, подал руку Андрею. Но тот отрицательно покачал головой и легко, одним махом, оседлал забор. Затем сразу же бесшумно сполз вниз, в густой малинник.
   До эсэсовца в беседке было несколько шагов. Внезапно он отрывисто всхрапнул, дернул головой. Пилотка сползла ему на самые глаза. "Хотя бы только не проснулся, собака!" - обмерев, мысленно взмолился Ваня.
   Гитлеровец не шевелился. Андрей тихонько толкнул Цыганка локтем, показал глазами на дом. Ваня кивнул и, затаив дыхание, развел руками малинник. Выпрямился, сделал один шаг, второй. С дерева, стоявшего рядом, сорвалось и упало на тропинку яблоко. Ваня мгновенно присел.
   Эсэсовец шевельнул ногами, сложил руки на животе и снова затих.
   Они ползли по мокрой, заросшей травой земле, прячась за кустами смородины и крыжовника.
   Дождь пошел сильней. Он глухо зашумел в листве яблонь, яростно забарабанил по жестяной крыше дома.
   Больно кололись ветки крыжовника. От холода и нервного напряжения по телу пробегала дрожь.
   Под окном рос куст красной смородины. Густой, похожий на огромную зеленую кочку. Нижние ветви его лежали на самой земле. Цыганок осторожно поднял их и скользнул под куст.
   Раздвинув ветви, он увидел окно. Стекла были сухие, только кое-где закапаны дождем. Возле самого окна гнули вниз красные головы пионы и георгины. Все звуки глушил однообразный шум дождя.
   Андрей лежал по ту сторону куста. Лежал тихо, будто его и не было рядом. "Только бы он не прозевал эсэсовца в беседке! А может, тот уже давно заметил нас и ждет, что будет дальше? Ерунда! Они не ждут, они сразу хватаются за автомат... - с тревогой подумал Ваня. - Как хорошо, что в саду нет овчарки! Наверно, этот берлинец действительно не любит собак".
   Зашевелилась занавеска в окне. Ваня задержал дыхание, крепче сжал браунинг в руке.
   Занавеска отдернулась, показался человек в нижней рубашке. Поднял руку вверх, опустил, покопошился внизу. Тихо скрипнув, распахнулось окно.
   Немец высунул седую голову, посмотрел на небо, сморщился. У него было длинное лицо с острым носом, на котором сидели очки. Он что-то недовольно проворчал, зевнул и исчез. Ваня услышал, как в комнате хлопнули двери.
   Цыганок подождал несколько секунд, выполз из-под куста, осмотрелся.
   Лил дождь. Кроме его ровного и глухого шума ничего не было слышно, Ваня пригнулся, метнулся к окну, присел.
   Из-за куста показалась голова. Андрея. Он приподнялся, кивнул головой.
   Ваня медленно выпрямился, осторожно отодвинул край занавески, заглянул в комнату.
   Немца не было.
   Цыганок сунул браунинг за пояс, вытащил из кармана охотничий нож. Взяв его в зубы, ухватился за подоконник и нырнул в окно.
   Большой письменный стол в кабинете был весь завален бумагами. На кожаном глубоком кресле лежал пухлый портфель. Словно черный кот, дремал на маленьком столике черный телефон. На стене висела карта, которую до половины закрывала голубая занавеска. Где-то в глубине дома слышались приглушенные голоса.
   Ваня сделал несколько неслышных шагов по мягкому ковру, схватил портфель.
   - Х-хайль! - вдруг захрипел кто-то за его спиной. - Зиг х-хайль!
   Цыганок выронил портфель, схватился за браунинг, мгновенно повернулся.
   Из угла, из проволочной золотистой клетки, на него смотрела красно-желтая птица.
   "Попугай! - перевел дыхание Ваня. - Тьфу, чтоб тебя, гад, разорвало! Едва сердце не выскочило!"
   Цыганок схватил портфель, дрожащими пальцами раскрыл и начал сгребать в него бумаги со стола. Бумаги не лезли, портфель был полон, и Ваня кулаком, словно месил тесто, заталкивал их туда. Затем подбежал к стене, сорвал карту. Сложив ее вчетверо, сунул за пазуху. Схватил портфель, кинулся к окну. Положив его на подоконник, метнулся назад к столу. Взял нож, который едва не забыл, шагнул к телефону. "Надо обязательно перерезать провод, мелькнуло в голове. - Быстрей!"
   Он зажал в руке черную резиновую жилу и с первого раза острым, как бритва, ножом перерезал ее. Конец провода упал на ковер. Ваня ногой задвинул его под стол.
   "У немца должно быть оружие, - лихорадочно думал Цыганок. - Где же оно?" Он глянул на стол и увидел, что из замка верхнего ящика торчит ключ. Ваня крутнул его влево, рванул ящик на себя. Перед ним на бумагах лежал парабеллум. Цыганок сунул его за пояс, свернул бумаги в трубку и в два прыжка очутился у окна. Едва только дотронулся до портфеля, как чья-то рука молниеносно схватила портфель с подоконника и исчезла вместе с ним за занавеской.
   Цыганок побелел, затаил дыхание. Затем осторожно отвел в сторону краешек занавески.
   Прямо перед собой увидел встревоженное лицо Андрея Рогули.
   - Вылазь! - шепнул он. - Быстрей!
   Ваня сунул ему бумаги и выскочил через окно.
   По-прежнему шел дождь. Время от времени срывались и глухо падали на землю яблоки.
   3
   Лес стоял тихий и неподвижный. Изредка протяжно и тоскливо свистнет синица, даст короткую очередь дятел, и снова - звенящая тишина.
   Вдыхая на полную грудь сладковатый, настоенный на сосновой смоле воздух, Федя Механчук брел по лесу. Глянул себе под ноги и остановился, зачарованно глядя на черничник, на котором редкими чернильными каплями висели последние, еще не успевшие осыпаться ягоды. "Вот и осень подкралась, - с тихой грустью отметил Федя. - Вторая военная осень..."
   Раздавив ногой розовую сыроежку, Механчук переступил замшелый ствол вывороченного бурей граба и увидел впереди, залитую солнцем прогалину. Остановился возле калины, отвел рукой тяжелую от ярко-красных гроздей ветку и стал внимательно осматривать поляну. На ней кое-где росли кусты орешника, из травы торчали высокие серые пни, от которых вытянулись длинные тени.
   Федя прислушался. Низко над поляной пролетела сизоворонка. Тень от нее скользнула по траве и скрылась. "Хоть бы ветка где шелохнулась, - подумал Механчук и вышел из кустов. - Ничего вроде подозрительного".
   Федя уже дошел до середины поляны, когда услышал стрекотание сороки. Внезапное предчувствие беды сжало сердце.
   Сорока кричала в конце поляны. Федя застыл на месте. "Горизонт чистый, чего же она авралит? - насторожился Механчук. - Наверно, какого-нибудь зверька засекла".
   Он сделал несколько шагов и вдруг отчетливо услышал треск сломанной ветки. Из куста напротив, блеснув на солнце, высунулся железный гриб каски. "Засада!"
   Механчук молниеносным движением выхватил пистолет и, не целясь, нажал на курок. Гитлеровец медленно, ломая кусты, осунулся на землю. Федя отскочил к ореховому кусту и упал на траву за широкий пень. В тот же миг тишину вспорола автоматная очередь. От пня полетела щепа.
   - Рус! - закричали из кустов. - Сдавайся!
   Федя выхватил из кармана "лимонку", рванул чеку и изо всей силы швырнул туда, откуда доносился голос. От взрыва содрогнулась земля, вверх взлетели перемешанные с землей ветви. Послышались отчаянные крики и стоны.
   - Фойер! - приказал тот же голос.
   Ударили автоматы. Снова прозвучала команда.
   Федя увидел солдат, которые перебегали от дерева к дереву. "Окружают! догадался Механчук. - Пока не поздно - полный назад!" Проклиная себя за неосторожность, Федя начал отползать. Прячась за пнями, добрался до высокого орехового куста. Дальше лежала голая полоса. Ползти по открытому пространству было безрассудно. Федя забрался под кует и осмотрелся. Мелькали между деревьев фигуры немцев, поблескивали на солнце их каски. "Живым не сдамся", - подумал Федя. Он сжал зубы и, тщательно прицелившись, выстрелил. В то же мгновение гулко прогремела автоматная очередь. Федя вскрикнул, ткнулся лицом в траву.
   Опасливо, затем все смелей, выпрямляясь во весь рост, на поляну начали выходить немцы. Они уже были в десяти метрах от куста, под которым лежал Механчук. И вдруг послышалось:
   - Огонь!
   Ударил пулемет. К нему беспорядочно присоединились автоматы и винтовки. Гитлеровцы ошалело закрутились на поляне, кинулись назад.
   Под калиной, за которой несколько минут назад стоял Федя Механчук, припал к "Дегтяреву" партизанский пулеметчик. Рядом с ним, став на колено, бил из автомата командир отряда.
   - Самосейко! - крикнул он, не оглядываясь. - Давай за парнем!
   Молодой партизан, стоявший за стволом вековой сосны, не пригибаясь, ринулся на поляну.
   - Ложись! - заорал командир отряда. - Ползком, куриная твоя голова!
   Но партизан только пригнулся и не лег на землю, пока не добежал до куста, под которым был Федя Механчук.
   - Усилить огонь! - приказал командир.
   - Елисеевич! - крикнул ему человек в очках, перебежав из-за соседнего куста. - Двоих наших хлопцев поранило!
   - Ложись, комиссар! - сердито крикнул командир. - Чего под пули лезешь?!
   Комиссар поправил очки и стал наблюдать за Самосейко. Взвалив Федю на спину, партизан полз назад. На помощь ему бросилось еще несколько бойцов.
   Федю поднесли к калине, осторожно опустили на землю. Командир отряда взглянул на его мертвенно-бледное лицо и не удержал возгласа удивления:
   - Механчук?! Да как же это ты?..
   - Он без сознания, - склонившись над Федей, сказал комиссар.
   - Вот так история! - Командир кулаком ударил себя по колену. Комиссар, этот парень от Неуловимого. Он должен был принести очень важные документы. За ними этой ночью прилетит самолет.
   - Вон оно что! - удивился комиссар. - Его срочно перевязать надо, Елисеевич.
   Командир расстегнул на Феде пиджак, разорвал рубашку. На груди у Механчука лежала картонная папка. Уголок ее был пробит пулей и покраснел от крови. Комиссар осторожно взял папку, развязал зеленые тесемки, заглянул в бумаги.
   - Документы здесь! - возбужденно сказал он. - Вовремя мы подоспели. Могло плохо все это кончиться.
   - Самосейко, носилки! - приказал командир, принимая у комиссара папку.
   Феде перевязали грудь. Бинт сразу покраснел.
   - Похоже, нарвался на засаду, которая ждала нас, - угрюмо сказал комиссар. - Очень тяжелое ранение, хоть бы остался жив.
   - Наверно, придется его на самолете вместе с документами отправлять.
   - Пожалуй, это единственный выход.
   Перестрелка усилилась. Немцы постепенно приходили в себя. Огонь их стал более прицельным.
   Тяжело дыша, подбежал с носилками Самосейко. Федю бережно положили на них и понесли в глубь леса.
   Командир отряда подождал, пока партизаны с носилками не скрылись за деревьями, потом повернул голову в сторону поляны.
   - Передать по цепи: взводу Стрельчени остаться для прикрытия! Остальным - отходить!..
   Быстро и слаженно, без излишней суетни, партизаны начали отходить в лес. За их спинами не умолкала перестрелка. Взвод прикрытия продолжал бой.
   4
   В черной, как сажа, ночи гулял ветер. Застонет в вершинах коренастых сосен, сердито зашумит в кустах лозы у самой воды и оголтело помчится в беспросветную темноту. И тогда становится отчетливо слышно, как внизу плещется невидимая река.
   Ваня шагал по берегу, как по своему двору. Андрей Рогуля едва поспевал за ним. У одинокой сосны, которая тревожно гудела над головой, они остановились и начали осторожно спускаться с крутого берега.
   У самых ног жадно лизала берег река. Где-то на другой стороне несмело мигали золотые огоньки. Ветер донес оттуда винтовочный выстрел и короткую автоматную очередь.
   Цыганок прислушался к тревожным ночным звукам, зябко пожимая голыми плечами - стоять раздетому было холодно. Где-то рядом качались на воде две громоздкие баржи. Их надо заминировать. Таков приказ Неуловимого.
   Ваня посмотрел на черную воду, и ему стало страшно от одной только мысли, что в нее надо лезть. Но другого выхода не было: на берегу у трапа ходил часовой, на баржах, которые были причалены одна к одной, также затаились охранники.
   Андрей положил холодную руку на плечо Цыганку. По телу Вани невольно прошла волна дрожи. У своего уха он услышал дыхание Цапли.
   - Значит, делаем так, как условились, - зашептал Рогуля. - Я беру на себя вторую баржу, ты - ту, что у берега. Проплывешь метра три поперек, и течение само поднесет тебя к борту. Приложишь Магнитку и тихонько греби к берегу. Только, ради бога, без шума. У часовых есть карманные фонарики. В крайнем случае ныряй тогда и держись под водой как можно дольше.
   Ваня босой ногой дотронулся до воды и тут же ее отдернул.
   - Вода х-холодная.
   - Искренне сожалею, герцог, что не могу тебе ее подогреть. Между прочим, врачи советуют для бодрости холодный душ. Хоть раз надо использовать их совет...
   Неслышно ступая по влажному тугому песку, подошли еще ближе к баржам. Пронзительно скрипел трап, перекинутый с берега на первую баржу. Терлись о борта, кряхтели деревянные кранцы. Едва слышно доносились шаги часового по берегу.
   Вдруг на первой барже тоскливо заиграла губная гармошка. Часовой на берегу хрипло засмеялся, что-то крикнул своему коллеге на барже. Тот заиграл веселее. Часовой на берегу бодро запел под эту мелодию.
   - Давай, - шепнул Андрей. - Встречаемся там, где раздевались.
   Он пожал Цыганку локоть, медленно вошел в воду и тут же исчез. Плескались волны. Пел чужую песню часовой. Скрипел, словно коростель на лугу, трап.
   Несколько секунд Цыганок напряженно вслушивался в темноту. По едва уловимым всплескам понял, что Андрей плывет к баржам. Почему-то неприятно дрожали колени. По спине пробегали мурашки.
   Ваня нащупал мину, прикрепленную к брючному ремню, которым он подпоясался поверх трусов, и ступил в воду.
   Холодом обожгло ноги. Цыганок сжал зубы и упрямо двинулся дальше. Вода дошла до пояса, поднялась до груди. Захватило дыхание.
   Ваня присел по шею. Стало как будто теплее. Стремительное течение сбивало с ног. "Нужно подплыть к борту. Значит, немного поперек реки возьму, а тогда поверну к баржам, - подумал Цыганок, сильно, но бесшумно загребая воду. - Здорово сносит... Как там Андрей?.. Сейчас глубина, видать, метра три будет..."
   Цыганок развернулся и почувствовал, что течение понесло его в темноту. Над головой что-то заскрипело. Звучно заплескались впереди волны. Снова заскрипело, затрещало над головой. Ваня инстинктивно пригнул голову и хлебнул воды. В тот же момент рука его прикоснулась к чему-то холодному и скользкому. "Борт! - обрадовался Цыганок. - Вот так фокус! Как быстро!"
   Страх исчез. Правой рукой отвязал от ремня мину, приложил к борту.
   Он сильно оттолкнулся от борта и врезался во что-то лбом. Из глаз сыпанули искры. Над головой заскрежетало. Словно щипцами начало сдавливать плечи. "Я - между бортов! - похолодел Ваня. - Раздавит!" Цыганок хватил на полную грудь воздуха и нырнул.
   Он плыл под водой вслепую. Не хватало дыхания. Хотел вынырнуть и ударился головой о днище баржи. Удар оглушил его. Несколько секунд он лихорадочно греб руками. Казалось, вот-вот разорвется грудь. "Воздуха... Глоточек воздуха..."
   Разрывало грудь, звенело в ушах. Из последних сил рванулся вверх.
   Голова выскочила из воды. Он жадно глотнул воздух и хотел крикнуть кого-нибудь на помощь, но в тот же миг вспомнил, зачем и как очутился здесь, у барж.
   К нему вернулся слух, он начал различать звуки. "Жив!" - жгучая волна радости захлестнула его.
   Звуки губной гармошки и песня часового медленно отдалялись. "Надо плыть к берегу. Андрей, наверно, давно ожидает". Он полежал на спине, отдыхая. Стремительное течение несло его вперед.
   Затем Ваня саженками поплыл к берегу.
   - Сюда, мушкетер, - услышал он из темноты взволнованный голос Андрея А я уже думал, что ты раков на дне кормишь. Ну, как?
   - Порядок.
   - Вашу мужественную руку, герцог! И вообще - ты золотой человек. Это, между прочим, я тебе говорю вполне искренне...
   Ваня усмехнулся в темноте и в то же мгновение почувствовал под ногами твердое дно.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   1
   Холодное солнце клонилось к западу, когда Нагибин подходил к деревне Лесная. Припудренная снежной пылью тропинка бежала между кустов к жердяной ограде крайней хаты. Над горбатой ее крышей плыл в небо ровный столбик голубого дыма. "Значит, Боженька дома, - с облегчением подумал Николай Яковлевич. - А могло случиться, что поцеловал бы пробой и - домой".
   Прежде чем перелазить через ограду, Нагибин настороженно осмотрел запушенный снегом двор. Прислушался к звонким детским голосам, долетавшим с улицы. Выждав, стремительно пересек огород. Обошел заснеженный стог, от которого и теперь еще душисто пахло луговой травой, и очутился во дворе. Завернул под навес, где лежали березовые дрова и смолистые пни-выворотни, предназначенные для растопки печи.
   Заскрипела дверь в сенях. Николай Яковлевич нащупал в кармане рукоятку пистолета и прижался спиной к стене хаты.
   На крыльцо вышел, кашляя в кулак, сухонький дедок с выбеленной годами бородкой. Пригладив ладонью прокуренные усы, старик подошел к навесу, вытащил из колоды топор и, стоя к Нагибину спиной, начал отсекать у соснового пня смолистый корень.
   - И долго ты там будешь стоять, петушиный сын? - не поворачиваясь, насмешливо сказал дедок. - Уж больно долго, боженька, ты не заглядывал ко мне.
   Николаю Яковлевичу стало не по себе. "И как он заметил меня? поразился Нагибин. - Не дед, а орел".
   Он оттолкнулся спиной от стены, подошел к хозяину. Старика за его присловье все в окрестности прозвали Боженькой.
   - Мое вам почтение, - сказал Николай Яковлевич. - Как живем-поживаем?
   - Живу, как в сказке: торба слева, торба справа, а сам - посередочке. Проходи в хату.
   Смелый поднялся на крыльцо. В сенях на него дохнуло смешанным запахом шалфея, зверобоя и чабреца, развешанных на стене.
   В хате топилась печь, постреливали, догорая, дрова. В углу висела потускневшая иконка, обрамленная длинным вышитым полотенцем.
   Николай Яковлевич сел к столу. Хозяин повозился у печи и молча поставил перед ним алюминиевую кружку, Нагибин погрел об нее руки, глотнул обжигающего грушевого отвара, Кисловато-сладкий напиток сразу согрел его. Смелый расстегнул свое демисезонное, подшитое ветром пальто, испытующе посмотрел на Боженьку.
   - Что нового в отряде, отец?
   - Воюют, - ответил старик. - А ты никак в лес собрался?
   - Надо, Есть одно срочное дело, - неопределенно сказал Николай Яковлевич. - Пароль не изменился?
   - А как же. Вот подойдешь к старой сосне за просекой, тебя и остановят. Ты должен сказать: "Ветер крепчает". Это и будет пароль. Я тебя малость проведу, покажу другую дорогу.
   Старик закрыл заслонкой печь, в которой уже прогорело, снял с гвоздя залатанный кожушок, подпоясался конопляной веревкой. Натянул на седую голову облезлую заячью ушанку, ступил к порогу.
   - Пошли, боженька. А то темнота прихватит.
   Они минули огород и забрались в заросли лозы, над которыми кое-где возвышались узловатые ольхи. Снег был усеян птичьими следами и заячьими петлями. Над кустами с криком носилась стая ворон. Заглушая этот крик, вдруг послышался рев мотора. Он нарастал от дороги, которая вела в деревню.
   Пригнувшись, Боженька и Смелый бросились в густой ельник, который начинался за кустарником. Легли на землю.
   Машина остановилась где-то совсем рядом. Вхолостую работал мотор.
   Неожиданно прозвучала отрывистая немецкая команда, послышались невнятные голоса. Боженька дернул Смелого за рукав, указал глазами вперед и пополз между низкорослых елочек. Предостерегающе поднял руку и застыл на снегу, куда-то напряженно всматриваясь. Повернул к Николаю Яковлевичу голову, кивком позвал к себе. Николай Яковлевич подполз к нему, лег рядом.
   Почти у самой опушки леса выстроились автоматчики. Перед ними стояли три человека. На дороге тихо урчала мотором машина. Возле нее уже несмело собирались жители деревни. Уголками платков вытирали глаза женщины, испуганно держались за их юбки дети.
   "Двенадцать человек, не считая офицера, - до боли сжал в руке пистолет Николай Яковлевич. - А я один, дед не в счет. Ввязываться безрассудно. Проклятье, был бы хотя автомат!"
   - Ахтунг! - поднял руку офицер.
   Гитлеровцы вскинули автоматы. В тот же миг один из осужденных прыгнул в сторону и, петляя, ринулся к лесу.
   - Фойер! - закричал офицер.
   Ударили автоматы. Скошенные пулями, упали лицами в снег два человека, стоявшие перед строем.
   Третий мчался во весь дух. До леса оставалось несколько метров, когда он, словно споткнувшись, растянулся на снегу. Немцы удовлетворенно залопотали, опустили автоматы.
   Вдруг человек стремительно вскочил, мелькнул за старой елью и словно растворился в лесу. Немцы бросились вслед. Добежали до опушки и начали бить из автоматов.
   Боженька толкнул локтем оцепеневшего Нагибина и стал быстро отползать назад.
   В ореховых зарослях они поднялись на ноги, пригнулись и отбежали подальше от опасного места. Пораженные увиденным, молча пошли по лесу.
   Не шелохнувшись, стояли деревья. Лапы елей гнулись под тяжестью снега. Когда Боженька или Нагибин случайно прикасались к ним, вниз срывался сыпучий, белый водопад. Ветки облегченно взмывали вверх и долго махали вслед людям.
   - Вот он! - тихо сказал Боженька и показал на четко отпечатанный на снегу след, - Я так и думал, что он в эту сторону повернет.
   Николай Яковлевич остановился, постоял в раздумье, разглядывая след.
   - Такая петрушка, отец, - наконец сказал он" взяв Боженьку за рукав. Вы идите по следу и, если встретитесь с ним, подсобите, чем можно. Но о наших делах ему ни слова. Присмотритесь к нему со всех сторон. И вот еще что. Не говорите, что видели, как его расстреливали. - Нагибин поднял воротник. - Я издали буду идти и наблюдать за вами. Мне пока что попадаться ему на глаза не следует.
   - Оно так, конечно, - согласился старик. - Время теперь такое. Зверь не зверь, а черт ему верь.
   Боженька вышел на след и уверенно зашагал между деревьев. Николай Яковлевич, не спуская с него глаз, двинулся следом на приличном расстоянии от него.
   Изредка, нарушая тишину, гулко выбивал дробь дятел, тонко и несмело подавала голос синица. Тихо поскрипывал снег под ногами.
   Боженька приостановился и нагнулся над следом. Из-под огромной ели выскользнул человек в изодранной военной форме и, зайдя старику за спину, поднял над его головой увесистую суковатую палку.
   - Ни с места! - грозно сказал человек. - Кто такой будешь?
   - Я-то? - Боженька спокойно выпрямился, повернулся к незнакомцу. Человек я, боженька. И чего ты глядишь на меня, как конь на хомут? Человек я. Да опусти ты свою дубину. Иль на тот свет меня спровадить хочешь? Так я, человече, смерти давно не боюсь. Отжил свое.
   - Ты, божий человек, не так прост, как кажешься. Идешь по моему следу, принюхиваешься. - Незнакомец опустил палку. - Ты кто есть такой? Откуда?