Страница:
В общем, не знаю, кто из нас большим дураком оказался. Он, когда ее под замок запер, а воспользоваться не воспользовался, или я, когда ночью в окно к ней залез. Думать надо было, почему это ни на окнах ставней, ни под окнами сторожей не оказалось. А к чему сторожа, если заклятья есть. Тревога сразу поднялась, повязали, а наутро к хозяину поволокли. Тот посмотрел на меня, усмехнулся — усмешка у него уж больно противная была:
– Муженек, значит, законный явился. Только знаешь ли, мне ваши законы не писаны. На первый раз — проваливай, покуда цел, да поблагодарить за мою доброту не забудь, а еще раз попробуешь — прикончу. Я и сейчас не тебя пожалел, а Марью — убиваться будет, душегубом объявит. А так, глядишь, отблагодарит, за человеколюбие.
Я его за доброту, конечно, благодарил. Долго и заковыристо. Да только проку-то.
Упрямства у меня, однако, всегда немерено было. Долго вокруг ходил, таился — и дождался, прилетел ко мне голубь с запиской. Где уж Маша его раздобыла, не знаю — но раздобыла. Писала, что любит и что с голубем этим ответ можно прислать. Так мы и переписывались — пока не сговорились. Раз как-то Кощей на охоту решил собраться, а как он уехал, Маша погулять в саду запросилась Мол душно ей, тяжко, сил никаких нет, если тут же не выпустят в садике погулять руки на себя наложит. Довела прислугу вконец — впрочем, по скандалам она всегда любой бабе фору могла дать. Мне иногда казалось, что она если захочет, и зверя моего до сердечного приступа довести сможет. Ну это так, к слову. В общем вынудила она прислугу, повели они ее в сад погулять — тут-то она им и показала. Кощей в свите своей колдунов не держал — вот Маша и покуражилась. Столбняк на них навела, а сама через забор — как раз я там с запасными конями дожидался.
Удирали мы во всю прыть, коней только успевали менять. Да только к утру Маша встревожилась:
– Догоняет он нас, Ванюша. Колдун он сильный и конь у него заговоренный.
– Один?
Она кивнула.
– Ну, с одним как-нибудь управлюсь. — я легкомысленно улыбнулся, но она на улыбку не ответила:
– Не знаю, Ваня. Заклятье на нем. Сильное заклятье — сталь его не берет. Ни простая, ни заговоренная. Потому и бессмертным прозвали.
– А колдовство?
– Не знаю. Женщин боевым заклятьям не учат — за такое смерть полагается.
Так оно и вышло, как она сказала. Догнал нас Кощей. Причем конь у него один был — и не скажешь, что сутки на нем во весь опор скакали. Ну, я Машу вперед послал, а сам остался — не убью, так задержу. Признаться, не больно-то я в заклятье поверил, от которого человека ни одна сталь не берет. И зря. Мечником он оказался не таким уж умелым — но сколько мой клинок цели ни достигал, оставлял лишь царапину. В первый раз увидев такое, я на секунду опешил. Кощей усмехнулся своей мерзопакостной ухмылкой:
– Говорил же я тебе, Ваня, уходи подобру-поздорову. Не бывать ей больше твоей, да и кто ты, а кто она.
– Да пошел ты… — направление я уточнять не стал, чтоб дыхание не сбить.
– Не-а. — издевательски расхохотался он. — Это ты скоро пойдешь. К пращурам прямой дорожкой.
Я сопротивлялся, пока мог. Но раз за разом видеть, как твой смертельный замах оборачивается царапиной — тут долго не продержится никто. И я все-таки пропустил удар, разваливший тело от ключицы до живота. Последнее, что я услышал, проваливаясь в темноту — дикий Машин крик и торжествующий хохот Кощея.
Очнувшись, я в первый раз за всю жизнь поблагодарил ведьму, что навела на меня порчу. Убить оборотня не так-то легко даже в человеческом обличье. Кощей, видать, правду обо мне не знал, а то бы позаботился…
Маше на глаза я однако, показался не сразу. Пожил в городе, недалеко от которого замок Кощеев стоял, сплетни пособирал. Оказалось, что Кощей никаких дополнительных мер принимать не стал — уж больно легко он нас изловил. Даже, поговаривали, заклятья с ее окна снял — все равно, мол, Марье деваться некуда — трансформами она не владела, такое единицам под силу, а по стене с третьего этажа спуститься не каждая женщина сможет (я когда к ней лез сам пару раз чуть шею не свернул). Да и к кому спускаться-то?
В общем, дождался я, когда Кощей снова на охоту соберется. Маша как меня увидела, сперва в обморок попыталась грохнуться, потом зарыдала, а потом заявила, что никуда больше убегать не будет.
– Тебе что, здесь понравилось? — не понял я. И едва успел перехватить руку, занесенную для пощечины.
– Ты… болван бесчувственный. Ты что, не понимаешь, что я чуть с ума не сошла! — она снова зарыдала. — Второй раз… Второй раз я такого видеть не хочу. Он ведь сообразит, что к чему, и тогда убьет тебя окончательно и бесповоротно.
– Не убьет, кишка тонка. — на самом деле, я вовсе не был в этом уверен.
– Не пойду — она замотала головой. — Уходи, Ваня. Лучше я всю жизнь по тебе тосковать буду, да только ты жив останешься. Глядишь, другую найдешь, детишек родите…
– Да не нужна мне другая! — заорал я, уже не заботясь, услышат меня, или нет. — Не могу я без тебя, понимаешь? Или ты сейчас со мной пойдешь, или пойду на первом попавшемся суку удавлюсь.
– Тебе это не поможет, — усмехнулась она. — Оборотня так не убить. Уходи, а то слуг кликну.
– Подожди. — я сам удивился простой мысли, пришедшей мне в голову. — Маша, а его заклятье, неуязвимость — оно только на сталь? Я слышал, абсолютных заклятий не бывает.
Она задумалась, припоминая. Среди своих Марья Моревна давно славилась тем, что взглянув на результат заклятья, могла определить его составляющие — и слабые места соответственно. Дар у нее такой был.
– Сталь, — сказала она наконец. — Вернее, не столько сталь, сколько оружие. Любое, начиная с дубины и кончая стрелами. Защита от всего, созданного человеком и предназначенного убивать.
– Человеком. — уточнил я. — Ты помнишь, что сегодня полнолуние? Поехали, Маша. Надо попробовать. А не получится — все равно без тебя… я не договорил. Никогда у меня красивые слова не получались.
Ближе к вечеру Маша снова почувствовала погоню.
– Он идет по следам? — уточнил я.
– Нет, по моей ауре.
– Если мы сейчас остановимся, когда догонит?
– К полуночи.
– Вот и отлично, — развеселился я. — Значит, мы сейчас найдем дерево поудобнее, на которое ты залезешь, а волк — нет. Прогоним коней и будем ждать.
Надо же, сейчас я действительно радовался, что я не такой. Радовался и предвкушал трансформацию не со страхом, а с каким-то странным азартом.
– Ваня, — Маша посмотрела мне в глаза. — Перед тем, как я полезу на это дерево, дай мне кинжал.
– Ты что? — испугался я.
– Если не выйдет… я тоже без тебя не смогу.
Я молча снял ножны с оружием, она сунула кинжал за пояс.
– Я люблю тебя, Ваня.
Поцелуй был долгим. Наконец, я оторвался от ее губ — с трудом, надо сказать. Может, это окажется последним нашим поцелуем.
– Я люблю тебя.
Она кивнула. Я успел помочь ей взобраться на дерево — настолько высоко, пока держали ветки — и привязаться там прежде, чем тело скрутило знакомой судорогой, а разум угас, уступая место зверю.
Кощей появился довольно быстро — зверь только успел обойти кругом дерева и убедиться, что до этой добычи ему не добраться, но, судя по запаху, приближается новая. Колдун окинул взглядом поляну, Марью на дереве и оскалившегося волчару.
– Так вот в чем дело… — начал было он, беря наизготовку меч. Закончить фразу он не успел — зверь прыгнул, уворачиваясь от взлетевшего навстречу клинка и клыки впились в горло.
Утром я открыл глаза, как всегда словно выныривая из кошмарного сна. На поляне лежал труп, обглоданный едва ли не до чистого костяка. Вспомнил, что творил этой ночью зверь и едва удержался от рвотного спазма.
– Ваня, помоги мне слезть — раздалось сверху.
Пока я помогал ей спускаться, он старательно избегала моего взгляда.
– Ты все видела? — спросил я уже на земле.
Она вздохнула:
– Видела. Когда вернемся, прикажу навесить еще пару замков на двери в подвал.
– Маша, — хрипло сказал я. — Если ты не можешь жить с таким, я пойму. Я бы, наверное, не смог.
Она помолчала, глядя в сторону.
– С волком — не могу, — сказала она наконец, а я внутренне сжался, в ожидании непоправимых слов, — Раньше я не видела такого… С волком я жить не могу, и без человека тоже жить не могу. Поехали домой, Ваня, — устало проговорила она. — Там разберемся.
– А что было потом? — спросила девушка, сидящая напротив.
Я невесело усмехнулся:
– Стали они жить-поживать, добра наживать.
– Ясно. — Она поднялась из-за стола. — Спасибо за сказку. До скорого… оборотень.
Я повертел в руках бокал, бездумно глядя в пространство. Потом… А, собственно, что потом? Вечной любви не бывает, как не бывает вечности. И вечной памяти тоже. Были и другие женщины, и другие сказки. Да только нет-нет, а вспомнится.
Конец сказки
Мачеха героя
– Муженек, значит, законный явился. Только знаешь ли, мне ваши законы не писаны. На первый раз — проваливай, покуда цел, да поблагодарить за мою доброту не забудь, а еще раз попробуешь — прикончу. Я и сейчас не тебя пожалел, а Марью — убиваться будет, душегубом объявит. А так, глядишь, отблагодарит, за человеколюбие.
Я его за доброту, конечно, благодарил. Долго и заковыристо. Да только проку-то.
Упрямства у меня, однако, всегда немерено было. Долго вокруг ходил, таился — и дождался, прилетел ко мне голубь с запиской. Где уж Маша его раздобыла, не знаю — но раздобыла. Писала, что любит и что с голубем этим ответ можно прислать. Так мы и переписывались — пока не сговорились. Раз как-то Кощей на охоту решил собраться, а как он уехал, Маша погулять в саду запросилась Мол душно ей, тяжко, сил никаких нет, если тут же не выпустят в садике погулять руки на себя наложит. Довела прислугу вконец — впрочем, по скандалам она всегда любой бабе фору могла дать. Мне иногда казалось, что она если захочет, и зверя моего до сердечного приступа довести сможет. Ну это так, к слову. В общем вынудила она прислугу, повели они ее в сад погулять — тут-то она им и показала. Кощей в свите своей колдунов не держал — вот Маша и покуражилась. Столбняк на них навела, а сама через забор — как раз я там с запасными конями дожидался.
Удирали мы во всю прыть, коней только успевали менять. Да только к утру Маша встревожилась:
– Догоняет он нас, Ванюша. Колдун он сильный и конь у него заговоренный.
– Один?
Она кивнула.
– Ну, с одним как-нибудь управлюсь. — я легкомысленно улыбнулся, но она на улыбку не ответила:
– Не знаю, Ваня. Заклятье на нем. Сильное заклятье — сталь его не берет. Ни простая, ни заговоренная. Потому и бессмертным прозвали.
– А колдовство?
– Не знаю. Женщин боевым заклятьям не учат — за такое смерть полагается.
Так оно и вышло, как она сказала. Догнал нас Кощей. Причем конь у него один был — и не скажешь, что сутки на нем во весь опор скакали. Ну, я Машу вперед послал, а сам остался — не убью, так задержу. Признаться, не больно-то я в заклятье поверил, от которого человека ни одна сталь не берет. И зря. Мечником он оказался не таким уж умелым — но сколько мой клинок цели ни достигал, оставлял лишь царапину. В первый раз увидев такое, я на секунду опешил. Кощей усмехнулся своей мерзопакостной ухмылкой:
– Говорил же я тебе, Ваня, уходи подобру-поздорову. Не бывать ей больше твоей, да и кто ты, а кто она.
– Да пошел ты… — направление я уточнять не стал, чтоб дыхание не сбить.
– Не-а. — издевательски расхохотался он. — Это ты скоро пойдешь. К пращурам прямой дорожкой.
Я сопротивлялся, пока мог. Но раз за разом видеть, как твой смертельный замах оборачивается царапиной — тут долго не продержится никто. И я все-таки пропустил удар, разваливший тело от ключицы до живота. Последнее, что я услышал, проваливаясь в темноту — дикий Машин крик и торжествующий хохот Кощея.
Очнувшись, я в первый раз за всю жизнь поблагодарил ведьму, что навела на меня порчу. Убить оборотня не так-то легко даже в человеческом обличье. Кощей, видать, правду обо мне не знал, а то бы позаботился…
Маше на глаза я однако, показался не сразу. Пожил в городе, недалеко от которого замок Кощеев стоял, сплетни пособирал. Оказалось, что Кощей никаких дополнительных мер принимать не стал — уж больно легко он нас изловил. Даже, поговаривали, заклятья с ее окна снял — все равно, мол, Марье деваться некуда — трансформами она не владела, такое единицам под силу, а по стене с третьего этажа спуститься не каждая женщина сможет (я когда к ней лез сам пару раз чуть шею не свернул). Да и к кому спускаться-то?
В общем, дождался я, когда Кощей снова на охоту соберется. Маша как меня увидела, сперва в обморок попыталась грохнуться, потом зарыдала, а потом заявила, что никуда больше убегать не будет.
– Тебе что, здесь понравилось? — не понял я. И едва успел перехватить руку, занесенную для пощечины.
– Ты… болван бесчувственный. Ты что, не понимаешь, что я чуть с ума не сошла! — она снова зарыдала. — Второй раз… Второй раз я такого видеть не хочу. Он ведь сообразит, что к чему, и тогда убьет тебя окончательно и бесповоротно.
– Не убьет, кишка тонка. — на самом деле, я вовсе не был в этом уверен.
– Не пойду — она замотала головой. — Уходи, Ваня. Лучше я всю жизнь по тебе тосковать буду, да только ты жив останешься. Глядишь, другую найдешь, детишек родите…
– Да не нужна мне другая! — заорал я, уже не заботясь, услышат меня, или нет. — Не могу я без тебя, понимаешь? Или ты сейчас со мной пойдешь, или пойду на первом попавшемся суку удавлюсь.
– Тебе это не поможет, — усмехнулась она. — Оборотня так не убить. Уходи, а то слуг кликну.
– Подожди. — я сам удивился простой мысли, пришедшей мне в голову. — Маша, а его заклятье, неуязвимость — оно только на сталь? Я слышал, абсолютных заклятий не бывает.
Она задумалась, припоминая. Среди своих Марья Моревна давно славилась тем, что взглянув на результат заклятья, могла определить его составляющие — и слабые места соответственно. Дар у нее такой был.
– Сталь, — сказала она наконец. — Вернее, не столько сталь, сколько оружие. Любое, начиная с дубины и кончая стрелами. Защита от всего, созданного человеком и предназначенного убивать.
– Человеком. — уточнил я. — Ты помнишь, что сегодня полнолуние? Поехали, Маша. Надо попробовать. А не получится — все равно без тебя… я не договорил. Никогда у меня красивые слова не получались.
Ближе к вечеру Маша снова почувствовала погоню.
– Он идет по следам? — уточнил я.
– Нет, по моей ауре.
– Если мы сейчас остановимся, когда догонит?
– К полуночи.
– Вот и отлично, — развеселился я. — Значит, мы сейчас найдем дерево поудобнее, на которое ты залезешь, а волк — нет. Прогоним коней и будем ждать.
Надо же, сейчас я действительно радовался, что я не такой. Радовался и предвкушал трансформацию не со страхом, а с каким-то странным азартом.
– Ваня, — Маша посмотрела мне в глаза. — Перед тем, как я полезу на это дерево, дай мне кинжал.
– Ты что? — испугался я.
– Если не выйдет… я тоже без тебя не смогу.
Я молча снял ножны с оружием, она сунула кинжал за пояс.
– Я люблю тебя, Ваня.
Поцелуй был долгим. Наконец, я оторвался от ее губ — с трудом, надо сказать. Может, это окажется последним нашим поцелуем.
– Я люблю тебя.
Она кивнула. Я успел помочь ей взобраться на дерево — настолько высоко, пока держали ветки — и привязаться там прежде, чем тело скрутило знакомой судорогой, а разум угас, уступая место зверю.
Кощей появился довольно быстро — зверь только успел обойти кругом дерева и убедиться, что до этой добычи ему не добраться, но, судя по запаху, приближается новая. Колдун окинул взглядом поляну, Марью на дереве и оскалившегося волчару.
– Так вот в чем дело… — начал было он, беря наизготовку меч. Закончить фразу он не успел — зверь прыгнул, уворачиваясь от взлетевшего навстречу клинка и клыки впились в горло.
Утром я открыл глаза, как всегда словно выныривая из кошмарного сна. На поляне лежал труп, обглоданный едва ли не до чистого костяка. Вспомнил, что творил этой ночью зверь и едва удержался от рвотного спазма.
– Ваня, помоги мне слезть — раздалось сверху.
Пока я помогал ей спускаться, он старательно избегала моего взгляда.
– Ты все видела? — спросил я уже на земле.
Она вздохнула:
– Видела. Когда вернемся, прикажу навесить еще пару замков на двери в подвал.
– Маша, — хрипло сказал я. — Если ты не можешь жить с таким, я пойму. Я бы, наверное, не смог.
Она помолчала, глядя в сторону.
– С волком — не могу, — сказала она наконец, а я внутренне сжался, в ожидании непоправимых слов, — Раньше я не видела такого… С волком я жить не могу, и без человека тоже жить не могу. Поехали домой, Ваня, — устало проговорила она. — Там разберемся.
– А что было потом? — спросила девушка, сидящая напротив.
Я невесело усмехнулся:
– Стали они жить-поживать, добра наживать.
– Ясно. — Она поднялась из-за стола. — Спасибо за сказку. До скорого… оборотень.
Я повертел в руках бокал, бездумно глядя в пространство. Потом… А, собственно, что потом? Вечной любви не бывает, как не бывает вечности. И вечной памяти тоже. Были и другие женщины, и другие сказки. Да только нет-нет, а вспомнится.
Конец сказки
Кощей Бессмертный скучал.
Правду молвить, последние веков пятнадцать это было его обычным состоянием. «Пойти, что ли прогуляться» — лениво подумал он и скривился, вспомнив, что не выходил из своего дворца веков пять и, значит, придется сперва расчищать завалы в лесу перед воротами. Нет, конечно, сам он давненько мог обходиться без столь примитивных методов передвижения. Но, не ровен час, телепортируешься туда, где за последнее время появилась какая-нибудь деревня — люди стали плодиться совсем безудержно — хлопот потом не оберешься. Ножками-то оно надежнее.
Он уже почти решил, что сперва выпустит дракона, чтобы тот расчистил ворота, когда в окно постучали.
— А вот и гости пожаловали,- хмыкнул Кощей. — Заходи, старая.
В распахнувшееся окошко влетела огромная ступа. Сидевшее в ней существо панически боялся весь мир. Сам Кощей тоже боялся. В давно прошедшие времена.
Гостья вылезла из своего средства передвижения, кряхтя и опираясь на помело. На секунду черный балахон распахнулся, продемонстрировав костлявую конечность.
— Ну хоть косу-то свою не доставай, — ухмыльнулся Бессмертный, — Чай, не крестьян пугать пришла.
— Да привыкла я к ней, — извиняющимся тоном проскрипела старуха, извлекая из недр ступы внушительных размеров литовку. — В таврели сыграем?
Из воздуха на небольшой столик перед ними плавно опустилась клетчатая доска, выстроились фигуры.
— Слушай, смертушка, — поинтересовался Кощей лениво делая очередной ход, — Когда ты придешь не ко мне, а за мной?
— Не дождешься, — хмыкнула старуха. — Сам заклятье составлял. Чтоб ни оружие, ни яд, ни огонь, ни вода не брали. Мало тебе было века темного эльфа, так еще и неуязвимости захотел. Получай теперь.
— И сколько тысячелетий ты будешь тыкать меня носом в эту ошибку?
— Ну, если уж так жить надоело... От магии у тебя защиты нет.
— А то не знаешь — себя заклятьем убить нельзя. — Кощей тоскливо вздохнул. — Скучно мне. Раньше хоть герои прибегали — все воплощением зла объявляли, расправиться пытались. А сейчас и те не заглядывают. Расскажи хоть, что на свете делается.
— Василиса замуж выходит.
— Царевна Светлых? — изумился Кощей.
Гостья кивнула.
— А мне, значит, отказала… Припомнить ей, что ли?
— Оставил бы ты детишек в покое. Это я тебе по доброте душевной советую.
— Ага, по доброте…
На некоторое время воцарилась тишина, прерываемая лишь стуком фигур.
— Придумал! — завопил вдруг Кощей.
— Ну, наконец-то. — Всплеснула руками старуха. — Я уж думала, не догадаешься. — Она помолчала. — А не струсишь в последний момент?
— Нет. Скучно мне, смертушка, — жалобно сказал он. — Тоскливо. К своим хочу. Проводишь?
— Ну, как знаешь. Чем смогу, помогу. Только потом, чур, пеняй на себя…
— Этим я сейчас и занимаюсь...
Вечером, по старой привычке Кощей достал кувшин вина. Пил, меланхолично глядя на закат, и вспоминал. Ведь были же времена…
Были времена, когда этим миром правили эльфы. На появившихся из ниоткуда людей вначале не обратили внимания. А потом оказалось поздно. Молодая, настырная, беспрерывно плодящаяся раса начала вытеснять старых хозяев. Светлые нашли способ открыть врата миров и попросту ушли, Темные сдаваться не пожелали. И проиграли, несмотря на всю свою магию — старшую расу просто задавили числом.
Вот в те-то незапамятные времена молодой тогда Кощей и составил заклинание, ставшее роковой ошибкой. Так он и остался последним.
Впрочем, была еще Василиса. Никто не знал, почему младшая дочь государя Светлых отказалась уходить. Никакие уговоры не помогли — царевна упорно твердила что-то про милосердие, великие знания, которые не должны пропасть втуне. Отчаявшись справиться со своенравной дочуркой, отец предоставил ей свободу воли — переход нельзя был совершить насильно. Какое-то время о ней не было ни слуху, ни духу, потом она объявилась в качестве королевны одного маленького государства. Колдуньи. И с тех пор так и правила им. Василиса Премудрая. Или Прекрасная — кому как больше нравилось.
Кощей вспомнил ее ледяную усмешку: «Даже если я когда-нибудь сойду с ума и решу выйти замуж, ты будешь последним о ком я вспомню, Темный» И это после того, как он со всей душой… просто потому, что раз уж их осталось всего двое бессмертных, надо держаться вместе… Коротка же память девичья. Гораздо короче памяти оскорбленного мужчины.
— Ладно, — сказал Кощей, одним махом осушая бокал, — Будет вам, детишки, медовый месяц.
Предстояло много работы.
Иван был не в духе. Правду молвить, последние лет пятнадцать, это было его обычным состоянием. С тех пор, как он осознал обязанности, накладываемые происхождением. Царевич, будь оно все неладно. Родился бы у нормальных людей, сидел бы сейчас, летописи разбирал, да свои составлял. А тут то пиры — послов принимай, то походы. Государственная необходимость, елки-палки. «Отречься, что ли» — иной раз с тоской думал он. И того было нельзя — единственный сын, понимать надо. Кто после смерти родителей корону примет, как не он?
Даже невесту ему батюшка выбрал. Перечить Иван и не пытался — себе дороже. Он, правда, сильно надеялся, что ему откажут — Василиса слыла весьма разборчивой невестой. Не отказала. А заглянув в огромные синие глазищи, Иван понял, что другой невесты уже и не пожелает.
Все было оговорено, полным ходом шли приготовления. И вот, накануне свадьбы, Иван снова затосковал. Списав это на обычную хандру жениха перед свадьбой он просто накушался в зюзю.
Свадьба прошла как все подобные ей — пили и веселились все, кроме жениха и невесты. А когда Иван увидел торжественную мину боярина, обосновавшегося в их спальне для того, чтобы свидетельствовать наутро о полноценном свершении брака, он едва не застонал.
— Терпи, Ванюша, — прошептала ему на ухо Василиса. — Надо.
Надо. Всю жизнь это слово преследовало его. Надо. Чтобы наутро гостям вынесли окровавленную простыню и гулянье покатилось своей чередой. Чтобы всем было весело, а сказители потом долго пели о том, как Иван-Царевич взял в жены Василису Прекрасную. И стали они жить-поживать, детей наживать…
Впрочем, додумать он не успел. С улицы послышались истошные крики. В окно просунулась огромная клыкастая голова на длинной шее, цапнула Василису поперек туловища и была такова.
— И думать об этом не смей! — топнул ногой царь. — Покойница она давно. Сожрал ее Змей Горыныч и косточек не оставил. И тебе дурную башку отгрызет, не поморщится. Брак заключен. Унаследуешь ее царство, да править станешь.
— Это нечестно, батюшка, — робко возразил было Иван.
— Ты, мальчишка, еще чести меня учить будешь? Государственные интересы — вот твоя честь. Все остальное — пустяки. О потомках своих подумай — державу крепить надо.
Опять «надо». Сколько, в конце концов слышать это «надо». И тут царевич вскипел:
— Против чести я даже по твоему приказу, батюшка, не пойду. И покудова доказательств не будет, что мертва Василиса — законная она мне жена. А значит, как муж законный защитить ее должен от любой напасти. А коли не защитил — так отыскать да вернуть.
— Влюбился ты что ли? — Изумился царь. — Ты, сын, это геройство брось. Любовь — это для дурачков, что собой владеть не умеют. Государю это не пристало
— Нет, не влюбился я. Однако долг мой того требует. Так что прощевай, батюшка — поклонился он в пояс. — Пошел я супругу свою искать.
— Прокляну! — понеслось в спину.
Иван остановился, снова поклонился в пояс
— Как твоя воля будет, батюшка. Только кому царство-то оставишь, ежели проклянешь? Не можно государство по ветру пускать.
И вышел под изумленное молчание.
Уже у себя в горнице, остыв, он понял, что сотворил изрядную глупость. Где, искать Василису? Как бороться со Змеем? Сколько себя помнил, Иван отлынивал от воинских занятий, предпочитая спрятаться в библиотеке и почитать что-нибудь интересное. Однако сознание того, что первый раз в жизни он поступил по-своему придало царевичу странную уверенность в своих силах. В конце концов, узнать, куда полетело это чудище можно просто порасспросив народ. А может, и драться с ним не придется — умыкнуть супругу по-тихому и дело с концом.
Действительность, однако, превзошла худшие его ожидания. Выследить змея было нетрудно — на первых порах. В каждой деревне самое меньшее дюжина мужиков, готова была показать, куда чудище полетело «зеленое, агромадное, и девка в зубах». Но, в конце концов, Иван уперся в дремучий лес. Решив, что вряд ли над этим лесом змей станет резко менять направление, царевич героически ринулся напролом. И концу дня обнаружил, что заблудился. Попытки определиться с направлением, как учили, по солнцу, мху на деревьях и муравейниках с треском провалились. Просто потому, что он не удосужился заметить, с какой стороны въехал в этот окаянный лес. В конце концов, Иван махнул рукой, и решил положиться на коня. Тот не подвел, к вечеру вывезя его к какой-то избе на поляне.
Изба, надо сказать, была очень странная — на огромных лапах, похожих на куриные. Но, какое-никакое, это было жилье. Собравшись с духом, Иван поднялся по лестнице, отворил скрипучую дверь и вошел. И тут же об этом пожалел. В дальнем углу с лавки навстречу ему вставала Баба-Яга. В черном балахоне и с огромной косой в руках. — Вот так так! — проскрипела старуха, — то русского духа сто лет не видать, не слыхать, то сам пришел. Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?
Царевич сглотнул неизвестно откуда возникший комок в горле и рявкнул:
— Ты, старая, сперва добра молодца накорми-напои, в бане попарь, а потом уж расспрашивай.
— Ну что ж, добрый молодец, — усмехнулась старуха. — Пожалуй к столу, коли не брезгуешь.
К концу вечера Иван успокоился. Похоже, помрет он не сегодня. Бабка была сама любезность. Видать, скучала в лесу одна-одинешенька.
— У Кощея твоя Василисушка. У Кощея Бессмертного.
— И далеко это? — осторожно поинтересовался Иван.
— Не то, чтобы очень далеко, да идти преизрядно. Только не во дворец к нему тебе надобно. Кощей на то и бессмертный, что не убить его твоим оружием. И огнем не сжечь, и в воде не утопить.
— А как же тогда, бабушка?
— А вот слушай: смерть его на конце иглы. Игла та в яйце, яйцо — в утке, утка — в сундуке, а сундук тот на дубе высоком.
— А дуб-то где? — не утерпел царевич
— А дам я тебе клубочек волшебный. Он тебя к тому дубу и приведет. Только коня своего у меня оставь. Не проедешь ты на нем через лес — болото по пути. Коли вернешься, отдам я тебе твоего коня в целости и сохранности.
Уже через трое суток царевич проклял все на свете. Клубок катился словно настеганный, давая отдохнуть лишь раз в день. Да на ночь, от вечерней зари до утренней. Желание стать героем давно пропало, хотелось плюнуть на все и повернуть обратно, знать бы еще, куда. Так и пришлось топать вслед за этим клубочком, будь он неладен.
Клубок катился и, было ему все равно что котомка с припасами опустела. Иван уже начал всерьез задумываться, где раздобыть еды, когда в чаще столкнулся с медведицей. Руки сработали прежде разума, выхватывая меч…
— Не губи меня, Иван-царевич. Пожалей моих малых детушек.
От неожиданности Иван выронил оружие.
— Чур меня… медведь разговаривает!
— Не убивай, Иванушка. Пригожусь я тебе.
— Да ну тебя — плюнул царевич. — Чтобы я этакое чудо убил. Ступай себе.
И бросился догонять окаянный клубочек.
Через пару дней он начал сожалеть об этом решении. Котомка тяжелее не становилась, а клубок, похоже, вовсе не собирался останавливаться. Во время очередного привала, царевич решил хоть щавеля да ягод набрать, благо дни стояли летние. Обшаривая поляну, он наткнулся на гнездо, спрятанное в густой траве до того искусно, что он заметил его только едва не наступив. Он впервые видел такие большие яйца и задумался, какая же птичка должна из них вылупиться, когда сверху послышался шум. Иван поднял голову и оторопел.
— Не губи моих деточек, Иван-Царевич!
Иван окинул взглядом саженные крылья, прикинул, что примерно случится, попади этот клювик ему по голове…
— И не собираюсь. Откуда вы только все взялись, говорящие. Не иначе, чтобы меня уморить.
Пришлось-таки ограничиться ягодками. Равно как и на следующий день. А еще через день царевич вышел на берег моря. Тащиться по песку на жаре при доспехе было сущим издевательством. Он остановился снять хотя бы шлем, когда волной выбросило на берег рыбину.
Иван посмотрел на бьющую хвостом рыбу:
— Так тебя слопать или сперва приготовить?
И уже совершенно не удивился, услышав:
— Не губи, Иван-Царевич.
— Да спелись вы все, что ли, — в сердцах плюнул он, — Жрать я хочу, понимаешь!
— Пригожусь я тебе, Иван-царевич. Отпусти в сине море.
Иван глубоко вздохнул. Как ни силен был голод, хладнокровно убить существо, умоляющее о пощаде, он был не в состоянии. Почти с отвращением выкинув рыбу в прибой, он отправился дальше. И на следующий день вышел-таки к дубу, стоящему на берегу.
Дерево было не просто огромным Оно было невероятным. Первая ветка находилась на высоте по крайней мере десять Ивановых ростов. Оставалось только пожалеть, что царевич не удосужился запастись хотя бы завалящей секирой прежде, чем отправляться на поиски. Использовать же меч для рубки дерева напоминало кощунство. Выбора, впрочем, не было. Иван со вздохом вытащил меч… и застыл. Из леса вышла давешняя медведица.
Уму непостижимо, как она вскарабкалась на это дерево. И, ничтоже сумняшеся швырнула сундук вниз. Тот с грохотом рухнул на землю, разбившись в щепы. Из обломков выпорхнула утка и, как ни в чем не бывало, взвилась в небеса. И пока остолбеневший царевич соображал, доставать ли лук, или уже бесполезно, в небе появилась еще одна тень. Догнав утку, она вцепилась в нее когтями. Выпало яйцо. Вниз, вниз… и благополучно плюхнулось в море. Чтобы через несколько минут показаться у рыбы в зубах.
— Держи, царевич. Говорила же тебе — пригожусь.
Иван осторожно разбил скорлупу и медленно достал длинную стальную иглу…
Кощей с Василисой за тавлеями продолжали нескончаемый диспут.
— Ну с какой стати я должен заботиться об этих людишках, — горячился Кощей. — Эти неотесанные беспрерывно плодящиеся существа выгнали твой народ и истребили мой.
— Так в том то и дело, что надо помочь им поумнеть и научиться жить в мире с себе подобными. И тогда мой народ сможет вернуться обратно. А твой… нечего было воевать.
— И вообще, — продолжал Кощей, будто не слыша. — Ты хоть знаешь, как они меня описывают? Скелетообразный старикашка, беспрерывно скрипящий костями. С длинным крючкообразным носом к тому же Допускаю, что когда признаком красоты считается дородство, мой облик несколько не соответствует общепринятому, но старикашка…
Его прервал мелодичный звон, раздавшийся откуда-то из-под потолка.
Кощей широко улыбнулся.
— А вот и весточка. Добрался-таки Иванушка до сундучка.
— Какого сундучка? — не поняла Василиса
— Ну как же. Смерть кощеева на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в сундуке, а сундук на дубе. — Кощей откровенно веселился.
— Что ты несешь, Темный?
— А что, — ухмылялся он, — Я уж и помереть не могу, ежели захочу?
Василиса изумленно ахнула.
— Ты сам сотворил себе смерть? Артефакт может убить своего создателя, если его запустит кто-то другой. И украл меня только для того, чтобы… Отпусти меня, я успею его остановить!
Кощей покачал головой, и перестал обращать на Василису внимание. Почувствовал за спиной присутствие. Обернулся. Увидел знакомый силуэт в черном балахоне. Улыбнулся, точно долгожданной возлюбленной:
— Ну, здравствуй, старая. Заждался я.
Правду молвить, последние веков пятнадцать это было его обычным состоянием. «Пойти, что ли прогуляться» — лениво подумал он и скривился, вспомнив, что не выходил из своего дворца веков пять и, значит, придется сперва расчищать завалы в лесу перед воротами. Нет, конечно, сам он давненько мог обходиться без столь примитивных методов передвижения. Но, не ровен час, телепортируешься туда, где за последнее время появилась какая-нибудь деревня — люди стали плодиться совсем безудержно — хлопот потом не оберешься. Ножками-то оно надежнее.
Он уже почти решил, что сперва выпустит дракона, чтобы тот расчистил ворота, когда в окно постучали.
— А вот и гости пожаловали,- хмыкнул Кощей. — Заходи, старая.
В распахнувшееся окошко влетела огромная ступа. Сидевшее в ней существо панически боялся весь мир. Сам Кощей тоже боялся. В давно прошедшие времена.
Гостья вылезла из своего средства передвижения, кряхтя и опираясь на помело. На секунду черный балахон распахнулся, продемонстрировав костлявую конечность.
— Ну хоть косу-то свою не доставай, — ухмыльнулся Бессмертный, — Чай, не крестьян пугать пришла.
— Да привыкла я к ней, — извиняющимся тоном проскрипела старуха, извлекая из недр ступы внушительных размеров литовку. — В таврели сыграем?
Из воздуха на небольшой столик перед ними плавно опустилась клетчатая доска, выстроились фигуры.
— Слушай, смертушка, — поинтересовался Кощей лениво делая очередной ход, — Когда ты придешь не ко мне, а за мной?
— Не дождешься, — хмыкнула старуха. — Сам заклятье составлял. Чтоб ни оружие, ни яд, ни огонь, ни вода не брали. Мало тебе было века темного эльфа, так еще и неуязвимости захотел. Получай теперь.
— И сколько тысячелетий ты будешь тыкать меня носом в эту ошибку?
— Ну, если уж так жить надоело... От магии у тебя защиты нет.
— А то не знаешь — себя заклятьем убить нельзя. — Кощей тоскливо вздохнул. — Скучно мне. Раньше хоть герои прибегали — все воплощением зла объявляли, расправиться пытались. А сейчас и те не заглядывают. Расскажи хоть, что на свете делается.
— Василиса замуж выходит.
— Царевна Светлых? — изумился Кощей.
Гостья кивнула.
— А мне, значит, отказала… Припомнить ей, что ли?
— Оставил бы ты детишек в покое. Это я тебе по доброте душевной советую.
— Ага, по доброте…
На некоторое время воцарилась тишина, прерываемая лишь стуком фигур.
— Придумал! — завопил вдруг Кощей.
— Ну, наконец-то. — Всплеснула руками старуха. — Я уж думала, не догадаешься. — Она помолчала. — А не струсишь в последний момент?
— Нет. Скучно мне, смертушка, — жалобно сказал он. — Тоскливо. К своим хочу. Проводишь?
— Ну, как знаешь. Чем смогу, помогу. Только потом, чур, пеняй на себя…
— Этим я сейчас и занимаюсь...
Вечером, по старой привычке Кощей достал кувшин вина. Пил, меланхолично глядя на закат, и вспоминал. Ведь были же времена…
Были времена, когда этим миром правили эльфы. На появившихся из ниоткуда людей вначале не обратили внимания. А потом оказалось поздно. Молодая, настырная, беспрерывно плодящаяся раса начала вытеснять старых хозяев. Светлые нашли способ открыть врата миров и попросту ушли, Темные сдаваться не пожелали. И проиграли, несмотря на всю свою магию — старшую расу просто задавили числом.
Вот в те-то незапамятные времена молодой тогда Кощей и составил заклинание, ставшее роковой ошибкой. Так он и остался последним.
Впрочем, была еще Василиса. Никто не знал, почему младшая дочь государя Светлых отказалась уходить. Никакие уговоры не помогли — царевна упорно твердила что-то про милосердие, великие знания, которые не должны пропасть втуне. Отчаявшись справиться со своенравной дочуркой, отец предоставил ей свободу воли — переход нельзя был совершить насильно. Какое-то время о ней не было ни слуху, ни духу, потом она объявилась в качестве королевны одного маленького государства. Колдуньи. И с тех пор так и правила им. Василиса Премудрая. Или Прекрасная — кому как больше нравилось.
Кощей вспомнил ее ледяную усмешку: «Даже если я когда-нибудь сойду с ума и решу выйти замуж, ты будешь последним о ком я вспомню, Темный» И это после того, как он со всей душой… просто потому, что раз уж их осталось всего двое бессмертных, надо держаться вместе… Коротка же память девичья. Гораздо короче памяти оскорбленного мужчины.
— Ладно, — сказал Кощей, одним махом осушая бокал, — Будет вам, детишки, медовый месяц.
Предстояло много работы.
Иван был не в духе. Правду молвить, последние лет пятнадцать, это было его обычным состоянием. С тех пор, как он осознал обязанности, накладываемые происхождением. Царевич, будь оно все неладно. Родился бы у нормальных людей, сидел бы сейчас, летописи разбирал, да свои составлял. А тут то пиры — послов принимай, то походы. Государственная необходимость, елки-палки. «Отречься, что ли» — иной раз с тоской думал он. И того было нельзя — единственный сын, понимать надо. Кто после смерти родителей корону примет, как не он?
Даже невесту ему батюшка выбрал. Перечить Иван и не пытался — себе дороже. Он, правда, сильно надеялся, что ему откажут — Василиса слыла весьма разборчивой невестой. Не отказала. А заглянув в огромные синие глазищи, Иван понял, что другой невесты уже и не пожелает.
Все было оговорено, полным ходом шли приготовления. И вот, накануне свадьбы, Иван снова затосковал. Списав это на обычную хандру жениха перед свадьбой он просто накушался в зюзю.
Свадьба прошла как все подобные ей — пили и веселились все, кроме жениха и невесты. А когда Иван увидел торжественную мину боярина, обосновавшегося в их спальне для того, чтобы свидетельствовать наутро о полноценном свершении брака, он едва не застонал.
— Терпи, Ванюша, — прошептала ему на ухо Василиса. — Надо.
Надо. Всю жизнь это слово преследовало его. Надо. Чтобы наутро гостям вынесли окровавленную простыню и гулянье покатилось своей чередой. Чтобы всем было весело, а сказители потом долго пели о том, как Иван-Царевич взял в жены Василису Прекрасную. И стали они жить-поживать, детей наживать…
Впрочем, додумать он не успел. С улицы послышались истошные крики. В окно просунулась огромная клыкастая голова на длинной шее, цапнула Василису поперек туловища и была такова.
— И думать об этом не смей! — топнул ногой царь. — Покойница она давно. Сожрал ее Змей Горыныч и косточек не оставил. И тебе дурную башку отгрызет, не поморщится. Брак заключен. Унаследуешь ее царство, да править станешь.
— Это нечестно, батюшка, — робко возразил было Иван.
— Ты, мальчишка, еще чести меня учить будешь? Государственные интересы — вот твоя честь. Все остальное — пустяки. О потомках своих подумай — державу крепить надо.
Опять «надо». Сколько, в конце концов слышать это «надо». И тут царевич вскипел:
— Против чести я даже по твоему приказу, батюшка, не пойду. И покудова доказательств не будет, что мертва Василиса — законная она мне жена. А значит, как муж законный защитить ее должен от любой напасти. А коли не защитил — так отыскать да вернуть.
— Влюбился ты что ли? — Изумился царь. — Ты, сын, это геройство брось. Любовь — это для дурачков, что собой владеть не умеют. Государю это не пристало
— Нет, не влюбился я. Однако долг мой того требует. Так что прощевай, батюшка — поклонился он в пояс. — Пошел я супругу свою искать.
— Прокляну! — понеслось в спину.
Иван остановился, снова поклонился в пояс
— Как твоя воля будет, батюшка. Только кому царство-то оставишь, ежели проклянешь? Не можно государство по ветру пускать.
И вышел под изумленное молчание.
Уже у себя в горнице, остыв, он понял, что сотворил изрядную глупость. Где, искать Василису? Как бороться со Змеем? Сколько себя помнил, Иван отлынивал от воинских занятий, предпочитая спрятаться в библиотеке и почитать что-нибудь интересное. Однако сознание того, что первый раз в жизни он поступил по-своему придало царевичу странную уверенность в своих силах. В конце концов, узнать, куда полетело это чудище можно просто порасспросив народ. А может, и драться с ним не придется — умыкнуть супругу по-тихому и дело с концом.
Действительность, однако, превзошла худшие его ожидания. Выследить змея было нетрудно — на первых порах. В каждой деревне самое меньшее дюжина мужиков, готова была показать, куда чудище полетело «зеленое, агромадное, и девка в зубах». Но, в конце концов, Иван уперся в дремучий лес. Решив, что вряд ли над этим лесом змей станет резко менять направление, царевич героически ринулся напролом. И концу дня обнаружил, что заблудился. Попытки определиться с направлением, как учили, по солнцу, мху на деревьях и муравейниках с треском провалились. Просто потому, что он не удосужился заметить, с какой стороны въехал в этот окаянный лес. В конце концов, Иван махнул рукой, и решил положиться на коня. Тот не подвел, к вечеру вывезя его к какой-то избе на поляне.
Изба, надо сказать, была очень странная — на огромных лапах, похожих на куриные. Но, какое-никакое, это было жилье. Собравшись с духом, Иван поднялся по лестнице, отворил скрипучую дверь и вошел. И тут же об этом пожалел. В дальнем углу с лавки навстречу ему вставала Баба-Яга. В черном балахоне и с огромной косой в руках. — Вот так так! — проскрипела старуха, — то русского духа сто лет не видать, не слыхать, то сам пришел. Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?
Царевич сглотнул неизвестно откуда возникший комок в горле и рявкнул:
— Ты, старая, сперва добра молодца накорми-напои, в бане попарь, а потом уж расспрашивай.
— Ну что ж, добрый молодец, — усмехнулась старуха. — Пожалуй к столу, коли не брезгуешь.
К концу вечера Иван успокоился. Похоже, помрет он не сегодня. Бабка была сама любезность. Видать, скучала в лесу одна-одинешенька.
— У Кощея твоя Василисушка. У Кощея Бессмертного.
— И далеко это? — осторожно поинтересовался Иван.
— Не то, чтобы очень далеко, да идти преизрядно. Только не во дворец к нему тебе надобно. Кощей на то и бессмертный, что не убить его твоим оружием. И огнем не сжечь, и в воде не утопить.
— А как же тогда, бабушка?
— А вот слушай: смерть его на конце иглы. Игла та в яйце, яйцо — в утке, утка — в сундуке, а сундук тот на дубе высоком.
— А дуб-то где? — не утерпел царевич
— А дам я тебе клубочек волшебный. Он тебя к тому дубу и приведет. Только коня своего у меня оставь. Не проедешь ты на нем через лес — болото по пути. Коли вернешься, отдам я тебе твоего коня в целости и сохранности.
Уже через трое суток царевич проклял все на свете. Клубок катился словно настеганный, давая отдохнуть лишь раз в день. Да на ночь, от вечерней зари до утренней. Желание стать героем давно пропало, хотелось плюнуть на все и повернуть обратно, знать бы еще, куда. Так и пришлось топать вслед за этим клубочком, будь он неладен.
Клубок катился и, было ему все равно что котомка с припасами опустела. Иван уже начал всерьез задумываться, где раздобыть еды, когда в чаще столкнулся с медведицей. Руки сработали прежде разума, выхватывая меч…
— Не губи меня, Иван-царевич. Пожалей моих малых детушек.
От неожиданности Иван выронил оружие.
— Чур меня… медведь разговаривает!
— Не убивай, Иванушка. Пригожусь я тебе.
— Да ну тебя — плюнул царевич. — Чтобы я этакое чудо убил. Ступай себе.
И бросился догонять окаянный клубочек.
Через пару дней он начал сожалеть об этом решении. Котомка тяжелее не становилась, а клубок, похоже, вовсе не собирался останавливаться. Во время очередного привала, царевич решил хоть щавеля да ягод набрать, благо дни стояли летние. Обшаривая поляну, он наткнулся на гнездо, спрятанное в густой траве до того искусно, что он заметил его только едва не наступив. Он впервые видел такие большие яйца и задумался, какая же птичка должна из них вылупиться, когда сверху послышался шум. Иван поднял голову и оторопел.
— Не губи моих деточек, Иван-Царевич!
Иван окинул взглядом саженные крылья, прикинул, что примерно случится, попади этот клювик ему по голове…
— И не собираюсь. Откуда вы только все взялись, говорящие. Не иначе, чтобы меня уморить.
Пришлось-таки ограничиться ягодками. Равно как и на следующий день. А еще через день царевич вышел на берег моря. Тащиться по песку на жаре при доспехе было сущим издевательством. Он остановился снять хотя бы шлем, когда волной выбросило на берег рыбину.
Иван посмотрел на бьющую хвостом рыбу:
— Так тебя слопать или сперва приготовить?
И уже совершенно не удивился, услышав:
— Не губи, Иван-Царевич.
— Да спелись вы все, что ли, — в сердцах плюнул он, — Жрать я хочу, понимаешь!
— Пригожусь я тебе, Иван-царевич. Отпусти в сине море.
Иван глубоко вздохнул. Как ни силен был голод, хладнокровно убить существо, умоляющее о пощаде, он был не в состоянии. Почти с отвращением выкинув рыбу в прибой, он отправился дальше. И на следующий день вышел-таки к дубу, стоящему на берегу.
Дерево было не просто огромным Оно было невероятным. Первая ветка находилась на высоте по крайней мере десять Ивановых ростов. Оставалось только пожалеть, что царевич не удосужился запастись хотя бы завалящей секирой прежде, чем отправляться на поиски. Использовать же меч для рубки дерева напоминало кощунство. Выбора, впрочем, не было. Иван со вздохом вытащил меч… и застыл. Из леса вышла давешняя медведица.
Уму непостижимо, как она вскарабкалась на это дерево. И, ничтоже сумняшеся швырнула сундук вниз. Тот с грохотом рухнул на землю, разбившись в щепы. Из обломков выпорхнула утка и, как ни в чем не бывало, взвилась в небеса. И пока остолбеневший царевич соображал, доставать ли лук, или уже бесполезно, в небе появилась еще одна тень. Догнав утку, она вцепилась в нее когтями. Выпало яйцо. Вниз, вниз… и благополучно плюхнулось в море. Чтобы через несколько минут показаться у рыбы в зубах.
— Держи, царевич. Говорила же тебе — пригожусь.
Иван осторожно разбил скорлупу и медленно достал длинную стальную иглу…
Кощей с Василисой за тавлеями продолжали нескончаемый диспут.
— Ну с какой стати я должен заботиться об этих людишках, — горячился Кощей. — Эти неотесанные беспрерывно плодящиеся существа выгнали твой народ и истребили мой.
— Так в том то и дело, что надо помочь им поумнеть и научиться жить в мире с себе подобными. И тогда мой народ сможет вернуться обратно. А твой… нечего было воевать.
— И вообще, — продолжал Кощей, будто не слыша. — Ты хоть знаешь, как они меня описывают? Скелетообразный старикашка, беспрерывно скрипящий костями. С длинным крючкообразным носом к тому же Допускаю, что когда признаком красоты считается дородство, мой облик несколько не соответствует общепринятому, но старикашка…
Его прервал мелодичный звон, раздавшийся откуда-то из-под потолка.
Кощей широко улыбнулся.
— А вот и весточка. Добрался-таки Иванушка до сундучка.
— Какого сундучка? — не поняла Василиса
— Ну как же. Смерть кощеева на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в сундуке, а сундук на дубе. — Кощей откровенно веселился.
— Что ты несешь, Темный?
— А что, — ухмылялся он, — Я уж и помереть не могу, ежели захочу?
Василиса изумленно ахнула.
— Ты сам сотворил себе смерть? Артефакт может убить своего создателя, если его запустит кто-то другой. И украл меня только для того, чтобы… Отпусти меня, я успею его остановить!
Кощей покачал головой, и перестал обращать на Василису внимание. Почувствовал за спиной присутствие. Обернулся. Увидел знакомый силуэт в черном балахоне. Улыбнулся, точно долгожданной возлюбленной:
— Ну, здравствуй, старая. Заждался я.
Мачеха героя
Если муж внезапно становится идеальным — дело нечисто. Как правило, гадать о причинах приходится недолго — найдется лучшая подруга, которая все расскажет. И покажет — если представится возможность. Чтобы «раскрыть глаза» и «восстановить справедливость», сетуя на горькую женскую долю.
— Ну нельзя же так! — громкий возглас Фемиды оторвал от сонного созерцания облаков. Мы сидели под яблоней с золотыми плодами, выращенной Геей к моей свадьбе. Самое красивое место на Олимпе. Слушать сплетни совершенно не хотелось, но подруга не унималась:
— Ну нельзя же так! — громкий возглас Фемиды оторвал от сонного созерцания облаков. Мы сидели под яблоней с золотыми плодами, выращенной Геей к моей свадьбе. Самое красивое место на Олимпе. Слушать сплетни совершенно не хотелось, но подруга не унималась: