ее Тео снимал пальто, а к запахам восковой мастики и камфары на этот раз
прибавился аромат кофе. Беспокойство Хэссона усилилось: предстоящая
встреча с почти незнакомыми людьми, с которыми придется вести
непринужденную беседу, пугала его. Он начал подниматься по лестнице, с
трудом справляясь с желанием помчаться через две ступеньки, пока в
прихожую никто не вышел.
- Скажи вашим, что я пошел разбирать свои вещи, - негромко попросил
он Тео. - Потом я хочу немного привести себя в порядок.
Хэссон уже дошел до площадки, когда снизу донесся звук
поворачивающейся дверной ручки. Он тут же бросился в свою комнату,
поставил телевизор на кровать и запер за собой дверь. В сумерках комната
казалась темной и странной. Лица с фотографий смотрели друг, на друга,
молча обмениваясь какими-то сведениями, решая между собой, как относиться
к пришельцу и следует ли его игнорировать. Хэссон задернул занавески,
включил свет и занялся установкой телевизора на столике у кровати. Он
включил его, создав миниатюрную сцену, на которой расхаживали и трудились
крошечные человеческие фигурки, безупречно имитирующие настоящую жизнь.
Хэссон потушил свет, поспешно скинул с себя верхнюю одежду и, не
отрывая взгляда от цветного микрокосма, забрался в постель. Он натянул
одеяло так, что почти закрыл голову, создав еще одну преграду между собой
и внешним миром. Прохладные простыни, соприкоснувшись со спиной, вызвали
приступ боли, заставивший его ворочаться и изгибаться целую минуту, но в
конце концов Хэссону удалось найти удобное положение, и он начал
расслабляться. Используя дистанционное управление, он велел телевизору
показать все британские телепрограммы, которые передавались через спутник,
и немедленно обнаружил, что в связи с разницей во времени ему доступны
только образовательные программы раннего утра. В конце концов Хэссон
выбрал голофильм, который показывала местная станция и пообещал себе, что
при первой же возможности вернется в магазин и купит библиотечку с
британскими комедиями и драматическими сериалами. Тем временем согрелся и
успокоился, боль его отпустила, необходимости думать не было...
Из электронного полусна Хэссона вывел настойчивый стук в дверь. Он
сел в постели и осмотрелся. Было уже темно. Хэссону не хотелось покидать
кокон одеяла. Стук повторился. Хэссон поднялся, подошел к двери и,
приоткрыв ее, увидел Эла Уэрри в полной форме.
- Здесь совершенно ничего не видно. - С этими словами Уэрри включил
свет. - Ты спал?
- Ну, скорее отдыхал, - ответил, моргая, Хэссон.
- Хорошая мысль. К приходу гостей будешь в форме.
Хэссон почувствовал, что внутри у него что-то дрогнуло.
- Какие гости?
- Ого! Я вижу, ты-таки купил себе телевизор. - Уэрри подошел поближе
и присел на корточки, рассматривая устройство. На лице у него отразилось
сомнение. - Изящная штучка, а? Когда привыкнешь к двухметровой сцене, как
у нас в гостиной, то ни с чем другим связываться уже не хочется.
- Вы что-то сказали о гостях?
- Конечно. Ничего особенного. Просто несколько друзей зайдут
познакомиться с тобой и немного выпить. Но могу обещать тебе, Роб, что ты
увидишь настоящее гостеприимство Альберты. Тебе будет очень весело.
- Я... - Хэссон посмотрел на оживленное лицо Уэрри и понял, что
уговорить его не удастся. - Не стоило беспокоиться.
- Никакого беспокойства, особенно, если вспомнить, как вы принимали
меня в Англии.
Хэссон сделал еще одну попытку припомнить их первую встречу и
выпивку, воспоминания о которой так лелеял Уэрри, но в памяти ничего не
возникало, и он почувствовал смутную вину.
- Кстати, я сегодня днем встретился с вашим другом Морлачером.
- Да неужто? - Похоже было, что Уэрри нисколько не озабочен.
- Он сказал, что человек, которого сегодня убили, был какой-то
шишкой.
- Чушь! Он был ответственным за закупки из Грейт Фоллз. Конечно, он
не заслуживал смерти, но это был обыкновенный мужик, приехавший к нам в
заурядную деловую поездку. Очередная цифра в статистике.
- Тогда почему?..
- Бак всегда так разговаривает, - сказал Уэрри, но спокойствие его
слегка нарушилось. - Он вбил себе в голову, что Комитет по гражданской
авиации можно будет уговорить продлить воздушный коридор "север-юг" от
Калгари до Эдмонтона, может, даже до самой Атабаски. Он выступает по
телевидению, собирает подписи под прошениями, привозит сюда за свой счет
всяких бонз... Похоже, Морлачер не может понять, что сюда просто нет
срочных грузовых перевозок, которые оправдали бы затраты.
Хэссон кивнул, представив себе стоимость установки серии
автоматизированных радарных станций, энергетических барьеров и полицейских
постов, которые потребовались бы для того, чтобы довести уровень
безопасности на трехсоткилометровом отрезке до уровня, обусловленного
ассоциациями пилотов.
- А на что ему это вообще?
- "Чинук". Большое эскимо. Гостиничка на палочке. - Уэрри помолчал. -
Бак считает, что мог бы получить обратно деньги своего родителя. Он
представляет себе "Чинук" в виде роскошного отеля при аэропорте, центра
для конференций, миллиардного борделя, стадиона для Олимпийских игр,
здания ООН, планеты Диснея, последней дозаправочной станции для полетов на
Марс... Назови что угодно - Бак скажет, что у него это есть.
Хэссон сочувственно улыбнулся горькому красноречию Уэрри: у того тоже
были свои болячки.
- Он сегодня днем весь распалился.
- Чего же он от меня ждет?
- Насколько я понял, Морлачер собирается придти и лично сказать вам,
чего он ждет. Я пообещал ему, что передам вам это.
- Спасибо! - Уэрри ерошил ворс ковра носком сияющего сапога. - Иногда
я жалею, что... - Он посмотрел на Хэссона из-под сдвинутых бровей и
неожиданно улыбнулся, вернувшись к роли беззаботного полковника. Пальцы
его скользнули по тонкой линии усиков, словно проверяя, на месте ли они. -
Послушай, Роб, у нас найдутся темы и поинтереснее, - сказал он. - Ты
приехал сюда забыть про полицейские дела, и я собираюсь проследить, чтобы
это так и было. Я требую, чтобы через тридцать минут ты спустился вниз,
принарядившись к гостям и с хорошей жаждой. Ясно?
- Я бы наверное, не отказался выпить, - согласился Хэссон. Слишком
многое произошло с ним за один день, и он по опыту знал, что понадобится
по крайней мере четверть литра виски, чтобы ему удалось достаточно легко
погрузиться в сон и не видеть во сне полетов.
- Ну, вот это мне нравится.
Уэрри хлопнул Хэссона по плечу и вышел из комнаты, оставив слабый
аромат, в котором смещались запахи талька, кожи и машинного масла.
Хэссон с сожалением посмотрел на постель и уютно светящийся телевизор
и принялся распаковывать вещи. Какой бы ужасной ни была перспектива
встречи с гостями, она предоставляла Хэссону большую свободу действий, чем
если бы он проводил вечер с Элом Уэрри и его домочадцами Хэссон сможет
забиться в уголок неподалеку от источника выпивки и смирно сидеть, пока не
настанет время улизнуть. Так он доживет до следующего дня, когда можно
будет перегруппировать силы и выдержать новые нападения.
Собрав свои туалетные принадлежности, Хэссон чуть приоткрыл дверь и
прислушался, чтобы не столкнуться с Мэй или Джинни Карпентер. Потом он
крадучись направился к ванной. На полпути он оказался у еще одной чуть
приоткрытой двери и заметил, что комната попеременно то освещается, то
погружается в полную темноту Хэссон поспешно прошел мимо, вошел в ванную и
потратил пятнадцать минут на то, чтобы принять душ и вообще привести себя
в приличный вид. Он еще раз убедился в том, что из незнакомого зеркала на
тебя всегда смотрит незнакомец. Единственное объяснение, которое смог
придумать Хэссон - это то, что люди, всегда бессознательно позируют,
стремясь создать в новом зеркале желаемый облик.
На этот раз Хэссон был захвачен врасплох видом темноволосого,
мускулистого мужчины, чье лицо портила опасливая напряженность в уголках
рта и глаз. Он встал перед зеркалом, сознательно расправил складки лица и
постарался уничтожить все следы усталости и жалости к себе. Потом вышел из
ванной и направился в свою комнату. Средняя дверь все еще была приоткрыта
и за нею по-прежнему то вспыхивал, то гас свет. Хэссон прошел мимо, но тут
его стали одолевать опасения, что там какие-то странные неполадки с
электричеством, из-за которых может загореться сухой деревянный дом. Он
вернулся, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Тео Уэрри по-турецки сидел на
кровати, держал перед собой настольную лампу и мерно нажимал на кнопку.
Хэссон попятился, стараясь двигаться как можно тише, и вернулся к себе в
комнату. Сейчас он со стыдом осознал, что могут быть увечья и похуже
лопнувших позвоночных дисков и переломанных костей.
Двигаясь медленно и задумчиво, он надел удобные брюки и мягкую
коричневую рубашку. Хэссон был готов как раз к приезду гостей. Их голоса
неровными волнами пробивались из прихожей. Они звучали громко,
непринужденно, жизнерадостно, как и полагалось членам клуба тех, кто
чувствовал себя у Эла Уэрри как дома, клуба, к которому Хэссон не
принадлежал. Он три раза открывал дверь своей комнаты и три раза
возвращался, прежде чем набрался, наконец, решимости спуститься вниз.
Первой, кого увидел Хэссон, войдя в комнату, была Мэй Карпентер.
Теперь на ней было несколько лоскутков белой полупрозрачной ткани,
скрепленных тонкими золотыми цепочками. Она повернулась к нему с ясной
улыбкой и чуть не погубила гостя своим потрясающим обликом. Хэссон
моргнул, стараясь побыстрее придти в себя, и лишь потом заметил других
женщин в не менее экзотических нарядах и мужчин в колоритных шитых тесьмой
пиджаках. До него дошло, что, вопреки его словам Уэрри, данное событие
требовало праздничной одежды. "Все, - укорил его внутренний голос, - на
тебя смотрят". Хэссон замялся в дверях.
- А вот и он! - крикнул Эл Уэрри. - Входи и знакомься с компанией,
Роб.
С рюмкой в руке, Уэрри, так и не сменивший своего форменного мундира,
схватил Хэссона за локоть и подвел к собравшимся.
Не зная, что сказать, Хэссон перевел взгляд на форму Уэрри и спросил:
- Вы сегодня дежурите на вызовах?
Казалось, Уэрри удивился:
- Конечно, нет.
- Я просто подумал...
- Поздоровайся с Франком и Кэрол, - перебил его Уэрри, а потом пошел
целый ряд бессмысленных представлений, во время которых Хэссону не удалось
запомнить ни одного имени. Одурев от вереницы одинаковых улыбок,
рукопожатий и дружелюбных приветствий, Хэссон прибился к столу с
напитками, которым командовала Джинни, облаченная все в тот же костюм из
меднотекса, который он видел на ней днем. Она уставилась на Хэссона и
застыла, неумолимая как рыцарские доспехи.
- Дай человеку выпить, - со смешком сказал Уэрри. - Вон любимое виски
Роба "Локхарт". Налей ему побольше.
Джинни взяла бутылку, критически рассмотрела этикетку и налила
небольшую порцию.
- К нему что-нибудь нужно?
- Спасибо, содовой.
Хэссон принял из ее рук стопку и под благосклонным наблюдением Уэрри
проглотил большую часть ее содержимого. Правда, он все-таки скривился,
когда почувствовал, что виски разбавлено тоником.
- Нормально, а? - забеспокоился Уэрри. - Я несколько дней разыскивал
эту марку.
Хэссон кивнул.
- Я просто никогда раньше не пробовал его с тоником.
Изумленное восхищение отразилось на лице Уэрри.
- Неужто Джинни долила тебе не то! Ну и тетка!
- Ему бы следовало пить обычное ржаное виски с имбирным лимонадом,
как делают все остальные, - бесстыдно заявила Джинни, и Хэссон понял, что
она специально испортила ему смесь. Озадаченный и расстроенный ее
враждебностью, он отвернулся и молча стоял, пока Уэрри наливал ему новую
стопку. На этот раз она оказалась до краев наполнена почти чистым виски.
Хэссон ушел в тихий уголок и занялся выпивкой, методично и безрадостно: он
надеялся оглушить себя до такого состояния, в котором присутствие
незнакомых людей окажется неважным.
Вечеринка продолжалась. Образовывались и рассасывались разные центры
и группы, разговоры постепенно становились все громче - пропорционально
количеству выпитого спиртного. Эл Уэрри видимо решил, что выполнил свой
долг хозяина по отношению к Хэссону, и теперь беспрестанно сновал среди
своих друзей, не задерживаясь ни в одной группе больше нескольких секунд:
здоровый, щеголеватый, ловкий - и совершенно неуместный в своей
шоколадно-коричневой форме. Мэй Карпентер почти все время была окружена не
меньше, чем тремя мужчинами. Казалось, она совершенно поглощена ими, но
тем не менее ей всегда удавалось перехватить взгляд Хэссона, когда он
смотрел в ее сторону.
Хэссону пришло в голову, что у Уэрри с Мэй есть нечто общее: они оба
оставались для него абсолютно непонятными. Их физическое присутствие
настолько угнетало его, что совершенно заслоняло их внутреннюю сущность.
Например, Мэй вела себя так, словно она находит Хэссона привлекательным,
хотя он давно поставил крест на себе как на мужчине. Возможно, у Мэй
сильны материнские инстинкты, об этом Хэссон просто не мог что-либо
сказать. Он пытался решить эту проблему в перерывах между беседами с
незнакомыми мужчинами и женщинами, которые по очереди решали облегчить его
одиночество. Шум в комнате нарастал Хэссон упорствовал в поглощении
спиртного, пока не допил бутылку и вынужден был перейти на ржаное, которое
нашел невкусным, но вполне приемлемым.
В какой-то момент, когда свет был притушен и многие начали танцевать,
Хэссон сделал великое открытие - оказалось, что пухленький розовощекий
молодой человек, беседующий с ним, вовсе не фермер, как можно было бы
решить по его внешнему гаду, а врач по имени Дрю Коллинз. В его сознании
тут же всплыло воспоминание, которое Хэссон постарался спрятать подальше:
Тео Уэрри сидит один в своей комнате и подносит настольную лампу к глазам.
- Я бы хотел вас кое о чем спросить, - сказал он, сомневаясь
относительно этичности вопроса. - Я знаю, что время неподходящее и все
прочее...
- Плюньте на эту чушь, - уютно ответил Дрю. - Я вам выпишу рецепт
даже на бумажной салфетке.
- Это не обо мне, я подумал, не лечите ли вы Тео.
- Угу, я присматриваю за юным Тео.
- Ну... - Хэссон закрутил в рюмке виски, так что в нем получилась
воронка. - Правда, что через два года к нему возвратится зрение?
- Абсолютная правда. На самом деле даже немного раньше.
- Почему надо столько ждать и не сделать операцию побыстрее?
- Дело не столько в самой операции, - объяснил Дрю, видимо, довольный
возможностью поговорить на профессиональную тему. - Дело в том, что это
кульминация трехлетнего курса лечения. То, чем страдает Тео, известно как
осложненная катаракта. Это не значит, что сама по себе катаракта сложная:
просто он получил ее в слишком раннем возрасте. Еще двадцать лет тому
назад существовал один-единственный способ лечения: удалить помутневшую
часть хрусталика. Но это оставило бы его полуслепым, а теперь мы можем
восстановить прозрачность. В течение трех лет надо капать в глаз
лекарство, но зато по окончании этого срока простой укол специального
энзима сделает хрусталик прозрачным. Это настоящая революция в медицине.
- Да, похоже, что так, - согласился Хэссон. - Только...
- Только что?
- Три года - это большой срок для жизни в темноте Неожиданно Дрю
придвинулся поближе к Хэссону и понизил голос:
- Сибил вас тоже втянула!
Хэссон молча уставился на него, стараясь спрятать смятение.
- Сибил? Нет, она меня не втягивала.
- Я подумал, что могла втянуть, - доверительным тоном проговорил Дрю.
- Она связалась кое с кем из родни Эла и заставила их надавить на него,
но, слава Богу, Эл - единственный, кто юридически ответственен за
парнишку, и сам он принимает решение.
Хэссон порылся в памяти и смутно вспомнил что Сибил - имя бывшей жены
Уэрри. В его мозгу забрезжило понимание.
- Ну, - осторожно заметил он, - в этом новом методе есть "за" и
"против".
Дрю покачал головой.
- Единственное "против" - это трехлетняя отсрочка, но для подростка
это небольшая цена за идеальное зрение.
- Не большая?
- Конечно. Ну, как бы там ни было, Эл принял решение, и Сибил
следовало бы помогать ему, хотя бы ради Тео. Лично я считаю, что если
принять во внимание все соображения, он сделал правильный выбор.
- Наверное...
Хэссон почувствовал, что впереди наметились опасные подводные камни,
и стал искать, на что бы переключить разговор. По какой-то непонятной
причине ему в голову пришла мысль о человеке, которого он встретил в
магазине здоровой пищи в центре города.
- У вас здесь большая конкуренция со стороны альтернативных методов
лечения?
- Практически никакой. - Дрю скосил глаза и удивленно поднял брови,
когда к ним присоединилась Джинни Карпентер. - Законы Альберты довольно
строги на этот счет. А почему вы спрашиваете?
- Да просто так. Я сегодня натолкнулся на интересного типа - азиата,
который торгует здоровой пищей. Он сказал, что его зовут Оливер.
- Оливер? - Дрю был явно озадачен.
- Это Оли Фан, - вмешалась Джинни, кудахтал, как ведьма из
диснеевского мультика. - Ты держись от него подальше, парень. От всех
китаезов надо держаться подальше. Они могут жить там, где любой белый
протянет ноги, потому что они только и думают, на чем бы сделать деньги. -
Джинни мгновение постояла раскачиваясь: рюмка в руках, щеки раскраснелись
от спиртного. - Хочешь знать, как эти сукины дети делают деньги в своих
магазинчиках, когда нет покупателей?
- Что я хочу, так это еще выпить, - отозвался Дрю и попытался уйти.
Джинни схватила Хэссона за руку.
- Я тебе скажу, что они делают. Они не могут стерпеть, чтобы хоть
минута прошла без заработка, поэтому просто стоят у прилавка, открывают
коробки со спичками и достают из каждого по спичке! По одной спичке из
каждого коробка! Никто одной не хватится, но стоит им сделать это
пятьдесят раз, и у них для продажи есть лишний коробок. Белый так
уродоваться не будет, но китаез просто стоит вот так... По одной спичке из
каждого коробка!
Хэссон на секунду задумался над рассказом, поместил его в группу
"Сказки с расистским уклоном" и тут же заметил ошибку в его внутренней
логике.
- С трудом верится.
Джинни поразмыслила над его словами и, похоже, заметила их
двусмысленность.
- По-твоему, я все это выдумала?
- Я не хотел создать впечатление... - Хэссон невинно улыбнулся, не
желая столкновения с жесткой старушкой. - По-моему, я тоже хочу еще
выпить.
Джинни щедро махнула рукой по направлению к столу.
- Давай, лакай, дружище.
Хэссон придумал несколько ответов, от холодно-саркастического до
грубо-непристойного, но опять в его мозгу произошел вербальный затор,
осложненный смущением, усталостью и страхом. Он услышал, что бормочет
Джинни слова благодарности, и попятился от нее, как придворный, которого
отпустил монарх. Хэссон долил себе рюмку и, решив, что пьет сегодня
слишком много, взял на вооружение метод Уэрри - постоянно переходить от
одной группы к другой, пока не появится возможность сбежать и спрятаться в
своей комнате. Очень скоро избыток спиртного в соединении с усталостью
привели его в гипнотическое состояние, так что комната показалась Хэссону
экраном, на котором проецировались плоские и бессмысленные изображения
человеческих фигур, напоминающие тени от угасающего огня.
Вдруг Хэссон с изумлением заметил, что втянут в какую-то пьяную игру,
правил которой ему никто не объяснил, но которая сопровождалась постоянным
движением в темноте, перешептываниями, хохотом, хлопаньем невидимыми
дверями. Ему пришло в голову, что наступил момент побега, что, если ему
повезет, он сможет благополучно лечь в постель прежде, чем его отсутствие
будет замечено. Хэссон попытался сориентироваться в темноте, но его
движению мешали другие, кто, казалось, несмотря на отсутствие света,
обладают магической способностью знать, куда идут и что делают. Перед ним
открылась дверь, за ней оказалась освещенная комната. Несколько рук
толкнули Хэссона вперед. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась и тут
же понял, что оказался на кухне наедине с Мэй Карпентер. Его сердце
неровно заколотилось.
- Ну, вот это сюрприз, - сказала она негромко и подошла к Хэссону. -
Какой у вас знак?
- Знак? - непонимающе уставился на нее Хэссон.
В мягком свете низко расположенной лампы ее тончайший наряд,
казалось, почти не существовал вовсе, и Мэй превратилась в горячечное
эротическое видение.
- Да. У меня весы. - Она протянула карточку, на которой были
изображены две чашки весов. - А у вас что?
Хэссон уставился на свою правую руку. Оказывается, он держал
карточку, на которой тоже был знак весов.
- Одинаковые, - сказала Мэй. - Это удача для нас обоих.
Без всяких колебаний она обняла Хэссона за шею и притянула его к
себе. Перед поцелуем Хэссон увидел ее приоткрытый рот, показавшийся ему
огромным - как у кинобогини на увеличенной фотографии, такой же
идеализированный, как рот любой воплощенной женственности на киноафише -
безукоризненные математические кривые, выпуклая алость и ряд белых
плоскостей заполнили поле его зрения Во время поцелуя Хэссон испытывал
ощущение нереальности происходящего, но в то же время руки его и тело
получали другие впечатления, напоминая о том, что дело жизни - это жизнь,
и что у жизни с ним еще не кончены счеты. Это озарение испугало Хэссона
своей силой и простотой и заставило отстраниться от Мэй.
- Это хорошо, - проговорил он, отчаянно пытаясь найти верные слова. -
Но я очень устал, мне надо пойти лечь.
- Может, это и к лучшему, - согласилась Мэй с откровенностью, которая
показалась Хэссону бесконечно волнующей и лестной.
- Пожалуйста, извините меня.
Он повернулся, сумел определить дверь, которая вела в прихожую, и
вышел. Там было пусто и темно, но кто-то пристроил на разбухшей вешалке
летный костюм с неотстегнутым шлемом и вспыхивающими сигналами на плечах и
лодыжках. Хэссон протиснулся мимо этого гомункулуса, поднялся наверх и
запер за собой дверь. Подойдя к окну, он раздвинул занавески и посмотрел в
незнакомый ночной мир. Прямо из темноты легко и медленно падал снег. Под
окном росло большое дерево, сквозь голые ветви которого лил свое сияние
уличный фонарь. Мириады отсветов, искорок и отражений в конусе света
создавали странное впечатление, будто заглядываешь в длинный тоннель из
паутины.
Хэссон минуту стоял у окна, пытаясь освоиться с мыслью, что впервые
посмотрел в него всего двенадцать часов тому назад, что прошло меньше дня
его отдыха. Память разбухла от новых лиц, голосов, имен и мыслей. Он
подошел к постели, скинул с себя одежду и надел пижаму. Как обычно по
вечерам Хэссон двигался легко и без затруднений: длинный период
подвижности размял его суставы и мускулы Впрочем, теперь наступил момент
получить порцию боли на сон грядущий.
Хэссон лег в постель, и как только его не защищенная дневной одеждой
спина соприкоснулась с матрацем, началась привычная война. Конфликт возник
между разными группами мышц, пытающихся получить преимущество в этом новом
состоянии расслабленности и устроить более мощный залп мучений.
Проигравшим в любом случае оказывался Хэссон. Он молча переносил эту
борьбу, пока приступы боли не стихли, и вскоре после этого заснул: раненый
воин, измученный, потерпевший поражение во всех столкновениях этого дня.
Сон был знакомый - из раннего периода жизни Хэссона, всякий раз
заново переживавшего одно и то же событие. Особое событие.
Приготовления шли много дней, причем Хэссон даже себе не признавался
в том, что было у него на уме. Сначала было воздушное путешествие на
Гебриды, и в том, что он предпочел отправиться туда в одиночку, еще не
было ничего необычного. Потом он добыл запасные аккумуляторы и специальные
кислородные баллоны увеличенной емкости, но даже это можно было бы
истолковать как разумную предосторожность перед дальним полетом над
малонаселенной местностью. И Хэссон уже начал свой большой подъем, когда,
наконец, понял, что именно он делает.
Некоторые люди, получив в руки новый механизм, обязательно выясняют
пределы его возможностей. АГ-аппарат работал, искажая линии
гравитационного поля таким образом, что надевший его как бы падал вверх.
Ближайшей аналогией может послужить магнитное поле, в котором кусочек
металла втягивается в область с наибольшей напряженностью. Поскольку
АГ-аппарат получал большую часть своей энергии из самого гравитационного
поля, он лучше всего работал на малых высотах. Вблизи поверхности Земли
энергия аккумуляторов расходовалась слабо, но когда летун поднимался выше,
он обнаруживал, что запасы энергии тратятся все быстрее и быстрее,
компенсируя неизбежную потерю коэффициента полезного действия аппарата.
Наиболее очевидным следствием этого было существование предельной
высоты, достижимой отдельным летуном, но, как это всегда бывает, предел
зависел от определенных технических и индивидуальных параметров. Только
что прошедший квалификационную аттестацию воздушный полицейский Роберт
Хэссон не больше обычного человека интересовался механикой большого
подъема. Однако его снедала беспокойная жажда узнать свои собственные
психологические возможности, выяснить, у кого предел подъема окажется выше
- у человека или у машины. Хэссон знал, что это навязчивая идея, что в ней
прибавился аромат кофе. Беспокойство Хэссона усилилось: предстоящая
встреча с почти незнакомыми людьми, с которыми придется вести
непринужденную беседу, пугала его. Он начал подниматься по лестнице, с
трудом справляясь с желанием помчаться через две ступеньки, пока в
прихожую никто не вышел.
- Скажи вашим, что я пошел разбирать свои вещи, - негромко попросил
он Тео. - Потом я хочу немного привести себя в порядок.
Хэссон уже дошел до площадки, когда снизу донесся звук
поворачивающейся дверной ручки. Он тут же бросился в свою комнату,
поставил телевизор на кровать и запер за собой дверь. В сумерках комната
казалась темной и странной. Лица с фотографий смотрели друг, на друга,
молча обмениваясь какими-то сведениями, решая между собой, как относиться
к пришельцу и следует ли его игнорировать. Хэссон задернул занавески,
включил свет и занялся установкой телевизора на столике у кровати. Он
включил его, создав миниатюрную сцену, на которой расхаживали и трудились
крошечные человеческие фигурки, безупречно имитирующие настоящую жизнь.
Хэссон потушил свет, поспешно скинул с себя верхнюю одежду и, не
отрывая взгляда от цветного микрокосма, забрался в постель. Он натянул
одеяло так, что почти закрыл голову, создав еще одну преграду между собой
и внешним миром. Прохладные простыни, соприкоснувшись со спиной, вызвали
приступ боли, заставивший его ворочаться и изгибаться целую минуту, но в
конце концов Хэссону удалось найти удобное положение, и он начал
расслабляться. Используя дистанционное управление, он велел телевизору
показать все британские телепрограммы, которые передавались через спутник,
и немедленно обнаружил, что в связи с разницей во времени ему доступны
только образовательные программы раннего утра. В конце концов Хэссон
выбрал голофильм, который показывала местная станция и пообещал себе, что
при первой же возможности вернется в магазин и купит библиотечку с
британскими комедиями и драматическими сериалами. Тем временем согрелся и
успокоился, боль его отпустила, необходимости думать не было...
Из электронного полусна Хэссона вывел настойчивый стук в дверь. Он
сел в постели и осмотрелся. Было уже темно. Хэссону не хотелось покидать
кокон одеяла. Стук повторился. Хэссон поднялся, подошел к двери и,
приоткрыв ее, увидел Эла Уэрри в полной форме.
- Здесь совершенно ничего не видно. - С этими словами Уэрри включил
свет. - Ты спал?
- Ну, скорее отдыхал, - ответил, моргая, Хэссон.
- Хорошая мысль. К приходу гостей будешь в форме.
Хэссон почувствовал, что внутри у него что-то дрогнуло.
- Какие гости?
- Ого! Я вижу, ты-таки купил себе телевизор. - Уэрри подошел поближе
и присел на корточки, рассматривая устройство. На лице у него отразилось
сомнение. - Изящная штучка, а? Когда привыкнешь к двухметровой сцене, как
у нас в гостиной, то ни с чем другим связываться уже не хочется.
- Вы что-то сказали о гостях?
- Конечно. Ничего особенного. Просто несколько друзей зайдут
познакомиться с тобой и немного выпить. Но могу обещать тебе, Роб, что ты
увидишь настоящее гостеприимство Альберты. Тебе будет очень весело.
- Я... - Хэссон посмотрел на оживленное лицо Уэрри и понял, что
уговорить его не удастся. - Не стоило беспокоиться.
- Никакого беспокойства, особенно, если вспомнить, как вы принимали
меня в Англии.
Хэссон сделал еще одну попытку припомнить их первую встречу и
выпивку, воспоминания о которой так лелеял Уэрри, но в памяти ничего не
возникало, и он почувствовал смутную вину.
- Кстати, я сегодня днем встретился с вашим другом Морлачером.
- Да неужто? - Похоже было, что Уэрри нисколько не озабочен.
- Он сказал, что человек, которого сегодня убили, был какой-то
шишкой.
- Чушь! Он был ответственным за закупки из Грейт Фоллз. Конечно, он
не заслуживал смерти, но это был обыкновенный мужик, приехавший к нам в
заурядную деловую поездку. Очередная цифра в статистике.
- Тогда почему?..
- Бак всегда так разговаривает, - сказал Уэрри, но спокойствие его
слегка нарушилось. - Он вбил себе в голову, что Комитет по гражданской
авиации можно будет уговорить продлить воздушный коридор "север-юг" от
Калгари до Эдмонтона, может, даже до самой Атабаски. Он выступает по
телевидению, собирает подписи под прошениями, привозит сюда за свой счет
всяких бонз... Похоже, Морлачер не может понять, что сюда просто нет
срочных грузовых перевозок, которые оправдали бы затраты.
Хэссон кивнул, представив себе стоимость установки серии
автоматизированных радарных станций, энергетических барьеров и полицейских
постов, которые потребовались бы для того, чтобы довести уровень
безопасности на трехсоткилометровом отрезке до уровня, обусловленного
ассоциациями пилотов.
- А на что ему это вообще?
- "Чинук". Большое эскимо. Гостиничка на палочке. - Уэрри помолчал. -
Бак считает, что мог бы получить обратно деньги своего родителя. Он
представляет себе "Чинук" в виде роскошного отеля при аэропорте, центра
для конференций, миллиардного борделя, стадиона для Олимпийских игр,
здания ООН, планеты Диснея, последней дозаправочной станции для полетов на
Марс... Назови что угодно - Бак скажет, что у него это есть.
Хэссон сочувственно улыбнулся горькому красноречию Уэрри: у того тоже
были свои болячки.
- Он сегодня днем весь распалился.
- Чего же он от меня ждет?
- Насколько я понял, Морлачер собирается придти и лично сказать вам,
чего он ждет. Я пообещал ему, что передам вам это.
- Спасибо! - Уэрри ерошил ворс ковра носком сияющего сапога. - Иногда
я жалею, что... - Он посмотрел на Хэссона из-под сдвинутых бровей и
неожиданно улыбнулся, вернувшись к роли беззаботного полковника. Пальцы
его скользнули по тонкой линии усиков, словно проверяя, на месте ли они. -
Послушай, Роб, у нас найдутся темы и поинтереснее, - сказал он. - Ты
приехал сюда забыть про полицейские дела, и я собираюсь проследить, чтобы
это так и было. Я требую, чтобы через тридцать минут ты спустился вниз,
принарядившись к гостям и с хорошей жаждой. Ясно?
- Я бы наверное, не отказался выпить, - согласился Хэссон. Слишком
многое произошло с ним за один день, и он по опыту знал, что понадобится
по крайней мере четверть литра виски, чтобы ему удалось достаточно легко
погрузиться в сон и не видеть во сне полетов.
- Ну, вот это мне нравится.
Уэрри хлопнул Хэссона по плечу и вышел из комнаты, оставив слабый
аромат, в котором смещались запахи талька, кожи и машинного масла.
Хэссон с сожалением посмотрел на постель и уютно светящийся телевизор
и принялся распаковывать вещи. Какой бы ужасной ни была перспектива
встречи с гостями, она предоставляла Хэссону большую свободу действий, чем
если бы он проводил вечер с Элом Уэрри и его домочадцами Хэссон сможет
забиться в уголок неподалеку от источника выпивки и смирно сидеть, пока не
настанет время улизнуть. Так он доживет до следующего дня, когда можно
будет перегруппировать силы и выдержать новые нападения.
Собрав свои туалетные принадлежности, Хэссон чуть приоткрыл дверь и
прислушался, чтобы не столкнуться с Мэй или Джинни Карпентер. Потом он
крадучись направился к ванной. На полпути он оказался у еще одной чуть
приоткрытой двери и заметил, что комната попеременно то освещается, то
погружается в полную темноту Хэссон поспешно прошел мимо, вошел в ванную и
потратил пятнадцать минут на то, чтобы принять душ и вообще привести себя
в приличный вид. Он еще раз убедился в том, что из незнакомого зеркала на
тебя всегда смотрит незнакомец. Единственное объяснение, которое смог
придумать Хэссон - это то, что люди, всегда бессознательно позируют,
стремясь создать в новом зеркале желаемый облик.
На этот раз Хэссон был захвачен врасплох видом темноволосого,
мускулистого мужчины, чье лицо портила опасливая напряженность в уголках
рта и глаз. Он встал перед зеркалом, сознательно расправил складки лица и
постарался уничтожить все следы усталости и жалости к себе. Потом вышел из
ванной и направился в свою комнату. Средняя дверь все еще была приоткрыта
и за нею по-прежнему то вспыхивал, то гас свет. Хэссон прошел мимо, но тут
его стали одолевать опасения, что там какие-то странные неполадки с
электричеством, из-за которых может загореться сухой деревянный дом. Он
вернулся, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Тео Уэрри по-турецки сидел на
кровати, держал перед собой настольную лампу и мерно нажимал на кнопку.
Хэссон попятился, стараясь двигаться как можно тише, и вернулся к себе в
комнату. Сейчас он со стыдом осознал, что могут быть увечья и похуже
лопнувших позвоночных дисков и переломанных костей.
Двигаясь медленно и задумчиво, он надел удобные брюки и мягкую
коричневую рубашку. Хэссон был готов как раз к приезду гостей. Их голоса
неровными волнами пробивались из прихожей. Они звучали громко,
непринужденно, жизнерадостно, как и полагалось членам клуба тех, кто
чувствовал себя у Эла Уэрри как дома, клуба, к которому Хэссон не
принадлежал. Он три раза открывал дверь своей комнаты и три раза
возвращался, прежде чем набрался, наконец, решимости спуститься вниз.
Первой, кого увидел Хэссон, войдя в комнату, была Мэй Карпентер.
Теперь на ней было несколько лоскутков белой полупрозрачной ткани,
скрепленных тонкими золотыми цепочками. Она повернулась к нему с ясной
улыбкой и чуть не погубила гостя своим потрясающим обликом. Хэссон
моргнул, стараясь побыстрее придти в себя, и лишь потом заметил других
женщин в не менее экзотических нарядах и мужчин в колоритных шитых тесьмой
пиджаках. До него дошло, что, вопреки его словам Уэрри, данное событие
требовало праздничной одежды. "Все, - укорил его внутренний голос, - на
тебя смотрят". Хэссон замялся в дверях.
- А вот и он! - крикнул Эл Уэрри. - Входи и знакомься с компанией,
Роб.
С рюмкой в руке, Уэрри, так и не сменивший своего форменного мундира,
схватил Хэссона за локоть и подвел к собравшимся.
Не зная, что сказать, Хэссон перевел взгляд на форму Уэрри и спросил:
- Вы сегодня дежурите на вызовах?
Казалось, Уэрри удивился:
- Конечно, нет.
- Я просто подумал...
- Поздоровайся с Франком и Кэрол, - перебил его Уэрри, а потом пошел
целый ряд бессмысленных представлений, во время которых Хэссону не удалось
запомнить ни одного имени. Одурев от вереницы одинаковых улыбок,
рукопожатий и дружелюбных приветствий, Хэссон прибился к столу с
напитками, которым командовала Джинни, облаченная все в тот же костюм из
меднотекса, который он видел на ней днем. Она уставилась на Хэссона и
застыла, неумолимая как рыцарские доспехи.
- Дай человеку выпить, - со смешком сказал Уэрри. - Вон любимое виски
Роба "Локхарт". Налей ему побольше.
Джинни взяла бутылку, критически рассмотрела этикетку и налила
небольшую порцию.
- К нему что-нибудь нужно?
- Спасибо, содовой.
Хэссон принял из ее рук стопку и под благосклонным наблюдением Уэрри
проглотил большую часть ее содержимого. Правда, он все-таки скривился,
когда почувствовал, что виски разбавлено тоником.
- Нормально, а? - забеспокоился Уэрри. - Я несколько дней разыскивал
эту марку.
Хэссон кивнул.
- Я просто никогда раньше не пробовал его с тоником.
Изумленное восхищение отразилось на лице Уэрри.
- Неужто Джинни долила тебе не то! Ну и тетка!
- Ему бы следовало пить обычное ржаное виски с имбирным лимонадом,
как делают все остальные, - бесстыдно заявила Джинни, и Хэссон понял, что
она специально испортила ему смесь. Озадаченный и расстроенный ее
враждебностью, он отвернулся и молча стоял, пока Уэрри наливал ему новую
стопку. На этот раз она оказалась до краев наполнена почти чистым виски.
Хэссон ушел в тихий уголок и занялся выпивкой, методично и безрадостно: он
надеялся оглушить себя до такого состояния, в котором присутствие
незнакомых людей окажется неважным.
Вечеринка продолжалась. Образовывались и рассасывались разные центры
и группы, разговоры постепенно становились все громче - пропорционально
количеству выпитого спиртного. Эл Уэрри видимо решил, что выполнил свой
долг хозяина по отношению к Хэссону, и теперь беспрестанно сновал среди
своих друзей, не задерживаясь ни в одной группе больше нескольких секунд:
здоровый, щеголеватый, ловкий - и совершенно неуместный в своей
шоколадно-коричневой форме. Мэй Карпентер почти все время была окружена не
меньше, чем тремя мужчинами. Казалось, она совершенно поглощена ими, но
тем не менее ей всегда удавалось перехватить взгляд Хэссона, когда он
смотрел в ее сторону.
Хэссону пришло в голову, что у Уэрри с Мэй есть нечто общее: они оба
оставались для него абсолютно непонятными. Их физическое присутствие
настолько угнетало его, что совершенно заслоняло их внутреннюю сущность.
Например, Мэй вела себя так, словно она находит Хэссона привлекательным,
хотя он давно поставил крест на себе как на мужчине. Возможно, у Мэй
сильны материнские инстинкты, об этом Хэссон просто не мог что-либо
сказать. Он пытался решить эту проблему в перерывах между беседами с
незнакомыми мужчинами и женщинами, которые по очереди решали облегчить его
одиночество. Шум в комнате нарастал Хэссон упорствовал в поглощении
спиртного, пока не допил бутылку и вынужден был перейти на ржаное, которое
нашел невкусным, но вполне приемлемым.
В какой-то момент, когда свет был притушен и многие начали танцевать,
Хэссон сделал великое открытие - оказалось, что пухленький розовощекий
молодой человек, беседующий с ним, вовсе не фермер, как можно было бы
решить по его внешнему гаду, а врач по имени Дрю Коллинз. В его сознании
тут же всплыло воспоминание, которое Хэссон постарался спрятать подальше:
Тео Уэрри сидит один в своей комнате и подносит настольную лампу к глазам.
- Я бы хотел вас кое о чем спросить, - сказал он, сомневаясь
относительно этичности вопроса. - Я знаю, что время неподходящее и все
прочее...
- Плюньте на эту чушь, - уютно ответил Дрю. - Я вам выпишу рецепт
даже на бумажной салфетке.
- Это не обо мне, я подумал, не лечите ли вы Тео.
- Угу, я присматриваю за юным Тео.
- Ну... - Хэссон закрутил в рюмке виски, так что в нем получилась
воронка. - Правда, что через два года к нему возвратится зрение?
- Абсолютная правда. На самом деле даже немного раньше.
- Почему надо столько ждать и не сделать операцию побыстрее?
- Дело не столько в самой операции, - объяснил Дрю, видимо, довольный
возможностью поговорить на профессиональную тему. - Дело в том, что это
кульминация трехлетнего курса лечения. То, чем страдает Тео, известно как
осложненная катаракта. Это не значит, что сама по себе катаракта сложная:
просто он получил ее в слишком раннем возрасте. Еще двадцать лет тому
назад существовал один-единственный способ лечения: удалить помутневшую
часть хрусталика. Но это оставило бы его полуслепым, а теперь мы можем
восстановить прозрачность. В течение трех лет надо капать в глаз
лекарство, но зато по окончании этого срока простой укол специального
энзима сделает хрусталик прозрачным. Это настоящая революция в медицине.
- Да, похоже, что так, - согласился Хэссон. - Только...
- Только что?
- Три года - это большой срок для жизни в темноте Неожиданно Дрю
придвинулся поближе к Хэссону и понизил голос:
- Сибил вас тоже втянула!
Хэссон молча уставился на него, стараясь спрятать смятение.
- Сибил? Нет, она меня не втягивала.
- Я подумал, что могла втянуть, - доверительным тоном проговорил Дрю.
- Она связалась кое с кем из родни Эла и заставила их надавить на него,
но, слава Богу, Эл - единственный, кто юридически ответственен за
парнишку, и сам он принимает решение.
Хэссон порылся в памяти и смутно вспомнил что Сибил - имя бывшей жены
Уэрри. В его мозгу забрезжило понимание.
- Ну, - осторожно заметил он, - в этом новом методе есть "за" и
"против".
Дрю покачал головой.
- Единственное "против" - это трехлетняя отсрочка, но для подростка
это небольшая цена за идеальное зрение.
- Не большая?
- Конечно. Ну, как бы там ни было, Эл принял решение, и Сибил
следовало бы помогать ему, хотя бы ради Тео. Лично я считаю, что если
принять во внимание все соображения, он сделал правильный выбор.
- Наверное...
Хэссон почувствовал, что впереди наметились опасные подводные камни,
и стал искать, на что бы переключить разговор. По какой-то непонятной
причине ему в голову пришла мысль о человеке, которого он встретил в
магазине здоровой пищи в центре города.
- У вас здесь большая конкуренция со стороны альтернативных методов
лечения?
- Практически никакой. - Дрю скосил глаза и удивленно поднял брови,
когда к ним присоединилась Джинни Карпентер. - Законы Альберты довольно
строги на этот счет. А почему вы спрашиваете?
- Да просто так. Я сегодня натолкнулся на интересного типа - азиата,
который торгует здоровой пищей. Он сказал, что его зовут Оливер.
- Оливер? - Дрю был явно озадачен.
- Это Оли Фан, - вмешалась Джинни, кудахтал, как ведьма из
диснеевского мультика. - Ты держись от него подальше, парень. От всех
китаезов надо держаться подальше. Они могут жить там, где любой белый
протянет ноги, потому что они только и думают, на чем бы сделать деньги. -
Джинни мгновение постояла раскачиваясь: рюмка в руках, щеки раскраснелись
от спиртного. - Хочешь знать, как эти сукины дети делают деньги в своих
магазинчиках, когда нет покупателей?
- Что я хочу, так это еще выпить, - отозвался Дрю и попытался уйти.
Джинни схватила Хэссона за руку.
- Я тебе скажу, что они делают. Они не могут стерпеть, чтобы хоть
минута прошла без заработка, поэтому просто стоят у прилавка, открывают
коробки со спичками и достают из каждого по спичке! По одной спичке из
каждого коробка! Никто одной не хватится, но стоит им сделать это
пятьдесят раз, и у них для продажи есть лишний коробок. Белый так
уродоваться не будет, но китаез просто стоит вот так... По одной спичке из
каждого коробка!
Хэссон на секунду задумался над рассказом, поместил его в группу
"Сказки с расистским уклоном" и тут же заметил ошибку в его внутренней
логике.
- С трудом верится.
Джинни поразмыслила над его словами и, похоже, заметила их
двусмысленность.
- По-твоему, я все это выдумала?
- Я не хотел создать впечатление... - Хэссон невинно улыбнулся, не
желая столкновения с жесткой старушкой. - По-моему, я тоже хочу еще
выпить.
Джинни щедро махнула рукой по направлению к столу.
- Давай, лакай, дружище.
Хэссон придумал несколько ответов, от холодно-саркастического до
грубо-непристойного, но опять в его мозгу произошел вербальный затор,
осложненный смущением, усталостью и страхом. Он услышал, что бормочет
Джинни слова благодарности, и попятился от нее, как придворный, которого
отпустил монарх. Хэссон долил себе рюмку и, решив, что пьет сегодня
слишком много, взял на вооружение метод Уэрри - постоянно переходить от
одной группы к другой, пока не появится возможность сбежать и спрятаться в
своей комнате. Очень скоро избыток спиртного в соединении с усталостью
привели его в гипнотическое состояние, так что комната показалась Хэссону
экраном, на котором проецировались плоские и бессмысленные изображения
человеческих фигур, напоминающие тени от угасающего огня.
Вдруг Хэссон с изумлением заметил, что втянут в какую-то пьяную игру,
правил которой ему никто не объяснил, но которая сопровождалась постоянным
движением в темноте, перешептываниями, хохотом, хлопаньем невидимыми
дверями. Ему пришло в голову, что наступил момент побега, что, если ему
повезет, он сможет благополучно лечь в постель прежде, чем его отсутствие
будет замечено. Хэссон попытался сориентироваться в темноте, но его
движению мешали другие, кто, казалось, несмотря на отсутствие света,
обладают магической способностью знать, куда идут и что делают. Перед ним
открылась дверь, за ней оказалась освещенная комната. Несколько рук
толкнули Хэссона вперед. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась и тут
же понял, что оказался на кухне наедине с Мэй Карпентер. Его сердце
неровно заколотилось.
- Ну, вот это сюрприз, - сказала она негромко и подошла к Хэссону. -
Какой у вас знак?
- Знак? - непонимающе уставился на нее Хэссон.
В мягком свете низко расположенной лампы ее тончайший наряд,
казалось, почти не существовал вовсе, и Мэй превратилась в горячечное
эротическое видение.
- Да. У меня весы. - Она протянула карточку, на которой были
изображены две чашки весов. - А у вас что?
Хэссон уставился на свою правую руку. Оказывается, он держал
карточку, на которой тоже был знак весов.
- Одинаковые, - сказала Мэй. - Это удача для нас обоих.
Без всяких колебаний она обняла Хэссона за шею и притянула его к
себе. Перед поцелуем Хэссон увидел ее приоткрытый рот, показавшийся ему
огромным - как у кинобогини на увеличенной фотографии, такой же
идеализированный, как рот любой воплощенной женственности на киноафише -
безукоризненные математические кривые, выпуклая алость и ряд белых
плоскостей заполнили поле его зрения Во время поцелуя Хэссон испытывал
ощущение нереальности происходящего, но в то же время руки его и тело
получали другие впечатления, напоминая о том, что дело жизни - это жизнь,
и что у жизни с ним еще не кончены счеты. Это озарение испугало Хэссона
своей силой и простотой и заставило отстраниться от Мэй.
- Это хорошо, - проговорил он, отчаянно пытаясь найти верные слова. -
Но я очень устал, мне надо пойти лечь.
- Может, это и к лучшему, - согласилась Мэй с откровенностью, которая
показалась Хэссону бесконечно волнующей и лестной.
- Пожалуйста, извините меня.
Он повернулся, сумел определить дверь, которая вела в прихожую, и
вышел. Там было пусто и темно, но кто-то пристроил на разбухшей вешалке
летный костюм с неотстегнутым шлемом и вспыхивающими сигналами на плечах и
лодыжках. Хэссон протиснулся мимо этого гомункулуса, поднялся наверх и
запер за собой дверь. Подойдя к окну, он раздвинул занавески и посмотрел в
незнакомый ночной мир. Прямо из темноты легко и медленно падал снег. Под
окном росло большое дерево, сквозь голые ветви которого лил свое сияние
уличный фонарь. Мириады отсветов, искорок и отражений в конусе света
создавали странное впечатление, будто заглядываешь в длинный тоннель из
паутины.
Хэссон минуту стоял у окна, пытаясь освоиться с мыслью, что впервые
посмотрел в него всего двенадцать часов тому назад, что прошло меньше дня
его отдыха. Память разбухла от новых лиц, голосов, имен и мыслей. Он
подошел к постели, скинул с себя одежду и надел пижаму. Как обычно по
вечерам Хэссон двигался легко и без затруднений: длинный период
подвижности размял его суставы и мускулы Впрочем, теперь наступил момент
получить порцию боли на сон грядущий.
Хэссон лег в постель, и как только его не защищенная дневной одеждой
спина соприкоснулась с матрацем, началась привычная война. Конфликт возник
между разными группами мышц, пытающихся получить преимущество в этом новом
состоянии расслабленности и устроить более мощный залп мучений.
Проигравшим в любом случае оказывался Хэссон. Он молча переносил эту
борьбу, пока приступы боли не стихли, и вскоре после этого заснул: раненый
воин, измученный, потерпевший поражение во всех столкновениях этого дня.
Сон был знакомый - из раннего периода жизни Хэссона, всякий раз
заново переживавшего одно и то же событие. Особое событие.
Приготовления шли много дней, причем Хэссон даже себе не признавался
в том, что было у него на уме. Сначала было воздушное путешествие на
Гебриды, и в том, что он предпочел отправиться туда в одиночку, еще не
было ничего необычного. Потом он добыл запасные аккумуляторы и специальные
кислородные баллоны увеличенной емкости, но даже это можно было бы
истолковать как разумную предосторожность перед дальним полетом над
малонаселенной местностью. И Хэссон уже начал свой большой подъем, когда,
наконец, понял, что именно он делает.
Некоторые люди, получив в руки новый механизм, обязательно выясняют
пределы его возможностей. АГ-аппарат работал, искажая линии
гравитационного поля таким образом, что надевший его как бы падал вверх.
Ближайшей аналогией может послужить магнитное поле, в котором кусочек
металла втягивается в область с наибольшей напряженностью. Поскольку
АГ-аппарат получал большую часть своей энергии из самого гравитационного
поля, он лучше всего работал на малых высотах. Вблизи поверхности Земли
энергия аккумуляторов расходовалась слабо, но когда летун поднимался выше,
он обнаруживал, что запасы энергии тратятся все быстрее и быстрее,
компенсируя неизбежную потерю коэффициента полезного действия аппарата.
Наиболее очевидным следствием этого было существование предельной
высоты, достижимой отдельным летуном, но, как это всегда бывает, предел
зависел от определенных технических и индивидуальных параметров. Только
что прошедший квалификационную аттестацию воздушный полицейский Роберт
Хэссон не больше обычного человека интересовался механикой большого
подъема. Однако его снедала беспокойная жажда узнать свои собственные
психологические возможности, выяснить, у кого предел подъема окажется выше
- у человека или у машины. Хэссон знал, что это навязчивая идея, что в ней