Страница:
Начинался вечерний день, тень Верхнего Мира отступила, и после двухчасового сна город был прекрасен. Деревья желтых, оранжевых и красных расцветок, сбрасывавшие листья, сочетались с бледно– и темно-зелеными тонами других циклов – едва проклюнувшимися почками или полностью одевшимися в листву ветвями. Там и сям виднелись пастельные круги и эллипсы ярко освещенных баллонов воздушных кораблей, а на реке белели паруса океанских судов, везущих всякие ценности из удаленных районов Мира.
Но Лейн, сидевший у окна за письменным столом, ничего этого не замечал. Весь день он ощущал нервное возбуждение, вызванное любопытством и подсознательным ожиданием чего-то. И хотя причин для этого не было, предчувствие говорило ему, что должно произойти нечто важное.
Лейна уже давно интриговала глубинная связь задач, направляемых его ведомству из различных источников. В основном это были скучные и рутинные дела. К примеру, виноторговец желал знать самую экономичную форму сосуда для фиксированного количества вина. Или фермеру следовало подсказать оптимальный способ размещения посевов в определенном районе в разное время года.
Эти вопросы были очень далеки от тех, что решали в старые времена его предки. Например, определение границ мироздания. И все же Лейн подозревал, что его рутинная коммерческая работа таит в себе концепцию, способную вскрыть основы вселенной даже глубже, чем загадки астрономии. Каждый раз одно количество управлялось изменениями другого, и требовалось найти оптимальный баланс. Традиционные методы решения предполагали математические вычисления и построение графиков с максимумом, но тихий голосок, от которого Лейна пробирала ледяная дрожь, нашептывал, что существует краткое и точное алгебраическое решение в несколько росчерков пера, связанное с понятием пределов и той идеей, что…
– Помоги мне составить список гостей, – прервала ход его мысли Джесалла. Она буквально вплыла в кабинет, волоча юбку по полу. – Я не могу ничего планировать, пока не знаю, сколько у нас будет народу.
Мерцающий огонек нарождающейся концепции погас, но возникшее было ощущение потери быстро прошло, едва Лейн взглянул на свою черноволосую постоянную жену. Она болезненно переносила первую беременность: ее лицо побледнело и осунулось, но темные глаза по-прежнему подчеркивали интеллект и силу характера. Лейну казалось, что Джесалла еще никогда не была столь прекрасна, но втайне он все-таки жалел о ее решении иметь ребенка: это изящное узкобедрое тело не создано для материнства, и он опасался неудачного исхода.
– Ох, извини, Лейн, – виновато произнесла Джесалла. – Я помешала тебе, да?
Он улыбнулся и покачал головой, в очередной раз удивляясь ее таланту угадывать чужие мысли.
– А не рано еще планировать Конец Года?
– Нет. – Жена спокойно выдержала взгляд Лейна: давний способ бросать ему вызов и проверять, не ослабла ли ее власть. – Так вот, насчет твоих гостей…
– К концу дня обещаю составить список. Думаю, он будет в общем-то прежним, хотя я не уверен насчет Толлера.
– Ну и не надо, – сказала Джесалла, сморщив нос. – Мне он не нужен. Куда приятнее провести вечер без споров и потасовок.
– Все же он мой брат, – миролюбиво возразил Лейн.
– Только по матери.
Добродушие Лейна как рукой сняло.
– Хорошо, что моя мать не дожила до того, чтобы услышать это замечание.
Джесалла, поняв свою ошибку, подошла и, сев к нему на колени, поцеловала в губы, как тесто лепя руками его щеки, – трюк старый, но испытанный. Снова почувствовав себя счастливчиком после двух лет брака, Лейн просунул ладонь под голубую блузку и погладил маленькую грудь. Джесалла выпрямилась и серьезно посмотрела на него.
– Я не хотела обижать твою мать, – сказала она. – Просто Толлер больше похож на солдата, чем на члена семьи ученых.
– Иногда случаются генетические неудачи.
– И потом, он даже не умеет читать.
– Мы это уже обсуждали, – терпеливо сказал Лейн. – Когда ты поближе узнаешь брата, увидишь, что он не глупее остальных. Просто ему трудно читать бегло, потому что он не в ладах с печатным текстом. В конце концов, многие военные тоже грамотные, так что ты непоследовательна в своей теории.
– Ну… – недовольно протянула Джесалла. – Но почему он непременно везде устраивать бучу?
– Такая привычка есть у многих людей, включая и ту, чей левый сосок в данный момент щекочет мою ладонь.
– Не заговаривай мне зубы – особенно в это время дня.
– Ладно, но почему тебя так раздражает именно Толлер? Ведь у нас на Зеленой Горе и без него хватает индивидуалистов-оригиналов.
– А тебе больше нравятся безликие особи женского пола, не имеющие личного мнения? – Джесалла легко и упруго спрыгнула на пол и, взглянув в окно на садик у фасада, нахмурилась. – Ты ждал магистра Гло?
– Нет.
– Увы. Он приехал. – Джесалла поспешила к двери. – Я исчезаю, пока он не вошел. Не могу полдня выслушивать его бесконечное эканье и меканье, не говоря уже об оскорбительных непристойностях. – И подобрав длинную, до лодыжек, юбку, она бесшумно взбежала по задней лестнице.
Сняв очки для чтения, Лейн посмотрел ей вслед, досадуя, что она никак не успокоится насчет происхождения брата. Эйфа Маракайн, его мать, умерла, рожая Толлера, так что если она и согрешила, то расплатилась сполна. Почему бы Джесалле не оставить эту тему? Лейна привлекала интеллектуальная независимость жены не меньше, чем ее красота и грация, но он не соглашался обменять их на разрыв с братом. Оставалось лишь надеяться, что все это не выльется в затяжную домашнюю войну.
Звук захлопнувшейся дверцы кареты в палисаднике вернул Лейна к реальности. Магистр Гло как раз вышел из потрепанного, но роскошного фаэтона, на котором всегда разъезжал по городу. Возница, удерживая двух синерогов под уздцы, кивал и ерзал, получая от хозяина длинную серию указаний. Лейн, считавший, что Гло говорит сто слов там, где хватило бы десятка, потихоньку молился, чтобы этот визит не превратился в бесконечный и суровый тест на выживание. Открыв буфет, он разлил по двум бокалам черное вино и встал у двери, ожидая появления магистра.
– Ты очень любезен. – Войдя, Гло сразу взял бокал и направился прямиком к ближайшему креслу. Хотя магистру шел только пятый десяток, он выглядел много старше благодаря своей пухлой фигуре и выглядывающим из-за нижней губы нескольким бурым пенькам вместо зубов. Гло шумно дышал после восхождения по лестнице, и его живот ходил ходуном под серым с белой отделкой неофициальным халатом.
– Всегда рад видеть вас, магистр, – приветствовал его Лейн, размышляя, пришел ли тот с особой целью, и понимая, что не стоит и пытаться первому начинать расспросы.
Гло одним глотком наполовину осушил бокал.
– Взаимно, мой мальчик. О! У меня есть… гм… по крайней мере я думаю, что у меня есть кое-что для тебя. Тебе понравится.
Он отставил бокал и, порывшись в складках одежды, в конце концов извлек квадратный листок бумаги и вручил его Лейну. Листок был немного липкий и буроватый, а в центре его красовалось пестрое круглое пятно.
– Дальний Мир. – Лейн узнал в кружке световой портрет единственной, не считая пары Мир—Верхний Мир, крупной планеты местной системы. – Изображения улучшаются.
– Да, но нам все еще не удается сделать их стойкими. Этот экземпляр заметно выцвел с прошлой… гм… ночи. Полярные шапки едва видны, а вчера они были совершенно отчетливы. Жалко. Жалко. – Гло забрал фотографию и внимательно ее разглядел, кивая и обсасывая гнилые зубы. – Полярные шапки было видно как днем. Уверяю тебя. Юный Энтет получил очень хорошее подтверждение угла… э… наклона. Лейн, ты когда-нибудь пытался представить себе, на что похожа жизнь на планете с наклонной осью вращения? Там, наверно, жаркий период года с длинными днями и короткими ночами и холодный… гм… период с длинными днями… я хочу сказать, с короткими днями… и длинными ночами… в зависимости от того, в каком месте орбиты находится планета. Изменение цвета поверхности доказывает, что вся растительность Дальнего Мира включена в единый вынужденный… гм… цикл.
Гло с увлечением развивал одну из своих излюбленных тем, а Лейн скрывал нетерпение и скуку. Была какая-то жестокая несправедливость в том, что магистр преждевременно впадал в старческое слабоумие, и Лейн – искренне беспокоясь о старике – считал своим долгом максимально поддерживать его и лично, и по работе. Он исправно наполнял бокал и вставлял соответствующие реплики, пока Гло совершал головокружительные эскапады от элементарной астрономии к ботанике и различиям между экологией на планете с наклонной осью и на Мире.
Кстати, на Мире, где не было смены времен года, фермеры давно уже научились разделять природные растения на синхронные группы, созревающие одновременно, и в большинстве районов планеты снимали по шесть урожаев в год. После создания синхронных групп оставалось лишь сажать и убирать шесть смежных полос, чтобы поддерживать поставки зерна без проблем, связанных с длительным хранением. Ныне передовые страны сочли более эффективным отводить целые фермы под одноцикловые посевы и работать с комбинациями шести ферм или кратного шестерке числа таковых, но принцип остался прежним.
Мальчиком Лейн Маракайн мечтал о жизни на далеких планетах, предполагая, что они существуют в иных частях вселенной и населены разумными существами, но, повзрослев, обнаружил, что математика предоставляет куда больший простор для интеллектуальных приключений. Теперь он желал лишь, чтобы магистр Гло либо ушел и позволил ему продолжить работу, либо объяснил наконец цель своего визита. Он снова начал слушать магистра и обнаружил, что Гло уже переключился на обсуждение фотографий и трудностей изготовления эмульсий из светочувствительных растительных клеток, которые удерживали бы изображение дольше нескольких дней.
– Почему это так важно для вас? – вставил Лейн. – Любой сотрудник обсерватории может от руки нарисовать все что угодно.
– Астрономия лишь крохотная частица дела, мой мальчик. Необходимо научиться получать точные… гм… портреты зданий, местности, людей.
– Да, но для этого и существуют чертежники, художники…
Гло покачал головой, улыбнулся, демонстрируя остатки зубов, и заговорил с необычной живостью:
– Художники рисуют лишь то, что они или их патроны считают важным, а мы многое теряем. Время утекает у нас меж пальцев. Я хочу, чтобы каждый человек стал сам себе художником – тогда мы откроем свою историю.
– Вы считаете, это возможно?
– Несомненно. Я предвижу день, когда каждый будет носить при себе светочувствительный материал и сможет в мгновение ока запечатлеть все, что захочет.
– Вы все еще витаете в облаках, – сказал Лейн, на мгновение увидев Гло таким, каким тот был в молодости. – И, паря высоко, вы видите дальше нас.
Магистр польщенно улыбнулся.
– Это пустяки – лучше налей мне… гм… вина. – Внимательно следя, как наполняется бокал, он откинулся на спинку кресла. – Ты ни за что не угадаешь, что случилось.
– От вас забеременела какая-нибудь невинная юная особа.
– Попробуй еще раз.
– Вы забеременели от какой-нибудь невинной юной особы.
– Это серьезно, Лейн. – Гло сделал урезонивающий жест, показывая, что легкомыслие здесь неуместно. – Король и принц Чаккел наконец-то проснулись и обнаружили, что у нас кончается бракка.
Лейн застыл, держа бокал у губ.
– Как вы и предсказывали. Прямо не верится! Сколько же отчетов и исследований мы послали им за последние десять лет?
– Я сбился со счета, но кажется, наши труды увенчались наконец некоторым успехом. Король созывает заседание высшего… гм… Совета.
– Никогда бы не подумал, что он сделает это, – сказал Лейн. – Вы что, прямо из дворца?
– Э… нет. Про заседание мне известно уже несколько дней, но я не мог передать тебе эту новость, потому что король отослал меня, представь себе, в Сорку по другому… гм… делу. Я вернулся сегодня утренним днем.
– На вашем месте я устроил бы себе там лишний выходной.
– Мне было не до отдыха, мой мальчик. – Гло покачал большой головой и помрачнел. – Я был с Тансфо – наблюдал за вскрытием трупа какого-то солдата – и теперь с готовностью признаю, что совершенно не переношу ничего такого.
– Прошу вас! Не надо подробностей, – прервал его Лейн, почувствовав легкую тошноту при упоминании о ножах, пронзающих мертвенно-бледную кожу и вторгающихся во внутренности. – Зачем король послал вас туда?
Гло постучал себя по груди.
– Все же я как-никак магистр. Мое слово еще имеет вес для короля. По-видимому, наши солдаты и летчики подвержены… гм… деморализации из-за слухов об опасности заражения птертозом.
– Заражения? В каком смысле?
– В прямом. Говорят, что несколько рядовых заразились птертозом, работая рядом с жертвами.
– Но это же чушь, – сказал Лейн, делая наконец глоток вина. – А что обнаружил Тансфо?
– Птертоз чистейшей воды. Никаких сомнений. Селезенка размером с футбольный мяч. Мы дали официальное заключение, что солдат наткнулся на шар глубокой ночью и вдохнул пыль, не зная этого, – или что он рассказывал… гм… неправду. Такое случается, как тебе известно. Некоторые люди ломаются. Они даже умудряются убедить самих себя, что все хорошо.
– Я их понимаю. – Лейн втянул голову в плечи, словно от холода. – Такое искушение, безусловно, имеет место. В конце концов, жить или умереть решают легчайшие дуновения воздуха.
– Ладно. Вернемся к нашим заботам. – Гло встал и начал ходить по комнате. – Предстоящее заседание очень важно для нас, мой мальчик. Это шанс для сословия ученых завоевать заслуженное уважение и восстановить былой статус. Так вот, я хочу, чтобы ты лично подготовил графики – большие, разноцветные и… гм… наглядные, – показывающие, сколько пикона и халвелла произведет, как ожидается, Колкоррон в течение следующих пятидесяти лет. Наверно, можно взять интервал в пять лет, но это я оставляю на твое усмотрение. Нужно также выявить, каким образом наши ресурсы искусственно посаженных бракк будут расти по мере того, как потребность в натуральных кристаллах будет уменьшаться, до тех пор пока мы…
– Погодите, магистр, – запротестовал Лейн, увидев, что пророческая риторика увлекает Гло далеко от реальности. – Не хочу выглядеть пессимистом, но ведь нет гарантии, что в ближайшее время мы произведем хоть какое-то количество пригодных для использования кристаллов. Наш лучший пикон на сегодня имеет чистоту всего лишь на одну треть. И халвелл немногим лучше.
Гло возбужденно рассмеялся.
– Это лишь оттого, что король нас недостаточно поддерживал. При соответствующих ресурсах мы быстро решим эту проблему. Я уверен! Слушай, король даже позволил мне отправить посыльных за Сисстом и Датхуном. Они представят отчеты о последних достижениях. Твердые факты – вот что произведет впечатление на короля. Практические данные. Заявляю тебе, мой мальчик, времена меняются. – Вдруг Гло побледнел. – Мне дурно. – Он грузно упал в кресло, так что закачалась декоративная керамика на ближайшей стенке.
Вместо того чтобы подойти и предложить помощь, Лейн непроизвольно попятился. Магистр выглядел так, будто его сейчас вырвет, и одна мысль о том, что он окажется рядом в этот момент, вызвала у Лейна отвращение. Хуже того, вены, бешено пульсирующие на висках Гло, казалось, вот-вот лопнут. А вдруг из них действительно брызнет красное? Лейн попытался представить, как он совладает с собой, если на него попадет хотя бы капля крови другого человека, и его желудок предупреждающе сжался.
– Вам чего-нибудь принести? – беспокойно спросил он. – Воды?
– Еще вина, – просипел Гло, поднимая бокал.
– Вы уверены?
– Не будь таким занудой, мой мальчик, – это лучшее тонизирующее средство на свете. Если бы ты чуть больше пил, у тебя, возможно, наросло бы побольше мяса на… гм… костях… в нужных местах. – Гло проследил, чтобы бокал наполнился до краев, и потихоньку стал приходить в себя. – Так о чем я говорил?
– Может быть, о близком возрождении цивилизации?
– Ты что, издеваешься?
– Простите, магистр, – сказал Лейн, – просто сохранение бракки всегда было моей страстью – это тема, из-за которой я часто становлюсь несносен.
– Я помню. – Гло оглядел комнату, отмечая те предметы из керамики и стекла, которые в любом другом доме были бы вырезаны из черного дерева. – Ты не думаешь, что ты… гм… немного перебарщиваешь?
– Мне так больше нравится. – Подняв левую руку, Лейн показал кольцо из бракки, которое носил на шестом пальце. – Я и кольцо-то ношу только потому, что это свадебный подарок Джесаллы.
– Ах да, Джесалла. – Гло обнажил торчащие в разные стороны зубы, изображая развратную улыбку. – В одну из ближайших ночей, клянусь, в твоей постели побывают гости.
– Моя постель – твоя постель, – с легким сердцем произнес Лейн. Он знал, что магистр никогда не пользовался правом вельможи брать любую женщину из той социальной группы, в которой является династическим главой. Эта старинная традиция Колкоррона еще соблюдалась в высших семействах, но если Гло время от времени отпускал шутки на эту тему, то просто чтобы подчеркнуть таким образом культурное превосходство ученого сословия, которое подобную практику давно оставило.
– Я помню о твоих крайних взглядах, – продолжал магистр, возвращаясь к первоначальной теме, – но не мог бы ты более лояльно отнестись к совещанию? Разве ты не рад ему?
– Да, рад. Это шаг в правильном направлении. Но мы опоздали. Бракка достигает зрелости и вступает в фазу опыления за пятьдесят—шестьдесят лет, и даже если бы мы уже умели выращивать чистые кристаллы, временной зазор все равно останется. А он пугающе велик.
– Тем больше причин планировать будущее, мой мальчик.
– Верно. Но чем план нужнее, тем меньше вероятность, что его примут.
– Это очень глубокая мысль, – сказал Гло. – А теперь скажи мне, что она… гм… означает.
– Еще лет пятьдесят назад Колкоррон, наверно, мог уравновесить производство и потребление, введя несколько элементарных предохранительных мер, но и тогда принцы ничего не желали слушать. В теперешней ситуации требуются действительно радикальные меры. Вы представляете себе, как отреагирует Леддравор на предложение прекратить производство вооружений на двадцать—тридцать лет?
– Лучше об этом и не думать, – согласился Гло. – Но ты не преувеличиваешь трудности?
– Посмотрите на графики. – Лейн подошел к шкафу с плоскими ящиками и, вынув большой лист, разложил его на столе так, чтобы видел Гло. Он объяснял цветные диаграммы, избегая, насколько возможно, трудной математики, анализировал, каким образом растущие потребности страны в энергетических кристаллах и в бракке связаны с возрастающей нехваткой и другими факторами – например, с транспортными задержками. Несколько раз во время этой речи ему приходило в голову, что здесь опять попадаются те самые общие задачи, о которых он размышлял накануне. Он с горечью осознал, что стоял на пороге нового направления в математике, но опять был побежден материальными и человеческими проблемами.
И одна из них, кстати, та, что магистр Гло, главный представитель ученых, утратил способность воспринимать сложные аргументы и вдобавок к этому пристрастился к ежедневным попойкам. Магистр энергично кивал и сосал свои зубы, стараясь изобразить заинтересованность, но мешки его век опускались все чаще.
– Это очень серьезно, магистр, – с особым жаром сказал Лейн, чтобы привлечь внимание Гло. – Хотели бы вы рассмотреть работы моего отдела о мерах, необходимых для выхода из кризиса?
– Стабильность, да, стабильность – вот главное. – Гло резко поднял голову и на секунду, казалось, совершенно растерялся; его бледно-голубые глаза уставились на Лейна, словно Гло видел его впервые. – На чем мы остановились?
Лейн уже просто испугался.
– Возможно, будет лучше, если я пришлю письменный реферат вам в Башню, где вы сможете просмотреть его на досуге. Когда состоится заседание Совета?
– Утром двухсотого. Да, определенно, король сказал, что двухсотого. А какой день сегодня?
– Один-девять-четыре.
– Да, времени маловато, – с грустью сказал Гло. – Я обещал королю, что внесу существенный… гм… вклад.
– Так и будет.
– Это не то, что я… – Гло поднялся, слегка покачиваясь и улыбнулся Лейну странной дрожащей улыбкой. – Ты это серьезно?
Лейн моргнул, не понимая, к чему, собственно, относится вопрос.
– Магистр?
– Насчет того, что я… парю выше… вижу дальше?
– Конечно, – ответил Лейн с досадой. – Искреннее не бывает.
– Это хорошо. Это значит, что…– Гло выпрямился и выпятил пухлую грудь, неожиданно обретая обычное благодушие. – Мы им покажем. Мы им всем покажем. – Он прошел к двери, но остановился, положив ладонь на фарфоровую ручку. – Пришли мне реферат как можно… гм… скорее. Да, кстати, я дал указание Сиссту привезти с собой твоего брата.
– Это очень любезно с вашей стороны, магистр, – произнес Лейн, хотя радость от предстоящей встречи с Толлером омрачалась мыслью о реакции Джесаллы на эту новость.
– А, пустяки. Мне кажется, мы слишком сурово с ним обошлись. Я хочу сказать, заслали на целый год в такую дыру, как Хаффангер, лишь за то, что он щелкнул по подбородку Онгмата.
– От этого щелчка его челюсть оказалась сломана в двух местах.
– Ну, это был такой сильный щелчок. – Гло издал хриплый смешок. – Кроме того, приятно, что Онгмат хоть на время замолчал. – Все еще хихикая, он вышел из кабинета, и некоторое время слышалось шарканье его сандалий по мозаичному полу коридора.
Лейн отнес почти нетронутый бокал на стол, сел и начал крутить его, любуясь игрой света в черном водоворотике. Похвалить грубость Толлера было вполне типично для Гло – таким способом он напоминал членам ученого сословия, что у магистра королевское происхождение и, следовательно, в жилах его течет кровь завоевателей. Раз он шутит – значит почувствовал себя лучше, восстановил самообладание, и все же Лейн серьезно беспокоился о телесном и умственном здравии старика.
Всего лишь за несколько последних лет Гло превратился в самодовольное, рассеянное и беспомощное существо. Большинство глав отделов терпели его некомпетентность, ценя дополнительную свободу, которую им это давало, но все без исключения ощущали деморализацию и потерю престижа ученого сословия. Стареющий король Прад пока еще сохранял всепрощающую любовь к Гло, и злые языки говорили: раз уж к науке относятся как к анекдоту, то вполне логично, что ее представляет придворный шут. Однако заседание высшего Совета – дело нешуточное, сказал себе Лейн. Человек, представляющий тех, кто рекомендует строгие меры по сохранению бракки, должен выступить красноречиво и убедительно, выстроить сложные доводы и подкрепить их неопровержимой статистикой. Позиция Лейна вызовет всеобщее неодобрение, а в особенности – амбициозного Чаккела и дикаря Леддравора.
Если Гло не возьмет себя в руки за то короткое время, что осталось до совещания, от его имени, несомненно, должен будет выступить заместитель – то есть он, Лейн. От перспективы бросить вызов, пусть даже словесный, Чаккелу и Леддравору Лейна сначала прошиб холодный пот, а потом покрыла испарина. Его мочевой пузырь начал подавать угрожающие сигналы. Вино в бокале отражало теперь рисунок из дрожащих концентрических кругов.
Отставив его, Лейн сделал глубокий и равномерный вдох, ожидая, пока перестанут дрожать руки.
Глава 4
Но Лейн, сидевший у окна за письменным столом, ничего этого не замечал. Весь день он ощущал нервное возбуждение, вызванное любопытством и подсознательным ожиданием чего-то. И хотя причин для этого не было, предчувствие говорило ему, что должно произойти нечто важное.
Лейна уже давно интриговала глубинная связь задач, направляемых его ведомству из различных источников. В основном это были скучные и рутинные дела. К примеру, виноторговец желал знать самую экономичную форму сосуда для фиксированного количества вина. Или фермеру следовало подсказать оптимальный способ размещения посевов в определенном районе в разное время года.
Эти вопросы были очень далеки от тех, что решали в старые времена его предки. Например, определение границ мироздания. И все же Лейн подозревал, что его рутинная коммерческая работа таит в себе концепцию, способную вскрыть основы вселенной даже глубже, чем загадки астрономии. Каждый раз одно количество управлялось изменениями другого, и требовалось найти оптимальный баланс. Традиционные методы решения предполагали математические вычисления и построение графиков с максимумом, но тихий голосок, от которого Лейна пробирала ледяная дрожь, нашептывал, что существует краткое и точное алгебраическое решение в несколько росчерков пера, связанное с понятием пределов и той идеей, что…
– Помоги мне составить список гостей, – прервала ход его мысли Джесалла. Она буквально вплыла в кабинет, волоча юбку по полу. – Я не могу ничего планировать, пока не знаю, сколько у нас будет народу.
Мерцающий огонек нарождающейся концепции погас, но возникшее было ощущение потери быстро прошло, едва Лейн взглянул на свою черноволосую постоянную жену. Она болезненно переносила первую беременность: ее лицо побледнело и осунулось, но темные глаза по-прежнему подчеркивали интеллект и силу характера. Лейну казалось, что Джесалла еще никогда не была столь прекрасна, но втайне он все-таки жалел о ее решении иметь ребенка: это изящное узкобедрое тело не создано для материнства, и он опасался неудачного исхода.
– Ох, извини, Лейн, – виновато произнесла Джесалла. – Я помешала тебе, да?
Он улыбнулся и покачал головой, в очередной раз удивляясь ее таланту угадывать чужие мысли.
– А не рано еще планировать Конец Года?
– Нет. – Жена спокойно выдержала взгляд Лейна: давний способ бросать ему вызов и проверять, не ослабла ли ее власть. – Так вот, насчет твоих гостей…
– К концу дня обещаю составить список. Думаю, он будет в общем-то прежним, хотя я не уверен насчет Толлера.
– Ну и не надо, – сказала Джесалла, сморщив нос. – Мне он не нужен. Куда приятнее провести вечер без споров и потасовок.
– Все же он мой брат, – миролюбиво возразил Лейн.
– Только по матери.
Добродушие Лейна как рукой сняло.
– Хорошо, что моя мать не дожила до того, чтобы услышать это замечание.
Джесалла, поняв свою ошибку, подошла и, сев к нему на колени, поцеловала в губы, как тесто лепя руками его щеки, – трюк старый, но испытанный. Снова почувствовав себя счастливчиком после двух лет брака, Лейн просунул ладонь под голубую блузку и погладил маленькую грудь. Джесалла выпрямилась и серьезно посмотрела на него.
– Я не хотела обижать твою мать, – сказала она. – Просто Толлер больше похож на солдата, чем на члена семьи ученых.
– Иногда случаются генетические неудачи.
– И потом, он даже не умеет читать.
– Мы это уже обсуждали, – терпеливо сказал Лейн. – Когда ты поближе узнаешь брата, увидишь, что он не глупее остальных. Просто ему трудно читать бегло, потому что он не в ладах с печатным текстом. В конце концов, многие военные тоже грамотные, так что ты непоследовательна в своей теории.
– Ну… – недовольно протянула Джесалла. – Но почему он непременно везде устраивать бучу?
– Такая привычка есть у многих людей, включая и ту, чей левый сосок в данный момент щекочет мою ладонь.
– Не заговаривай мне зубы – особенно в это время дня.
– Ладно, но почему тебя так раздражает именно Толлер? Ведь у нас на Зеленой Горе и без него хватает индивидуалистов-оригиналов.
– А тебе больше нравятся безликие особи женского пола, не имеющие личного мнения? – Джесалла легко и упруго спрыгнула на пол и, взглянув в окно на садик у фасада, нахмурилась. – Ты ждал магистра Гло?
– Нет.
– Увы. Он приехал. – Джесалла поспешила к двери. – Я исчезаю, пока он не вошел. Не могу полдня выслушивать его бесконечное эканье и меканье, не говоря уже об оскорбительных непристойностях. – И подобрав длинную, до лодыжек, юбку, она бесшумно взбежала по задней лестнице.
Сняв очки для чтения, Лейн посмотрел ей вслед, досадуя, что она никак не успокоится насчет происхождения брата. Эйфа Маракайн, его мать, умерла, рожая Толлера, так что если она и согрешила, то расплатилась сполна. Почему бы Джесалле не оставить эту тему? Лейна привлекала интеллектуальная независимость жены не меньше, чем ее красота и грация, но он не соглашался обменять их на разрыв с братом. Оставалось лишь надеяться, что все это не выльется в затяжную домашнюю войну.
Звук захлопнувшейся дверцы кареты в палисаднике вернул Лейна к реальности. Магистр Гло как раз вышел из потрепанного, но роскошного фаэтона, на котором всегда разъезжал по городу. Возница, удерживая двух синерогов под уздцы, кивал и ерзал, получая от хозяина длинную серию указаний. Лейн, считавший, что Гло говорит сто слов там, где хватило бы десятка, потихоньку молился, чтобы этот визит не превратился в бесконечный и суровый тест на выживание. Открыв буфет, он разлил по двум бокалам черное вино и встал у двери, ожидая появления магистра.
– Ты очень любезен. – Войдя, Гло сразу взял бокал и направился прямиком к ближайшему креслу. Хотя магистру шел только пятый десяток, он выглядел много старше благодаря своей пухлой фигуре и выглядывающим из-за нижней губы нескольким бурым пенькам вместо зубов. Гло шумно дышал после восхождения по лестнице, и его живот ходил ходуном под серым с белой отделкой неофициальным халатом.
– Всегда рад видеть вас, магистр, – приветствовал его Лейн, размышляя, пришел ли тот с особой целью, и понимая, что не стоит и пытаться первому начинать расспросы.
Гло одним глотком наполовину осушил бокал.
– Взаимно, мой мальчик. О! У меня есть… гм… по крайней мере я думаю, что у меня есть кое-что для тебя. Тебе понравится.
Он отставил бокал и, порывшись в складках одежды, в конце концов извлек квадратный листок бумаги и вручил его Лейну. Листок был немного липкий и буроватый, а в центре его красовалось пестрое круглое пятно.
– Дальний Мир. – Лейн узнал в кружке световой портрет единственной, не считая пары Мир—Верхний Мир, крупной планеты местной системы. – Изображения улучшаются.
– Да, но нам все еще не удается сделать их стойкими. Этот экземпляр заметно выцвел с прошлой… гм… ночи. Полярные шапки едва видны, а вчера они были совершенно отчетливы. Жалко. Жалко. – Гло забрал фотографию и внимательно ее разглядел, кивая и обсасывая гнилые зубы. – Полярные шапки было видно как днем. Уверяю тебя. Юный Энтет получил очень хорошее подтверждение угла… э… наклона. Лейн, ты когда-нибудь пытался представить себе, на что похожа жизнь на планете с наклонной осью вращения? Там, наверно, жаркий период года с длинными днями и короткими ночами и холодный… гм… период с длинными днями… я хочу сказать, с короткими днями… и длинными ночами… в зависимости от того, в каком месте орбиты находится планета. Изменение цвета поверхности доказывает, что вся растительность Дальнего Мира включена в единый вынужденный… гм… цикл.
Гло с увлечением развивал одну из своих излюбленных тем, а Лейн скрывал нетерпение и скуку. Была какая-то жестокая несправедливость в том, что магистр преждевременно впадал в старческое слабоумие, и Лейн – искренне беспокоясь о старике – считал своим долгом максимально поддерживать его и лично, и по работе. Он исправно наполнял бокал и вставлял соответствующие реплики, пока Гло совершал головокружительные эскапады от элементарной астрономии к ботанике и различиям между экологией на планете с наклонной осью и на Мире.
Кстати, на Мире, где не было смены времен года, фермеры давно уже научились разделять природные растения на синхронные группы, созревающие одновременно, и в большинстве районов планеты снимали по шесть урожаев в год. После создания синхронных групп оставалось лишь сажать и убирать шесть смежных полос, чтобы поддерживать поставки зерна без проблем, связанных с длительным хранением. Ныне передовые страны сочли более эффективным отводить целые фермы под одноцикловые посевы и работать с комбинациями шести ферм или кратного шестерке числа таковых, но принцип остался прежним.
Мальчиком Лейн Маракайн мечтал о жизни на далеких планетах, предполагая, что они существуют в иных частях вселенной и населены разумными существами, но, повзрослев, обнаружил, что математика предоставляет куда больший простор для интеллектуальных приключений. Теперь он желал лишь, чтобы магистр Гло либо ушел и позволил ему продолжить работу, либо объяснил наконец цель своего визита. Он снова начал слушать магистра и обнаружил, что Гло уже переключился на обсуждение фотографий и трудностей изготовления эмульсий из светочувствительных растительных клеток, которые удерживали бы изображение дольше нескольких дней.
– Почему это так важно для вас? – вставил Лейн. – Любой сотрудник обсерватории может от руки нарисовать все что угодно.
– Астрономия лишь крохотная частица дела, мой мальчик. Необходимо научиться получать точные… гм… портреты зданий, местности, людей.
– Да, но для этого и существуют чертежники, художники…
Гло покачал головой, улыбнулся, демонстрируя остатки зубов, и заговорил с необычной живостью:
– Художники рисуют лишь то, что они или их патроны считают важным, а мы многое теряем. Время утекает у нас меж пальцев. Я хочу, чтобы каждый человек стал сам себе художником – тогда мы откроем свою историю.
– Вы считаете, это возможно?
– Несомненно. Я предвижу день, когда каждый будет носить при себе светочувствительный материал и сможет в мгновение ока запечатлеть все, что захочет.
– Вы все еще витаете в облаках, – сказал Лейн, на мгновение увидев Гло таким, каким тот был в молодости. – И, паря высоко, вы видите дальше нас.
Магистр польщенно улыбнулся.
– Это пустяки – лучше налей мне… гм… вина. – Внимательно следя, как наполняется бокал, он откинулся на спинку кресла. – Ты ни за что не угадаешь, что случилось.
– От вас забеременела какая-нибудь невинная юная особа.
– Попробуй еще раз.
– Вы забеременели от какой-нибудь невинной юной особы.
– Это серьезно, Лейн. – Гло сделал урезонивающий жест, показывая, что легкомыслие здесь неуместно. – Король и принц Чаккел наконец-то проснулись и обнаружили, что у нас кончается бракка.
Лейн застыл, держа бокал у губ.
– Как вы и предсказывали. Прямо не верится! Сколько же отчетов и исследований мы послали им за последние десять лет?
– Я сбился со счета, но кажется, наши труды увенчались наконец некоторым успехом. Король созывает заседание высшего… гм… Совета.
– Никогда бы не подумал, что он сделает это, – сказал Лейн. – Вы что, прямо из дворца?
– Э… нет. Про заседание мне известно уже несколько дней, но я не мог передать тебе эту новость, потому что король отослал меня, представь себе, в Сорку по другому… гм… делу. Я вернулся сегодня утренним днем.
– На вашем месте я устроил бы себе там лишний выходной.
– Мне было не до отдыха, мой мальчик. – Гло покачал большой головой и помрачнел. – Я был с Тансфо – наблюдал за вскрытием трупа какого-то солдата – и теперь с готовностью признаю, что совершенно не переношу ничего такого.
– Прошу вас! Не надо подробностей, – прервал его Лейн, почувствовав легкую тошноту при упоминании о ножах, пронзающих мертвенно-бледную кожу и вторгающихся во внутренности. – Зачем король послал вас туда?
Гло постучал себя по груди.
– Все же я как-никак магистр. Мое слово еще имеет вес для короля. По-видимому, наши солдаты и летчики подвержены… гм… деморализации из-за слухов об опасности заражения птертозом.
– Заражения? В каком смысле?
– В прямом. Говорят, что несколько рядовых заразились птертозом, работая рядом с жертвами.
– Но это же чушь, – сказал Лейн, делая наконец глоток вина. – А что обнаружил Тансфо?
– Птертоз чистейшей воды. Никаких сомнений. Селезенка размером с футбольный мяч. Мы дали официальное заключение, что солдат наткнулся на шар глубокой ночью и вдохнул пыль, не зная этого, – или что он рассказывал… гм… неправду. Такое случается, как тебе известно. Некоторые люди ломаются. Они даже умудряются убедить самих себя, что все хорошо.
– Я их понимаю. – Лейн втянул голову в плечи, словно от холода. – Такое искушение, безусловно, имеет место. В конце концов, жить или умереть решают легчайшие дуновения воздуха.
– Ладно. Вернемся к нашим заботам. – Гло встал и начал ходить по комнате. – Предстоящее заседание очень важно для нас, мой мальчик. Это шанс для сословия ученых завоевать заслуженное уважение и восстановить былой статус. Так вот, я хочу, чтобы ты лично подготовил графики – большие, разноцветные и… гм… наглядные, – показывающие, сколько пикона и халвелла произведет, как ожидается, Колкоррон в течение следующих пятидесяти лет. Наверно, можно взять интервал в пять лет, но это я оставляю на твое усмотрение. Нужно также выявить, каким образом наши ресурсы искусственно посаженных бракк будут расти по мере того, как потребность в натуральных кристаллах будет уменьшаться, до тех пор пока мы…
– Погодите, магистр, – запротестовал Лейн, увидев, что пророческая риторика увлекает Гло далеко от реальности. – Не хочу выглядеть пессимистом, но ведь нет гарантии, что в ближайшее время мы произведем хоть какое-то количество пригодных для использования кристаллов. Наш лучший пикон на сегодня имеет чистоту всего лишь на одну треть. И халвелл немногим лучше.
Гло возбужденно рассмеялся.
– Это лишь оттого, что король нас недостаточно поддерживал. При соответствующих ресурсах мы быстро решим эту проблему. Я уверен! Слушай, король даже позволил мне отправить посыльных за Сисстом и Датхуном. Они представят отчеты о последних достижениях. Твердые факты – вот что произведет впечатление на короля. Практические данные. Заявляю тебе, мой мальчик, времена меняются. – Вдруг Гло побледнел. – Мне дурно. – Он грузно упал в кресло, так что закачалась декоративная керамика на ближайшей стенке.
Вместо того чтобы подойти и предложить помощь, Лейн непроизвольно попятился. Магистр выглядел так, будто его сейчас вырвет, и одна мысль о том, что он окажется рядом в этот момент, вызвала у Лейна отвращение. Хуже того, вены, бешено пульсирующие на висках Гло, казалось, вот-вот лопнут. А вдруг из них действительно брызнет красное? Лейн попытался представить, как он совладает с собой, если на него попадет хотя бы капля крови другого человека, и его желудок предупреждающе сжался.
– Вам чего-нибудь принести? – беспокойно спросил он. – Воды?
– Еще вина, – просипел Гло, поднимая бокал.
– Вы уверены?
– Не будь таким занудой, мой мальчик, – это лучшее тонизирующее средство на свете. Если бы ты чуть больше пил, у тебя, возможно, наросло бы побольше мяса на… гм… костях… в нужных местах. – Гло проследил, чтобы бокал наполнился до краев, и потихоньку стал приходить в себя. – Так о чем я говорил?
– Может быть, о близком возрождении цивилизации?
– Ты что, издеваешься?
– Простите, магистр, – сказал Лейн, – просто сохранение бракки всегда было моей страстью – это тема, из-за которой я часто становлюсь несносен.
– Я помню. – Гло оглядел комнату, отмечая те предметы из керамики и стекла, которые в любом другом доме были бы вырезаны из черного дерева. – Ты не думаешь, что ты… гм… немного перебарщиваешь?
– Мне так больше нравится. – Подняв левую руку, Лейн показал кольцо из бракки, которое носил на шестом пальце. – Я и кольцо-то ношу только потому, что это свадебный подарок Джесаллы.
– Ах да, Джесалла. – Гло обнажил торчащие в разные стороны зубы, изображая развратную улыбку. – В одну из ближайших ночей, клянусь, в твоей постели побывают гости.
– Моя постель – твоя постель, – с легким сердцем произнес Лейн. Он знал, что магистр никогда не пользовался правом вельможи брать любую женщину из той социальной группы, в которой является династическим главой. Эта старинная традиция Колкоррона еще соблюдалась в высших семействах, но если Гло время от времени отпускал шутки на эту тему, то просто чтобы подчеркнуть таким образом культурное превосходство ученого сословия, которое подобную практику давно оставило.
– Я помню о твоих крайних взглядах, – продолжал магистр, возвращаясь к первоначальной теме, – но не мог бы ты более лояльно отнестись к совещанию? Разве ты не рад ему?
– Да, рад. Это шаг в правильном направлении. Но мы опоздали. Бракка достигает зрелости и вступает в фазу опыления за пятьдесят—шестьдесят лет, и даже если бы мы уже умели выращивать чистые кристаллы, временной зазор все равно останется. А он пугающе велик.
– Тем больше причин планировать будущее, мой мальчик.
– Верно. Но чем план нужнее, тем меньше вероятность, что его примут.
– Это очень глубокая мысль, – сказал Гло. – А теперь скажи мне, что она… гм… означает.
– Еще лет пятьдесят назад Колкоррон, наверно, мог уравновесить производство и потребление, введя несколько элементарных предохранительных мер, но и тогда принцы ничего не желали слушать. В теперешней ситуации требуются действительно радикальные меры. Вы представляете себе, как отреагирует Леддравор на предложение прекратить производство вооружений на двадцать—тридцать лет?
– Лучше об этом и не думать, – согласился Гло. – Но ты не преувеличиваешь трудности?
– Посмотрите на графики. – Лейн подошел к шкафу с плоскими ящиками и, вынув большой лист, разложил его на столе так, чтобы видел Гло. Он объяснял цветные диаграммы, избегая, насколько возможно, трудной математики, анализировал, каким образом растущие потребности страны в энергетических кристаллах и в бракке связаны с возрастающей нехваткой и другими факторами – например, с транспортными задержками. Несколько раз во время этой речи ему приходило в голову, что здесь опять попадаются те самые общие задачи, о которых он размышлял накануне. Он с горечью осознал, что стоял на пороге нового направления в математике, но опять был побежден материальными и человеческими проблемами.
И одна из них, кстати, та, что магистр Гло, главный представитель ученых, утратил способность воспринимать сложные аргументы и вдобавок к этому пристрастился к ежедневным попойкам. Магистр энергично кивал и сосал свои зубы, стараясь изобразить заинтересованность, но мешки его век опускались все чаще.
– Это очень серьезно, магистр, – с особым жаром сказал Лейн, чтобы привлечь внимание Гло. – Хотели бы вы рассмотреть работы моего отдела о мерах, необходимых для выхода из кризиса?
– Стабильность, да, стабильность – вот главное. – Гло резко поднял голову и на секунду, казалось, совершенно растерялся; его бледно-голубые глаза уставились на Лейна, словно Гло видел его впервые. – На чем мы остановились?
Лейн уже просто испугался.
– Возможно, будет лучше, если я пришлю письменный реферат вам в Башню, где вы сможете просмотреть его на досуге. Когда состоится заседание Совета?
– Утром двухсотого. Да, определенно, король сказал, что двухсотого. А какой день сегодня?
– Один-девять-четыре.
– Да, времени маловато, – с грустью сказал Гло. – Я обещал королю, что внесу существенный… гм… вклад.
– Так и будет.
– Это не то, что я… – Гло поднялся, слегка покачиваясь и улыбнулся Лейну странной дрожащей улыбкой. – Ты это серьезно?
Лейн моргнул, не понимая, к чему, собственно, относится вопрос.
– Магистр?
– Насчет того, что я… парю выше… вижу дальше?
– Конечно, – ответил Лейн с досадой. – Искреннее не бывает.
– Это хорошо. Это значит, что…– Гло выпрямился и выпятил пухлую грудь, неожиданно обретая обычное благодушие. – Мы им покажем. Мы им всем покажем. – Он прошел к двери, но остановился, положив ладонь на фарфоровую ручку. – Пришли мне реферат как можно… гм… скорее. Да, кстати, я дал указание Сиссту привезти с собой твоего брата.
– Это очень любезно с вашей стороны, магистр, – произнес Лейн, хотя радость от предстоящей встречи с Толлером омрачалась мыслью о реакции Джесаллы на эту новость.
– А, пустяки. Мне кажется, мы слишком сурово с ним обошлись. Я хочу сказать, заслали на целый год в такую дыру, как Хаффангер, лишь за то, что он щелкнул по подбородку Онгмата.
– От этого щелчка его челюсть оказалась сломана в двух местах.
– Ну, это был такой сильный щелчок. – Гло издал хриплый смешок. – Кроме того, приятно, что Онгмат хоть на время замолчал. – Все еще хихикая, он вышел из кабинета, и некоторое время слышалось шарканье его сандалий по мозаичному полу коридора.
Лейн отнес почти нетронутый бокал на стол, сел и начал крутить его, любуясь игрой света в черном водоворотике. Похвалить грубость Толлера было вполне типично для Гло – таким способом он напоминал членам ученого сословия, что у магистра королевское происхождение и, следовательно, в жилах его течет кровь завоевателей. Раз он шутит – значит почувствовал себя лучше, восстановил самообладание, и все же Лейн серьезно беспокоился о телесном и умственном здравии старика.
Всего лишь за несколько последних лет Гло превратился в самодовольное, рассеянное и беспомощное существо. Большинство глав отделов терпели его некомпетентность, ценя дополнительную свободу, которую им это давало, но все без исключения ощущали деморализацию и потерю престижа ученого сословия. Стареющий король Прад пока еще сохранял всепрощающую любовь к Гло, и злые языки говорили: раз уж к науке относятся как к анекдоту, то вполне логично, что ее представляет придворный шут. Однако заседание высшего Совета – дело нешуточное, сказал себе Лейн. Человек, представляющий тех, кто рекомендует строгие меры по сохранению бракки, должен выступить красноречиво и убедительно, выстроить сложные доводы и подкрепить их неопровержимой статистикой. Позиция Лейна вызовет всеобщее неодобрение, а в особенности – амбициозного Чаккела и дикаря Леддравора.
Если Гло не возьмет себя в руки за то короткое время, что осталось до совещания, от его имени, несомненно, должен будет выступить заместитель – то есть он, Лейн. От перспективы бросить вызов, пусть даже словесный, Чаккелу и Леддравору Лейна сначала прошиб холодный пот, а потом покрыла испарина. Его мочевой пузырь начал подавать угрожающие сигналы. Вино в бокале отражало теперь рисунок из дрожащих концентрических кругов.
Отставив его, Лейн сделал глубокий и равномерный вдох, ожидая, пока перестанут дрожать руки.
Глава 4
Толлер Маракайн проснулся с приятным и одновременно тревожным ощущением, что он в постели не один.
Слева он чувствовал тепло женского тела, чья-то рука легла ему на живот, а нога – поперек бедер. Ощущения тем более приятные, что непривычные. Он лежал совершенно неподвижно, смотрел в потолок и пытался вспомнить, при каких обстоятельствах в его аскетических апартаментах в Квадратном Доме появилась гостья.
Свое возвращение в столицу Толлер отметил тем, что обошел все оживленные таверны в районе Самлю. Он начал заниматься этим накануне утром и планировал завершить свой обход до окончания малой ночи, однако под воздействием винных паров каждый встречный в конце концов стал казаться ему лучшим другом, поэтому Толлер продолжал пить весь вечерний день и значительную часть ночи. Празднуя свое освобождение от пиконовых чанов, он вскоре начал подмечать, что в людской толчее рядом с ним раз за разом оказывается одна и та же женщина – намного чаще, чем можно приписать случаю.
Она была высокая, с медовыми волосами, полной грудью и широкими плечами и бедрами – как раз такая, о какой Толлер мечтал во время ссылки в Хаффангере. Кроме того, она с независимым видом грызла веточку приворожника. Ее круглое, открытое и простое лицо с румяными от вина щечками украшала белозубая улыбка, которую чуть портил лишь крошечный треугольничек – на одном из передних резцов отломился кусочек; а когда Толлер обнаружил, что с ней приятно говорить и легко смеяться, то и самым естественным показалось провести ночь вместе.
Слева он чувствовал тепло женского тела, чья-то рука легла ему на живот, а нога – поперек бедер. Ощущения тем более приятные, что непривычные. Он лежал совершенно неподвижно, смотрел в потолок и пытался вспомнить, при каких обстоятельствах в его аскетических апартаментах в Квадратном Доме появилась гостья.
Свое возвращение в столицу Толлер отметил тем, что обошел все оживленные таверны в районе Самлю. Он начал заниматься этим накануне утром и планировал завершить свой обход до окончания малой ночи, однако под воздействием винных паров каждый встречный в конце концов стал казаться ему лучшим другом, поэтому Толлер продолжал пить весь вечерний день и значительную часть ночи. Празднуя свое освобождение от пиконовых чанов, он вскоре начал подмечать, что в людской толчее рядом с ним раз за разом оказывается одна и та же женщина – намного чаще, чем можно приписать случаю.
Она была высокая, с медовыми волосами, полной грудью и широкими плечами и бедрами – как раз такая, о какой Толлер мечтал во время ссылки в Хаффангере. Кроме того, она с независимым видом грызла веточку приворожника. Ее круглое, открытое и простое лицо с румяными от вина щечками украшала белозубая улыбка, которую чуть портил лишь крошечный треугольничек – на одном из передних резцов отломился кусочек; а когда Толлер обнаружил, что с ней приятно говорить и легко смеяться, то и самым естественным показалось провести ночь вместе.