Страница:
– Один корабль – нет, – ответил король. – Малый флот – нет. Но если мы говорим о… – Он вновь переключил внимание на Лейна. – Сколько кораблей назвал бы ты?
– Тысяча – хорошее круглое число, Ваше Величество.
– Тысяча!!! – Гло безуспешно попытался встать, рама заскрипела, и когда магистр наконец заговорил, в его голосе звучала обида. – Неужели один я останусь в неведении относительно предмета разговора?
Король умиротворяющим жестом опустил руку.
– Здесь нет никакого заговора, магистр Гло. Просто твой старший ученый, похоже, умеет читать мысли. Вот ведь любопытно – как он догадался, что у меня на уме?
Лейн уставился на свои руки и заговорил почти рассеянно, как будто размышлял вслух.
– Более двухсот дней я не могу получить никаких статистических данных по сельскохозяйственному производству и по заболеванию птертозом. Официально это объясняют тем, что администраторы слишком утомлены, чтобы готовить отчеты. Я пытался убедить себя, что это правда, но все признаки были налицо, Ваше Величество. Для меня даже в некотором роде облегчение узнать, что подтверждаются худшие опасения. Единственный путь борьбы с кризисом – посмотреть наконец правде в глаза.
– Я согласен с тобой, – произнес Прад, – но меня заботило предотвращение паники, отсюда и секретность. И я должен был знать наверняка.
– Наверняка? – Большая голова Гло поворачивалась туда-сюда. – Наверняка! Наверняка?
– Да, магистр Гло, – серьезно ответил король, – я должен был знать наверняка, что наша планета умирает.
От этого спокойного заявления Толлер внутренне содрогнулся. Но в то же мгновение весь страх исчез, сменившись любопытством и всепоглощающим эгоистичным и злорадным чувством, что теперь бывшее под запретом – разрешено. Самые радикальные повороты истории совершались лично для Толлера. Впервые в жизни он любил будущее…
– …как будто птерту вдохновляют события последних двух лет, она подобна воителю, который видит, что враг слабеет, – говорил король. – Ее численность растет, и кто поручится, что ее мерзкие выбросы не станут еще смертоноснее? То, что случилось однажды, может случиться снова. Нам в Ро-Атабри пока относительно везет, но по всей империи народ умирает от коварной формы птертоза, несмотря на неимоверные усилия защититься от шаров. И новорожденные, от которых зависит наше будущее, наиболее уязвимы. Нам пришлось бы признать перспективу медленного вырождения в жалкую горстку стерильных стариков и старух – если бы перед нами не маячил призрак голода. Сельскохозяйственные районы больше не способны производить продовольствие в объемах, необходимых для содержания городов, даже с учетом сильного сокращения городского населения.
Король остановился и печально улыбнулся слушателям.
– Кое-кто среди нас утверждает, будто есть еще место надежде и судьба еще может смилостивиться над нами. Но Колкоррон стал великим не потому, что пассивно доверялся случаю. Когда нас теснили в бою, мы отступали в безопасную цитадель и собирали силы и решимость вновь подняться и одолеть врага. И у нас еще есть последняя цитадель, которая поможет нам в этом смертном бою. Имя ей – Верхний Мир. Мой королевский вердикт таков: мы готовимся отступить на Верхний Мир не для того, чтобы бежать от врага, но чтобы вновь нарастить силы, выиграть время и изобрести средства навсегда уничтожить птерту и в конце концов вернуться на родную планету Мир славной и непобедимой армией, которая торжественно предъявит права на все, что принадлежит нам по природе и справедливости.
Королевское красноречие, усиленное официальностью высокого колкорронского стиля, увлекло Толлера, развернув перед его мысленным взором радужные перспективы, и он с некоторым недоумением увидел, что ни брат, ни Гло не проявляют никакого энтузиазма. Магистр сидел так неподвижно, что казался мертвым, а Лейн продолжал смотреть вниз, себе на руки, вертя кольцо из бракки на шестом пальце. Толлер решил, что брат думает о Джесалле и о ребенке, который родится в бурное время.
Прад прервал молчание и, удивив Толлера, обратился… опять к Лейну.
– Что же, спорщик, готов ли ты еще раз продемонстрировать нам чтение мыслей?
Лейн поднял голову и твердо встретил взгляд короля.
– Ваше Величество, даже во времена большего могущества нашей армии мы избегали войны с Хамтефом.
– Меня возмущает это несвоевременное замечание! – рявкнул принц Леддравор. – Я требую, чтобы…
– Леддравор, ты обещал! – Король в гневе повернулся к сыну. – Я напоминаю тебе, ты дал мне обещание. Потерпи! Твое время придет.
Подняв руки в знак покорности, Леддравор откинулся на спинку стула, и его задумчивый взгляд остановился на Лейне.
Тревога за брата утонула в приступе злобы, когда Толлер увидел реакцию Лейна на упоминание о Хамтефе. Как можно не понимать, что для строительства межпланетного переселенческого флота, если его вообще можно построить, потребуется такое количество кристаллов, какое можно добыть только из одного источника!
Если ошеломляющие планы короля включают поход против загадочных скрытных хамтефцев, тогда ближайшее будущее станет еще более бурным, чем Толлер себе представил.
Хамтеф – страна столь обширная, что расстояние до его границ одинаково, идти ли на восток, или на запад в Страну Долгих Дней; это то полушарие Мира, по которому не пробегает тень Верхнего Мира, где нет малой ночи, прерывающей бег солнца по небу. В далеком прошлом несколько честолюбивых правителей попытались захватить Хамтеф и потерпели столь сокрушительное поражение, что пришлось надолго забыть о новых завоевательных планах. Хамтеф существовал, но – как и Верхний Мир – его существование не имело отношения к обычным делам империи.
Отныне, думал Толлер, с напряжением пытаясь восстановить картину вселенной, отныне Хамтеф и Верхний Мир – звенья одной цепи… они взаимосвязаны… покорить один – значит покорить другой…
– Война с Хамтефом стала неизбежной, – сказал король. – Некоторые считают, что она была неизбежна всегда. Что скажешь, магистр Гло?
– Ваше Величество, я… – Магистр откашлялся и выпрямился на стуле. – Ваше Величество, я всегда считал себя творчески мыслящим человеком, но готов признать, что от величия ваших планов захватывает… гм… дух. Когда я первоначально предлагал полет на Верхний Мир, я имел в виду основать лишь небольшую колонию. Я не мечтал о переселении, про которое вы говорите, но могу вас заверить, что готов принять ответственность… Проектирование пригодного корабля и планирование всех необходимых… – Он остановился, увидев, что Прад качает головой.
– Мой дорогой магистр Гло, ты недостаточно здоров, – сказал король, – и я поступлю нечестно по отношению к тебе, если позволю тратить остатки твоих сил на решение подобной задачи.
– Но, Ваше Величество…
Лицо короля стало жестким.
– Не перебивай! Серьезность ситуации требует крайних мер. Все ресурсы Колкоррона необходимо реорганизовать и мобилизовать. Поэтому я распускаю все старые династические фамильные структуры. Вместо них с этого момента будет единственная пирамида власти. Ее исполнительной главой является мой сын принц Леддравор. Он контролирует все аспекты – военные и гражданские – наших национальных дел. Ему помогает принц Чаккел, который отвечает перед ним за строительство миграционного флота.
Король сделал паузу, а когда заговорил вновь, в его голосе не было ничего человеческого.
– Пусть все поймут, что власть принца Леддравора неограниченна и что препятствовать ему в любом отношении есть преступление, равносильное государственной измене.
Толлер прикрыл глаза. Он знал, что, когда откроет их, мир детства и юности отойдет в прошлое, а вместо него воцарится новый порядок, при котором его, Толлера, жизнь будет висеть на волоске.
Глава 8
Глава 9
– Тысяча – хорошее круглое число, Ваше Величество.
– Тысяча!!! – Гло безуспешно попытался встать, рама заскрипела, и когда магистр наконец заговорил, в его голосе звучала обида. – Неужели один я останусь в неведении относительно предмета разговора?
Король умиротворяющим жестом опустил руку.
– Здесь нет никакого заговора, магистр Гло. Просто твой старший ученый, похоже, умеет читать мысли. Вот ведь любопытно – как он догадался, что у меня на уме?
Лейн уставился на свои руки и заговорил почти рассеянно, как будто размышлял вслух.
– Более двухсот дней я не могу получить никаких статистических данных по сельскохозяйственному производству и по заболеванию птертозом. Официально это объясняют тем, что администраторы слишком утомлены, чтобы готовить отчеты. Я пытался убедить себя, что это правда, но все признаки были налицо, Ваше Величество. Для меня даже в некотором роде облегчение узнать, что подтверждаются худшие опасения. Единственный путь борьбы с кризисом – посмотреть наконец правде в глаза.
– Я согласен с тобой, – произнес Прад, – но меня заботило предотвращение паники, отсюда и секретность. И я должен был знать наверняка.
– Наверняка? – Большая голова Гло поворачивалась туда-сюда. – Наверняка! Наверняка?
– Да, магистр Гло, – серьезно ответил король, – я должен был знать наверняка, что наша планета умирает.
От этого спокойного заявления Толлер внутренне содрогнулся. Но в то же мгновение весь страх исчез, сменившись любопытством и всепоглощающим эгоистичным и злорадным чувством, что теперь бывшее под запретом – разрешено. Самые радикальные повороты истории совершались лично для Толлера. Впервые в жизни он любил будущее…
– …как будто птерту вдохновляют события последних двух лет, она подобна воителю, который видит, что враг слабеет, – говорил король. – Ее численность растет, и кто поручится, что ее мерзкие выбросы не станут еще смертоноснее? То, что случилось однажды, может случиться снова. Нам в Ро-Атабри пока относительно везет, но по всей империи народ умирает от коварной формы птертоза, несмотря на неимоверные усилия защититься от шаров. И новорожденные, от которых зависит наше будущее, наиболее уязвимы. Нам пришлось бы признать перспективу медленного вырождения в жалкую горстку стерильных стариков и старух – если бы перед нами не маячил призрак голода. Сельскохозяйственные районы больше не способны производить продовольствие в объемах, необходимых для содержания городов, даже с учетом сильного сокращения городского населения.
Король остановился и печально улыбнулся слушателям.
– Кое-кто среди нас утверждает, будто есть еще место надежде и судьба еще может смилостивиться над нами. Но Колкоррон стал великим не потому, что пассивно доверялся случаю. Когда нас теснили в бою, мы отступали в безопасную цитадель и собирали силы и решимость вновь подняться и одолеть врага. И у нас еще есть последняя цитадель, которая поможет нам в этом смертном бою. Имя ей – Верхний Мир. Мой королевский вердикт таков: мы готовимся отступить на Верхний Мир не для того, чтобы бежать от врага, но чтобы вновь нарастить силы, выиграть время и изобрести средства навсегда уничтожить птерту и в конце концов вернуться на родную планету Мир славной и непобедимой армией, которая торжественно предъявит права на все, что принадлежит нам по природе и справедливости.
Королевское красноречие, усиленное официальностью высокого колкорронского стиля, увлекло Толлера, развернув перед его мысленным взором радужные перспективы, и он с некоторым недоумением увидел, что ни брат, ни Гло не проявляют никакого энтузиазма. Магистр сидел так неподвижно, что казался мертвым, а Лейн продолжал смотреть вниз, себе на руки, вертя кольцо из бракки на шестом пальце. Толлер решил, что брат думает о Джесалле и о ребенке, который родится в бурное время.
Прад прервал молчание и, удивив Толлера, обратился… опять к Лейну.
– Что же, спорщик, готов ли ты еще раз продемонстрировать нам чтение мыслей?
Лейн поднял голову и твердо встретил взгляд короля.
– Ваше Величество, даже во времена большего могущества нашей армии мы избегали войны с Хамтефом.
– Меня возмущает это несвоевременное замечание! – рявкнул принц Леддравор. – Я требую, чтобы…
– Леддравор, ты обещал! – Король в гневе повернулся к сыну. – Я напоминаю тебе, ты дал мне обещание. Потерпи! Твое время придет.
Подняв руки в знак покорности, Леддравор откинулся на спинку стула, и его задумчивый взгляд остановился на Лейне.
Тревога за брата утонула в приступе злобы, когда Толлер увидел реакцию Лейна на упоминание о Хамтефе. Как можно не понимать, что для строительства межпланетного переселенческого флота, если его вообще можно построить, потребуется такое количество кристаллов, какое можно добыть только из одного источника!
Если ошеломляющие планы короля включают поход против загадочных скрытных хамтефцев, тогда ближайшее будущее станет еще более бурным, чем Толлер себе представил.
Хамтеф – страна столь обширная, что расстояние до его границ одинаково, идти ли на восток, или на запад в Страну Долгих Дней; это то полушарие Мира, по которому не пробегает тень Верхнего Мира, где нет малой ночи, прерывающей бег солнца по небу. В далеком прошлом несколько честолюбивых правителей попытались захватить Хамтеф и потерпели столь сокрушительное поражение, что пришлось надолго забыть о новых завоевательных планах. Хамтеф существовал, но – как и Верхний Мир – его существование не имело отношения к обычным делам империи.
Отныне, думал Толлер, с напряжением пытаясь восстановить картину вселенной, отныне Хамтеф и Верхний Мир – звенья одной цепи… они взаимосвязаны… покорить один – значит покорить другой…
– Война с Хамтефом стала неизбежной, – сказал король. – Некоторые считают, что она была неизбежна всегда. Что скажешь, магистр Гло?
– Ваше Величество, я… – Магистр откашлялся и выпрямился на стуле. – Ваше Величество, я всегда считал себя творчески мыслящим человеком, но готов признать, что от величия ваших планов захватывает… гм… дух. Когда я первоначально предлагал полет на Верхний Мир, я имел в виду основать лишь небольшую колонию. Я не мечтал о переселении, про которое вы говорите, но могу вас заверить, что готов принять ответственность… Проектирование пригодного корабля и планирование всех необходимых… – Он остановился, увидев, что Прад качает головой.
– Мой дорогой магистр Гло, ты недостаточно здоров, – сказал король, – и я поступлю нечестно по отношению к тебе, если позволю тратить остатки твоих сил на решение подобной задачи.
– Но, Ваше Величество…
Лицо короля стало жестким.
– Не перебивай! Серьезность ситуации требует крайних мер. Все ресурсы Колкоррона необходимо реорганизовать и мобилизовать. Поэтому я распускаю все старые династические фамильные структуры. Вместо них с этого момента будет единственная пирамида власти. Ее исполнительной главой является мой сын принц Леддравор. Он контролирует все аспекты – военные и гражданские – наших национальных дел. Ему помогает принц Чаккел, который отвечает перед ним за строительство миграционного флота.
Король сделал паузу, а когда заговорил вновь, в его голосе не было ничего человеческого.
– Пусть все поймут, что власть принца Леддравора неограниченна и что препятствовать ему в любом отношении есть преступление, равносильное государственной измене.
Толлер прикрыл глаза. Он знал, что, когда откроет их, мир детства и юности отойдет в прошлое, а вместо него воцарится новый порядок, при котором его, Толлера, жизнь будет висеть на волоске.
Глава 8
Заседание утомило Леддравора, и он надеялся расслабиться за обедом, но отец, взбудораженный, как это бывает у стариков, говорил без умолку. Он начинал рассуждать о военной стратегии, потом перескакивал на схемы рационирования, затем принимался за технические подробности межпланетного полета, демонстрировал любовь к детям и пытался совместить взаимоисключающие возможности.
Леддравор, вовсе не склонный к абстрактным концепциям, вздохнул с облегчением, когда трапеза закончилась и отец перед возвращением в личные апартаменты вышел на балкон выпить последнюю чашу вина.
– Проклятое стекло, – проворчал Прад и постучал по прозрачному куполу, накрывавшему балкон. – Я всегда по ночам наслаждался свежим воздухом, а теперь здесь нечем дышать.
– А без стекла ты уже вообще бы не дышал. – Леддравор поднял большой палец и показал на группу из трех птерт, что проплывали вверху на фоне светящегося лика Верхнего Мира.
Солнце опустилось, и планета-сестра во второй четверти заливала мягким светом южные окраины города, бухту Арл и темно-синие просторы залива Троном. При таком свете можно было читать, и по мере того как Верхний Мир, вращаясь вместе с Миром, перемещался к точке своего противостояния солнцу, становилось еще светлее.
Небо не то чтобы почернело, но сделалось темно-синим, и звезды, из которых днем горели только самые яркие, теперь покрыли его плотным узором от края Верхнего Мира до горизонта.
– Проклятая птерта, – заговорил Прад. – Знаешь, сынок, одна из величайших трагедий истории – что мы так и не узнали, откуда берутся эти шары. Но где бы они ни гнездились, когда-нибудь люди накроют их и уничтожат в зародыше.
– А как же твое триумфальное возвращение с Верхнего Мира? Разве мы не нападем на птерту сверху?
– Я просто хотел сказать, что для меня уже поздно. Я войду в историю лишь благодаря экспедиции в одном направлении.
– Ах да, история, – протянул Леддравор, в который раз удивляясь пристрастию отца к этим бледным подделкам бессмертия – книгам и монументам. Жизнь коротка, ее невозможно продлить за естественные пределы; а тратя время на болтовню о бессмертии, теряешь драгоценные мгновения настоящей жизни.
Для Леддравора единственный способ обмануть смерть или по крайней мере примириться с ней заключался в том, чтобы достичь поставленных целей, утолить все желания – и когда придет время расставаться с жизнью, это будет все равно что отбросить пустую бутыль. А главным желанием Леддравора было расширить свое будущее королевство, охватив все уголки Мира, включая Хамтеф.
Но теперь судьба-обманщица лишала его этого. Взамен впереди возникла перспектива опасного и, главное, противоестественного полета в небо, а потом – жизнь на неизвестной планете в диких условиях. Леддравора сжигала ярость, и кому-то придется заплатить за это!
Прад меланхолично отхлебнул вина.
– Ты подготовил все депеши?
– Да. Посыльные отправятся с рассветом. – После совещания Леддравор потратил уйму времени на то, чтобы собственноручно написать приказы пяти генералам, которые понадобятся ему для ведения боевых действий. – Я дал указание идти на постоянной тяге, так что очень скоро у нас соберется славная компания.
– Полагаю, ты выбрал Далакотта.
– Он по-прежнему наш лучший тактик.
– Не боишься, что его меч затупился? – спросил Прад. – Ему, должно быть, уже семьдесят. И когда он был в Кейле, там как раз началась птертовая чума. Это вряд ли пошло ему на пользу. Он, кажется, в первый же день потерял невестку и внука?
– Ерунда, – ответил Леддравор. – Главное, сам он здоров. Пригодится.
– У него, наверно, иммунитет. – Прад оживился и перешел к еще одному пункту разговора. – Знаешь, в начале года Гло прислал мне кое-какую интересную статистику. Ее собрал Маракайн. Получается, что смертность от чумы среди военного персонала, которая должна быть высокой из-за их пребывания на местности, фактически несколько ниже, чем среди гражданских. И заметь, старослужащие и летчики имеют больше шансов выжить. Маракайн предполагает, что годы, проведенные рядом с жертвами птертоза, и поглощение остаточной пыли, возможно, закаляет тело и повышает сопротивление птертозу. Это интересная мысль.
– Отец, это абсолютно бесполезная мысль.
– Я бы так не сказал. Если потомство иммунных мужчин и женщин окажется тоже иммунным от рождения, можно создать новую расу, для которой шары не страшны.
– И что в этом хорошего для нас с тобой? – спросил Леддравор, завершая спор к собственному удовольствию. – Ничего. Если хочешь знать мое мнение, то и Гло, и Маракайн, и все людишки такого сорта – украшение, без которого мы можем обойтись. Я жду не дождусь, когда…
– Довольно! – Отец внезапно превратился в короля Прада Нелдивера, правителя империи Колкоррон, высокого, с неподвижным страшным слепым глазом и с не менее страшным всевидящим оком, знающим все, что Леддравор желал скрыть. – Наша династия не отвернется от науки! Ты дашь мне слово, что не причинишь зла Гло и Маракайну.
Леддравор пожал плечами.
– Даю слово.
– Слишком легко ты его дал. – Отец недовольно оглядел Леддравора и добавил: – А также не тронешь брата Маракайна, того, который теперь помогает Гло.
– Этого болвана! У меня есть дела поважнее.
– Знаю. Я наделил тебя безграничной властью, поскольку ты обладаешь качествами, необходимыми для успешного завершения великого дела, и этой властью нельзя злоупотреблять.
– Избавь меня от нравоучений, отец, – запротестовал Леддравор, посмеиваясь, чтобы скрыть, как он уязвлен, что его отчитывают, точно маленького. – Я буду обращаться к ученым со всем почтением, какого они заслуживают. Завтра я на два-три дня отправляюсь на Зеленую Гору, чтобы узнать все необходимое об их небесных кораблях. И если ты захочешь провести расследование, то узнаешь, что я был сама любезность.
– Не перегни палку. – Прад осушил чашу, решительно, как бы ставя точку, опустил ее на широкие каменные перила и собрался уходить. – Доброй ночи, сын. И помни – ты в ответе перед будущим!
Едва король удалился, Леддравор налил себе стакан огненной падалской водки и вернулся на балкон. Он сел на кожаную кушетку и угрюмо уставился в звездное южное небо, которое украшали своими султанами три большие кометы.
Будущее! Отец все еще надеется войти в историю вторым Битраном и не желает видеть, что скоро вообще не останется никаких историков и некому будет записать его победы. История Колкоррона свернула к нелепому и жалкому концу как раз в тот момент, когда должна была вступить в свою самую славную эру.
«И я-то как раз теряю больше всех, – думал Леддравор, – я так и не стану королем».
Он все пил и пил, ночь становилась все светлее, и принц все яснее осознавал, что не разделяет позиции отца. Оптимизм – прерогатива молодости, и все же король смотрит в будущее с уверенностью. Пессимизм – характерная черта старости, но именно Леддравора одолевают мрачные предчувствия. В чем же дело?
Может быть, отца настолько захватил энтузиазм высокоученых фокусников, что он даже в мыслях не может допустить провала?
Леддравор прислушался к себе и отверг эту теорию. Совещание продолжалось весь день, и в какую-то минуту он и сам поверил цепочкам чисел, графикам и чертежам и теперь уже не считал, что небесный корабль не способен долететь до планеты-сестры. Тогда почему у него так гнусно на душе? В конце концов, будущее не беспросветно – можно хотя бы выиграть последнюю войну, войну с Хамтефом.
Он запрокинул голову, допивая остатки водки, скользнул взглядом к зениту и… внезапно понял.
Большой диск Верхнего Мира осветился почти полностью, и по его лику как раз начала свой бег радужная полоса, за которой следовала тень Мира. Приближалась глубокая ночь, во время которой планета погрузится в полную темноту, и в мозгу Леддравора происходило нечто подобное.
Леддравор был солдат – человек с иммунитетом против страха, выработанным годами профессиональной деятельности. Вот почему он так долго не признавался себе и даже не догадывался, что за чувство почти весь день владело его подсознанием.
Он боялся лететь на Верхний Мир!
Он не просто опасался неоспоримого неизбежного риска, нет, это был первобытный, недостойный мужчины ужас от одной только мысли, что придется подняться на тысячи миль в безжалостную синеву неба. Он трусил так сильно, что в момент отлета мог потерять над собой контроль. Леддравор живо представил себе, как его, съежившегося, словно перепуганный ребенок, на виду у тысяч людей втаскивают в небесный корабль…
Принц вскочил и со всей силы швырнул стакан, разбив его о стеклянный купол.
Впервые в жизни узнать, что такое страх, – и не на поле брани, а в тиши маленькой комнатки, испугавшись планов слабогрудых заик, начертанных куриными каракулями! Что за отвратительная ирония судьбы!
Дыша ровно и глубоко, чтобы успокоиться, Леддравор смотрел в черноту объявшей планету глубокой ночи, и когда наконец он удалился в спальню, лицо его было бесстрастным, как обычно.
Леддравор, вовсе не склонный к абстрактным концепциям, вздохнул с облегчением, когда трапеза закончилась и отец перед возвращением в личные апартаменты вышел на балкон выпить последнюю чашу вина.
– Проклятое стекло, – проворчал Прад и постучал по прозрачному куполу, накрывавшему балкон. – Я всегда по ночам наслаждался свежим воздухом, а теперь здесь нечем дышать.
– А без стекла ты уже вообще бы не дышал. – Леддравор поднял большой палец и показал на группу из трех птерт, что проплывали вверху на фоне светящегося лика Верхнего Мира.
Солнце опустилось, и планета-сестра во второй четверти заливала мягким светом южные окраины города, бухту Арл и темно-синие просторы залива Троном. При таком свете можно было читать, и по мере того как Верхний Мир, вращаясь вместе с Миром, перемещался к точке своего противостояния солнцу, становилось еще светлее.
Небо не то чтобы почернело, но сделалось темно-синим, и звезды, из которых днем горели только самые яркие, теперь покрыли его плотным узором от края Верхнего Мира до горизонта.
– Проклятая птерта, – заговорил Прад. – Знаешь, сынок, одна из величайших трагедий истории – что мы так и не узнали, откуда берутся эти шары. Но где бы они ни гнездились, когда-нибудь люди накроют их и уничтожат в зародыше.
– А как же твое триумфальное возвращение с Верхнего Мира? Разве мы не нападем на птерту сверху?
– Я просто хотел сказать, что для меня уже поздно. Я войду в историю лишь благодаря экспедиции в одном направлении.
– Ах да, история, – протянул Леддравор, в который раз удивляясь пристрастию отца к этим бледным подделкам бессмертия – книгам и монументам. Жизнь коротка, ее невозможно продлить за естественные пределы; а тратя время на болтовню о бессмертии, теряешь драгоценные мгновения настоящей жизни.
Для Леддравора единственный способ обмануть смерть или по крайней мере примириться с ней заключался в том, чтобы достичь поставленных целей, утолить все желания – и когда придет время расставаться с жизнью, это будет все равно что отбросить пустую бутыль. А главным желанием Леддравора было расширить свое будущее королевство, охватив все уголки Мира, включая Хамтеф.
Но теперь судьба-обманщица лишала его этого. Взамен впереди возникла перспектива опасного и, главное, противоестественного полета в небо, а потом – жизнь на неизвестной планете в диких условиях. Леддравора сжигала ярость, и кому-то придется заплатить за это!
Прад меланхолично отхлебнул вина.
– Ты подготовил все депеши?
– Да. Посыльные отправятся с рассветом. – После совещания Леддравор потратил уйму времени на то, чтобы собственноручно написать приказы пяти генералам, которые понадобятся ему для ведения боевых действий. – Я дал указание идти на постоянной тяге, так что очень скоро у нас соберется славная компания.
– Полагаю, ты выбрал Далакотта.
– Он по-прежнему наш лучший тактик.
– Не боишься, что его меч затупился? – спросил Прад. – Ему, должно быть, уже семьдесят. И когда он был в Кейле, там как раз началась птертовая чума. Это вряд ли пошло ему на пользу. Он, кажется, в первый же день потерял невестку и внука?
– Ерунда, – ответил Леддравор. – Главное, сам он здоров. Пригодится.
– У него, наверно, иммунитет. – Прад оживился и перешел к еще одному пункту разговора. – Знаешь, в начале года Гло прислал мне кое-какую интересную статистику. Ее собрал Маракайн. Получается, что смертность от чумы среди военного персонала, которая должна быть высокой из-за их пребывания на местности, фактически несколько ниже, чем среди гражданских. И заметь, старослужащие и летчики имеют больше шансов выжить. Маракайн предполагает, что годы, проведенные рядом с жертвами птертоза, и поглощение остаточной пыли, возможно, закаляет тело и повышает сопротивление птертозу. Это интересная мысль.
– Отец, это абсолютно бесполезная мысль.
– Я бы так не сказал. Если потомство иммунных мужчин и женщин окажется тоже иммунным от рождения, можно создать новую расу, для которой шары не страшны.
– И что в этом хорошего для нас с тобой? – спросил Леддравор, завершая спор к собственному удовольствию. – Ничего. Если хочешь знать мое мнение, то и Гло, и Маракайн, и все людишки такого сорта – украшение, без которого мы можем обойтись. Я жду не дождусь, когда…
– Довольно! – Отец внезапно превратился в короля Прада Нелдивера, правителя империи Колкоррон, высокого, с неподвижным страшным слепым глазом и с не менее страшным всевидящим оком, знающим все, что Леддравор желал скрыть. – Наша династия не отвернется от науки! Ты дашь мне слово, что не причинишь зла Гло и Маракайну.
Леддравор пожал плечами.
– Даю слово.
– Слишком легко ты его дал. – Отец недовольно оглядел Леддравора и добавил: – А также не тронешь брата Маракайна, того, который теперь помогает Гло.
– Этого болвана! У меня есть дела поважнее.
– Знаю. Я наделил тебя безграничной властью, поскольку ты обладаешь качествами, необходимыми для успешного завершения великого дела, и этой властью нельзя злоупотреблять.
– Избавь меня от нравоучений, отец, – запротестовал Леддравор, посмеиваясь, чтобы скрыть, как он уязвлен, что его отчитывают, точно маленького. – Я буду обращаться к ученым со всем почтением, какого они заслуживают. Завтра я на два-три дня отправляюсь на Зеленую Гору, чтобы узнать все необходимое об их небесных кораблях. И если ты захочешь провести расследование, то узнаешь, что я был сама любезность.
– Не перегни палку. – Прад осушил чашу, решительно, как бы ставя точку, опустил ее на широкие каменные перила и собрался уходить. – Доброй ночи, сын. И помни – ты в ответе перед будущим!
Едва король удалился, Леддравор налил себе стакан огненной падалской водки и вернулся на балкон. Он сел на кожаную кушетку и угрюмо уставился в звездное южное небо, которое украшали своими султанами три большие кометы.
Будущее! Отец все еще надеется войти в историю вторым Битраном и не желает видеть, что скоро вообще не останется никаких историков и некому будет записать его победы. История Колкоррона свернула к нелепому и жалкому концу как раз в тот момент, когда должна была вступить в свою самую славную эру.
«И я-то как раз теряю больше всех, – думал Леддравор, – я так и не стану королем».
Он все пил и пил, ночь становилась все светлее, и принц все яснее осознавал, что не разделяет позиции отца. Оптимизм – прерогатива молодости, и все же король смотрит в будущее с уверенностью. Пессимизм – характерная черта старости, но именно Леддравора одолевают мрачные предчувствия. В чем же дело?
Может быть, отца настолько захватил энтузиазм высокоученых фокусников, что он даже в мыслях не может допустить провала?
Леддравор прислушался к себе и отверг эту теорию. Совещание продолжалось весь день, и в какую-то минуту он и сам поверил цепочкам чисел, графикам и чертежам и теперь уже не считал, что небесный корабль не способен долететь до планеты-сестры. Тогда почему у него так гнусно на душе? В конце концов, будущее не беспросветно – можно хотя бы выиграть последнюю войну, войну с Хамтефом.
Он запрокинул голову, допивая остатки водки, скользнул взглядом к зениту и… внезапно понял.
Большой диск Верхнего Мира осветился почти полностью, и по его лику как раз начала свой бег радужная полоса, за которой следовала тень Мира. Приближалась глубокая ночь, во время которой планета погрузится в полную темноту, и в мозгу Леддравора происходило нечто подобное.
Леддравор был солдат – человек с иммунитетом против страха, выработанным годами профессиональной деятельности. Вот почему он так долго не признавался себе и даже не догадывался, что за чувство почти весь день владело его подсознанием.
Он боялся лететь на Верхний Мир!
Он не просто опасался неоспоримого неизбежного риска, нет, это был первобытный, недостойный мужчины ужас от одной только мысли, что придется подняться на тысячи миль в безжалостную синеву неба. Он трусил так сильно, что в момент отлета мог потерять над собой контроль. Леддравор живо представил себе, как его, съежившегося, словно перепуганный ребенок, на виду у тысяч людей втаскивают в небесный корабль…
Принц вскочил и со всей силы швырнул стакан, разбив его о стеклянный купол.
Впервые в жизни узнать, что такое страх, – и не на поле брани, а в тиши маленькой комнатки, испугавшись планов слабогрудых заик, начертанных куриными каракулями! Что за отвратительная ирония судьбы!
Дыша ровно и глубоко, чтобы успокоиться, Леддравор смотрел в черноту объявшей планету глубокой ночи, и когда наконец он удалился в спальню, лицо его было бесстрастным, как обычно.
Глава 9
– Уже поздно, – сказал Толлер. – Леддравор, наверно, не приедет.
– Поживем – увидим. – Лейн улыбнулся брату и снова занялся своими бумагами и стоявшими на столе математическими приборами.
– Да. – Толлер поднял глаза к потолку. – Не ахти какой разговор у нас получается.
– А разве мы разговариваем? – удивился Лейн. – Что касается меня, то я пытаюсь работать, а ты мне все время мешаешь.
– Извини. – Толлер понимал, что надо уйти, но ему не хотелось. Он давно не заглядывал в родной дом, а ведь самые яркие детские воспоминания его были о том, как он входит в эту комнату, обшитую деревянными панелями, украшенную сияющей керамикой, и видит Лейна, который сидит за этим самым столом и занимается своей непостижимой математикой.
Толлер чувствовал, что скоро их жизнь круто изменится, и ему очень хотелось, чтобы они хоть часок, пока еще возможно, побыли вместе. Это неясное желание его смущало, он не мог выразить его словами, а Лейн раздражался, недоумевая, чего ради Толлер не уходит.
Толлер решил молчать. Он подошел к одному из стеллажей, где лежали старинные рукописи из архивов Зеленой Горы, вытащил фолиант в кожаном переплете и взглянул на название. Как всегда, слова показались ему цепочками букв; смысл их ускользал. Тогда он применил способ, который для него изобрел Лейн: закрыл название ладонью и стал медленно сдвигать руку вправо, чтобы буквы открывались одна за другой. На этот раз печатные закорючки прочитались:
Надеясь произвести впечатление на Лейна, Толлер наугад открыл книгу и начал читать. Из-за незнакомого написания некоторых слов и старинных грамматических конструкций текст казался несколько невнятным, но он упорно читал, водя рукой по абзацам. К его разочарованию, там писали больше о политике, чем о полетах. Ему уже начало надоедать это занятие, когда на глаза попалось упоминание о птерте: «…И далеко по левую руку от нас поднимались розовые шары птерты».
Толлер нахмурился и несколько раз провел пальцем по прилагательному.
– Лейн, тут сказано, что птерты розовые. Лейн не поднял глаз.
– Ты, наверно, неправильно прочел, там должно быть «пурпурные».
– Нет, написано – розовые.
– В субъективных описаниях допустимы вольности. И потом, за такое долгое время мог измениться смысл слов.
– Да, но…– Толлер почувствовал разочарование. – Значит, ты не считаешь, что раньше птерта была дру…
– Толлер! – Лейн отбросил ручку. – Не подумай, что я тебе не рад, но скажи, почему ты обосновался в моем кабинете?
– Мы совсем не разговариваем, – смущенно сказал Толлер.
– Вот как? О чем же ты хочешь поговорить?
– Все равно о чем. Может быть, осталось мало… времени. – Толлера осенило. – Ты мог бы рассказать мне о своей работе.
– Толку от этого не будет, ты не поймешь.
– Но все-таки мы бы поговорили. – Толлер встал и положил фолиант на место. Он уже шел к двери, когда Лейн заговорил.
– Прости меня, Толлер, ты совершенно прав. – Он виновато улыбнулся. – Понимаешь, я начал эти исследования больше года назад и хочу закончить их до того, как меня отвлекут другие дела. Но, возможно, это не так уж и важно.
– Наверно, важно, раз ты все время с этим возишься. Я не буду тебе мешать.
– Подожди, не уходи, – быстро сказал Лейн. – Хочешь увидеть одно удивительное явление? Вот, следи! – Он взял маленький деревянный диск, положил его плашмя на лист бумаги и обвел чернилами. Потом сдвинул диск и обвел его так, что новая окружность касалась первой; затем повторил эту процедуру еще раз. В итоге получился ряд из трех соприкасающихся окружностей. Опустив на дальние края ряда по пальцу, он сказал:
– Здесь ровно три диаметра, так?
– Да, – с беспокойством сказал Толлер, не зная, все ли он понял.
– Теперь переходим к удивительному. – Лейн пометил обод диска чернильной черточкой и поставил его на стол вертикально, тщательно совместив черточку с краем чертежа. Бросив взгляд на Толлера, он убедился, что тот внимательно следит за ним, и медленно покатил диск через нарисованные окружности. Черточка на ободе поднялась по плавной кривой и опустилась на дальний край чертежа.
– Демонстрация окончена, – объявил Лейн. – Это часть того, о чем я пишу.
Толлер недоуменно моргнул.
– О том, что окружность колеса равна трем диаметрам?
– О том, что она в точности равна трем диаметрам. Это весьма грубый опыт, но если мы измерим с большей тщательностью, отношение все равно окажется равно трем. Разве этот удивительный факт не поражает тебя?
– С какой стати? – все более недоумевая, сказал Толлер. – Если уж оно так – значит так.
– Да, но почему оно равно точно трем? Из-за этого, а еще из-за того, что у нас двенадцать пальцев, целые области вычислений делаются до смешного простыми. Это какой-то подарок природы!
– Но… ведь так было всегда. Разве может быть иначе?
– Теперь ты приближаешься к теме моего исследования. А что, если существует некое другое… место… где это отношение равно трем с четвертью или, допустим, всего двум с половиной? Собственно, оно может выражаться и вообще иррациональным числом, от которого у математиков разболелись бы головы.
– Некое другое место, – повторил Толлер. – Ты имеешь в виду другую планету? Вроде Дальнего Мира?
– Нет. – Лейн взглянул на Толлера прямо и вместе с тем загадочно. – Я имею в виду иную вселенную, в которой физические законы и постоянные величины отличаются от известных нам.
Толлер вперился взглядом в брата, пытаясь преодолеть выросший между ними барьер.
– Это все очень интересно, – ответил он. – Понятно, почему исследование занимает у тебя так много времени.
Лейн громко рассмеялся и, выйдя из-за стола, обнял Толлера.
– Я люблю тебя, братишка.
– И я тебя люблю.
– Хорошо. Слушай, я хочу, чтобы, когда приедет Леддравор, ты помнил следующее. Я убежденный пацифист, Толлер, и я старательно избегаю насилия. То, что я не могу тягаться с Леддравором, не имеет значения. Я вел бы себя точно так же, если бы поменялся с ним статусом и физической силой. Леддравор и ему подобные – люди прошлого, а мы представляем будущее. Поэтому обещай, что не станешь вмешиваться, как бы Леддравор ни оскорблял меня, и позволишь мне самому вести свои дела.
– Я стал другим человеком, – сказал Толлер, отступив на шаг. – И потом, Леддравор может оказаться в хорошем настроении.
– Дай мне слово, Толлер.
– Даю. И в моих интересах не ссориться с принцем. Я хочу стать пилотом небесного корабля. – Толлер сам был шокирован своими словами. – Лейн, почему мы так спокойно это принимаем? Нам только что сказали, что Миру конец… и что некоторым из нас предстоит лететь на другую планету… а мы занимаемся обычными делами, как будто так и надо. Чепуха какая-то.
– Это более естественная реакция, чем ты себе представляешь. И потом, миграция – пока всего лишь вероятность, она может и не состояться.
– Зато война с Хамтефом состоится.
– За это отвечает король, – неожиданно резко возразил Лейн. – Ко мне это не относится. А теперь я вернусь к работе.
– А я пойду посмотрю, как там мой хозяин.
Толлер шел по коридору к центральной лестнице и думал, почему Леддравор решил приехать в Квадратный Дом, а не к Гло, в гораздо более удобную Зеленогорскую Башню. В переданном из дворца по солнечному телеграфу послании сообщалось лишь, что принцы Леддравор и Чаккел прибудут в дом до малой ночи для предварительного технического совещания. Немощный Гло получил указание также приехать на встречу с ними. Вечерний день близился к середине; вероятно, Гло уже начал уставать, причем попытки скрыть свою немощность еще больше подрывали его силы.
Толлер спустился в холл и свернул в гостиную; он оставил там магистра под присмотром Феры. Фера и Гло отлично ладили друг с другом, и – как подозревал Толлер – не вопреки, а благодаря низкому происхождению и неотесанности его женушки. С помощью таких фокусов Гло любил продемонстрировать окружающим, что его не следует считать заурядным затворником-ученым.
– Поживем – увидим. – Лейн улыбнулся брату и снова занялся своими бумагами и стоявшими на столе математическими приборами.
– Да. – Толлер поднял глаза к потолку. – Не ахти какой разговор у нас получается.
– А разве мы разговариваем? – удивился Лейн. – Что касается меня, то я пытаюсь работать, а ты мне все время мешаешь.
– Извини. – Толлер понимал, что надо уйти, но ему не хотелось. Он давно не заглядывал в родной дом, а ведь самые яркие детские воспоминания его были о том, как он входит в эту комнату, обшитую деревянными панелями, украшенную сияющей керамикой, и видит Лейна, который сидит за этим самым столом и занимается своей непостижимой математикой.
Толлер чувствовал, что скоро их жизнь круто изменится, и ему очень хотелось, чтобы они хоть часок, пока еще возможно, побыли вместе. Это неясное желание его смущало, он не мог выразить его словами, а Лейн раздражался, недоумевая, чего ради Толлер не уходит.
Толлер решил молчать. Он подошел к одному из стеллажей, где лежали старинные рукописи из архивов Зеленой Горы, вытащил фолиант в кожаном переплете и взглянул на название. Как всегда, слова показались ему цепочками букв; смысл их ускользал. Тогда он применил способ, который для него изобрел Лейн: закрыл название ладонью и стал медленно сдвигать руку вправо, чтобы буквы открывались одна за другой. На этот раз печатные закорючки прочитались:
ПОЛЕТЫ НА АЭРОСТАТАХ НА ДАЛЬНИЙ СЕВЕР
Мьюэл Уэбри, 2136
Обычно тяга Толлера к книгам на этом испарялась, но после вчерашнего знаменательного совещания он заинтересовался полетами воздушных шаров, и любопытство пробудилось тем сильнее, что книге было пятьсот лет. Каково лететь через всю планету во времена, предшествовавшие подъему Колкоррона, объединившего несколько враждующих наций?Надеясь произвести впечатление на Лейна, Толлер наугад открыл книгу и начал читать. Из-за незнакомого написания некоторых слов и старинных грамматических конструкций текст казался несколько невнятным, но он упорно читал, водя рукой по абзацам. К его разочарованию, там писали больше о политике, чем о полетах. Ему уже начало надоедать это занятие, когда на глаза попалось упоминание о птерте: «…И далеко по левую руку от нас поднимались розовые шары птерты».
Толлер нахмурился и несколько раз провел пальцем по прилагательному.
– Лейн, тут сказано, что птерты розовые. Лейн не поднял глаз.
– Ты, наверно, неправильно прочел, там должно быть «пурпурные».
– Нет, написано – розовые.
– В субъективных описаниях допустимы вольности. И потом, за такое долгое время мог измениться смысл слов.
– Да, но…– Толлер почувствовал разочарование. – Значит, ты не считаешь, что раньше птерта была дру…
– Толлер! – Лейн отбросил ручку. – Не подумай, что я тебе не рад, но скажи, почему ты обосновался в моем кабинете?
– Мы совсем не разговариваем, – смущенно сказал Толлер.
– Вот как? О чем же ты хочешь поговорить?
– Все равно о чем. Может быть, осталось мало… времени. – Толлера осенило. – Ты мог бы рассказать мне о своей работе.
– Толку от этого не будет, ты не поймешь.
– Но все-таки мы бы поговорили. – Толлер встал и положил фолиант на место. Он уже шел к двери, когда Лейн заговорил.
– Прости меня, Толлер, ты совершенно прав. – Он виновато улыбнулся. – Понимаешь, я начал эти исследования больше года назад и хочу закончить их до того, как меня отвлекут другие дела. Но, возможно, это не так уж и важно.
– Наверно, важно, раз ты все время с этим возишься. Я не буду тебе мешать.
– Подожди, не уходи, – быстро сказал Лейн. – Хочешь увидеть одно удивительное явление? Вот, следи! – Он взял маленький деревянный диск, положил его плашмя на лист бумаги и обвел чернилами. Потом сдвинул диск и обвел его так, что новая окружность касалась первой; затем повторил эту процедуру еще раз. В итоге получился ряд из трех соприкасающихся окружностей. Опустив на дальние края ряда по пальцу, он сказал:
– Здесь ровно три диаметра, так?
– Да, – с беспокойством сказал Толлер, не зная, все ли он понял.
– Теперь переходим к удивительному. – Лейн пометил обод диска чернильной черточкой и поставил его на стол вертикально, тщательно совместив черточку с краем чертежа. Бросив взгляд на Толлера, он убедился, что тот внимательно следит за ним, и медленно покатил диск через нарисованные окружности. Черточка на ободе поднялась по плавной кривой и опустилась на дальний край чертежа.
– Демонстрация окончена, – объявил Лейн. – Это часть того, о чем я пишу.
Толлер недоуменно моргнул.
– О том, что окружность колеса равна трем диаметрам?
– О том, что она в точности равна трем диаметрам. Это весьма грубый опыт, но если мы измерим с большей тщательностью, отношение все равно окажется равно трем. Разве этот удивительный факт не поражает тебя?
– С какой стати? – все более недоумевая, сказал Толлер. – Если уж оно так – значит так.
– Да, но почему оно равно точно трем? Из-за этого, а еще из-за того, что у нас двенадцать пальцев, целые области вычислений делаются до смешного простыми. Это какой-то подарок природы!
– Но… ведь так было всегда. Разве может быть иначе?
– Теперь ты приближаешься к теме моего исследования. А что, если существует некое другое… место… где это отношение равно трем с четвертью или, допустим, всего двум с половиной? Собственно, оно может выражаться и вообще иррациональным числом, от которого у математиков разболелись бы головы.
– Некое другое место, – повторил Толлер. – Ты имеешь в виду другую планету? Вроде Дальнего Мира?
– Нет. – Лейн взглянул на Толлера прямо и вместе с тем загадочно. – Я имею в виду иную вселенную, в которой физические законы и постоянные величины отличаются от известных нам.
Толлер вперился взглядом в брата, пытаясь преодолеть выросший между ними барьер.
– Это все очень интересно, – ответил он. – Понятно, почему исследование занимает у тебя так много времени.
Лейн громко рассмеялся и, выйдя из-за стола, обнял Толлера.
– Я люблю тебя, братишка.
– И я тебя люблю.
– Хорошо. Слушай, я хочу, чтобы, когда приедет Леддравор, ты помнил следующее. Я убежденный пацифист, Толлер, и я старательно избегаю насилия. То, что я не могу тягаться с Леддравором, не имеет значения. Я вел бы себя точно так же, если бы поменялся с ним статусом и физической силой. Леддравор и ему подобные – люди прошлого, а мы представляем будущее. Поэтому обещай, что не станешь вмешиваться, как бы Леддравор ни оскорблял меня, и позволишь мне самому вести свои дела.
– Я стал другим человеком, – сказал Толлер, отступив на шаг. – И потом, Леддравор может оказаться в хорошем настроении.
– Дай мне слово, Толлер.
– Даю. И в моих интересах не ссориться с принцем. Я хочу стать пилотом небесного корабля. – Толлер сам был шокирован своими словами. – Лейн, почему мы так спокойно это принимаем? Нам только что сказали, что Миру конец… и что некоторым из нас предстоит лететь на другую планету… а мы занимаемся обычными делами, как будто так и надо. Чепуха какая-то.
– Это более естественная реакция, чем ты себе представляешь. И потом, миграция – пока всего лишь вероятность, она может и не состояться.
– Зато война с Хамтефом состоится.
– За это отвечает король, – неожиданно резко возразил Лейн. – Ко мне это не относится. А теперь я вернусь к работе.
– А я пойду посмотрю, как там мой хозяин.
Толлер шел по коридору к центральной лестнице и думал, почему Леддравор решил приехать в Квадратный Дом, а не к Гло, в гораздо более удобную Зеленогорскую Башню. В переданном из дворца по солнечному телеграфу послании сообщалось лишь, что принцы Леддравор и Чаккел прибудут в дом до малой ночи для предварительного технического совещания. Немощный Гло получил указание также приехать на встречу с ними. Вечерний день близился к середине; вероятно, Гло уже начал уставать, причем попытки скрыть свою немощность еще больше подрывали его силы.
Толлер спустился в холл и свернул в гостиную; он оставил там магистра под присмотром Феры. Фера и Гло отлично ладили друг с другом, и – как подозревал Толлер – не вопреки, а благодаря низкому происхождению и неотесанности его женушки. С помощью таких фокусов Гло любил продемонстрировать окружающим, что его не следует считать заурядным затворником-ученым.