Он размышлял над последним замечанием Нейпира. Клифф имел в виду, что многие невидимые галактические потоки, которые «Биссендорф» использовал для заправки топливом, возникли, когда кому-то крупно не повезло. Наиболее желанный для звездоплавателя урожаи — это тяжелые осколки ядер, выброшенные в пространство силой взрыва сверхновой. Опытный пилот фликервинга, ощутив усиление вибрации под ногами, сразу скажет, что впускные клапаны реактора начали всасывать облако таких осколков. Однако звезда, ставшая сверхновой, пожирает свои планеты, превращая их в раскаленную плазму, поэтому Гарамонд при любом ощутимом рывке корабля задавался вопросом, не питается ли реактор призраками уничтоженных разумных созданий, сжигая их души и окончательно хороня мечты.
Он заснул перед экраном на краю темной бездны.
Около недели Эйлин Гарамонд провела в постели. Болезнь была вызвана отчасти потрясением вследствие внезапной перемены в жизни и переживаний, а отчасти, как с удивлением обнаружил Гарамонд, повышенной чувствительностью к скачкам ускорения при пересечении кораблем погодных зон. Он объяснил ей, что реактор «Биссендорфа» работает главным образом на межзвездном водороде. Постоянно горящий перед кораблем электронный пучок ионизирует атомы, а электромагнитные поля захватывают протоны и всасывают их через приемный клапан. Если плотность водорода равномерна, то ускорение постоянно, и команда наслаждается стабильной силой тяжести. Однако космическое пространство — не изотропный неизменный вакуум земных астрономов-домоседов. Его пронизывают блуждающие облака заряженных частиц, испускаемых множеством источников. Они налетают, словно порывы ветра, накатывают мощной приливной волной, сливаются и разлетаются, сталкиваются и бушуют беззвучными незримыми штормами.
— На одном водороде далеко не уедешь, — просвещал капитан жену. — С его помощью можно приобрести ускорение, в лучшем случае, равное половине земного ускорения свободного падения, а то и меньше. Поэтому так ценны космические ионные потоки, и штурманы стараются прокладывать курс сквозь активные области. Но за это приходится платить колебаниями веса, которые ты время от времени ощущаешь.
Эйлин на минутку задумалась.
— А нельзя менять коэффициент полезного действия двигателя? Так, чтобы сгладить эти колебания, а лишние ионы как-нибудь накапливать про запас?
— Ого! — Гарамонд восхищенно рассмеялся. — Так обычно и поступают на пассажирских судах. Их реакторы постоянно загружены, скажем, на девять десятых полной мощности, а при пересечении границ насыщенных или, наоборот, обедненных ионами областей пространства она автоматически скачком снижается или повышается, поэтому сила тяжести на судне остается постоянной. Но корабли Разведывательного корпуса всегда идут на всех парах. А уж в нашем положении… — Гарамонд замолчал.
— Продолжай, Вэнс. — Эйлин села в постели. Красивая, загорелая. — Тебе трудно сохранять спокойствие, когда за тобой охотятся, да?
— Дело даже не в охоте. Чтобы сполна использовать отпущенное время, мы должны лететь как можно быстрее.
Эйлин встала и подошла к его креслу. Ее нагота казалась неуместной в насквозь функциональной обстановке капитанских апартаментов.
— Значит, мы летим не на Терранову?
Гарамонд прижался лицом к ее теплому животу.
— Корабль рассчитан на автономный полет в течение года. А потом…
— То есть, не найдя новой планеты, на которой можно жить…
— Ну, почему же? Хотя вероятность, конечно, невелика.
— Какова же эта вероятность?
— Целому флоту потребовалось столетие поисков, чтобы найти одну пригодную для обитания планету. Суди сама.
— Ясно. — Эйлин постояла, рассеянно поглаживая его волосы, потом с решительным видом отстранилась. — Ты обещал показать нам корабль. По-моему, время настало.
— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
— Ничего, хватит мне киснуть. Все будет в порядке, — пообещала она.
Капитан воспрянул духом. Он даже не ожидал, что после всего случившегося сможет когда-нибудь почувствовать себя почти счастливым. Он кивнул и прошел в соседнюю комнату, где Крис заканчивал завтрак. Сынишка, оправившись от тяжелого полета на челноке, быстро осваивался в новой обстановке. Гарамонд в меру сил способствовал этому, редко появляясь на мостике, и старшие офицеры во главе с Нейпиром почти самостоятельно управляли «Биссендорфом».
Капитан помог сыну переодеться. Вскоре к ним присоединилась Эйлин во взятом у интенданта сизо-сером комбинезоне сестры милосердия, в котором она чувствовала себя неловко.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал Гарамонд, предупреждая извечный вопрос.
Эйлин критически осмотрела себя в зеркало.
— Где мое платье? Чем оно тебя не устраивает?
— Ничем, когда ты идешь куда-нибудь в зону отдыха, но на остальных палубах лучше появляться в рабочей одежде. На борту ни у кого, кроме меня, нет жены, и мне не хотелось бы будоражить экипаж.
— А кто говорил, что треть экипажа — женщины?
— Так-то оно так. Если быть точным, их у нас сто пятьдесят. В дальние рейсы часто уходят парами, иногда даже женятся прямо на борту. Но никого не берут за красивые глаза, все выполняют свои обязанности.
— Не будь таким занудой, Вэнс. — Эйлин взглянула на сына, потом снова на мужа. — А Кристофер? Кто-нибудь знает, почему мы летим с тобой?
— Не должны. Я с челнока блокировал каналы связи. Только один человек посвящен во всю историю целиком. Клифф Нейпир. Остальные, ясное дело, догадываются, что я попал в переплет, но вряд ли это их чересчур волнует.
— Гарамонд усмехнулся, вспомнив бородатую шутку фликервинг-пилотов о единственном неизменно наблюдаемом релятивистском эффекте: «Чем быстрее смываешься, тем мельче становится президент».
— Разве никто до сих пор ничего не услышал по радио?
Гарамонд выразительно покачал головой.
— Пока фликервинг в пути, с ним невозможно связаться, сигналы не пробиваются сквозь наведенные поля. Скорее всего, люди считают, что я обошелся с Элизабет так же, как один командир по имени Вич. — Он вздохнул.
— Подобный жест только поднял меня в их глазах.
Начав с капитанского мостика и «верхней» палубы, они двинулись «вниз», минуя палубы управления, технические и ремонтные отсеки. Напоследок осмотрели генераторы полей, насосную станцию и термоядерный реактор. Весь осмотр занял больше часа. Возвращаясь в каюту, Гарамонд внезапно поразился: пока длилась эта экскурсия, он совершенно забыл о том, что вместе с женой и сыном приговорен к смерти.
Богатые ионные потоки разгоняли корабль со средним ускорением 13,2 метра в секунду за секунду. Людям приходилось трудновато: вес каждого члена команды увеличился на треть. Если бы масса движущихся тел зависела от скорости по эйнштейновским законам, «Биссендорфу», чтобы достичь световой скорости, понадобились бы долгие месяцы. Однако через семь недель, набрав скорость порядка пятидесяти миллионов метров в секунду, корабль преодолел магический порог, за которым вступила в права артуровская физика, и начали проявляться новые свойства пространства-времени, необъяснимые законами физики низких скоростей. Находящимся на борту ускорение казалось прежним, но всего через двенадцать дней «Биссендорф» достиг середины маршрута, а его скорость в огромное число раз превысила световую. Знак ускорения поменялся на отрицательный, и временной график пройденного расстояния прошел через центр симметрии. Четыре месяца пролетели незаметно. «Биссендорф» приближался к расчетной точке, где согласно компьютерным данным следовало искать звезду Пенгелли.
— Мне очень жаль, Вэнс. — Тяжелое, словно вырубленное из камня лицо Нейпира было мрачнее тучи. — Никаких признаков погасшей звезды в радиусе десяти световых лет. Ямото утверждает, что приборы не пропустили бы ее.
— Он уверен?
— Абсолютно уверен. Мало того, космический фон даже ниже обычного.
«Я не позволю, не допущу этого!» — билась в мозгу Гарамонда иррациональная мысль.
— Сходим-ка в обсерваторию, нужно поговорить с Ямото, — сказал он вслух.
— Можно вызвать его по видеофону.
— Нет, мне надо увидеться с ним лично. — Гарамонд встал из-за главной командирской консоли и передал управление второму помощнику Гантеру.
Этого момента капитан страшился с той самой минуты, как заглушил двигатели «Биссендорфа», чтобы всепоглощающее поле-уловитель не мешало радиационному сканированию окружающего пространства. Огромное внутреннее напряжение требовало выхода, поэтому он решил сам спуститься в обсерваторию и хоть немного размяться. Это напряжение возникло у капитана в резиденции Элизабет, немного ослабло во время перелета, а сейчас вернулось. Гарамонду захотелось немедленно исчезнуть с мостика, подальше от зорких глаз вахтенных.
Нейпир всегда с трудом приспосабливался к невесомости и на пути к шахте лифта совершал рискованные движения. Лишь магнитные подошвы удерживали его массивное тело от сомнительных авантюр.
— Мне очень жаль, Вэнс.
— Ты уже говорил.
— Знаю. Видишь ли, я уже совсем было поверил, что удастся набрести на что-нибудь стоящее. Боюсь, в этом провале есть доля моей вины.
— Мы оба знали, что поступаем безрассудно, пытаясь поразить цель выстрелом наугад, — ответил Гарамонд.
«Лжешь, — мысленно сказал он себе, — ты вовсе не считал попытку безнадежной. Ты убедил себя, что отыщешь путь к обитаемому миру. Тебе просто невыносима мысль о смертном приговоре жене и ребенку».
Пока лифт шел вниз, Гарамонд, наверное, в тысячный раз вспоминал злополучный вечер на террасе Старфлайт-Хауса. Ему нужно было только не спускать глаз с Харальда Линдстрома, не разрешать ему резвиться, в общем, делать то, что сделал бы на его месте любой другой. Вместо этого он пошел на поводу у мальчишки, дал провести себя. Взыграла гордыня капитана дальнего звездоплавания. Да он еще и размечтался, повернувшись к Харальду спиной. А тот карабкался, карабкался… Сам же он так медленно, безумно медленно бежал сквозь загустевший воздух, когда появился роковой просвет. И мальчик падал… падал… падал!
— Приехали, Вэнс.
Голос Нейпира прогнал наваждение. Двери раздвинулись, открыв сводчатый коридор, ведущий в обсерваторию «Биссендорфа». Там стоял Сэмми Ямото в белом халате и махал им рукой.
— Хм. Что-то Сэмми слишком возбужден для человека, обескураженного неудачей, — заметил Нейпир.
Гарамонд заставил себя встряхнуться, гоня прочь черные мысли. Ямото торопился навстречу.
— Есть! Есть кое-что! — Его губы цвета спелой сливы дрожали. — После разговора с мистером Нейпиром меня разобрало любопытство: почему впереди такая низкая плотность материи, будто все частицы смело полем пролетающего гиганта? Ведь поблизости нет ни одной звезды.
— И в чем же дело?
— Электромагнитный спектр я уже проверял и знал, что тут не может быть никакого солнца. Вдруг меня осенило: лайка, думаю, проверю еще и гравитационный. — Главному астроному перевалило за пятьдесят, он перевидал немало чудес, и все же сейчас выглядел потрясенным. Гарамонд внутренне сжался, боясь ошибиться, спугнуть удачу, но уже чувствуя первый трепет восторга.
— Ну, не тяни же! — воскликнул из-за плеча капитана Нейпир.
— Я обнаружил гравитационный источник звездной величины. Меньше, чем в одной десятой светового года отсюда. Поэтому…
— Я так и знал! — Нейпир охрип от волнения. — Мы все-таки нашли ее, звезду Пенгелли.
Гарамонд не спускал глаз с лица астронома.
— Дай мистеру Ямото договорить.
— Поэтому я решил заодно определить размеры объекта и характеристики поверхности. Посмотрел на тахионный спектр… Вы не поверите, мистер Гарамонд.
— А вы попытайтесь, вдруг поверю?
— Насколько можно судить… — Ямото с трудом проглотил воображаемую слюну. — Насколько я могу судить, обнаруженный объект — это… космический корабль. Диаметром более трехсот миллионов километров!
5
Он заснул перед экраном на краю темной бездны.
Около недели Эйлин Гарамонд провела в постели. Болезнь была вызвана отчасти потрясением вследствие внезапной перемены в жизни и переживаний, а отчасти, как с удивлением обнаружил Гарамонд, повышенной чувствительностью к скачкам ускорения при пересечении кораблем погодных зон. Он объяснил ей, что реактор «Биссендорфа» работает главным образом на межзвездном водороде. Постоянно горящий перед кораблем электронный пучок ионизирует атомы, а электромагнитные поля захватывают протоны и всасывают их через приемный клапан. Если плотность водорода равномерна, то ускорение постоянно, и команда наслаждается стабильной силой тяжести. Однако космическое пространство — не изотропный неизменный вакуум земных астрономов-домоседов. Его пронизывают блуждающие облака заряженных частиц, испускаемых множеством источников. Они налетают, словно порывы ветра, накатывают мощной приливной волной, сливаются и разлетаются, сталкиваются и бушуют беззвучными незримыми штормами.
— На одном водороде далеко не уедешь, — просвещал капитан жену. — С его помощью можно приобрести ускорение, в лучшем случае, равное половине земного ускорения свободного падения, а то и меньше. Поэтому так ценны космические ионные потоки, и штурманы стараются прокладывать курс сквозь активные области. Но за это приходится платить колебаниями веса, которые ты время от времени ощущаешь.
Эйлин на минутку задумалась.
— А нельзя менять коэффициент полезного действия двигателя? Так, чтобы сгладить эти колебания, а лишние ионы как-нибудь накапливать про запас?
— Ого! — Гарамонд восхищенно рассмеялся. — Так обычно и поступают на пассажирских судах. Их реакторы постоянно загружены, скажем, на девять десятых полной мощности, а при пересечении границ насыщенных или, наоборот, обедненных ионами областей пространства она автоматически скачком снижается или повышается, поэтому сила тяжести на судне остается постоянной. Но корабли Разведывательного корпуса всегда идут на всех парах. А уж в нашем положении… — Гарамонд замолчал.
— Продолжай, Вэнс. — Эйлин села в постели. Красивая, загорелая. — Тебе трудно сохранять спокойствие, когда за тобой охотятся, да?
— Дело даже не в охоте. Чтобы сполна использовать отпущенное время, мы должны лететь как можно быстрее.
Эйлин встала и подошла к его креслу. Ее нагота казалась неуместной в насквозь функциональной обстановке капитанских апартаментов.
— Значит, мы летим не на Терранову?
Гарамонд прижался лицом к ее теплому животу.
— Корабль рассчитан на автономный полет в течение года. А потом…
— То есть, не найдя новой планеты, на которой можно жить…
— Ну, почему же? Хотя вероятность, конечно, невелика.
— Какова же эта вероятность?
— Целому флоту потребовалось столетие поисков, чтобы найти одну пригодную для обитания планету. Суди сама.
— Ясно. — Эйлин постояла, рассеянно поглаживая его волосы, потом с решительным видом отстранилась. — Ты обещал показать нам корабль. По-моему, время настало.
— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
— Ничего, хватит мне киснуть. Все будет в порядке, — пообещала она.
Капитан воспрянул духом. Он даже не ожидал, что после всего случившегося сможет когда-нибудь почувствовать себя почти счастливым. Он кивнул и прошел в соседнюю комнату, где Крис заканчивал завтрак. Сынишка, оправившись от тяжелого полета на челноке, быстро осваивался в новой обстановке. Гарамонд в меру сил способствовал этому, редко появляясь на мостике, и старшие офицеры во главе с Нейпиром почти самостоятельно управляли «Биссендорфом».
Капитан помог сыну переодеться. Вскоре к ним присоединилась Эйлин во взятом у интенданта сизо-сером комбинезоне сестры милосердия, в котором она чувствовала себя неловко.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал Гарамонд, предупреждая извечный вопрос.
Эйлин критически осмотрела себя в зеркало.
— Где мое платье? Чем оно тебя не устраивает?
— Ничем, когда ты идешь куда-нибудь в зону отдыха, но на остальных палубах лучше появляться в рабочей одежде. На борту ни у кого, кроме меня, нет жены, и мне не хотелось бы будоражить экипаж.
— А кто говорил, что треть экипажа — женщины?
— Так-то оно так. Если быть точным, их у нас сто пятьдесят. В дальние рейсы часто уходят парами, иногда даже женятся прямо на борту. Но никого не берут за красивые глаза, все выполняют свои обязанности.
— Не будь таким занудой, Вэнс. — Эйлин взглянула на сына, потом снова на мужа. — А Кристофер? Кто-нибудь знает, почему мы летим с тобой?
— Не должны. Я с челнока блокировал каналы связи. Только один человек посвящен во всю историю целиком. Клифф Нейпир. Остальные, ясное дело, догадываются, что я попал в переплет, но вряд ли это их чересчур волнует.
— Гарамонд усмехнулся, вспомнив бородатую шутку фликервинг-пилотов о единственном неизменно наблюдаемом релятивистском эффекте: «Чем быстрее смываешься, тем мельче становится президент».
— Разве никто до сих пор ничего не услышал по радио?
Гарамонд выразительно покачал головой.
— Пока фликервинг в пути, с ним невозможно связаться, сигналы не пробиваются сквозь наведенные поля. Скорее всего, люди считают, что я обошелся с Элизабет так же, как один командир по имени Вич. — Он вздохнул.
— Подобный жест только поднял меня в их глазах.
Начав с капитанского мостика и «верхней» палубы, они двинулись «вниз», минуя палубы управления, технические и ремонтные отсеки. Напоследок осмотрели генераторы полей, насосную станцию и термоядерный реактор. Весь осмотр занял больше часа. Возвращаясь в каюту, Гарамонд внезапно поразился: пока длилась эта экскурсия, он совершенно забыл о том, что вместе с женой и сыном приговорен к смерти.
Богатые ионные потоки разгоняли корабль со средним ускорением 13,2 метра в секунду за секунду. Людям приходилось трудновато: вес каждого члена команды увеличился на треть. Если бы масса движущихся тел зависела от скорости по эйнштейновским законам, «Биссендорфу», чтобы достичь световой скорости, понадобились бы долгие месяцы. Однако через семь недель, набрав скорость порядка пятидесяти миллионов метров в секунду, корабль преодолел магический порог, за которым вступила в права артуровская физика, и начали проявляться новые свойства пространства-времени, необъяснимые законами физики низких скоростей. Находящимся на борту ускорение казалось прежним, но всего через двенадцать дней «Биссендорф» достиг середины маршрута, а его скорость в огромное число раз превысила световую. Знак ускорения поменялся на отрицательный, и временной график пройденного расстояния прошел через центр симметрии. Четыре месяца пролетели незаметно. «Биссендорф» приближался к расчетной точке, где согласно компьютерным данным следовало искать звезду Пенгелли.
— Мне очень жаль, Вэнс. — Тяжелое, словно вырубленное из камня лицо Нейпира было мрачнее тучи. — Никаких признаков погасшей звезды в радиусе десяти световых лет. Ямото утверждает, что приборы не пропустили бы ее.
— Он уверен?
— Абсолютно уверен. Мало того, космический фон даже ниже обычного.
«Я не позволю, не допущу этого!» — билась в мозгу Гарамонда иррациональная мысль.
— Сходим-ка в обсерваторию, нужно поговорить с Ямото, — сказал он вслух.
— Можно вызвать его по видеофону.
— Нет, мне надо увидеться с ним лично. — Гарамонд встал из-за главной командирской консоли и передал управление второму помощнику Гантеру.
Этого момента капитан страшился с той самой минуты, как заглушил двигатели «Биссендорфа», чтобы всепоглощающее поле-уловитель не мешало радиационному сканированию окружающего пространства. Огромное внутреннее напряжение требовало выхода, поэтому он решил сам спуститься в обсерваторию и хоть немного размяться. Это напряжение возникло у капитана в резиденции Элизабет, немного ослабло во время перелета, а сейчас вернулось. Гарамонду захотелось немедленно исчезнуть с мостика, подальше от зорких глаз вахтенных.
Нейпир всегда с трудом приспосабливался к невесомости и на пути к шахте лифта совершал рискованные движения. Лишь магнитные подошвы удерживали его массивное тело от сомнительных авантюр.
— Мне очень жаль, Вэнс.
— Ты уже говорил.
— Знаю. Видишь ли, я уже совсем было поверил, что удастся набрести на что-нибудь стоящее. Боюсь, в этом провале есть доля моей вины.
— Мы оба знали, что поступаем безрассудно, пытаясь поразить цель выстрелом наугад, — ответил Гарамонд.
«Лжешь, — мысленно сказал он себе, — ты вовсе не считал попытку безнадежной. Ты убедил себя, что отыщешь путь к обитаемому миру. Тебе просто невыносима мысль о смертном приговоре жене и ребенку».
Пока лифт шел вниз, Гарамонд, наверное, в тысячный раз вспоминал злополучный вечер на террасе Старфлайт-Хауса. Ему нужно было только не спускать глаз с Харальда Линдстрома, не разрешать ему резвиться, в общем, делать то, что сделал бы на его месте любой другой. Вместо этого он пошел на поводу у мальчишки, дал провести себя. Взыграла гордыня капитана дальнего звездоплавания. Да он еще и размечтался, повернувшись к Харальду спиной. А тот карабкался, карабкался… Сам же он так медленно, безумно медленно бежал сквозь загустевший воздух, когда появился роковой просвет. И мальчик падал… падал… падал!
— Приехали, Вэнс.
Голос Нейпира прогнал наваждение. Двери раздвинулись, открыв сводчатый коридор, ведущий в обсерваторию «Биссендорфа». Там стоял Сэмми Ямото в белом халате и махал им рукой.
— Хм. Что-то Сэмми слишком возбужден для человека, обескураженного неудачей, — заметил Нейпир.
Гарамонд заставил себя встряхнуться, гоня прочь черные мысли. Ямото торопился навстречу.
— Есть! Есть кое-что! — Его губы цвета спелой сливы дрожали. — После разговора с мистером Нейпиром меня разобрало любопытство: почему впереди такая низкая плотность материи, будто все частицы смело полем пролетающего гиганта? Ведь поблизости нет ни одной звезды.
— И в чем же дело?
— Электромагнитный спектр я уже проверял и знал, что тут не может быть никакого солнца. Вдруг меня осенило: лайка, думаю, проверю еще и гравитационный. — Главному астроному перевалило за пятьдесят, он перевидал немало чудес, и все же сейчас выглядел потрясенным. Гарамонд внутренне сжался, боясь ошибиться, спугнуть удачу, но уже чувствуя первый трепет восторга.
— Ну, не тяни же! — воскликнул из-за плеча капитана Нейпир.
— Я обнаружил гравитационный источник звездной величины. Меньше, чем в одной десятой светового года отсюда. Поэтому…
— Я так и знал! — Нейпир охрип от волнения. — Мы все-таки нашли ее, звезду Пенгелли.
Гарамонд не спускал глаз с лица астронома.
— Дай мистеру Ямото договорить.
— Поэтому я решил заодно определить размеры объекта и характеристики поверхности. Посмотрел на тахионный спектр… Вы не поверите, мистер Гарамонд.
— А вы попытайтесь, вдруг поверю?
— Насколько можно судить… — Ямото с трудом проглотил воображаемую слюну. — Насколько я могу судить, обнаруженный объект — это… космический корабль. Диаметром более трехсот миллионов километров!
5
Медленно тянулись дни. «Биссендорф» приближался к неизвестному объекту. Гарамонд и весь экипаж проводили долгие часы у экранов переднего обзора, споря о природе загадочного космического тела. Особым спросом на таких импровизированных семинарах пользовался Ямото.
Пока корабль лежал в дрейфе и двигатели не работали, главный астроном хотел послать на Землю тахиограмму об открытии. Капитан, продолжавший скрывать цель полета, убедил Ямото в опасности преждевременного появления жаждущих славы научных конкурентов и подстраховался, дав команду немедленно запустить двигатели.
Ямото погрузился в работу, но, как ни странно, целая неделя напряженных усилий не внесла большей ясности, чем первое беглое сканирование пространства. Диаметр тела составлял почти 320 миллионов километров, то есть чуть больше двух астрономических единиц. Поверхность, с точностью до разрешающей способности корабельных приборов, казалась совершенно гладкой, словно полированная сталь. Объект не испускал никакого излучения, кроме гравитационного. Единственными новыми сведениями, которые Ямото удалось получить за неделю, стали данные о форме тела: в пределах ошибки вычислений оно оказалось точно сферическим, причем эта полая сфера вращалась вокруг своей оси. Астроном отказывался обсуждать вопрос о естественном или искусственном происхождении объекта.
Гарамонд прокручивал в уме полученные сведения, пытаясь оценить их значение. Вне зависимости от природы сферы, ее находка вызывала опасения. Хотя бы тем, что саганцы отметили объект на своей древней карте. Этот факт непременно перевернет взгляды на техническое развитие исчезнувшей расы, потрясет многие основы астрономии. Вот только будущее жены и сына Гарамонда по-прежнему оставалось смутным. На что он надеялся, отправляясь сюда? На гаснущее солнце, продолжающее излучать животворное тепло? На существование возле него планеты земного типа с развитой сетью подземных пещер, уходящих вглубь, к жару неостывшего ядра? На расу гостеприимных гуманоидов, которые скажут: «Перебирайся к нам, приятель, мы защитим тебя от президента „Старфлайта“?
Надежда живет, питаясь самыми нелепыми фантазиями. Подсознательно увязывая желаемое с правдоподобным, человек и на ступенях эшафота продолжает верить во внезапное спасение.
Гарамонд, Эйлин и Крис уже стояли у подножия эшафота, но надежда на чудесное избавление меркла, ее затмевал благоговейный ужас перед тем, к чему приближался «Биссендорф». Попытки вообразить размер сферы вызывали у Гарамонда приступы мигрени. Даже по астрономическим меркам это космическое тело непомерно велико, ведь радиус его оболочки (если это действительно сферическая оболочка) превышает радиус орбиты Земли, то есть внутри нее уместилось бы Солнце вместе с Землей. Объект был так огромен, что с расстояния, на котором Солнце горело бы яркой точкой, сфера даже невооруженному глазу казалась бы черным диском на фоне звездных туманностей. Гарамонд наблюдал, как она росла на экранах, пока не заполнила собой все поле обзора — темная, чудовищная громада, — а до нее еще оставалось пятнадцать миллионов километров.
Сердце сжимал страх. В первые дни после сообщения Ямото еще теплилась надежда на то, что новый объект — творение разума, слишком уж гладкой была его поверхность. Но потом леденящие душу размеры гиганта не оставили иллюзий. Мозг не принимал мысли о том, что живые существа способны породить такое чудовище, непостижимая технология создания подобного сооружения должна была настолько опережать земную, что человечество не смело о ней и мечтать.
На последнем этапе сближения астрономические датчики «Биссендорфа» выдали еще одну поразительную новость: вокруг сферы обращалась планета.
Оптика на нее никак не среагировала, хотя гравитационные возмущения подтверждали наличие планеты с массой и диаметром, близкими земным, с почти круговой орбитой, удаленной от поверхности сферы на 80.000.000 километров.
Открытие планеты дало новую пищу догадкам и спорам о происхождении сферы. Главный астроном Ямото вручил капитану доклад, в котором настаивал на том, что сфера представляет собой тонкую оболочку, в центре которой находится обычное в прочих отношениях солнце.
Скорость корабля сравнялась со скоростью невидимой звезды, и он вышел на экваториальную орбиту. До поверхности Черной сферы оставалось чуть больше двух тысяч километров, не очень удобное расстояние для реактивного космобуса, на котором обычно отправлялась разведывательная партия. Но ионные дюзы «Биссендорфа» не годились для точных маневров, и Гарамонд не рискнул подойти ближе.
Сидя в центральной рубке управления, он следил по стерео за сборами отряда, уже сгрудившегося возле шлюза переходной палубы. Хотя капитан помнил, если не по имени, то в лицо, всех членов экипажа, он с трудом узнал светловолосого весельчака и показал на экран.
— Клифф, кажется, там один из пилотов умыкнутого челнока?
— Точно. Его зовут Джо Бронек. Он удачно вписался в команду, — ответил старпом. — По-моему, ты ему здорово удружил.
— А в группу разведки кто его назначил? Тэймен?
— Бронек вызвался добровольно, а Тэймен прислал его ко мне, чтобы я сам с ним побеседовал. — Нейпир усмехнулся.
— Что тебя позабавило?
— Он начал качать права. Ты устроил аварию, катер бездействует, а ему, видите ли, надо налетать положенные часы.
Гарамонд рассмеялся.
— А тот с синим подбородком?
— А-а, Шрапнел… Все еще злится. В команде работать не желает. Мне пришлось установить за ним наблюдение.
— Даже так? Кажется, я принес ему извинения.
— Да, но он по-прежнему негодует.
— Странно. Почему?
Нейпир издал сухое покашливание.
— Он не собирался надолго разлучаться с женой.
— Я эгоист и свинья, да, Клифф?
— Нет, что ты.
— Брось. Я отлично изучил твое «кхе-кхе», ты всегда так делаешь, когда меня заносит. — Гарамонд попытался представить себе старшего пилота челнока в кругу семьи, похожей на его собственную, но это ему не удалось.
— Шрапнелу известно, что полет продлится всего год? Почему бы не постараться извлечь как можно больше выгоды из своего положения?
Нейпир снова прочистил горло.
— Группа готова к выходу.
— Опять кашель разыгрался, Клифф? Какую глупость я сморозил на сей раз?
Нейпир тяжко вздохнул и заерзал, устраиваясь поудобнее.
— Вы не нравитесь друг другу, а мне и смешно, и грустно, потому что вы — два сапога пара. Окажись ты в его шкуре, ты точно так же лелеял бы свою обиду, ожидая благоприятного момента для страшной мести. Вы и внешне-то схожи, а ты говоришь: странное поведение.
Гарамонд натянуто улыбнулся. Они с Нейпиром давно отбросили условности, поэтому форма обращения старшего помощника нисколько его не задела. Смутили сами слова Нейпира, имевшие, казалось, второй смысл, но анализировать их сейчас совсем не хотелось.
Он настроился на селекторную частоту группы, вслушиваясь в разноголосицу участников экспедиции, ждущих герметизации летательного аппарата и завершения процедуры проверки. Кто-то поругивал неудобные скафандры, которыми пользовались обычно не чаще двух раз в год во время плановых тренировок. Другие ворчали и чертыхались по поводу перчаток, не способных ухватить как следует ни ручку прибора, ни инструмент. Однако Гарамонд понимал — все это рисовка, на самом деле команда испытывает радостный подъем. Жизнь на борту корабля не баловала разнообразием. Однотипные дальние перелеты прерывались только паузами, когда специалисты с помощью телеметрической аппаратуры подтверждали либо полное отсутствие возле очередного светила каких-либо планет, либо их непригодность для жизни, да такими же скучными возвращениями на базу. За весь срок службы «Биссендорфа» люди впервые получили возможность покинуть защитную скорлупу и выйти в чужой космос. Не говоря уже о том, что эта вылазка сулила участникам прикосновение к чему-то, выходящему за рамки предыдущего опыта человечества! Для маленькой команды исследователей наступала поистине великая минута, и Гарамонд пожалел, что не может принять участие в экспедиции.
На экране внешние ворота причальной палубы заскользили в стороны, открывая тьму без единой звездочки. Сфера, находившаяся в двух тысячах километров, не просто заслоняла полнеба, она сама была половиной неба. Горизонт ее казался прямой линией, рассекшей видимую часть Вселенной надвое: верхняя часть блестела звездными скоплениями, нижняя тонула в кромешном мраке. Сфера вовсе не выглядела материальным телом. При взгляде на нее душа холодела, казалось, корабль завис над бесконечной бездной.
Удерживающие кольца разошлись, и белый космобус снарядом вылетел из чрева материнского корабля. Его угловатый силуэт почти моментально сократился в размерах до точки, но пока суденышко уходило вниз, бортовые огни еще долго поблескивали на обзорном экране. Гарамонд наблюдал в центральной рубке сразу за несколькими мониторами, на которые телекамеры космобуса передавали данные. Один из них показывал внутренний вид аппарата.
На высоте трехсот метров от поверхности сферы командир суденышка Кремер включил прожекторы, и в черной бездне появилось тусклое сероватое пятно: сфера, хотя и слабо, но все-таки отражала свет.
— По приборам гравитация — ноль, — доложил он.
Гарамонд подключился к связи.
— Намерены продолжать спуск?
— Да, сэр. Отсюда поверхность кажется металлической. Попробую сесть на магнитные опоры.
— Действуйте.
Смутное пятно начало расширяться. В динамиках раздался лязг посадочного механизма.
— Никакого эффекта, — констатировал Кремер. — Прыгаю, как козел.
— Что теперь? Зависнете?
— Нет, сэр, собираюсь снова пойти на посадку. Прижмусь двигателями. Если космобус удержится на месте, попробуем закрепиться и приступим к работе.
— Дерзайте, Кремер.
Гарамонд посмотрел на Нейпира и удовлетворенно кивнул. Оба продолжали наблюдать, как судно медленно и аккуратно снизилось, коснулось поверхности и замерло, прижатое реактивными струями из вертикальных сопел.
— Коэффициент трения, судя по всему, подходящий, — снова подал голос Кремер. — Скольжения нет. Опасности, полагаю, тоже. Пора отправляться за образцами.
— Хорошо, высадку разрешаю.
Дверь космобуса отошла в сторону. Люди в скафандрах начали выплывать наружу, образуя небольшой рой вокруг разведенных посадочных опор. Пристегнув к опорам страховочные концы, фигурки закопошились на едва различимой поверхности Черной Сферы. Разведчики применили резаки, буры, сверла и химикалии. Минут через тридцать — за это время бригада рабочих с валентными резаками нашинковала бы тонкими ломтиками глыбу хромированной стали размером с жилой дом — Гарамонд понял, что предчувствия его не обманули: на поверхности не появилось даже царапины.
— Чертовщина какая-то, — высказался химик Хармер. — Эта дрянь отказывается гореть. Спектрограф совершенно бесполезен. Я не могу даже утверждать, что это металл. Мы попусту теряем время.
— Передайте Кремеру, пусть закругляется, — сказал Гарамонд Нейпиру. — Интересно, будет ли толк, если вжарить из главного ионизирующего калибра?
— Абсолютно никакого, — вмешалась главный физик Дениз Серра, сидящая здесь же, в рубке. — Если уж валентные резаки бессильны, то бомбардировать электронами с такой дистанции — бессмысленная трата энергии.
Гарамонд кивнул.
— Ладно. Давайте подытожим, что мы имеем. Получены новые данные, хотя обнадеживающими их не назовешь. Прошу всех высказать свои соображения о происхождении сферы: природный это объект или искусственный?
— Искусственный, — со свойственной ей безапелляционностью заявила Дениз Серра. — Во-первых, совершенная форма, во-вторых, идеальная, в пределах разрешения измерительных приборов, гладкость. То есть, с точностью до одного микрона. Подобная точность природе неизвестна, во всяком случае, в космических масштабах. — И она с вызовом посмотрела на Ямото.
— Вынужден согласиться, — ответил астроном. — Невозможно представить природный процесс, который мог бы привести к образованию такой штуковины. Это не значит, разумеется, будто я представляю, каким должен быть процесс технологический, если сфера сконструирована разумными существами. Чересчур уж здорова. — Ямото удрученно покачал головой. На его изможденном лице читались явные следы недосыпания.
О'Хейган, научный руководитель экспедиции и всем известный педант, кашлянул в знак того, что тоже желает высказаться.
— Все наши трудности проистекают из недостаточной оснащенности «Биссендорфа». Это разведывательный корабль, не более того. По правилам в подобном случае надлежит отправить на Землю тахиограмму, и сюда пришлют хорошо подготовленную экспедицию. — Он не отрывал пристального взгляда серых глаз от лица Гарамонда.
— Этот предмет выходит за рамки вашей компетенции, — вмешался Нейпир.
Гарамонд успокоил его жестом.
— Уважаемая леди, джентльмены. В словах мистера О'Хейгана прозвучал невысказанный вопрос, который, видимо, занимает всех на борту корабля с самого начала нашего полета. По множеству признаков было нетрудно догадаться о моих неприятностях со Старфлайт-Хаусом, а если точнее, о моих личных неприятностях с Элизабет Линдстром. Все вы, конечно, понимаете, что это означает. Я не собираюсь вдаваться в подробности, поскольку не хочу впутывать вас больше, чем уже впутал. Думаю, достаточно будет такого сообщения: для меня эта экспедиция — наверняка последняя в качестве капитана Звездного флота, и я хотел бы сам довести ее до конца. Этот год нужен мне целиком.
Пока корабль лежал в дрейфе и двигатели не работали, главный астроном хотел послать на Землю тахиограмму об открытии. Капитан, продолжавший скрывать цель полета, убедил Ямото в опасности преждевременного появления жаждущих славы научных конкурентов и подстраховался, дав команду немедленно запустить двигатели.
Ямото погрузился в работу, но, как ни странно, целая неделя напряженных усилий не внесла большей ясности, чем первое беглое сканирование пространства. Диаметр тела составлял почти 320 миллионов километров, то есть чуть больше двух астрономических единиц. Поверхность, с точностью до разрешающей способности корабельных приборов, казалась совершенно гладкой, словно полированная сталь. Объект не испускал никакого излучения, кроме гравитационного. Единственными новыми сведениями, которые Ямото удалось получить за неделю, стали данные о форме тела: в пределах ошибки вычислений оно оказалось точно сферическим, причем эта полая сфера вращалась вокруг своей оси. Астроном отказывался обсуждать вопрос о естественном или искусственном происхождении объекта.
Гарамонд прокручивал в уме полученные сведения, пытаясь оценить их значение. Вне зависимости от природы сферы, ее находка вызывала опасения. Хотя бы тем, что саганцы отметили объект на своей древней карте. Этот факт непременно перевернет взгляды на техническое развитие исчезнувшей расы, потрясет многие основы астрономии. Вот только будущее жены и сына Гарамонда по-прежнему оставалось смутным. На что он надеялся, отправляясь сюда? На гаснущее солнце, продолжающее излучать животворное тепло? На существование возле него планеты земного типа с развитой сетью подземных пещер, уходящих вглубь, к жару неостывшего ядра? На расу гостеприимных гуманоидов, которые скажут: «Перебирайся к нам, приятель, мы защитим тебя от президента „Старфлайта“?
Надежда живет, питаясь самыми нелепыми фантазиями. Подсознательно увязывая желаемое с правдоподобным, человек и на ступенях эшафота продолжает верить во внезапное спасение.
Гарамонд, Эйлин и Крис уже стояли у подножия эшафота, но надежда на чудесное избавление меркла, ее затмевал благоговейный ужас перед тем, к чему приближался «Биссендорф». Попытки вообразить размер сферы вызывали у Гарамонда приступы мигрени. Даже по астрономическим меркам это космическое тело непомерно велико, ведь радиус его оболочки (если это действительно сферическая оболочка) превышает радиус орбиты Земли, то есть внутри нее уместилось бы Солнце вместе с Землей. Объект был так огромен, что с расстояния, на котором Солнце горело бы яркой точкой, сфера даже невооруженному глазу казалась бы черным диском на фоне звездных туманностей. Гарамонд наблюдал, как она росла на экранах, пока не заполнила собой все поле обзора — темная, чудовищная громада, — а до нее еще оставалось пятнадцать миллионов километров.
Сердце сжимал страх. В первые дни после сообщения Ямото еще теплилась надежда на то, что новый объект — творение разума, слишком уж гладкой была его поверхность. Но потом леденящие душу размеры гиганта не оставили иллюзий. Мозг не принимал мысли о том, что живые существа способны породить такое чудовище, непостижимая технология создания подобного сооружения должна была настолько опережать земную, что человечество не смело о ней и мечтать.
На последнем этапе сближения астрономические датчики «Биссендорфа» выдали еще одну поразительную новость: вокруг сферы обращалась планета.
Оптика на нее никак не среагировала, хотя гравитационные возмущения подтверждали наличие планеты с массой и диаметром, близкими земным, с почти круговой орбитой, удаленной от поверхности сферы на 80.000.000 километров.
Открытие планеты дало новую пищу догадкам и спорам о происхождении сферы. Главный астроном Ямото вручил капитану доклад, в котором настаивал на том, что сфера представляет собой тонкую оболочку, в центре которой находится обычное в прочих отношениях солнце.
Скорость корабля сравнялась со скоростью невидимой звезды, и он вышел на экваториальную орбиту. До поверхности Черной сферы оставалось чуть больше двух тысяч километров, не очень удобное расстояние для реактивного космобуса, на котором обычно отправлялась разведывательная партия. Но ионные дюзы «Биссендорфа» не годились для точных маневров, и Гарамонд не рискнул подойти ближе.
Сидя в центральной рубке управления, он следил по стерео за сборами отряда, уже сгрудившегося возле шлюза переходной палубы. Хотя капитан помнил, если не по имени, то в лицо, всех членов экипажа, он с трудом узнал светловолосого весельчака и показал на экран.
— Клифф, кажется, там один из пилотов умыкнутого челнока?
— Точно. Его зовут Джо Бронек. Он удачно вписался в команду, — ответил старпом. — По-моему, ты ему здорово удружил.
— А в группу разведки кто его назначил? Тэймен?
— Бронек вызвался добровольно, а Тэймен прислал его ко мне, чтобы я сам с ним побеседовал. — Нейпир усмехнулся.
— Что тебя позабавило?
— Он начал качать права. Ты устроил аварию, катер бездействует, а ему, видите ли, надо налетать положенные часы.
Гарамонд рассмеялся.
— А тот с синим подбородком?
— А-а, Шрапнел… Все еще злится. В команде работать не желает. Мне пришлось установить за ним наблюдение.
— Даже так? Кажется, я принес ему извинения.
— Да, но он по-прежнему негодует.
— Странно. Почему?
Нейпир издал сухое покашливание.
— Он не собирался надолго разлучаться с женой.
— Я эгоист и свинья, да, Клифф?
— Нет, что ты.
— Брось. Я отлично изучил твое «кхе-кхе», ты всегда так делаешь, когда меня заносит. — Гарамонд попытался представить себе старшего пилота челнока в кругу семьи, похожей на его собственную, но это ему не удалось.
— Шрапнелу известно, что полет продлится всего год? Почему бы не постараться извлечь как можно больше выгоды из своего положения?
Нейпир снова прочистил горло.
— Группа готова к выходу.
— Опять кашель разыгрался, Клифф? Какую глупость я сморозил на сей раз?
Нейпир тяжко вздохнул и заерзал, устраиваясь поудобнее.
— Вы не нравитесь друг другу, а мне и смешно, и грустно, потому что вы — два сапога пара. Окажись ты в его шкуре, ты точно так же лелеял бы свою обиду, ожидая благоприятного момента для страшной мести. Вы и внешне-то схожи, а ты говоришь: странное поведение.
Гарамонд натянуто улыбнулся. Они с Нейпиром давно отбросили условности, поэтому форма обращения старшего помощника нисколько его не задела. Смутили сами слова Нейпира, имевшие, казалось, второй смысл, но анализировать их сейчас совсем не хотелось.
Он настроился на селекторную частоту группы, вслушиваясь в разноголосицу участников экспедиции, ждущих герметизации летательного аппарата и завершения процедуры проверки. Кто-то поругивал неудобные скафандры, которыми пользовались обычно не чаще двух раз в год во время плановых тренировок. Другие ворчали и чертыхались по поводу перчаток, не способных ухватить как следует ни ручку прибора, ни инструмент. Однако Гарамонд понимал — все это рисовка, на самом деле команда испытывает радостный подъем. Жизнь на борту корабля не баловала разнообразием. Однотипные дальние перелеты прерывались только паузами, когда специалисты с помощью телеметрической аппаратуры подтверждали либо полное отсутствие возле очередного светила каких-либо планет, либо их непригодность для жизни, да такими же скучными возвращениями на базу. За весь срок службы «Биссендорфа» люди впервые получили возможность покинуть защитную скорлупу и выйти в чужой космос. Не говоря уже о том, что эта вылазка сулила участникам прикосновение к чему-то, выходящему за рамки предыдущего опыта человечества! Для маленькой команды исследователей наступала поистине великая минута, и Гарамонд пожалел, что не может принять участие в экспедиции.
На экране внешние ворота причальной палубы заскользили в стороны, открывая тьму без единой звездочки. Сфера, находившаяся в двух тысячах километров, не просто заслоняла полнеба, она сама была половиной неба. Горизонт ее казался прямой линией, рассекшей видимую часть Вселенной надвое: верхняя часть блестела звездными скоплениями, нижняя тонула в кромешном мраке. Сфера вовсе не выглядела материальным телом. При взгляде на нее душа холодела, казалось, корабль завис над бесконечной бездной.
Удерживающие кольца разошлись, и белый космобус снарядом вылетел из чрева материнского корабля. Его угловатый силуэт почти моментально сократился в размерах до точки, но пока суденышко уходило вниз, бортовые огни еще долго поблескивали на обзорном экране. Гарамонд наблюдал в центральной рубке сразу за несколькими мониторами, на которые телекамеры космобуса передавали данные. Один из них показывал внутренний вид аппарата.
На высоте трехсот метров от поверхности сферы командир суденышка Кремер включил прожекторы, и в черной бездне появилось тусклое сероватое пятно: сфера, хотя и слабо, но все-таки отражала свет.
— По приборам гравитация — ноль, — доложил он.
Гарамонд подключился к связи.
— Намерены продолжать спуск?
— Да, сэр. Отсюда поверхность кажется металлической. Попробую сесть на магнитные опоры.
— Действуйте.
Смутное пятно начало расширяться. В динамиках раздался лязг посадочного механизма.
— Никакого эффекта, — констатировал Кремер. — Прыгаю, как козел.
— Что теперь? Зависнете?
— Нет, сэр, собираюсь снова пойти на посадку. Прижмусь двигателями. Если космобус удержится на месте, попробуем закрепиться и приступим к работе.
— Дерзайте, Кремер.
Гарамонд посмотрел на Нейпира и удовлетворенно кивнул. Оба продолжали наблюдать, как судно медленно и аккуратно снизилось, коснулось поверхности и замерло, прижатое реактивными струями из вертикальных сопел.
— Коэффициент трения, судя по всему, подходящий, — снова подал голос Кремер. — Скольжения нет. Опасности, полагаю, тоже. Пора отправляться за образцами.
— Хорошо, высадку разрешаю.
Дверь космобуса отошла в сторону. Люди в скафандрах начали выплывать наружу, образуя небольшой рой вокруг разведенных посадочных опор. Пристегнув к опорам страховочные концы, фигурки закопошились на едва различимой поверхности Черной Сферы. Разведчики применили резаки, буры, сверла и химикалии. Минут через тридцать — за это время бригада рабочих с валентными резаками нашинковала бы тонкими ломтиками глыбу хромированной стали размером с жилой дом — Гарамонд понял, что предчувствия его не обманули: на поверхности не появилось даже царапины.
— Чертовщина какая-то, — высказался химик Хармер. — Эта дрянь отказывается гореть. Спектрограф совершенно бесполезен. Я не могу даже утверждать, что это металл. Мы попусту теряем время.
— Передайте Кремеру, пусть закругляется, — сказал Гарамонд Нейпиру. — Интересно, будет ли толк, если вжарить из главного ионизирующего калибра?
— Абсолютно никакого, — вмешалась главный физик Дениз Серра, сидящая здесь же, в рубке. — Если уж валентные резаки бессильны, то бомбардировать электронами с такой дистанции — бессмысленная трата энергии.
Гарамонд кивнул.
— Ладно. Давайте подытожим, что мы имеем. Получены новые данные, хотя обнадеживающими их не назовешь. Прошу всех высказать свои соображения о происхождении сферы: природный это объект или искусственный?
— Искусственный, — со свойственной ей безапелляционностью заявила Дениз Серра. — Во-первых, совершенная форма, во-вторых, идеальная, в пределах разрешения измерительных приборов, гладкость. То есть, с точностью до одного микрона. Подобная точность природе неизвестна, во всяком случае, в космических масштабах. — И она с вызовом посмотрела на Ямото.
— Вынужден согласиться, — ответил астроном. — Невозможно представить природный процесс, который мог бы привести к образованию такой штуковины. Это не значит, разумеется, будто я представляю, каким должен быть процесс технологический, если сфера сконструирована разумными существами. Чересчур уж здорова. — Ямото удрученно покачал головой. На его изможденном лице читались явные следы недосыпания.
О'Хейган, научный руководитель экспедиции и всем известный педант, кашлянул в знак того, что тоже желает высказаться.
— Все наши трудности проистекают из недостаточной оснащенности «Биссендорфа». Это разведывательный корабль, не более того. По правилам в подобном случае надлежит отправить на Землю тахиограмму, и сюда пришлют хорошо подготовленную экспедицию. — Он не отрывал пристального взгляда серых глаз от лица Гарамонда.
— Этот предмет выходит за рамки вашей компетенции, — вмешался Нейпир.
Гарамонд успокоил его жестом.
— Уважаемая леди, джентльмены. В словах мистера О'Хейгана прозвучал невысказанный вопрос, который, видимо, занимает всех на борту корабля с самого начала нашего полета. По множеству признаков было нетрудно догадаться о моих неприятностях со Старфлайт-Хаусом, а если точнее, о моих личных неприятностях с Элизабет Линдстром. Все вы, конечно, понимаете, что это означает. Я не собираюсь вдаваться в подробности, поскольку не хочу впутывать вас больше, чем уже впутал. Думаю, достаточно будет такого сообщения: для меня эта экспедиция — наверняка последняя в качестве капитана Звездного флота, и я хотел бы сам довести ее до конца. Этот год нужен мне целиком.