Он продает свой пикап и покупает «бурро». Достать такую модель было нелегко. Пришлось довольствоваться машиной в неважном состоянии, но она его устраивала. Бен Сала пригнал фургон домой, стал использовать его для обычной повседневной работы и приступил к выполнению очередных этапов плана. В первую же ветреную ночь он прошел в гараж через кухню и, орудуя в полной темноте, расшатал изнутри несколько черепичин. Через пару дней он покрыл крышу куском брезента — казалось бы, первым попавшимся, но на самом деле тщательно скроенным для выполнения ответственной задачи. Теперь внутренность гаража не просматривалась пейзажным окном, установленным напротив, и Бен Сала мог спокойно собирать лазерную пушку, детали которой присылали ему по почте. Одновременно он начал выполнение самой, пожалуй, тонкой части всей операции.
Упрощенная конструкция фургона позволяла легко удалить ветровое стекло и заменить его панелью из ретардита. Куда труднее было заставить Мэтью Маккалафа чуть ли не час просидеть на месте водителя, хотя его и выбрали на эту роль из-за неповоротливого ума. Бен Сала решил и эту проблему. Он сказал Маккалафу, что у «бурро» случилась поломка рулевого привода и он собирается сам его отремонтировать. Маккалаф, который все равно проторчал бы это время у окна, согласился посидеть в кабине и покрутить рулевое колесо, когда Бен Сала давал команду. Маккалаф даже надел шляпу на тот случай, если в гараже будут гулять сквозняки.
Все могло сорваться, когда Маккалаф влез в кабину и закрыл дверцу, но он не заметил, что видит гараж не таким, каким он действительно был в тот вечер, а Бен Сала предусмотрительно все это время оставался под машиной. Передние колеса фургона стояли в лужах густого масла и легко поворачивались. Бен Сала заблаговременно прохронометрировал маршрут выезда из города, очень, кстати, простой, без единого перекрестка, и теперь Маккалаф крутил руль в соответствии с заранее предусмотренной программой.
Зарядив панель медленного стекла изображением Маккалафа, Бен Сала снизил скорость излучения ретардита почти до нуля и убрал панель до поры до времени. В другую ночь он вынул стекла из закрытых брезентом окон, заменил их ретардитом и в течение часа возился в гараже. Эти ретардитовые панели он также вынул, снизил их скорость излучения и припрятал. Теперь Бен Сала был готов совершить убийство со стопроцентным алиби.
Получив шифрованное послание, предписывающее продолжать операцию, он первым делом подмешал в вечерний чай Маккалафа сильное снотворное. Это было необходимо, чтобы жилец не маячил у окон в то время, когда он, как предполагалось, уехал в фургоне на сверхурочную работу. Затем Бен Сала убедился, что ворота гаража закрыты брезентом, и положил лазерную пушку в фургон. Установив ретардитовые панели вместо окон гаража и ветрового стекла «бурро», он увеличил их скорость излучения до нормальной, сел в машину и поехал к Бингхэму.
Именно на этой стадии чыграла роль уникальная крнструкция «бурро», поскольку в обычной машине Бен Сала не видел бы дороги. Он повернул ветровое стекло таким образом, чтобы снизу снизу между ним и рамой образовалась узкая щель, через которую можно смотреть. Резко ограниченное поле зрения сильно затрудняло управление машиной. Появились и непредвиденная опасность: шум двигателя и ощущение движения контрастировали с застывшим видом гаража в ретардитовом стекле, вызывая головокружение и тошноту. Однако за городом, вне досягаемости ретардитовых мониторов, Бен Сала мог расширить щель и вести фургон с относительными удобствами. Он замедлил излучение ветрового стекла почти до нуля, чтобы сохранить запасенное изображение Маккалафа для обратного пути по городским улицам. Контрольные пластины на любом встречном автомобиле зафиксировали бы неподвижного Маккалафа за рулем, но условия автострады почти не требуют движений от водителя. Впрочем, все эти предостороджности вряд ли были нужны, поскольку следствие, как предполагалось, никогда не смогло бы заподзорить истинного убийуц. Просто общий план операции предусматривал резервные линии защиты.
На выбранном для убийства месте Бен Сала установил пушку. Прошло немного времени, и по рации ему сообщили о приближении автомобиля сенатора. Когда машина спустилась в низину, Бен Сала превратил ее в груду раскаленного потрескивающего шлака.
Отъехав несколько миль, он остановился и зарыл в землю пушку. Остаток пути прошел гладко, и Бен Сала вернулся в гараж задолго до рассвета. Тщательно продуманный и не вызывающий подозрений трюк с болтающимся куском брезента позволил ему закрыть ворота гаража, как только фургон въехал в ворота. Сала тут же вынул ретардитовые панели из ворот и из автомобиля и заменил их обычным стеклом. Затем «щекотателем» разрушил кристаллическую структуру ретардита и тем самым навсегда уничтожил молчаливого свидетеля своего преступления. Для пущей предосторожности он разбил панели на мелкие куски и сжег их в печи в подвале дома.
Оставалось осуществить заключительную часть плана. Бен Сала поднялся в комнату Маккалафа, снял его шляпу и повесил на обычное место у двери. Затем вынул из кармана флакон специально приготовленного тромбогенного яда, который он получил заблаговременно от организаторов убийства. Маккалаф все еще спал под воздействием снотворного и не проснулся, когда Бен Сала втирал бесцветную жидкость в кожу на левом локте. Выбранное место означало, что Маккалаф умрет от массированной эмболии приблизительно через четыре часа.
Удовлетворенный ночной работой, Бен Сала выпил стакан молока, съел бутерброд и отправился в спальню, где его ожидала супруга.
— Вы сочинили действительно грандиозную теорию, — сказал Реммерт после паузы.
Гаррод пожал плечами.
— Да, у меня есть опыт в этом деле. Впрочем, объясняя все наблюдаемые факты, данная теория страдает одним крупным недостатком.
— Слишком сложна. Не соблюден принцип бритвы Оккама.
— Нет, в наше время план убийства не может быть простым. Дело в другом: я не вижу, как мы можем продемонстрировать ее истинность. Вы, безусловно, найдете свежие царапины на оконных рамах и окантовке ветрового стекла фургона, но это ровным счетом ничего не доказывает.
— Можно собрать остатки ретардита в печи.
— Согласен. Но разве закон запрещает сжигать медленное стекло?
— Неужели нет? — Реммерт ударил кулаком по лбу, как бы пытаясь выудить что-то из памяти. Демонстрация скарказма. — Хотите поехать в дом Салы? Посмотреть все соими глазами?
— Поехали.
В сопровождении еще одного полицейского они отправились в западную часть города. Солнце было уже высоко, по синеве неба плыли облака, вызывая игру теней на стенах аккуратных домиков. Автомобиль взобрался на холм и остановился у белого строения. Гаррод почувствовал возбуждение, узнав жилище Салы. Глаза скользили по знакомым деталям дома, сада, гаража.
— Похоже, все спокойно, — сказал он. — Кто-нибудь дома?
— Вряд ли. Бен Сала получил разрешение заниматься своим делом, но у нас есть ключи, и он сказал, что мы можем приходить в любое время. Он чертовски услужлив.
— В его положении он должен изо всех сил помогать нам повесить это убийство на Маккалафа.
— Вас, очевидно, больше всего интересует гараж?
Реммерт достал ключ и отпер ворота. В гараже пахло краской, бензином и пылью. Гаррод обошел помещение, осторожно беря в руки пустые банки, старые журналы и прочий разбросанный в беспорядке хлам и возвращая каждый предмет на место. Он ловил на себе насмешливые взгляды полицейских, но не хотел уходить.
— Не вижу масляных пятен на полу, — сказал Реммерт. — Как он поворачивал колеса?
— А вот как, — Гарроду помогла память. Он показал на два глянцевитых журнала со следами протекторов и мятыми страницами. — Старый прием — вы наезжаете передними колесами на такой журнал и они легко поворачиваются.
— Но это не доказательство.
— Для меня — доказательство, — упрямо сказал Гаррод.
Реммерт закурил сигарету, Агню — так звали второго полицейского — трубку, и оба детектива вышли на улицу, где дул порывистый ветер. Минут десять они курили, тихо переговариваясь, затем начали поглядывать на часы, показывая, что приближается время второго завтрака. Гаррод тоже думал об этом — лни с Джейн условились позавтракать вместе, — он чувствовал: либо он сделает решающее открытие именно сейчас, осматривая гараж с той ясностью восприятия, какую дает только первое знакомство с новым местом, либо вообще не решит этой загадки.
Агню выколотил трубку с легким щелкающим зауком и пошел к машине. Реммерт сел на низкую ограду, окружающую сад, и принялся с интересом следить за облаками. Гаррод в последний раз обошел гараж и у стены, примыкавшей к дому, увидел осколок стекла. Он опустился на колени и простейшим приемом — проведя пальцем по тыльной стороне осколка — убедился, что стекло простое.
Реммерт оставил в покое облака.
— Что-нибудь нашли?
— Нет. — Гаррод удрученно покачал головой. — Едем?
— Конечно. — Реммерт потянул вниз воротный щит, в гараже потемнело.
Гаррод шевельнулся, собираясь встать с колен, и глаза его ухватили какое-то изображение в слабом световом круге на сухих некрашеных досках стены. Смутный силуэт крыши, призрачное дерево, раскачивавемое ветром, — все перевернуто. Гаррод посмотрел на противоположную, наружную, стену гаража и увидел яркую белую звезду, сияющую в пяти футах над полом. Он приблизился к стене и заглянул в крохотное отверстие. Тугая струя холодного воздуха ударила в глаз, вызвала слезы, но он успел заметить залитые солнцем холмы и дома, угнездившиеся в квадратах живой изгороди. Гаррод подошел к проему, наклонился под нижней кромкой полуопущенных ворот и поманил Реммерта.
— Здесь в стене небольшое отверстие, — сказал он. — Оно идет немного под углом вниз, поэтому, когда ходишь, его не замечаешь.
— Какое это имеет?.. — Реммерт наклонился и приложил глаз к отверстию. — Думаете, оно достаточных размеров, чтобы мы могли извлечь из него какую-нибудь пользу?
— Конечно! Если Бен Сала действительно ходил по гаражу, внешний наблюдатель увидел бы мигающий луч света, если же вместо живого Салы здесь было только его изображение, записанное в ретардитовых окнах, этот луч не прерывался. Сколько домов отсюда видно?
— Э… двенадцать, не меньше. Правда, некоторые очень далеко.
— Не имеет значения. Если хотя бы в одном есть пейзажное окно, обращенное в эту сторону, вы сможете завершить следствие еще до ужина. — Носком ботинка Гаррод выбросил найденный осколок на улицу, в неверную игру солнечных пятен. Он уже не сомневался, что ретардитовый свидетель будет найден.
Реммерт посмотрел на него и хлопнул по плечу.
— У меня в машине бинокль!
— Тащите его сюда, — сказал Гаррод. — Я набросаю схему расположения домов, которые нам могут понадобиться.
Он вытащил блокнот и снова заглянул в отверстие, но тут же понял, что никакой схемы не потребуется. Холм погрузился в тень от набежавшего облака, и даже без бинокля был виден огромный изумруд прямоугольной формы: это в одном из домов яркой зеленью горело окно, излучая скрытый в нем солнечный свет.
Глава 14
Упрощенная конструкция фургона позволяла легко удалить ветровое стекло и заменить его панелью из ретардита. Куда труднее было заставить Мэтью Маккалафа чуть ли не час просидеть на месте водителя, хотя его и выбрали на эту роль из-за неповоротливого ума. Бен Сала решил и эту проблему. Он сказал Маккалафу, что у «бурро» случилась поломка рулевого привода и он собирается сам его отремонтировать. Маккалаф, который все равно проторчал бы это время у окна, согласился посидеть в кабине и покрутить рулевое колесо, когда Бен Сала давал команду. Маккалаф даже надел шляпу на тот случай, если в гараже будут гулять сквозняки.
Все могло сорваться, когда Маккалаф влез в кабину и закрыл дверцу, но он не заметил, что видит гараж не таким, каким он действительно был в тот вечер, а Бен Сала предусмотрительно все это время оставался под машиной. Передние колеса фургона стояли в лужах густого масла и легко поворачивались. Бен Сала заблаговременно прохронометрировал маршрут выезда из города, очень, кстати, простой, без единого перекрестка, и теперь Маккалаф крутил руль в соответствии с заранее предусмотренной программой.
Зарядив панель медленного стекла изображением Маккалафа, Бен Сала снизил скорость излучения ретардита почти до нуля и убрал панель до поры до времени. В другую ночь он вынул стекла из закрытых брезентом окон, заменил их ретардитом и в течение часа возился в гараже. Эти ретардитовые панели он также вынул, снизил их скорость излучения и припрятал. Теперь Бен Сала был готов совершить убийство со стопроцентным алиби.
Получив шифрованное послание, предписывающее продолжать операцию, он первым делом подмешал в вечерний чай Маккалафа сильное снотворное. Это было необходимо, чтобы жилец не маячил у окон в то время, когда он, как предполагалось, уехал в фургоне на сверхурочную работу. Затем Бен Сала убедился, что ворота гаража закрыты брезентом, и положил лазерную пушку в фургон. Установив ретардитовые панели вместо окон гаража и ветрового стекла «бурро», он увеличил их скорость излучения до нормальной, сел в машину и поехал к Бингхэму.
Именно на этой стадии чыграла роль уникальная крнструкция «бурро», поскольку в обычной машине Бен Сала не видел бы дороги. Он повернул ветровое стекло таким образом, чтобы снизу снизу между ним и рамой образовалась узкая щель, через которую можно смотреть. Резко ограниченное поле зрения сильно затрудняло управление машиной. Появились и непредвиденная опасность: шум двигателя и ощущение движения контрастировали с застывшим видом гаража в ретардитовом стекле, вызывая головокружение и тошноту. Однако за городом, вне досягаемости ретардитовых мониторов, Бен Сала мог расширить щель и вести фургон с относительными удобствами. Он замедлил излучение ветрового стекла почти до нуля, чтобы сохранить запасенное изображение Маккалафа для обратного пути по городским улицам. Контрольные пластины на любом встречном автомобиле зафиксировали бы неподвижного Маккалафа за рулем, но условия автострады почти не требуют движений от водителя. Впрочем, все эти предостороджности вряд ли были нужны, поскольку следствие, как предполагалось, никогда не смогло бы заподзорить истинного убийуц. Просто общий план операции предусматривал резервные линии защиты.
На выбранном для убийства месте Бен Сала установил пушку. Прошло немного времени, и по рации ему сообщили о приближении автомобиля сенатора. Когда машина спустилась в низину, Бен Сала превратил ее в груду раскаленного потрескивающего шлака.
Отъехав несколько миль, он остановился и зарыл в землю пушку. Остаток пути прошел гладко, и Бен Сала вернулся в гараж задолго до рассвета. Тщательно продуманный и не вызывающий подозрений трюк с болтающимся куском брезента позволил ему закрыть ворота гаража, как только фургон въехал в ворота. Сала тут же вынул ретардитовые панели из ворот и из автомобиля и заменил их обычным стеклом. Затем «щекотателем» разрушил кристаллическую структуру ретардита и тем самым навсегда уничтожил молчаливого свидетеля своего преступления. Для пущей предосторожности он разбил панели на мелкие куски и сжег их в печи в подвале дома.
Оставалось осуществить заключительную часть плана. Бен Сала поднялся в комнату Маккалафа, снял его шляпу и повесил на обычное место у двери. Затем вынул из кармана флакон специально приготовленного тромбогенного яда, который он получил заблаговременно от организаторов убийства. Маккалаф все еще спал под воздействием снотворного и не проснулся, когда Бен Сала втирал бесцветную жидкость в кожу на левом локте. Выбранное место означало, что Маккалаф умрет от массированной эмболии приблизительно через четыре часа.
Удовлетворенный ночной работой, Бен Сала выпил стакан молока, съел бутерброд и отправился в спальню, где его ожидала супруга.
— Вы сочинили действительно грандиозную теорию, — сказал Реммерт после паузы.
Гаррод пожал плечами.
— Да, у меня есть опыт в этом деле. Впрочем, объясняя все наблюдаемые факты, данная теория страдает одним крупным недостатком.
— Слишком сложна. Не соблюден принцип бритвы Оккама.
— Нет, в наше время план убийства не может быть простым. Дело в другом: я не вижу, как мы можем продемонстрировать ее истинность. Вы, безусловно, найдете свежие царапины на оконных рамах и окантовке ветрового стекла фургона, но это ровным счетом ничего не доказывает.
— Можно собрать остатки ретардита в печи.
— Согласен. Но разве закон запрещает сжигать медленное стекло?
— Неужели нет? — Реммерт ударил кулаком по лбу, как бы пытаясь выудить что-то из памяти. Демонстрация скарказма. — Хотите поехать в дом Салы? Посмотреть все соими глазами?
— Поехали.
В сопровождении еще одного полицейского они отправились в западную часть города. Солнце было уже высоко, по синеве неба плыли облака, вызывая игру теней на стенах аккуратных домиков. Автомобиль взобрался на холм и остановился у белого строения. Гаррод почувствовал возбуждение, узнав жилище Салы. Глаза скользили по знакомым деталям дома, сада, гаража.
— Похоже, все спокойно, — сказал он. — Кто-нибудь дома?
— Вряд ли. Бен Сала получил разрешение заниматься своим делом, но у нас есть ключи, и он сказал, что мы можем приходить в любое время. Он чертовски услужлив.
— В его положении он должен изо всех сил помогать нам повесить это убийство на Маккалафа.
— Вас, очевидно, больше всего интересует гараж?
Реммерт достал ключ и отпер ворота. В гараже пахло краской, бензином и пылью. Гаррод обошел помещение, осторожно беря в руки пустые банки, старые журналы и прочий разбросанный в беспорядке хлам и возвращая каждый предмет на место. Он ловил на себе насмешливые взгляды полицейских, но не хотел уходить.
— Не вижу масляных пятен на полу, — сказал Реммерт. — Как он поворачивал колеса?
— А вот как, — Гарроду помогла память. Он показал на два глянцевитых журнала со следами протекторов и мятыми страницами. — Старый прием — вы наезжаете передними колесами на такой журнал и они легко поворачиваются.
— Но это не доказательство.
— Для меня — доказательство, — упрямо сказал Гаррод.
Реммерт закурил сигарету, Агню — так звали второго полицейского — трубку, и оба детектива вышли на улицу, где дул порывистый ветер. Минут десять они курили, тихо переговариваясь, затем начали поглядывать на часы, показывая, что приближается время второго завтрака. Гаррод тоже думал об этом — лни с Джейн условились позавтракать вместе, — он чувствовал: либо он сделает решающее открытие именно сейчас, осматривая гараж с той ясностью восприятия, какую дает только первое знакомство с новым местом, либо вообще не решит этой загадки.
Агню выколотил трубку с легким щелкающим зауком и пошел к машине. Реммерт сел на низкую ограду, окружающую сад, и принялся с интересом следить за облаками. Гаррод в последний раз обошел гараж и у стены, примыкавшей к дому, увидел осколок стекла. Он опустился на колени и простейшим приемом — проведя пальцем по тыльной стороне осколка — убедился, что стекло простое.
Реммерт оставил в покое облака.
— Что-нибудь нашли?
— Нет. — Гаррод удрученно покачал головой. — Едем?
— Конечно. — Реммерт потянул вниз воротный щит, в гараже потемнело.
Гаррод шевельнулся, собираясь встать с колен, и глаза его ухватили какое-то изображение в слабом световом круге на сухих некрашеных досках стены. Смутный силуэт крыши, призрачное дерево, раскачивавемое ветром, — все перевернуто. Гаррод посмотрел на противоположную, наружную, стену гаража и увидел яркую белую звезду, сияющую в пяти футах над полом. Он приблизился к стене и заглянул в крохотное отверстие. Тугая струя холодного воздуха ударила в глаз, вызвала слезы, но он успел заметить залитые солнцем холмы и дома, угнездившиеся в квадратах живой изгороди. Гаррод подошел к проему, наклонился под нижней кромкой полуопущенных ворот и поманил Реммерта.
— Здесь в стене небольшое отверстие, — сказал он. — Оно идет немного под углом вниз, поэтому, когда ходишь, его не замечаешь.
— Какое это имеет?.. — Реммерт наклонился и приложил глаз к отверстию. — Думаете, оно достаточных размеров, чтобы мы могли извлечь из него какую-нибудь пользу?
— Конечно! Если Бен Сала действительно ходил по гаражу, внешний наблюдатель увидел бы мигающий луч света, если же вместо живого Салы здесь было только его изображение, записанное в ретардитовых окнах, этот луч не прерывался. Сколько домов отсюда видно?
— Э… двенадцать, не меньше. Правда, некоторые очень далеко.
— Не имеет значения. Если хотя бы в одном есть пейзажное окно, обращенное в эту сторону, вы сможете завершить следствие еще до ужина. — Носком ботинка Гаррод выбросил найденный осколок на улицу, в неверную игру солнечных пятен. Он уже не сомневался, что ретардитовый свидетель будет найден.
Реммерт посмотрел на него и хлопнул по плечу.
— У меня в машине бинокль!
— Тащите его сюда, — сказал Гаррод. — Я набросаю схему расположения домов, которые нам могут понадобиться.
Он вытащил блокнот и снова заглянул в отверстие, но тут же понял, что никакой схемы не потребуется. Холм погрузился в тень от набежавшего облака, и даже без бинокля был виден огромный изумруд прямоугольной формы: это в одном из домов яркой зеленью горело окно, излучая скрытый в нем солнечный свет.
Глава 14
В вечернем выпуске последних известий было объявлено, что Бен Сала арестован по подозрению в убийстве сенатора Уэскотта. Гаррод был один в своем номере, выдержанном в оливково-зеленых тонах: Джейн еще не закончила работу у Маннхейма. Почти час он простоял у окна, глядя на улицу с высоты двадцатого этажа, не в силах отогнать мрачные предчувствия.
Дело в том, что, вернувшись в гостиницу, он получил давно ожидаемое сообщение от Эстер. В нем говорилось: «Приезжаю в Огасту вечером, буду у тебя к девятнадцати ноль-ноль. Жди. Целую. Эстер».
С того момента, как он сообщил ей о своем решении, Гаррод мысленно торопил Эстер с ответом, горячо желая, чтобы последнее их объяснение осталось в прошлом — там ему место, но теперь, совершенно неожиданно, он испугался. Ее последнике слова — «Целую. Эстер» — в контексте послания означали, что она не считает их разрыв окончательным и все еще рассматривает Гаррода как свою собственность. Предстояла долгая, мучительная, болезненная процедура.
Анализируя свои чувства, он понял, что боится собственной мягкости, почти патологической неспособности причинить боль другому, даже когда это необходимо, даже если обе стороны окажутся в выигрыше от быстрого, решительного удара. Он мог бы вспомнить десятки примеров, но рефлексирующая память подбросила ему самый ранний эпизод — десятилетним мальчишкой бегал он тогда с ватагой таких же ребят в Барлоу, городе его детства.
Юный Элбан Гаррод никогда не чувствовал себя в компани легко и отчаянно старался завоевать одобрение вожака — полного, но физически сильного мальчика по имени Рик. Случай представился, когда Элбан возвращался из школы с неким Тревором, которого не любили и потому одним из первых занесли в список для наказания. Тревор имел неосторожность с презрением отозваться о Рике, и, преодолев отвращение к самому себе, Элбан донес об этом вожаку. Рик с благодарностью воспринял информацию и составил план действий. Ватага окружит Тревора в переулке, и Рик огласит обвинительный акт. Если Тревор признает себя виновным, ему всыплют, а если будет все отрицать, то тем самым назовет Рика и Элбана лжецами, за что должно воспоследовать не менее суровое наказание. Все шло прекрасно до последнего момента.
После ритуального распарывания ширинки, что неизменно порождало в противнике психологический дискомфорт, Тревора прижали к стене. Рик грозно взял его за ворот. Тревор со страстью утверждал, что никогда не произносил роковых слов. В соответствии со своим туманным кодексом чести Рик на этом этапе еще не мог нанести удара. Он взглянул на Элбана, требуя, чтобы тот подтвердил обвинение.
— Ну, говорил он или нет?
Элбан посмотрел на презренного Тревора, увидел ужас и мольбу в его глазах и дрогнул. Превозмогая страх, он сказал:
— Нет, я ничего не слышал.
Рик отпустил пленника, и тот умчался, как заяц. Затем сбитый с толку вожак повернулся к Элбану, и тут его растерянность сменилась презрением и яростью. Он наступал на Гаррода, размахивая кулачищами. Десятилетний Элбан принял наказание почти с облегчением — ведь ему не пришлось совершить насилие над другим.
Имея такой опыт прошлого и не располагая поддержкой Джейн, он допускал вероятность — пусть ничтожную, — что Эстер найдет способ заставить его вернуться к ней и снова стать преданным мужем. От этой мысли его бросало в холодный пот. Прижав лоб к оконному стеклу, он смотрел вниз на маленькие разноцветные коробочки автомобилей и еще меньшие крапинуи людей. При взгляде сверху, почти под прямым углом, пешеходы теряли индивидуальность, с трудом можно было различить мужчин и женщин. «Не странно ли, — подумал Гаррод, — что каждая такая ползущая точка видит в себе центр мироздания». Чувство подавленности росло.
Он побрел в спальню, лег на кровать, не сняв покрывала, и попытался задремать. Но сон не шел. Промаявшись минут двадцать, Гаррод нарушил одно из строжайших своих правил: прямо из спальни вызвал по видеофону Портстон, чтобы узнать, как идут дела. Сначала миссис Вернер дала ему сводку важнейших событий последних дней, потом он связался кое с кем из управляющих, включая Мэнстона, попросившего указаний, как реагировать на аоследние передачи новостей. Шикерт был в панике из-за новых срочных правительственных заказов на ретардитовый порошок. Потребность в нем растет так быстро, что даже введение в строй нового завода жидких светокрасителей не позволит удовлетворить ее в полной мере. Гаррод успокоил его и в течение часа беседовал с руководителями других отделов.
К концу бесед до прибытия Эстер оставалось уже менее часа, и спать уже не хотелось. Он пошел в ванную и, презрев затемнение, принял душ при полном свете. Такой беспечностью, равнодушием к мнимым наблюдателям заразила его Джейн Уэлсон. Сознавая красоту своего тела и гордясь ею, она не желала прятаться под покровом темноты даже в те часы, которые проводила с Гарродом. Мысль о Джейн вызвала прилив желания, смешанного с грустью. Жизнь с Джейн была бы так…
Гаррод впал в отчаяние, поняв, что предрекает победу Эстер уже сейчас, когда между ними не было сказано ни слова.
«Я выбрал Джейн, — повторял он себе, выходя из ванной. — Я выбрал жизнь».
Но чуть позже, когда раздался звонок, он почувствовал, что умирает. Он медленно отворил дверь. На пороге, рядом с сестрой милосердия, стояла Эстер — тщательно одетая, без румян и в больших темных очках — такие надевают, чтобы скрыть дефет глаз.
— Элбан? — спросила она мягко.
«Она старается держаться, — подумал он с грустью. — Она слепа, поэтому темные очки, но держится молодцом».
— Входи, Эстер. — Жестом он пригласил и сестру, но та, видимо, получила инструкции и исчезла в коридоре, изобразив осуждение на розовом антисептическом лице.
— Спасибо, Элбан. — Эстер протянула руку, но Гаррод взял ее под локоть и подвел к креслу. Сам он сел напротив.
— Хорошо перенесла дорогу?
Она кивнула.
— Ты был совершенно прав, Элбан. Я могу ездить, несмотря на свои гоаза. Пролетела же я тысячу миль, чтобы быть с тобой.
— Я… — Значение последних слов не ускользнуло от его внимания. — Удивительно, что ты решилась на это.
Эстер в свою очередь не пропустила эту фразу мимо своих ушей.
— Разве ты не рад мне?
— Конечно же, я рад, что ты снова бываешь на людях.
— Я не об этом спрашивала.
— Разве?
— Не об этом. — Эстер сидела очень прямо, сложив руки на коленях. — Когда ты возненавидил меня, Элбан?
— Побойся бога! Почему я должен тебя ненавидеть?
— Я задаю себе тот же вопрос. Как видно, я сделала что-то не очень…
— Эстер, — сказал он твердо. — Я не притаю к тебе ненависти. — Он посмотрел на ее тонкое, строгое лицо, увидел едва заметные морщины, и сердце его сжалось.
— Ты просто не любишь меня, да?
Вот он, подумал Гаррод, тот момент, от которого зависит твое будущее. Он открыл рот, чтобы дать утвердительный ответ, столь удобно предлагаемый формой вопроса, но мозг его, казалось, оцепенел. Гаррод встал, подошел к окну и снова поглядел вниз. Безымянные песчинки, считавшие себя людьми, все еще сновали взад-вперед. «Немыслимо, — подумал он, — чтобы наблюдатель на спутнике мог отличить одного человека от другого».
— Ответь мне, Элбан.
Гаррод сглотнул слюну, тщетно пытаясь ускользнуть, но перед мысленным взором его мелькали картины, совершенно далекие от разговора. Серебряный крестик самолета-опылителя, плывущий по небу. Растерянное лицо Шикерта — завод не справляется с заказами на ретардитовую пыль. Темное поле, свечение…
Рука Эстер коснулась его спины. Он и не заметил, как она встала.
— Что ж, ты ответил, — сказала она.
— Ответил?
— Да. — Эстер глубоко и прерывисто вздохнула. — Где она сейчас?
— Кто?
Эстер засмеялась.
— Кто? Твоя любовница, вот кто. Эта… шлюха с серебристой помадой.
Гаррод был поражен. Ему показалось, что Эстер сверхъестественным образом заглянула в его мысли.
— Откуда ты взяла…
— Не считай меня дурой, Элбан. Ты забыл, что носил мои диски, когда приехал сюда? Думаешь, я не видела, как смотрела на тебя эта девица Джона Маннхэйма?
— Непомню, чтобы она смотрела на меня как-то особенно, — осторожно ответил Гаррод.
— Я слепа, — с горечью сказал Эстер, — но ты притворяешься еще более слепым.
Гаррод смотрел на жену и снова его мысли уходили в сторону. «Миллер Побджой не упоминал о спутниках. Я сам назвал их в своей версии, а он только слушал и не возражал! Я знал правду с самого начала, она жила во мне, мучила меня, но я боялся взглянуть ей в лицо…»
Дверь распахнулась, и на порогк появилась Джейн.
— Я только что освободилась, Эл, и… О!
— Входи, Джейн, — сказал Гаррод. — Входи и познакомься с моей женой. Эстер, это Джейн Уэйсон, секретарь Джона Маннхейма.
Эстер приветливо улыбнулась, но посмотрела намеренно мимо Джейн, подчеркивая свою слепоту.
— Входите, Джейн. Мы только что говорили о вас.
— Я думаю, вам лучше остаться. Мы как раз пытаемся решить, кто здесь лишний.
Джейн вошла в комнату. Ее огромные глаза вопросительно смотрели на Гаррода. Он чувствовал, что не выдержит этой сцены.
— Говори же, Элбан. Пусть наконец все станет на свои места.
Гаррод посмотрел на жену. Ее возраст, усталость бросались в глаза, усугубляясь контрастом с буйной молодостью Джейн. Слепая, она только что пересекла Америку, чтобы увидеть его. Из троих в этой комнате лишь она была калекой, и тем не менее она была здесь главной. Она была сильной. Она была мужественной — но слепой и беспомощной. И она ждала, повернув к нему лицо. Он должен был сделать совсем простую вещь — одним словом, как топором…
На мгновение он закрыл глаза, а когда открыл, Джейн шла к двери. Гаррод бросился за ней.
— Джейн, — сказал он в отчаянии, — дай мне подумать.
Она покачала головой.
— Полковник Маннхейм закончил свои дела в Огасте. Я зашла сказать, что улетаю с ним с Мейкон последним рейсом.
Он схватил ее за руку, но она вырвалась с неожиданной силой.
— Оставь меня, Эл.
— Я все улажу!
— Да, Эл. Так же, как ты уладил… — Удар двери заглушил конец, но Гаррод знал, что последним словом фразы было слово «спутники».
Ноги подгибались, как резиновые. Он вернулся в комнату и сел. Эстер нашла его и положила руки ему на плечи.
— Мой бедный любимый Элбан, — прошептала она.
Гаррод спрятал лицо в ладони. «Нет никаких спутников, — думал он. — Нет торпед, несущих с орбиты глаза из медленного стекла. Они просто не нужны. Зачем все это, если весь мир засыпают ретардитовой пылью!»
Сверхъестественное спокойствие овладело Гарродом, когда он представил себе весь механизм. Разрешающая способность кристалличемкой структуры ретардита столь велика, что приемлемое изображение можно получить от частицы диаметром всего несколько микрон. При этом каждая крупица остается невидимой для невооруженного глаза. Сотни тонн ретардитовой пыли с различными периодами задержки сброшены на Америку с самолетов-опылителей. Обычно форсунки в таких самолетах сообщают распыляемым частицам электрический потенциал, тогда эти частицы не падают на землю, а притягиваются растениями. Но в данном случае микроскопические глаза из медленного стекла разбрасываются с такой высоты, что они оседают на деревьях, домах, телеграфных столбах, склонах гор, цветах, птицах, насекомых — везде и всюду. Они попадают на шляпу и платье, в тарелку, в стакан…
«Отныне, — раздался неслышимый крик в голове Гаррода, — любой человек, любая организация, имея необходимые приборы, сможет узнать ВСЕ обо ВСЕХ! Планета превратится в один гигантский немигающий глаз, видящий все, что движется по ее поверхности. Мы все заключены под серебряный колпак и задыхаемся, как жуки в пробирке энтомолога».
Секунда уходила за секундой, он не сознавал ничего, кроме громких ударов крови в висках. «И все это сделал… Я!»
Поднявшись, Гаррод принял на плечи немыслимый вес всей планеты. И обнаружил с бесконечной благодарностью, что может его нести.
— Эстер, — сказал он спокойно, — ты задала мне важный вопрос.
— Да? — Ее голос звучал настороженно, как будто она уже почувствовала, что он переменился.
— Мой ответ — нет. Я не люблю тебя, Эстер, и знаю теперь, что никогда не любил.
— Не говори глупостей, — сказала она с испуганной резкостью.
— Мне жаль, Эстер. Ты спросила, и я ответил. А теперь мне нужно найти Джейн. я пришлю сюда сестру.
Размеренным шагом Гаррод вышел из комнаты — не было нужды торопиться — и спустился в номер Джейн этажом ниже. Через открытую дверь он увидел, что она собирает вещи. Склонившаяся над чемоданом фигура излучала невольную, природную чувственность, и Гаррод ощутил медленные и мощные удары сердца.
— Ты солгала мне, — сказал он с деланной суровостью. — Сказала, что летишь последним рейсом.
Джейн повернулась к нему. На щеках прозрачные ленты слез.
— Пожалуйста, отпусти меня, Эл.
— Нет, никогда.
— Эл, значит, ты…
— Да. Я покончил с тем, чего не должен был начинать. Но предстоит покончить еще кое с чем, и мне понадобится твоя помощь.
Джейн была с ним, когда он пошел в редакцию и рассказал обо всем. Она была с ним в трудные месяцы, последовавшие за вынужденным запретом производства медленного стекла насмерть перепуганным правительством. Она была с ним и в еще более трудные годы, когда выяснилось, что другие страны продолжали выпускать ретардит и в конце концов засорили им все моря, океаны и самый воздух — ло стратосферы. В последующие десятилетия людям приходилось мириться с повсеместным присутствием ретардитового соглядатая, и они научились жить не таясь и не стыдясь, как жили в далеком прошлом, когда знали доподлинно, что от очей бога укрыться негде.
Джейн была с ним все это время. И он любил ее, о чем узнал сам по тому, хотя бы, признаку, что никак не мог заметить следов старости на прекрасном ее лице. Ему она казалась лишенной возраста, неизменной, как милый образ, вечно хранимый пластиной медленного стекла.
Дело в том, что, вернувшись в гостиницу, он получил давно ожидаемое сообщение от Эстер. В нем говорилось: «Приезжаю в Огасту вечером, буду у тебя к девятнадцати ноль-ноль. Жди. Целую. Эстер».
С того момента, как он сообщил ей о своем решении, Гаррод мысленно торопил Эстер с ответом, горячо желая, чтобы последнее их объяснение осталось в прошлом — там ему место, но теперь, совершенно неожиданно, он испугался. Ее последнике слова — «Целую. Эстер» — в контексте послания означали, что она не считает их разрыв окончательным и все еще рассматривает Гаррода как свою собственность. Предстояла долгая, мучительная, болезненная процедура.
Анализируя свои чувства, он понял, что боится собственной мягкости, почти патологической неспособности причинить боль другому, даже когда это необходимо, даже если обе стороны окажутся в выигрыше от быстрого, решительного удара. Он мог бы вспомнить десятки примеров, но рефлексирующая память подбросила ему самый ранний эпизод — десятилетним мальчишкой бегал он тогда с ватагой таких же ребят в Барлоу, городе его детства.
Юный Элбан Гаррод никогда не чувствовал себя в компани легко и отчаянно старался завоевать одобрение вожака — полного, но физически сильного мальчика по имени Рик. Случай представился, когда Элбан возвращался из школы с неким Тревором, которого не любили и потому одним из первых занесли в список для наказания. Тревор имел неосторожность с презрением отозваться о Рике, и, преодолев отвращение к самому себе, Элбан донес об этом вожаку. Рик с благодарностью воспринял информацию и составил план действий. Ватага окружит Тревора в переулке, и Рик огласит обвинительный акт. Если Тревор признает себя виновным, ему всыплют, а если будет все отрицать, то тем самым назовет Рика и Элбана лжецами, за что должно воспоследовать не менее суровое наказание. Все шло прекрасно до последнего момента.
После ритуального распарывания ширинки, что неизменно порождало в противнике психологический дискомфорт, Тревора прижали к стене. Рик грозно взял его за ворот. Тревор со страстью утверждал, что никогда не произносил роковых слов. В соответствии со своим туманным кодексом чести Рик на этом этапе еще не мог нанести удара. Он взглянул на Элбана, требуя, чтобы тот подтвердил обвинение.
— Ну, говорил он или нет?
Элбан посмотрел на презренного Тревора, увидел ужас и мольбу в его глазах и дрогнул. Превозмогая страх, он сказал:
— Нет, я ничего не слышал.
Рик отпустил пленника, и тот умчался, как заяц. Затем сбитый с толку вожак повернулся к Элбану, и тут его растерянность сменилась презрением и яростью. Он наступал на Гаррода, размахивая кулачищами. Десятилетний Элбан принял наказание почти с облегчением — ведь ему не пришлось совершить насилие над другим.
Имея такой опыт прошлого и не располагая поддержкой Джейн, он допускал вероятность — пусть ничтожную, — что Эстер найдет способ заставить его вернуться к ней и снова стать преданным мужем. От этой мысли его бросало в холодный пот. Прижав лоб к оконному стеклу, он смотрел вниз на маленькие разноцветные коробочки автомобилей и еще меньшие крапинуи людей. При взгляде сверху, почти под прямым углом, пешеходы теряли индивидуальность, с трудом можно было различить мужчин и женщин. «Не странно ли, — подумал Гаррод, — что каждая такая ползущая точка видит в себе центр мироздания». Чувство подавленности росло.
Он побрел в спальню, лег на кровать, не сняв покрывала, и попытался задремать. Но сон не шел. Промаявшись минут двадцать, Гаррод нарушил одно из строжайших своих правил: прямо из спальни вызвал по видеофону Портстон, чтобы узнать, как идут дела. Сначала миссис Вернер дала ему сводку важнейших событий последних дней, потом он связался кое с кем из управляющих, включая Мэнстона, попросившего указаний, как реагировать на аоследние передачи новостей. Шикерт был в панике из-за новых срочных правительственных заказов на ретардитовый порошок. Потребность в нем растет так быстро, что даже введение в строй нового завода жидких светокрасителей не позволит удовлетворить ее в полной мере. Гаррод успокоил его и в течение часа беседовал с руководителями других отделов.
К концу бесед до прибытия Эстер оставалось уже менее часа, и спать уже не хотелось. Он пошел в ванную и, презрев затемнение, принял душ при полном свете. Такой беспечностью, равнодушием к мнимым наблюдателям заразила его Джейн Уэлсон. Сознавая красоту своего тела и гордясь ею, она не желала прятаться под покровом темноты даже в те часы, которые проводила с Гарродом. Мысль о Джейн вызвала прилив желания, смешанного с грустью. Жизнь с Джейн была бы так…
Гаррод впал в отчаяние, поняв, что предрекает победу Эстер уже сейчас, когда между ними не было сказано ни слова.
«Я выбрал Джейн, — повторял он себе, выходя из ванной. — Я выбрал жизнь».
Но чуть позже, когда раздался звонок, он почувствовал, что умирает. Он медленно отворил дверь. На пороге, рядом с сестрой милосердия, стояла Эстер — тщательно одетая, без румян и в больших темных очках — такие надевают, чтобы скрыть дефет глаз.
— Элбан? — спросила она мягко.
«Она старается держаться, — подумал он с грустью. — Она слепа, поэтому темные очки, но держится молодцом».
— Входи, Эстер. — Жестом он пригласил и сестру, но та, видимо, получила инструкции и исчезла в коридоре, изобразив осуждение на розовом антисептическом лице.
— Спасибо, Элбан. — Эстер протянула руку, но Гаррод взял ее под локоть и подвел к креслу. Сам он сел напротив.
— Хорошо перенесла дорогу?
Она кивнула.
— Ты был совершенно прав, Элбан. Я могу ездить, несмотря на свои гоаза. Пролетела же я тысячу миль, чтобы быть с тобой.
— Я… — Значение последних слов не ускользнуло от его внимания. — Удивительно, что ты решилась на это.
Эстер в свою очередь не пропустила эту фразу мимо своих ушей.
— Разве ты не рад мне?
— Конечно же, я рад, что ты снова бываешь на людях.
— Я не об этом спрашивала.
— Разве?
— Не об этом. — Эстер сидела очень прямо, сложив руки на коленях. — Когда ты возненавидил меня, Элбан?
— Побойся бога! Почему я должен тебя ненавидеть?
— Я задаю себе тот же вопрос. Как видно, я сделала что-то не очень…
— Эстер, — сказал он твердо. — Я не притаю к тебе ненависти. — Он посмотрел на ее тонкое, строгое лицо, увидел едва заметные морщины, и сердце его сжалось.
— Ты просто не любишь меня, да?
Вот он, подумал Гаррод, тот момент, от которого зависит твое будущее. Он открыл рот, чтобы дать утвердительный ответ, столь удобно предлагаемый формой вопроса, но мозг его, казалось, оцепенел. Гаррод встал, подошел к окну и снова поглядел вниз. Безымянные песчинки, считавшие себя людьми, все еще сновали взад-вперед. «Немыслимо, — подумал он, — чтобы наблюдатель на спутнике мог отличить одного человека от другого».
— Ответь мне, Элбан.
Гаррод сглотнул слюну, тщетно пытаясь ускользнуть, но перед мысленным взором его мелькали картины, совершенно далекие от разговора. Серебряный крестик самолета-опылителя, плывущий по небу. Растерянное лицо Шикерта — завод не справляется с заказами на ретардитовую пыль. Темное поле, свечение…
Рука Эстер коснулась его спины. Он и не заметил, как она встала.
— Что ж, ты ответил, — сказала она.
— Ответил?
— Да. — Эстер глубоко и прерывисто вздохнула. — Где она сейчас?
— Кто?
Эстер засмеялась.
— Кто? Твоя любовница, вот кто. Эта… шлюха с серебристой помадой.
Гаррод был поражен. Ему показалось, что Эстер сверхъестественным образом заглянула в его мысли.
— Откуда ты взяла…
— Не считай меня дурой, Элбан. Ты забыл, что носил мои диски, когда приехал сюда? Думаешь, я не видела, как смотрела на тебя эта девица Джона Маннхэйма?
— Непомню, чтобы она смотрела на меня как-то особенно, — осторожно ответил Гаррод.
— Я слепа, — с горечью сказал Эстер, — но ты притворяешься еще более слепым.
Гаррод смотрел на жену и снова его мысли уходили в сторону. «Миллер Побджой не упоминал о спутниках. Я сам назвал их в своей версии, а он только слушал и не возражал! Я знал правду с самого начала, она жила во мне, мучила меня, но я боялся взглянуть ей в лицо…»
Дверь распахнулась, и на порогк появилась Джейн.
— Я только что освободилась, Эл, и… О!
— Входи, Джейн, — сказал Гаррод. — Входи и познакомься с моей женой. Эстер, это Джейн Уэйсон, секретарь Джона Маннхейма.
Эстер приветливо улыбнулась, но посмотрела намеренно мимо Джейн, подчеркивая свою слепоту.
— Входите, Джейн. Мы только что говорили о вас.
— Я думаю, вам лучше остаться. Мы как раз пытаемся решить, кто здесь лишний.
Джейн вошла в комнату. Ее огромные глаза вопросительно смотрели на Гаррода. Он чувствовал, что не выдержит этой сцены.
— Говори же, Элбан. Пусть наконец все станет на свои места.
Гаррод посмотрел на жену. Ее возраст, усталость бросались в глаза, усугубляясь контрастом с буйной молодостью Джейн. Слепая, она только что пересекла Америку, чтобы увидеть его. Из троих в этой комнате лишь она была калекой, и тем не менее она была здесь главной. Она была сильной. Она была мужественной — но слепой и беспомощной. И она ждала, повернув к нему лицо. Он должен был сделать совсем простую вещь — одним словом, как топором…
На мгновение он закрыл глаза, а когда открыл, Джейн шла к двери. Гаррод бросился за ней.
— Джейн, — сказал он в отчаянии, — дай мне подумать.
Она покачала головой.
— Полковник Маннхейм закончил свои дела в Огасте. Я зашла сказать, что улетаю с ним с Мейкон последним рейсом.
Он схватил ее за руку, но она вырвалась с неожиданной силой.
— Оставь меня, Эл.
— Я все улажу!
— Да, Эл. Так же, как ты уладил… — Удар двери заглушил конец, но Гаррод знал, что последним словом фразы было слово «спутники».
Ноги подгибались, как резиновые. Он вернулся в комнату и сел. Эстер нашла его и положила руки ему на плечи.
— Мой бедный любимый Элбан, — прошептала она.
Гаррод спрятал лицо в ладони. «Нет никаких спутников, — думал он. — Нет торпед, несущих с орбиты глаза из медленного стекла. Они просто не нужны. Зачем все это, если весь мир засыпают ретардитовой пылью!»
Сверхъестественное спокойствие овладело Гарродом, когда он представил себе весь механизм. Разрешающая способность кристалличемкой структуры ретардита столь велика, что приемлемое изображение можно получить от частицы диаметром всего несколько микрон. При этом каждая крупица остается невидимой для невооруженного глаза. Сотни тонн ретардитовой пыли с различными периодами задержки сброшены на Америку с самолетов-опылителей. Обычно форсунки в таких самолетах сообщают распыляемым частицам электрический потенциал, тогда эти частицы не падают на землю, а притягиваются растениями. Но в данном случае микроскопические глаза из медленного стекла разбрасываются с такой высоты, что они оседают на деревьях, домах, телеграфных столбах, склонах гор, цветах, птицах, насекомых — везде и всюду. Они попадают на шляпу и платье, в тарелку, в стакан…
«Отныне, — раздался неслышимый крик в голове Гаррода, — любой человек, любая организация, имея необходимые приборы, сможет узнать ВСЕ обо ВСЕХ! Планета превратится в один гигантский немигающий глаз, видящий все, что движется по ее поверхности. Мы все заключены под серебряный колпак и задыхаемся, как жуки в пробирке энтомолога».
Секунда уходила за секундой, он не сознавал ничего, кроме громких ударов крови в висках. «И все это сделал… Я!»
Поднявшись, Гаррод принял на плечи немыслимый вес всей планеты. И обнаружил с бесконечной благодарностью, что может его нести.
— Эстер, — сказал он спокойно, — ты задала мне важный вопрос.
— Да? — Ее голос звучал настороженно, как будто она уже почувствовала, что он переменился.
— Мой ответ — нет. Я не люблю тебя, Эстер, и знаю теперь, что никогда не любил.
— Не говори глупостей, — сказала она с испуганной резкостью.
— Мне жаль, Эстер. Ты спросила, и я ответил. А теперь мне нужно найти Джейн. я пришлю сюда сестру.
Размеренным шагом Гаррод вышел из комнаты — не было нужды торопиться — и спустился в номер Джейн этажом ниже. Через открытую дверь он увидел, что она собирает вещи. Склонившаяся над чемоданом фигура излучала невольную, природную чувственность, и Гаррод ощутил медленные и мощные удары сердца.
— Ты солгала мне, — сказал он с деланной суровостью. — Сказала, что летишь последним рейсом.
Джейн повернулась к нему. На щеках прозрачные ленты слез.
— Пожалуйста, отпусти меня, Эл.
— Нет, никогда.
— Эл, значит, ты…
— Да. Я покончил с тем, чего не должен был начинать. Но предстоит покончить еще кое с чем, и мне понадобится твоя помощь.
Джейн была с ним, когда он пошел в редакцию и рассказал обо всем. Она была с ним в трудные месяцы, последовавшие за вынужденным запретом производства медленного стекла насмерть перепуганным правительством. Она была с ним и в еще более трудные годы, когда выяснилось, что другие страны продолжали выпускать ретардит и в конце концов засорили им все моря, океаны и самый воздух — ло стратосферы. В последующие десятилетия людям приходилось мириться с повсеместным присутствием ретардитового соглядатая, и они научились жить не таясь и не стыдясь, как жили в далеком прошлом, когда знали доподлинно, что от очей бога укрыться негде.
Джейн была с ним все это время. И он любил ее, о чем узнал сам по тому, хотя бы, признаку, что никак не мог заметить следов старости на прекрасном ее лице. Ему она казалась лишенной возраста, неизменной, как милый образ, вечно хранимый пластиной медленного стекла.