Шоун Робин. Женское счастье

   Конечно, это было полнейшим абсурдом, но назвать гостя по имени казалось куда более интимным, чем поверить ему свои сокровенные фантазии. До сих пор он оставался не мужчиной, а абстрактным полковником, а она — старой девой, занятыми довольно интересной, хотя и не совсем пристойной беседой. Но стоит пересечь этот барьер, и…
   — Так и быть.
   Абигейл глубоко вздохнула, чтобы унять лихорадочный стук сердца.
   — Я поделилась с вами своими мечтами, но взамен не удостоилась такой же откровенности. О чем грезите вы… Роберт?
   — О женщине, Абигейл. О всех тех вещах, которые я бы мог проделать с ней в постели.
   Абигейл задохнулась, представив загорелые руки, ласкающие белое женское тело. Что было бы, коснись они ее тела?
   Расплавленное желание растеклось между бедрами.
   — А как насчет… размера? Для вас имеет значение величина женских грудей?
   — Нет, — коротко бросил Роберт, явно не поощряя дальнейших расспросов. Но это был первый мужчина… вернее говоря, первый человек, не рассуждавший на подобную тему обтекаемыми словами, и Абигейл хотела знать больше.
   Через три недели она вернется в Лондон, унося с собой воспоминания, которые помогут ей пережить долгие одинокие ночи.
   — И что же? Что именно вы хотели бы сделать с женщиной? — бросила она небрежно, почти бесшабашно, хотя сердце глухо колотилось в груди.
   — Все! — выдохнул он. — Все, о чем она когда-либо мечтала. Я хочу вонзаться в женщину до потери сознания, чтобы она молила и заклинала меня о более смелых ласках. Хочу, чтобы она заставила меня забыть, что последние двадцать два года своей жизни я убивал людей.
   Абигейл почувствовала, как в горле встал колючий ком.
   Смерть была неотъемлемой частью войны. Газеты кричали об ужасах сражений. Абигейл читала газеты, скорбела о мертвых и никогда не думала о тех, кому удалось выжить, солдатах, сражавшихся во имя ее величества. Мужчин, которые не были рождены, чтобы убивать себе подобных, но каждый день лишали жизней Сотни врагов. Мужчин, до конца жизни страдавших от угрызений совести.
   Совсем как этот деспот-полковник.
   Несколько бесконечных секунд она сжимала журнал, потрясенная жгучей потребностью, безумным желанием, исходившими от мужчины, сидевшего всего в нескольких дюймах от нее.
   Как всякий солдат, он не раз видел смерть лицом к лицу; Абигейл же грозила единственная опасность: что кто-то посторонний обнаружит ее коллекцию. Как всякий солдат, он терпел боль и муки; единственная боль, которую пришлось вынести Абигейл, — боль одиночества. И необходимости вечно притворяться не той, какой она казалась окружающим.
   Однако она ощущала желание Роберта так же сильно, как свое собственное. Он вынужден искать забытья в разгар обезумевшего урагана, ей приходится проникаться переживаниями героев непристойных книг и журналов.
   Каково это — забыть будущее в объятиях этого человека? Совсем как он… стремится найти забвение в объятиях женщины.
   И она — эта женщина, подумала Абигейл, подхваченная приливной волной бесшабашной решимости В темноте она совсем не чувствовала себя пожилой старой девой. И ее тело на ощупь совсем не покажется дряхлым.
   И неожиданно откуда-то раздался голос… не ее, конечно, не ее, так же как ноющие груди и пульсация между бедер не принадлежали ей, старой деве, которой давно следовало бы забыть все порывы юности, леди, которая вне зависимости от возраста просто не может испытывать ничего подобного.
   — Я помогу вам забыть, Роберт, если вы поможете мне.

Глава 2

   — Вы девственница, — бесстрастно заметил бесплотный голос. Лицо Абигейл запылало.
   — Д-да.
   Ни одна леди не отважится на такое… не сделает такого бесстыдного предложения.
   — А что необходимо забыть вам, Абигейл?
   — Через три недели мне исполнится тридцать лет. И последние отблески юности навсегда угаснут.
   — Тридцать лет еще не конец. Сами поймете, что через три недели будете чувствовать себя ничуть не хуже, чем сегодня.
   Абигейл передернуло при мысли о бесконечном унынии и тоске, ожидавших ее впереди.
   — Именно этого я и боюсь, Роберт.
   — У меня уже больше года не было женщины.
   Абигейл сжала ладонями виски: Неужели… неужели он готов принять ее предложение?
   — Я прошу лишь, чтобы вы были нежным.
   — А если не сумею?
   — В таком случае с моей девственностью будет покончено раз и навсегда, — констатировала она спокойно, хотя внутри все дрожало.
   И она наконец узнает, кроется ли что-то за мечтами, бессонными ночами и бесконечным томлением.
   — В сексе нет ничего чистого и аккуратного, — грубо бросил бесплотный голос. — Он грязный, шумный и потный. Боль может превратиться в наслаждение, а наслаждение может быть весьма болезненным. И если и начну, вряд ли кто-то или что-то меня остановит. Я не успокоюсь, пока не услышу, как ты молишь меня о большем.
   Молния почти невыносимого желания пронзила Абигейл, но его немедленно сменил страх. И слепящая надежда, что это может оказаться правдой, что он унесет ее из царства приличий и этикета и покажет то, чего так жаждало ее тело.
   Она стиснула свернутый в трубку журнал.
   — Искренне уповаю, что этого не произойдет.
   — Почему? — прогремел он.
   Абигейл вздрогнула от его яростного вскрика и ответила со странной, абсолютно извращенной логикой:
   — Потому что вы не помадите волос. И никогда не поверю, будто вы начнете настаивать, чтобы ваша жена зачехлила фортепьяно, из страха, что вид его ножек чрезмерно возбудит ее.
   Роберт потрясение молчал. Абигейл чувствовала, как кровь, превратившаяся в жидкое пламя, сжигает внутренности.
   Тьму желания разорвал оглушительный хохот. Кровать снова затряслась.
   И Абигейл вдруг больше всего захотелось оборвать этот смех.
   — Мне раздеться? — коротко спросила она.
   Наступила мертвая тишина. Потом легкий шум: матрац просел. Абигейл выбросила вперед правую руку, чтобы сохранить равновесие, и наткнулась уже на мускулистую грудь, покрытую жесткими волосами. Под мышцами ощущались кости… а это… это крохотная бусинка соска…
   Она, словно обжегшись, отдернула руку как раз в тот момент, когда на ее бедро опустилась ладонь.
   Она не шевелилась, пока ладонь скользила по ее талии, животу, груди, замерла на шее. Мозолистые пальцы приподняли ее подбородок.
   — Если я возьму твою невинность… если коснусь груди… если поцелую между ногами… что дашь мне ты, Абигейл?
   — А что ты хочешь? — пролепетала она, парализованная грубой откровенностью его слов и близостью тела, тела, с которого давно сползло одеяло.
   — Все. Тебе придется дать мне все. Свое тело. Потребности. Фантазии. Все, что у тебя есть.
   Абигейл втянула палящий воздух — его дыхание, его язык очутился у нее во рту, и первая фантазия Абигейл осуществилась.
   И она смогла обнаружить, что французский поцелуй в реальности нечто совсем иное, чем его жалкое анемичное описание, приводимое в книгах.
   Книги не в силах передать невероятное ощущение мужского дыхания, овевавшего щеки, пока их языки сплетались в эротическом танце, а его пальцы сжимали подбородок так, словно она была бесконечно ему желанна.
   В фантазиях обычно не присутствует вкус.
   А у Роберта он был. Вкус бренди. И мужчины. И жаркого влажного желания.
   Журнал выскользнул из пальцев Абигейл как раз в тот момент, когда его язык выскользнул из ее рта.
   — Позволь мне быть человеком твоих грез, Абигейл, — прошептал он, проводя пальцем по ее щеке. — И пока злобствует ураган, отдай мне все, что дала бы ему.
   Сердце замерло в груди Абигейл.
   Он принимает ее предложение.
   Должно быть, его боль действительно огромна, если он пытается излечить ее с тридцатилетней старой девой.
   Она расправила плечи.
   Причина, по которой он решил овладеть ею, не важна.
   Она хотела, чтобы он стал мужчиной ее грез.
   Она хотела заставить его забыть.
   И сама хотела забыться… хотя бы на одну ночь стать женщиной, в которую он превратил ее на миг, пока целовал. Прелестной. Желанной. Неотразимой. Молодой и исполненной надежд.
   Абигейл вызывающе вздернула подбородок.
   — Мужчина моих грез раздевает меня.
   — Хорошо подумай, прежде чем пуститься в это путешествие, Абигейл. Учти, возврата не будет.
   Абигейл втянула в себя воздух, ощутила слабый запах бренди, его дыхание, аромат дождя и пряного мускуса… его тело.
   Живая реальность вместо бескровной фантазии.
   — Я и не хочу никакого возврата назад, Роберт. Матрац неожиданно выпрямился. Абигейл осталась одна, но ненадолго. Сильные руки поставили ее на пол. Настойчивые пальцы принялись расстегивать длинный ряд пуговиц, сбегавших по лифу ее платья. Она вцепилась в эти невидимые пальцы, раза в два длиннее ее собственных.
   — Но ты должен сдержать слово, Роберт.
   Пальцы на миг застыли.
   — Тебе придется заставить меня молить и кричать от страсти.
   Тело горело, как обожженное. Смущение собственной смелостью мешалось с ликующим сознанием палящей похоти, исходившей от стоявшего перед ней человека.
   Он судорожно сжал шершавыми ладонями лицо Абигейл.
   — Я сдержу слово, но помни: пока длится шторм, твое тело, потребности, фантазии, все, что есть у тебя, принадлежит мне. И не думай уклониться, Абигейл.
   Сердце Абигейл пропустило удар.
   — В таком случае можно сказать, что мы заключили сделку.
   — Тогда позволь мне раздеть тебя, — прозвенел голос из темноты.
   Ледяной воздух ласкал ее кожу, освобожденную от тесного лифа, но холод мгновенно сменился невыносимой жарой, когда жесткие руки стянули платье до самой талии.
   — Ты не надела корсета.
   Его дыхание было прерывистым… таким же прерывистым, как у нее.
   — Не надела.
   Корсет лежал в сундуке вместе с сорочками и нижними юбками, куда она сложила все сразу же после приезда в этот уединенный коттедж.
   Платье сползало все ниже, с легким шорохом ткани по обнаженной коже, пока не улеглось у ног беспорядочной грудой. Жесткие горячие руки легли на ее бедра, потянули вперед.
   В живот уперлась такая же горячая жесткая плоть.
   — Ты всегда носишь шелковые панталоны?
   Она нерешительно подняла руки и вцепилась в саженные плечи. Твердые. Мускулистые. Кажется, он весь был создан из огня и стали.
   — Да. Мне нравится ощущение скользкой прохлады.
   — Мне тоже, — хрипла пробормотал он.
   Гибкие пальцы скользнули к ямочкам пониже спины, и колени Абигейл подогнулись.
   — Ты такая мягкая.
   Она непроизвольно налегла всем телом на эти настойчивые пальцы, упорно скользившие по коже.
   — И здесь тоже.
   Он проник в расселину между ягодицами.
   — У меня никогда не хватало времени изучить получше женское тело. Но сегодня с тобой, Абигейл, я не стану спешить. И когда ураган стихнет, буду знать каждый дюйм твоего тела.
   Абигейл напряглась при его неожиданном вторжении. Шершавые пальцы чуть царапали нежную плоть, но ей, пожалуй, было даже приятно. В ответ она решительно провела ладонями по гладкой, бугрившейся мышцами спине, до самых загрубевших, поросших волосками ягодиц, тугих и впалых в отличие от ее — мягких и пухлых.
   Чуть помедлив, в том месте, где раздваивались его ягодицы, она пообещала:
   — Когда ураган стихнет, я тоже буду знать каждый дюйм твоего тела.
   И легонько погладила его. Плоть, упершаяся в ее живот, дернулась, а плоть под ее ладонями словно окаменела.
   — Я не нуждаюсь в том, чтобы женщина знала мое тело, Абигейл.
   Она действительно зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад.
   — Но это необходимо мне, Роберт.
   — Ты часто мечтала о мужчине, ласкающем твою попку, Абигейл? — саркастически осведомился он.
   — А ты, Роберт? — ехидно отпарировала она.
   — Могу заверить, что в жизни не мечтал о том, чтобы ласкать зад другого мужчины.
   Абигейл даже не сразу поняла, что Роберт шутит… должно быть, скрывая свое смущение. Должно быть, такой же новичок в искусстве страсти, как она сама. И так же уязвим.
   Абигейл продолжала ласкать мягкую кожу развилки в основании спины.
   — Именно об этом думают мужчины в пылу сражения? О женских попках?
   Роберт словно оцепенел. Воздух в комнате словно сгустился.
   — Солдатам вообще некогда думать. Они либо слишком устали, либо неимоверно испуганы. Они размышляют о своем либо перед битвой, либо когда лежат, умирая, на поле брани.
   Абигейл поспешно прикусила язык, пораженная холодной злобой в его голосе. И болью, которую она скрывала.
   — А ты? О чем думал перед боем ты?
   Загрубевший палец погрузился в расселину между ягодицами еще на ошеломляющий дюйм. Что-то твердое прижалось к ее лбу. Его лоб.
   — О том, как сохранить всех моих людей живыми. И если спросишь, стану ли я убивать снова, Абигейл, ответ — «да».
   — Только на войне, Роберт, — твердо возразила она. — И сейчас тебе лучше об этом забыть.
   Возбуждающий палец неожиданно исчез, а шелковые панталоны сползли вниз: очевидно, он распутал завязки. И тут же отступил. Абигейл окутали тьма и холод.
   — В таком случае заставь меня забыть, Абигейл. Скажи, что делает мужчина твоей мечты после того, как оставит обнаженной.
   Нерешительность спорила с желанием, настойчивый голосок где-то в глубине души советовал ей отказаться от глупой авантюры. Она слишком стара, слишком высока, слишком толста… тысяча и одна причина, почему мужчины не находят ее привлекательной.
   Она опустила руки и выпрямилась.
   — Он ласкает мои груди.
   Жар опалил кончики сосков. Она сомкнула колени, чтобы не рухнуть на пол.
   — Такие твердые…
   Безжалостные прикосновения, наполовину ласки, наполовину пытки, кружили голову.
   — Я нашел, откуда течет молоко при кормлении. Вот эти крошечные ямки на самых кончиках. Мужчина твоей мечты их сосет?
   Плоть между бедер Абигейл набухла.
   — А ты когда-нибудь мечтал пососать женщину?
   — Да. Сосать, пока она не истечет соками. Дай мне исполнить мою мечту, Абигейл.
   Жаркие, жадные, влажные губы накрыли ее грудь.
   На самую малую долю мгновения Абигейл потрясение застыла, но тут же задохнулась. Тело, подстегиваемое незнакомыми доселе тянущими, тягучими ощущениями, ожило.
   Она не помнила, как ее руки утонули в копне шелковистых, густых, влажных волос. Роберт мгновенно откликнулся, накрыв одной рукой ее ягодицы и прижав другую к ее животу, словно чтобы ощутить, как содрогается ее чрево.
   Возможно, так оно и было. Абигейл ни к кому не чувствовала себя столь близкой, как к Роберту, жадно впившемуся в ее груди.
   И когда ей в самом деле показалось, что из сосков вот-вот закапает молоко, черный мир страсти пошатнулся. Сильные руки подхватили ее, так что правая грудь оказалась между их телами, и Абигейл очутилась на кровати, утопая головой в мягкой подушке, ощущая спиной колючий холодок покрывала.
   — Нектар, Абигейл.
   Теплые длинные пальцы нырнули в пещерку между ее бедер.
   — Как я и обещал, ты им истекаешь. Интересно, во время своих фантазий ты ласкаешь себя… там?
   Озноб прошел по телу Абигейл.
   — Конечно, нет.
   — Наш договор, леди.
   Палец обвел каждую складку мягкой плоти между ее бедер, «презрев скромность, преодолевая сопротивление.
   — Я хочу проникнуть в каждую твою эротическую мысль, знать каждое прикосновение.
   Абигейл зажмурилась.
   Он сказал — все.
   И она согласилась. Но Роберт оказался слишком настойчивым, и она не понимала, нравится ли ей это. Так поступал человек ее мечты, только сейчас она столкнулась с реальностью.
   Она действительно была влажной. Открытой его ласкам, и ничего не оставалось делать, кроме как наслаждаться. И копить драгоценные воспоминания.
   — Нет, — подтвердила она. — Никогда.
   — А человек твоей мечты?
   — О да. Сколько раз!
   — Он проникал в тебя двумя пальцами? Тремя?
   Абигейл зажмурилась еще сильнее, отсекая черный силуэт, не имевший ничего общего с фантазией.
   — Тремя. А ты мечтал окунуть пальцы в женское лоно?
   — Сколько раз!
   Его пальцы шевелились и шевелились у самых врат ее вожделения, собирая влагу, исторгая жар.
   Она слышала собственные всхлипы, перекрывающие шум бури… или это, дыхание у нее такое неровное?
   — А сколько пальцев ты кладешь в нее?
   — Пять. Весь кулак. Как можно глубже.
   Глаза Абигейл широко распахнулись при воспоминании о длине его пальцев, освещенных пламенем свечи. При воспоминании о величине его ладоней, зажатых между ее руками.
   — Это… но это, конечно, невозможно!
   — Наверное, особенно с девственницей. Наверное, после того, как женщина родит ребенка… или двоих… Ты слишком мала… внизу.
   Абигейл невольно сжалась, ощущая, как усиливается давление.
   — Лежи спокойно. Я добрался до твоей девственной перегородки, ты туга, как барабан. Кажется невероятным, что ты можешь принять… вберешь мой палец, Абигейл.
   Абигейл вобрала всю обжигающую длину. И громко вскрикнула, добавив свой голос к вою дождя и ветра.
   Какое бесцеремонное вторжение! Словно его тело стало частью ее.
   В книгах и мечтах всего этого не было. И быть не могло.
   Кровать заколыхалась. Абигейл невольно подняла ноги, чтобы удержаться на месте, втягивая палец еще глубже. Низ живота словно опалило огнем.
   — Поговори со мной о своих ощущениях. Что ты чувствуешь, когда мужской палец тебя ласкает?
   Абигейл откинула голову, сосредоточившись на эмоциях, терзавших ее тело, стараясь не видеть нависшего над ней темного силуэта.
   — Жар. Твой палец словно обжигает меня. Словно открывает. И растягивает.
   — Недостаточно растягивает. Именно это ты чувствуешь, когда человек твоей мечты проникает в тебя пальцами?
   — Нет.
   О нет.
   Реальность происходящего не имела ничего общего с фантазией.
   Жар и холод, жесткие складки сбившегося под ней покрывала, твердость костяшки, впившейся в нежные складки.
   — Попробуй вобрать второй палец, Абигейл. Ощущение наполненности, не имеющее ничего общего с мечтами, вдруг превратилось в болезненное вторжение.
   — Прекрати…
   — Лежи спокойно, расслабься. Ты девушка, так что боль неизбежна. Она скоро пройдет… и превратится в наслаждение.
   Абигейл вынудила себя подчиниться. Слишком она не уверена в себе, слишком беззащитна… и безжалостно растянута в самом потаенном местечке. Это не фантазия. И все же… все же… тело пульсировало и дрожало, готовое к новым ласкам. Значит, правду говорил Роберт, утверждая, что наслаждение может стать болью и наоборот…
   — Думаю, что у мужчины моей мечты были руки поменьше, Роберт.
   Легкий поцелуй взъерошил влажные волосы у развилки ее бедер.
   — А мне кажется, что они точно такие. Как ты чувствуешь себя, приняв два моих пальца?
   — Как покоренная крепость.
   — Именно. А каково было в фантазиях?
   — Я… хотела большего.
   Его дыхание горячим ветром овеяло ее лоно.
   — И ты получишь больше, Абигейл. Ее пронзило молнией предчувствия. Он ощущает ее запах, низко склонив голову, значит…
   — Теперь я поцелую тебя… там, между ногами. И только потом пальцев станет три.
   Она судорожно вцепилась в его волосы, как когда-то в гриву перепуганного пони, который понес ее, не разбирая дороги. Как страшно было мчаться, сама не зная куда, и к тому же задница то и дело ударялась о седло. Она до сих пор помнит синяки! Страшно и одновременно волнующе, когда окружающий мир слился в большое цветовое пятно, а ветер охлаждал щеки.
   Теперь же мир представлял сплошную тьму, и она никогда раньше не испытывала такого трепетного предвкушения неизбежного.
   Язык обвел складки, проник внутрь, давление нарастало, становилось непереносимым, и Абигейл поняла, что в ней уже три пальца, но почему-то это не имело значения. Язык бился в ней резкими, короткими движениями, так, что она задыхалась. А потом и это стало не важным: она наконец нашла ритм и покорилась этим безжалостным пальцам, проникшим невозможно глубоко.
   Абигейл забилась в слепящем спазме мучительного желания. Воздух со свистом вырывался из легких, груди вздымались.
   — А сейчас, Абигейл?
   Снова знойное дыхание на распахнутых розовых створках, пульсирующих, мокрых, набухших. Пальцы внутри шевельнулись. Кровь отлила от щек Абигейл и прихлынула к тому месту, которое так искусно возбуждали его пальцы. Она еще больше нажала на них, открывая себя шире. На одеяло брызнули капли ее любовного нектара.
   — Чувствую, — выдохнула она, выпустив его волосы, чтобы схватиться за более надежный якорь — край кровати, — что у меня внутри три пальца.
   — Мне их вынуть?
   — Пожалуйста, не надо.
   — А что еще делает мужчина твоей мечты?
   — Входит в меня.
   Его пальцы продолжали терзать ее.
   — Мне нечем тебя защитить.
   Эти слова пробудили к жизни окончательно умолкший было голос разума. Что-то неладно…
   Но тревожные мысли быстро рассеялись под гнетом ощущений. О, как ее плоть сжимает вторгшиеся в нее пальцы! Реальность превзошла любые фантазии. Этот человек обещал ей все, и впервые в жизни она не боялась нарушить правила приличия, морали, этикета или промахнуться в погоне за богатым титулованным мужем. Ничто не помешает этой бурной интерлюдии. Она мысленно перелистала все жемчужины своей коллекции эротики.
   — Около умывальника лежит губка.
   Пальцы прощально шевельнулись, прежде чем исчезнуть. Абигейл поморщилась. От боли. От потери. И схватилась за одеяло, чтобы не вскочить.
   Роберт бесшумно рассек темноту. Пульсации в ее теле отсчитывали секунды его отсутствия. Лоно сжималось, расслаблялось, сжималось, расслаблялось… Резкий запах спиртного разлился по комнате.
   Абигейл приподнялась на локте.
   — Что ты делаешь?
   — У меня в кармане фляжка с бренди. Губка куда более эффективна, если ее смочить в чем-нибудь, лучше всего в уксусе, но и спирт сойдет. Правда, пощиплет немного. Ляг и подними колени.
   Матрац просел, и она опрокинулась на спину. Что-то ужасно холодное и мокрое коснулось ее интимного местечка. Абигейл инстинктивно сдвинула ноги, но неумолимая рука вновь развела бедра, не давая им сомкнуться.
   Опасность.
   Желание.
   Абигейл так и не смогла понять, что одолевало ее сильнее.
   Этот человек — убийца.
   Этот человек вот-вот возьмет ее девственность.
   И после этого она уже никогда не будет прежней.
   — Ты когда-нибудь уже делал это, Роберт?
   Она судорожно глотала воздух, чувствуя себя старой, развратной и невероятно, бесконечно испуганной.
   — Вставлял губку в женщину?
   — Нет. А мужчина твоей мечты?
   — Конечно, нет. Женщины не беременеют от грез…
   Она осеклась, едва губка вошла в ее лоно. Его пальцы осторожно подталкивали губку вперед, и Абигейл не осознала, когда неприятные ощущения превратились в головокружительную потребность.
   Она смотрела на темный силуэт, стоявший на коленях между ее ногами, и отчаянно пыталась взять себя в руки.
   — Роберт!
   — Что, Абигейл?
   — Ты сказал, что отправился искать женщину в бурю.
   Пальцы на мгновение замерли.
   — Мне трудно поверить, что ты пустился в такое опасное путешествие, не захватив… всего необходимого.
   — У меня с собой французские кондомы.
   Голос из темноты снова звучал глухо и бесстрастно, словно не Роберт только сейчас подарил ей самое интимное наслаждение, какое мужчина может дать женщине, словно не он ее ласкал.
   — Почему же сказал, что тебе нечем меня защитить? Он шумно вздохнул.
   — Потому что раз в жизни хотел ощутить сжимающую меня женскую плоть, без этой чертовой резиновой калоши.
   Сердце Абигейл встрепенулось.
   — А что бы ты сделал, не окажись у меня губки?
   — Возможно, устроил бы тебе спринцевание бренди.
   Абигейл съежилась. Щипало довольно сильно.
   — Думаю, что предпочла бы резиновую калошу, Роберт.
   — Надеть?
   Тьма и тишина были полными. Кажется, даже буря за окном притихла в ожидании ответа.
   Она просто подвернувшаяся под руку замена другой женщине, моложе, красивее, той, ради которой он не побоялся бури. И все же…
   Он хотел почувствовать именно ее плоть, как она жаждала ощутить его, каждую вену, каждый удар пульса. Все, чем он владел.
   Ей даже показалось, что он желает ее с не меньшей силой, чем она — его.
   Но это, разумеется, невозможно.
   Ураган уляжется, и все, что у нее останется, — воспоминания о волшебной ночи.
   — Нет. Ты не войдешь в меня? Пожалуйста. Я вполне готова благодаря тебе.
   —» Вполне готова» еще не значит, что готова по-настоящему. Я хочу, чтобы ты открылась до конца. Начнем урок. Когда я начну вынимать пальцы, сожми их как можно сильнее.
   Послышался тихий чмокающий звук. Абигейл напряглась, чтобы не дать его пальцам ускользнуть.
   — Расслабься, Абигейл. Теперь снова натужься.
   Теплые губы пощекотали ее колено: нежданная ласка — и ее лоно раскрылось само собой, без всяких усилий втягивая все три пальца, кончики, первый сустав, второй…
   — Самое главное — растянуть твой девический барьер, а это значит растянуть тебя. Я человек твоей мечты, Абигейл. Не сопротивляйся, откройся, я не толще, чем эти три пальца вместе. Вот так. Сжимай… расслабься… это определенный ритм, как в танце. Позволь мне открыть тебя, Абигейл, сделать такой мокрой, чтобы я утонул в тебе.
   Но пока, кажется, она тонула сама. В наслаждении.
   Значит, вот что делают вместе мужчина и женщина. Непередаваемо интимно… Лучше всякой фантазии, всякой книги. Жаркие томительные ощущения, хрипловатый тембр голоса Роберта выманили Абигейл из надежного убежища ее викторианского мирка в мир запретной чувственности, о чем она всегда мечтала.