Страница:
— Так вот и живу, — начал разговор Федор Федорович. — Один... Пока один. Хочу дочь прописать.
— Значит, она вам дочь?
— Приемная.
Весь разговор долго описывать...
Серьезный был разговор, представитель конторы в самом деле глубоко бурил, сразу видно, что не из военкомата. С Аэлитой все прояснилось, с этим стиральным порошком вопрос снимается. О Рее Бредбери почти не вспоминали, потому что кто же не знает Рея Бредбери!? Рей Бредбери действительно выдающийся и прогрессивный человек, о нем только в «Водоканализации» могут не знать. А «451 градус по Фаренгейту», о том, как книги жгут, даже в пожарной части читали и с похвалой отозвались о работе американских коллег. Так что насчет письма Рея Бредбери к Федору Федоровичу у глубоководной конторы нет никаких претензий. Мосты, понтоны и переправы на подручных средствах с американцами можно и нужно наводить. Как на Эльбе. Только не удирать туда через нуль-пространство, а культурненько... Зато с Гербертом Уэллсом вопрос спорный, неясный...
— Так ведь Герберт Уэллс тоже прогрессивный! — тут же ввязался в спор Федор Федорович. — Прогрессивный великобританский писатель-фантаст!
— И выдающийся, — напомнил гость.
— Он Ленина видел!
— Кто спорит? Но дело в том, что этот прогрессивный писатель-фантаст давно умер.
— Как это «умер»? — вкрадчиво спросил Федор Федорович. — Где? Когда? Вы присутствовали на похоронах? Докажите!
— 13 августа 1946 года. Я специально уточнял.
— Он бессмертен! — с тихим пафосом произнес Федор Федорович.
— В каком смысле «бессмертен»? — тоже шепотом спросил бурильщик. — В морально-литературном? В этом никто не сомневается.
— И в биологическом смысле тоже.
— Вы это серьезно?
— Герберт Уэллс живой. Как мы с вами.
Представитель конторы беспомощно посмотрел в глаза пьяного Конфуция, ища поддержки у великого философа древности. Тот ему подмигнул: держись, мол!
Представитель перевел взгляд на многорукого Шиву. Одной из множества своих рук тот крутил пальцем у лба, другой — показывал на Федора Федоровича.
«Сумасшедший...» — догадался бурильщик. — «Или баптист-адвентист седьмого дня...» — тоскливо предположил он.
— Вы, наверно, верующий? В загробную жизнь?
— Бога нет! — с ходу отверг эту версию Федор Федорович. — Но жизнь после смерти существует на научных основаниях. Это доказано.
— Кем? Конкретно! Когда? Факты! — прорвало бурильщика, но он тут же взял себя в руки. — Извините, погорячился. Ну, хорошо... Может быть... Пусть жизнь существует в любых видах. Пусть после смерти. Пусть после жизни. Но вы написали в письме к Герберту Уэллсу... Цитирую по памяти: «Приезжайте к нам через десять лет... Наш Райцентр вы не узнаете. Он станет столицей Великого Кольца. Все будут жить в современных квартирах, решится продовольственная проблема...» Это вы написали?
— Нехорошо читать чужие письма, молодой человек, — погрозил пальцем Федор Федорович.
— Работа такая, — развел руками представитель конторы. — Но вы не ответили.
— Да, это я написал. А что, собственно? Почему бы Герберту Уэллсу к нам не приехать? В Мамонтовке многие бывали, даже Исаак Бабель бывал. А вот Ильф с Петровым, к сожалению, не удосужились...
— Наверно, вы правы, — задумался бурильщик. — Если предположить, что Герберт Уэллс живой, почему бы ему не приехать к нам? Я это упустил из виду.
— Вот именно. Кстати, вынужден вам сказать, что ваша организация с Бабелем очень погорячилась. Очень! — бесстрашно заявил Федор Федорович.
— Меня тогда еще в живых не было, но я все равно приношу вам извинения за Бабеля. Если хотите, можете и его пригласить в гости, — продолжал идти на уступки представитель конторы. — Давайте все-таки вернемся к Герберту Уэллсу... Вы уверены, что продовольственная проблема к приезду Уэллса будет решена?
— Абсолютно.
— И жилищная?
— Каждому по квартире!
«Безумец...» — поставил окончательный диагноз представитель.
Они еще долго беседовали. Глубоководный бурильщик особенно интересовался Великим Кольцом:
— Это что за Кольцо такое? Кооператив? Нет? Такая организация писателей и любителей рыцарских романов?.. То бишь, научной фантастики? Неформальная? Ах, всемирная! Всемирная и неформальная? Очень интересно! И каковы ее цели, задачи, намерения? Структура? Финансы? Фонды? Членские взносы?
Интересовался, а думал о другом... Надо что-то делать с Федором Федоровичем, надо как-то помочь отставному майору. Райцентр бурлит, отвлекается от насущных проблем и не варит сахар из свеклы, тогда как в стране сахара не хватает — весь изводят на самогон. Мужик он, видать, безобидный, хороший, жить с ним в Райцентре стало веселее; но, если даже испанский административный аппарат в XVII веке не смог выдерживать безумные выходки своего Дон Кихота, то тем более в наше время — кому это понравится?..
Прощаясь, представитель конторы обратил свой взор за советом на Буденного и Калинина.
«Надо человека спасать», — кивнул командарм Первой Конной.
«Надо спасать человека», — согласился с ним Всесоюзный Староста.
«Так и сделаем», — решил представитель.
В апреле, когда Федор Федорович по обыкновению начал маяться и отлучился на день в Одессу по поводу закупки нового чемодана для очередной нуль-транспортировки в Зауральск, прямо в его квартире был созван тайный консилиум из всех заинтересованных граждан и организаций.
Позвонили. Открыла дверь Аэлита. Кто такие?
На нее не обратили внимания, прошли, поморщились — книгами воняет. Расселись на книгах и стали думать.
Надо что-то делать, надо человека спасать. Оставлять в таком виде опасно. Жаль, человек хороший. Доверчивый. А тут всякие шляются... Из химзоны иногда уголовники бегают... Или, чего доброго, утонет в луже...
Ничто не ново под Луной. План спасения Федора Федоровича всем был виден издалека. Он, этот план, лежал на поверхности, как полуживой кит, потерявший ориентацию. Дело в том, что в этом городе не один такой Дон Кихот был...
Был, был до Федора Федоровича прецедент в лице сумасшедшего краеведа. Всю свою сознательную жизнь Райцентр назывался Мамонтовкой, а переименовали его после гражданской войны по подозрению в родственных отношениях с известным деникинским генералом, которого расколошматил Буденный где-то в этих краях. Так вот, после разоблачения культа генералиссимуса, которому Буденный приходился ближайшим дружком и соратником, краевед стал писать письма во все инстанции: мол, Мамонтовка с тем диким генералом никак не связана, а несет свое честное имя из глубины веков от вымершего лохматого слона, водившегося в изобилии в этих краях. Подтверждение тому — отдельные кости, осколок бивня и даже кусок рыжей шкуры, найденные здесь в прошлом веке Пржевальским (или не Пржевальским, не в том дело). Местная легенда также гласит, сообщал безумный краевед, что в древние времена мамонтов у нас консервировали в смоле каким-то особенным способом, — а это уже научное открытие, не уступающее открытию колеса. Поэтому поиски копченых мамонтов следует продолжить, найти хотя бы одного и тем самым доказать, что местное русско-украинско-еврейское население произошло не от русскоязычных кроманьонцев из пещеры во Франции, как предполагает писатель-фантаст Владлен Чердаков, а еще глубже: напрямую от неандертальцев из Мамонтовки, которые, понятно, говорили на суржике. По ходу дела наша страна утвердит свой приоритет в открытии мясокопчения, а незаслуженно переименованная Мамонтовка опять займет место на картах земного шара.
Такие вот письма писал безумный краевед. Дошел даже до Верховного Совета. Письма, естественно, переправлялись в мамонтовский райисполком. Краеведа вызывали. Проводили с ним беседы, говорили по-хорошему. Спрашивали:
— А был ли мамонт?
Безумный краевед стоял на своем: Буденный, Пржевальский, неандертальцы, Владлен Чердаков и так далее.
— Мамонты где-то здесь! — стоял на своем краевед.
Пока стоял, его не трогали. Но вот краевед начал копать. Утром выходил с двумя лопатами — штыковой и совковой, и до вечера ковырял Райцентр в разных запрещенных местах. Насмешливые доброжелатели советовали ему:
— Ты мусорник копни. Там с ледникового периода — ого-го!
Кому это понравится?
Районное начальство созвало консилиум и отправило краеведа в сумасшедший дом (времена еще позволяли), где через год краевед тихо скончался с мамонтами на устах. Даже на Западе никто не узнал про безумного краеведа и не поднял там антисоветский гвалт.
В общем, опыт имелся, но кто-то должен был произнести первую фразу...
На всякий случай еще раз проверили Аэлиту. Старший лейтенант милиции строго спросил: кто такая? Что общего имеет с отставным майором? Не собирается ли зацапать эту квартиру в Доме на набережной?
— Очень нужно! — фыркнула Аэлита. — Жить в этой вашей дыре при сахарном заводе? Кладовщицей? Пусть без меня клады ищут! Я тут временно. Лежу на дне. А вы все его мизинца не стоите!
Это она молодец, хорошо отрезала!
Махнула хвостом и, чтобы не участвовать в неприличном консилиуме, ушла в клуб «Водоканализации» смотреть «Маленькую Веру».
На ее счет окончательно успокоились. Но что же все же делать с Федором Федоровичем?
— Надо бы полечить... — неуверенно произнес кто-то сакраментальную фразу.
Наконец-то! Правильно! Выписать Федору Федоровичу направление в одесский психоневрологический диспансер, что на улице Свердлова, бывшей Канатной. Поступить с ним, как с покойным безумным краеведом, земля ему пухом. Великое дело — прецедент! С краеведом все гладко прошло, ООН не вякало. Тут и думать нечего. Взять Федора Федоровича под белы руки и доставить на улицу Свердлова-Канатную на райисполкомовском «рафике» под видом будто бы нуль-транспортировки на Магелланово Облако. Он ничего и не поймет, зато сразу познакомится со всеми своими братьями по разуму — и с марсианами, и с альдебаранами.
Конечно, тут же возникли разного рода юридические сомнения насчет прав человека в правовом государстве. Нашлись и тут люди нервные и слабохарактерные.
— Сейчас другие времена, и живого человека в дурдом так запросто не засадишь, — сказал врач «скорой помощи» и незаметно слинял вслед за Аэлитой, потому что два билета на «Маленькую Веру» находились у него в боковом кармане.
Даже тугоумный старший лейтенант милиции резонно засомневался:
— А что, если Рей Бредбери возьмет да напишет запрос в ЮНЕСКО — куда, мол, Федор Федорович подевался? Был и нету, на письма не отвечает... Что тогда?
— Но, товарищи! Вы не поняли! — принялась разъяснять первый заместитель председателя райисполкома, которую все запросто называли Мамой. — Никто не собирается отправлять Федора Федоровича в сумасшедший дом. Мы отвезем его в психдиспансер на ОБСЛЕДОВАНИЕ. Все уже договорено. Отдохнет он там две-три недельки, попьет снотворного, успокоится и вернется домой здоровым человеком. Никто его там не будет насильно задерживать, потому что у них палаты от своих сумасшедших ломятся, зачем им новые? Никаких нарушений Женевской конвенции не произойдет — я вам гарантирую. А эта его Лолита... Пусть пока живет без прописки. За квартирой присмотрит. Прописка тоже реликт и пережиток крепостного права. Более того...
Далее Мама, к изумлению присутствующих, вдруг повела такие безумно-демократические речи, что впору было ее саму завязать в смирительную рубашку и отправить в «рафике» на улицу Свердлова-Канатную:
— Более того! Пока Федор Федорович будет отдыхать, мы с вами тряхнем стариной, вспомним Тимура с его командой. Выйдем на ленинский субботник и благоустроим Федору Федоровичу теплое гнездышко! Почистим тут, помоем, побелим, покрасим... Я думаю, это все наши женщины на себя возьмут. Где наша англичанка Людмила Петровна? А Варвара Степановна где? И подавальщицу из «Iдальни» тоже привлечь. Кухню обложим кафелем, поставим новую электроплиту, сменим сантехнику. Это на совести «Водоканализации». От военкомата: цветной телевизор нашему ветерану! Потянет военкомат? Не слышу... Двери эти замазанные сменить, но не выбрасывать, еще пригодятся. Сделать новую столярку... Паркет тоже. На это в зоне есть мастера. Холодильником обеспечит райпотребсоюз. Нужен «Минск». Так? Решили. Мебельный югославский гарнитур... В рассрочку. Первый взнос оплатит райисполком, а там я подумаю. Что еще?.. Люстра, портьеры, обои... Где там два украинца и один еврей, что ждут разрешения на выезд? Пусть достают финские обои! А иначе нехай не надеются!
Оглядев слегка обалдевший консилиум, Мама усмехнулась. Неужто они в самом деле подумали, что райисполком вознамерился за просто так делать шикарные ремонты квартир отечественным Дон Кихотам? Да ни в коем разе! К чему же весь этот сыр-бор и шурум-бурум?
Наконец Мама раскрыла карты, бросила на стол (стоп, у Федора Федоровича стола не было, чай он пил у подоконника) своего козырного туза:
— Дело в том, что к нам едет диссидент!
Знаменитой немой сцены не последовало, — впрочем, Мама и не надеялась. Все сразу все поняли. Ничем их не удивишь, даже родными, возвращающимися из-за бугра диссидентами. Разве что слегка обалдеют и поскребут в затылках. Только спросили:
— Какой из них?
— Ну, тот, Кеша... Который голубого Леонида Ильича нарисовал в разобранном состоянии, — пояснила Мама.
— Сюрреалистический портрет в стиле Пабло Пикассо голубого периода, — уточнила всезнающая Людмила Петровна.
— Точно! — подтвердил старший лейтенант милиции. — За что и был выдворен из страны в двадцать четыре часа без права переписки. Дружок мой, Кеша...
— Знаем. Помним, как вы тут вышивали...
— Бывший дружок, — уточнил он.
— Что ему здесь нужно, твоему бывшему дружку? — недовольно спросил другой старший лейтенант — из военкомата. Этот, наверно, был недогадливый или не в курсе дела.
Мама объяснила, что Кеша-диссидент неожиданно оказался «малым не промах» и сделал в своем Сан-Франциско или где там блистательную карьеру художника-миллионера. Печет мировые шедевры, как наша «Iдальня» пирожки с повидлом, хорошо себя чувствует и даже не испытывает головокружения от успехов. Вроде этого... Иосифа Бродского. Не загордился, не скурвился. Говорят, подстригся, помолодел, даже не узнаешь. Но не в том дело. Дело в том, что недавно написал он письмо в Верховный Совет, в котором очень беспокоится за свои размалеванные двери...
— Чуть что — сразу в Верховный Совет, — опять выразил недовольство старший лейтенант из военкомата. — У Верховного Совета своих дел выше крыши!
— Оказывается, тут в квартире не «чуть что», а целое миллионное состояние, — продолжала Мама. — Кеша хочет убедиться в сохранности дверей, приехать и забрать их с собой, потому что испанский музей «Прадо», взглянув на нелегально вывезенные Кешей дверные фотографии, собирается эти двери купить... Да, да, эти самые. С Буденным, с Калининым и с этой... порнографией.
— Пусть будет с «эротикой», если Людмиле Петровне так желательно, — уступила Мама. — Будут эти двери висеть в «Прадо» рядом с Гойей, Мурилльо и с Веласкесом. Не знаю, не знаю... Истуканы эти для их нравов еще туда-сюда, а вот зачем Испании Буденный? Не знаю... Как попу гармонь. Но это не наше дело. А наше дело — не ударить в грязь лицом, отремонтировать квартиру и достойно встретить заморского земляка. Разрешение на вывоз дверей через таможню он уже получил. Пусть посетит свой прежний дом, заберет двери, походит, повспоминает, каких чертей ему тут давали, ностальгия, то-се... Может, немного долларов подкинет на нужды родного Райцентра, — подмигнула Мама.
— Да-а, времена пошли! — все-таки удивился старший лейтенант из военкомата, защищавший Верховный Совет. И предложил: а не продать ли в Испанию стенд «Морального кодекса строителя коммунизма», созданный лет двадцать назад рукой еще молодого и никому тогда неизвестного Кеши, который (стенд) до сих пор висит в ленинской комнате военкомата?
Посмеялись. И вспомнили о Федоре Федоровиче:
— А его, пока диссидент Кеша будет здесь предаваться своей ностальгии, — на обследование!
Так и вышло — как задумал консилиум.
После майских праздников Федор Федорович зарядил новый чемодан бельишком и свежими пирожками с повидлом, поцеловал Аэлиту (а та ничего не знала о готовящемся вторжении пришельцев и собиралась в отсутствие Федора Федоровича использовать квартиру для собственного удовольствия), заглянул в почтовый ящик, вынул поздравительную открытку из военкомата, еще раз убедился в том, что Кир Булычев, Еремей Парнов и Владимир Савченко продолжают хранить таинственное молчание, вздохнул и подался к автобусной остановке.
Там его уже поджидали «рафик», сестра милосердия с направлением в психдиспансер и старший лейтенант милиции.
— Садитесь, Федор Федорович, подвезем! Нуль-транспортируем куда вам надобно. В Одессу? Ах, в Зауральск! Бензина полный бак — хоть на Большую Медведицу!
Все чинно, благородно...
Легковерный Федор Федорович залез в «рафик» и через час на полной скорости был доставлен в сумасшедший дом, сдан с рук на руки белым врачам, переодет в стиранную синюю пижаму и помещен в палату к членистоногим инопланетянам, у которых на лице располагалось по три рта сразу — один рот для еды, второй — для питья, третий — для разговоров. Удобно!
Какая-то полная туманность Андромеды расплылась в голове у Федора Федоровича. Больничную палату он принял за отсек межгалактического звездолета, а врачей — бог весть за кого. Он уселся на персональную койку и принялся рассказывать пришельцам историю жизни Головы Профессора Доуэля, но те пили, ели, говорили каждый о своем и его не слышали.
Пока Федор Федорович оглядывался и вертел головой в космическом корабле, в Доме на набережной начался субботник. (Аэлита как раз уехала с врачом на «скорой помощи» отдыхать в Дофиновку, прихватив с собой толстовскую «Аэлиту», — «Надо что-нибудь почитать на пляже, а то с этими тральщиками все буквы забудешь — так и норовят затралить!») Собрались в девять часок утра: два столяра-уголовника, присланные из химзоны для замены дверей и настила паркета, Варвара Степановна с подавальщицей из «Iдальни» (Людмилу Петровну как представителя английской интеллигенции избавили от мытья полов — «Во я им буду полы мыть!»), пришли неразлучные два украинца и один еврей с финскими обоями, да еще электрик из райпотребсоюза. Открыли двери ногтем. Потом, попозже заглянул слесарь из «Водоканализации», постоял в глубоком раздумье на пороге и нетвердо ушел, решив перенести порученную ему работу на завтра. Но завтра было воскресенье, и потому он начал менять трубы только в четверг. Пил, бедняга, пять дней подряд и задержал тем самым продвижение ремонта на кухне и в совмещенном санузле.
Командование субботником взяла на себя Варвара Степановна, потому что начальства нигде не было видно. Столяры-уголовники оказались тихими культурными людьми, сидевшими в зоне за взятки по хозяйственной части. Их было жалко. Два украинца, один еврей и примкнувший к ним электрик пошептались, скинулись, а сердобольная подавальщица с молчаливого согласия Варвары Степановны сбегала и вернулась с двумя дешевыми бутылками сладкого спирта и с пирожками с яблочным повидлом.
Застелили газеткой пачку книг, расселись на книгах же, выпили, закусили, поговорили о том о сем: у хозяина квартиры чердак явно не в порядке, совсем фантастикой зачитался; да и Кеша-диссидент был с приветом — это ж надо так двери загадить!
Помолчали.
— Ну, с Богом?.. — вопросительно сказал электрик, которому надо было работать на высоте с люстрой.
Но работать никому не хотелось, даже Варваре Степановне...
Денек такой теплый выдался...
Значит, солнышко бродит где-то недалеко...
— А что с этим делать? — несмело спросила подавальщица, указывая на книги.
Вот и добрались до самого главного: а книги?
Вот вопрос вопросов: с книгами что делать? Какой там ремонт, если квартира завалена книгами! Какие там финские обои клеить, какие-такие паркеты стелить, если из-за книг пройти нельзя!.. Про книги забыли, граждане! Даже предусмотрительная Мама не дала никаких руководящих указаний на этот счет...
А что скажет Варвара Степановна?
— Спалить! — вдруг хищно и решительно ответила Варвара Степановна.
Все немного опешили:
— Как-так — спалить?
— А так! Сжечь! Из-за этой фантастики человек с ума сошел, — пояснила Варвара Степановна.
— Может быть, сдать в макулатуру? — робко предложили рассудительные уголовники. — Как-то оно не того...
— В макулатуру? Там дети бегают. Растащат заразу, не дай Бог, еще кто-нибудь с ума сойдет! — очень убедительно доказала Варвара Степановна.
Уголовники больше возражать не посмели — они люди подневольные. «Тут книг тысяч на пять...» — подумал один уголовник. «Умножай на десять» — телепатировал второй.
Два украинца и один еврей не высказали никакого мнения. Лучше промолчать, а то еще, чего доброго, не дадут разрешения на выезд.
Электрику было все равно, что жечь, что палить — лишь бы не работать с люстрой на потолке. А жечь книги — не работа, а развлечение. Или что-то другое, но точно, не работа.
— Так! — решительно раскомандовалась Варвара Степановна. — Таисия! (Это подавальщица.) Иди вниз, мы будем в окно выбрасывать, а ты раскладывай костер у мусорника. Да, позови Анюту (это дворничиха), пусть бензин принесет и тебе помогает.
— Спички у меня есть, — встрял электрик.
— Так, хорошо, спички есть, — одобрила Варвара Степановна. — Ага, вот огнетушитель. Ты, Вова, (это электрик), спичками запалишь и будешь рядом стоять, наготове с огнетушителем, чтобы все по технике безопасности.
— Пусть еще спирта принесет, — попросил Вова-электрик.
— Таисия, принеси. Так. Открывай окно! Тут сто лет не открывалось!
Два украинца и один еврей открыли, чуть не оторвали раму.
Варвара Степановна подала личный пример: первая пачка книг полетела на набережную.
— Эй, граждане! — раздался снизу веселый голос. — Эдак и убить можно!
Это вернулись из Одессы старший лейтенант милиции с медсестрой.
— Что делаем, граждане? — спросил старший лейтенант, входя с медсестрой в квартиру. У них было хорошее настроение, потому что дело сделали.
— Книжки жжем, — ответил Вова-электрик, встряхивая огнетушитель и прислушиваясь ему в пузо.
— Как так? — не очень удивился старший лейтенант, закуривая. — А хозяин что скажет, когда вернется?
— А мы ему ответим, что прилетали пришельцы и увезли все книги на своей летающей тарелке. Сгребли в тарелку и улетели! — сообразила Варвара Степановна.
Вторая пачка книг полетела в огонь.
— Он поверит, — согласился старший лейтенант, перелистывая какую-то книгу. — Это что за книжка? Кто у нас в фантастике разбирается?
— Это «Заповедник гоблинов» Клиффорда Саймака, — робко подсказал один из уголовников. — Когда я работал директором вагон-ресторана — Тархунов моя фамилия — мне иногда приносили дефицитные книжки. Клиффорд Саймак очень ценился.
— Тогда я возьму почитать сынишке. И сам почитаю, — решил старший лейтенант.
Варвара Степановна швырнула в окно третью охапку.
— Можно мы возьмем в зону немного книг? — несмело попросил второй уголовник. — Там у нас в библиотеке фантастики нету.
— Какая уж в зоне фантастика, — согласился старший лейтенант.
— Берите! Сколько утащите! — великодушно разрешила Варвара Степановна.
Уголовники оживленно взялись за дело — стали вязать книги для зоны.
— Берите и вы, — предложила Варвара Степановна двум украинцам и одному еврею.
— Нам не нужно, мы скоро уезжаем.
— Как знаете.
А книги все летели и летели... Вернее, падали с пятого этажа. Летать они не умели.
— Это что за книги? Кто знает? Три полки, и все в белых обложках...
— Где? — переспросил бывший директор вагон-ресторана. — Это научная фантастика издательства «Молодая гвардия». Дрянь несусветная.
— Как? Все дрянь?
— Все до единой.
— Хрен знает что... Зачем же издавать?
— В огонь!
Три полки книг в белых обложках тоже улетели в окно к мусорнику.
— Эту книгу отдайте мне! — вдруг сладострастно вскрикнула медсестра. — «Трудно быть богом» очень хорошая книга! Я братьев Стругацких с детства люблю... Ой! Тут еще «Обитаемый остров» и «Пикник на обочине»! — воскликнула она. — Очень я их люблю!
— Значит, она вам дочь?
— Приемная.
Весь разговор долго описывать...
Серьезный был разговор, представитель конторы в самом деле глубоко бурил, сразу видно, что не из военкомата. С Аэлитой все прояснилось, с этим стиральным порошком вопрос снимается. О Рее Бредбери почти не вспоминали, потому что кто же не знает Рея Бредбери!? Рей Бредбери действительно выдающийся и прогрессивный человек, о нем только в «Водоканализации» могут не знать. А «451 градус по Фаренгейту», о том, как книги жгут, даже в пожарной части читали и с похвалой отозвались о работе американских коллег. Так что насчет письма Рея Бредбери к Федору Федоровичу у глубоководной конторы нет никаких претензий. Мосты, понтоны и переправы на подручных средствах с американцами можно и нужно наводить. Как на Эльбе. Только не удирать туда через нуль-пространство, а культурненько... Зато с Гербертом Уэллсом вопрос спорный, неясный...
— Так ведь Герберт Уэллс тоже прогрессивный! — тут же ввязался в спор Федор Федорович. — Прогрессивный великобританский писатель-фантаст!
— И выдающийся, — напомнил гость.
— Он Ленина видел!
— Кто спорит? Но дело в том, что этот прогрессивный писатель-фантаст давно умер.
— Как это «умер»? — вкрадчиво спросил Федор Федорович. — Где? Когда? Вы присутствовали на похоронах? Докажите!
— 13 августа 1946 года. Я специально уточнял.
— Он бессмертен! — с тихим пафосом произнес Федор Федорович.
— В каком смысле «бессмертен»? — тоже шепотом спросил бурильщик. — В морально-литературном? В этом никто не сомневается.
— И в биологическом смысле тоже.
— Вы это серьезно?
— Герберт Уэллс живой. Как мы с вами.
Представитель конторы беспомощно посмотрел в глаза пьяного Конфуция, ища поддержки у великого философа древности. Тот ему подмигнул: держись, мол!
Представитель перевел взгляд на многорукого Шиву. Одной из множества своих рук тот крутил пальцем у лба, другой — показывал на Федора Федоровича.
«Сумасшедший...» — догадался бурильщик. — «Или баптист-адвентист седьмого дня...» — тоскливо предположил он.
— Вы, наверно, верующий? В загробную жизнь?
— Бога нет! — с ходу отверг эту версию Федор Федорович. — Но жизнь после смерти существует на научных основаниях. Это доказано.
— Кем? Конкретно! Когда? Факты! — прорвало бурильщика, но он тут же взял себя в руки. — Извините, погорячился. Ну, хорошо... Может быть... Пусть жизнь существует в любых видах. Пусть после смерти. Пусть после жизни. Но вы написали в письме к Герберту Уэллсу... Цитирую по памяти: «Приезжайте к нам через десять лет... Наш Райцентр вы не узнаете. Он станет столицей Великого Кольца. Все будут жить в современных квартирах, решится продовольственная проблема...» Это вы написали?
— Нехорошо читать чужие письма, молодой человек, — погрозил пальцем Федор Федорович.
— Работа такая, — развел руками представитель конторы. — Но вы не ответили.
— Да, это я написал. А что, собственно? Почему бы Герберту Уэллсу к нам не приехать? В Мамонтовке многие бывали, даже Исаак Бабель бывал. А вот Ильф с Петровым, к сожалению, не удосужились...
— Наверно, вы правы, — задумался бурильщик. — Если предположить, что Герберт Уэллс живой, почему бы ему не приехать к нам? Я это упустил из виду.
— Вот именно. Кстати, вынужден вам сказать, что ваша организация с Бабелем очень погорячилась. Очень! — бесстрашно заявил Федор Федорович.
— Меня тогда еще в живых не было, но я все равно приношу вам извинения за Бабеля. Если хотите, можете и его пригласить в гости, — продолжал идти на уступки представитель конторы. — Давайте все-таки вернемся к Герберту Уэллсу... Вы уверены, что продовольственная проблема к приезду Уэллса будет решена?
— Абсолютно.
— И жилищная?
— Каждому по квартире!
«Безумец...» — поставил окончательный диагноз представитель.
Они еще долго беседовали. Глубоководный бурильщик особенно интересовался Великим Кольцом:
— Это что за Кольцо такое? Кооператив? Нет? Такая организация писателей и любителей рыцарских романов?.. То бишь, научной фантастики? Неформальная? Ах, всемирная! Всемирная и неформальная? Очень интересно! И каковы ее цели, задачи, намерения? Структура? Финансы? Фонды? Членские взносы?
Интересовался, а думал о другом... Надо что-то делать с Федором Федоровичем, надо как-то помочь отставному майору. Райцентр бурлит, отвлекается от насущных проблем и не варит сахар из свеклы, тогда как в стране сахара не хватает — весь изводят на самогон. Мужик он, видать, безобидный, хороший, жить с ним в Райцентре стало веселее; но, если даже испанский административный аппарат в XVII веке не смог выдерживать безумные выходки своего Дон Кихота, то тем более в наше время — кому это понравится?..
Прощаясь, представитель конторы обратил свой взор за советом на Буденного и Калинина.
«Надо человека спасать», — кивнул командарм Первой Конной.
«Надо спасать человека», — согласился с ним Всесоюзный Староста.
«Так и сделаем», — решил представитель.
Часть вторая
Если к тем, кто мыслит здра-,
Адресуешься ты, кни-,
Не грозят тебе упре-
В том, что чепуху ты ме-;
Если же неосторож-
Дашься в руки дурале-,
То от них немало вздо-
О самой себе услы-,
Хоть они из кожи ле-,
Чтоб учеными казать-.
Мигель Сервантес.
Пролог к «Дон Кихоту»
В апреле, когда Федор Федорович по обыкновению начал маяться и отлучился на день в Одессу по поводу закупки нового чемодана для очередной нуль-транспортировки в Зауральск, прямо в его квартире был созван тайный консилиум из всех заинтересованных граждан и организаций.
Позвонили. Открыла дверь Аэлита. Кто такие?
На нее не обратили внимания, прошли, поморщились — книгами воняет. Расселись на книгах и стали думать.
Надо что-то делать, надо человека спасать. Оставлять в таком виде опасно. Жаль, человек хороший. Доверчивый. А тут всякие шляются... Из химзоны иногда уголовники бегают... Или, чего доброго, утонет в луже...
Ничто не ново под Луной. План спасения Федора Федоровича всем был виден издалека. Он, этот план, лежал на поверхности, как полуживой кит, потерявший ориентацию. Дело в том, что в этом городе не один такой Дон Кихот был...
Был, был до Федора Федоровича прецедент в лице сумасшедшего краеведа. Всю свою сознательную жизнь Райцентр назывался Мамонтовкой, а переименовали его после гражданской войны по подозрению в родственных отношениях с известным деникинским генералом, которого расколошматил Буденный где-то в этих краях. Так вот, после разоблачения культа генералиссимуса, которому Буденный приходился ближайшим дружком и соратником, краевед стал писать письма во все инстанции: мол, Мамонтовка с тем диким генералом никак не связана, а несет свое честное имя из глубины веков от вымершего лохматого слона, водившегося в изобилии в этих краях. Подтверждение тому — отдельные кости, осколок бивня и даже кусок рыжей шкуры, найденные здесь в прошлом веке Пржевальским (или не Пржевальским, не в том дело). Местная легенда также гласит, сообщал безумный краевед, что в древние времена мамонтов у нас консервировали в смоле каким-то особенным способом, — а это уже научное открытие, не уступающее открытию колеса. Поэтому поиски копченых мамонтов следует продолжить, найти хотя бы одного и тем самым доказать, что местное русско-украинско-еврейское население произошло не от русскоязычных кроманьонцев из пещеры во Франции, как предполагает писатель-фантаст Владлен Чердаков, а еще глубже: напрямую от неандертальцев из Мамонтовки, которые, понятно, говорили на суржике. По ходу дела наша страна утвердит свой приоритет в открытии мясокопчения, а незаслуженно переименованная Мамонтовка опять займет место на картах земного шара.
Такие вот письма писал безумный краевед. Дошел даже до Верховного Совета. Письма, естественно, переправлялись в мамонтовский райисполком. Краеведа вызывали. Проводили с ним беседы, говорили по-хорошему. Спрашивали:
— А был ли мамонт?
Безумный краевед стоял на своем: Буденный, Пржевальский, неандертальцы, Владлен Чердаков и так далее.
— Мамонты где-то здесь! — стоял на своем краевед.
Пока стоял, его не трогали. Но вот краевед начал копать. Утром выходил с двумя лопатами — штыковой и совковой, и до вечера ковырял Райцентр в разных запрещенных местах. Насмешливые доброжелатели советовали ему:
— Ты мусорник копни. Там с ледникового периода — ого-го!
Кому это понравится?
Районное начальство созвало консилиум и отправило краеведа в сумасшедший дом (времена еще позволяли), где через год краевед тихо скончался с мамонтами на устах. Даже на Западе никто не узнал про безумного краеведа и не поднял там антисоветский гвалт.
В общем, опыт имелся, но кто-то должен был произнести первую фразу...
На всякий случай еще раз проверили Аэлиту. Старший лейтенант милиции строго спросил: кто такая? Что общего имеет с отставным майором? Не собирается ли зацапать эту квартиру в Доме на набережной?
— Очень нужно! — фыркнула Аэлита. — Жить в этой вашей дыре при сахарном заводе? Кладовщицей? Пусть без меня клады ищут! Я тут временно. Лежу на дне. А вы все его мизинца не стоите!
Это она молодец, хорошо отрезала!
Махнула хвостом и, чтобы не участвовать в неприличном консилиуме, ушла в клуб «Водоканализации» смотреть «Маленькую Веру».
На ее счет окончательно успокоились. Но что же все же делать с Федором Федоровичем?
— Надо бы полечить... — неуверенно произнес кто-то сакраментальную фразу.
Наконец-то! Правильно! Выписать Федору Федоровичу направление в одесский психоневрологический диспансер, что на улице Свердлова, бывшей Канатной. Поступить с ним, как с покойным безумным краеведом, земля ему пухом. Великое дело — прецедент! С краеведом все гладко прошло, ООН не вякало. Тут и думать нечего. Взять Федора Федоровича под белы руки и доставить на улицу Свердлова-Канатную на райисполкомовском «рафике» под видом будто бы нуль-транспортировки на Магелланово Облако. Он ничего и не поймет, зато сразу познакомится со всеми своими братьями по разуму — и с марсианами, и с альдебаранами.
Конечно, тут же возникли разного рода юридические сомнения насчет прав человека в правовом государстве. Нашлись и тут люди нервные и слабохарактерные.
— Сейчас другие времена, и живого человека в дурдом так запросто не засадишь, — сказал врач «скорой помощи» и незаметно слинял вслед за Аэлитой, потому что два билета на «Маленькую Веру» находились у него в боковом кармане.
Даже тугоумный старший лейтенант милиции резонно засомневался:
— А что, если Рей Бредбери возьмет да напишет запрос в ЮНЕСКО — куда, мол, Федор Федорович подевался? Был и нету, на письма не отвечает... Что тогда?
— Но, товарищи! Вы не поняли! — принялась разъяснять первый заместитель председателя райисполкома, которую все запросто называли Мамой. — Никто не собирается отправлять Федора Федоровича в сумасшедший дом. Мы отвезем его в психдиспансер на ОБСЛЕДОВАНИЕ. Все уже договорено. Отдохнет он там две-три недельки, попьет снотворного, успокоится и вернется домой здоровым человеком. Никто его там не будет насильно задерживать, потому что у них палаты от своих сумасшедших ломятся, зачем им новые? Никаких нарушений Женевской конвенции не произойдет — я вам гарантирую. А эта его Лолита... Пусть пока живет без прописки. За квартирой присмотрит. Прописка тоже реликт и пережиток крепостного права. Более того...
Далее Мама, к изумлению присутствующих, вдруг повела такие безумно-демократические речи, что впору было ее саму завязать в смирительную рубашку и отправить в «рафике» на улицу Свердлова-Канатную:
— Более того! Пока Федор Федорович будет отдыхать, мы с вами тряхнем стариной, вспомним Тимура с его командой. Выйдем на ленинский субботник и благоустроим Федору Федоровичу теплое гнездышко! Почистим тут, помоем, побелим, покрасим... Я думаю, это все наши женщины на себя возьмут. Где наша англичанка Людмила Петровна? А Варвара Степановна где? И подавальщицу из «Iдальни» тоже привлечь. Кухню обложим кафелем, поставим новую электроплиту, сменим сантехнику. Это на совести «Водоканализации». От военкомата: цветной телевизор нашему ветерану! Потянет военкомат? Не слышу... Двери эти замазанные сменить, но не выбрасывать, еще пригодятся. Сделать новую столярку... Паркет тоже. На это в зоне есть мастера. Холодильником обеспечит райпотребсоюз. Нужен «Минск». Так? Решили. Мебельный югославский гарнитур... В рассрочку. Первый взнос оплатит райисполком, а там я подумаю. Что еще?.. Люстра, портьеры, обои... Где там два украинца и один еврей, что ждут разрешения на выезд? Пусть достают финские обои! А иначе нехай не надеются!
Оглядев слегка обалдевший консилиум, Мама усмехнулась. Неужто они в самом деле подумали, что райисполком вознамерился за просто так делать шикарные ремонты квартир отечественным Дон Кихотам? Да ни в коем разе! К чему же весь этот сыр-бор и шурум-бурум?
Наконец Мама раскрыла карты, бросила на стол (стоп, у Федора Федоровича стола не было, чай он пил у подоконника) своего козырного туза:
— Дело в том, что к нам едет диссидент!
Знаменитой немой сцены не последовало, — впрочем, Мама и не надеялась. Все сразу все поняли. Ничем их не удивишь, даже родными, возвращающимися из-за бугра диссидентами. Разве что слегка обалдеют и поскребут в затылках. Только спросили:
— Какой из них?
— Ну, тот, Кеша... Который голубого Леонида Ильича нарисовал в разобранном состоянии, — пояснила Мама.
— Сюрреалистический портрет в стиле Пабло Пикассо голубого периода, — уточнила всезнающая Людмила Петровна.
— Точно! — подтвердил старший лейтенант милиции. — За что и был выдворен из страны в двадцать четыре часа без права переписки. Дружок мой, Кеша...
— Знаем. Помним, как вы тут вышивали...
— Бывший дружок, — уточнил он.
— Что ему здесь нужно, твоему бывшему дружку? — недовольно спросил другой старший лейтенант — из военкомата. Этот, наверно, был недогадливый или не в курсе дела.
Мама объяснила, что Кеша-диссидент неожиданно оказался «малым не промах» и сделал в своем Сан-Франциско или где там блистательную карьеру художника-миллионера. Печет мировые шедевры, как наша «Iдальня» пирожки с повидлом, хорошо себя чувствует и даже не испытывает головокружения от успехов. Вроде этого... Иосифа Бродского. Не загордился, не скурвился. Говорят, подстригся, помолодел, даже не узнаешь. Но не в том дело. Дело в том, что недавно написал он письмо в Верховный Совет, в котором очень беспокоится за свои размалеванные двери...
— Чуть что — сразу в Верховный Совет, — опять выразил недовольство старший лейтенант из военкомата. — У Верховного Совета своих дел выше крыши!
— Оказывается, тут в квартире не «чуть что», а целое миллионное состояние, — продолжала Мама. — Кеша хочет убедиться в сохранности дверей, приехать и забрать их с собой, потому что испанский музей «Прадо», взглянув на нелегально вывезенные Кешей дверные фотографии, собирается эти двери купить... Да, да, эти самые. С Буденным, с Калининым и с этой... порнографией.
— Пусть будет с «эротикой», если Людмиле Петровне так желательно, — уступила Мама. — Будут эти двери висеть в «Прадо» рядом с Гойей, Мурилльо и с Веласкесом. Не знаю, не знаю... Истуканы эти для их нравов еще туда-сюда, а вот зачем Испании Буденный? Не знаю... Как попу гармонь. Но это не наше дело. А наше дело — не ударить в грязь лицом, отремонтировать квартиру и достойно встретить заморского земляка. Разрешение на вывоз дверей через таможню он уже получил. Пусть посетит свой прежний дом, заберет двери, походит, повспоминает, каких чертей ему тут давали, ностальгия, то-се... Может, немного долларов подкинет на нужды родного Райцентра, — подмигнула Мама.
— Да-а, времена пошли! — все-таки удивился старший лейтенант из военкомата, защищавший Верховный Совет. И предложил: а не продать ли в Испанию стенд «Морального кодекса строителя коммунизма», созданный лет двадцать назад рукой еще молодого и никому тогда неизвестного Кеши, который (стенд) до сих пор висит в ленинской комнате военкомата?
Посмеялись. И вспомнили о Федоре Федоровиче:
— А его, пока диссидент Кеша будет здесь предаваться своей ностальгии, — на обследование!
Так и вышло — как задумал консилиум.
После майских праздников Федор Федорович зарядил новый чемодан бельишком и свежими пирожками с повидлом, поцеловал Аэлиту (а та ничего не знала о готовящемся вторжении пришельцев и собиралась в отсутствие Федора Федоровича использовать квартиру для собственного удовольствия), заглянул в почтовый ящик, вынул поздравительную открытку из военкомата, еще раз убедился в том, что Кир Булычев, Еремей Парнов и Владимир Савченко продолжают хранить таинственное молчание, вздохнул и подался к автобусной остановке.
Там его уже поджидали «рафик», сестра милосердия с направлением в психдиспансер и старший лейтенант милиции.
— Садитесь, Федор Федорович, подвезем! Нуль-транспортируем куда вам надобно. В Одессу? Ах, в Зауральск! Бензина полный бак — хоть на Большую Медведицу!
Все чинно, благородно...
Легковерный Федор Федорович залез в «рафик» и через час на полной скорости был доставлен в сумасшедший дом, сдан с рук на руки белым врачам, переодет в стиранную синюю пижаму и помещен в палату к членистоногим инопланетянам, у которых на лице располагалось по три рта сразу — один рот для еды, второй — для питья, третий — для разговоров. Удобно!
Какая-то полная туманность Андромеды расплылась в голове у Федора Федоровича. Больничную палату он принял за отсек межгалактического звездолета, а врачей — бог весть за кого. Он уселся на персональную койку и принялся рассказывать пришельцам историю жизни Головы Профессора Доуэля, но те пили, ели, говорили каждый о своем и его не слышали.
Пока Федор Федорович оглядывался и вертел головой в космическом корабле, в Доме на набережной начался субботник. (Аэлита как раз уехала с врачом на «скорой помощи» отдыхать в Дофиновку, прихватив с собой толстовскую «Аэлиту», — «Надо что-нибудь почитать на пляже, а то с этими тральщиками все буквы забудешь — так и норовят затралить!») Собрались в девять часок утра: два столяра-уголовника, присланные из химзоны для замены дверей и настила паркета, Варвара Степановна с подавальщицей из «Iдальни» (Людмилу Петровну как представителя английской интеллигенции избавили от мытья полов — «Во я им буду полы мыть!»), пришли неразлучные два украинца и один еврей с финскими обоями, да еще электрик из райпотребсоюза. Открыли двери ногтем. Потом, попозже заглянул слесарь из «Водоканализации», постоял в глубоком раздумье на пороге и нетвердо ушел, решив перенести порученную ему работу на завтра. Но завтра было воскресенье, и потому он начал менять трубы только в четверг. Пил, бедняга, пять дней подряд и задержал тем самым продвижение ремонта на кухне и в совмещенном санузле.
Командование субботником взяла на себя Варвара Степановна, потому что начальства нигде не было видно. Столяры-уголовники оказались тихими культурными людьми, сидевшими в зоне за взятки по хозяйственной части. Их было жалко. Два украинца, один еврей и примкнувший к ним электрик пошептались, скинулись, а сердобольная подавальщица с молчаливого согласия Варвары Степановны сбегала и вернулась с двумя дешевыми бутылками сладкого спирта и с пирожками с яблочным повидлом.
Застелили газеткой пачку книг, расселись на книгах же, выпили, закусили, поговорили о том о сем: у хозяина квартиры чердак явно не в порядке, совсем фантастикой зачитался; да и Кеша-диссидент был с приветом — это ж надо так двери загадить!
Помолчали.
— Ну, с Богом?.. — вопросительно сказал электрик, которому надо было работать на высоте с люстрой.
Но работать никому не хотелось, даже Варваре Степановне...
Денек такой теплый выдался...
Значит, солнышко бродит где-то недалеко...
— А что с этим делать? — несмело спросила подавальщица, указывая на книги.
Вот и добрались до самого главного: а книги?
Вот вопрос вопросов: с книгами что делать? Какой там ремонт, если квартира завалена книгами! Какие там финские обои клеить, какие-такие паркеты стелить, если из-за книг пройти нельзя!.. Про книги забыли, граждане! Даже предусмотрительная Мама не дала никаких руководящих указаний на этот счет...
А что скажет Варвара Степановна?
— Спалить! — вдруг хищно и решительно ответила Варвара Степановна.
Все немного опешили:
— Как-так — спалить?
— А так! Сжечь! Из-за этой фантастики человек с ума сошел, — пояснила Варвара Степановна.
— Может быть, сдать в макулатуру? — робко предложили рассудительные уголовники. — Как-то оно не того...
— В макулатуру? Там дети бегают. Растащат заразу, не дай Бог, еще кто-нибудь с ума сойдет! — очень убедительно доказала Варвара Степановна.
Уголовники больше возражать не посмели — они люди подневольные. «Тут книг тысяч на пять...» — подумал один уголовник. «Умножай на десять» — телепатировал второй.
Два украинца и один еврей не высказали никакого мнения. Лучше промолчать, а то еще, чего доброго, не дадут разрешения на выезд.
Электрику было все равно, что жечь, что палить — лишь бы не работать с люстрой на потолке. А жечь книги — не работа, а развлечение. Или что-то другое, но точно, не работа.
— Так! — решительно раскомандовалась Варвара Степановна. — Таисия! (Это подавальщица.) Иди вниз, мы будем в окно выбрасывать, а ты раскладывай костер у мусорника. Да, позови Анюту (это дворничиха), пусть бензин принесет и тебе помогает.
— Спички у меня есть, — встрял электрик.
— Так, хорошо, спички есть, — одобрила Варвара Степановна. — Ага, вот огнетушитель. Ты, Вова, (это электрик), спичками запалишь и будешь рядом стоять, наготове с огнетушителем, чтобы все по технике безопасности.
— Пусть еще спирта принесет, — попросил Вова-электрик.
— Таисия, принеси. Так. Открывай окно! Тут сто лет не открывалось!
Два украинца и один еврей открыли, чуть не оторвали раму.
Варвара Степановна подала личный пример: первая пачка книг полетела на набережную.
— Эй, граждане! — раздался снизу веселый голос. — Эдак и убить можно!
Это вернулись из Одессы старший лейтенант милиции с медсестрой.
— Что делаем, граждане? — спросил старший лейтенант, входя с медсестрой в квартиру. У них было хорошее настроение, потому что дело сделали.
— Книжки жжем, — ответил Вова-электрик, встряхивая огнетушитель и прислушиваясь ему в пузо.
— Как так? — не очень удивился старший лейтенант, закуривая. — А хозяин что скажет, когда вернется?
— А мы ему ответим, что прилетали пришельцы и увезли все книги на своей летающей тарелке. Сгребли в тарелку и улетели! — сообразила Варвара Степановна.
Вторая пачка книг полетела в огонь.
— Он поверит, — согласился старший лейтенант, перелистывая какую-то книгу. — Это что за книжка? Кто у нас в фантастике разбирается?
— Это «Заповедник гоблинов» Клиффорда Саймака, — робко подсказал один из уголовников. — Когда я работал директором вагон-ресторана — Тархунов моя фамилия — мне иногда приносили дефицитные книжки. Клиффорд Саймак очень ценился.
— Тогда я возьму почитать сынишке. И сам почитаю, — решил старший лейтенант.
Варвара Степановна швырнула в окно третью охапку.
— Можно мы возьмем в зону немного книг? — несмело попросил второй уголовник. — Там у нас в библиотеке фантастики нету.
— Какая уж в зоне фантастика, — согласился старший лейтенант.
— Берите! Сколько утащите! — великодушно разрешила Варвара Степановна.
Уголовники оживленно взялись за дело — стали вязать книги для зоны.
— Берите и вы, — предложила Варвара Степановна двум украинцам и одному еврею.
— Нам не нужно, мы скоро уезжаем.
— Как знаете.
А книги все летели и летели... Вернее, падали с пятого этажа. Летать они не умели.
— Это что за книги? Кто знает? Три полки, и все в белых обложках...
— Где? — переспросил бывший директор вагон-ресторана. — Это научная фантастика издательства «Молодая гвардия». Дрянь несусветная.
— Как? Все дрянь?
— Все до единой.
— Хрен знает что... Зачем же издавать?
— В огонь!
Три полки книг в белых обложках тоже улетели в окно к мусорнику.
— Эту книгу отдайте мне! — вдруг сладострастно вскрикнула медсестра. — «Трудно быть богом» очень хорошая книга! Я братьев Стругацких с детства люблю... Ой! Тут еще «Обитаемый остров» и «Пикник на обочине»! — воскликнула она. — Очень я их люблю!