Страница:
— Зачем вы этим занимаетесь? — спрашивает Дмитрий Николаевич.
— Чем?
— Чем… Рецидивизмом.
— Ну и дурак вы… — усмехается Сонька.
Верно, дурак он. Филолух царя небесного. Рецидивистка и кандидат филологических наук. Разные социальные ступени.
Нет общих интересов. О чем им говорить? О символизме?
— Это вы все время торчали под дверью? — спрашивает Сонька.
— А что прикажете делать? Разрешить вам ограбить моего друга? Работягу, не в пример вам?
— Вы что, в самом деле преподаете русскую литературу?
Дмитрий Николаевич кивает.
— Где, в пединституте?
— В университете.
— Ого! — удивляется Сонька.
— Вы не смущайтесь. В университете работают такие же люди, как везде.
— А я и не смущаюсь, — отвечает Сонька и закидывает ногу за ногу. — Такие, да не такие. Вот вы, умный человек, прочитали уйму книг, а задаете какие-то детские вопросы. Вы сами, наверно, читаете студентам лекции о том, что Достоевский, например, в «Преступлении и наказании» глубоко и всесторонне анализирует причины и следствия преступлений своего героя. Зачем же вы спрашиваете, зачем я это делаю? Мало ли что… Тяжелое детство, отец-пьяница, наследие прошлого… Откуда я знаю? Вам, образованным, и карты в руки. А я так отвечу: люблю я это дело, ох, люблю!
— А вы сами читали «Преступление и наказание»?
— А как же! Вы думаете, рецидивист — это кто?
— Деклассированный элемент.
— Вот так сразу! Не скажите… Убийце Раскольникову вы не отказываете в звании интеллигента, а квартирный грабитель кто, по-вашему?
— Да неужто вы читали Достоевского? — изумляется Дмитрий Николаевич.
— Вы меня обижаете!
Вот так Сонька! Вот так общие интересы!
— С вами хорошо, но пора сматываться, — озабоченно говорит Сонька. — Рискованно здесь торчать.
— Подождите! У меня к вам есть один дополнительный вопрос…
— Ну и замашки у вас! — смеется Сонька. — Нет, пора рвать когти.
— Куда?! Куда рвать, куда сматываться? Грабить? Воровать? На каком языке вы говорите? У вас талант, чем вы занимаетесь?! Куда вы идете? Мне нужно задать вам много дополнительных вопросов… Я пишу статью о русских символистах, вы мне можете помочь!
Сонька серьезно разглядывает Дмитрия Николаевича:
— О символистах? Это кто?.. Блок, Бальмонт, Волошин?
— Да! И еще многие!
— Ладно, еще пять минут. Угостите, блондин, сигареткой.
Дмитрий Николаевич дрожащими руками подносит ей спичку.
— Как там у Блока, помните? — спрашивает Сонька, пуская дым. И декламирует:
Тут и правда кто-то кому-то сдает зачет по литературе.
— Последние строки помните?
— Да… Нет… Забыл, — шепчет Дмитрий Николаевич.
— У вас Блок где? А вот, на плите… — Сонька листает синий том Блока. — Читайте!
Дмитрий Николаевич пробегает глазами последние строки, не понимая, куда метит Сонька, но, поняв, читает со страстью вслух и даже взмахивает рукой:
— Где мы встретимся? Вы хотите отделаться от меня?
— Не волнуйтесь, блондин, я вернусь. Ожидайте. Теперь я знаю, где вы живете и работаете.
— А вы?
Сонька усмехается.
— Как вас зовут?
— Никому не скажете? Могила?
— Гадом буду! — клянется Дмитрий Николаевич.
— Любка Костяная Ножка, — смеется Сонька.
Дмитрий Николаевич открывает дверь, они выходят на лестничную площадку. Из Вовкиной квартиры доносятся возбужденные голоса. Сонька опять пугается и мчится вниз по лестнице, стуча каблучками и чуть не опрокидывая Семена Данилыча, который, вызвав милицию, торопится к месту происшествия и уже добрался до четвертого этажа. Дмитрий Николаевич спешит за Сонькой, сбивая с ног утреннего интеллигента, который уже опохмелился и идет возвращать пушкинисту чайный долг.
— Туда нельзя, там менты! — делает страшные глаза Дмитрий Николаевич.
Во дворе они преодолевают последнее препятствие — проходят мимо машины УГРО с дремлющим шофером, и Сонька наконец-то спасена! Путь для нее свободен на все стороны большого легкомысленного причерноморского города, где так мало милиции, телефонных автоматов и ни одного литературного журнала, зато много моряков, пушкинистов и солнечных дней — а это все хорошая экологическая ниша для квартирных грабителей.
— Когда мы встретимся? — спрашивает Дмитрий Николаевич.
Сонька отвечает:
— Мы будем встречаться. Очень скоро. Обещаю.
И протягивает Чухонцеву руку. Он целует ее, и Сонька исчезает за углом на спуске имени Добролюбова.
Кажется, все… Конец суматохе. Но Дмитрия Николаевича ожидает в этот день последнее потрясение.
— Идите за мной, свидетель, — приказывает шкафообразный сотрудник, карауля Чухонцева на лестничной площадке с чашкой чая, и ведет свидетеля в квартиру Вовки Спиридонова. Там взору Чухонцева открывается неожиданная идиллия: за столом сидят верзила-грабитель, сотрудники УГРО и сам хозяин Вовка Спиридонов. Все пьют чай при гробовом молчании.
— В общем, так… — говорит шкафообразный сотрудник, ставя чашку на блюдце. — Хорошие вы ребята, и чай у вас хороший… Хотя и ворованный. Так вот… Я делаю вам официальное устное предупреждение. А именно: вам… — показывает на верзилу-рецидивиста, — и вам… — показывает на Дмитрия Николаевича. — Объясняю: в последнее время развелось квартирных грабителей больше, чем хотелось бы. В этой связи милиция ставит особо богатые квартиры на сигнализацию, но не все обладатели богатых квартир хотят на сигнализацию становиться… Но вас это, кажется, не касается, — успокаивает он Вовку Спиридонова и обращается к рецидивисту: — Но я не о том… Все эти лямуры, молодой человек, до добра не доведут. Поверьте моему горькому опыту. Так что кончайте свои кругосветные путешествия, сходите вразвалочку на берег и заводите жену с квартирой. Еще хорошо, что эта история случилась в нашем районе и я на дежурстве был. А если бы в иностранном порту? А? Представляете: полиция, проституция, испорченная характеристика! А вы тоже хороши… — Шкафообразный сотрудник поворачивается к Дмитрию Николаевичу. — Зачет у студентки приняли?
— У нее отличное знание предмета, — бормочет Дмитрий Николаевич.
— Ладно, разбирайтесь тут сами, а я вас предупредил, — безнадежно машет сотрудник УГРО и вместе с коллегами покидает взломанную квартиру.
— Ну вас к черту, что тут разбираться! — говорит рецидивист, не глядя на Дмитрия Николаевича, надевает откуда-то взявшуюся мореходную фуражку и тоже уходит.
— Садись, Дима, — вздыхает Вовка Спиридонов. — Пей чай. Спасибо, удружил… Полный разгром. Завтра Анюта приедет, а сейчас будем дверь чинить.
— Ты что, его простил? — спрашивает Чухонцев.
— Кого?
— Этого… Рецидивиста.
— Ты еще ничего не понял? Все сразу все поняли, один ты балда… Это мой товарищ Сема Корольков. Судовой механик, кличка Дед. Вчера сошел на берег, зафрахтовал тут одну даму… ну и попросил у меня ключи.
Дмитрий Николаевич ничего не понимает:
— А топор? А деньги? А кольцо?
— Топор схватил па кухне, деньги у него свои, а кольцо для улики сунул в карман.
— Зачем?!
— Это он дурака валял, чтобы милиция сразу на него набросилась и забыла осмотреть квартиру. Внимание отвлекал, чтобы она успела уйти. Спасал репутацию своей дамы. Понял? А тебе он собрался морду набить, но потом передумал. В конце концов, ты ее спас.
— Но, Вовка, пойми меня! — взвывает Дмитрий Николаевич, хватаясь за голову. — Я ничего этого не знал! Шаги за дверью, на звонки не открывает… А если бы настоящий грабитель?
— Ты действовал правильно. К тебе никаких претензий. Помоги только дверь починить. И Аньке — ни гу-гу!
— Могила! — веселеет Дмитрий Николаевич.
Спиридонов вручает ему тяжеленный слесарный молоток, а сам, пыхтя, подтаскивает дверь к разлому:
— Ты подбивай, а я буду направлять.
— А она кто? Как ее найти? — Дмитрий Николаевич задает свой самый сокровенный вопрос.
— Найдешь, — усмехается Спиридонов. — Она молодой специалист, приехала по направлению… И тоже пока без квартиры. Будет в твоем университете литературу преподавать.
Дмитрий Николаевич роняет тяжеленный молоток на ногу и вопит так, что вопль этот слышен, пожалуй, на спуске имени Добролюбова. Всю неделю он ие может ходить в университет, лежит на бюллетене с бытовой травмой и пишет статью о символизме в стиле самого символизма. Статья получается неплохая и отсылается в журнал, но вскоре приходит отказ, потому что «Вопросы литературы» публикуют серьезные литературоведческие статьи, а не вопли души.
— Чем?
— Чем… Рецидивизмом.
— Ну и дурак вы… — усмехается Сонька.
Верно, дурак он. Филолух царя небесного. Рецидивистка и кандидат филологических наук. Разные социальные ступени.
Нет общих интересов. О чем им говорить? О символизме?
— Это вы все время торчали под дверью? — спрашивает Сонька.
— А что прикажете делать? Разрешить вам ограбить моего друга? Работягу, не в пример вам?
— Вы что, в самом деле преподаете русскую литературу?
Дмитрий Николаевич кивает.
— Где, в пединституте?
— В университете.
— Ого! — удивляется Сонька.
— Вы не смущайтесь. В университете работают такие же люди, как везде.
— А я и не смущаюсь, — отвечает Сонька и закидывает ногу за ногу. — Такие, да не такие. Вот вы, умный человек, прочитали уйму книг, а задаете какие-то детские вопросы. Вы сами, наверно, читаете студентам лекции о том, что Достоевский, например, в «Преступлении и наказании» глубоко и всесторонне анализирует причины и следствия преступлений своего героя. Зачем же вы спрашиваете, зачем я это делаю? Мало ли что… Тяжелое детство, отец-пьяница, наследие прошлого… Откуда я знаю? Вам, образованным, и карты в руки. А я так отвечу: люблю я это дело, ох, люблю!
— А вы сами читали «Преступление и наказание»?
— А как же! Вы думаете, рецидивист — это кто?
— Деклассированный элемент.
— Вот так сразу! Не скажите… Убийце Раскольникову вы не отказываете в звании интеллигента, а квартирный грабитель кто, по-вашему?
— Да неужто вы читали Достоевского? — изумляется Дмитрий Николаевич.
— Вы меня обижаете!
Вот так Сонька! Вот так общие интересы!
— С вами хорошо, но пора сматываться, — озабоченно говорит Сонька. — Рискованно здесь торчать.
— Подождите! У меня к вам есть один дополнительный вопрос…
— Ну и замашки у вас! — смеется Сонька. — Нет, пора рвать когти.
— Куда?! Куда рвать, куда сматываться? Грабить? Воровать? На каком языке вы говорите? У вас талант, чем вы занимаетесь?! Куда вы идете? Мне нужно задать вам много дополнительных вопросов… Я пишу статью о русских символистах, вы мне можете помочь!
Сонька серьезно разглядывает Дмитрия Николаевича:
— О символистах? Это кто?.. Блок, Бальмонт, Волошин?
— Да! И еще многие!
— Ладно, еще пять минут. Угостите, блондин, сигареткой.
Дмитрий Николаевич дрожащими руками подносит ей спичку.
— Как там у Блока, помните? — спрашивает Сонька, пуская дым. И декламирует:
Блока на память шпарит, ужасается Дмитрий Николаевич.
Ты страстно ждешь, тебя зовут, —
Но голоса мне не знакомы,
Очаг остыл, тебе приют —
Родная степь. Лишь в ней ты дома.
Тут и правда кто-то кому-то сдает зачет по литературе.
— Последние строки помните?
— Да… Нет… Забыл, — шепчет Дмитрий Николаевич.
— У вас Блок где? А вот, на плите… — Сонька листает синий том Блока. — Читайте!
Дмитрий Николаевич пробегает глазами последние строки, не понимая, куда метит Сонька, но, поняв, читает со страстью вслух и даже взмахивает рукой:
— «Хочу владеть одной тобой, но не могу и не умею», — повторяет Сонька. — Для начала неплохо. Вы еще многого не умеете, блондин, но вы мне определенно нравитесь. Мы с вами еще встретимся. А сейчас проведите меня мимо сотрудников уголовного розыска.
О, жалок я перед тобой!
Все обнимаю, всем владею,
Хочу владеть одной тобой,
Но не могу и не умею!
— Где мы встретимся? Вы хотите отделаться от меня?
— Не волнуйтесь, блондин, я вернусь. Ожидайте. Теперь я знаю, где вы живете и работаете.
— А вы?
Сонька усмехается.
— Как вас зовут?
— Никому не скажете? Могила?
— Гадом буду! — клянется Дмитрий Николаевич.
— Любка Костяная Ножка, — смеется Сонька.
Дмитрий Николаевич открывает дверь, они выходят на лестничную площадку. Из Вовкиной квартиры доносятся возбужденные голоса. Сонька опять пугается и мчится вниз по лестнице, стуча каблучками и чуть не опрокидывая Семена Данилыча, который, вызвав милицию, торопится к месту происшествия и уже добрался до четвертого этажа. Дмитрий Николаевич спешит за Сонькой, сбивая с ног утреннего интеллигента, который уже опохмелился и идет возвращать пушкинисту чайный долг.
— Туда нельзя, там менты! — делает страшные глаза Дмитрий Николаевич.
Во дворе они преодолевают последнее препятствие — проходят мимо машины УГРО с дремлющим шофером, и Сонька наконец-то спасена! Путь для нее свободен на все стороны большого легкомысленного причерноморского города, где так мало милиции, телефонных автоматов и ни одного литературного журнала, зато много моряков, пушкинистов и солнечных дней — а это все хорошая экологическая ниша для квартирных грабителей.
— Когда мы встретимся? — спрашивает Дмитрий Николаевич.
Сонька отвечает:
— Мы будем встречаться. Очень скоро. Обещаю.
И протягивает Чухонцеву руку. Он целует ее, и Сонька исчезает за углом на спуске имени Добролюбова.
Кажется, все… Конец суматохе. Но Дмитрия Николаевича ожидает в этот день последнее потрясение.
— Идите за мной, свидетель, — приказывает шкафообразный сотрудник, карауля Чухонцева на лестничной площадке с чашкой чая, и ведет свидетеля в квартиру Вовки Спиридонова. Там взору Чухонцева открывается неожиданная идиллия: за столом сидят верзила-грабитель, сотрудники УГРО и сам хозяин Вовка Спиридонов. Все пьют чай при гробовом молчании.
— В общем, так… — говорит шкафообразный сотрудник, ставя чашку на блюдце. — Хорошие вы ребята, и чай у вас хороший… Хотя и ворованный. Так вот… Я делаю вам официальное устное предупреждение. А именно: вам… — показывает на верзилу-рецидивиста, — и вам… — показывает на Дмитрия Николаевича. — Объясняю: в последнее время развелось квартирных грабителей больше, чем хотелось бы. В этой связи милиция ставит особо богатые квартиры на сигнализацию, но не все обладатели богатых квартир хотят на сигнализацию становиться… Но вас это, кажется, не касается, — успокаивает он Вовку Спиридонова и обращается к рецидивисту: — Но я не о том… Все эти лямуры, молодой человек, до добра не доведут. Поверьте моему горькому опыту. Так что кончайте свои кругосветные путешествия, сходите вразвалочку на берег и заводите жену с квартирой. Еще хорошо, что эта история случилась в нашем районе и я на дежурстве был. А если бы в иностранном порту? А? Представляете: полиция, проституция, испорченная характеристика! А вы тоже хороши… — Шкафообразный сотрудник поворачивается к Дмитрию Николаевичу. — Зачет у студентки приняли?
— У нее отличное знание предмета, — бормочет Дмитрий Николаевич.
— Ладно, разбирайтесь тут сами, а я вас предупредил, — безнадежно машет сотрудник УГРО и вместе с коллегами покидает взломанную квартиру.
— Ну вас к черту, что тут разбираться! — говорит рецидивист, не глядя на Дмитрия Николаевича, надевает откуда-то взявшуюся мореходную фуражку и тоже уходит.
— Садись, Дима, — вздыхает Вовка Спиридонов. — Пей чай. Спасибо, удружил… Полный разгром. Завтра Анюта приедет, а сейчас будем дверь чинить.
— Ты что, его простил? — спрашивает Чухонцев.
— Кого?
— Этого… Рецидивиста.
— Ты еще ничего не понял? Все сразу все поняли, один ты балда… Это мой товарищ Сема Корольков. Судовой механик, кличка Дед. Вчера сошел на берег, зафрахтовал тут одну даму… ну и попросил у меня ключи.
Дмитрий Николаевич ничего не понимает:
— А топор? А деньги? А кольцо?
— Топор схватил па кухне, деньги у него свои, а кольцо для улики сунул в карман.
— Зачем?!
— Это он дурака валял, чтобы милиция сразу на него набросилась и забыла осмотреть квартиру. Внимание отвлекал, чтобы она успела уйти. Спасал репутацию своей дамы. Понял? А тебе он собрался морду набить, но потом передумал. В конце концов, ты ее спас.
— Но, Вовка, пойми меня! — взвывает Дмитрий Николаевич, хватаясь за голову. — Я ничего этого не знал! Шаги за дверью, на звонки не открывает… А если бы настоящий грабитель?
— Ты действовал правильно. К тебе никаких претензий. Помоги только дверь починить. И Аньке — ни гу-гу!
— Могила! — веселеет Дмитрий Николаевич.
Спиридонов вручает ему тяжеленный слесарный молоток, а сам, пыхтя, подтаскивает дверь к разлому:
— Ты подбивай, а я буду направлять.
— А она кто? Как ее найти? — Дмитрий Николаевич задает свой самый сокровенный вопрос.
— Найдешь, — усмехается Спиридонов. — Она молодой специалист, приехала по направлению… И тоже пока без квартиры. Будет в твоем университете литературу преподавать.
Дмитрий Николаевич роняет тяжеленный молоток на ногу и вопит так, что вопль этот слышен, пожалуй, на спуске имени Добролюбова. Всю неделю он ие может ходить в университет, лежит на бюллетене с бытовой травмой и пишет статью о символизме в стиле самого символизма. Статья получается неплохая и отсылается в журнал, но вскоре приходит отказ, потому что «Вопросы литературы» публикуют серьезные литературоведческие статьи, а не вопли души.