ШТЕРНА. Второе июля четвертого года

(Новейшие материалы к биографии Чехова)

К 50-летию со дня смерти
Антона Павловича Чехова

Пособие для англичан, изучающих русский язык,
и для русских, не изучавших русскую литературу.

1

Первая подробная и хорошо документированная биография
Чехова на английском языке написана Дэвидом Магаршаком и широко
известна в Англии. Она была оригинально переработана прекрасным
английским писателем Уильямом С.Моэмом, которого в России
почему-то называют Сомерсетом Моэмом (Сомерсетом звали его
отца) для своего литературного эссе "Искусство рассказа" и
впервые издается в изложении на русском языке с необходимыми
дополнениями в свете ранее не известных и абсолютно неожиданных
документов. Цитаты из книги Моэма в дальнейшем не
оговариваются.

Эта биография является хроникой блистательных чеховских
побед - вопреки бедности, обременительным обязанностям, мрачной
среде и слабому здоровью. Из этой интересной книги читатель
должен знать следующие факты. Антон Павлович Чехов родился 16
января 1860 года. Его дед Егор Михайлович был крепостным, он
скопил денег и выкупил себя и троих сыновей. Один из них, Павел
Егорович, со временем открыл бакалейную лавку в городе
Таганроге на берегу Азовского моря, женился на Евгении
Яковлевне Морозовой и произвел на свет пятерых сыновей и одну
дочь.

Антон был его третьим сыном. Павел Егорович, человек
необразованный и глупый, был эгоистичен, тщеславен, жесток и
глубоко религиозен. [Необъективная, поверхностная оценка Моэма,
другие биографы Чехова не столь категоричны]. Много лет спустя
Чехов вспоминал, что в пятилетнем возрасте отец приступил к его
обучению - каждый день бил, сек, драл за уши, награждал
подзатыльниками. Ребенок просыпался по утрам с мыслью: будут ли
его и сегодня бить? Игры и забавы запрещались. Полагалось
ходить в церковь два раза в день на заутреню и вечерню,
целовать руки монахам, дома читать псалмы. С восьми лет Антон
должен был служить в отцовской лавке с вывеской:


"ЧАЙ, САХАРЪ, КОФЕ, МЫЛО, КОЛБАСА
И ДРУГИЕ КОЛОНИАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ"


Под этим полуграмотным названием лавка и вошла в русскую
литературу в одном из рассказов Чехова. Она открывалась в пять
утра, даже зимой. Антон работал мальчиком на побегушках в
холодной лавке, здоровье его страдало. А позже, когда он
поступил в гимназию, заниматься приходилось только до обеда, а
потом до позднего вечера он был обязан сидеть в лавке.
Неудивительно, что в младших классах Антон учился плохо и
дважды оставался на второй год. Своим одноклассникам он не
очень запомнился. Так о нем и писали: никакими особенными
добродетелями или способностями не отличался. По-русски это
называется "ни то, ни се".

Когда Антону исполнилось шестнадцать лет, его неудачливый
отец обанкротился и, опасаясь ареста и долговой тюрьмы, бежал
от кредиторов в Москву, где два его старших сына, Александр и
Николай, уже учились в университете. Антона оставили одного на
три года в Таганроге - кончать гимназию. Он вздохнул свободно и
"вдруг" обнаружил такое прилежание по всем предметам, что стал
получать пятерки по бесконечно ненавистному ему греческому
языку и даже давать уроки отстающим ученикам, чтобы содержать
себя.

А.П.Чехов: "Разница между временем, когда меня драли, и
временем, когда перестали драть, была страшная".

Через три года, получив аттестат зрелости и ежемесячную
стипендию в двадцать пять рублей, Антон перебирается к
родителям в Москву. Решив стать врачом, поступает на
медицинский факультет. В это время Чехов - долговязый юноша
чуть ли не двух метров ростом, у него круглое лицо,
светло-каштановые волосы, карие глаза и полные, твердо
очерченные губы. Неприятным сюрпризом для Антона явилось то,
что он, оказывается, говорил на "суржике" [южнорусский диалект
с сильным влиянием мягкого украинского языка]: "стуло",
"ложить", "пхнуть", "Таханрох"; а в прошении о зачислении в
университет слово "медицинский" написал через "ы" -
"медицЫнский". [Англичанам сразу следует запомнить, что слова
"ложить" в русском языке не существует. Только "класть".]

Семья Чеховых жила в полуподвальном помещении в трущобном
квартале, где располагались московские публичные дома [что-то
вроде нашего лондонского Ист-Энда прошлого века]. Отец нигде не
работал - хотел, но не мог устроиться, старшие братья учились,
перебивались случайными заработками и любили "покутить" в
дешевых московских кабаках. Антону пришлось взвалить на себя
обязанности главы семьи. Он привел двух знакомых студентов -
они должны были жить и кормиться у его родителей. Студенты
давали семье 40 рублей в месяц, еще двадцать платил третий
жилец. Весь доход семьи вместе с таганрожской стипендией Антона
составлял восемьдесят пять рублей и уходил на прокорм девяти
человек и на квартирную плату. Вскоре переехали на другую
квартиру, попросторней, но на той же грязной улице. Студенты
обитали в одной комнате, жильцу выделили отдельную комнатку
поменьше. Третью комнату занимал Антон с младшими братьями
Иваном и Михаилом, четвертую - мать с сестрой Марией, а пятая
служила столовой, гостиной, а также спальней братьям Александру
и Николаю. Павел Егорович наконец-то устроился работать
приказчиком на продуктовом складе [в амбаре] за тридцать рублей
в месяц, обязан был там ночевать и приходил домой только по
воскресеньям и праздникам, так что на какое-то время семья
избавилась от этого деспотичного и неумного человека, с которым
так трудно было жить.

Антон любил и умел рассказывать смешные истории. Слушатели
всегда покатывались со смеху. Он решает попробовать писать
небольшие юмористические рассказы, чтобы облегчить тяжелое
положение семьи - он слышал, что журналы неплохо платят.
Написал свой первый рассказ ["Письмо к ученому соседу"] и
отослал в петербургский журнал "Стрекоза". Однажды вечером,
возвращаясь из университета, купил очередной номер и увидел,
что рассказ напечатали. Гонорар за него причитался в пять
копеек за строчку. Строчек было 150, и гонорар составил 7
рублей 45 копеек. Первый успех обнадежил. Чехов стал слать в
"Стрекозу" по рассказу ли чуть не каждую неделю, некоторые
принимались, но другие возвращались с оскорбительными
комментариями, например: "Не начав писать, уже исписались".
Литературные нравы в те времена были не лучше современных.
Чехов не очень-то обижался, а отвергнутые рассказы пристраивал
в московские газеты, хотя там платили еще меньше, кассы
редакций пустовали, и авторы должны были дожидаться в коридоре,
пока мальчишки-газетчики принесут с улицы копеечную выручку.

Первым, кто хоть как-то помог Чехову войти в литературу,
был петербургский издатель с легкомысленной фамилией Лейкин.
Николай Лейкин и сам писал юморески, за свою долгую жизнь
написал их тысячи, ни одна не осталась в литературе. Через
много лет в конце жизни Лейкин, накачиваясь водкой в
литературных салонах, бил себя кулаком в грудь и гордо кричал:

- Это Я сделал Чехова!

Над ним посмеивались, но понимали, что в чем-то старик
прав. Ранние рассказы Чехова мало чем отличались от юморесок
его литературных собратьев, но в них чувствовался "свежак", как
говорил Лейкин. Он подрядил Чехова поставлять в свой журнал
"Осколки" еженедельно по рассказу в сто строк, положив ему
солидный гонорар по восьми копеек за строчку, и строго следил,
чтобы не было ни одной лишней строки. Получилась жесткая, но
полезная школа для молодого писателя, потому что волей-неволей
приходилось вкладывать необходимое содержание в небольшой
объем, т.е., писать кратко.

- Краткость - сестра таланта, - правильно говорил Лейкин
молодому автору, хотя эта фраза по традиции приписывается
Чехову.

"Осколки" были юмористическим журналом; когда Чехов
присылал что-то мало-мальски серьезное, Лейкин сетовал, что
автор не оправдывает ожидания публики, но все-таки публиковал
их. На чеховские рассказы обратили внимание, он уже приобрел
некоторую известность, однако навязанные рамки размеров и жанра
начали его тяготить, и тогда Лейкин, человек, по-видимому,
добрый и разумный, устроил Чехову договор с "Петербургской
газетой" - туда он должен был каждую неделю писать рассказы
более длинные и серьезные за те же восемь копеек строка. С 1880
по 1885 год Чехов написал триста рассказов!

Они писались для заработка. Такая работа в искусстве
презрительно именуется халтурой. Но это слово надлежит выкинуть
из лексикона литераторов. (Кстати, в русском языке слово
"халтура" имеет два значения: а). "плохая работа" и б).
"побочная работа"; к Чехову, конечно, это слово, если и
применимо, то только во втором смысле.) По себе знаю [Моэм],
что начинающий автор, открывший в себе страсть к писательству
(а откуда она берется - загадка, столь же неразрешимая, как
загадка пола), если о чем и мечтает, то о славе, но, уж во
всяком случае, не о богатстве (хотя слава и деньги часто гуляют
рядом), и он прав, потому что первые шаги обычно автору доходов
не приносят. Но, становясь профессиональным писателем, то есть
таким, кто писательством зарабатывает на жизнь, он не может не
заботиться о деньгах, которые получает за свое искусство. Эти
его заботы читателя совершенно не касаются.

Чехов писал свои бессчетные рассказы и одновременно учился
на медицинском факультете. Писать он мог только по вечерам,
после целого дня учебы и работы в больнице. Условия для
литературных трудов были малоподходящие. От жильцов, правда,
избавились. Семья переехала в квартиру получше, но, как писал
Чехов Лейкину:


"Я зарабатываю неплохо, а нет ни денег, ни порядочных
харчей, ни угла, где бы я мог работать. Денег у меня ни
гроша. С замиранием сердца жду первого числа, когда получу
из Питера рублей шестьдесят. В соседней комнате кричит
детеныш приехавшего погостить родича, в другой комнате
отец читает матери "Запечатленного ангела", кто-то завел
музыкальную шкатулку, и я слышу "Елену Прекрасную".
Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и
дело подходит ко мне и заводит разговоры то о медицине, то
о литературе. А как же, в медицине и в литературе все
разбираются! Ревет детеныш! Даю себе слово никогда не
иметь детей. Французы имеют мало детей, вероятно, потому,
что они рассказы пишут. Новорожденных же надо воспитывать
так: обмыть, накормить и выпороть, приговаривая: "Не пиши,
не пиши, не пиши!"


В 1884 году у Чехова открылось кровохарканье. В семье был
туберкулез, как видно, наследственный, и Чехов не мог, конечно,
не знать этих симптомов, но из страха, что опасения
оправдаются, не соглашался показываться специалисту, - такая
мнительность для будущего врача непростительна. Чтобы успокоить
мать, он заявил, что кровотечение вызвано лопнувшим сосудом в
горле и никак не связано с чахоткой. В конце того же года он
сдал экзамены и стал дипломированным врачом. Несколько месяцев
спустя он наскреб немного денег и отправился в первый раз в
Петербург, куда его давно и настоятельно приглашал владелец
"Петербургской газеты" богатый издатель Суворин, но Чехов в
шутку отговаривался, что у него нет новых брюк. В каждой шутке
есть доля правды, а в этой ее было все сто процентов - Антон
всегда донашивал брюки старших братьев.

До сих пор Чехов не придавал особого значения своим
рассказам - он писал их для денег и, по его же собственным
словам, больше одного дня на сочинение рассказа никогда не
тратил, - однажды он на спор "на бутылку", сидя на подоконнике,
потому что негде было сидеть, написал за пол-часа рассказ о
пепельнице. Но, приехав в Петербург, Чехов, к удивлению своему,
обнаружил, что он - знаменитость. Казалось, его рассказы были
так несерьезны, однако тонкие ценители в Петербурге, бывшем
тогда столицей и центром культурной жизни России, разглядели в
них свежесть, живость, оригинальность. Чехову был оказан
радушный прием. Он увидел, что к нему относятся как к одному из
талантливейших писателей современности. Издатели журналов
наперебой приглашали его сотрудничать и предлагали гонорары
гораздо выше тех, что он получал до сих пор. Современники
описывают следующий случай в редакции Суворина:


"Познакомив Чехова с сотрудниками своего
издательства, Суворин строго сказал им:
- То, что пришлет нам этот молодой человек,
немедленно ставить в номер, не редактируя!
- И не читая, - добавил Чехов и, выйдя из суворинской
бухгалтерии, отправился в хороший магазин и впервые купил
себе новые брюки."


Один старый и уважаемый русский писатель [Дмитрий
Григорович] написал Чехову восторженное письмо, призвал уважать
собственный талант, оставить легкомысленные рассказы, какие он
писал до сих пор, и взяться за сочинение серьезных
произведений. Тот же писатель попросил тогдашних острых на язык
журналистов "не обижать Чехова", на что услышал в ответ:

- Да кто же Чехова обижает, дура?"

[В русском языке женское "дура" по отношению к мужчине
звучит не оскорбительно, а ласково-покровительственно.]

На Чехова все это произвело сильное впечатление, однако
становиться профессиональным писателем он не решался. Он
говорил, что медицина - его законная жена, а литература - всего
лишь любовница. Чехов лукавил, все-таки он был двоеженцем.
Фраза "Лучший врач среди писателей, лучший писатель среди
врачей" - это о нем. В Москву он вернулся с намерением
зарабатывать на жизнь врачебной деятельностью, но о том, чтобы
обзавестись выгодной практикой, особенно не заботился.
Многочисленные знакомые Чехова присылали ему своих
знакомых-пациентов, но Чехову "неудобно" было брать с них
деньги, и эти пациенты редко платили за визиты. Так он и жил -
веселый и обаятельный молодой человек с заразительным смехом.
Он всегда был дорогим гостем в богемном кругу своих приятелей.
Он много пил - точнее, он любил выпить, - еще точнее, он умел
пить, - но, кроме как на свадьбах, именинах и по праздникам,
никогда не употреблял лишнего. Женщины к нему льнули, у него
было несколько романов, впрочем несерьезных. Чехов не хотел
жениться, боялся изменить сложившуюся жизнь [однажды, говорят,
удрал чуть ли не из-под венца, совсем как литературный персонаж
Гоголя], и на этом основании недоброжелатели распускали слухи о
какой-то будто бы его неполноценности. Чтобы покончить с
деликатной темой чеховских "любовей", откроем известные всей
тогдашней Москве тайны: в разное время у него гостили певица
Эберле, художница Дроздова, писательница Авилова, артистка
Щепкина, бывшая невеста Эфрос, и, конечно, Лидия Мизинова, - к
судьбе этой женщины мы еще вернемся. [Известны и другие
чеховские подруги, некоторые из этих дам были замужем.]

Свидетельства современников о внешности Чехова удивляют,
воспринимаются как не вполне достоверные. Все кажется, что
Чехов - это невысокий хрупкий человек, со слабой грудью, с
негромким, хрипловатым от тяжелой легочной болезни голосом. Но
вот художник Коровин вспоминал:


"Он был красавец. Вся его высокая фигура, открытое
лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие. У
него был низкий бас с густым металлом; дикция настоящая
русская, с оттенком чисто великорусского наречия;
интонации гибкие, даже переливающиеся в какой-то легкий
распев, однако без малейшей сентиментальности и, уж
конечно, без тени искусственности".

"Таханрох" и "ложить пинжак на стуло" остались в далеком
прошлом.

Один чеховский биограф очень верно заметил, что люди
жившие рядом с Чеховым словно бы не в силах были увидеть его во
весь рост. Когда вчитываешься в мемуары, возникает впечатление,
"что Чеховых было много", каждый писал о каком-то своем Антоне
Павловиче Чехове. Даже внешне Чехова воспринимали по-разному:
"мнительность, тихий голос" и "бас с густым металлом" как-то не
вяжутся. Для одних он был стеснительным, болезненным
интеллигентом в пенсне и в шляпе, для других - веселым, "своим
парнем", для третьих, завистников, - подзаборным пьяницей,
литературным халтурщиком, "певцом сумерек". У меня [Моэма]
тоже, наверно, получается какой-то свой Чехов - такой, которого
я здесь описываю. Это очень важное наблюдение: ЧЕХОВЫХ БЫЛО
МНОГО. Я еще вернусь к этой теме.

Шло время, Чехов неоднократно ездил в Петербург,
путешествовал по России. Каждую весну, бросая немногочисленных
пациентов, он вывозил все свое семейство за город и жил там до
глубокой осени. Как только в окрестностях, становилось
известно, что Чехов - врач, его начинали осаждать больные, и,
разумеется, при этом ничего не платили.

Для заработка он продолжал писать рассказы. Они
пользовались все большим успехом и оплачивались все лучше и
лучше. Бывало, что в одном номере "Осколков" выходило сразу
несколько чеховских рассказов, зарисовок, сценок, фельетонов,
заметок, репортажей, и, чтобы не создавалось впечатления, что
журнал держится на одном авторе [а так оно и было], приходилось
брать псевдонимы. Не откажем себе в удовольствии привести здесь
далеко не полный список чеховских подписей: Антоша, Анче, Че,
Чехонте, Макар Балдастов, Брат моего брата, Врач без пациентов,
Вспыльчивый человек, Гайка N_5, Гайка N_0, 006, Грач, Дон
Антонио, Дяденька, Кисляев, Ковров, Крапива, Лаэрт, Нте,
Прозаический поэт, Пурселепетанов, Рувер, Рувер и Ревур, Улисс,
Человек без селезенки, Хонте, Шампанский, Юный старец, ...въ,
Зет, Архип Индейкин, Василий Спиридонов Сволачев, Известный,
Захарьева, Петухов, Смирнова и так далее.

Однако жить по средствам у Чехова не получалось. В одном
из писем Лейкину он писал:


"Вы спрашиваете, куда я деньги деваю... Не кучу, не
франчу, долгов нет, я не трачусь даже на содержание
любовницы (любовь мне достается даром), и при всем при том
у меня из трехсот рублей, полученных от Вас и от Суворина
перед Пасхой, осталось только сорок, из коих ровно сорок я
должен отдать завтра. Черт знает, куда они деваются!".


Чехов опять переезжает на новую квартиру, теперь у него
есть наконец-то отдельная комната, но чтобы платить за все, он
вынужден вымаливать у Лейкина авансы.

В 1886 году у него опять кровохарканье. Он понимает, что
надо ехать в Крым, куда в те годы ездили ради теплого климата
русские туберкулезные больные, как в Западной Европе ездили на
французскую Ривьеру и в Португалию, и мерли и там, и там, как
мухи. Но у Чехова нет ни рубля на поездку. В 1889 году умер от
туберкулеза его брат Николай, очень талантливый художник. Для
Чехова это - горе и предостережение, но вместо того, чтобы
подумать о своем здоровье, уехать в Крым, подлечиться, он,
получив Пушкинскую премию, высшую литературную награду России,
отправляется через всю Сибирь на край земли, на каторжный
остров Сахалин, бывший тогда [впрочем, как и сейчас] для России
чем-то вроде нашей Австралии 17-го века. На вопрос друзей
"зачем?!", Чехов отшучивался: "Хочется вычеркнуть из жизни год
или полтора". К этому решению, безусловно, привела сложная
взаимосвязь разных причин - смерть брата, несчастливая любовь к
Лиде Мизиновой ("здоровье я прозевал так же как и вас") и,
конечно, нормальная писательская неудовлетворенность собой. Но
никто его так и не понял. Суворин: "Нелепая затея. Сахалин
никому не нужен и ни для кого не интересен". Буренин написал по
этому поводу глуповатую несмешную эпиграмму:


Талантливый писатель Чехов,
На остров Сахалин уехав,
Бродя меж скал,
Там вдохновения искал.
Простая басни сей мораль -
Для вдохновения не нужно ездить в даль.


Путешествие через Сибирь на Сахалин, пребывание на острове
и возвращение через Индийский океан в Одессу заняло 8 месяцев.
Результатом поездки явилась социологическая книга "Остров
Сахалин", но ничего художественного на сахалинском материале
Чехов не написал. [Моэм не обратил внимание на рассказ "Гусев",
а современники не могли знать, что "Островом Сахалином"
началась в русской литературе "островная тема", завершившаяся
"Архипелагом ГУЛАГом" и развалом Советского Союза].

К 1892 году его собственное здоровье оказалось в таком
плохом состоянии, что провести еще одну зиму в Москве было
самоубийственно. На одолженные деньги Чехов покупает небольшое
имение в деревне Мелихово под Москвой и переезжает туда, как
обычно, всем семейством - папаша с его невыносимым характером,
мамаша, сестра Мария и брат Михаил. У него подолгу живет
спившийся брат Александр с семьей. В деревню Чехов привез целую
телегу лекарств, и его опять начинают осаждать толпы больных.
Он лечит всех, как может, и не берет ни копейки в уплату.
Крестьяне считают его непрактичным человеком и то и дело
пытаются "обдурить" [обмануть] - подменяют кобылу на мерина той
же масти, авось не заметит, темнят при определении "межи"
[земельных границ], но все постепенно улаживается.

2

Свои ранние рассказы Чехов писал очень легко, писал, по
его собственным словам, как птица поет. И, кажется, не придавал
им особого значения. Только после первой поездки в Петербург,
когда оказалось, что в нем видят многообещающего талантливого
автора, он стал относиться к себе серьезнее. И тогда он занялся
совершенствованием своего ремесла. Кто-то из близких застал его
однажды за переписыванием рассказа Льва Толстого и спросил, что
это он делает. Чехов ответил: "Правлю". Собеседник был поражен
таким свободным обращением с текстом великого писателя, но
Чехов объяснил, что он просто упражняется. У него возникла
мысль (и, по Моэму, вполне дельная), что таким способом он
проникнет в тайны письма почитаемых им писателей и выработает
свою собственную манеру. Кстати, Толстой часто встречался с
Чеховым, очень ценил его и даже написал к рассказу "Душечка"
похвальное предисловие объемом едва ли не большим самого
чеховского шедевра. Знакомство с Толстым являлось большой
честью, великого старца боялись и почитали, но Чехову не
пришлось искать встречи с ним, автор "Войны и мира", однажды
зимним вечером прогуливаясь по Москве в валенках и в зипуне
[простая крестьянская одежда] и разузнав, что в этом доме живут
Чеховы, сам постучался к нему. У Чехова происходила очередная
артистическая вечеринка, пьянка-гулянка, дым столбом. Двери
случайно открыл сам хозяин, в подпитии, и онемел при виде
знакомой по фотографиям бороды и густых бровей.

- Вы - Антон Чехов? - спросил Толстой.

Чехов не мог произнести ни слова. Сверху доносились
веселые женские визги и песни.

- Ах, так у вас там девочки?!.. - потирая руки, воскликнул
граф и, отодвинув хозяина, взбежал, как молодой, на второй
этаж. Вечеринка была свернута, все занялись Толстым, а Чехов
очень краснел и стеснялся.

"Хороший, милый человек, - говорил Толстой. - Когда я
матерюсь, он краснеет, словно барышня".

Чехова называли подражателем Толстого. Лев Николаевич сам
с удовольствием отвечал на эти обвинения:


"Вот в чем фокус: Чехов начинает свой рассказ, будто
цепляет свой вагон к моему паровозу, идущему из Петербурга
в Москву, едет зайцем до первой станции и, когда
возмущенный кондуктор уже собирается его оштрафовать,
Чехов пожимает плечами, предъявляет билет, и изумленный
кондуктор видит, что он, кондуктор, вошел не в тот поезд,
что поезд идет не в Москву, а в Таганрог, и тянет его
паровоз не толстовский, а чеховский. "Хоть ты и Иванов
7-й, а дурак".


Труд Чехова не остался бесплодным, он научился мастерски
строить рассказы. Небольшая трагическая повесть "Мужики",
например, сделана так же элегантно, как флоберовская "Госпожа
Бовари". Чехов стремился писать просто, ясно и емко, и,
говорят, стиль, которым он писал, прекрасен. Мы, читающие его в
переводе, вынуждены принимать это на веру, потому что даже при
самом точном переводе из текста уходит живой аромат, авторское
чувство и гармония слов.

Чехова очень занимала технология короткого рассказа, ему
принадлежат несколько весьма ценных замечаний по этому поводу.
Он считал, что в рассказе не должно быть ничего лишнего.

"Все, что не имеет прямого отношения к теме, следует
беспощадно выбрасывать, - писал он. - Если в первой главе у Вас
на стене висит ружье, в последней оно непременно должно
выстрелить".

Это замечание кажется вполне справедливым, как и
требование, чтобы описания природы и персонажей были краткими и
по существу. Сам он владел искусством с помощью двух-трех слов
дать читателю представление, скажем, о летней ночи, когда
надрываются в кустах соловьи, или о холодном мерцании
бескрайней степи, укутанной зимними снегами.

Это был бесценный дар. Его возражения против
антропоморфизма меня [Моэма] убеждают меньше.

"Море смеялось, - читаем мы в одном из писем Чехова [о
рассказе его молодого друга Алексея Пешкова-Горького]. - Вы,
конечно, в восторге. А ведь это - дешевка, лубок... Море не
смеется, не плачет, оно шумит, плещется, сверкает... Посмотрите
у Толстого: солнце всходит, солнце заходит, птички поют...
Никто не рыдает и не смеется. А ведь это и есть самое главное -
простота".

Так-то оно так, но ведь мы со дня творения персонифицируем
природу и для нас это настолько естественно, что нужно делать
неестественные усилия, чтобы этого избежать. Чехов и сам иногда
пользовался такими выражениями, например, в повести "Дуэль"
читаем: "...выглянула одна звезда и робко заморгала своим одним
глазом". По-моему [по Моэму] в этом нет ничего
предосудительного, наоборот, мне нравится. Своему брату