Штучкин Николай. Над горящей землей

   Вечером собрались в казарме. Троян невысокого роста, плотный, энергичный, стоит у стола, улыбается, узнавая то одного, то другого из бывших своих воспитанников. К тем, кто сидит поближе, подходит, пожимает им руки. Непривычно видеть его простым, улыбчивым. Непривычно и приятно. Но вот он сосредоточился и снова стал прежним Трояном, суровым, строгим.
   - Сначала отвечу на неоднократно задаваемый мне вопрос: возможно ли по-настоящему воевать на тихоходном У-2, учебном, не приспособленном для войны самолете? - Глянув поверх голов сидевших людей, помолчал секунду-другую и твердо ответил: - Да, возможно. Экипажи воюют мастерски. Самолет У-2 зарекомендовал себя настоящим легкомоторным ночным бомбардировщиком. - Троян опять выжидающе помолчал, готовый ответить тому, кто вдруг усомнится, и, не дождавшись вопросов, продолжил:-А теперь расскажу о тактике легких ночных бомбардировщиков...
   От Тамары пришло письмо. "Друзья улетели на фронт, - пишет она, - а я осталась в тылу. Утешает только одно: еду домой, к Верочке, дочке. Обо всех соскучилась, а по ней больше всего..."
   Что же случилось? Почему Тамару не взяли на фронт? Большая часть письма перечеркнута, и понять невозможно. Но надо ей написать, ободрить. Не время падать духом. Пусть добивается. Пусть узнает, куда улетел Калининский аэроклуб, и едет туда же.
   И вдруг мысль: а может и нет его, аэроклуба? Вполне вероятно. Война. Одели пилотов в военную форму, отряды свели в один коллектив, присвоили номер, и вот тебе - полк. Так же, как полк майора Хороших...
   Тем более, думает Владимир, если аэроклуб стал полком, его и надо искать. Так он и напишет Тамаре.
   - Какой ты вывод сделал, Алеша, после беседы с Трояном и после летного происшествия, в котором оказались Бурмистров с Сорокиным? - на следующий день спрашивает Константинов у Жукова.
   - Лучше поясни, что имеешь в виду, - хмурится тот, - а загадки здесь ни к чему.
   - Надо нам, Алеша, учиться летать по приборам, - убежденно говорит Владимир.- Нас прижимает к земле и низкая облачность, и ограниченная видимость. Снежок пошел, видимость уменьшилась - и мы сразу к земле. Жмемся к ней, боимся взгляд оторвать. А если бы умели летать по приборам? Тогда все иначе. И смелости прибавится, и уверенности. Кругом белая муть, а мы летим, и только на той высоте, какую нам задали. Мы же воевать готовимся, Леша, а чтобы воевать, надо уметь летать во всех погодных условиях.
   - Правильно, - согласно кивает Жуков.- Тренировку начнем в простых метеоусловиях. Я буду летать по приборам, а ты меня контролировать, смотреть за землей. Договорились?
   На горизонте - фронт
   Все, тренировка закончилась. Командир полка объявил:
   - Готовимся к перелету в Подмосковье, аэродром назначения - полевая площадка под Солнечногорском.
   Солнечногорск - это еще не фронт, вернее, уже не фронт. Немцев оттуда прогнали. Но главное - сдвинуться с точки. И вот сдвинулись. Назначен день перелета - 17 марта 1942 года. Рассчитан маршрут. Общее время полета восемь часов. Два промежуточных аэродрома - для дозаправки горючим, осмотра матчасти и отдыха экипажей. Объявили порядок перелета. Если день будет ясным, безоблачным - в составе полка или по-эскадрильно; если пасмурным, с ограниченной видимостью - одиночными экипажами.
   Владимир ждал этого перелета, жил им. И потому что это шаг к фронту, и потому что можно было проверить себя, свою подготовленность. На такие большие расстояния - восемьсот километров - он еще не летал. Он проложил маршрут на двух разномасштабных картах, хотя можно было и на одной. "Десятикилометровку" он решил использовать для ведения общей ориентировки, "пятикилометровку", карту более крупного масштаба, - для ведения детальной ориентировки. Сделал расчет по этапам. Приступил к изучению. К концу второго дня подготовки он знал на память магнитные путевые углы, расстояния и время полета между пунктами. Ясно представлял себе конфигурацию и особенности всех характерных ориентиров, на память мог начертить их на бумаге, знал расположение запасных аэродромов...
   - Зачем тебе все это? - удивился Жуков, проверив подготовку своего штурмана по его же просьбе.- Ведь можно лететь и сличать карту с местностью, и все будет видно, понятно. Зачем же на память? Боишься заблудиться?
   Владимир признался:
   - Дело не в этом, Алеша. Дело в другом. Представь, поднялись мы в составе полка, летим. А погода все хуже и хуже. И вдруг ведущий дает сигнал, требует, чтобы кто-то вышел вперед и встал на его место. Думаешь, это просто, выйти вперед? Не просто, Леша. Не всякий захочет взять на себя такую ответственность. А мы возьмем, мы выйдем...
   Ночь. Последняя ночь на старом, обжитом аэродроме. Владимир долго не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами, думал. Как-то сложится его фронтовая судьба. Всякое может случиться. И погибнуть можно, и вернуться домой искалеченным. Содрогнулся, представив себя слепым и безногим. Лучше погибнуть...
   Проснулся задолго до рассвета. Тишина. Может, товарищи спят, а может, и нет, просто молчат, думают. А вот Бибиков спит. Штурман. А до армии был учителем. Худощавый, живой, остроносый. Ему поручили выпускать стенную газету. Выпускает. Хорошо делает, с душой. И все он делает хорошо, добросовестно. Владимиру захотелось поговорить с Бибиковым, он уже протянул было руку, тронуть хотел. А тот вдруг застонал, и со всхлипами:
   - Доченьки мои, родные мои, милые...
   Нелегко Бибикову. Как хорошо, что у Владимира ни жены, ни детей. Но есть друзья, целый полк. А полк - это тоже семья. У многих боевых друзей есть жены и дети. Что ж, Владимир будет их защищать, сражаться за них, за их настоящее и будущее. За детей Бурмистрова, Ломовцева, Бибикова, за их семьи. А за семью майора Хороших не будет... Ее уже нет в живых - все погибли при бомбежке. Вот почему командир полка так часто бывает задумчивым, грустным.
   Так думал Владимир, не подозревая, что первым в полку погибнет Бибиков. "Значит, он что-то чувствовал, если звал во сне своих девочек", подумает он тогда.
   Дана команда на взлет. Идя к самолету, Жуков глядит на синее небо, смеется.
   - Мечта не сбылась. В такую погоду даже при отказе компаса Морковкин не уступит нам место ведущего.
   - Ничего, - в тон ему отвечает Владимир, - будем ведомыми. Главное, что мы полетим к фронту.
   ...Летели полком. Временной интервал между эскадрильями - три минуты. Строй эскадрильи - колонна звеньев. В каждом звене вместо штурмана летело по одному технику, чтобы было кому осмотреть и подготовить самолеты на промежуточных точках. В одном из звеньев летел и инженер полка Александр Александрович Федоров. Шли на высоте сто пятьдесят метров. Владимир приподнимался на сиденье, смотрел поверх козырька, хотелось все видеть, запомнить. Сличал карту с местностью. Покрыв трехчасовой путь, приземлились. Заночевали. Спали уже по-фронтовому - в землянках.
   Утром взлетели. После трехчасового полета вышли в район аэродрома посадки. А самого аэродрома не видно. Стали искать, просматривать местность: луга, лесные поляны. Кружились около четверти часа, и все бесполезно. И вдруг с окраины леса взмыл истребитель. Оказалось, взлетел специально, чтобы полк увидел наконец, куда ему надо садиться.
   - Ну как у нас маскировочка? - спрашивал после посадки летчик, показывая упрятанные в лесу истребители.- Над нами прошли и не увидели. Учтите, на фронте это самое главное. Не спрячешь самолеты, - разбомбят и пожгут.
   Высокий, статный, улыбающийся, он стоял окруженный летчиками. Из-под борта летной куртки виднелся орден Красного Знамени. Оказалось, сбил фашистский разведчик, пытавшийся проникнуть к городу Горькому. "Отсюда я и взлетал, - поясняет пилот, - по зрячему, как из засады..."
   - Борисов! Ты ли это? - воскликнул подошедший Бушуев.
   - Товарищ инструктор!
   Аэроклубный инструктор старший сержант Бушуев и бывший его курсант, ныне лейтенант, Борисов крепко обнялись.
   - Ну молодец, ну орел! - восторгался Бушуев, похлопывая по плечу Борисова.- Горжусь. И знаешь, не удивлен. Помню, первый раз в зону с тобой пришли и я показал тебе глубокий вираж. Самую сложную фигуру. А ты ведь его ну прямо скопировал! С первого раза! Чувствую, далеко пойдешь!
   Прев оказался Бушуев, Владимир услышал потом о 9-м гвардейском полку истребителей, командиром которого был прославленный ас полковник Лев Шестаков, а воевали в нем такие славные воины, как Амет-хан Султан, Алексей Алелюхин, Павел Головачев и многие другие. Среди них был и Иван Борисов, Герой Советского Союза.
   Последний отрезок маршрута. Уже видна Москва. Линия пути проходит по северо-восточной окраине города. За Химками видны следы боев: разбитая техника, остовы вагонов на станции, сожженные деревни. Облачность понижается, прижимает самолеты к земле. Пошел снег. К Солнечногорску подошли на высоте сто метров. Справа от полковой колонны промчались два истребителя МиГ-3. Ушли на запад. Мгновение - и нет их. "Видел?" - кричит Владимир пилоту. Жуков кивает, не оборачиваясь. Сердце полнится гордостью. Вот это машины!
   Полет закончен. Самолеты укрыли в лесу, тщательно замаскировали ветками. Построились. Командир полка поставил задачу на дальнейшее.
   - Осталось немного, - заверил он личный состав, - пройти бомбометание. Каждому экипажу два бомбометания днем и два ночью. А начнем, как и обычно: с изучения района аэродрома, со сдачи зачетов. Неудобство, на мой взгляд, только одно: полигон далеко расположен. Бомбить три минуты, а лететь туда и обратно более часа.
   Бомбометание - последний шаг к фронту. "Пора, - думает Владимир, давно пора". Не просто так думает, обоснованно. Зима, полеты в сложных условиях - непогода, морозы, трудность ведения ориентировки - закалили его, многому научили. И его, и командира. Жуков стал опытным летчиком.
   Вместе с ними обретал и новые качества их самолет. Конечно, скорость сто километров - не скорость; потолок две тысячи метров - не потолок; фанера вперемежку с перкалью - не броня. Но простейший учебный самолет, небесный тихоход, летающая парта многих довоенных авиаторов постепенно "оброс" оружием - пулеметом и бомбами.
   Под крылья У-2 можно подвесить две бомбы весом по сто килограммов, фугасные и осколочные. Вместо бомб можно подвесить кассеты с листовками. Листовки - тоже оружие.
   Пулемет установлен на фюзеляже сзади кабины штурмана. Он стреляет только назад и в стороны и предназначен для обороны от вражеских истребителей. Но опыт покажет, что против У-2, летающих ночью, фашисты будут задействовать, в основном, зенитные средства и пулемет переставят на борт задней кабины. И штурман, выполняя боевое задание, будет стрелять по наземным целям: прожекторам, зенитным установкам, по живой силе и технике.
   Полигон - поляна в лесу - расположен невдалеке от
   железнодорожной станции. Штурман эскадрильи Слепов летал туда с кем-то из летчиков. Походил, посмотрел, составил схему, на ней изобразил расположение целей, направление заходов для бомбометания. Целей всего две: круг диаметром пятнадцать метров и квадрат двадцать на двадцать. Днем круг и квадрат обозначены еловыми ветками, ночью - горящими плошками.
   Изучили расположение целей. По шаропилотным данным рассчитали углы прицеливания для скорости сто километров и высоты четыреста метров. Это минимальная безопасная высота бомбометания. Ниже спускаться нельзя, осколки взорвавшейся бомбы могут поразить свой же самолет. Изучили условные знаки-сигналы, разрешающие и запрещающие бомбометание.
   Жуков и Константинов летят на задание. Идут правее шоссейной дороги. Справа и слеза, в кюветах, - разбитая техника: легковые и грузовые машины, штабные фургоны, танки и самоходки с черно-белыми крестами на корпусе, пушки. Недавно все это стреляло, извергало огонь, теперь же лежит ржавым ломом.
   Вот и Клин. Полуразрушенный, полусгоревший. И опять разбитая техника. И в городе, и на станции. Невдалеке от станции, на пустыре, стоит фашистский танк. Он виден издали.
   Еще до прилета сюда, в Подмосковье, Владимир получил письмо из Калинина. "Не узнаешь родного города, - писала мать, - и меня не узнаешь". Владимир не понял тогда страшной сути сказанного, а теперь понимает. Понял после того, как увидел Солнечногорск, походил по нему, поговорил с людьми. Недолго пробыли в городе фашисты, но след оставили страшный. Жгли, убивали, грабили.
   Ну а в родном Калинине он побывает в самое ближайшее время, примерно через неделю: майор Хороших отпустит его на денек. Он увидит разбитую станцию, разрушенные фабрики "Пролетарку" и "Вагжановку", сожженные и снесенные с лица земли дома и служебные здания. Увидит больную, надломленную горем и страданиями мать...
   Рокочет мотор, свистит встречный ветер. Вот и полигон. Там сейчас находится Слепов, руководитель полетов на полигоне. Смелый человек Слепов. Смелый и находчивый. Во время бомбометания он должен находиться в окопе или каком-то другом укрытии. Для безопасности. Потом, когда экипаж отбомбится, он должен бежать к мишеням, проверять результаты работы. А это немного-немало метров сто пятьдесят. Туда и обратно - триста. По глубокому снегу, да в тяжелых унтах с галошами бегать довольно трудно. Но дело не только в трудности, оно и в потере времени: туда и обратно - десять минут. А чтобы руководитель полетов не попал под бомбы своих же товарищей, временной интервал между самолетами, приходящими на полигон, должен быть не менее десяти минут.
   Чтобы сэкономить время, Слепов оборудовал себе не окоп, не укрытие, а наблюдательный пункт. Причем на дереве, высоко от земли. Сделал веревочную лестницу, пристроил у самой вершины сосны щит из крепких досок, а на нем табурет. Помогал ему Константинов. И тоже наверх поднимался. Обзор - лучше не надо. Мишени видны как на ладони. Сиди и записывай, отмечай результаты бомбометаний. А к мишеням, если надо их подновить или подправить, можно ходить на лыжах. Но это не часто, два-три раза в течение дня.
   Константинов смотрит вниз. В створе захода на цель, невдалеке от мишеней, на снегу чернеет полотняное "Т", знак, разрешающий работу на полигоне.
   - Леша, ты не забыл, что сейчас самое главное? - кричит в переговорную трубку Владимир. - Помнишь, что Троян говорил?
   - Помню.
   Майор Троян говорил, что основная задача пилота при бомбометании - это выдержать курс в момент приближения к цели. Так называемый боевой курс. Не выдержишь, отклонишься хотя бы на полградуса, бомбы пойдут мимо цели. И работа штурмана - расчет курса, уточнение курса, прицеливание - все насмарку. Но одно дело выдержать курс, высоту и скорость, когда бомбишь на полигоне, и другое - на фронте, когда по тебе бьют зенитки. А идти все равно надо. И ты, летчик, не можешь не только вернуться назад, маневрировать даже не можешь. Права на то не имеешь! И если ты не выдержишь курс, штурман не сбросит бомбы. И тогда начинай все сначала...
   Трояну было задано много вопросов, в том числе и вот этот: как учебные бомбометания приблизить к боевым? И, в частности, тот момент, когда самолет находится на боевом курсе. Точнее: как имитировать зенитный огонь?
   Майор улыбался:
   - Желание приблизить учебу к боевым, реальным условиям фронта - дело похвальное, но зенитный огонь ничем не заменишь. Однако не мешает подумать о том, как усложнить работу летчика на боевом курсе, подумать о каких-то дополнительных трудностях, искусственно создаваемых помехах...
   Короче говоря, Троян подсказал идею.
   - Леша, - сказал тогда Константинов, - я буду мешать тебе выдерживать курс. Сам буду задавать курс и сам буду с него сбивать. Так, как сбивает взрывная волна. Нажму на педаль управления, отклоню ручку, положу самолет на крыло. А ты его выправляй, быстрее бери заданный курс. Согласен?
   - Почему бы и нет, если от этого польза. Такой разговор они вели после беседы Трояна, вспоминали об этом вчера при подготовке к полетам и вернулись к нему теперь, перед бомбометанием, точнее, при заходе на цель.
   Минуту спустя после того, как летчик установил заданный курс, штурман накренил самолет влево, дал обратную ногу. Слева снизу ударил тугой воздушный поток...
   - Командир! - кричит штурман летчику. - Курс двести двадцать! Быстрее!
   В полк приехал майор из Генерального штаба Красной Армии, объявил: будет читать лекцию о положении на советско-германском фронте.
   Люди собрались в общежитии летчиков и штурманов. Майор укрепил на стене карту-десятикилометровку. С севера на юг ее рассекает красно-синяя зубчатая полоса - линия фронта. Западнее полосы, там, где расположены войска гитлеровцев, обозначены группы армий: "Север", "Центр" и "Юг". Обозначены армии, корпуса, дивизии, полки и даже батальоны. На нашей, восточной стороне, - только фронты: Калининский, Западный, Юго-Западный...
   Майор взял указку и, обводя кружки и овалы на карте, обрисовал расположение каждой части, соединения, объединения гитлеровцев. О своих ничего не сказал. Почему? Может быть, мало войск у наших фронтов?
   - Наше положение значительно улучшилось. Конечно, немцы сильны, но не настолько, как это казалось вначале. У стен Москвы стояло много фашистских войск. А где они сейчас? У Ржева, Сычевки, Вязьмы. О чем это говорит? О мастерстве наших командиров, несгибаемости духа бойцов, о боеспособности нашей Красной Армии!..
   Продолжая лекцию, майор сказал, что враг концентрирует силы под Воронежем, Харьковом. Но никто не принял это во внимание, всех интересовал только северо-запад: Старая Русса, Демянск, весь этот район. Слышали, что полк полетит туда, там ему предстоит воевать. "На этом участке без изменений, - сказал майор, отвечая на вопросы, - ничего нового не предвидится". И снова говорил о Воронеже, Харькове...
   Через несколько дней на построении части майор Хороших сказал:
   - Подготовка закончена, товарищи. Всем получить личное оружие, подготовить полетные карты, проложить и рассчитать маршрут: Солнечногорск Воронеж...
   Воронеж... Вот почему майор из Генштаба так упорно старался отвлечь внимание летчиков от северо-запада, вот почему так настойчиво говорил о Воронеже, о скоплении вражеских войск и техники близ Воронежа и Харькова. Он безусловно знал, куда направят полк майора Хороших.
   Весна вступила в свои права. И рассветы уже другие - веселые, звонкие. И солнце уже не то - яркое, теплое. Снег потемнел, осел, ручьями унесся в низины. Самолеты переставили с лыж на колеса. И радостно всем - на фронт же летят! - и жутковато: как оно все там сложится? В ночь на 19 апреля спать легли рано. Встали тоже рано, с рассветом: вылет назначен на восемь ноль-ноль.
   Пришли на стоянку, осмотрели самолеты, опробовали моторы. Все нормально, можно лететь, но последнее слово - разрешение на вылет - зависит от Москвы, от отдела перелетов. Отдел перелетов, прежде чем дать разрешение, должен выяснить погоду по маршруту. Это, оказывается, не так-то просто, на это нужно время, и разрешение пришло только в одиннадцать. Аэродром, схваченный за ночь морозцем, раскис, размяк. А самолеты загружены до предела. В них и инструмент, и чехлы, и все необходимое, без чего невозможно обойтись на другом аэродроме. Командир полка беспокоится: о таких условиях самолет, пожалуй, не сможет взлететь, не оторвется, а если и оторвется, то не сможет перетянуть лес, подступивший к площадке с севера.
   - Обстановка, конечно, сложная, - говорит комиссар.- Что будем делать?
   - Надо отставить вылет, перенести на завтра, - отвечает майор Хороших.- Но как на это посмотрят люди?
   - Вот именно. А люди рвутся на фронт. Настроились на вылет. Самолеты могут увязнуть на полколеса, а им все разно, лишь бы дали команду на взлет. Хотите убедиться? - комиссар оглянулся, увидел стоявших неподалеку Жукова и Константинова. Позвал их, спрашивает: - Что будем делать, друзья?
   - Лететь! - дружно отвечают летчик и штурман.
   - Как же лететь? Самолет-то не оторвется.
   - Оторвется!..
   - Ладно, идите, - смеясь говорит комиссар. Повернулся к майору Хороших: - Не беспокойтесь, товарищ командир, завтра улетим, по морозцу.
   Владимир написал Тамаре письмо. "Дорогая сестра, извини, что долго молчал, не было никаких новостей. Теперь есть. Завтра, 20 апреля, улетаем на фронт. Улетели бы и сегодня, но помешала погода, пришлось задержаться. Настроение у всех бодрое, ждем не дождемся, когда сразимся с врагом. Скоро год, как война началась, а мы все по тылам летаем, перед людьми стыдно.
   Получишь мой новый адрес, сообщи его Василию, пусть он напишет, как у него дела, как он воюет. Обстановка под Ленинградом очень тяжелая...".
   Крещение огнем
   Май 1942 года, Юго-Западный фронт. Линия фронта проходит восточнее Харькова на расстоянии пятьдесят - шестьдесят километров. Харьков давно у немцев, но наши войска готовят здесь большую наступательную операцию.
   Полк майора Хороших имеет два аэродрома. Основной - Тимоново, и подскока - хутор Портянкин. Тимоново - это полевая площадка, небольшая, непыльная, расположена близ деревни того же названия, в пяти километрах севернее города Валуйки. Здесь, в одном из домов обосновался штаб авиачасти. По домам распределен и личный состав - летчики, штурманы, техники и механики. С запада к аэродрому примыкает поле с посевами, с востока - дубовая роща, в ней стоят самолеты. Характерный ориентир для поиска площадки - станция и город Валуйки.
   Аэродром подскока - тоже полевая площадка, небольшая, узкая. Взлет и посадка возможны только в двух направлениях, восточном и западном. Расположен близ хутора Портянкин, в семидесяти километрах западнее Тимоново. Линия фронта здесь в непосредственной близости, в восьми - десяти километрах, то есть в четырех минутах полета на самолете У-2. При хорошей организации за ночь можно сделать пять-шесть вылетов, нанести пять-шесть бомбовых ударов по врагу. С этой целью экипажи и будут сюда прилетать. Вечером прилетят, утром, перед рассветом, возвратятся на основную базу.
   Все здесь привозное: бензин, масло, боеприпасы. И все лишь в необходимом количестве, без лишних запасов. Работа пойдет по принципу: прилетел, сделал удар по врагу, улетел.
   11 мая 1942 года - первая боевая ночь.
   Наконец-то дождались! Но ждали не просто так, все время готовились. И в Чувашии, и в Солнечногорске. Промежуток с 20 апреля по 11 мая был, как говорят, уплотнен до предела. Изучали район боевых действий вплоть до Харькова, готовили материальную часть, летали на полигон. Учились находить и уничтожать цель уже в летних условиях, то есть при отсутствии снежного покрова, когда внизу все черно. Оказалось, что это не просто, и тоже имеет свои особенности.
   Итак, первая боевая ночь, первое боевое задание. С утра командир полка и начальник штаба капитан Василий Хужко улетели в штаб общевойсковой армии, в интересах которой надо летать, бомбить противника. А экипажи готовились к перелету на аэродром подскока. Готовились до обеда. После обеда - отдых. Так положено перед ночной работой.
   Владимир не сомкнул глаз. Думал, переживал, волновался. Чем оно кончится, первое боевое задание? Как их встретит противник? Четыре минуты полета - и ты уже над его позициями. По тебе уже бьют, стреляют. Но прежде чем лететь на задание, надо сначала найти хутор Портянкин, затем полевую площадку близ хутора. За это ответственен штурман. А вдруг не найдем? Что тогда делать? Владимир мысленно представлял себе карту района, маршрут, соединивший две полевые площадки, свои действия...
   Незаметно пролетело время. Из оцепенения выводит какое-то оживленное движение в казарме.
   - Подъем! - командует Жуков.- Собираемся.
   Пришли на стоянку, к машине. Владимира и здесь не оставляют беспокойные мысли. Подошел Слепов, глянул в глаза - все понял, успокаивает:
   - Не волнуйся. Переживания - это от нечего делать. Летчик мотор запустит, и все встанет на свое место. Работа начнется, о постороннем некогда думать. Кроме того, не одиночно пойдем, а звеньями, половину забот - на плечи ведущего.
   Прав штурман Слепов. С запуском мотора, со взлетом началась обычная штурманская работа. Владимир ведет ориентировку, сличает карту с местностью, контролирует курс и время. Звено идет клином. Впереди Ломовцев с Косаревым, слева - Ананьев с Головановым, справа - Жуков с Константиновым. Ломовцев обернулся, поднял в кулак сжатую руку: держись, дескать, не бойся! Пусть боятся фашисты. Владимир улыбается, понял: ободряет его Ломовцев. И понял, почему ободряет: Слепов подсказал. Внимательный, чуткий человек. С виду суровый, грубоватый, а душа тонкая, чувствительная.
   Звено пересекает пойму реки Оскол, впереди высокий лесистый берег. Ломовцев переходит в набор высоты, затем прижимает машину к верхушкам деревьев. Но вот кончается лес, под крыло побежали поля. Их рассекают овраги, речушки. Уже зеленеют озимые. От близости земли, скорости, свежести ветра прибывают силы, уверенность. И Владимир уже смеется над своими тревогами, страхами. Чего боялся? Из-за чего переживал?
   Вот и конец маршрута. Впереди хутор Портянкин, аэродром. На полосе лежит полотняное "Т", разрешающее посадку. Самолеты один за другим заходят в створ полосы, приземляются, заруливают на указанные техниками места. За первым звеном садится второе, третье. Смеркается.
   После ужина на стоянку пришла автомашина, привезла экипажам сладости целый мешок с урюком. Командир авиабазы прислал в честь первой боевой ночи. Все набивают карманы, жуют, улыбаются. Запасливый Сережа Сорокин наполнил и штурманскую сумку. "Ночь длинная, - говорит, - съем, еще не хватит".
   - Возьми и мою долю, - с обидой говорит Константинов. Есть он не может. От вновь охвативших волнений, переживаний все пересохло во рту, язык будто напильник, не повернешь.
   Для получения боевой задачи экипажи собрались в штабную палатку. Сели на табуретки, скамейки, патронные ящики. Командир полка встал у карты. Зыбкое пламя лампы-коптилки подняло его огромную тень, закачало по парусиновой стенке.