Штучкин Николай. Над горящей землей

   Штурман бросает пару фугасных бомб, за ними - светящую. С восточного берега, будто в лобовую атаку - еще два прожектора. Начали бить "зрликоны".
   - Дима! С разворотом вправо, к воде! Пикируй!
   Летчик пикирует. Штурман, оглянувшись назад, видит взрывы своих бомб. Одна попала в переправу. Развернувшись, самолет идет вдоль реки, над самой водой. С берегов, слева и справа, бьют "эрликоны". Прожектористы пытаются им помочь, осветить самолет, но берег мешает, и луч проходит несколько выше. По отраженному в воде лучу летчик определяет высоту полета.
   Оглянувшись назад, Владимир удовлетворенно отметил: понтонный мост, рассеченный надвое, разворачивается по течению. Подумал: "Будто ворота раскрываются".
   - Ты правильно, сделал, Володя, - сказал после посадки Бушуев, впервые назвав штурмана по имени.
   Это была оценка за полет. А главное, за точно рассчитанный маневр при заходе на цель, мастерство при бомбометании, мастерский уход от прожекторов и зениток. После этого вылета Бушуева будто подменили. Он стал относиться к штурману не как к подчиненному, а как к боевому товарищу, стал с ним советоваться, в разговоре появились теплые, мягкие нотки.
   20 августа. Страшный, незабываемый день... Бушуев и Константинов летали всю ночь. Сначала бомбили переправу у пункта Трехостровская, скопление войск и техники. Потом экипаж перенацелили в район Плодовитое с задачей бить моторизованные колонны, обходящие
   Сталинград с юга. Из последнего, пятого, вылета возвратились уже на рассвете, с пробитыми крыльями.
   И вот экипажи собрались в столовой. Завтракают. Внезапно разносится весть: с боевого задания не вернулись Шибанов и Маркашанский.
   - Видели их самолет под Трехостровской. Снижался, горел, а где упал, неизвестно...
   Владимир перестал есть, не притронулся к чаю. После завтрака надо было спать, отдыхать после ночной работы, а он не сомкнул глаз. Лежал навзничь. К вискам бежали слезы.
   Виктор Шибанов... Высокий, красивый юноша. Спокойный, доброжелательный. Случай был. Полк находился на аэродроме Попасное. Немцы подходили к Дону. Скапливались на переправах. Экипажи, действуя по скоплению войск и техники, старались сделать как можно больше вылетов, урвать хотя бы один "лишний" полетик. Экономили время на всем. И вот в спешке, на рулении, Жуков столкнулся с Шибановым. Самолет Шибанова пострадал значительно больше, это было видно с первого взгляда, и Владимир представил, как Шибанов рассердится, сколько грубостей скажет он Жукову и ему, Константинову, всегда торопящему своего летчика. Ошибся.
   - Что же вы наделали, братцы! Что же вы натворили! - повторял Виктор с болью в голосе.- На чем же мы будем летать?
   И теперь Виктора нет. Не вернулся с боевого задания. И нет Маркашанского. Николай Маркашанский - друг Владимира. Белорус. Веселый, приветливый человек. Хороший, надежный штурман.
   Тяжело на душе. Вдобавок дышать нечем - от жары, тесноты в доме. Владимир поднялся, вышел, сел на ступеньку. Думает, переживает. Подошел старший лейтенант Павел Беляев, работник штаба полка. Сел рядом. И вдруг завывающий гул самолетов. Приближается с запада. Направление - прямо сюда, на Ерзовку. Сквозь дымку их еще не видно, но Владимир понял: немцы. Ближе. Ближе. Уже видно: звено Ю-88 на высоте две тысячи метров. А может, мимо пройдут? Может, не увидят? Возможно. Аэродром не очень приметный - полевая площадка. Самолеты стоят в садах, замаскированы. И ночью маскировка соблюдается. Над площадкой не раз проходили разведчики, но бомбы пока не падали. Значит, не замечали. Может, и сейчас не заметят?
   И вдруг - свист. Падают бомбы. Куда бежать, если они уже падают? Владимир бросается к углублению, выбитому стекающей с крыши водой. Падает вниз лицом. Врассыпную бросаются все, кто оказался близ дома - оружейники, механики.
   Взрыв. Тугая, горячая волна ударила в стену. Оглушенный, Владимир вскочил. Видит: звено, которое сбросило бомбы, удаляется. А вслед заходит второе. Надо укрыться, спрятаться, хорошо бы в воронку, но поздно, бомбы уже не свистят, а ревут, значит, они уже у земли. Единственное, что он успел, отбежать от этого места, упасть.
   Снова взрыв, снова удар. Волна подхватила его, бросила, ударила оземь. Он тяжело поднялся. Глянул на небо, увидел третье звено. Бежать некуда...
   Самолеты не пострадали, а людей погибло немало. В госпитале от тяжелых ран скончались штурман Шамшуров, комиссар эскадрильи Еременко. Здесь же, на аэродроме - механик Архипов и комиссар Бурмистров. Несколько человек было ранено: заместитель комэска Сергей Субботин, командир звена Горшков.
   Обстановка после налета фашистов была очень тяжелой, и опять, в который раз, проявил себя врач Сергей Чижов. За тот случай, когда он, действуя быстро, самоотверженно, спас от смерти Бушуева, его наградили медалью "За отвагу". Теперь командир объявил ему благодарность. Что говорить, страшно, если вокруг тебя стоны, кровь, смерть. Трудно не растеряться. А Чижов не растерялся, не опустил руки. Он сразу, организовав 130] бригаду санитаров, оказывал помощь раненым, отправил, кого нужно, в госпиталь...
   Комиссара Бурмистрова и механика Архипова хоронили на следующий день. Здесь же, в Ерзовке, возле школы. Был митинг. Майор Хороших не отходил от гроба Бурмистрова. За сутки командир полка стал неузнаваем. Он почернел, осунулся, сгорбился. Еще ранее у него погибли жена и сын, а теперь друг, дороже которого у него не было никого. Он попытался выступить:
   - От нас ушел Константин Федорович, - сказал он сдавленным голосом. Спазма перехватила горло, он помолчал и вновь повторил: - Константин Федорович...- Голос задрожал, осекся, по щекам потекли крупные слезы: Константин Федорович...
   Рыдания командира полка потонули в ружейном залпе.
   И дома беда. Мать прислала письмо, сообщила, что Василий ранен, отправлен в тыловой госпиталь, что Тамара уехала к нему. Чует материнское сердце: быть ее дочке вдовой, а внучке сироткой.
   Тяжело живется в разбитом, разграбленном городе. Мать болеет почти постоянно, а за детьми - тринадцатилетней Августой и трехлетней Верочкой и уход, и присмотр нужен. Очень плохо с питанием. "Одно и спасает, Володенька, твой аттестат и внимание работников военкомата: мне, матери фронтовика, больной, неработающей женщине, дают рабочую карточку".
   "Сколько бед и несчастий натворили фашисты на нашей земле!.. Учительница, я всю жизнь любила людей и желала им только добра. Считала, кем бы они ни были, они прежде всего люди, достойные в одном случае уважения, в другом сочувствия, а возможно и жалости, но хорошей, человеческой. Теперь я убедилась, что иметь человеческий облик - это еще не значит быть человеком. Фашисты - это не люди. Мое сердце переполнено ненавистью, и я страстно желаю, чтобы каждый фашистский дом был отмечен несчастьем. Чтобы матери, жены и дети фашистских солдат, пришедших на нашу землю, залились слезами...
   Бей, сыночек, фашистов! Бей беспощадно. Это тебе мой материнский наказ. И товарищам своим передай этот наказ. Бейте. Уничтожайте. Каждого. Всех до единого...".
   Прочитал Владимир письмо, задумался. Сколько он знает мать, всегда она в трудах и заботах. Отец непрестанно болел, не мог быть ее настоящим помощником. А детей трое, Нужда, нехватки - постоянные спутники семьи. Мать, хрупкая женщина, билась как рыба об лед. Но духом не падала, головы не вешала. Всегда была ровной, приветливой, чуткой к чужой беде. Любила свою работу. Очень любила детей. И своих, и тех, что учила в школе.
   Непосильный труд, переживания окончательно подорвали ее и без того некрепкое здоровье. И вот она инвалид. Стало еще труднее. Отец вскоре умер, и первым помощником матери стал Владимир. Учился и подрабатывал, где придется, приносил с Волги рыбу.
   А годы шли. Первой самостоятельно на ноги стала Тамара - училась и работала. За ней поднялся Владимир. Не только ушел с родительского иждивения, но и стал помогать матери, стал присылать деньги. Сколько радости было - живи только, наслаждайся счастьем своим материнским, и вдруг война...
   Владимир снова глянул в письмо. "Мое сердце переполнено ненавистью... Бей, сыночек, фашистов! Бей беспощадно!..".
   Неужели это говорит его мать, нежная, хрупкая, ласковая? Да, это ее слова. И слова эти - материнское благословение.
   Враг упорно, несмотря на бесчисленные потери, продвигается вперед. Бушуев и Константинов, выполняя разведку юго-западнее Сталинграда, наблюдали движение его войск в обход Сталинграда с юга. Летали около трех часов. После чего сделали три вылета на переправу Трехостровскую. Оттуда немцы идут на Сталинград, обходя его с севера.
   Полет в Мало-Ивановку
   Полк пополняется. Когда находились по ту сторону Дона, прибыли летчики Дудник и Потапкин, штурманы Томашевский и Кальянко. Сюда, в Ерзовку, штурманы Георгий Ашаров и Василий Сапрыкин.
   Снова начал летать Иван Ломовцев. Не долечившись, он возвратился в полк в середине июня. Ходил с перебинтованными руками и головой, левый глаз закрыт черной повязкой. Худой, желтый, но бодрый и радостный - он снова попал к друзьям в родную авиачасть. Летать пока было нельзя - многие осколки снаряда, оставшись в теле, пока еще не прижились, беспокоили. Ивана вначале назначили адъютантом эскадрильи. Одна из обязанностей адъютанта сбор данных о проделанной боевой работе. Владимир очень любил разговаривать с Ломовцевым в такие минуты. Подойдя к только что прилетевшему экипажу, адъютант спрашивал штурмана:
   - Расскажи, анчуткин сын, что ты там натворил у фашистов? Что там горело?
   - Не знаю, - отвечал Константинов, - не видел.
   - Я знаю, - убежденно говорил Ломовцев, - танк. А сколько уничтожил гитлеровских солдат?
   - Не видел.
   - Я видел: взвод.
   Пошутив, они начинали серьезным разговор, и Ломовцев сразу становился придирчивым и сердитым, он терпеть не мог неточностей.
   А теперь он добился, чтобы его допустили к полетам. Летал с ним майор Хороших. Сначала днем, затем ночью. На днях, возвратившись из дневного полета, Ломовцев приземлился не на аэродром, а прямо на улицу Ерзовки, чтобы быстрее зарулить в сад, на стоянку. Увидев это, майор Хороших сказал:
   - Пример положительный. Всем, кто придет с ночного боевого задания уже в светлое время, садиться надо на улицу. Взлетать в светлое время тоже надо вдоль улицы. Чтобы аэродром не демаскировать.
   23 августа воздушные эскадры врага обрушились на Сталинград. С аэродрома, расположенного в восемнадцати километрах севернее города, на берегу Волги, между деревнями Ерзовка и Пичуга, видны боевые порядки фашистских бомбардировщиков, непрерывно идущих на город. Дойдя до какого-то невидимого отсюда рубежа, они один за другим падают вниз, затем поднимаются, одновременно разворачиваясь и удаляясь в том же направлении, откуда пришли.
   Каждый раз, когда они приближаются, перед ними встают дымные стены разрывов зенитных снарядов, их встречают группы наших истребителей, но каждый раз с уходом бомбардировщиков к Дону над городом вздымаются огромные клубы дыма и волны зловещего, потрясающего землю грохота.
   - Страшно подумать, что там находятся люди, - говорит Константинов, наши советские люди.
   - Да, - подтверждает Бушуев, - войска, население.
   Старая, потертая карта-двухкилометровка. Может, она сохранилась случайно, а может, ее берегли. На ней с северо-востока на юго-запад светло-голубой бахромчатой лентой тянется Волга. Не доходя до нижнего обреза карты, лента делает резкий изгиб и тянется дальше, уже на юго-восток. В западной части изгиба - пятно из черных прямоугольников. Их много. Они расположены в определенном порядке около ленты-реки. Прямоугольники - это кварталы условно изображенного города. Внизу четкая надпись: Сталинград.
   Кварталы и подходящие к ним ниточки-дороги местами взяты в красный кружок. Это КПМ - конечные пункты маршрута. Там, где кончался маршрут, находилась цель, объект бомбового удара. К ним подходят красные линии - это маршруты полетов. Они тянутся с востока, из-за Волги. Не все обрываются в кварталах и улицах города, некоторые тянутся дальше - на запад, к Дону, к самому обрезу карты. Вот еще одна линия. Она протянулась из города на север и затерялась среди приволжских степей и балок, у деревни Мало-Ивановки...
   ...Вечереет. Летчики и штурманы собрались в штабной палатке, установленной близ стоянки машин. На лицах, в глазах - ожидание: куда сегодня? Несколько ночей подряд летали к Дону, бомбили переправу, живую силу и технику. Наблюдали колонны танков и автомашин, идущих по степи, скапливающихся у переправы.
   Экипажи ждут командира полка, ждут боевую задачу. А командир улетел на другую точку, там штаб авиационной дивизии. Наконец послышался рокот мотора, самолет зашел на посадку, приземлился и, остановившись невдалеке от палатки, затих.
   - Экипажи, на построение!
   Перед строем полка - командир, начальник штаба, офицер штаба дивизии. Коротко, ясно командир информирует экипажи о положении вражеских войск:
   - Танковые колонны противника вышли к Волге севернее и южнее Сталинграда, полукольцом охватывают город.- Затем командир называет фамилии летчиков: - Старший лейтенант Мелешков, лейтенант Потапкин, младший лейтенант Ряховский, сержант Бушуев! - Приказывает: - Вместе со своими штурманами полетите в Сталинград, на Центральный аэродром, там получите конкретную боевую задачу. Вас встретит майор...- командир помедлил и назвал незнакомую фамилию.
   - Что делать остальным? - спросил кто-то из летчиков.
   s Ждать. Быть в готовности к вылету. Летный состав - в палатках, технический - у самолетов. Бомбы подвешены.
   Самолеты взлетают один за другим, собираются вместе. Ночь лунная, светлая. Хорошо видно землю. Четко виден город. Экипажи заняты своим делом: летчики пилотируют самолеты, штурманы ведут ориентировку. Место аэродрома они знают, посадку произведут. А потом? Тревожит и беспокоит это "потом". Беспокоит и Константинова, и его командира Бушуева. Какую задачу получат они в Сталинграде?
   - Ракет много взял? - спросил после взлета Бушуев.
   - Много, - ответил Владимир, - полные карманы. И в кабине еще. И САБ прихватил три штуки, на всякий случай.
   Высота семьсот метров. Группа подошла к территории, занятой немцами.
   - Вот они, здесь, - говорит Владимир, и как бы в подтверждение сказанного, с земли, покрытой оврагами, вверх потянулись огненные цепочки, замелькали вокруг самолетов. Строй заколебался, увеличились интервалы, дистанции. Склонившись на борт, Бушуев пристально смотрит вниз, туда, откуда стреляют фашисты. Говорит недовольно:
   - Ракетами запасся, а бомбу, хотя бы одну, прихватить не успел...
   Проходит несколько минут, и вот он город, суровый, настороженный, полыхающий пожарами. Внизу знакомый овал Центрального аэродрома. По сигналу ведущего летчики один за другим идут на посадку, рулят на призывно мигающий свет фонарика. Последним приземлился Ряховский. Едва он успел выключить мотор, как подъехала автомашина, из нее вышел майор, в распоряжение которого и прибыла группа.
   - Ваша задача, товарищи: доставить генерала и полковника в Мало-Ивановку. Они скоро приедут.
   Штурманы - лейтенант Томашевский, лейтенант Карпенко и сержант Константинов - переглянулись: двоим из них придется остаться здесь, ибо самолеты двухместные. Штурман сержант Смирнов не в счет, он летит с командиром группы. Но гадать, кому оставаться, а кому лететь, преждевременно. Это решит начальство. Все устроились под крылом самолета и при свете фонарика склонились над картами.
   Вскоре послышался шум мотора, из темноты вынырнула эмка и, резко затормозив, стала. Из нее вышли солидный немолодой генерал и невысокого роста полковник. Мелешков поспешил им навстречу и доложил о прибытии группы. Тотчас же к ним подошел майор, и они начали негромко оживленно советоваться.
   Константинов еще раз внимательно посмотрел на карту, на проложенный и рассчитанный маршрут. До Мало-Ивановки около восьмидесяти километров. На полет, с учетом взлета и посадки, уйдет сорок минут. Местность безориентирная, трудная - степь, пересохшие речки, овраги.
   Подошел Мелешков, поставил задачу:
   - Со мной полетит генерал, с Ряховским - полковник. С лейтенантом Потапкиным полетят два штурмана - Томашевский и Смирнов. С сержантом Бушуевым, кроме Константинова, полетит штурман Карпенко.
   - Обстановочка!..- невольно вырвалось у Константинова.
   Действительно, лететь вдвоем в задней кабине У-2 значит быть скованным по рукам и ногам, быть прижатым к борту, видеть землю только с одной стороны. Как же вести ориентировку? Как же работать? Да еще ночью! А объект, который надо найти, - деревушка и, конечно же, затемненная, без единого огонька.
   - Понимаю, что трудно. И вам, Константинов, и вам, Томашевский. А что делать? Не оставлять же товарищей здесь, - говорит Мелешков и продолжает постановку задачи: - Боевой порядок звена: ведущий - Потапкин, имеющий на борту двух штурманов, слева пойдет Бушуев, я и Ряховский справа. Заместителем командира группы будет Бушуев. Посадочная площадка расположена севернее деревни. Условный сигнал для посадки - три костра...
   Опять зарокотали моторы, и самолеты один за другим поднялись в воздух. Бушуев взлетал последним, и Константинов, пока еще был на земле, наблюдал, как, удаляясь, растворялись в лунном сумраке ночи огоньки взлетавших машин, терялись на фоне горящего города.
   Когда Бушуев пошел в набор высоты, Константинов привычно бросил взгляд на часы, записал на планшете время - 23.18. Подумал: "В 24.00 должны быть над Мало-Ивановкой". Сближаясь с ранее взлетевшими экипажами, Константинов почему-то увидел не три самолета, а только два.
   - Два? - забеспокоившись, спросил он Карпенко, и тот кивнул утвердительно. Дожидаясь отставший экипаж, ведущий мигал огнями, сигналил об ускорении сбора. Он продолжал сигналить и тогда, когда группа легла на курс, продолжал подзывать к себе отставшего летчика. Константинов хотел повернуться назад, посмотреть, поискать, но не тут-то было, попытка оказалась тщетной: как два клина, он и Карпенко были вбиты в узкую, рассчитанную на одного человека кабину, и прижаты к ее бортам.
   В плотном строю самолеты идут строго на север. Судя по времени, уже должны подойти к территории, занятой немцами. Ведущий выключил огни. Вот и она - линия фронта! Внизу мелькают вспышки ракет: желтые, зеленые, красные. Желтые - это немецкие. Идет перестрелка. Огненные трассы, прижимаясь к земле, летят с севера на юг, с юга на север.
   Но немцы здесь только вклинились в нашу оборону, и опасная зона вскоре осталась позади. А луна все ниже, земля просматривается все хуже, очертания деревушек, дорог, оврагов и балок, тянущихся на восток, к Волге, все туманнее, слабее. Владимир вдруг замечает, что ведущий и вся их группа уклоняется вправо. Линия пути, соединяющая Сталинград и Мало-Ивановку, проходит западнее населенного пункта Ерзовка, а самолеты почему-то прошли над Ерзовкой. Волга должна остаться справа, а она совсем рядом, почти под крылом. Неужели Томашевский и Смирнов, два опытных штурмана, не видят своей ошибки? Не может этого быть. Сейчас они введут поправку в курс, и летчик Потапкин довернет в левую сторону. Но проходит минута, вторая, а он почему-то идет прежним курсом. И почему-то настойчиво мигает огнями.
   - Потапкин требует, чтобы мы вышли вперед и возглавили группу, догадался Бушуев.
   - Странно, - отвечает Владимир, - летим всего десять минут и уже заблудились. Не может этого быть.
   "Кого же все-таки нет? Кто отстал? Мелешков с генералом или Ряховский с полковником? А может, они не отстали, - думает Владимир, - может, на самолете отказало освещение, и мы не видим его, хотя он идет где-то рядом?" И сам же себя разубеждает: зачем экипажу идти где-то рядом, если можно идти в строю.
   Луна зашла за тучу, и земля погрузилась во тьму. Небо освещают лишь артиллерийские сполохи, но они далеко позади. Высотомер показывает пятьсот метров. Группа идет тем же неправильным курсом.
   Ведущий вдруг повернул влево - там, едва различимые, показались несколько домиков. Затем взял прежний курс. Минуту-другую спустя начал беспорядочно менять курсы, пытаясь, очевидно, найти какой-то характерный ориентир, за который можно было бы зацепиться, определить свое место.
   "Все, ориентировка потеряна", - решил Владимир и вспомнил слова майора: "Мировой позор, если не долетите..." И почувствовал, как огромная тяжесть ответственности легла на его плечи: как заместитель штурмана группы он обязан восстановить ориентировку, он должен привести группу в Мало-Ивановку.
   - Володя! Ты знаешь, где мы находимся? - спрашивает Бушуев.
   - Не совсем, - отвечает Владимир, - лишь приблизительно.
   - Попробуй сориентироваться! - требует Бушуев.- Смотри, под нами какой-то крупный овраг. Видишь?
   Владимир, конечно, видит. Но их здесь десятки, и все они тянутся на восток, к Волге, попробуй в них разберись. И дорог много, наплетены, как паутина, но на карте их нет. Случайные, в войну наезженные дороги - не ориентиры.
   Ведущий сигналит огнями, просит выйти вперед своего заместителя, просит возглавить группу.
   - Пошли, Володя, вперед! На тебя вся надежда. Надо восстановить ориентировку.
   Восстановить! Сказать легко, но как это сделать? Да над степью, где не за что зацепиться глазу. Да еще ночью, в кромешной тьме, вдобавок зажатым в кабине, будто в тисках.
   - Пошли, командир! Только сначала встанем в вираж.
   Можно, конечно, восстановить, если бы с самого начала лететь с определенным курсом, на определенной скорости. Но как восстановишь, как определишь свое место, если группа часто и беспорядочно меняла курсы, подолгу кружилась над разными пунктами, сохраняя лишь общее направление полета на север. И все же если учесть это направление и общее пройденное время, то можно предположить, что группа находится где-то южнее Мало-Ивановки. Но где именно?
   - Штурман, курс? - требует летчик.
   Ответ на вопрос должен быть исчерпывающим, точным и своевременным. А времени - в обрез. И надо еще успеть просмотреть карту, оценить обстановку, принять быстрое и правильное решение. Лихорадочно работают мысли штурмана.
   Владимир включил освещение. Согнувшись в тесной кабине, смотрит на карту, ощупывает взглядом каждый ориентир, изображенный на ней, оценивает расположение ориентиров относительно друг друга. Несмотря на внутреннее напряжение, мысль работает четко.
   - Штурман, курс? - требует летчик.
   - Сейчас, уточняю, - отвечает Владимир.
   - Володя, учти, от нас зависит очень большое дело, речь идет о подброске снарядов к окруженному городу. В пути несколько сот машин... Войска ждут, а мы виражим, время теряем.- Не выдержал, закричал: - Курс! Курс давай! Сколько можно ждать...
   И Владимир почувствовал страх. Но это был не тот страх, который он испытывал раньше, попадая в прожекторы, в зенитный огонь. Умирать было страшно, но там было все по-иному: иное дело, иные обстоятельства. Там был поединок, решался вопрос кто кого. Борьба шла за внезапный, скрытый выход на цель и за точность ее поражения. Побеждал тот, кто хитрее, находчивее, чье мастерство превосходило. Твое или противника.
   Сейчас все по-другому. Дело касается защитников Сталинграда. Владимир увидал их будто воочию. Они стоят насмерть, и вокруг них сжимается вражеское кольцо. Им нужна помощь - оружие, боеприпасы. И эта помощь зависит от экипажей 709-го полка, от экипажа Бушуева, оттого, сумеет ли он привести группу У-2 в Мало-Ивановку; от Константинова, оттого, сумеет ли он восстановить ориентировку, найти Мало-Ивановку.
   Частая серия вспышек артиллерийской зарницы на юге снова напомнила о происходящем. И Бушуев, очевидно, поняв, что спешка может лишь все испортить, сбить штурмана с толку, спокойно добавил:
   - Не спеши, Володя, я жду. Еще что я услышал из разговора генерала с майором и Мелешковым: тракторный эвакуации не подлежит, на нем будут ремонтировать танки.
   Вовремя сказанное слово - большая поддержка. Владимир взял в руки себя, заставил себя работать. Он доведет до конца порученное им боевое задание. Он призовет на помощь все свое хладнокровие, выдержку, весь опыт и знания, заставит себя в этих нелепо сложившихся обстоятельствах выбрать правильное решение, правильный метод восстановления ориентировки.
   И он выбрал. Сначала выйти на характерный линейный ориентир, а от него на цель. Если смотреть на карту, то Мало-Ивановка находится севернее Сталинграда на удалении восьмидесяти километров. Слева от нее - река Иловля, приток Дона, справа - Волга. В северо-восточном направлении они идут параллельно друг другу. Мало-Ивановка между ними. Потеряв ориентировку, на нее не выйдешь ни с Волги, ни с Иловли. Владимир решил выйти с притока Иловли, небольшой речушки, впадающей в Иловлю с востока и находящейся севернее Мало-Ивановки в восьмидесяти километрах. Чтобы выйти на эту речушку, надо идти в северном направлении. С юга к ней подходит несколько балок, в самом начале одной из них и находится Мало-Ивановка. Идя вдоль речки с востока, и надо отыскать эту балку: а по ней - Мало-Ивановку. Конечно, при такой плохой видимости, как сейчас, речушку найти очень трудно, ее можно и не заметить, но в сложившихся условиях выход на нее единственная возможность восстановить ориентировку.
   Итак, Владимир решил выйти на Мало-Ивановку с другой стороны, не с юга, как планировали, а с севера. Решил потерять во времени, но действовать наверняка.
   Решение принято, надо его осуществлять. Первая задача - выйти на речку.
   - Курс триста тридцать градусов! - сказал летчику штурман, и три самолета пошли в заданном направлении.
   - Ты смотри, не попасть бы нам к немцам, - беспокоится Бушуев, обстановка на северо-западе нам неизвестна.