Страница:
В тех же "Письмах к старому другу" Герцен в 1869 г. писал: "Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы".
"Горе бедному духом и тощему художественным смыслом перевороту, который из всего былого и нажитого сделает скучную мастерскую, которой вся выгода будет состоять в одном пропитании и только в пропитании".
"Но этого и не будет. Человечество во все времена, самые худшие, показывало, что у него больше потребности и больше сил, чем надобно на одно завоевание жизни, развитие не может их заглушить. Есть для людей драгоценности, которыми они не поступятся, и которые у них из рук может вырвать одно деспотическое насилие и то на минуты горячки и катаклизма".
Согласно взглядам Герцена, личность одного человека имеет такую же бесконечную ценность, как и личности многих людей. Каждый человек должен иметь возможность развивать все особенности его личности во всем их своеобразии и многогранности. Верховной целью человеческого общежития является достижение наибольшего внутреннего богатства духовного содержания человека. Герцен был безусловным социалистом, но в то же время его всего более страшило господство толпы, подавление индивидуальности. Это господство толпы он выражал термином "мещанства" и торжество мещанства ему казалось опасностью для человеческой культуры. Задолго до революции известный русский ученый экономист, бывший марксист, профессор Михаил Туган-Барановский, писал о Герцене, что "он предвидел возможность мещанского социализма, но социализм, по его представлению, мог получить осуществление и в другой форме, совершенно чуждой обезличению человека, и за такой социализм он всеми силами боролся".
Герцен много писал во французской и английской печати и очень много сделал для ознакомления европейцев с Россией, русской литературой и русским освободительным движением. Его книга "Былое и думы", переведенная на многие иностранные языки, занимает выдающееся место в мировой мемуарной литературе. В начале 1870 г. Герцен в Париже простудился на одном из митингов и 21 января умер от воспаления легких. Позднее его прах был перевезен в Ниццу и там похоронен, рядом с его женой. В 1912 г. ко дню столетия его рождения, на могиле был поставлен бронзовый памятник.
V
4 апреля 1912 г. Г. В Плеханов в своей речи к столетию дня рождения Герцена на его могиле в Ницце сказал: "Герцен горячо дорожил интересами русского народа. Он не лгал, когда писал о себе, что с детских лет бесконечно любил наши села и деревни. И он был русским до конца ногтей. Но любовь к родине не осталась у него на степени зоологического инстинкта, как известно способного проявляться подчас зверским образом; она была возведена на степень осмысленной человеческой привязанности. И в той самой мере, в какой она возвышалась у него на эту ступень, он становился всемирным гражданином. "Мы не рабы нашей любви к родине, - писал он, - как не рабы ни в чем. Свободный человек не может признать такой зависимости от своего края, которая заставила бы его участвовать в деле, противном его совести". Так говорил он. Это поистине золотые слова, - сказал Плеханов.
- Каждый из нас должен как можно чаще вспоминать их теперь, зайдет ли речь о жестоких и постыдных еврейских погромах, или о нарушении финляндской конституции, или о запрещении украинским детям учиться по-малорусски, или вообще о каком бы то ни было угнетении какого бы то ни было племени, входящего в состав населения нашего государства".
В заключение Плеханов сказал: "Герцену не суждено было вернуться на родину. И если бы он дожил до нынешнего дня, то, может быть, ему и теперь пришлось бы скитаться в изгнании. Дело веков поправлять не легко... Если бы Герцен жил теперь, он, конечно, не разочаровался бы в Западной Европе. Он много страдал от своего разочарования в ней. Но и после этого разочарования он не утратил веры в Россию. Нынешний день оживит и нашу веру в лучшее будущее нашей многострадальной страны".
Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
(1829-1889)
I
29-го октября 1969 г. исполнилось восемьдесят лет со дня смерти знаменитого русского ученого экономиста, публициста и литературного критика Николая Гавриловича Чернышевского. Карл Маркс, который не был щедр на похвалы, печатно назвал Чернышевского "великим русским ученым и критиком". А знаменитому русскому революционеру-народнику Герману Лопатину Маркс не раз говорил, что "из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного оригинального мыслителя, между тем как остальные суть только простые компиляторы".
Чернышевский родился 24 июня 1828 г. в Саратове, где отец его был священником. Он учился сначала в тамошней духовной семинарии, потом поступил в Петербургский университет, который окончил в 1850 г.
Чернышевский был с ранней юности и до конца жизни революционером и социалистом. Еще юношей, в 1848 г., он писал в своем "Дневнике":
"В сущности я нисколько не подорожу жизнью для торжества своих убеждений, для торжества свободы, равенства, братства, уничтожения нищенства и порока, если я только буду убежден, что мои убеждения справедливы и восторжествуют, и если уверен буду, что восторжествуют они, даже не пожалею, что не увижу дня торжества их".
Тогда же он писал в своем "Дневнике": - "Историческое значение каждого русского великого человека измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство - силой его патриотизма".
Далее Чернышевский объяснял, в чем, по его мнению, заключается истинный патриотизм. Он писал: - "Неужели наше призвание ограничивается тем, что мы имеем миллион пятьсот тысяч войска и можем, как гунны, как монголы, завоевать Европу, если захотим?... Таково ли наше назначение? Быть всемогущими в политическом и военном отношении и ничтожными по другим высшим элементам жизни народной? В таком случае лучше вовсе не родиться, чем родиться гунном, Аттилою, Чингисханом, Тамерланом или одним из их воинов и подданных".
Чернышевский был убежденным противником как расового, так и национального гнета. Еще юношей он по поводу подавления венгерского восстания русскими войсками Николая I, писал в своем "Дневнике" 17-го июля 1848 года: - "Я друг венгров, желаю поражения там русских и для этого готов был бы самим собой пожертвовать".
В 1850 г., по окончании университета, он вернулся в Саратов, где был преподавателем в гимназии. В 1853 г. он переехал в Петербург. Сначала он и там занимался педагогической деятельностью, но вскоре всецело посвятил себя литературному труду. Писал вначале в журнале "Отечественные записки", а потом стал писать исключительно для журнала Некрасова "Современник". Благодаря ему и привлеченному им Добролюбову, "Современник" скоро приобрел огромное влияние. "Современник" был самым популярным журналом в русском образованном обществе того времени. В 1861 г. тираж его дошел до 7.125 экземпляров, что было для той эпохи самым большим тиражом. Каждый экземпляр "Современника" читался коллективно, таким образом действительное число читателей журнала во много раз превышало его тираж.
Чернышевский был одним из образованнейших людей в России. Он знал 16 иностранных языков. Из 225 юношеских рукописей Чернышевского было написано: на немецком языке 12 работ, французском - 4, латинском- 62, греческом - 12, арабском - 3, персидском - 5, татарском - 10, древнееврейском - 3. Некоторые из этих рукописей переведены на русский язык. За сравнительно небольшой период (1855-1862) из-под его пера вышло свыше 250 работ, посвященных вопросам внутренней и международной политики, философии, истории, политической экономии, теории и истории литературы.
Верховной ценностью мира Чернышевский, как и Герцен признавал человеческую личность; возможно полная свобода развития человеческой индивидуальности была, в их глазах, конечной целью общественного союза; если они были социалистами, то именно потому, что только социализм мог в их глазах обеспечить человечеству свободу.
II
Чернышевский был убежден в неизбежности крестьянской революции в России, и в этом он расходился не только с тогдашними либералами, но также с Герценом. В 50-х годах Герцен верил в возможность мирного разрешения вопроса об отмене крепостной зависимости. Герцен в своем лондонском журнале "Колокол" взял русских либералов под свою защиту от критики "Современника" и в оскорбительной форме отзывался о Чернышевском и Добролюбове. По настоянию Некрасова Чернышевский поехал в Лондон объясниться с Герценом. Во время встречи с Герценом, состоявшейся 25 июня 1859 г., Чернышевский вел разговоры по принципиальным коренным вопросам, связанным с практической подготовкой крестьянской революции. В мемуарах современников сохранились отзывы Герцена и Чернышевского друг о друге, вызванные их встречей. "Какой умница, какой умница... и как отстал", - сказал Чернышевский о Герцене. "Ведь он до сих пор думает, что продолжает остроумничать в московских салонах и препирается с Хомяковым. А время идет теперь с страшной быстротой: один месяц стоит прежних десяти лет.
Присмотришься - у него все еще в нутре московский барин сидит".
"Удивительно умный человек, - заметил в свою очередь Герцен, - и тем более при таком уме показательно его самомнение. Ведь он уверен, что "Современник" представляет из себя пуп России. Нас грешных они совсем похоронили. Ну, только, кажется, уж очень они торопятся с нашей отходной - мы еще поживем".
Когда в 1861-1862 гг. начались крестьянские восстания, Чернышевский увлекся и написал прокламацию "К барским крестьянам", но прежде чем она была напечатана, провокатор, который видел ее, выдал Чернышевского. Ненавидевшее его правительство, боявшееся его революционного влияния на молодежь, воспользовалось доносом, арестовало его, и после того, как он просидел два года в Петропавловской крепости, он был присужден к семи годам каторги и по истечении этого срока - на вечное поселение в Сибирь.
19-го мая 1864 г. в "Петербургских ведомостях" было опубликовано объявление об исполнении приговора над Чернышевским. В этот день на Мытинской площади в Петербурге над Чернышевским был совершен обряд гражданской казни. Жандармский полковник Дурново в донесении от 19-го мая 1864 г. сообщил шефу жандармов Долгорукову: "По приказанию вашего сиятельства сего числа в 61/2 утра прибыл я на Мытинскую площадь, где в 8 часов должен быть объявлен публичный приговор государственному преступнику Чернышевскому. На площади я нашел, несмотря на раннее время и ненастную погоду, около 200 человек, ко времени же объявления приговора собралось от 2 до 21/2 тысяч человек.
В числе присутствующих были литераторы и сотрудники журналов, много студентов Медико-хирургической академии, три воспитанника училища правоведения, до 20 человек воспитанников корпуса путей сообщения, несколько офицеров пехотных гвардейских полков и офицеров армейских и стрелковых батальонов. Перед приводом Чернышевского, находящийся в числе зрителей, г. Якушкин изъявил желание проститься с преступником, и когда к нему подошел полицмейстер полковник Ваннаш и спросил, он ли желает проститься,
г. Якушкин сказал, что желает не он один, а желают все". (M. H. Чернышевская. Летопись жизни и деятельности H. Г. Чернышевского. Москва, стр. 331).
На другой день, 20-го мая 1864 г. в 10 часов утра закованного в цепи Чернышевского из каземата Петропавловской крепости отправили по этапу в Сибирь на каторгу.
Почти 21 год Чернышевский томился в крепости, на каторге и в Сибирской ссылке, но ничто не могло сломить его железной воли. Еще сидя в Петропавловской крепости и зная, что его впереди ожидают тягчайшие испытания, он писал жене:
"Скажу тебе одно - наша с тобой жизнь принадлежит истории; пройдут сотни лет, а наши имена все еще будут милы людям и будут вспоминать о нас с благодарностью, когда уже забудут почти всех, кто жил в одно время с нами. Так надобно же нам не уронить себя со стороны бодрости характера перед людьми, которые будут изучать нашу жизнь".
III
Трагическая судьба Чернышевского не переставала волновать Герцена. Он проклинал палачей Чернышевского, которого называл "великим борцом за свободу русского народа и одним из самых замечательных русских публицистов".
В своих "Письмах к противнику" Герцен в конце 1864 г. писал в "Колоколе": "Что, Чернышевский отрекся от своих убеждений? Нет, он ушел на каторгу с святой нераскаянностью". А через два года в конце 1866 г., Герцен в статье "Порядок торжествует" писал в "Колоколе":
"Первые представители социальных идей в Петербурге были Петрашевцы. Их даже судили как "Фурьеристов". За ними является сильная личность Чернышевского. Он не принадлежал исключительно ни к одной социальной доктрине, но имел глубокий социальный смысл и глубокую критику современно существующих порядков. Стоя один, выше всех головой, середь петербургского брожения вопросов и сил, середь застарелых пороков и начинающихся угрызений совести, середь молодого желания иначе жить, вырваться из обычной грязи и неправды, Чернышевский решился схватиться за руль, пытаясь указать жаждавшим и стремившимся - что им делать. Его среда была городская, университетская, среди развитой скорби, сознательного недовольства и негодованья; она состояла исключительно из работников умственного движения, из пролетариата интеллигенции, из "способностей". Чернышевский, Михайлов и их друзья, первые в России звали не только труженика, съедаемого капиталом, но и труженицу, съедаемую семьей, к иной жизни. Они звали женщину к освобождению работой от вечной опеки, от унизительного несовершеннолетия, от жизни на содержании - ив этом одна из величайших заслуг их.
Пропаганда Чернышевского была ответом на настоящие страдания, слово утешения и надежды гибнувшим в суровых тисках жизни. Она им указывала выход. Она дала тон литературе и провела черту между в самом деле юной Россией - и прикидывавшеюся такою Россией, немного либеральной, слегка бюрократической и слегка крепостнической. Идеалы ее были в совокупном труде, в устройстве мастерской, а не в тощей палате, в которой бы Собакевичи и Ноздревы разыгрывали "дворян в мещанстве" - и помещиков в оппозиции.
Огромный успех социальных учений между молодым поколением, школа вызванная ими, нашедшая себе не только литературные отголоски и органы, но начала практического приложения и исполнения - имеют историческое значение".
Чернышевский был не только замечательный публицист, но и выдающийся литературный критик. Он раньше других заявил о мировом значении русской литературы. "Каково бы ни было достоинство произведений Пушкина, Грибоедова, Лермонтова и современных нам писателей, писал он еще в начале 50-х гг., - но они еще милее для нас, как залог будущих торжеств нашего народа на поприще искусства, просвещения и гуманности". (Собр. соч. т. 1, стр. 3191).
Чернышевский высоко ценил талант Тургенева. Он первый раскрыл в творчестве Л. Н. Толстого его "глубокий реализм, умение отразить всю полноту человеческих переживаний". Именно Чернышевский первый предсказал блестящее литературное будущее Толстому.
Один из товарищей детства и отрочества Александра II - известный писатель А. К. Толстой - зимой 1864-1865 г. во время охоты, стоя рядом с царем, решил воспользоваться случаем и замолвить слово за осужденного Чернышевского, которого он знал лично. На вопрос Александра II, что делается в литературе и не написал ли он, Толстой, что-либо новое, писатель ответил: "Русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского"...
Александр II не дал ему кончить фразу: "Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мне о Чернышевском", - проговорил он недовольно и затем, отвернувшись в сторону, дал понять, что беседа кончена.
2 декабря 1871 г. начальство каторжной тюрьмы в которой содержался Чернышевский получило следующее предписание:
"Важность преступлений, совершенных Чернышевским, и значение которым пользуется он в среде сочувствующих ему поклонников, вызывают со стороны правительства особые меры для отстранения ему возможности побега и отклонения его вредного влияния на общество. В этих видах, для поселения Чернышевского, по случаю окончания определенного ему срока каторжных работ, назначается отдаленное и уединенное место Якутской области, именно город Вилюйск, в котором Чернышевский должен помещаться в том здании, где раньше его помещались важные преступники".
В казенной повозке, под конвоем двух жандармов и офицера, Чернышевский в сибирский лютый мороз, доходивший до 50 градусов, был отправлен в Вилюйск. Он проехал раньше больше 1.000 верст до Иркутска и затем 710 верст от Иркутска до Вилюйска. Путь лежал по мерзлым, занесенным снежными сугробами сибирским дорогам. На остановках у нищего якутского населения нельзя было достать даже корки хлеба. Чернышевский прибыл в Вилюйск в январе 1872 г. и был помещен в лучшем здании города - в тюрьме. Тюрьма в то время пустовала - ни одна душа не вышла ему навстречу. Сам он в письмах к родным писал: "Что такое Вилюйск? Это город только по названию. В действительности это даже не село, даже не деревня - это нечто такое пустынное и мелкое, чему подобного в России нет".
В этой пустыне Вилюйск, по словам Чернышевского, представлялся настоящим оазисом. Этот "оазис" был совершенно отрезан от всего культурного мира. Почта приходила туда раз в два месяца. Ближайший рынок - Якутск - находился в 710 верстах оттуда, и товары привозились только раз в год. Достать стакан или тарелку или кусок мыла было нельзя. Условия питания были самые тяжелые. Мясом запасались там раз в год. Чтобы не заболеть, Чернышевский совершенно отказался от такого "свежего" мяса и питался исключительно хлебом, кашей и чаем. Ближайшего доктора можно было найти только - в Якутске. Климат в этих местах сносен только при самых жестоких морозах. В остальное время воздух пропитан болотными испарениями, гибельными для непривычных людей.
Поселившись в "лучшем доме" Вилюйска, Чернышевский перестал ждать смягчения своей участи. Он пришел к заключению, что правительство решило похоронить его заживо, отрезать от всего культурного мира. Всю свою энергию мысли и напряжение воли он сосредоточил на одной цели: сохранить свое духовное "я" и не дать ему погибнуть в глухой сибирской тайге. Может быть, голос его когда-нибудь еще зазвучит, и поэтому надо во что бы то ни стало сохранить себя для того времени. Он зарылся в книги и продолжал по целым ночам писать. Утром рвал все написанное на мелкие клочки, ибо он вечно боялся обыска и не хотел, чтобы какой-нибудь жандарм рылся в его бумагах. Надеяться на то, что написанное когда-нибудь увидит свет, он не мог. Цензура строго запретила русской печати даже упоминать его имя. Днем и ночью два стражника охраняли его дом.
Летом 1874 г. правительство попыталось склонить Чернышевского, чтобы он подал царю просьбу о помиловании. Генерал-губернатор Восточной Сибири направил в Вилюйск (место ссылки Чернышевского) своего адъютанта полковника Винникова для переговоров с Чернышевским. Винников явился к Чернышевскому в острог и, поздоровавшись с ним, передал ему предложение подать царю прошение о помиловании. Чернышевский сказал:
"В чем же я должен просить помилования?... Мне кажется, что я сослан только потому, что моя голова и голова шефа жандармов Шувалова устроены на разный манер, а об этом разве можно просить помилования?"
Лишь в 1883 г. царь Александр III разрешил Чернышевскому вернуться из Сибири и поселиться под строгим надзором полиции сначала в Астрахани, а потом в его родном Саратове.
IV
Влияние Чернышевского на современников было громадно. "Имя Чернышевского, - писал знаменитый историк Н. И. Костомаров, - продолжало служить знаменем развивавшейся в России революционной пропаганды.
Никто в России не имел такого огромного влияния в области революционных идей на молодежь, как Чернышевский".
Коммунистические историки объявили Чернышевского "предшественником Ленина и русских большевиков", но это явная неправда. Чернышевский, действительно, относился с презрением к либералам. Это презрение вызывалось у него тем, что тогдашние либералы не понимали или не хотели понять, что все на свете требует силы для своего осуществления. "Дурное и хорошее, писал он, одинаково ничтожно, когда бессильно". Он едко смеялся над прусскими либералами, наивно ожидавшими, что желательные для них конституционные гарантии упадут с неба. Но либералы 50-х годов прошлого столетия не были похожи на русских либералов 20-го столетия, членов "Союза Освобождения" и Конституционно-Демократической партии, против которых воевал Ленин.
Чернышевский говорил о себе, что он не принадлежит к числу людей, готовых жертвовать нынешними интересами народа ради будущих его интересов. "Выше человеческой личности, - писал Чернышевский, - мы не принимаем на земле ничего". В своей статье "Капитал и труд" Чернышевский изложил план известного французского социалиста Луи Блана, и главной особенностью этого плана было, в изложении Чернышевского, то что его осуществление не стеснило бы ничьей свободы. "Кто чем хочет, тот тем и занимается", "живи, где хочешь, живи, как хочешь". В статье "Капитал и труд" Чернышевский называет план Луи Блана его собственным планом.
Чернышевский был решительным сторонником полного народовластия и раскрепощения всех угнетенных национальностей и их национального самоуправления. Чернышевский был противником национальной ограниченности. Он не отрывал интересов России от общечеловеческих и был решительным врагом всякого шовинизма. Он писал:
"Народность развивается соразмерно общечеловечности: только образование дает индивидуальности содержание и простор. Варвары все сходны между собой, каждая из высокообразованных наций отличается от других резко обрисованной индивидуальностью. Поэтому, заботясь о развитии общечеловеческих начал, мы в то же время содействуем развитию своих собственных качеств, хотя бы вовсе о том не заботились". (Н. Г. Чернышевский. Собр. сочинений. Том 1, стр. 180).
В другой статье он писал: - "Не люблю я тех господ, которые говорят свобода, свобода и эту свободу ограничивают тем, что сказали это слово, да написали его в законах и не вводят в жизнь, что уничтожают законы, говорящие о неравенстве, а не уничтожают порядка, при котором девять десятых народа рабы и пролетарии". (Там же, стр. 110).
Чернышевский был решительным врагом кнута и принуждения в экономической области. Он проповедовал образование производительных товариществ на добровольных началах. "Без добровольного согласия человека, - писал он, ничто действительно полезное не может быть сделано для него". В одном из его романов один из его любимых героев говорит: "Без свободы счастье невозможно". А в одной из его статей, написанных им в 1879 г., Чернышевский писал:
"Мне всегда было тошно читать рассуждения о 'гнусности буржуазии' и обо всем тому подобном; тошно, потому что эти рассуждения, хоть и внушаемые 'любовью к народу', вредят народу, возбуждая вражду его друзей против сословия, интересы которого, хотя и могут часто сталкиваться с интересами его (как сталкиваются очень часто интересы каждой группы самих простолюдинов с интересами всей остальной массы простолюдинов), но в сущности одинаковы с теми условиями национальной жизни, какие необходимы для блага народа, потому в сущности тождественны с интересами народа". (Однотомник Н. Г. Чернышевского: Избранные статьи. Москва, 1950, стр. 787).
Известно, что Чернышевский писал романы, которые, хотя и не блещут особыми художественными достоинствами, но ни кто иной, как Лев Толстой в письме от 26 сентября 1903 г. о романе Чернышевского "Что делать?" писал:
"Эта книга - проявление силы и величия души, смелый опыт, в котором гармонически соединилось чувство и истинное искусство. Не могу выразить вам того восхищения, которое эта книга вызывает во мне". (Сборник "Литературное наследство" No 31-32. Москва, 1937 г. стр. 1011).
Выдающийся русский философ Николай Бердяев, в книге "Русская идея", так пишет о романе Чернышевского "Что делать?":
"Роман Чернышевского замечателен и имел огромное значение. Это значение было, главным образом, моральное. Это была проповедь новой морали. Роман был оклеветан представителями правого лагеря, - начали кричать о его безнравственности те, кому это менее всего было к лицу. В действительности мораль "Что делать?" очень высокая.
Бухарев, один из самых замечательных русских богословов, признавал "Что делать?" христианской по духу книгой. Прежде всего, это книга аскетическая, в ней есть тот аскетический элемент, которым была проникнута русская революционная интеллигенция.
Герой романа Рахметов спит на гвоздях, чтобы приготовить себя к перенесению пытки, он готов во всем себе отказывать. Мораль "Что делать?" должна быть признана очень чистой. Проповедь свободы любви есть проповедь искренности чувства и ценности любви, как единственного оправдания отношений между мужчиной и женщиной. Чернышевский восстает против всякого социального насилия над человеческими чувствами, он движется любовью к свободе, уважением к свободе и искренности чувства. ...Чернышевский имел самую жалкую философию, которой была заполнена поверхность его сознания. Но глубина его нравственной природы внушала ему очень верные и чистые жизненные оценки. В нем была большая человечность, он боролся за освобождение человека. Он боролся за человека против власти общества над человеческими чувствами".
"Горе бедному духом и тощему художественным смыслом перевороту, который из всего былого и нажитого сделает скучную мастерскую, которой вся выгода будет состоять в одном пропитании и только в пропитании".
"Но этого и не будет. Человечество во все времена, самые худшие, показывало, что у него больше потребности и больше сил, чем надобно на одно завоевание жизни, развитие не может их заглушить. Есть для людей драгоценности, которыми они не поступятся, и которые у них из рук может вырвать одно деспотическое насилие и то на минуты горячки и катаклизма".
Согласно взглядам Герцена, личность одного человека имеет такую же бесконечную ценность, как и личности многих людей. Каждый человек должен иметь возможность развивать все особенности его личности во всем их своеобразии и многогранности. Верховной целью человеческого общежития является достижение наибольшего внутреннего богатства духовного содержания человека. Герцен был безусловным социалистом, но в то же время его всего более страшило господство толпы, подавление индивидуальности. Это господство толпы он выражал термином "мещанства" и торжество мещанства ему казалось опасностью для человеческой культуры. Задолго до революции известный русский ученый экономист, бывший марксист, профессор Михаил Туган-Барановский, писал о Герцене, что "он предвидел возможность мещанского социализма, но социализм, по его представлению, мог получить осуществление и в другой форме, совершенно чуждой обезличению человека, и за такой социализм он всеми силами боролся".
Герцен много писал во французской и английской печати и очень много сделал для ознакомления европейцев с Россией, русской литературой и русским освободительным движением. Его книга "Былое и думы", переведенная на многие иностранные языки, занимает выдающееся место в мировой мемуарной литературе. В начале 1870 г. Герцен в Париже простудился на одном из митингов и 21 января умер от воспаления легких. Позднее его прах был перевезен в Ниццу и там похоронен, рядом с его женой. В 1912 г. ко дню столетия его рождения, на могиле был поставлен бронзовый памятник.
V
4 апреля 1912 г. Г. В Плеханов в своей речи к столетию дня рождения Герцена на его могиле в Ницце сказал: "Герцен горячо дорожил интересами русского народа. Он не лгал, когда писал о себе, что с детских лет бесконечно любил наши села и деревни. И он был русским до конца ногтей. Но любовь к родине не осталась у него на степени зоологического инстинкта, как известно способного проявляться подчас зверским образом; она была возведена на степень осмысленной человеческой привязанности. И в той самой мере, в какой она возвышалась у него на эту ступень, он становился всемирным гражданином. "Мы не рабы нашей любви к родине, - писал он, - как не рабы ни в чем. Свободный человек не может признать такой зависимости от своего края, которая заставила бы его участвовать в деле, противном его совести". Так говорил он. Это поистине золотые слова, - сказал Плеханов.
- Каждый из нас должен как можно чаще вспоминать их теперь, зайдет ли речь о жестоких и постыдных еврейских погромах, или о нарушении финляндской конституции, или о запрещении украинским детям учиться по-малорусски, или вообще о каком бы то ни было угнетении какого бы то ни было племени, входящего в состав населения нашего государства".
В заключение Плеханов сказал: "Герцену не суждено было вернуться на родину. И если бы он дожил до нынешнего дня, то, может быть, ему и теперь пришлось бы скитаться в изгнании. Дело веков поправлять не легко... Если бы Герцен жил теперь, он, конечно, не разочаровался бы в Западной Европе. Он много страдал от своего разочарования в ней. Но и после этого разочарования он не утратил веры в Россию. Нынешний день оживит и нашу веру в лучшее будущее нашей многострадальной страны".
Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
(1829-1889)
I
29-го октября 1969 г. исполнилось восемьдесят лет со дня смерти знаменитого русского ученого экономиста, публициста и литературного критика Николая Гавриловича Чернышевского. Карл Маркс, который не был щедр на похвалы, печатно назвал Чернышевского "великим русским ученым и критиком". А знаменитому русскому революционеру-народнику Герману Лопатину Маркс не раз говорил, что "из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного оригинального мыслителя, между тем как остальные суть только простые компиляторы".
Чернышевский родился 24 июня 1828 г. в Саратове, где отец его был священником. Он учился сначала в тамошней духовной семинарии, потом поступил в Петербургский университет, который окончил в 1850 г.
Чернышевский был с ранней юности и до конца жизни революционером и социалистом. Еще юношей, в 1848 г., он писал в своем "Дневнике":
"В сущности я нисколько не подорожу жизнью для торжества своих убеждений, для торжества свободы, равенства, братства, уничтожения нищенства и порока, если я только буду убежден, что мои убеждения справедливы и восторжествуют, и если уверен буду, что восторжествуют они, даже не пожалею, что не увижу дня торжества их".
Тогда же он писал в своем "Дневнике": - "Историческое значение каждого русского великого человека измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство - силой его патриотизма".
Далее Чернышевский объяснял, в чем, по его мнению, заключается истинный патриотизм. Он писал: - "Неужели наше призвание ограничивается тем, что мы имеем миллион пятьсот тысяч войска и можем, как гунны, как монголы, завоевать Европу, если захотим?... Таково ли наше назначение? Быть всемогущими в политическом и военном отношении и ничтожными по другим высшим элементам жизни народной? В таком случае лучше вовсе не родиться, чем родиться гунном, Аттилою, Чингисханом, Тамерланом или одним из их воинов и подданных".
Чернышевский был убежденным противником как расового, так и национального гнета. Еще юношей он по поводу подавления венгерского восстания русскими войсками Николая I, писал в своем "Дневнике" 17-го июля 1848 года: - "Я друг венгров, желаю поражения там русских и для этого готов был бы самим собой пожертвовать".
В 1850 г., по окончании университета, он вернулся в Саратов, где был преподавателем в гимназии. В 1853 г. он переехал в Петербург. Сначала он и там занимался педагогической деятельностью, но вскоре всецело посвятил себя литературному труду. Писал вначале в журнале "Отечественные записки", а потом стал писать исключительно для журнала Некрасова "Современник". Благодаря ему и привлеченному им Добролюбову, "Современник" скоро приобрел огромное влияние. "Современник" был самым популярным журналом в русском образованном обществе того времени. В 1861 г. тираж его дошел до 7.125 экземпляров, что было для той эпохи самым большим тиражом. Каждый экземпляр "Современника" читался коллективно, таким образом действительное число читателей журнала во много раз превышало его тираж.
Чернышевский был одним из образованнейших людей в России. Он знал 16 иностранных языков. Из 225 юношеских рукописей Чернышевского было написано: на немецком языке 12 работ, французском - 4, латинском- 62, греческом - 12, арабском - 3, персидском - 5, татарском - 10, древнееврейском - 3. Некоторые из этих рукописей переведены на русский язык. За сравнительно небольшой период (1855-1862) из-под его пера вышло свыше 250 работ, посвященных вопросам внутренней и международной политики, философии, истории, политической экономии, теории и истории литературы.
Верховной ценностью мира Чернышевский, как и Герцен признавал человеческую личность; возможно полная свобода развития человеческой индивидуальности была, в их глазах, конечной целью общественного союза; если они были социалистами, то именно потому, что только социализм мог в их глазах обеспечить человечеству свободу.
II
Чернышевский был убежден в неизбежности крестьянской революции в России, и в этом он расходился не только с тогдашними либералами, но также с Герценом. В 50-х годах Герцен верил в возможность мирного разрешения вопроса об отмене крепостной зависимости. Герцен в своем лондонском журнале "Колокол" взял русских либералов под свою защиту от критики "Современника" и в оскорбительной форме отзывался о Чернышевском и Добролюбове. По настоянию Некрасова Чернышевский поехал в Лондон объясниться с Герценом. Во время встречи с Герценом, состоявшейся 25 июня 1859 г., Чернышевский вел разговоры по принципиальным коренным вопросам, связанным с практической подготовкой крестьянской революции. В мемуарах современников сохранились отзывы Герцена и Чернышевского друг о друге, вызванные их встречей. "Какой умница, какой умница... и как отстал", - сказал Чернышевский о Герцене. "Ведь он до сих пор думает, что продолжает остроумничать в московских салонах и препирается с Хомяковым. А время идет теперь с страшной быстротой: один месяц стоит прежних десяти лет.
Присмотришься - у него все еще в нутре московский барин сидит".
"Удивительно умный человек, - заметил в свою очередь Герцен, - и тем более при таком уме показательно его самомнение. Ведь он уверен, что "Современник" представляет из себя пуп России. Нас грешных они совсем похоронили. Ну, только, кажется, уж очень они торопятся с нашей отходной - мы еще поживем".
Когда в 1861-1862 гг. начались крестьянские восстания, Чернышевский увлекся и написал прокламацию "К барским крестьянам", но прежде чем она была напечатана, провокатор, который видел ее, выдал Чернышевского. Ненавидевшее его правительство, боявшееся его революционного влияния на молодежь, воспользовалось доносом, арестовало его, и после того, как он просидел два года в Петропавловской крепости, он был присужден к семи годам каторги и по истечении этого срока - на вечное поселение в Сибирь.
19-го мая 1864 г. в "Петербургских ведомостях" было опубликовано объявление об исполнении приговора над Чернышевским. В этот день на Мытинской площади в Петербурге над Чернышевским был совершен обряд гражданской казни. Жандармский полковник Дурново в донесении от 19-го мая 1864 г. сообщил шефу жандармов Долгорукову: "По приказанию вашего сиятельства сего числа в 61/2 утра прибыл я на Мытинскую площадь, где в 8 часов должен быть объявлен публичный приговор государственному преступнику Чернышевскому. На площади я нашел, несмотря на раннее время и ненастную погоду, около 200 человек, ко времени же объявления приговора собралось от 2 до 21/2 тысяч человек.
В числе присутствующих были литераторы и сотрудники журналов, много студентов Медико-хирургической академии, три воспитанника училища правоведения, до 20 человек воспитанников корпуса путей сообщения, несколько офицеров пехотных гвардейских полков и офицеров армейских и стрелковых батальонов. Перед приводом Чернышевского, находящийся в числе зрителей, г. Якушкин изъявил желание проститься с преступником, и когда к нему подошел полицмейстер полковник Ваннаш и спросил, он ли желает проститься,
г. Якушкин сказал, что желает не он один, а желают все". (M. H. Чернышевская. Летопись жизни и деятельности H. Г. Чернышевского. Москва, стр. 331).
На другой день, 20-го мая 1864 г. в 10 часов утра закованного в цепи Чернышевского из каземата Петропавловской крепости отправили по этапу в Сибирь на каторгу.
Почти 21 год Чернышевский томился в крепости, на каторге и в Сибирской ссылке, но ничто не могло сломить его железной воли. Еще сидя в Петропавловской крепости и зная, что его впереди ожидают тягчайшие испытания, он писал жене:
"Скажу тебе одно - наша с тобой жизнь принадлежит истории; пройдут сотни лет, а наши имена все еще будут милы людям и будут вспоминать о нас с благодарностью, когда уже забудут почти всех, кто жил в одно время с нами. Так надобно же нам не уронить себя со стороны бодрости характера перед людьми, которые будут изучать нашу жизнь".
III
Трагическая судьба Чернышевского не переставала волновать Герцена. Он проклинал палачей Чернышевского, которого называл "великим борцом за свободу русского народа и одним из самых замечательных русских публицистов".
В своих "Письмах к противнику" Герцен в конце 1864 г. писал в "Колоколе": "Что, Чернышевский отрекся от своих убеждений? Нет, он ушел на каторгу с святой нераскаянностью". А через два года в конце 1866 г., Герцен в статье "Порядок торжествует" писал в "Колоколе":
"Первые представители социальных идей в Петербурге были Петрашевцы. Их даже судили как "Фурьеристов". За ними является сильная личность Чернышевского. Он не принадлежал исключительно ни к одной социальной доктрине, но имел глубокий социальный смысл и глубокую критику современно существующих порядков. Стоя один, выше всех головой, середь петербургского брожения вопросов и сил, середь застарелых пороков и начинающихся угрызений совести, середь молодого желания иначе жить, вырваться из обычной грязи и неправды, Чернышевский решился схватиться за руль, пытаясь указать жаждавшим и стремившимся - что им делать. Его среда была городская, университетская, среди развитой скорби, сознательного недовольства и негодованья; она состояла исключительно из работников умственного движения, из пролетариата интеллигенции, из "способностей". Чернышевский, Михайлов и их друзья, первые в России звали не только труженика, съедаемого капиталом, но и труженицу, съедаемую семьей, к иной жизни. Они звали женщину к освобождению работой от вечной опеки, от унизительного несовершеннолетия, от жизни на содержании - ив этом одна из величайших заслуг их.
Пропаганда Чернышевского была ответом на настоящие страдания, слово утешения и надежды гибнувшим в суровых тисках жизни. Она им указывала выход. Она дала тон литературе и провела черту между в самом деле юной Россией - и прикидывавшеюся такою Россией, немного либеральной, слегка бюрократической и слегка крепостнической. Идеалы ее были в совокупном труде, в устройстве мастерской, а не в тощей палате, в которой бы Собакевичи и Ноздревы разыгрывали "дворян в мещанстве" - и помещиков в оппозиции.
Огромный успех социальных учений между молодым поколением, школа вызванная ими, нашедшая себе не только литературные отголоски и органы, но начала практического приложения и исполнения - имеют историческое значение".
Чернышевский был не только замечательный публицист, но и выдающийся литературный критик. Он раньше других заявил о мировом значении русской литературы. "Каково бы ни было достоинство произведений Пушкина, Грибоедова, Лермонтова и современных нам писателей, писал он еще в начале 50-х гг., - но они еще милее для нас, как залог будущих торжеств нашего народа на поприще искусства, просвещения и гуманности". (Собр. соч. т. 1, стр. 3191).
Чернышевский высоко ценил талант Тургенева. Он первый раскрыл в творчестве Л. Н. Толстого его "глубокий реализм, умение отразить всю полноту человеческих переживаний". Именно Чернышевский первый предсказал блестящее литературное будущее Толстому.
Один из товарищей детства и отрочества Александра II - известный писатель А. К. Толстой - зимой 1864-1865 г. во время охоты, стоя рядом с царем, решил воспользоваться случаем и замолвить слово за осужденного Чернышевского, которого он знал лично. На вопрос Александра II, что делается в литературе и не написал ли он, Толстой, что-либо новое, писатель ответил: "Русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского"...
Александр II не дал ему кончить фразу: "Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мне о Чернышевском", - проговорил он недовольно и затем, отвернувшись в сторону, дал понять, что беседа кончена.
2 декабря 1871 г. начальство каторжной тюрьмы в которой содержался Чернышевский получило следующее предписание:
"Важность преступлений, совершенных Чернышевским, и значение которым пользуется он в среде сочувствующих ему поклонников, вызывают со стороны правительства особые меры для отстранения ему возможности побега и отклонения его вредного влияния на общество. В этих видах, для поселения Чернышевского, по случаю окончания определенного ему срока каторжных работ, назначается отдаленное и уединенное место Якутской области, именно город Вилюйск, в котором Чернышевский должен помещаться в том здании, где раньше его помещались важные преступники".
В казенной повозке, под конвоем двух жандармов и офицера, Чернышевский в сибирский лютый мороз, доходивший до 50 градусов, был отправлен в Вилюйск. Он проехал раньше больше 1.000 верст до Иркутска и затем 710 верст от Иркутска до Вилюйска. Путь лежал по мерзлым, занесенным снежными сугробами сибирским дорогам. На остановках у нищего якутского населения нельзя было достать даже корки хлеба. Чернышевский прибыл в Вилюйск в январе 1872 г. и был помещен в лучшем здании города - в тюрьме. Тюрьма в то время пустовала - ни одна душа не вышла ему навстречу. Сам он в письмах к родным писал: "Что такое Вилюйск? Это город только по названию. В действительности это даже не село, даже не деревня - это нечто такое пустынное и мелкое, чему подобного в России нет".
В этой пустыне Вилюйск, по словам Чернышевского, представлялся настоящим оазисом. Этот "оазис" был совершенно отрезан от всего культурного мира. Почта приходила туда раз в два месяца. Ближайший рынок - Якутск - находился в 710 верстах оттуда, и товары привозились только раз в год. Достать стакан или тарелку или кусок мыла было нельзя. Условия питания были самые тяжелые. Мясом запасались там раз в год. Чтобы не заболеть, Чернышевский совершенно отказался от такого "свежего" мяса и питался исключительно хлебом, кашей и чаем. Ближайшего доктора можно было найти только - в Якутске. Климат в этих местах сносен только при самых жестоких морозах. В остальное время воздух пропитан болотными испарениями, гибельными для непривычных людей.
Поселившись в "лучшем доме" Вилюйска, Чернышевский перестал ждать смягчения своей участи. Он пришел к заключению, что правительство решило похоронить его заживо, отрезать от всего культурного мира. Всю свою энергию мысли и напряжение воли он сосредоточил на одной цели: сохранить свое духовное "я" и не дать ему погибнуть в глухой сибирской тайге. Может быть, голос его когда-нибудь еще зазвучит, и поэтому надо во что бы то ни стало сохранить себя для того времени. Он зарылся в книги и продолжал по целым ночам писать. Утром рвал все написанное на мелкие клочки, ибо он вечно боялся обыска и не хотел, чтобы какой-нибудь жандарм рылся в его бумагах. Надеяться на то, что написанное когда-нибудь увидит свет, он не мог. Цензура строго запретила русской печати даже упоминать его имя. Днем и ночью два стражника охраняли его дом.
Летом 1874 г. правительство попыталось склонить Чернышевского, чтобы он подал царю просьбу о помиловании. Генерал-губернатор Восточной Сибири направил в Вилюйск (место ссылки Чернышевского) своего адъютанта полковника Винникова для переговоров с Чернышевским. Винников явился к Чернышевскому в острог и, поздоровавшись с ним, передал ему предложение подать царю прошение о помиловании. Чернышевский сказал:
"В чем же я должен просить помилования?... Мне кажется, что я сослан только потому, что моя голова и голова шефа жандармов Шувалова устроены на разный манер, а об этом разве можно просить помилования?"
Лишь в 1883 г. царь Александр III разрешил Чернышевскому вернуться из Сибири и поселиться под строгим надзором полиции сначала в Астрахани, а потом в его родном Саратове.
IV
Влияние Чернышевского на современников было громадно. "Имя Чернышевского, - писал знаменитый историк Н. И. Костомаров, - продолжало служить знаменем развивавшейся в России революционной пропаганды.
Никто в России не имел такого огромного влияния в области революционных идей на молодежь, как Чернышевский".
Коммунистические историки объявили Чернышевского "предшественником Ленина и русских большевиков", но это явная неправда. Чернышевский, действительно, относился с презрением к либералам. Это презрение вызывалось у него тем, что тогдашние либералы не понимали или не хотели понять, что все на свете требует силы для своего осуществления. "Дурное и хорошее, писал он, одинаково ничтожно, когда бессильно". Он едко смеялся над прусскими либералами, наивно ожидавшими, что желательные для них конституционные гарантии упадут с неба. Но либералы 50-х годов прошлого столетия не были похожи на русских либералов 20-го столетия, членов "Союза Освобождения" и Конституционно-Демократической партии, против которых воевал Ленин.
Чернышевский говорил о себе, что он не принадлежит к числу людей, готовых жертвовать нынешними интересами народа ради будущих его интересов. "Выше человеческой личности, - писал Чернышевский, - мы не принимаем на земле ничего". В своей статье "Капитал и труд" Чернышевский изложил план известного французского социалиста Луи Блана, и главной особенностью этого плана было, в изложении Чернышевского, то что его осуществление не стеснило бы ничьей свободы. "Кто чем хочет, тот тем и занимается", "живи, где хочешь, живи, как хочешь". В статье "Капитал и труд" Чернышевский называет план Луи Блана его собственным планом.
Чернышевский был решительным сторонником полного народовластия и раскрепощения всех угнетенных национальностей и их национального самоуправления. Чернышевский был противником национальной ограниченности. Он не отрывал интересов России от общечеловеческих и был решительным врагом всякого шовинизма. Он писал:
"Народность развивается соразмерно общечеловечности: только образование дает индивидуальности содержание и простор. Варвары все сходны между собой, каждая из высокообразованных наций отличается от других резко обрисованной индивидуальностью. Поэтому, заботясь о развитии общечеловеческих начал, мы в то же время содействуем развитию своих собственных качеств, хотя бы вовсе о том не заботились". (Н. Г. Чернышевский. Собр. сочинений. Том 1, стр. 180).
В другой статье он писал: - "Не люблю я тех господ, которые говорят свобода, свобода и эту свободу ограничивают тем, что сказали это слово, да написали его в законах и не вводят в жизнь, что уничтожают законы, говорящие о неравенстве, а не уничтожают порядка, при котором девять десятых народа рабы и пролетарии". (Там же, стр. 110).
Чернышевский был решительным врагом кнута и принуждения в экономической области. Он проповедовал образование производительных товариществ на добровольных началах. "Без добровольного согласия человека, - писал он, ничто действительно полезное не может быть сделано для него". В одном из его романов один из его любимых героев говорит: "Без свободы счастье невозможно". А в одной из его статей, написанных им в 1879 г., Чернышевский писал:
"Мне всегда было тошно читать рассуждения о 'гнусности буржуазии' и обо всем тому подобном; тошно, потому что эти рассуждения, хоть и внушаемые 'любовью к народу', вредят народу, возбуждая вражду его друзей против сословия, интересы которого, хотя и могут часто сталкиваться с интересами его (как сталкиваются очень часто интересы каждой группы самих простолюдинов с интересами всей остальной массы простолюдинов), но в сущности одинаковы с теми условиями национальной жизни, какие необходимы для блага народа, потому в сущности тождественны с интересами народа". (Однотомник Н. Г. Чернышевского: Избранные статьи. Москва, 1950, стр. 787).
Известно, что Чернышевский писал романы, которые, хотя и не блещут особыми художественными достоинствами, но ни кто иной, как Лев Толстой в письме от 26 сентября 1903 г. о романе Чернышевского "Что делать?" писал:
"Эта книга - проявление силы и величия души, смелый опыт, в котором гармонически соединилось чувство и истинное искусство. Не могу выразить вам того восхищения, которое эта книга вызывает во мне". (Сборник "Литературное наследство" No 31-32. Москва, 1937 г. стр. 1011).
Выдающийся русский философ Николай Бердяев, в книге "Русская идея", так пишет о романе Чернышевского "Что делать?":
"Роман Чернышевского замечателен и имел огромное значение. Это значение было, главным образом, моральное. Это была проповедь новой морали. Роман был оклеветан представителями правого лагеря, - начали кричать о его безнравственности те, кому это менее всего было к лицу. В действительности мораль "Что делать?" очень высокая.
Бухарев, один из самых замечательных русских богословов, признавал "Что делать?" христианской по духу книгой. Прежде всего, это книга аскетическая, в ней есть тот аскетический элемент, которым была проникнута русская революционная интеллигенция.
Герой романа Рахметов спит на гвоздях, чтобы приготовить себя к перенесению пытки, он готов во всем себе отказывать. Мораль "Что делать?" должна быть признана очень чистой. Проповедь свободы любви есть проповедь искренности чувства и ценности любви, как единственного оправдания отношений между мужчиной и женщиной. Чернышевский восстает против всякого социального насилия над человеческими чувствами, он движется любовью к свободе, уважением к свободе и искренности чувства. ...Чернышевский имел самую жалкую философию, которой была заполнена поверхность его сознания. Но глубина его нравственной природы внушала ему очень верные и чистые жизненные оценки. В нем была большая человечность, он боролся за освобождение человека. Он боролся за человека против власти общества над человеческими чувствами".