Страница:
Но… если германский империализм победит, путь к освобождению человечества от капиталистической скверны сильно удлинится… Поэтому я за победу Англии и Франции, несмотря на то, что их союзником сейчас является царизм».
Чичерин в то время еще не был большевиком. Он еще не порвал формально с меньшевизмом. Но он был решительным противником войны, ибо считал ее «империалистической». Чичерин стал возражать Кропоткину, доказывая, что истинный социалист и революционер должен вести борьбу как против германского, так и против англо-французского империализма. Спор с минуты на минуту делался все острее. Лица Кропоткина и Чичерина покраснели, голоса повысились, глаза загорелись враждебными огоньками. Майский вмешался и в духе его тогдашних настроений сказал:
— Пролетариат не заинтересован ни в германской, ни в англо-французской победе, пролетариат заинтересован в своей собственной победе… Вот из чего надо исходить при определении нашей стратегии и тактики!
Кропоткин страшно вскипел и, повернувшись к нему, резко ответил:
— Все вы больны марксистским догматизмом… Пролетариат, конечно, заинтересован в своей победе, но для этого сначала нужна победа Англии и Франции над Германией… Это необходимая и неизбежная ступень… Поэтому я за войну до конца!.. До конца германского милитаризма!»
Майский и Чичерин встали и холодно простились… Как только, в марте 1917 года, в России вспыхнула революция, Кропоткин всей душой стал рваться в Россию. 31 марта (18-го по старому стилю) 1917 года Кропоткин послал следующую телеграмму в петербургскую либеральную газету «Речь»:
12 июня 1917 года Кропоткин, наконец, прибыл в Петербург. На вокзале его встретили министры Временного правительства, почетный караул одного из гвардейских полков, масса народа с цветами и знаменами, представители социалистических партий и различных общественных и политических групп (см. Н. Авдеев. Революция 1917 г. — хроника событий, апрель-май, том II, Москва, 1923 г.).
Кропоткин всей душой защищал Временное правительство, хотя войти в него он отказался. Он был за продолжение войны до разгрома германского милитаризма и решительно осуждал пораженческую пропаганду большевиков и других левых групп. Он охотно принял участие во Всероссийском Государственном совещании, которое было созвано Временным правительством в августе семнадцатого года в Москве, и произнес там речь. Когда в октябре в Москве раздались первые выстрелы большевиков против защитников Временного правительства, Кропоткин воскликнул: «Это хоронят русскую революцию».
Б. Лебедев, близко стоявший к Кропоткину в течение многих лет, после его смерти писал о нем:
Вскоре после большевистского переворота Кропоткин переехал из Москвы в город Дмитров.
Разговор коснулся кооперации, хода и развития русской революции, государственных методов большевиков, развития чиновничества и бюрократизма в советском государстве. Кропоткин развивал идею необходимости творчества органов рабоче-крестьянского самоуправления — профсоюзов, кооперации. Ленин с жаром развивал свой план революции, а Кропоткин внимательно его слушал. «Мы с вами стоим на разных точках зрения» — говорил Кропоткин.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Владимир Короленко и Советская власть
Еще в 1887 г. Антон Чехов, после первого знакомства с Короленко, писал своему брату Александру:
28 февраля 1893 года Короленко в своем Дневнике приводит слова Микеланджело о том, что «художник не может оставаться спокойным, пока позор и зло царят в стране своей». И Короленко прибавляет:
По поводу статей Короленко «Бытовое явление» (о массовых смертных казнях) Л. Н. Толстой в марте 1910 года писал Короленко:
В первые дни революции 1917 года Короленко в письме к толстовцу Журину писал:
В жизнеописании Короленко автор широко использовал не только автобиографию и воспоминания самого Короленко, но также материалы обширнейшего архива писателя и личные свидетельства о нем современников. В результате Миронов дал интересную, хорошо написанную биографию Короленко и более или менее объективную характеристику его как художника, как боевого публициста и гуманиста, который, по словам автора, «никогда не уставал говорить правду в глаза мракобесам и палачам, бюрократам и народоненавистникам».
Миронов рассказывает о выступлениях Короленко в 90-х годах против разнузданной травли националистами и антисемитами французского еврея, капитана Альфреда Дрейфуса. Еще в начале 90-х годов Короленко несколько раз выступал в защиту преследуемых царским правительством евреев. «
Несколько позже, в 1897-м году, Короленко в статье в своем петербургском журнале «Русское Богатство», «О сложности жизни. — Из полемики с марксизмом» писал:
В 1904 г. Короленко писал в нелегальном либерально-демократическом журнале «Освобождение»:
Миронов подробно описывает борьбу, которую Короленко вел против смертных казней, ставших после роспуска первых двух Государственных Дум «бытовым явлением».
В 1911 году, когда в Киеве был арестован еврейский приказчик Мендель Бейлис по обвинению его в убийстве христианского мальчика с ритуальной целью, Короленко написал «Обращение к русскому обществу» (по поводу кровавого навета на евреев). Оно было напечатано в петербургской газете «Речь» 30-го ноября 1911 года. Вторым (после академика К. К. Арсеньева) подписал его Короленко, третьим Максим Горький. За ними следовали подписи Леонида Андреева, Алексея Толстого, Сергеева-Ценского, Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус, А. Серафимовича, Федора Сологуба, Александра Блока, Сергея Елпатьевского, Петра Струве, Михаила Туган-Барановского и многих других.
Чичерин в то время еще не был большевиком. Он еще не порвал формально с меньшевизмом. Но он был решительным противником войны, ибо считал ее «империалистической». Чичерин стал возражать Кропоткину, доказывая, что истинный социалист и революционер должен вести борьбу как против германского, так и против англо-французского империализма. Спор с минуты на минуту делался все острее. Лица Кропоткина и Чичерина покраснели, голоса повысились, глаза загорелись враждебными огоньками. Майский вмешался и в духе его тогдашних настроений сказал:
— Пролетариат не заинтересован ни в германской, ни в англо-французской победе, пролетариат заинтересован в своей собственной победе… Вот из чего надо исходить при определении нашей стратегии и тактики!
Кропоткин страшно вскипел и, повернувшись к нему, резко ответил:
— Все вы больны марксистским догматизмом… Пролетариат, конечно, заинтересован в своей победе, но для этого сначала нужна победа Англии и Франции над Германией… Это необходимая и неизбежная ступень… Поэтому я за войну до конца!.. До конца германского милитаризма!»
Майский и Чичерин встали и холодно простились… Как только, в марте 1917 года, в России вспыхнула революция, Кропоткин всей душой стал рваться в Россию. 31 марта (18-го по старому стилю) 1917 года Кропоткин послал следующую телеграмму в петербургскую либеральную газету «Речь»:
«Так как в настоящее время мне невозможно приехать в Россию вследствие военных событий, то я прошу дать место в вашей газете этим строкам. Я прочитал, что Россия находится в опасности. Германский император сосредоточивает войска, чтобы пойти на Петроград и восстановить господство абсолютизма.Путешествие от Лондона до Петрограда было тогда трудно и опасно и невозможно без содействия официальных властей. Кропоткин, однако, не захотел воспользоваться помощью русского посольства в Лондоне и обратился прямо к британскому правительству. Его просьба была немедленно удовлетворена. Английские министры предоставили Кропоткину все возможности для проезда в Россию.
Абсурдно говорить о миролюбивых намерениях Германии, пока она находится под самодержавным управлением Гогенцоллернов. Мужчины, женщины, дети России, спасите нашу страну и цивилизацию от черных сотен центральных империй! (Германии и Автро-Венгрии).
Нельзя терять ни одного часа. Противопоставьте им крепкий объединенный фронт. Теперь, когда все так доблестно справились с внутренними врагами, каждое усилие, которое вы сделаете для изгнания вторгшихся врагов, послужит к утверждению и дальнейшему развитию нашей свободы и к прочному миру.
П. Кропоткин».
IV
12 июня 1917 года Кропоткин, наконец, прибыл в Петербург. На вокзале его встретили министры Временного правительства, почетный караул одного из гвардейских полков, масса народа с цветами и знаменами, представители социалистических партий и различных общественных и политических групп (см. Н. Авдеев. Революция 1917 г. — хроника событий, апрель-май, том II, Москва, 1923 г.).
Кропоткин всей душой защищал Временное правительство, хотя войти в него он отказался. Он был за продолжение войны до разгрома германского милитаризма и решительно осуждал пораженческую пропаганду большевиков и других левых групп. Он охотно принял участие во Всероссийском Государственном совещании, которое было созвано Временным правительством в августе семнадцатого года в Москве, и произнес там речь. Когда в октябре в Москве раздались первые выстрелы большевиков против защитников Временного правительства, Кропоткин воскликнул: «Это хоронят русскую революцию».
Б. Лебедев, близко стоявший к Кропоткину в течение многих лет, после его смерти писал о нем:
«Кипучая натура Петра Алексеевича не знала отдыха, для него отдыхом служил переход от одной работы на другую. Он работал сразу по нескольким направлениям — это было его обыкновением. Он превосходно изучил переплетное ремесло, которое очень любил. Он прекрасно обращался и со столярными инструментами, и в его квартире в Лондоне большинство вещей были сделаны им самим.Кропоткин автор многих книг. Его «Записки революционера», «Взаимопомощь животных и людей», «Идеалы и действительность в русской литературе», «Земледелие, промышленность и ремесла» и другие переведены на многие европейские и азиатские языки.
Исключительно одаренный человек, он проявлял себя всюду и везде — анархист-революционер, оратор, географ, биолог, историк, философ, изящный литератор, литературный критик, музыкант, художник — он на всех поприщах выказывал себя тем же необычайным человеком. После его смерти на столе среди других бумаг у него сказался, очевидно недавно написанный им, романс с аккомпанементом для рояля.
Он хорошо владел карандашом, и в его альбомах имеется много интересных рисунков. Тонкий знаток музыки, он очень любил оперу и симфоническую музыку.
Со Скрябиным он познакомился уже по приезде в Россию, и он произвел на него громадное впечатление, несмотря на новизну».
(«К 80-летию со дня рождения П. А. Кропоткина». Сборник, издание Всероссийского Общественного Комитета по увековечению памяти П. А. Кропоткина». Москва, 1922 г.).
V
Вскоре после большевистского переворота Кропоткин переехал из Москвы в город Дмитров.
«Последние годы Кропоткина, — пишет его близкий друг и последовательница Эмма Гольдман, часто посещавшая его в Дмитрове, — были полны горечи не из-за нужды и не из-за духовного голода, но потому, что он душевно сокрушался и духовно болел за трагическую судьбу русской революции, и причиной этому был террор, бесчувственный, жестокий террор и страдания народа, и это подорвало силы Кропоткина и свело его в могилу».9-го мая 1919 года на квартире у В. Д. Бонч-Бруевича, бывшего управляющего делами советского правительства, старого друга Ленина, состоялась встреча Ленина с Кропоткиным. По словам Бонч-Бруевича, Ленин встретил Кропоткина «очень внимательно и очень учтиво».
Разговор коснулся кооперации, хода и развития русской революции, государственных методов большевиков, развития чиновничества и бюрократизма в советском государстве. Кропоткин развивал идею необходимости творчества органов рабоче-крестьянского самоуправления — профсоюзов, кооперации. Ленин с жаром развивал свой план революции, а Кропоткин внимательно его слушал. «Мы с вами стоим на разных точках зрения» — говорил Кропоткин.
«По целому ряду вопросов и способы действия и организацию мы признаем разные, но цели наши одинаковые… Ни я, ни кто другой не откажется помогать вам и вашим товарищам всем, чем только возможно, но наша помощь будет более всего заключаться в том, что будем сообщать вам о всех неправильностях, которые происходят везде и всюду и от которых во многих местах стон стоит».Ленин ухватился за предложение Кропоткина и просил его давать необходимые указания, которые всегда будут приниматься во внимание. Первое письмо Кропоткина к Ленину было от 4 марта 1920 года. В этом письме он, между прочим, писал:
«Не могу не сказать Вам в заключение несколько слов об общем положении дел. Живя в большом центре — в Москве, нельзя знать истинного положения страны. Нужно жить в провинции, в близком соприкосновении с повседневной жизнью, с ее нуждами и бедствиями, с голодающими — взрослыми и детьми, с беготней по канцеляриям, чтобы получить разрешение на покупку грошовой керосиновой лампочки и т. д., чтобы узнать правду о теперешних переживаниях.»Второе письмо Кропоткина к Ленину касалось постановления советской власти о заложниках из контрреволюционного лагеря. Кропоткин писал:
«Вывод же из переживаемого нами теперь — один. Нужно торопиться с переходом к более нормальным условиям жизни. Долго так продолжаться не будет, и мы идем к кровавой катастрофе.
Никакие паровозы союзников, никакие вывозы русского хлеба, пеньки, льна, кож, и пр., что нам самим необходимо, — не помогут населению.»
«Несомненно одно. Если бы даже диктатура партии была бы подходящим средством, чтобы нанести удар капиталистическому строю (в чем сильно сомневаюсь), то для создания нового социалистического строя она безусловно вредна. Нужно, необходимо местное строительство, местными силами,а его нет. Нет ни в чем. Вместо этого, на каждом шагу людьми, никогда не знавшими действительной жизни, совершаются самые грубые ошибки, за которые приходится расплачиваться тысячами жизней и разорением целых округов.
«Без участия местных сил, без строительства снизу, самих крестьян и рабочих — постройка новой жизни невозможна.»
«Казалось бы, что именно такое строительство снизу должны были бы выполнять Советы. Но Россия уже стала Советской Республикой лишь по имени. Наплыв и верховодство людей «партии», т. е. преимущественно новорожденных коммунистов (идейные — больше в центрах) уже уничтожили влияние и построительную силу этого многообещавшего учреждения, — Советов. Теперь правят в России не Советы, а партийные комитеты. И их строительство страдает недостатками чиновничьего строительства.
«Чтобы выйти из теперешней разрухи, Россия вынуждена обратиться к творчеству местных сил, которые, я вижу это — могут стать фактором для создания новой жизни. И чем скорей будет понята необходимость этого исхода — тем лучше. Тем более будут склонны люди принять социальные формы жизни.
«Если же теперешнее положение продлится, то самое слово “социализм” обратится в проклятие. Как оно случилось во Франции с понятием равенства на сорок лет после правления якобинцев ».
«Уважаемый Владимир Ильич.А в письме к западноевропейским рабочим, в апреле 1919 года, Кропоткин писал:
«В “Известиях” и в “Правде” помещено заявление, извещающее, что советскою властью решено взять в заложники эсеров из группы Савинкова и Чернова, белогвардейцев Национального и Тактического Центра и офицеров-врангелевцев и что, в случае покушения на вождей Советов — решено “беспощадно истреблять” этих заложников.
«Неужели среди Вас не нашлось никого, чтобы напомнить своим товарищам и убедить их, что такие меры представляют возврат к худшим временам средневековья и религиозных войн и что они не достойны людей, взявшихся созидать будущее общество на коммунистических началах; что на такие меры не может идти тот, кому дорого будущее коммунизма.
«Неужели никто не объяснит, что такое заложник?
«Заложник посажен в тюрьму — не как наказанный за какое-нибудь преступление. Его держат, чтобы угрожать его смертью своим противникам: — “Убьете одного из наших, а мы убьем столько то ваших.” — Но разве это не все равно, что выводить человека каждое утро на казнь и отводить назад в тюрьму, говоря: — “Погодите… не сегодня”…
«И неужели ваши товарищи не понимают, что это равносильно восстановлению пытки для заложников и их родных?
«Надеюсь, никто не скажет мне, что людям, стоящим у власти, тоже не весело жить на свете… Нынче даже среди королей есть такие, что смотрят на покушение на их жизнь, как на “особенность их ремесла.”
«А революционеры — так поступила Луиза Мишель — берут на себя защиту перед судом покушавшегося на их жизнь. Или же отказываются преследовать его, как это сделали Малатеста и Вольтерина ДэКлэр.
«Даже короли и попы отказались от таких варварских способов самозащиты, как заложничество. Как же могут проповедники новой жизни и строители новой общественности прибегать к такому орудию для защиты от врагов?
«Не будет ли это сочтено признаком; что вы считаете свой коммунистический опыт неудавшимся и спасаете — уже не дорогое вам строительство жизни, а лишь самих себя.
«Неужели ваши товарищи не сознают, что вы, коммунисты, — какие бы вы ни наделали ошибки, — работаете для будущего?и что потому вы, ни в каком случае, не должны запятнать свое дело актами, так близкими к животному страху? — что именно подобные акты, совершенные революционерами в прошлом, делают так трудными новые коммунистические попытки.
«Я верю, что лучшим из вас будущее коммунизма дороже собственной жизни.И помыслы об этом будущем должны заставить вас отвергнуть такие меры.
«Со всеми своими крупными недостатками — а я, как вы знаете, хорошо вижу их — Октябрьская революция произвела громадный сдвиг. Она доказала, что социальная революция не невозможна, как это начинали думать в Западной Европе. И, при всех своих недостатках, она производит сдвиг в сторону равенства, которого не вытравят попытки возврата к прежнему.
«Зачем же толкать революцию на путь, который поведет ее к гибели, главным образом, от недостатков, которые вовсе не свойственны Социализму и Коммунизму, а представляют пережиток старого строя и старых безобразий, неограниченной всепожирающей власти».
П. Кропоткин.
Дмитров, Московской губ.
21-го декабря 1920 г.
«Я должен сказать вам откровенно, что, согласно моему взгляду, попытка построить коммунистическую республику на основе строго централизованного государственного коммунизма под железным законом партийной диктатуры в конце концов потерпит банкротство-Совет рабочих перестает быть свободным и полезным, раз свобода печати больше не существует… Рабочие и крестьянские Советы теряют свое значение, поскольку выборы не сопровождаются свободной предвыборной кампанией и проходят под давлением партийной диктатуры».В этом же письме к западноевропейским рабочим Кропоткин далее писал:
«Методы подавления врагов уже разложили правительство. Но когда необходимо творить новые формы жизни, когда правительство берет на себя обязанность снабжать каждого гражданина лампой и даже спичками, чтобы зажечь лампу, то тогда это не может быть сделано даже с бесчисленным множеством чиновников — такое правительство становится язвой…Так писал в 1919 г. великий русский революционер, ученый и гуманист Петр Алексеевич Кропоткин. В ночь с 7 на 8 февраля 1921 года он скончался в Дмитрове. Вместе с Львом Толстым и Владимиром Короленко Кропоткин был великой совестью русского народа, глашатаем народных стремлений и надежд. В своем последнем труде об этике он писал: «Без равенства нет справедливости, без справедливости нет нравственности», — и в этом, как правильно писала его дочь Александра, «были суть его жизни, синтез его души и ума».
Вот что мы наблюдаем в России и вот что вы, рабочие Запада, должны избегать всеми средствами… Широкая конструктивная работа не может быть совершена центральным правительством…
Она нуждается в знании, в мозгах, в добровольном сотрудничествемножества местных и специальных сил, которые одни могут атаковать разнообразие экономических проблем в их местном аспекте. Отвергать это сотрудничество и все возлагать на гений партийных диктаторов значит разрушать независимые центры нашей жизни, профессиональные союзы и местные кооперативные организации, превращая их в бюрократические органы партии, как это имеет место теперь. Это путь не совершать революцию, а делать ее осуществление невозможным».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Владимир Короленко и Советская власть
I
Знаменитый русский писатель-гуманист Владимир Галактионович Короленко в молодости был революционером, сидел в тюрьмах, много лет провел в сибирской ссылке, пережил годы мрачной реакции, и тяжелые годы гражданской войны. Но все тяжелые переживания не поколебали в нем веры в то, что ночь не вечна и что свет в конце концов восторжествует над мраком.Еще в 1887 г. Антон Чехов, после первого знакомства с Короленко, писал своему брату Александру:
«Короленко талантливый и прекраснейший человек… На мой взгляд, от него можно ожидать очень много».А самому Короленко Чехов писал:
«Я чрезвычайно рад, что познакомился с Вами. Во-первых, я глубоко ценю и люблю Ваш талант. Во вторых, мне кажется, что если я и Вы проживем на этом свете еще лет 10-15, то нам с Вами в будущем не обойтись без точек общего схода».
«Этих точек схода», — замечает по этому поводу сестра Чехова Мария Павловна, у них действительно было много. Вместе они были в 1900 году избраны почетными академиками по разряду изящной словесности. Вместе они — и только они — вышли в 1902 году из состава академиков в знак протеста против отмены по распоряжению царя выборов в академики Максима Горького. В день пятидесятилетия В. Г. Короленко Антон Павлович (Чехов) в телеграмме к нему назвал его «дорогим любимым товарищем, превосходным человеком, которому я обязан многим».В своих воспоминаниях Максим Горький так пишет о Короленко:
(М. П. Чехова. «Из далекого прошлого», Москва, 1960 г., стр. 57).
«Среди русских культурных людей я не встречал другого человека, который с такой жаждой правды-справедливости, человека, который так проникновенно чувствовал бы необходимость воплощения этой правды в жизнь… В ущерб таланту художника, он отдал энергию свою непрерывной, неустанной борьбе против стоглавого чудовища, откормленного русской жизнью».Горький называл Короленко «честнейшим русским писателем, человеком с большим и сильным сердцем», «редким человеком по красоте и стойкости духа». И действительно, Короленко отдал и силу своего большого таланта и силу огромной воли борьбе за правду-истину и правду-справедливость и за свободу и достоинство человека.
28 февраля 1893 года Короленко в своем Дневнике приводит слова Микеланджело о том, что «художник не может оставаться спокойным, пока позор и зло царят в стране своей». И Короленко прибавляет:
«Вот как умели мыслить и чувствовать великие художники. А нам говорят, что художник должен быть нейтрален и что его не должны трогать позор и зло, которые продолжают царить в родной стране».Короленко с ранних лет и до конца дней своих боролся против позора и зла, царивших в нашей стране.
По поводу статей Короленко «Бытовое явление» (о массовых смертных казнях) Л. Н. Толстой в марте 1910 года писал Короленко:
«Владимир Галактионович, сейчас прослушал вашу статью о смертной казни и всячески во время чтения старался, но не мог удержать не слезы, а рыдания. Не нахожу слов, чтобы выразить вам мою благодарность и любовь за эту, и по выражению, и по мыслям, и, главное, по чувству — превосходную статью. Ее надо перепечатать и распространять в миллионах экземпляров. Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не произведут одной тысячной того благотворного действия, какое должна произвести эта статья».А через месяц, в апреле 1910 года Толстой опять пишет ему:
«Прочел и вторую часть Вашей статьи, уважаемый Владимир Галактионович. Она произвела на меня такое же, если не еще большее впечатление, чем первая. Еще раз, в числе, вероятно многих, благодарю Вас за нее. Она сделает свое благое дело».Когда в июле 1913 года праздновали шестидесятилетний юбилей Короленко, газета «Киевская Мысль», одна из лучших тогда газет в России, писала, что Короленко
«страж нравственного самосознания и чистой совести своего народа; страж культуры и человечности в родной стране; страж равноправия и справедливости, закона и свободы в государстве; страж правды отношений и любви человека к человеку в человечестве.Таково было отношение к Короленко всех мыслящих честных людей в России.
Так — в четыре угла построилась на Руси вышка века, имя которой Короленко и ярок пылающий на вершине ее путеводный маяк».
В первые дни революции 1917 года Короленко в письме к толстовцу Журину писал:
«Любовь к справедливости приветствует сопротивление явному насилию. Этому своему взгляду я не изменил ни разу, ни в беллетристических, ни в публицистических статьях. Я думаю, верю, убежден что в идеальном образе человека, по которому должна отливаться совершенствующаяся человеческая порода — негодование и гнев насилия и всегдашняя готовность отдать жизнь на защиту своего достоинства, независимости и свободы — должны занимать нормальное место. И когда я мечтаю, что со временем насилие всякого рода исчезнет и народы, как и отдельные люди, станут братьями, то я жду этого от усовершенствования общественных отношений, которые устранят прежде всего насилие».
II
Московское книгоиздательство «Молодая гвардия» выпустило в 1962 г. в серии «Жизнь замечательных людей» биографию Короленко. Автор ее, Георгий Миронов, внимательно прочитал не только все беллетристические и публицистические произведения самого Короленко, но и все воспоминания о нем лиц, знавших его лично и встречавшихся с ним в разные периоды его жизни. Он также читал почти все, что написано было о Короленко при его жизни и после его смерти.В жизнеописании Короленко автор широко использовал не только автобиографию и воспоминания самого Короленко, но также материалы обширнейшего архива писателя и личные свидетельства о нем современников. В результате Миронов дал интересную, хорошо написанную биографию Короленко и более или менее объективную характеристику его как художника, как боевого публициста и гуманиста, который, по словам автора, «никогда не уставал говорить правду в глаза мракобесам и палачам, бюрократам и народоненавистникам».
Миронов рассказывает о выступлениях Короленко в 90-х годах против разнузданной травли националистами и антисемитами французского еврея, капитана Альфреда Дрейфуса. Еще в начале 90-х годов Короленко несколько раз выступал в защиту преследуемых царским правительством евреев. «
После еврейского погрома в 1903 году в Кишиневе, — пишет Миронов, — Короленко целыми днями бродил по кишиневским улицам, а потом написал очерк «Дом № 13» об ужасах погрома».Миронов не скрывает, что Короленко был народником и противником марксизма. Он приводит слова, сказанные Короленко в 1893-м году в Лондоне писателю-революционеру Сергею Кравчинскому-Степняку в разговоре о марксизме: «Непонятен мне социализм без идеализма. Я не думаю, чтобы на сознании общности материальных интересов можно было построить этику, а без этики мы не обойдемся».
Несколько позже, в 1897-м году, Короленко в статье в своем петербургском журнале «Русское Богатство», «О сложности жизни. — Из полемики с марксизмом» писал:
«Дорог человек, дорога ему свобода, его возможное на земле счастье, развитие, усложнение и удовлетворение человеческих потребностей. Нельзя забывать о человеке».В 1895-м году Короленко выступил в качестве защитника невинно осужденных крестьян-удмуртов Вятской губернии, которые были обвинены в человеческом жертвоприношении и приговорены к каторжным работам на разные сроки. Только благодаря энергичным выступлениям Короленко в печати, дело осужденных было пересмотрено, и после защиты их Короленко на суде, они все были оправданы.
В 1904 г. Короленко писал в нелегальном либерально-демократическом журнале «Освобождение»:
«Самодержавие несовместимо с жизнью; русская жизнь давно переросла те до нелепого узкие политические рамки, в которые омертвевшим бюрократическим строем она насильно вгоняется. Бессмысленны мечтания остановить или задержать развитие великой страны».В октябре 1905 года, Короленко буквально рискуя собственной жизнью, спас полтавских евреев от грозившего им погрома. Короленко целые дни проводил на улицах Полтавы, среди толпы, призывая темных людей, готовых броситься громить еврейское население, одуматься, не брать на себя ответственность за страшное кровавое дело. И его призывы возымели свое действие.
Миронов подробно описывает борьбу, которую Короленко вел против смертных казней, ставших после роспуска первых двух Государственных Дум «бытовым явлением».
В 1911 году, когда в Киеве был арестован еврейский приказчик Мендель Бейлис по обвинению его в убийстве христианского мальчика с ритуальной целью, Короленко написал «Обращение к русскому обществу» (по поводу кровавого навета на евреев). Оно было напечатано в петербургской газете «Речь» 30-го ноября 1911 года. Вторым (после академика К. К. Арсеньева) подписал его Короленко, третьим Максим Горький. За ними следовали подписи Леонида Андреева, Алексея Толстого, Сергеева-Ценского, Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус, А. Серафимовича, Федора Сологуба, Александра Блока, Сергея Елпатьевского, Петра Струве, Михаила Туган-Барановского и многих других.
«Воззвание это, — пишет Миронов, — было перепечатано почти всеми газетами, за исключением монархических и черносотенных… Несмотря на плохое здоровье, устраниться от участия в предстоящем процессе Бейлиса Короленко не желал. Он решил стать защитником Бейлиса вне зала суда. Почти два года тянулось следствие по этому делу и Короленко выступал в печати против вдохновителей гнусного процесса, разоблачал его черносотенный погромный характер».Несмотря на болезнь, Короленко в 1913 году поехал в Киев, чтобы лично присутствовать на разборе дела Бейлиса. Он все время сидел в тесной ложе журналистов и приставив к уху ладонь, внимательно слушал.