Страница:
жира. Когда мы вернулись в деревню, на южной площади собрался народ;
всем хотелось посмотреть шкуру. Наконец Келемана и Чоромана разостлали
ее на земле. Наш летний кацик, стоявший подле меня, объявил, что он
никогда еще не видел такой длинной и широкой шкуры, таких огромных
когтей.
- Срежь когти, сделай из них ожерелье и всегда носи его на шее, -
сказал он мне. - Ты заслужил его. Убить бурого медведя значительно
труднее, чем одержать верх над команчем или другими врагами.
Я повиновался, отрезал когти и унес их домой.
Вечером Начитима мне сказал, что в Огапиходже (это селение
испанцы называют Санта-Фэ) можно обменять шкуру на ружье. Через
несколько дней шкура была высушена, и мы понесли ее в Огапиходж. Я еще
ни разу не был в пуэбло белых людей, и все меня удивляло. Дома были
очень высоки, на улицах толпился народ. Мы вышли на площадь и
расстелили на земле шкуру. Тотчас же нас окружили белые торговцы. Одни
предлагали за нее ружье, другие - порох. Какой-то испанец обещал дать
несколько бочонков с огненной водой. Я не знал, что это такое, и
вопросительно посмотрел на Начитиму, но он нахмурился и сердито
покачал головой. Позже он мне объяснил, что испанцы всегда предлагают
индейцам огненную воду, которую называют виски. Но от виски люди
заболевают, слабеют и скоро умирают, а испанцам это наруку, так как
они давно уже хотят завладеть всей нашей страной.
Наконец я продал шкуру одному белому торговцу, который дал мне за
нее ружье, бочонок пороха и две красивые шали. Эти шали я подарил
Келемане и Чоромане.
Спустя несколько дней меня позвали в киву летнего народа. Там
собрались все члены Патуабу и несколько воинов. Военный вождь
обратился ко мне с такими словами:
- Ты убил большого бурого медведя с длинными когтями. Теперь мы
знаем, что ты храбр и не ведаешь страха. Вот почему мы предлагаем тебе
войти в Совет воинов. Но ты должен поклясться, что будешь
беспрекословно повиноваться твоему военному вождю и, не щадя жизни,
защищать от врагов жителей нашего пуэбло и все другие пуэбло тэва.
Обещаешь ли ты это исполнить?
- Да, клянусь! - ответил я.
Тогда главный шаман пуэбло заставил меня опуститься на колени и,
заклиная меня быть мужественным защитником народа тэва, помазал мне
лицо и руки священной красной краской.
Так был я сделан воином тэва, и, начиная с этого дня, многие из
тех, кто раньше меня ненавидел или делал вид, будто не замечает, стали
приветливо здороваться со мной, когда мы встречались на улицах пуэбло
или в полях. Но Огота и другие члены клана Огонь ненавидели меня еще
сильнее, чем раньше. Они говорили, что военный вождь сделал промах,
приняв меня в Совет воинов, а я, дав клятву сражаться, солгал, так как
я - навах - никогда не стану драться против людей моего родного
племени.
Действительно, клятва, которую я дал, приводила меня в смущение.
Я должен был ее сдержать и знал, что сдержу, когда настанет для меня
час испытания, но больше всего на свете не хотелось мне сражаться с
навахами.
Вскоре после того, как мы убрали маис с полей, я возвращался
поздно вечером домой. Было уже темно, когда я вышел на южную площадь.
Вдруг кто-то меня окликнул, и по голосу я узнал Поаниу, хранительницу
священной змеи.
- Это ты, Уампус? - спросила она.
- Да.
- Я давно уже тебя поджидаю. Следуй за мной.
Ни разу еще эта старуха, член Патуабу, не говорила со мной.
Вообще она почти ни с кем не разговаривала. В пуэбло ее уважали и
побаивались. Говорили, что она может покарать смертью человека,
который навлечет на себя ее гнев.
Я растерялся и молчал, а она повторила:
- Следуй за мной.
Я повиновался, и она привела меня к своему дому в переулке, где
находились дома клана По (Вода). Я никогда не видел, чтобы сюда входил
кто-нибудь, кроме нее. Даже члены Патуабу не переступали порога ее
дома. Здесь жила священная змея. Часто я говорил, что мне бы хотелось
ее посмотреть, но сейчас я думал только о том, как бы уйти. Я
остановился, попытался сказать, что меня ждут дома, но почему-то не
мог выговорить ни слова. Она снова повторила:
- Следуй за мной.
Дрожа и с трудом переводя дыхание, я вошел в дом, а она тотчас же
завесила дверь тяжелой шкурой.
В очаге догорали дрова. Старуха разгребла золу, раздула огонь и
подбросила дров. Потом повернулась и приказала мне сесть. Я окинул
взглядом низкую узкую комнату и заметил в дальнем ее конце дверь,
заставленную решеткой из ивовых прутьев. Старуха поймала мой взгляд и,
кивнув мне, сказала:
- Да, там, за решеткой находится священная змея.
Не успела она выговорить последнее слово, как змея подползла к
решетке и подняла голову. Я не верил своим глазам - эта голова была
величиной с два моих кулака! Змея поднималась все выше и выше,
казалось, она обнюхивает решетку и ищет выхода. Никогда еще я не видел
такой толстой и длинной змеи. Молча смотрел я на нее, старуха тоже
молчала. Наконец змея соскользнула на пол и медленно уползла в
темноту. Тогда только Поаниу заговорила:
- Юноша, лишь очень немногие, кроме членов Патуабу, видели
священную змею. Тебя я привела сюда и разрешила ее увидеть потому, что
ты совершив великий подвиг, убив большого бурого медведя. Ты храбр и
сумеешь оказать мне услугу. Я знаю, ты достанешь то, что мне нужно.
- А что же тебе нужно? - спросил я, когда она умолкла.
- Орлиные перья и пух для молитвенных палочек. Мой запас
истощился. Я хочу, чтобы ты поймал орла и принес мне его перья.
- Но я никогда не ловил орлов. Я не знаю, как...
- Ты скоро узнаешь, как это делается. Наш Самайо Оджки - твой
добрый отец Начитима - все тебе расскажет, и ты пойдешь к западне
священной змеи на развалинах пуэбло Тонкое Дно.
Я ничего не понимал.
- Какая западня? - с недоумением спросил я.
- Начитима все тебе объяснит, - нетерпеливо перебила она. -
Обещаешь ли ты сделать это для меня?
- Да, постараюсь,- ответил я.
- Хорошо. Я знаю, что ты добьешься успеха. Не забудь, что я член
Патуабу и, следовательно, могу тебе помочь. Хотя я одинокая старуха,
но мне известно все, что происходит в нашем пуэбло. Я знаю, о чем ты
говорил не так давно с твоей доброй матерью Келеманой: ты сказал, что
хочешь сделаться членом Патуабу. Тогда я впервые посмотрела на тебя
внимательно. А теперь ступай. Я должна идти к священной змее.
Смущенный, я вышел и поспешил домой. Мне хотелось рассказать обо
всем Начитиме. И он и Келемана очень обрадовались; по их словам,
Поаниу оказала мне великую честь, поручив достать орлиные перья. Они
решили проводить меня до развалин пуэбло, где находилась западня
священной змеи, а Начитима обещал рассказать мне все, когда мы туда
придем.
Два дня спустя мы вышли из Пуэбло. Кроме нашего семейства, в путь
отправились Кутова с женой и Чороманой, Потоша, его жена и наш старый
летний кацик с женой. Мы переправились через реку, спустились в долину
и стали подниматься по старой "тропе Древних людей", которая вела к
заросшему лесом плоскогорью.
Было после полудня, когда, поднявшись на высокую скалу, мы
посмотрели вниз и увидели развалины пуэбло, которое на языке
индейцев-кверис называется "Тиуони". Тэва назвали это пуэбло "Тонкое
Дно", потому что некогда жившие здесь гончары выделывали глиняную
посуду с очень тонким дном. Внизу, на северном склоне узкой долины,
виднелись полуразвалившиеся дома и развалины нескольких кив. С горы
сбегал ручей, который некогда орошал маисовые поля Древнего народа.
Начитима сказал мне, что с того места, где мы стоим, видна лишь
часть развалин. По узкой тропинке, извивавшейся между скалами, мы
спустились в долину, и я увидел вырытые в белых скалах пещеры, в
которых много лет назад жили люди. Одна пещера находилась над другой,
и скалы походили на трехэтажные дома.
Наш кацик повел нас в большую пещеру, находившуюся в стороне от
пуэбло, и сказал, что она будет служить нам жилищем. Мы оставили здесь
нашу поклажу - одеяла и съестные припасы, а я, подойдя к
старику-кацику, спросил, почему люди покинули это пуэбло и кто обратил
его в развалины!
- Много лет назад, - сказал мне кацик, - здесь, в этой долине, и
в других горных долинах жили наши предки тэва. Конечно, и потомки их
остались бы здесь, если бы не напали на них навахи и апаши. Эти дикие
племена пришли с севера и стали воевать с мирным народом тэва. С
горных вершин они стреляли в людей, работавших на поле, сбрасывали с
гор каменные глыбы на дома, лепившиеся у подножья скал. Кончилось тем,
что тэва вынуждены были уйти отсюда. Вот почему эта плодородная долина
стала необитаемой.
- Горько мне думать, что навахи - мое родное племя! - воскликнул
я.
- Но теперь ты тэва, настоящий тэва! - перебила меня Келемана.
- Да, и ты и Одинокий Утес стали настоящими тэва, - сказал старый
кацик. - Я знаю, что вы оба никогда не будете обижать мирных людей.
Одинокий Утес улыбнулся и закивал головой, и у меня тоже стало
легче на душе.
Кутова, Потоша и брат пошли на охоту, а мы с Начитимой и летним
кациком отправились в киву Оперенной змеи, выстроенную Древним народом
в большой пещере. Крыша кивы давно провалилась, часть стены рухнула,
но кое-где еще сохранились изображения Оперенной змеи и отца Солнца,
нарисованные на стене красной и желтой красками.
Старый кацик остался в киве, а я с Начитимой поднялся по узкой
крутой тропинке на вершину скалы. Здесь, у самого края пропасти,
находилась западня для орлов. Это был четырехугольный сруб из
подгнивших сосновых бревен; ветром давно снесло с него крышу. Мы
остановились в нескольких шагах от сруба, и Начитима сказал мне, что
это и есть западня Поаниу, хранительницы священной змеи. Здесь - и
только здесь, над кивой Оперенной змеи, - ловят орлов для Поаниу.
Мы покрыли сруб новой крышей из тонких палок, хвороста и травы,
затем Начитима подробно рассказал мне, что нужно делать, чтобы поймать
орла.
На закате солнца мы спустились в долину и вернулись в старую
пещеру. Наши охотники убили оленя, и мы поели оленины и маисовых
лепешек.
Начитима разбудил меня незадолго до рассвета. Взяв ружье, я
вместе с ним отправился в путь и на склоне горы убил большого индюка.
Потом мы поднялись на скалу, где находился сруб, и крепко-накрепко
привязали индюка к средней палке крыши. После этого Начитима разрезал
ему грудь, обнажив сердце, и помазал кровью его перья. Отодвинув
хворост, я влез в западню, а Начитима снова прикрыл отверстие ветками
и, пожелав мне успеха, удалился.
Сквозь просветы в крыше виднелось небо, а между бревнами в срубе
были щели, и я мог смотреть вниз, в долину. Вскоре я увидел Келеману и
Чороману; они вышли на опушку леса, сели на берегу ручья и посмотрели
вверх, на сруб. Еще накануне они мне обещали прийти сюда и ждать, пока
мне не посчастливится поймать орла. Внезапно я почувствовал прилив
любви к ним обеим. Я был уверен, что нет на свете женщин добрее и
великодушнее, чем моя мать и будущая моя жена. И они меня любили - это
я знал и был счастлив. Мне захотелось стать достойным их любви, ради
них совершить великие подвиги.
Каркая, прилетел ворон, опустился на крышу сруба, посмотрел на
индюка и направился к нему. Я просунул в отверстие прут, который дал
мне Начитима, и ударил им птицу. Испуганный ворон вспорхнул и
перелетел на ветку сосны, которая росла неподалеку. Оттуда он
посмотрел вниз, на крышу сруба, словно старался угадать, кто его
ударил. "Кра, кра!" каркал он, и вид у него был такой глупый, что я
невольно расхохотался. Через несколько минут он вернулся: видно, очень
хотелось ему полакомиться индюком. Тогда я еще раз сильно ударил его
прутом, и он быстро улетел.
На сруб опустились сарычи и еще несколько серых хищных птиц, но
ни одной из них я не позволил отведать лакомого кушанья. Они улетели и
уселись на ветвях деревьев, которые росли у края пропасти. Я слышал,
как они сердито кричали, словно спорили, кому из них лететь к срубу,
чтобы узнать, кто их прогнал. Наконец одна из птиц - должно быть,
самая смелая - снова опустилась на сруб, но я больно ударил ее, и
больше она не повторяла своей попытки.
Эта возня с птицами меня позабавила и сократила часы ожидания.
Было около полудня, когда над моей головой раздался какой-то гул.
Начитима меня предупреждал, что этот шум возвещает приближение орла.
Потом все стихло, и я увидел, что на край крыши опустилась большая
птица. Это был орел. Сначала он сидел неподвижно. Мне было плохо видно
его, но я догадывался, что он смотрит на индюка. Я затаил дыхание. Я
боялся, что он услышит биение моего сердца. Со мной было мое ружье, и
я мог бы легко его пристрелить, но Начитима объяснил мне, что тогда
Поаниу не возьмет перьев. Орла я должен поймать живым и потом
задушить. Я весь дрожал, пот лил с меня градом. Я пристально смотрел в
отверстие крыши и ждал удобного случая.
Орел встрепенулся, и перья его зашуршали. Неуклюже зашагал он по
крыше. Я не спускал с него глаз. Подойдя к индюку, он остановился и
сильным острым клювом оторвал кусок мяса. Стараясь не шуметь, я
поднялся на ноги, осторожно просунул обе руки в щель между двумя
палками и схватил орла за лапы, повыше когтей. Он распростер крылья,
пытаясь улететь, и едва не оторвал меня от земли. Хворост и трава,
служившие крышей, разлетелись в разные стороны, и я притянул к себе
орла. Он размахивал крыльями, царапая мне руки, и пытался выклевать
мне глаза. Не успел я опомниться, как он клюнул меня в подбородок.
Смотри, шрам остался у меня на всю жизнь.
Я и не подозревал, что орел может оказаться таким опасным
противником. Силы мои иссякли. Но огромная птица уже лежала на земле у
моих ног. Я придавил ее коленями, не вставал, пока она не перестала
дышать. Тогда я перебросил ее через стенку сруба и вылез из западни.
Задыхаясь, я упал на землю у края пропасти.
Крича, размахивая руками, Келемана и Чоромана бежали к скале. За
ними шли мужчины. Я взвалил орла на спину, взял ружье и, шатаясь,
зашагал по тропинке им навстречу. Старый кацик взял из моих рук птицу,
осмотрел ее оперение и не нашел никаких недостатков. Все меня хвалили.
У меня сильно болел подбородок, но я был так счастлив, что забыл о
боли. Кацик объявил, что он сам снимет оперение и от моего имени
передаст его Поаниу. Я очень обрадовался, так как Начитима обещал мне
пойти на охоту.
Мы все вернулись в пещеру, где остались наши пожитки. Женщины
приготовили маисовые лепешки и жирную оленину. Когда мы поели,
Келемана и Чоромана сказали, что они боятся оставаться здесь одни,
пока мы будем охотиться. Тогда Начитима предложил им идти с нами, а
летний кацик попросил нас подождать, пока он снимет оперение. Пока мы
отдыхали, он начал осторожно сдирать кожу с орла, стараясь не помять
перьев. Вдруг где-то неподалеку раздались громкие голоса. Быстро
схватили мы наши ружья и выползли из пещеры, чтобы узнать, кто идет. С
первого же взгляда мы узнали индейцев из нашего пуэбло; их было
человек сто, мужчин и женщин.
Их привел военный вождь Огоуоза - Облачная Ветвь, который узнал,
что Начитима ушел в пуэбло Тонкое Дно. Наши воины хотели идти на
охоту, и Огоуоза просил Начитиму отправиться на следующий же день.
Решено было начать охоту утром на склоне горы Обсидиан. Начитима взял
свой мешок с молитвенными палочками и ушел в дальнюю пещеру, чтобы
ночь перед охотой провести в уединении.
Вечером я заметил, что Чоромана задумчива и грустна.
- Что с тобой? - спросил я.
Она ничего не ответила, и я не стал настаивать. Но когда я
поужинал и вышел из пещеры, она последовала за мной. Мы уселись на
земле под нависшей скалой, и Чоромана шепнула мне:
- Мой будущий муж, Огота меня пугает.
- Что он сделал? - спросил я.
- Смотри!
Она протянула мне руку, и я увидел большой синяк чуть-чуть повыше
локтя.
- Я собирала хворост на берегу ручья; он подошел ко мне, схватил
за руку и зашипел: "Эй, ты! В последний раз я тебе говорю: брось эту
собаку наваха! Я, Огота, буду твоим мужем!" Он хотел еще что-то
сказать, но в это время к ручью спустились женщины. Огота до боли сжал
мне руку, повернулся и ушел.
Я задрожал от гнева:
- Этому нужно положить конец!
Я хотел было встать, но она удержала меня и воскликнула:
- Нет, нет! Не ходи к нему! О, зачем я тебе рассказала? Я знаю,
что Огота не может причинить мне зла. Больше мы никогда не встретимся
с ним наедине. Подумай, что будет, если ты отдашься гневу и убьешь
его! Его друзья убьют тебя, а мой отец, Начитима и Потоша захотят
отомстить. О, неужели ты не понимаешь, что должен держаться от него
подальше?
Это я понимал и обещал сегодня не говорить с Оготой, но добавил,
что проучу его, если он посмеет снова ее обижать.
- Чоромана, - сказал я, - этому нужно положить конец. Пойдем к
твоим родителям, скажем им, что я хочу быть твоим мужем, а ты - моей
женой. Тогда Огота не посмеет тебя тронуть.
- О, если бы мы могли это сделать! Но ты забыл о клятве, которую
я дала моему деду. Этой клятвы я не нарушу, да и моя мать не
согласится, чтобы я стала твоей женой, пока ты не вошел в Патуабу.
- Но зачем, зачем старик взял с тебя эту клятву?
- Он очень меня любил, вот почему ему хотелось, чтобы мой муж был
великим человеком и вождем.
- Тяжело у меня на сердце. Кажется мне, что не миновать нам беды,
- сказал я.
Ночь спустилась в долину. В пещере развели костер, мы встали, и
Чоромана шепнула мне:
- Не бойся. Быть может, нас ждет немало тяжелых испытаний, но я
уверена, что все уладится.
В ту ночь я почти не спал. На рассвете вернулся Начитима и,
переговорив с Огоуозой, объявил, что пора собираться на охоту.
Вскоре после восхода солнца все охотники выстроились на площадке
перед пещерами. Пятерым Начитима велел остаться в разрушенном пуэбло и
охранять женщин, а остальным приказал следовать за ним. Включая моего
брата, нас было сорок шесть человек; у двадцати четырех имелись не
только лук и стрелы, но также и ружья. Мы вышли из долины и поднялись
на поросшее лесом плоскогорье. Отсюда ясно видна была вершина
священной горы Обсидиан. Казалось, гора находится совсем недалеко и мы
дойдем до нее задолго до полудня.
Все шли гуськом по лесой тропинке. Мы с братом старались ни на
шаг не отставать от Начитимы. Вдруг Одинокий Утес наступил на
развязавшийся шнурок своего мокасина и оборвал его. Пришлось
остановиться и починить ремень. Мы с братом остановились, а остальные
охотники обогнали нас. С ними был Огота, который злобно посмотрел на
меня, но я сделал вид, будто не замечаю его. Я боялся встретиться с
ним глазами, так как не надеялся на свою выдержку.
Вскоре мы догнали отряд, но не стали пробираться к Начитиме, а
пошли сзади. На широкой просеке Начитима и Огоуоза сделали остановку,
но нигде не видно было ни лосей, ни оленей, и через несколько минут мы
тронулись дальше. Мы с братом пересекли просеку и только что вышли на
лесную тропу, как вдруг раздались выстрелы, громкие крики, и на наших
охотников напал отряд индейцев, разукрашенных перьями и разрисованных
черной и красной красками. Я узнал их с первого же взгляда - это были
уты, близкие друзья навахов; много раз видел я индейцев этого племени
в лагере моего отца. В первую минуту я испугался, думая, что на нас
напали навахи, но, убедившись в своей ошибке, очень обрадовался. Я
увидел, как упали трое из нашего отряда, услышал голоса Огоуозы и
Начитимы, призывавших нас стрелять в неприятеля. Я побежал вперед;
брат ни на шаг от меня не отставал. Вскоре мы пробились в первые ряды
наших воинов и бросились на утов. Военный вождь Огоуоза громко кричал:
- Вперед! Смелей! Стреляйте, стреляйте!
Один только раз видел я, как люди сражаются и убивают друг друга,
и это зрелище показалось мне отвратительным. Было это в тот день,
когда тэва взяли меня в плен. Сейчас я сам участвовал в битве, но
снова испытывал отвращение, хотя и был очень взволнован и возбужден.
Мы начали стрелять в неприятеля, находившегося шагах в пятидесяти от
нас, и подстрелили несколько человек, но остальные продолжали
наступать. Я понял, что не успею зарядить ружье раньше, чем они
подойдут к нам вплотную и, следовательно, смогу пользоваться им только
как дубинкой. В эту минуту мой брат вскрикнул и уронил лук и стрелы. Я
увидел, что у него перебита левая рука.
- Беги, беги назад! - крикнул я ему.
Свое ружье я положил на землю, поднял брошенный им лук и снял
колчан, висевший у него за спиной. Больше я не чувствовал отвращения к
битве. Меня охватил гнев против этих утов, я хотел жестоко отомстить
им за рану, нанесенную брату. Я выстрелил в одного из воинов; стрела
вонзилась ему в грудь, и он ничком упал на траву. Многие уты были
ранены. Шатаясь и прихрамывая, брели они в лес и прятались за
деревьями. Но остальные продолжали наступать. Их вел высокий стройный
человек, который размахивал испанским копьем и прикрывал грудь большим
щитом, украшенным орлиными перьями. Несколько стрел вонзилось в его
щит. Я прицелился, изо всех сил натянул тетиву и выстрелил. Стрела
вонзилась ему глубоко в шею. Он выронил копье и щит и обеими руками
схватил древко стрелы, стараясь ее вытащить. Потом опустился на
колени, покачнулся и упал на бок. Огоуоза и Начитима громко закричали
и повели нас в атаку.
Потеряв вождя, уты растерялись. Видя, что мы наступаем, они
повернули и побежали в лес. Бегали они хорошо. Мы их преследовали, но
догнать не могли.
Наконец наш военный вождь остановил нас. В изнеможении воины
опустились на траву. Я оглянулся и увидел, что за моей спиной стоит
Одинокий Утес. Здоровой рукой он сжимал ружье, из левой руки струилась
кровь.
- Начитима, иди сюда! - крикнул я. - Смотри, он ранен, рука у
него перебита, и все-таки он не отставал от нас.
В эту минуту брат покачнулся, теряя сознание; я успел его
поддержать и осторожно положил на землю.
Начитима, Кутова, Огоуоза и другие воины подбежали к нам. Военный
вождь опустился на колени и, осмотрев руку брата, сказал Начитиме:
- Самайо Оджки, твои сыновья - храбрые юноши!
- Да, да, они храбрецы, - подхватили все остальные.
- Я благословляю судьбу, которая привела их в мой дом, - ответил
Начитима.
Вместе с Кутовой он стал вправлять сломанную кость, пока брат был
без сознания и не чувствовал боли. Но Одинокий Утес очнулся и сел
раньше, чем рука была перевязана. Мужественно перенес он страшную боль
и даже не застонал.
У наших воинов только и было разговору, что о битве. Кто-то
сказал:
- Если бы не был убит этот вождь с копьем, многие из нас погибли
бы сегодня.
- Да! Их было гораздо больше, чем нас, и дрались они храбро, пока
вождь был с ними. Пожалуй, они могли бы всех нас перебить.
- Не знаете ли вы, кто его убил? - спросил Огоуоза.
- Может быть, я, - сказал один воин. - Я три раза в него стрелял.
- Я видел, что он упал после того, как я в него выстрелил, -
отозвался другой.
- Мы узнаем, кто его убил, когда вернемся на просеку, - вмешался
третий.
Я хотел было крикнуть, что убил его я, но вовремя спохватился.
Ведь в него стреляли многие, и, быть может, не моя стрела оказалась
роковой. Мне хотелось поскорей вернуться на просеку, и я с трудом мог
усидеть на месте.
Огоуоза и Потоша сделали перекличку, чтобы узнать все ли воины
налицо. Пятерых не было с нами.
- Где Тэтиа? - спросил Потоша.- Никто его не видел?
- Он убит, - отозвался кто-то. - Я видел, как он упал.
- Нет и нашего летнего кацика! - воскликнул Огоуоза. - Неужели и
он убит?
Все мы любили старика-кацика, и весть о его смерти произвела
тяжелое впечатление, но вдруг один из воинов крикнул:
- Он жив, я его видел! Он не мог поспеть за нами и присел на
пень, чтобы перевести дух.
- А Огота? Его здесь нет. Он - шестой.
Никто не ответил. Мы вопросительно посматривали друг на друга.
Наконец кто-то сказал:
- Я его не видел с той минуты, как завязался бой.
- Я тоже! Я тоже! - подхватили остальные.
Мы недосчитались еще одного человека и решили, что в бою погибло
семеро. Затем мы отправились в обратный путь, но шли медленно, так как
брату трудно было за нами поспеть. Вскоре увидели мы кацика,
ковылявшего нам навстречу. Бедняга запыхался, старые ноги отказывались
ему служить. Он был огорчен, когда узнал, что нам не удалось догнать
неприятеля.
- Но все-таки вы хорошо сражались, - сказал он. - Я горжусь вами,
храбрые мои тэва!
За несколько шагов до просеки мы увидели на тропинке двух убитых
утов, а на просеке лежало много трупов. Мы внимательно их осмотрели.
Убито было одиннадцать утов и пять тэва.
Оготы мы не нашли.
- Быть может, его ранили, и он спрятался в лесу, - предположил
кто-то из нас.
Мы обступили тело убитого вождя утов, и Огоуоза вытащил стрелу,
которой он был убит. Стрела стала переходить из рук в руки; воины
молча осматривали ее и передавали дальше. Наконец брат взглянул на нее
и воскликнул:
- Да ведь это моя стрела!
- Как? Твоя стрела? Значит, ты убил вождя утов? - удивился
Огоуоза.
- Нет. Стрела моя, но вождя убил мой брат.
- Так ли это, сын мой? - обратился ко мне Начитима. - Правда ли,
что эта стрела пущена тобой?
- Да. Когда брат был ранен, я взял его оружие, - ответил я. -
Видишь у меня за спиной висит его лук, а в колчане еще осталось
несколько стрел.
Все повернулись и смотрели на меня, а старый кацик протянул мне
копье и щит убитого вождя утов.
- Возьми, это твое, - сказал он. - Храни их как воспоминание о
славном подвиге, который ты совершил сегодня. Не будь тебя с нами, все
мы лежали бы на этой просеке.
Воины обступили меня и стали выкрикивать мое имя. Смущенный их
похвалами, я не мог выговорить ни слова и дрожащими руками взял щит и
всем хотелось посмотреть шкуру. Наконец Келемана и Чоромана разостлали
ее на земле. Наш летний кацик, стоявший подле меня, объявил, что он
никогда еще не видел такой длинной и широкой шкуры, таких огромных
когтей.
- Срежь когти, сделай из них ожерелье и всегда носи его на шее, -
сказал он мне. - Ты заслужил его. Убить бурого медведя значительно
труднее, чем одержать верх над команчем или другими врагами.
Я повиновался, отрезал когти и унес их домой.
Вечером Начитима мне сказал, что в Огапиходже (это селение
испанцы называют Санта-Фэ) можно обменять шкуру на ружье. Через
несколько дней шкура была высушена, и мы понесли ее в Огапиходж. Я еще
ни разу не был в пуэбло белых людей, и все меня удивляло. Дома были
очень высоки, на улицах толпился народ. Мы вышли на площадь и
расстелили на земле шкуру. Тотчас же нас окружили белые торговцы. Одни
предлагали за нее ружье, другие - порох. Какой-то испанец обещал дать
несколько бочонков с огненной водой. Я не знал, что это такое, и
вопросительно посмотрел на Начитиму, но он нахмурился и сердито
покачал головой. Позже он мне объяснил, что испанцы всегда предлагают
индейцам огненную воду, которую называют виски. Но от виски люди
заболевают, слабеют и скоро умирают, а испанцам это наруку, так как
они давно уже хотят завладеть всей нашей страной.
Наконец я продал шкуру одному белому торговцу, который дал мне за
нее ружье, бочонок пороха и две красивые шали. Эти шали я подарил
Келемане и Чоромане.
Спустя несколько дней меня позвали в киву летнего народа. Там
собрались все члены Патуабу и несколько воинов. Военный вождь
обратился ко мне с такими словами:
- Ты убил большого бурого медведя с длинными когтями. Теперь мы
знаем, что ты храбр и не ведаешь страха. Вот почему мы предлагаем тебе
войти в Совет воинов. Но ты должен поклясться, что будешь
беспрекословно повиноваться твоему военному вождю и, не щадя жизни,
защищать от врагов жителей нашего пуэбло и все другие пуэбло тэва.
Обещаешь ли ты это исполнить?
- Да, клянусь! - ответил я.
Тогда главный шаман пуэбло заставил меня опуститься на колени и,
заклиная меня быть мужественным защитником народа тэва, помазал мне
лицо и руки священной красной краской.
Так был я сделан воином тэва, и, начиная с этого дня, многие из
тех, кто раньше меня ненавидел или делал вид, будто не замечает, стали
приветливо здороваться со мной, когда мы встречались на улицах пуэбло
или в полях. Но Огота и другие члены клана Огонь ненавидели меня еще
сильнее, чем раньше. Они говорили, что военный вождь сделал промах,
приняв меня в Совет воинов, а я, дав клятву сражаться, солгал, так как
я - навах - никогда не стану драться против людей моего родного
племени.
Действительно, клятва, которую я дал, приводила меня в смущение.
Я должен был ее сдержать и знал, что сдержу, когда настанет для меня
час испытания, но больше всего на свете не хотелось мне сражаться с
навахами.
Вскоре после того, как мы убрали маис с полей, я возвращался
поздно вечером домой. Было уже темно, когда я вышел на южную площадь.
Вдруг кто-то меня окликнул, и по голосу я узнал Поаниу, хранительницу
священной змеи.
- Это ты, Уампус? - спросила она.
- Да.
- Я давно уже тебя поджидаю. Следуй за мной.
Ни разу еще эта старуха, член Патуабу, не говорила со мной.
Вообще она почти ни с кем не разговаривала. В пуэбло ее уважали и
побаивались. Говорили, что она может покарать смертью человека,
который навлечет на себя ее гнев.
Я растерялся и молчал, а она повторила:
- Следуй за мной.
Я повиновался, и она привела меня к своему дому в переулке, где
находились дома клана По (Вода). Я никогда не видел, чтобы сюда входил
кто-нибудь, кроме нее. Даже члены Патуабу не переступали порога ее
дома. Здесь жила священная змея. Часто я говорил, что мне бы хотелось
ее посмотреть, но сейчас я думал только о том, как бы уйти. Я
остановился, попытался сказать, что меня ждут дома, но почему-то не
мог выговорить ни слова. Она снова повторила:
- Следуй за мной.
Дрожа и с трудом переводя дыхание, я вошел в дом, а она тотчас же
завесила дверь тяжелой шкурой.
В очаге догорали дрова. Старуха разгребла золу, раздула огонь и
подбросила дров. Потом повернулась и приказала мне сесть. Я окинул
взглядом низкую узкую комнату и заметил в дальнем ее конце дверь,
заставленную решеткой из ивовых прутьев. Старуха поймала мой взгляд и,
кивнув мне, сказала:
- Да, там, за решеткой находится священная змея.
Не успела она выговорить последнее слово, как змея подползла к
решетке и подняла голову. Я не верил своим глазам - эта голова была
величиной с два моих кулака! Змея поднималась все выше и выше,
казалось, она обнюхивает решетку и ищет выхода. Никогда еще я не видел
такой толстой и длинной змеи. Молча смотрел я на нее, старуха тоже
молчала. Наконец змея соскользнула на пол и медленно уползла в
темноту. Тогда только Поаниу заговорила:
- Юноша, лишь очень немногие, кроме членов Патуабу, видели
священную змею. Тебя я привела сюда и разрешила ее увидеть потому, что
ты совершив великий подвиг, убив большого бурого медведя. Ты храбр и
сумеешь оказать мне услугу. Я знаю, ты достанешь то, что мне нужно.
- А что же тебе нужно? - спросил я, когда она умолкла.
- Орлиные перья и пух для молитвенных палочек. Мой запас
истощился. Я хочу, чтобы ты поймал орла и принес мне его перья.
- Но я никогда не ловил орлов. Я не знаю, как...
- Ты скоро узнаешь, как это делается. Наш Самайо Оджки - твой
добрый отец Начитима - все тебе расскажет, и ты пойдешь к западне
священной змеи на развалинах пуэбло Тонкое Дно.
Я ничего не понимал.
- Какая западня? - с недоумением спросил я.
- Начитима все тебе объяснит, - нетерпеливо перебила она. -
Обещаешь ли ты сделать это для меня?
- Да, постараюсь,- ответил я.
- Хорошо. Я знаю, что ты добьешься успеха. Не забудь, что я член
Патуабу и, следовательно, могу тебе помочь. Хотя я одинокая старуха,
но мне известно все, что происходит в нашем пуэбло. Я знаю, о чем ты
говорил не так давно с твоей доброй матерью Келеманой: ты сказал, что
хочешь сделаться членом Патуабу. Тогда я впервые посмотрела на тебя
внимательно. А теперь ступай. Я должна идти к священной змее.
Смущенный, я вышел и поспешил домой. Мне хотелось рассказать обо
всем Начитиме. И он и Келемана очень обрадовались; по их словам,
Поаниу оказала мне великую честь, поручив достать орлиные перья. Они
решили проводить меня до развалин пуэбло, где находилась западня
священной змеи, а Начитима обещал рассказать мне все, когда мы туда
придем.
Два дня спустя мы вышли из Пуэбло. Кроме нашего семейства, в путь
отправились Кутова с женой и Чороманой, Потоша, его жена и наш старый
летний кацик с женой. Мы переправились через реку, спустились в долину
и стали подниматься по старой "тропе Древних людей", которая вела к
заросшему лесом плоскогорью.
Было после полудня, когда, поднявшись на высокую скалу, мы
посмотрели вниз и увидели развалины пуэбло, которое на языке
индейцев-кверис называется "Тиуони". Тэва назвали это пуэбло "Тонкое
Дно", потому что некогда жившие здесь гончары выделывали глиняную
посуду с очень тонким дном. Внизу, на северном склоне узкой долины,
виднелись полуразвалившиеся дома и развалины нескольких кив. С горы
сбегал ручей, который некогда орошал маисовые поля Древнего народа.
Начитима сказал мне, что с того места, где мы стоим, видна лишь
часть развалин. По узкой тропинке, извивавшейся между скалами, мы
спустились в долину, и я увидел вырытые в белых скалах пещеры, в
которых много лет назад жили люди. Одна пещера находилась над другой,
и скалы походили на трехэтажные дома.
Наш кацик повел нас в большую пещеру, находившуюся в стороне от
пуэбло, и сказал, что она будет служить нам жилищем. Мы оставили здесь
нашу поклажу - одеяла и съестные припасы, а я, подойдя к
старику-кацику, спросил, почему люди покинули это пуэбло и кто обратил
его в развалины!
- Много лет назад, - сказал мне кацик, - здесь, в этой долине, и
в других горных долинах жили наши предки тэва. Конечно, и потомки их
остались бы здесь, если бы не напали на них навахи и апаши. Эти дикие
племена пришли с севера и стали воевать с мирным народом тэва. С
горных вершин они стреляли в людей, работавших на поле, сбрасывали с
гор каменные глыбы на дома, лепившиеся у подножья скал. Кончилось тем,
что тэва вынуждены были уйти отсюда. Вот почему эта плодородная долина
стала необитаемой.
- Горько мне думать, что навахи - мое родное племя! - воскликнул
я.
- Но теперь ты тэва, настоящий тэва! - перебила меня Келемана.
- Да, и ты и Одинокий Утес стали настоящими тэва, - сказал старый
кацик. - Я знаю, что вы оба никогда не будете обижать мирных людей.
Одинокий Утес улыбнулся и закивал головой, и у меня тоже стало
легче на душе.
Кутова, Потоша и брат пошли на охоту, а мы с Начитимой и летним
кациком отправились в киву Оперенной змеи, выстроенную Древним народом
в большой пещере. Крыша кивы давно провалилась, часть стены рухнула,
но кое-где еще сохранились изображения Оперенной змеи и отца Солнца,
нарисованные на стене красной и желтой красками.
Старый кацик остался в киве, а я с Начитимой поднялся по узкой
крутой тропинке на вершину скалы. Здесь, у самого края пропасти,
находилась западня для орлов. Это был четырехугольный сруб из
подгнивших сосновых бревен; ветром давно снесло с него крышу. Мы
остановились в нескольких шагах от сруба, и Начитима сказал мне, что
это и есть западня Поаниу, хранительницы священной змеи. Здесь - и
только здесь, над кивой Оперенной змеи, - ловят орлов для Поаниу.
Мы покрыли сруб новой крышей из тонких палок, хвороста и травы,
затем Начитима подробно рассказал мне, что нужно делать, чтобы поймать
орла.
На закате солнца мы спустились в долину и вернулись в старую
пещеру. Наши охотники убили оленя, и мы поели оленины и маисовых
лепешек.
Начитима разбудил меня незадолго до рассвета. Взяв ружье, я
вместе с ним отправился в путь и на склоне горы убил большого индюка.
Потом мы поднялись на скалу, где находился сруб, и крепко-накрепко
привязали индюка к средней палке крыши. После этого Начитима разрезал
ему грудь, обнажив сердце, и помазал кровью его перья. Отодвинув
хворост, я влез в западню, а Начитима снова прикрыл отверстие ветками
и, пожелав мне успеха, удалился.
Сквозь просветы в крыше виднелось небо, а между бревнами в срубе
были щели, и я мог смотреть вниз, в долину. Вскоре я увидел Келеману и
Чороману; они вышли на опушку леса, сели на берегу ручья и посмотрели
вверх, на сруб. Еще накануне они мне обещали прийти сюда и ждать, пока
мне не посчастливится поймать орла. Внезапно я почувствовал прилив
любви к ним обеим. Я был уверен, что нет на свете женщин добрее и
великодушнее, чем моя мать и будущая моя жена. И они меня любили - это
я знал и был счастлив. Мне захотелось стать достойным их любви, ради
них совершить великие подвиги.
Каркая, прилетел ворон, опустился на крышу сруба, посмотрел на
индюка и направился к нему. Я просунул в отверстие прут, который дал
мне Начитима, и ударил им птицу. Испуганный ворон вспорхнул и
перелетел на ветку сосны, которая росла неподалеку. Оттуда он
посмотрел вниз, на крышу сруба, словно старался угадать, кто его
ударил. "Кра, кра!" каркал он, и вид у него был такой глупый, что я
невольно расхохотался. Через несколько минут он вернулся: видно, очень
хотелось ему полакомиться индюком. Тогда я еще раз сильно ударил его
прутом, и он быстро улетел.
На сруб опустились сарычи и еще несколько серых хищных птиц, но
ни одной из них я не позволил отведать лакомого кушанья. Они улетели и
уселись на ветвях деревьев, которые росли у края пропасти. Я слышал,
как они сердито кричали, словно спорили, кому из них лететь к срубу,
чтобы узнать, кто их прогнал. Наконец одна из птиц - должно быть,
самая смелая - снова опустилась на сруб, но я больно ударил ее, и
больше она не повторяла своей попытки.
Эта возня с птицами меня позабавила и сократила часы ожидания.
Было около полудня, когда над моей головой раздался какой-то гул.
Начитима меня предупреждал, что этот шум возвещает приближение орла.
Потом все стихло, и я увидел, что на край крыши опустилась большая
птица. Это был орел. Сначала он сидел неподвижно. Мне было плохо видно
его, но я догадывался, что он смотрит на индюка. Я затаил дыхание. Я
боялся, что он услышит биение моего сердца. Со мной было мое ружье, и
я мог бы легко его пристрелить, но Начитима объяснил мне, что тогда
Поаниу не возьмет перьев. Орла я должен поймать живым и потом
задушить. Я весь дрожал, пот лил с меня градом. Я пристально смотрел в
отверстие крыши и ждал удобного случая.
Орел встрепенулся, и перья его зашуршали. Неуклюже зашагал он по
крыше. Я не спускал с него глаз. Подойдя к индюку, он остановился и
сильным острым клювом оторвал кусок мяса. Стараясь не шуметь, я
поднялся на ноги, осторожно просунул обе руки в щель между двумя
палками и схватил орла за лапы, повыше когтей. Он распростер крылья,
пытаясь улететь, и едва не оторвал меня от земли. Хворост и трава,
служившие крышей, разлетелись в разные стороны, и я притянул к себе
орла. Он размахивал крыльями, царапая мне руки, и пытался выклевать
мне глаза. Не успел я опомниться, как он клюнул меня в подбородок.
Смотри, шрам остался у меня на всю жизнь.
Я и не подозревал, что орел может оказаться таким опасным
противником. Силы мои иссякли. Но огромная птица уже лежала на земле у
моих ног. Я придавил ее коленями, не вставал, пока она не перестала
дышать. Тогда я перебросил ее через стенку сруба и вылез из западни.
Задыхаясь, я упал на землю у края пропасти.
Крича, размахивая руками, Келемана и Чоромана бежали к скале. За
ними шли мужчины. Я взвалил орла на спину, взял ружье и, шатаясь,
зашагал по тропинке им навстречу. Старый кацик взял из моих рук птицу,
осмотрел ее оперение и не нашел никаких недостатков. Все меня хвалили.
У меня сильно болел подбородок, но я был так счастлив, что забыл о
боли. Кацик объявил, что он сам снимет оперение и от моего имени
передаст его Поаниу. Я очень обрадовался, так как Начитима обещал мне
пойти на охоту.
Мы все вернулись в пещеру, где остались наши пожитки. Женщины
приготовили маисовые лепешки и жирную оленину. Когда мы поели,
Келемана и Чоромана сказали, что они боятся оставаться здесь одни,
пока мы будем охотиться. Тогда Начитима предложил им идти с нами, а
летний кацик попросил нас подождать, пока он снимет оперение. Пока мы
отдыхали, он начал осторожно сдирать кожу с орла, стараясь не помять
перьев. Вдруг где-то неподалеку раздались громкие голоса. Быстро
схватили мы наши ружья и выползли из пещеры, чтобы узнать, кто идет. С
первого же взгляда мы узнали индейцев из нашего пуэбло; их было
человек сто, мужчин и женщин.
Их привел военный вождь Огоуоза - Облачная Ветвь, который узнал,
что Начитима ушел в пуэбло Тонкое Дно. Наши воины хотели идти на
охоту, и Огоуоза просил Начитиму отправиться на следующий же день.
Решено было начать охоту утром на склоне горы Обсидиан. Начитима взял
свой мешок с молитвенными палочками и ушел в дальнюю пещеру, чтобы
ночь перед охотой провести в уединении.
Вечером я заметил, что Чоромана задумчива и грустна.
- Что с тобой? - спросил я.
Она ничего не ответила, и я не стал настаивать. Но когда я
поужинал и вышел из пещеры, она последовала за мной. Мы уселись на
земле под нависшей скалой, и Чоромана шепнула мне:
- Мой будущий муж, Огота меня пугает.
- Что он сделал? - спросил я.
- Смотри!
Она протянула мне руку, и я увидел большой синяк чуть-чуть повыше
локтя.
- Я собирала хворост на берегу ручья; он подошел ко мне, схватил
за руку и зашипел: "Эй, ты! В последний раз я тебе говорю: брось эту
собаку наваха! Я, Огота, буду твоим мужем!" Он хотел еще что-то
сказать, но в это время к ручью спустились женщины. Огота до боли сжал
мне руку, повернулся и ушел.
Я задрожал от гнева:
- Этому нужно положить конец!
Я хотел было встать, но она удержала меня и воскликнула:
- Нет, нет! Не ходи к нему! О, зачем я тебе рассказала? Я знаю,
что Огота не может причинить мне зла. Больше мы никогда не встретимся
с ним наедине. Подумай, что будет, если ты отдашься гневу и убьешь
его! Его друзья убьют тебя, а мой отец, Начитима и Потоша захотят
отомстить. О, неужели ты не понимаешь, что должен держаться от него
подальше?
Это я понимал и обещал сегодня не говорить с Оготой, но добавил,
что проучу его, если он посмеет снова ее обижать.
- Чоромана, - сказал я, - этому нужно положить конец. Пойдем к
твоим родителям, скажем им, что я хочу быть твоим мужем, а ты - моей
женой. Тогда Огота не посмеет тебя тронуть.
- О, если бы мы могли это сделать! Но ты забыл о клятве, которую
я дала моему деду. Этой клятвы я не нарушу, да и моя мать не
согласится, чтобы я стала твоей женой, пока ты не вошел в Патуабу.
- Но зачем, зачем старик взял с тебя эту клятву?
- Он очень меня любил, вот почему ему хотелось, чтобы мой муж был
великим человеком и вождем.
- Тяжело у меня на сердце. Кажется мне, что не миновать нам беды,
- сказал я.
Ночь спустилась в долину. В пещере развели костер, мы встали, и
Чоромана шепнула мне:
- Не бойся. Быть может, нас ждет немало тяжелых испытаний, но я
уверена, что все уладится.
В ту ночь я почти не спал. На рассвете вернулся Начитима и,
переговорив с Огоуозой, объявил, что пора собираться на охоту.
Вскоре после восхода солнца все охотники выстроились на площадке
перед пещерами. Пятерым Начитима велел остаться в разрушенном пуэбло и
охранять женщин, а остальным приказал следовать за ним. Включая моего
брата, нас было сорок шесть человек; у двадцати четырех имелись не
только лук и стрелы, но также и ружья. Мы вышли из долины и поднялись
на поросшее лесом плоскогорье. Отсюда ясно видна была вершина
священной горы Обсидиан. Казалось, гора находится совсем недалеко и мы
дойдем до нее задолго до полудня.
Все шли гуськом по лесой тропинке. Мы с братом старались ни на
шаг не отставать от Начитимы. Вдруг Одинокий Утес наступил на
развязавшийся шнурок своего мокасина и оборвал его. Пришлось
остановиться и починить ремень. Мы с братом остановились, а остальные
охотники обогнали нас. С ними был Огота, который злобно посмотрел на
меня, но я сделал вид, будто не замечаю его. Я боялся встретиться с
ним глазами, так как не надеялся на свою выдержку.
Вскоре мы догнали отряд, но не стали пробираться к Начитиме, а
пошли сзади. На широкой просеке Начитима и Огоуоза сделали остановку,
но нигде не видно было ни лосей, ни оленей, и через несколько минут мы
тронулись дальше. Мы с братом пересекли просеку и только что вышли на
лесную тропу, как вдруг раздались выстрелы, громкие крики, и на наших
охотников напал отряд индейцев, разукрашенных перьями и разрисованных
черной и красной красками. Я узнал их с первого же взгляда - это были
уты, близкие друзья навахов; много раз видел я индейцев этого племени
в лагере моего отца. В первую минуту я испугался, думая, что на нас
напали навахи, но, убедившись в своей ошибке, очень обрадовался. Я
увидел, как упали трое из нашего отряда, услышал голоса Огоуозы и
Начитимы, призывавших нас стрелять в неприятеля. Я побежал вперед;
брат ни на шаг от меня не отставал. Вскоре мы пробились в первые ряды
наших воинов и бросились на утов. Военный вождь Огоуоза громко кричал:
- Вперед! Смелей! Стреляйте, стреляйте!
Один только раз видел я, как люди сражаются и убивают друг друга,
и это зрелище показалось мне отвратительным. Было это в тот день,
когда тэва взяли меня в плен. Сейчас я сам участвовал в битве, но
снова испытывал отвращение, хотя и был очень взволнован и возбужден.
Мы начали стрелять в неприятеля, находившегося шагах в пятидесяти от
нас, и подстрелили несколько человек, но остальные продолжали
наступать. Я понял, что не успею зарядить ружье раньше, чем они
подойдут к нам вплотную и, следовательно, смогу пользоваться им только
как дубинкой. В эту минуту мой брат вскрикнул и уронил лук и стрелы. Я
увидел, что у него перебита левая рука.
- Беги, беги назад! - крикнул я ему.
Свое ружье я положил на землю, поднял брошенный им лук и снял
колчан, висевший у него за спиной. Больше я не чувствовал отвращения к
битве. Меня охватил гнев против этих утов, я хотел жестоко отомстить
им за рану, нанесенную брату. Я выстрелил в одного из воинов; стрела
вонзилась ему в грудь, и он ничком упал на траву. Многие уты были
ранены. Шатаясь и прихрамывая, брели они в лес и прятались за
деревьями. Но остальные продолжали наступать. Их вел высокий стройный
человек, который размахивал испанским копьем и прикрывал грудь большим
щитом, украшенным орлиными перьями. Несколько стрел вонзилось в его
щит. Я прицелился, изо всех сил натянул тетиву и выстрелил. Стрела
вонзилась ему глубоко в шею. Он выронил копье и щит и обеими руками
схватил древко стрелы, стараясь ее вытащить. Потом опустился на
колени, покачнулся и упал на бок. Огоуоза и Начитима громко закричали
и повели нас в атаку.
Потеряв вождя, уты растерялись. Видя, что мы наступаем, они
повернули и побежали в лес. Бегали они хорошо. Мы их преследовали, но
догнать не могли.
Наконец наш военный вождь остановил нас. В изнеможении воины
опустились на траву. Я оглянулся и увидел, что за моей спиной стоит
Одинокий Утес. Здоровой рукой он сжимал ружье, из левой руки струилась
кровь.
- Начитима, иди сюда! - крикнул я. - Смотри, он ранен, рука у
него перебита, и все-таки он не отставал от нас.
В эту минуту брат покачнулся, теряя сознание; я успел его
поддержать и осторожно положил на землю.
Начитима, Кутова, Огоуоза и другие воины подбежали к нам. Военный
вождь опустился на колени и, осмотрев руку брата, сказал Начитиме:
- Самайо Оджки, твои сыновья - храбрые юноши!
- Да, да, они храбрецы, - подхватили все остальные.
- Я благословляю судьбу, которая привела их в мой дом, - ответил
Начитима.
Вместе с Кутовой он стал вправлять сломанную кость, пока брат был
без сознания и не чувствовал боли. Но Одинокий Утес очнулся и сел
раньше, чем рука была перевязана. Мужественно перенес он страшную боль
и даже не застонал.
У наших воинов только и было разговору, что о битве. Кто-то
сказал:
- Если бы не был убит этот вождь с копьем, многие из нас погибли
бы сегодня.
- Да! Их было гораздо больше, чем нас, и дрались они храбро, пока
вождь был с ними. Пожалуй, они могли бы всех нас перебить.
- Не знаете ли вы, кто его убил? - спросил Огоуоза.
- Может быть, я, - сказал один воин. - Я три раза в него стрелял.
- Я видел, что он упал после того, как я в него выстрелил, -
отозвался другой.
- Мы узнаем, кто его убил, когда вернемся на просеку, - вмешался
третий.
Я хотел было крикнуть, что убил его я, но вовремя спохватился.
Ведь в него стреляли многие, и, быть может, не моя стрела оказалась
роковой. Мне хотелось поскорей вернуться на просеку, и я с трудом мог
усидеть на месте.
Огоуоза и Потоша сделали перекличку, чтобы узнать все ли воины
налицо. Пятерых не было с нами.
- Где Тэтиа? - спросил Потоша.- Никто его не видел?
- Он убит, - отозвался кто-то. - Я видел, как он упал.
- Нет и нашего летнего кацика! - воскликнул Огоуоза. - Неужели и
он убит?
Все мы любили старика-кацика, и весть о его смерти произвела
тяжелое впечатление, но вдруг один из воинов крикнул:
- Он жив, я его видел! Он не мог поспеть за нами и присел на
пень, чтобы перевести дух.
- А Огота? Его здесь нет. Он - шестой.
Никто не ответил. Мы вопросительно посматривали друг на друга.
Наконец кто-то сказал:
- Я его не видел с той минуты, как завязался бой.
- Я тоже! Я тоже! - подхватили остальные.
Мы недосчитались еще одного человека и решили, что в бою погибло
семеро. Затем мы отправились в обратный путь, но шли медленно, так как
брату трудно было за нами поспеть. Вскоре увидели мы кацика,
ковылявшего нам навстречу. Бедняга запыхался, старые ноги отказывались
ему служить. Он был огорчен, когда узнал, что нам не удалось догнать
неприятеля.
- Но все-таки вы хорошо сражались, - сказал он. - Я горжусь вами,
храбрые мои тэва!
За несколько шагов до просеки мы увидели на тропинке двух убитых
утов, а на просеке лежало много трупов. Мы внимательно их осмотрели.
Убито было одиннадцать утов и пять тэва.
Оготы мы не нашли.
- Быть может, его ранили, и он спрятался в лесу, - предположил
кто-то из нас.
Мы обступили тело убитого вождя утов, и Огоуоза вытащил стрелу,
которой он был убит. Стрела стала переходить из рук в руки; воины
молча осматривали ее и передавали дальше. Наконец брат взглянул на нее
и воскликнул:
- Да ведь это моя стрела!
- Как? Твоя стрела? Значит, ты убил вождя утов? - удивился
Огоуоза.
- Нет. Стрела моя, но вождя убил мой брат.
- Так ли это, сын мой? - обратился ко мне Начитима. - Правда ли,
что эта стрела пущена тобой?
- Да. Когда брат был ранен, я взял его оружие, - ответил я. -
Видишь у меня за спиной висит его лук, а в колчане еще осталось
несколько стрел.
Все повернулись и смотрели на меня, а старый кацик протянул мне
копье и щит убитого вождя утов.
- Возьми, это твое, - сказал он. - Храни их как воспоминание о
славном подвиге, который ты совершил сегодня. Не будь тебя с нами, все
мы лежали бы на этой просеке.
Воины обступили меня и стали выкрикивать мое имя. Смущенный их
похвалами, я не мог выговорить ни слова и дрожащими руками взял щит и