Страница:
В. Высоцкий
Два лучших месяца он провел вдали от базы в местной деревеньке в обществе социолога Карлоса Ривьеры. Пожилой социолог должен был заниматься своей социологией, задача Джафара заключалась в: А) Охране. Б) Создании и поддержании авторитета Ривьеры. В) Контактах с молодежью. Г) Выполнении всей грязной и нудной работы, которую лень было делать самому Карлосу. На практике это выглядело так: Ривьера с утра до вечера сидел на открытой террасе в компании местных старожилов, вел с ними неторопливые беседы, наблюдал за жизнью деревни. По вечерам, сидя за компьютером, систематизировал материал. Джафар таскал за собой хвост из 10 — 15 мальчишек, купался, загорал, помогал крестьянам, работал молотобойцем на кузнице. Иногда, по заданию Ривьеры, проводил психологические тесты среди подростков. По вечерам готовил еду, мыл посуду, помогал обрабатывать результаты тестов, штудировал ксенопсихологию. Несколько раз вместе с Ривьерой ходил лечить больных. Процесс лечения был до смешного прост. Ривьера прижимал к телу больного щуп портативного диагноста и изображал врачебную деятельность — щупал пульс, выслушивал легкие, сердце, изучал радужку глаза. Потом считывал показания диагноста и назначал курс лечения. С этой минуты следить за ходом выздоровления поручалось Джафару. Взаимопроникновение культур шло полным ходом. Через месяц на вечеринках молодежь танцевала польку, стариков звали не иначе, как аксакалами, а самого Ривьеру — Мудрый Вождь Голова Босиком. Джафар научился стрелять из лука, ставить силки на зайцев, ловить раков, ругаться по местному, пахать и ездить верхом. Но настоящий авторитет и уважение всей деревни он заработал, когда задержал Страшных Лесных Разбойников — четырех мужиков-погорельцев из удаленной деревни, воровавших отбившихся от стада овец. Мужики были вооружены дубинами и луками, но, как и все местные жители, не отличались ни ростом, ни воинственностью. Услышав вопли пастуха, Джафар догнал и раскидал всех четверых, потом отобрал пояса и разорвал штаны, чтобы занять головы и руки мужиков поддерживанием одежды, а не планами побега. Отконвоировав задержанных в деревню, он узнал от Ривьеры, что по закону троим отрубят руку, четвертого повесят, как вожака. Справившись с внезапной тошнотой, обсудил с Ривьерой план, получил одобрение и вызвал по экстренной связи координатора базы. Координатор вполуха выслушал сбивчивый рассказ, поинтересовался, одобряет ли Ривьера, и выделил на три дня пятнадцать стажеров, полсотни киберов и два тяжелых вертолета.
На следующее утро Джафар, одетый в белоснежную форму, подошел к старейшинам и попросил собрать народ: он будет судить разбойников. Разумеется, старейшины возмутились: какое право он, молокосос, имеет…
— Имеет, — негромко сказал Ривьера.
Наступила тишина.
— Они — его пленники, — так же негромко продолжил Ривьера. — Он их схватил, ему и судить. А вот уже и люди собираются.
К веранде гурьбой шли стажеры — юноши и девушки, все в парадной белоснежной форме, как проинструктировал их Джафар. Подойдя, преувеличенно вежливо поздоровались с Ривьерой, потом со старейшинами.
— Они будут наблюдать, чтоб суд проходил по закону, — объяснил Ривьера.
К счастью, ничего серьезней кражи овец, синяков и двух выбитых зубов за разбойниками не числилось. Как было заранее оговорено с Ривьерой, Джафар приговорил их к порке и возмещению причиненного ущерба в тройном размере. Приговором остались довольны все, кроме хозяина выбитых зубов. Свои два зуба он оценивал в корову, Джафар же отправил его в биованну на три дня, выращивать новые зубы.
Пороли местные специалисты ивовыми прутьями. Десять ударов оставили десять кровавых полос на спинах мужиков. После окончания экзекуции Джафар загнал мужиков в вертолет и вместе с другими стажерами полетел в родную деревню погорельцев. От деревни осталось три двора. Джафар выгнал из землянок и мобилизовал все трудоспособное население. С помощью киберов за два с половиной дня и три ночи отстроили около двадцати дворов — на этот раз с соблюдением правил противопожарной безопасности. Потом шатающиеся от усталости, но чрезвычайно собой довольные стажеры и свеженькие, как огурчики, киберы погрузились на вертолеты и отбыли на базу. Джафар купался в лучах славы. Через месяц он понял, как возникают легенды. Трое суток напряженной работы сократились до одной ночи, а четыре мужика превратились в целую шайку отчаянных головорезов.
Джафар не знал, что его действиями заинтересовалось руководство базы. Командиру отряда десантников было рекомендовано присмотреться к перспективному пареньку.
Над головой о чем-то ожесточенно спорили две пичужки. Джафар высунул голову из палатки, осмотрелся. Утро, отнюдь не раннее. Людей не видно, все спокойно. Джафар встал, с хрустом потянулся, прошелся колесом, потом встал на руки, но потерял равновесие и с воплем: «Поберегись!» рухнул на спину. Сверху на грудь упала колючая шишка. Присмотрелся.
— Это — не аргумент! — объявил он белке. — А если все так будут делать?
Белка убежала. Джафар посмотрел ей вслед, пружинисто поднялся и побежал купаться. Наскоро позавтракав, собрал вещи, оделся, сориентировался и тронулся в путь. Сосновый бор сменился лиственным лесом, густым и болотистым. Неожиданно лес кончился, Джафар увидел реку. По берегу шла хорошо утоптанная дорога. Ширина реки на глаз составляла метров семьдесят. Джафар, восхищаясь своей находчивостью, достал самый большой пластиковый пакет, сложил в него багаж, надул и туго перетянул тросиком горловину. Потом разделся, обозвал себя потомком самой глупой обезьяны и попытался развязать тросик. Узел не поддавался. Тогда он сложил одежду в другой пакет и притянул его ремнем к спине. Немного подумав, сдвинул ремень на бедра. Посмотрел вправо, влево. Никого. Вошел в холодную воду и поплыл, толкая перед собой надутый пакет.
Из леса появились три всадника. Заметив Джафара, закричали, пришпорили коней и поскакали к берегу. Один достал горн и извлек два длинных, пронзительных, немузыкальных звука. Джафар обернулся, прислушался. Половина слов была непонятна, но общий смысл ясен: приказывали вернуться.
— Извините, ребята, мне сейчас некогда, — пробормотал он и прибавил скорость. Арбалетная стрела с шипением вошла в воду в метре от него. Джафар перевернулся на спину и поплыл, прикрываясь пакетом с вещами. Он был уже на середине реки. Вторая стрела пробила надутый пакет и ушла в воду за головой Джафара. В две секунды пакет потерял плавучесть и потянул Джафара на дно.
— Э-э, мы так не договаривались, — чертыхнулся Джафар, пытаясь заткнуть пальцами дыры в пакете. Пластик мягко разорвался и полтора десятка килограммов припасов ушли в глубину.
Однако, что сказал бы Гром… — подумал Джафар, сориентировался под водой по солнцу, и поплыл к берегу. На мелком месте резко поднялся из воды, выдох, вдох, и снова нырнул. Через долю секунды три стрелы вошли в воду. Джафар выскочил на берег и зигзагами понесся к прибрежным кустам. Отбежав метров на сто в лес остановился, отстегнул пакет с одеждой, торопливо оделся.
— Я — Гром. Мои действия? — спросил сам себя, пригнулся и побежал назад, к берегу реки. Выбрал наблюдательную позицию за густым кустом, осторожно выглянул. К трем всадникам присоединилось еще два. Один в кольчуге, другой в кожаной куртке. Офицер, — решил Джафар, — а те, в панцирях — солдаты. Солдаты что-то возбужденно говорили, указывая на воду и противоположный берег. Всадник в кожаной куртке спешился и пошел вдоль берега, изучая следы. Потом сделал отрицательный жест. Офицер и остальные подошли к нему. Следопыт, как окрестил его Джафар, показал на следы, потом прошел рядом, сильно прихрамывая, и опять показал на следы. Раздался взрыв смеха. Одному из солдат нахлобучили шлем на глаза, надавали дружеских тумаков, толкнули к берегу.
— Эй, мужик! — закричал тот, сложив ладони рупором. — Извини, если что! Ошибка вышла!
— За-асранцы! — с чувством сказал Джафар и принялся считать потери. — Соль, сахар — каюк. Мясо тоже утопло. Ладно, мясо вокруг бегает, а вот сахар… Кончилась сладкая жизнь. Еще — походный топорик. Черт с ним, нож остался. Фонарик, аккумулятор… Бинокуляр! Вот это действительно жалко. Теперь ночью я слепой. Ни фонаря, ни бинокуляра. Инфракрасную оптику здесь еще не делают. Что осталось? Нож, палатка, надувной матрас, веревка, фляжка, рогатка, зажигалка и та одежда, что на мне. Жить можно, но без комфорта. Кайфоломы! Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб, как говорил великий и мудрый Ходжа Насреддин.
Вечером, перед сном, Джафар прошелся босиком по песчаной отмели ручья, потом прошел еще раз, подражая Следопыту, хромая на правую ногу. Встал на четвереньки и старательно изучил две цепочки следов. Для контроля проложил еще одну цепочку следов, на этот раз хромая на левую ногу.
— Хреновый из меня следопыт, — заключил он через пять минут, стряхивая с коленей песок.
На восьмой день Джафар разыскал главную базу. Конечно, прошла тысяча лет, конечно, горы не вечны. Но одно дело — знать это теоретически, и совсем другое — увидеть собственными глазами. Огромная неприступная скала, внутри которой располагалась база, раскололась надвое, и половина рухнула в долину, рассыпавшись как песчаный домик. Катастрофа произошла несколько веков назад. В трехсотметровой вертикальной стене виднелось темное прямоугольное отверстие — разлом прошел через какое-то помещение. Джафар попытался вспомнить план базы. Не удалось. Перед глазами стояли широкие, людные, ярко освещенные коридоры, но их взаимное расположение ускользало. Тогда он пошел вдоль стены. Метров через триста обнаружил трещину, которая, то сужаясь, то расширяясь, шла до самого верха. Вершина скалы была плоской и служила посадочной площадкой. На базу оттуда можно было попасть на лифте, на грузовом лифте или по лестнице. Лифты, конечно, законсервированы, но с лестницей ничего не могло случиться.
Упираясь спиной и ладонями в одну стену трещины, а ногами в другую, Джафар поднялся метров на десять. Осталось в 25 раз больше.
— Если вы сорветесь в пропасть, посмотрите направо — открывается вид чудной красоты, — пробормотал он и начал спускаться. Перед серьезным делом нужно было отдохнуть и подготовиться. Натянув палатку, Джафар с отвращением посмотрел на жареную в углях утку. Холодное жирное, местами подгорелое, а местами сырое мясо, да еще без соли, хорошо есть после недели голодовки, но не каждый день. Три дня назад он потратил сутки на заготовку продуктов, и теперь питался исключительно жареными утками. В пакете оставалось еще три тушки.
— Если вместо «вкусно» вы стали говорить «питательно», значит вы состарились, — сказал и вонзил зубы в мясо. В последние дни Джафар все больше и больше говорил сам с собой. Не то, чтобы это особенно помогало, но как-то притупляло чувство одиночества. Поев, начал подготовку к восхождению. Срезал две березки и изготовил прочные жерди трехметровой длины. Из того, что осталось, вырезал несколько тридцатисантиметровых колышков.
На следующее утро развел костер, подогрел надоевшую донельзя утку, запил водой из ручья. Сложил все свои пожитки в пакет, отнес к трещине. Размотал тонкую как бечевка, но чрезвычайно прочную веревку и сложил вдвойне. Середину закрепил на поясе, одним концом обвязал пакет с имуществом, другим заготовленные накануне жерди. Березовые колышки связал и закрепил на поясе. Подумал немного, потом привязал тросиком к поясу нож. По привычке подумал: «Что сделал бы Гром?» Гром посмотрел на небо и сказал:
— Однако, если дождь пойдет, камень скользкий станет.
Джафар уперся ногой в стену трещины и полез вверх. Первые двадцать метров дались удивительно легко. Дальше трещина чуть сузилась. На высоте 80 метров он смог отдохнуть. Загнав в горизонтальную трещину все колышки, сделал узкое, жесткое, жутко неудобное сиденье. Отдохнув четверть часа, Джафар посмотрел вниз. Потом вверх. Вверх было вдвое дальше. Вздохнул, раскорячился в щели, выдернул колышки (два упали вниз), связал и продолжил путь. На высоте около 150 метров удалось отдохнуть по-настоящему. Обломок скалы прочно застрял в сужающейся трещине. На нем можно было сидеть, опершись спиной о стену, можно было лежать, подогнув или задрав кверху усталые ноги. Два часа Джафар просто отдыхал, потом подтянул наверх пакет с имуществом, умял половину утиной тушки, запил водой из фляжки, подремал часик, чтоб обед усвоился, размял ноги и тронулся вверх. Трещина расширялась. Когда до вершины осталось меньше 20 метров, он понял, что через минуту сорвется. Запихнул нож по самую рукоять в трещину и действительно сорвался. Боль резанула по животу. Джафар раскачивался на тонком тросике, которым привязал нож к поясу.
— Опередил курносую на пару секунд — пробормотал он. — Надо закрепиться и отдохнуть.
Закрепиться было негде и нечем. Тогда Джафар подсунул под ремень колышки. Полегчало. Раньше висеть было мучительно больно, теперь стало просто больно. На лоб упала первая капля дождя.
— Что же ты, сука, делаешь?! — закричал Джафар, выдернул из трещины нож и рванулся вверх как в последний, решительный. Дважды оскальзывался, содрал в кровь ладони. Трещина все расширялась. Последние метры полз вверх боком, упираясь в скалу подошвами ботинок и загривком, выкрикивая бессвязные ругательства, пятная скалу кровавыми отпечатками ладоней.
Джафар лежал на вершине. Тело сотрясалось от рыданий. Ливень бил в лицо, смешивался с кровью изодранных ладоней.
— Я дошел, Гром, ты слышишь, я дошел, — бормотал он, ловя губами дождевые капли. — Теперь мы справимся, я дошел.
Напрягшись, перевернулся на спину, встал пошатываясь, стянул то, что осталось от куртки, подставил стертую до крови спину дождю.
Дождь кончился, солнце клонилось к горизонту. Джафар то ли очнулся, то ли проснулся. Сел со стоном, непонимающе уставился на две веревки, привязанные к поясу и уходящие вниз. Потом вспомнил, втянул наверх сначала пакет с вещами, затем жерди. Осмотрел площадку. Ни лифта, ни грузового лифта, ни павильончика над лестницей не было.
— Не может быть, как же так? — спросил он вслух, растерянно озираясь, и вдруг понял — все это осталось на той части скалы, которая обвалилась, рухнула вниз, в долину. Медленно обошел площадку по периметру. Потом осмотрел каждый метр. Машинально отметил в памяти несколько луж с водой, достаточно чистой, чтобы ее можно было пить. «Гром бы на моем месте…» — подумал он и представил коренастую фигуру на краю скалы. Привычка мысленно советоваться с космодесантником стала уже второй натурой.
— Правильно сформулируй задачу, и в половине случаев увидишь ответ, — посоветовал Гром.
Я хочу попасть на базу, — подумал Джафар. — На базу вела лестница. Лестницы больше нет. Может, и базы нет? Почему я решил, что база есть? Потому что увидел в скале дыру… Ду-рак! Трудно быть глупым. Всего-то делов — спуститься по веревке. Неужели глупею? Может, это те самые необратимые изменения мозга начинаются? Тогда надо торопиться. Камилл говорил: «Торопиться — это не значит пороть горячку. Это значит не терять времени даром» — так, кажется. Спуск — завтра, а сегодня зализываю раны.
На следующий день Джафар внимательно осмотрел каждый метр тонкой, полуторамиллиметровой веревки, разрезал ножом жерди на части, связал из них нечто вроде люльки и спустился до прямоугольного отверстия в стене. Изготовление люльки с лебедкой заняло 3 часа, сам спуск — меньше 5 минут. Одного взгляда было достаточно, чтобы похолодели руки, умерла надежда. Помещение, через которое прошел разлом, было ангаром. Энергоцентрали больше не существовало. Аппаратуры нуль-т не существовало. Уцелела жилая и научная зоны, все остальное рухнуло вниз, когда раскололась скала, было раздавлено, похоронено под десятками тысяч тонн каменного крошева. Джафар потерянно ходил по темным залам, зачем-то трогал выключатели. База была так же мертва, как и его бункер. Даже еще мертвее. В бункере работала энергосистема, работала аппаратура саркофага, посылал сигналы слабенький нуль-маячок. Здесь же несколько веков назад затухла последняя искорка электронной квазижизни.
— Один. Теперь я совсем один. Навсегда, — сказал Джафар. Стены ответили нестройным эхом. Джафар сел на пол, прислонился спиной к холодному пластику стены. В голове — холодная, черная пустота. В позвоночнике — холод, только сердце бьется гулко, ненужно. Зачем? В этом мире — ни друзей, ни врагов. Все друзья умерли тысячу лет назад. Кому здесь нужна генная инженерия? Кто здесь знает, что такое дальний космос? Кому он вообще здесь нужен, дальний космос, дикарям с арбалетами? Для чего я здесь? Что мне делать? Гром, что мне делать?
Гром не ответил.
Ты меня бросил, — думал Джафар. — Конечно, ты же остался там, на Земле. Вот и наступила крайняя ситуация. Что делать в крайней ситуации, я знаю. Я должен выяснить, кто я такой. Открыть подсознание, слить разум и инстинкты, разобраться в себе. Тогда будет ясно, что делать. Нужно быть полным идиотом, или стоять на краю пропасти, чтобы согласиться заглянуть в собственное подсознание. Я подхожу по обоим критериям. Это будет стоить мне потери всех иллюзий и десяти лет жизни. Потому что подсознание досталось нам от животных. Потому что его задача — обеспечить выживание организма методами животных — зубами и когтями, отталкивая слабых, убивая чужих детенышей, чтоб урвать кусок для своих. Но именно там, в подсознании, располагаются корни того, что называется интеллектом, только так можно превратить его в инструмент чудовищной силы. Там же располагается ключ к сундуку с сокровищами — к памяти. Вспомнить слово, произнесенное десять лет назад случайным прохожим, страницу книги соседа, на которую на долю секунды упал твой взгляд, и вместе с тем вспомнить все поступки, которые старательно пытался забыть в течении всей жизни. Не просто вспомнить — а в той звериной интерпретации, которую придаст им подсознание. Стать на час Гением — и зверем. Хищным зверем, единственная добыча которого — ты сам. И до самой смерти носить следы его когтей в душе.
Джафар поднялся и твердым шагом направился в мастерскую. В действиях появилась уверенность автомата. Перерыв несколько шкафов, нашел металлический шарик, отполировал до блеска. Выломал из какого-то моторчика черное ферритовое кольцо магнита, размотал обмотку ротора, получил несколько метров тонкой, почти невидимой медной нити. Разыскал стремянку, привязал нить к светильнику на потолке, на нить повесил магнит, к магниту прижал шарик. Зачем-то отнес стремянку на место. Критически осмотрел сделанное. Блестящий шарик медленно покачивался в метре от пола. Джафар снял ботинки, куртку, выложил из карманов металлические предметы, выдернул ремень с металлической пряжкой. Зачем нужно было избавляться от металла, он не знал, но так делал Виджай. Виджай Сидхаратх, которого Джафар звал сэнсэем, и ни разу не назвал гуру, как остальные ученики. Потом сел спиной к светлому прямоугольнику входа. Попытался принять позу лотос, но не удалось. Впервые после выхода из анабиоза, он увидел, что уже не тот, что раньше. Вздохнув, сел по-турецки.
Надо сформулировать вопросы, — думал он. — Первый — разобраться, что же произошло. Второй — что мне делать. Что-нибудь еще? Нет, хватит. Виджай говорил: «Прежде, чем задать вопрос, подумай, хочешь ли ты узнать на него ответ». Только эти два вопроса — и скорее назад. Ничего лишнего. Что произошло, что мне делать. Все.
Джафар подтянул к себе шарик, отпустил. Шарик медленно поплыл в темноту прохода. Потом — назад. Светлый прямоугольник с темной черточкой сидящего человека на его боку уменьшился до точки, снова вырос. Джафар сосредоточил взгляд на собственном отражении.
Ом мани падме хум, ом мани падме хум, я спокоен, я абсолютно спокоен, меня нет, есть два вопроса: что произошло, что делать, больше ничего, сразу назад, — внушал он себе. Светлый прямоугольник сжался в точку, неторопливо вырос, замер, сжался в точку, начал расти, замер…
* * *
Он знать хотел все от и до,
Но не добрался он, не до…
Ни до догадки, ни до дна
Не докопался до глубин
И ту, которая одна,
Не долюбил, не долюбил.
В. Высоцкий
— Кот, ты? Давно хотел спросить, почему тебя зовут Кот?
— Он не Кот, он Барс, Ягуар. Но Кот — короче, — ответил Модуль, сверкнув линией зубов на черном, как гуталин, лице.
— Кого ждем? — спросил Гром.
— Камилла? — неуверенно подал голос Джафар.
— Кто ждет Камилла? Разве я хоть раз заставлял себя ждать?
— Молодой человек хочет знать, что произошло, — сказал Кот.
— Разве он еще не знает? И не надо звать его молодым человеком. Он в несколько раз старше всех нас, вместе взятых.
— Зачем ты так? — спросил Гром.
— Ладно, подойдем с другого конца. Старше тот, кому меньше осталось жить. Сколько осталось ему? Без применения медицины — лет десять-пятнадцать. С применением — может быть, сорок. Любому из нас — вдвое больше.
— Если мы не погибнем.
— Это не в счет. У него шансов погибнуть в несколько раз больше. Последний был вчера, во время подъема. Следующий будет завтра. Веревка перетерлась о камень, завтра он превратится в мешок с костями.
— Камилл!
— Что, Гром? То, что я говорю, жестоко? Но это же правда, а он хотел узнать правду. Впрочем, может, ему и повезет. Есть такая категория людей, которым всегда везет. Джафар, знаешь, как она называется?
— Хочешь сказать, что я дурак? Я выпал из этой категории. Мне не повезло.
— Это интересный аргумент. Я было подумал, что ты будешь хвастаться своими достижениями. Регенерином, например.
— Почему бы и нет.
— Расскажи ему, Кот.
— Может не стоит? Ну, ладно. Джафар, ты скрестил прыгающие гены и гормональное биопроизводство. Обе идеи были известны еще сто лет назад. Как думаешь, почему ты оказался первым? Да потому что ни одному специалисту и в голову не могла придти такая бредовая идея! Изменить геном человека — это же не фармакология, это евгеника. Тебе просто повезло, что разработанный тобой кусочек ДНК оказался настолько чуждым человеку, что отторгался защитными механизмами клетки и полностью уничтожался в течении двух недель. Ты этого не знал? О, Боже! То, что ты считал недостатком, было единственным достоинством! Ведь именно кратковременность действия считали твоим гениальным изобретением. Толстые и Лысые в белых халатах прыгали от восторга, разглядывая твою молекулу, настолько безобразно слепленную, что даже клетка считала ее чужой. Но один опасный момент они углядели. Твоя уродина отлично приживалась в клетках с половинным набором хромосом. Да, да, в сперматозоидах и яйцеклетках. И даже придавала им особую живучесть.
— Остановись, Кот, он все понял.
— Еще нет. К тому же он должен был понять это ТОГДА, а не сейчас. Глупость можно было бы простить, если б от нее не страдали другие.
— Кто? — спросил Джафар.
— Вспомни сам. Когда твои кастрированные лабораторные крыски отрастили себе отрезанные хвостики вместе с мужскими достоинствами, что ты сделал? Вколол непроверенный препарат себе. А на следующий день? Оказался в постели Фатимы. Да, она была сучка со стажем, а ты — желторотый юнец. Да, она давно этого добивалась. А ты чувствовал себя героем, и решил закрепить свой подвиг победой над женщиной. Закрепил. Фатима забеременела, несмотря на спираль. Твои стимулированные сперматозоиды прошли спираль, как будто ее и не было. Просто счастье, что она искала в постели развлечение, а не ребенка. Вторая твоя удача, что в случае аборта никто не проверяет геном плода. Иначе ты оказался бы на скамье подсудимых за несанкционированные опыты по евгенике, да еще без согласия матери. Да, Фатима сделала аборт. Потом двое суток лежала в биованне. Неужели ты не понял, что если проститутка вновь становится девственницей, это связано с неудачным абортом? А, ты был озабочен другим. Твои опыты тогда были в самом разгаре. Ты вторично наградил ее ребенком, несмотря на все принятые меры предосторожности. И опять помог только аборт. После этого Фатима боялась тебя как огня. Или, думаешь, на Луну она случайно уехала?
— Я не знал, — сказал Джафар. Уши его пылали.
Камилл рассмеялся.
— Прекрати! — рявкнул Гром.
— Он же романтик, Почему ты его защищаешь? — спросил Модуль.
— Ему нужна помощь.
— Он розовый романтик. Таким не место в дальнем космосе. Из-за таких гибнут люди. Настоящие люди.
— Он уже в дальнем космосе. И ему нужна помощь. Я сам был розовым романтиком.
— Ты? Гром — романтик? Чудеса.
— Да. Я, Гром, был романтиком. Я начинал у Фармера. Фармер умел излечивать романтиков.
— И погиб, вытаскивая двоих романтиков с Элвиса. Но мы сейчас говорим не о нем, а о Джафаре. Зачем он полез в дальний космос?
— Разве это имеет сейчас значение?
— Имеет, — сказал Камилл. — Ведь он спрашивает нас, что ЕМУ делать дальше. Разве не так, Джафар? Из тебя получился хороший обманщик. Ты обманул всех, даже себя. На Земле до сих пор считают тебя Героем. Единственным, который не побоялся остаться вопреки приказу, чтобы продолжить начатое дело. Твой компьютерный автоответчик долгое время сбивал с толку эвакуаторов-поисковиков. Ты ведь запрограммировал его так, что он мог поддерживать в нужной эмоциональной тональности простой разговор. Когда эвакуаторы поняли, что дело нечисто, уже не было времени прочесывать леса. К тому же они думали, что ты намеренно решил остаться, а значит, принял все меры, чтобы тебя не нашли. Никому и в голову не пришло, что ты нарушил устав ДО того, как услышал приказ об эвакуации. Ведь за одно это ты навсегда вылетел бы из дальнего космоса. Теперь, что ты сделал, когда обнаружил, что остался один? Наложил в штаны и залег в анабиоз.