10.4. И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь голосов, и не пиши сего.
Какое сборище разных существ, сил, чудищ и ангелов! Да еще слова, разглашению не подлежащие... Темно пишет, невнятно, но красиво. Надо читать, а то ведь стыдно даже...
Если даже и надлежало умолчать, какой смысл указывать на факт умолчания? И изменилось ли что-нибудь от того, что скрыл он, что говорили семь голосов? Строго говоря, следует ожидать, что нет; в противном случае велик риск, что некто, наделенный умом быстрым и блестящим, употребит его на греховное дело, чтобы, уловив несообразности, восстановить по когтю - льва, по зубу палеотерия, по тексту - Великую тайну. Если же невосстановима тайна, следует предположить, что и не было ее вовсе.
12.9. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.
Есть все-таки нечто привлекательное в дуализме на слегка манихейский лад, не зря же дракон получается, как ни крути, довольно импозантен, может, потому, что он и называется драконом, он изначально не существует, а потому даже рога с диадемами не в состоянии его изуродовать. А все же: если отсутствие греха не означает само по себе наличие добродетели, то не следует ли предположить, что обратное тоже верно? То есть Майкл-архангел может быть на сей счет сколь угодно другого мнения, но пусть докажет! "Пять коней подарил мне мой друг Люцифер"...
13.14. И чудесами, которые дано было ему творить пред зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив.
Everything's allright, yes, everything's fine.
Есть пророк настоящий, а есть лжепророк, поди пойми, кто тут истинный, если все чудеса творят... Что? А, это ты, Бен, да-да, конечно, да, читаю, да, да, в самом деле? Ну, если на минуточку... Да-да, сейчас...
Есть простые и понятные правила, чтобы изобличить лжепророка, но лишь простого, шарлатанствующего, чудес не творящего и бесов не изгоняющего, а когда земля и море свидетельствуют против какого-то там божества, поневоле приходит в голову мысль, что это просто два бога меж собой лаются. И, несомненно, те, кто в таких условиях, оставаясь праведными, не принимали на чело имя зверя или число имени его, не могли не ощущать себя богоборцами - в большей мере, нежели смиренные бюргеры, горделиво подъемлющие правую руку, чтоб демонстрировать число человеческое. Ибо если греховно отрицать бога, то не менее греховно и отрицать дьявола - не сдуру, не спьяну, не по наущению, а всерьез, с обдуманным намерением. И кто, кроме заведомого мятежника, обдумает такое намерение? Кто узнает, где бог, где сатана, а где просто бред, грязь, зверство, лукавый морок непобедимый?
13.18. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя; ибо это число человеческое. Число его шесть сот шестьдесят шесть.
Да, да, понимаю, в самом деле, идем, Бен, да, идем, а, добрый вечер, добрый вечер, да, извините, извините, спасибо, Бен, да, да-да, ну и гадость же, да, ладно, сейчас, сейчас, сейчас выпью, а, и Маруся здесь, да, да-да.
I don't know how to love him.
Ну вот, и опять подвело Иоанна стремление к злободневности, ведь не стал бы он этой чепухой заниматься, если бы знал, что будут его читать как минимум пару тысяч лет, Нерон Кайзер, ну и что с того, и правильно делал кайзер, что христиан преследовал, любой бы римский гражданин на его месте, пусть сначала докажут, что они тоже годятся писать хорошую прозу, не так ли, Квинт? А ведь и в голову ему не приходило, что мудрость эту скоро позабудут, а когда откроют вновь, покажется она несерьезной и едва ли достойной такого чудища. И получается, что человек, которому дано писать, не имеет права размениваться на актуальности, так, что ли?
14.4. Это те, которые не осквернились с женами; ибо они девственники: это те, которые следуют за Агнцем, куда бы он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу.
Да, да, да, конечно, Маруся, правильно, я все понимаю, да, понимаю, понимаю, я всегда все понимаю, правильно, конечно, да, чего уж там, давай еще выпьем, да-да, правильно, правильно, ох, и шумно тут, не правда ли, Марусенька? Да, пьяные тут все, разнузданные, того гляди, приставать начнут, правильно, правильно, правильно, Маруся, пошли отсюда, что ли? Да, да, разумеется, жалко все-таки, что дочитать не успел.
Да, да-да, конечно, я слушаю, и за что мне такая судьба, никогда не желал стать епископом, повторю это не трижды, а семижды семьдесят раз, и отцом-исповедником тоже, слушаю, слушаю, понимаю, все понимаю, а ни черта я не понимаю, потому что если уж отпускать грех, так только грешнику, грех - он материя тонкая, не каждому доступная, праведность, может быть, как раз в том и состоит (допускаю, что на сей раз я впал уже в гностицизм), чтобы знать, в какой мере ты имеешь право на грех, Машенька, да-да, понимаю, хрен тебя разрази, понимаю, правильно, правильно, поистине отвратно видеть, как плотская извращенность сочетается с духовной неиспорченностью - или это правильнее назвать духовным убожеством?
16.9. И жег людей сильный зной; и они хулили Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу.
Да, да-да, слушаю, нет, что ты, что ты, просто лежит книга, чисто механически перелистываю, а так я слушаю, да, разумеется, и думать, видимо, не мог он, что будут его читать в такой обстановке, те, что не вразумились - это и были настоящие грешники; принимавшие начертание - это всего лишь смиренные праведные ничтожества, а тут, право же, есть нечто от белотраурного великолепия падших ангелов, ибо кому нужен бог, ради которого приходится столь основательно вразумляться, да-да, ты права, да, по-моему, ты совершенно права, иди, дочь моя, и продолжай коснеть в своей непорочности, а мне не мешай, задали эти умники задачку из области нечеловеческой этики, и едва ли эту задачку способен решить нормальный порядочный человек, порядочный человек не может не восстать против бога - или против дьявола, а поди пойми, должен ли священнослужитель обращаться к врачу?
17.10. И семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть.
А все-таки здесь мудрость, ибо число-то - число человеческое, а не диавольское, и зверь - не сатана, а просто многорогое чудище, ибо ни одному ангелу не удалось бы пасть столь низко, человеку удается, смотри об этом у Джойса. Многое есть на земле, что злее сатаны и хуже греха, незачем на него, бедняжку, лишнее навешивать.
18.13. Корицы и фимиама и миры и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и тел и душ человеческих.
Да, да, да, конечно, правильно, маруся, правильно, конечно, жалко, да, очень жалко, а может, и ничего, может, поступишь еще, ты успокойся, да-да, понимаю, бен, он такой, для него нет ничего святого, правильно, конечно, давай еще выпьем, маруся, правильно, правильно, и музыку включим.
До чего же явственно прослеживается если не зависть - хотя тут и не без злорадной зависти, - так уж по крайней мере восхищение многоразличными ценностями и драгоценностями, коих ранние христиане лишены были по самой природе своей, они же понятия не имели, какова будет роскошь и пышность князей церкви. Есть и в роскоши свое обаяние, Квинт, есть и ужас в том, чтобы роскоши лишиться, ужас столь великий, столь очевидный, что едва ли могли современники без волнения слушать эти великолепные периоды. Но ритмика, черт возьми, какая ритмика, так и просится к Адриану Леверкюну!
Judas - must you betray me with a kiss?
да, да, да, маруся, все верно, все правильно, да, ты совершенно
права, да, да, да, правильно, правильно, правильно, все верно, ну
его, в самом деле, разумеется, а ты, знаешь, хорошенькая, да, да,
да, ну да, правильно, ну что ты, что ты, ты мне нравишься, что ты,
что ты, что ты, да, да, правильно, нет, что ты, все в порядке, да,
да, да, конечно, так надо, да, да, да, да, да, Да, это надо петь
или записывать в тиши кельи красивыми буквами на хорошем пергамене,
сообразуясь не столько даже с божественным откровением, сколько с
законами языка, данными смиренному скриптору изначально, ибо
малейшая ошибка может смутить и ввести в соблазн читателя, ежели
читающий всего лишь один из малых сих, знающих, что убеждения стоят
дороже жизни - предпочтительно чужой жизни. Нарушать этот закон
дозволено лишь тем, кто причастен к закону, лукавым комментаторам,
безбожным аббатам, - и лишь в том случае, когда известно, кто будет
читать. Может быть, особое мужество требовалось Джойсу, чтобы
поставить точку, когда малый сей ограничился бы многоточием, чтобы
пропустить запятую, когда отсутствие знака само по себе значимо;
издырявленный, простреленный пустотами текст сталкивается с моделью
текста, каким он должен быть, - и дает вспышку света, освещающую
страницу тому, на кого рассчитывал ересиарх.
19.7. Возрадуемся и возвеселимся, и воздадим Ему славу, ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя.
да да да да да да правильно да да нравишься конечно да да да да да
19.13. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: Слово Божие.
"Впереди - Исус Христос", - поистине, нет, не может и не должно быть веры без неверующих, ибо надо же кого-то карать, потому-то, любезный д-р Цейтблом, и вырождается теология в демонологию. "Сердце будет пламенем палимо вплоть до дня", - но не дальше, ибо дальше нет уже времени, нет ни грешников, ни религии, ни, очевидно, даже Бога.
20.7. Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей, и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их как песок морской.
дададададададададамарусядадададаконечнодададададададада
Надо полагать, Иоанн счел такой срок достаточным, чтобы сомнение в необходимости веры преждевременно не проникало куда не след. Ведь и через десять веков нужны будут твердость, нетерпимость и ненависть! А дальше можно пока и не планировать, кто знает, что будет после, едва ли кому-нибудь в те времена приходило в голову исследовать пугающую пустоту, неминуемо следующую за Страшным судом.
21.17. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.
дададададададаконечноконечноконечноконечнодадададамарусямарусямарусенькадададададададаконечноконечнодададада
Шесть сот шестьдесят шесть - число человеческое, но мера человеческая действует и на небесах, вот и пойми попробуй, что же такое человек, хотя, ясное дело, не меньше доводов можно привести в пользу простого стремления к наглядности, нежели в поддержку пространных разглагольствований о величии души человека. Даже, вероятно, больше, это ведь индийские аскеты позволяли себе являть самостоятельные сущности, способные быть опасными для неба, а христианину приличествует быть покорным и убогим, не так ли, Машенька, христианин, если он, конечно, настоящий, едва ли рискнет измерять небеса не то что силою мысли или духа, но даже эталонным платино-иридиевым метром.
22.4. И узрят лицо Его, и имя Его будет на челах у них.
дадададададададаконечноконечноконечнодададададамарусямарусямарусенька, господи, до чего же пошло, примитивно и убого, и чего я стою, еслидададададададамарусяконечноконечноконечно
Они принимали на чело (может, и на длань, не знаю, но готов допустить) имя Его, вероятно, также и число имени Его, ибо число и слово не могли не быть тождественны при столь примитивной системе записи, аз есмь альфа и омега, начало и конец, "не решаясь обратиться к звуку, тростью на песке чертил число". Рабы, клейменые рабы, как и те, с именем зверя, который даже не сатана, даже не грех, а всего лишь осужденный убийца.
22.10. И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко.
дададададададамарусямарусямарусямарусядадададаконечноконечноконечноконечнодададада, в самом деле, чего я стою, кажется, худо у меня стало со словарным запасом, нету почти, прямо Пенелопа Блум, которая тоже всем, всегда и во всех возможных случаях говорила "да"дадададададада
Великая, допустим, правда о великом призвании писателя, однако же эта трактовка до такой степени банальна, что едва ли стоит задумываться о такой правде. А вот если бы в силу каких-то вполне возможных причин этот текст в свое время не дошел бы до масс и оказался бы обнаружен лишь в наше время? Вероятно, единогласно было бы решено, что данный памятник не лишен литературных достоинств, однако никому бы и в голову не пришло воспринять всерьез слова пророчества книги сей: спокойно, трезво и со знанием дела прикинули бы возможные влияния, увязали бы с традицией и на сем успокоились бы. Ибо и пророчество может не устареть даже, но за невостребованием перестать быть пророчеством, "и, как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова", - выдирающих цитату из контекста следует расстреливать без снисхождения, история - это кошмар.
22.18. И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей.
дададададада, ну, слава богу, кажется, все, дрыхнет Маруська, ударилась сегодня в разнузданный разврат, как я и предсказывал, ну и ладно, и правильно, в конце концов, чем я хуже Бена, а чем лучше, сделал правильные выводы из доступных мне фактов, ну и хорошо, и молодец, в новое, стало быть, качество перешел, странно, ничего такого новокачественного не чувствую, ну да ладно, буду считать, что чувствую, Бену уж точно скажу, что отныне в новом качестве пребываю, пусть знает, да. Да!
Что ж, пророку, знающему абсолютную истину, разумеется, противно и думать, что возможно внести коррективы в текст, эту истину, на его взгляд, исчерпывающе и адекватно отражающий, а потому также абсолютный. Но, с другой стороны, нельзя не признать, что тем самым он, строго говоря, запрещает все возможные комментарии, толкования и разъяснения своего текста, стало быть, богословие как таковое, а религия без теологии годится лишь для ничтожнейшего из рабов. Она совершенна и, как всякое совершенство, отвратительна, из богослова может получиться ересиарх, а из раба - разве что инквизитор, притом не обязательно великий. При желании, впрочем, обойти запрет можно запросто: неприкосновенно лишь то, что приписывается Богу или, на худой конец, Ангелам Его, эрго, комментатор должен всего лишь не прикидываться херувимом, а честно признать свое комментаторство и не претендовать на обладание абсолютной истиной, разумеется, Наденька, разумеется, Машенька, понимаю, все понимаю, etc, разумеется, нехорошо, просто безобразно с моей стороны, учитывая ваше, etc. Грешен, бестактен и, на мой взгляд, совершенно прав, хотя, ясное дело, тоже глупым делом занимаюсь, разврат это, вышивание по чужой канве, при котором полностью пропадает исконный смысл, впрочем, вышивальщику чуждый изначально, разумеется, разумеется, ваше здоровье, etc.
Да, конечно, хорошо сидим, просто замечательно, разумеется, в компании молодых очаровательных женщин, не говорить же им, какого я на самом деле о них мнения, не признаваться же себе, какого я на самом деле мнения о канве, потому что если честно подумать, канва-то важнее и интереснее всех многопестрых узоров, она-то и есть Великая книга, как Гомер и комментарии к Гомеру, Апион, в частности, но что же делать, если ближе мне не то и не другое, а нормальный эпикуреец типа Петрония, кстати, Машенька, о сексуальной патологии, можно сколь угодно искусно изготовлять золотые чаши, но драгоценны они в первую очередь постольку, поскольку золотые, а рельефы на них по мотивам мифов, не тобой придуманных, ибо на то он и миф, чтобы не иметь автора, автор - это почти всегда флибустьер, еретик, мятежник, нарушитель и осквернитель святынь, и не быть ему иным, покуда, разумеется, Толь, разумеется, да, понимаю, все понимаю, твое невнятное томление тоже понимаю, etc, всех понимаю, а надоело, господи, до чего же надоело!
Разумеется, Наденька, разумеется, что ты, что ты, мы тут не в обиде, мы никоим образом даже и не можем быть в обиде, да, метро уже закрыто, да, да, конечно, конечно, ну и замечательно, что есть у вас две раскладушки, вот и поставим их на кухне, разумеется, Машенька, разумеется, покуда существует столь мощная совокупность коллективных представлений, а, Толь, не правда ли, любопытные вещи могут быть выведены, как по-твоему? Разумеется, Катенька, разумеется, нет, это мы так, о работе, пустяки все это, etc.
X. ДЕТИ АББАТА
Вальпургия-дубль
У них есть государственное устройство, им достался счастливый удел
иметь короля, они пользуются языком, где обобщаются далекие понятия;
верят, подобно иудеям и грекам, в божественное начало поэзии и смутно
ощущают, что душа переживает бренное тело.
В общем, они представляют цивилизацию, как представляем ее и мы,
несмотря на многие наши заблуждения.
Х.Л.Борхес, "Сообщение Броуди"
А, в конце концов, почему бы и нет? Ну сказала Машенька, что, мол, звонили с утра и просили прибыть по адресу, ну не удосужилась спросить, кто именно звонит, так, может, и вовсе звонка не было, ведь Машенька - она у нас такая девочка, она ведь с утра-то пораньше, спросонья все на свете попутать может, особенно если накануне чего-то там у ней было, а было, вероятно, накануне всякое, кто их знает, этих непорочных дев, какие именно заковыристые загогулины между ними происходили, пока мы с теологом Джонни тщились успокоиться и забыться, не исключено, что после этих интересностей Машенька искреннейше была убеждена, что это адрес не мой, а какого-нибудь там борделя, то-то Толику разочарование, давно рвался, давно собирался, ну да уж ладно, как-нибудь, бог с ним, с Толиком, пятый этаж, без лифта, зато вот сейчас площадка будет, серыми плитками выложенная, а в центре красная, что?
Они стояли перед дверью, и почему-то обоим было ясно, что это не та дверь, защищающая вход в не ту квартиру; может быть, это был также и не тот дом, не тот город - хотя как бы это?
- Сашк, а ведь это не твоя дверь.
Удивил, а чего меня-то удивлять, дверь как дверь, странно, что он запомнил, а пришли мы по адресу, позвоним-посмотрим, не может же быть, чтоб за просто так пропала жилплощадь, да не моя, а знакомого геолога, странно, я бы должен испугаться, мой дом - моя, инстинкт собственника, не с похмелья же, вчера было отнюдь не излишне много, а поутру и вов.
Звонок.
Ладно, по крайней мере спросим адрес, странное, конечно, занятие звонить, имея в кармане ключ, если только это тот ключ, все-таки там кто-то есть, кто-то так это шевелится-копошается beyond the door, расспросим.
- Можете не разуваться, - сказал открывший. - Ах, да, Дима...
Был Дима собою невысок, вроде бы не то чтобы толст, не то чтобы тонок, однако как-то хиловат и с брюшком, уверенно подчеркиваемым сиренево-сивым спортивным костюмом. И на голове у него росло тоже не то чтобы много, но как-то уж слишком неопрятно - патлато-бородато при расплывающейся лысине.
Ну и типчик, ну и Дима, и как ему не стыдно в таком виде существовать, или он зеркал в доме не держит, хотя, конечно, можно бы, поднатужимшись, измыслить культуру, где он не только оказался бы близок к идеалу красоты, но и, чем черт не шутит, являл бы собою оный идеал, вот разве что почти наверняка это будет уже не Homo Sapiens, ну да уж ладно, с кем не бывает, это бы все ничего, а вот худо, что прихожая вся из себя какая-то даже не грязная, а - вот! да, точно, ветхая и затхлая, пыль бывает разная, эту уже пылесос не возьмет, и слава богу, дорогой Дима, что тапочек нету, если б они тут водились, были бы они сплошь загрибованные, что?
- Ну наконец-то! Сашк, двигай сюда!
И Сашка сразу же двинул, а Толик счел возможным последовать за ним (что еще Толику оставалось делать? Ну чужая квартира, ну непонятно чья и еще более непонятно, куда им-то подеваться, так внутри, может, хоть что-нибудь выяснится, чего в прихожей торчать). И впрямь, в комнате оказалось не в пример уютнее, тот богемный стоял там уют, какой только и может получиться, если в некогда благопристойной квартире длят примерно с неделю свою пышношумную оргию друзья-приятели, не объединенные ничем, кроме почти религиозной любви к алкогольным напиткам. То есть таким вот друзьям-приятелям комната показалась бы уютной, но не Толику же! И тем более не Сашке, да, где же он? Вроде бы спрятаться особо негде, мебель вся перепуганно сбилась в кучу возле балконной двери, лишь веско возвышалась прямо напротив Толика изумительных габаритов кровать с многоэтажными подушками и даже, пожалуй, перинами.
Вот тебе и "что", вот тебе, бабушка, ориентировочный рефлекс, как у хорошей собаки, рефлекс "ни хрена себе", а, собственно, почему? Проще верить в неприятные новости (верить в новости, оригинальный оборот), хотя, конечно, бывают совпадения и сновидения, лукавый обман, зыбкие тени, прикидывающиеся реальностью, дай бог, если хотя бы данной нам в ощущениях, лучше бы приятных, проверим, подойти, ближе, ближе, посмотреть.
Толик продвинулся глубже в комнату и увидел, что там, где, как ему представлялось, пространство было исчерпывающе заполнено монументальной кроватью, кое-что еще находилось, и занятное кое-что! Там, подле набитого книгами стеллажа под потолок, беспутно раскинувшись в широком старом кресле, лобзала длинную папиросу девица в нескромном белом одеянии, стыдливо прикрытом томом "Палеонтологии позвоночных". Одеяние более всего походило на лабораторный рваный халат, впрочем, с неожиданной тщательностью застегнутый на все сохранившиеся пуговицы. Да, подумал Толик, тут люди без предрассудков. А Сашка уже склонился над этим существом (да, она ведь, кажется, представилась, Софья ее зовут), внимательно глядя - нет, не на халат и не на то, что под халатом (а Толик, мучаясь от сознания собственной животности, поступил бы именно так). Нет, Сашка смотрел в книгу и вдруг заговорил, да какое там заговорил задекламировал.
- В старых книгах - я имею в виду книги, которые старше нас и которые, следовательно, заведомо держали в руках другие люди, - почему-то всегда почти до болезненности внимательно вглядываешься в подчеркнутые строки и карандашные надписи на полях, от времени нередко почти стершиеся и разбираемые лишь с трудом. Быть может, это неизъяснимая магия времени заставляет нас с неуместной, в сущности, сосредоточенностью раздумывать над ними. Не исключено, впрочем, что эти маргиналии, не нами и не для нас писанные, всего лишь делают этот экземпляр - нашей книгой, единственной в своем роде.
- Неминуемый и неизбежный интерес к Другому Читателю, к человеку иного времени и уже хотя бы поэтому отчасти иной культуры - интерес культур-палеонтолога, реставрирующего чуждый тип мышления, исходя из того, в сущности, шаткого основания, что маргиналии сочинялись и, следовательно, хоть отчасти дозволялись раньше - в то время. В общем, это вполне подобно тому интересу, с каким мы оба, полагаю, прочитали бы рецензию на премьеру "Медеи", если б только удосужился ее сочинить какой-нибудь афинский демо-критик: тут тоже основания не столь уж тверды, как, впрочем, и устои демократии.
Обмен явно импровизированными рассуждениями на потрясающе животрепещущую тему прошел до крайности слаженно, и это, казалось бы, должно было Толика насторожить; более того, уже тогда, в самом начале, Толик мог бы, если бы пораскинул мозгами, предсказать, чем все это кончится. Но, как ни удивительно, тогда все показалось ему вполне естественным, - или просто лень было раскидывать мозгами? Неожиданным образом возмутился другой.
- Медея? - вскинулся критичный Дима. - А что медея-то. Ну, если, понятно, тот, кто написал, он классик, то все-таки...
- Спасибо, - откликнулась Софья. - Ты избавил меня от труда формулировать мою мысль, друг Деметрий. Истинно говорят: Vox populi... Да, Толь, ты не стесняйся, подходи к столу, наливай и закусывай, если, конечно, найдешь чего.
Толик решил послушаться, но, подойдя к столу, был несколько напуган. То есть какое там "несколько"! Толик был здорово ошарашен, когда увидел, как со стула, казавшегося столь пустынным, что именно туда Толик и собирался поместить свой зад, начал, медленно разворачиваясь и сосредоточенно урча, подниматься некий предмет. Через несколько секунд предмет был идентифицирован Толиком как гуманоид, одетый в пиджак и серую рубашку, имевший пару верхних конечностей, а также, вероятно, пару нижних. Одна из конечностей протянулась к стоявшему на горизонтальной плоскости цилиндрическому прозрачному контейнеру и приблизила его к головному отделу с целью визуального обследования.
- Налейте! - сказал гуманоид человеческим голосом.
По-прежнему обалдевавший Толик с совершенно, видимо, идиотским выражением на роже наполнил стакан каким-то красным вином, которого он не знал, но которое было в изобилии и не внушало ему доверия. Гуманоид подверг содержимое контейнера оральной утилизации, после чего вернулся в исходное положение. Стул вновь казался незапятнанно чистым.
Какое сборище разных существ, сил, чудищ и ангелов! Да еще слова, разглашению не подлежащие... Темно пишет, невнятно, но красиво. Надо читать, а то ведь стыдно даже...
Если даже и надлежало умолчать, какой смысл указывать на факт умолчания? И изменилось ли что-нибудь от того, что скрыл он, что говорили семь голосов? Строго говоря, следует ожидать, что нет; в противном случае велик риск, что некто, наделенный умом быстрым и блестящим, употребит его на греховное дело, чтобы, уловив несообразности, восстановить по когтю - льва, по зубу палеотерия, по тексту - Великую тайну. Если же невосстановима тайна, следует предположить, что и не было ее вовсе.
12.9. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.
Есть все-таки нечто привлекательное в дуализме на слегка манихейский лад, не зря же дракон получается, как ни крути, довольно импозантен, может, потому, что он и называется драконом, он изначально не существует, а потому даже рога с диадемами не в состоянии его изуродовать. А все же: если отсутствие греха не означает само по себе наличие добродетели, то не следует ли предположить, что обратное тоже верно? То есть Майкл-архангел может быть на сей счет сколь угодно другого мнения, но пусть докажет! "Пять коней подарил мне мой друг Люцифер"...
13.14. И чудесами, которые дано было ему творить пред зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив.
Everything's allright, yes, everything's fine.
Есть пророк настоящий, а есть лжепророк, поди пойми, кто тут истинный, если все чудеса творят... Что? А, это ты, Бен, да-да, конечно, да, читаю, да, да, в самом деле? Ну, если на минуточку... Да-да, сейчас...
Есть простые и понятные правила, чтобы изобличить лжепророка, но лишь простого, шарлатанствующего, чудес не творящего и бесов не изгоняющего, а когда земля и море свидетельствуют против какого-то там божества, поневоле приходит в голову мысль, что это просто два бога меж собой лаются. И, несомненно, те, кто в таких условиях, оставаясь праведными, не принимали на чело имя зверя или число имени его, не могли не ощущать себя богоборцами - в большей мере, нежели смиренные бюргеры, горделиво подъемлющие правую руку, чтоб демонстрировать число человеческое. Ибо если греховно отрицать бога, то не менее греховно и отрицать дьявола - не сдуру, не спьяну, не по наущению, а всерьез, с обдуманным намерением. И кто, кроме заведомого мятежника, обдумает такое намерение? Кто узнает, где бог, где сатана, а где просто бред, грязь, зверство, лукавый морок непобедимый?
13.18. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя; ибо это число человеческое. Число его шесть сот шестьдесят шесть.
Да, да, понимаю, в самом деле, идем, Бен, да, идем, а, добрый вечер, добрый вечер, да, извините, извините, спасибо, Бен, да, да-да, ну и гадость же, да, ладно, сейчас, сейчас, сейчас выпью, а, и Маруся здесь, да, да-да.
I don't know how to love him.
Ну вот, и опять подвело Иоанна стремление к злободневности, ведь не стал бы он этой чепухой заниматься, если бы знал, что будут его читать как минимум пару тысяч лет, Нерон Кайзер, ну и что с того, и правильно делал кайзер, что христиан преследовал, любой бы римский гражданин на его месте, пусть сначала докажут, что они тоже годятся писать хорошую прозу, не так ли, Квинт? А ведь и в голову ему не приходило, что мудрость эту скоро позабудут, а когда откроют вновь, покажется она несерьезной и едва ли достойной такого чудища. И получается, что человек, которому дано писать, не имеет права размениваться на актуальности, так, что ли?
14.4. Это те, которые не осквернились с женами; ибо они девственники: это те, которые следуют за Агнцем, куда бы он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу.
Да, да, да, конечно, Маруся, правильно, я все понимаю, да, понимаю, понимаю, я всегда все понимаю, правильно, конечно, да, чего уж там, давай еще выпьем, да-да, правильно, правильно, ох, и шумно тут, не правда ли, Марусенька? Да, пьяные тут все, разнузданные, того гляди, приставать начнут, правильно, правильно, правильно, Маруся, пошли отсюда, что ли? Да, да, разумеется, жалко все-таки, что дочитать не успел.
Да, да-да, конечно, я слушаю, и за что мне такая судьба, никогда не желал стать епископом, повторю это не трижды, а семижды семьдесят раз, и отцом-исповедником тоже, слушаю, слушаю, понимаю, все понимаю, а ни черта я не понимаю, потому что если уж отпускать грех, так только грешнику, грех - он материя тонкая, не каждому доступная, праведность, может быть, как раз в том и состоит (допускаю, что на сей раз я впал уже в гностицизм), чтобы знать, в какой мере ты имеешь право на грех, Машенька, да-да, понимаю, хрен тебя разрази, понимаю, правильно, правильно, поистине отвратно видеть, как плотская извращенность сочетается с духовной неиспорченностью - или это правильнее назвать духовным убожеством?
16.9. И жег людей сильный зной; и они хулили Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу.
Да, да-да, слушаю, нет, что ты, что ты, просто лежит книга, чисто механически перелистываю, а так я слушаю, да, разумеется, и думать, видимо, не мог он, что будут его читать в такой обстановке, те, что не вразумились - это и были настоящие грешники; принимавшие начертание - это всего лишь смиренные праведные ничтожества, а тут, право же, есть нечто от белотраурного великолепия падших ангелов, ибо кому нужен бог, ради которого приходится столь основательно вразумляться, да-да, ты права, да, по-моему, ты совершенно права, иди, дочь моя, и продолжай коснеть в своей непорочности, а мне не мешай, задали эти умники задачку из области нечеловеческой этики, и едва ли эту задачку способен решить нормальный порядочный человек, порядочный человек не может не восстать против бога - или против дьявола, а поди пойми, должен ли священнослужитель обращаться к врачу?
17.10. И семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть.
А все-таки здесь мудрость, ибо число-то - число человеческое, а не диавольское, и зверь - не сатана, а просто многорогое чудище, ибо ни одному ангелу не удалось бы пасть столь низко, человеку удается, смотри об этом у Джойса. Многое есть на земле, что злее сатаны и хуже греха, незачем на него, бедняжку, лишнее навешивать.
18.13. Корицы и фимиама и миры и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и тел и душ человеческих.
Да, да, да, конечно, правильно, маруся, правильно, конечно, жалко, да, очень жалко, а может, и ничего, может, поступишь еще, ты успокойся, да-да, понимаю, бен, он такой, для него нет ничего святого, правильно, конечно, давай еще выпьем, маруся, правильно, правильно, и музыку включим.
До чего же явственно прослеживается если не зависть - хотя тут и не без злорадной зависти, - так уж по крайней мере восхищение многоразличными ценностями и драгоценностями, коих ранние христиане лишены были по самой природе своей, они же понятия не имели, какова будет роскошь и пышность князей церкви. Есть и в роскоши свое обаяние, Квинт, есть и ужас в том, чтобы роскоши лишиться, ужас столь великий, столь очевидный, что едва ли могли современники без волнения слушать эти великолепные периоды. Но ритмика, черт возьми, какая ритмика, так и просится к Адриану Леверкюну!
Judas - must you betray me with a kiss?
да, да, да, маруся, все верно, все правильно, да, ты совершенно
права, да, да, да, правильно, правильно, правильно, все верно, ну
его, в самом деле, разумеется, а ты, знаешь, хорошенькая, да, да,
да, ну да, правильно, ну что ты, что ты, ты мне нравишься, что ты,
что ты, что ты, да, да, правильно, нет, что ты, все в порядке, да,
да, да, конечно, так надо, да, да, да, да, да, Да, это надо петь
или записывать в тиши кельи красивыми буквами на хорошем пергамене,
сообразуясь не столько даже с божественным откровением, сколько с
законами языка, данными смиренному скриптору изначально, ибо
малейшая ошибка может смутить и ввести в соблазн читателя, ежели
читающий всего лишь один из малых сих, знающих, что убеждения стоят
дороже жизни - предпочтительно чужой жизни. Нарушать этот закон
дозволено лишь тем, кто причастен к закону, лукавым комментаторам,
безбожным аббатам, - и лишь в том случае, когда известно, кто будет
читать. Может быть, особое мужество требовалось Джойсу, чтобы
поставить точку, когда малый сей ограничился бы многоточием, чтобы
пропустить запятую, когда отсутствие знака само по себе значимо;
издырявленный, простреленный пустотами текст сталкивается с моделью
текста, каким он должен быть, - и дает вспышку света, освещающую
страницу тому, на кого рассчитывал ересиарх.
19.7. Возрадуемся и возвеселимся, и воздадим Ему славу, ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя.
да да да да да да правильно да да нравишься конечно да да да да да
19.13. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: Слово Божие.
"Впереди - Исус Христос", - поистине, нет, не может и не должно быть веры без неверующих, ибо надо же кого-то карать, потому-то, любезный д-р Цейтблом, и вырождается теология в демонологию. "Сердце будет пламенем палимо вплоть до дня", - но не дальше, ибо дальше нет уже времени, нет ни грешников, ни религии, ни, очевидно, даже Бога.
20.7. Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей, и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их как песок морской.
дададададададададамарусядадададаконечнодададададададада
Надо полагать, Иоанн счел такой срок достаточным, чтобы сомнение в необходимости веры преждевременно не проникало куда не след. Ведь и через десять веков нужны будут твердость, нетерпимость и ненависть! А дальше можно пока и не планировать, кто знает, что будет после, едва ли кому-нибудь в те времена приходило в голову исследовать пугающую пустоту, неминуемо следующую за Страшным судом.
21.17. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.
дададададададаконечноконечноконечноконечнодадададамарусямарусямарусенькадададададададаконечноконечнодададада
Шесть сот шестьдесят шесть - число человеческое, но мера человеческая действует и на небесах, вот и пойми попробуй, что же такое человек, хотя, ясное дело, не меньше доводов можно привести в пользу простого стремления к наглядности, нежели в поддержку пространных разглагольствований о величии души человека. Даже, вероятно, больше, это ведь индийские аскеты позволяли себе являть самостоятельные сущности, способные быть опасными для неба, а христианину приличествует быть покорным и убогим, не так ли, Машенька, христианин, если он, конечно, настоящий, едва ли рискнет измерять небеса не то что силою мысли или духа, но даже эталонным платино-иридиевым метром.
22.4. И узрят лицо Его, и имя Его будет на челах у них.
дадададададададаконечноконечноконечнодададададамарусямарусямарусенька, господи, до чего же пошло, примитивно и убого, и чего я стою, еслидададададададамарусяконечноконечноконечно
Они принимали на чело (может, и на длань, не знаю, но готов допустить) имя Его, вероятно, также и число имени Его, ибо число и слово не могли не быть тождественны при столь примитивной системе записи, аз есмь альфа и омега, начало и конец, "не решаясь обратиться к звуку, тростью на песке чертил число". Рабы, клейменые рабы, как и те, с именем зверя, который даже не сатана, даже не грех, а всего лишь осужденный убийца.
22.10. И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко.
дададададададамарусямарусямарусямарусядадададаконечноконечноконечноконечнодададада, в самом деле, чего я стою, кажется, худо у меня стало со словарным запасом, нету почти, прямо Пенелопа Блум, которая тоже всем, всегда и во всех возможных случаях говорила "да"дадададададада
Великая, допустим, правда о великом призвании писателя, однако же эта трактовка до такой степени банальна, что едва ли стоит задумываться о такой правде. А вот если бы в силу каких-то вполне возможных причин этот текст в свое время не дошел бы до масс и оказался бы обнаружен лишь в наше время? Вероятно, единогласно было бы решено, что данный памятник не лишен литературных достоинств, однако никому бы и в голову не пришло воспринять всерьез слова пророчества книги сей: спокойно, трезво и со знанием дела прикинули бы возможные влияния, увязали бы с традицией и на сем успокоились бы. Ибо и пророчество может не устареть даже, но за невостребованием перестать быть пророчеством, "и, как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова", - выдирающих цитату из контекста следует расстреливать без снисхождения, история - это кошмар.
22.18. И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей.
дададададада, ну, слава богу, кажется, все, дрыхнет Маруська, ударилась сегодня в разнузданный разврат, как я и предсказывал, ну и ладно, и правильно, в конце концов, чем я хуже Бена, а чем лучше, сделал правильные выводы из доступных мне фактов, ну и хорошо, и молодец, в новое, стало быть, качество перешел, странно, ничего такого новокачественного не чувствую, ну да ладно, буду считать, что чувствую, Бену уж точно скажу, что отныне в новом качестве пребываю, пусть знает, да. Да!
Что ж, пророку, знающему абсолютную истину, разумеется, противно и думать, что возможно внести коррективы в текст, эту истину, на его взгляд, исчерпывающе и адекватно отражающий, а потому также абсолютный. Но, с другой стороны, нельзя не признать, что тем самым он, строго говоря, запрещает все возможные комментарии, толкования и разъяснения своего текста, стало быть, богословие как таковое, а религия без теологии годится лишь для ничтожнейшего из рабов. Она совершенна и, как всякое совершенство, отвратительна, из богослова может получиться ересиарх, а из раба - разве что инквизитор, притом не обязательно великий. При желании, впрочем, обойти запрет можно запросто: неприкосновенно лишь то, что приписывается Богу или, на худой конец, Ангелам Его, эрго, комментатор должен всего лишь не прикидываться херувимом, а честно признать свое комментаторство и не претендовать на обладание абсолютной истиной, разумеется, Наденька, разумеется, Машенька, понимаю, все понимаю, etc, разумеется, нехорошо, просто безобразно с моей стороны, учитывая ваше, etc. Грешен, бестактен и, на мой взгляд, совершенно прав, хотя, ясное дело, тоже глупым делом занимаюсь, разврат это, вышивание по чужой канве, при котором полностью пропадает исконный смысл, впрочем, вышивальщику чуждый изначально, разумеется, разумеется, ваше здоровье, etc.
Да, конечно, хорошо сидим, просто замечательно, разумеется, в компании молодых очаровательных женщин, не говорить же им, какого я на самом деле о них мнения, не признаваться же себе, какого я на самом деле мнения о канве, потому что если честно подумать, канва-то важнее и интереснее всех многопестрых узоров, она-то и есть Великая книга, как Гомер и комментарии к Гомеру, Апион, в частности, но что же делать, если ближе мне не то и не другое, а нормальный эпикуреец типа Петрония, кстати, Машенька, о сексуальной патологии, можно сколь угодно искусно изготовлять золотые чаши, но драгоценны они в первую очередь постольку, поскольку золотые, а рельефы на них по мотивам мифов, не тобой придуманных, ибо на то он и миф, чтобы не иметь автора, автор - это почти всегда флибустьер, еретик, мятежник, нарушитель и осквернитель святынь, и не быть ему иным, покуда, разумеется, Толь, разумеется, да, понимаю, все понимаю, твое невнятное томление тоже понимаю, etc, всех понимаю, а надоело, господи, до чего же надоело!
Разумеется, Наденька, разумеется, что ты, что ты, мы тут не в обиде, мы никоим образом даже и не можем быть в обиде, да, метро уже закрыто, да, да, конечно, конечно, ну и замечательно, что есть у вас две раскладушки, вот и поставим их на кухне, разумеется, Машенька, разумеется, покуда существует столь мощная совокупность коллективных представлений, а, Толь, не правда ли, любопытные вещи могут быть выведены, как по-твоему? Разумеется, Катенька, разумеется, нет, это мы так, о работе, пустяки все это, etc.
X. ДЕТИ АББАТА
Вальпургия-дубль
У них есть государственное устройство, им достался счастливый удел
иметь короля, они пользуются языком, где обобщаются далекие понятия;
верят, подобно иудеям и грекам, в божественное начало поэзии и смутно
ощущают, что душа переживает бренное тело.
В общем, они представляют цивилизацию, как представляем ее и мы,
несмотря на многие наши заблуждения.
Х.Л.Борхес, "Сообщение Броуди"
А, в конце концов, почему бы и нет? Ну сказала Машенька, что, мол, звонили с утра и просили прибыть по адресу, ну не удосужилась спросить, кто именно звонит, так, может, и вовсе звонка не было, ведь Машенька - она у нас такая девочка, она ведь с утра-то пораньше, спросонья все на свете попутать может, особенно если накануне чего-то там у ней было, а было, вероятно, накануне всякое, кто их знает, этих непорочных дев, какие именно заковыристые загогулины между ними происходили, пока мы с теологом Джонни тщились успокоиться и забыться, не исключено, что после этих интересностей Машенька искреннейше была убеждена, что это адрес не мой, а какого-нибудь там борделя, то-то Толику разочарование, давно рвался, давно собирался, ну да уж ладно, как-нибудь, бог с ним, с Толиком, пятый этаж, без лифта, зато вот сейчас площадка будет, серыми плитками выложенная, а в центре красная, что?
Они стояли перед дверью, и почему-то обоим было ясно, что это не та дверь, защищающая вход в не ту квартиру; может быть, это был также и не тот дом, не тот город - хотя как бы это?
- Сашк, а ведь это не твоя дверь.
Удивил, а чего меня-то удивлять, дверь как дверь, странно, что он запомнил, а пришли мы по адресу, позвоним-посмотрим, не может же быть, чтоб за просто так пропала жилплощадь, да не моя, а знакомого геолога, странно, я бы должен испугаться, мой дом - моя, инстинкт собственника, не с похмелья же, вчера было отнюдь не излишне много, а поутру и вов.
Звонок.
Ладно, по крайней мере спросим адрес, странное, конечно, занятие звонить, имея в кармане ключ, если только это тот ключ, все-таки там кто-то есть, кто-то так это шевелится-копошается beyond the door, расспросим.
- Можете не разуваться, - сказал открывший. - Ах, да, Дима...
Был Дима собою невысок, вроде бы не то чтобы толст, не то чтобы тонок, однако как-то хиловат и с брюшком, уверенно подчеркиваемым сиренево-сивым спортивным костюмом. И на голове у него росло тоже не то чтобы много, но как-то уж слишком неопрятно - патлато-бородато при расплывающейся лысине.
Ну и типчик, ну и Дима, и как ему не стыдно в таком виде существовать, или он зеркал в доме не держит, хотя, конечно, можно бы, поднатужимшись, измыслить культуру, где он не только оказался бы близок к идеалу красоты, но и, чем черт не шутит, являл бы собою оный идеал, вот разве что почти наверняка это будет уже не Homo Sapiens, ну да уж ладно, с кем не бывает, это бы все ничего, а вот худо, что прихожая вся из себя какая-то даже не грязная, а - вот! да, точно, ветхая и затхлая, пыль бывает разная, эту уже пылесос не возьмет, и слава богу, дорогой Дима, что тапочек нету, если б они тут водились, были бы они сплошь загрибованные, что?
- Ну наконец-то! Сашк, двигай сюда!
И Сашка сразу же двинул, а Толик счел возможным последовать за ним (что еще Толику оставалось делать? Ну чужая квартира, ну непонятно чья и еще более непонятно, куда им-то подеваться, так внутри, может, хоть что-нибудь выяснится, чего в прихожей торчать). И впрямь, в комнате оказалось не в пример уютнее, тот богемный стоял там уют, какой только и может получиться, если в некогда благопристойной квартире длят примерно с неделю свою пышношумную оргию друзья-приятели, не объединенные ничем, кроме почти религиозной любви к алкогольным напиткам. То есть таким вот друзьям-приятелям комната показалась бы уютной, но не Толику же! И тем более не Сашке, да, где же он? Вроде бы спрятаться особо негде, мебель вся перепуганно сбилась в кучу возле балконной двери, лишь веско возвышалась прямо напротив Толика изумительных габаритов кровать с многоэтажными подушками и даже, пожалуй, перинами.
Вот тебе и "что", вот тебе, бабушка, ориентировочный рефлекс, как у хорошей собаки, рефлекс "ни хрена себе", а, собственно, почему? Проще верить в неприятные новости (верить в новости, оригинальный оборот), хотя, конечно, бывают совпадения и сновидения, лукавый обман, зыбкие тени, прикидывающиеся реальностью, дай бог, если хотя бы данной нам в ощущениях, лучше бы приятных, проверим, подойти, ближе, ближе, посмотреть.
Толик продвинулся глубже в комнату и увидел, что там, где, как ему представлялось, пространство было исчерпывающе заполнено монументальной кроватью, кое-что еще находилось, и занятное кое-что! Там, подле набитого книгами стеллажа под потолок, беспутно раскинувшись в широком старом кресле, лобзала длинную папиросу девица в нескромном белом одеянии, стыдливо прикрытом томом "Палеонтологии позвоночных". Одеяние более всего походило на лабораторный рваный халат, впрочем, с неожиданной тщательностью застегнутый на все сохранившиеся пуговицы. Да, подумал Толик, тут люди без предрассудков. А Сашка уже склонился над этим существом (да, она ведь, кажется, представилась, Софья ее зовут), внимательно глядя - нет, не на халат и не на то, что под халатом (а Толик, мучаясь от сознания собственной животности, поступил бы именно так). Нет, Сашка смотрел в книгу и вдруг заговорил, да какое там заговорил задекламировал.
- В старых книгах - я имею в виду книги, которые старше нас и которые, следовательно, заведомо держали в руках другие люди, - почему-то всегда почти до болезненности внимательно вглядываешься в подчеркнутые строки и карандашные надписи на полях, от времени нередко почти стершиеся и разбираемые лишь с трудом. Быть может, это неизъяснимая магия времени заставляет нас с неуместной, в сущности, сосредоточенностью раздумывать над ними. Не исключено, впрочем, что эти маргиналии, не нами и не для нас писанные, всего лишь делают этот экземпляр - нашей книгой, единственной в своем роде.
- Неминуемый и неизбежный интерес к Другому Читателю, к человеку иного времени и уже хотя бы поэтому отчасти иной культуры - интерес культур-палеонтолога, реставрирующего чуждый тип мышления, исходя из того, в сущности, шаткого основания, что маргиналии сочинялись и, следовательно, хоть отчасти дозволялись раньше - в то время. В общем, это вполне подобно тому интересу, с каким мы оба, полагаю, прочитали бы рецензию на премьеру "Медеи", если б только удосужился ее сочинить какой-нибудь афинский демо-критик: тут тоже основания не столь уж тверды, как, впрочем, и устои демократии.
Обмен явно импровизированными рассуждениями на потрясающе животрепещущую тему прошел до крайности слаженно, и это, казалось бы, должно было Толика насторожить; более того, уже тогда, в самом начале, Толик мог бы, если бы пораскинул мозгами, предсказать, чем все это кончится. Но, как ни удивительно, тогда все показалось ему вполне естественным, - или просто лень было раскидывать мозгами? Неожиданным образом возмутился другой.
- Медея? - вскинулся критичный Дима. - А что медея-то. Ну, если, понятно, тот, кто написал, он классик, то все-таки...
- Спасибо, - откликнулась Софья. - Ты избавил меня от труда формулировать мою мысль, друг Деметрий. Истинно говорят: Vox populi... Да, Толь, ты не стесняйся, подходи к столу, наливай и закусывай, если, конечно, найдешь чего.
Толик решил послушаться, но, подойдя к столу, был несколько напуган. То есть какое там "несколько"! Толик был здорово ошарашен, когда увидел, как со стула, казавшегося столь пустынным, что именно туда Толик и собирался поместить свой зад, начал, медленно разворачиваясь и сосредоточенно урча, подниматься некий предмет. Через несколько секунд предмет был идентифицирован Толиком как гуманоид, одетый в пиджак и серую рубашку, имевший пару верхних конечностей, а также, вероятно, пару нижних. Одна из конечностей протянулась к стоявшему на горизонтальной плоскости цилиндрическому прозрачному контейнеру и приблизила его к головному отделу с целью визуального обследования.
- Налейте! - сказал гуманоид человеческим голосом.
По-прежнему обалдевавший Толик с совершенно, видимо, идиотским выражением на роже наполнил стакан каким-то красным вином, которого он не знал, но которое было в изобилии и не внушало ему доверия. Гуманоид подверг содержимое контейнера оральной утилизации, после чего вернулся в исходное положение. Стул вновь казался незапятнанно чистым.