Сигер Мора. Однажды и навсегда

   «Да, — подумала Сара, — мне даже собственные страхи нипочем».
   Ночь укутала их своим темным покрывалом, и они забыли обо всем на свете.

ГЛАВА 24

   Мужчины начали собираться в каменном круге задолго до рассвета. Они толклись, переговариваясь между собой. Женщины, тем временем, предлагали им отогнать утренний холод и сонливость глотком горячего сидра. Когда солнце, наконец, взошло над Эйвбери, они двинулись по дороге. Они занялись серьезным делом. Однако каждый их шаг выдавал рвущееся наружу веселье. Кто-то затянул песню. Хор голосов тотчас подхватил ее. Идти было легко. Они быстро дошли до леса, здесь разбрелись в разные стороны, работая группками, чтобы раздобыть необходимое.
   Им нужно было принести в деревню девять пород дерева для костра Белтана. Девять пород, для того, чтобы солнце совершило свой великий поворот. Чтобы потом плясать вокруг огня, радуясь, что зима позади, и мир возродился заново. Плющ и дуб. Терн и сикомор. Рябина и береза. Ясень и ольха. А вокруг — в изобилии боярышник. Все эти деревья можно было найти в лесах Эйвбери. Девять пород дерева для Белтана.
   Боярышник уже расцвел. Ароматные цветущие ветви приносили домой, украшали ими дверные проемы. Повсюду цвели ноготки. Девушки, идущие следом, срывали их, чтобы украсить волосы венками.
   День становился все ярче, воздух — теплее. В загонах вокруг деревни жалобно блеяли овцы, требуя, чтобы их выпустили на свободу. Последний стожок сена, припасенного на зиму, уже съеден. А весенние пастбища манят зеленой сочной травой.
   Сара сегодня была на кухне, пекла майские пироги. Миссис Дамас, проводив мужчин, вернулась. Мужчины несли на плечах огромные охапки хвороста. Миссис Дамас потянула носом и довольно улыбнулась.
   — А у вас, хозяйка, легкая рука.
   Сара рассмеялась. Она разрумянилась от печного жара и незамысловатых, но милых сердцу, радостей этого дня, разомлела и светилась счастьем после страстных ночных утех.
   Она слепила еще один пирог и шлепнула его на раскаленный плоский камень. Камень задвинулся в печь. Столько дел еще предстоит сегодня.
   В этот день в доме настежь распахивали окна, выносили на улицу ковры и перины. Мыли, мели, чистили, скребли. Обметали углы и потолки. Дом наполнялся свежим весенним воздухом.
   Сара высаживала рассаду. Руперт предостерегающе заворчал. Она выпрямилась, стряхнула с ладоней землю, ожидая-надеясь увидеть Фолкнера.
   Неужели у Джастина Ходдинуорта всегда такое неприятное выражение лица? Высокий и поджарый, разодетый явно не ко дню и не к месту, он производил впечатление человека, у которого на уме какие-то недобрые намерения. Сара сразу же насторожилась. Ей было неприятно, что он нарушил ее одиночество. Ей было хорошо за стенами сада.
   — Я не предполагала, что вы придете сюда, — сказала она, давая понять, что о его визите не было доложено.
   Он только пожал плечами.
   — Я не заходил в дом.
   Он внимательно огляделся, а затем снова пристально уставился на Сару.
   — Настоящая идиллия. Если бы вы были живописным полотном, вас непременно бы назвали «Сельские радости». Или как-нибудь в таком роде.
   — Сейчас не до праздности. А что вас привело ко мне?
   Он сделал вид, что удивлен.
   — Разумеется, что вы не станете лишать меня удовольствия, поблагодарить вас за ужин. И, безусловно, за то, что у нас была редчайшая возможность оказаться представленными столь влиятельному джентльмену, — даже не дожидаясь ее ответа, он продолжал: — Моя мать просто без ума от сэра Уильяма. Она уверена, что с его помощью решит все наши осложнения.
   — А вы — нет? — спросила Сара уже не столь резко. Как обидчив был этот ее дальний кузен, как жестоко страдал от уязвленного самолюбия. В какое-то мгновение, ее опасения, что он может быть убийцей, рассеялись. Она просто-напросто осознала и увидела его неприкаянность.
   — Я, разумеется, наслышан о нем. Как и многие, я полагал, что ему просто чертовски повезло. Оказался в нужное время, в нужном месте. Произвел впечатление на нужных людей и все такое прочее. Но теперь я вижу, что заблуждался. Он — сильная натура. А моя мать глупа. Он и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь ей.
   — Ну как вы можете говорить такое? — возмутилась Сара.
   Его глаза сверкнули — от внутренних мук, от гнева. Как это часто бывает у молодых людей, ставших заложниками обстоятельств, которые они не в силах изменить.
   — Могу. Никто из нас не способен оказать на него влияние. Ни мать, ни отец, ни, тем более, я. Пожалуй, только вы одна.
   Сара замерла. Она держала себя столь осторожно, что ей даже удалось усыпить бдительность Элизабет. Причем, с таким мастерством, которым не могла не гордиться. Потому, стоит ли беспокоиться из-за случайных слов Джастина?
   — А с чего вы это решили?
   — Не знаю, — признался он, к ее величайшему облегчению. Она видела, что он говорит искренне. — Это всего лишь предчувствие. Или, может быть, слабая надежда.
   Голос виконта сорвался на шепот. Внешнее спокойствие дало трещину. С полной силой из него рвалось овладевшее им отчаяние. Он сжал кулаки и ногти больно впились ему в ладони.
   — Что бы вы обо мне ни думали, я не так уж плох. Я не боюсь тяжелой работы или опасностей. Умею быть преданным. Имей хоть крохотную возможность, я сумел бы добиться в жизни положения. Но теперь, когда я осознал до конца все, то понял, что такой возможности у меня нет. Если в ближайшем будущем ничего не изменится в моей жизни, а равно и в моем существовании, — можно поставить крест.
   Сара заколебалась. Во всех его речах звучала некоторая напыщенность. И, тем не менее, они не были далеки от истины. Отчаяние не было наигранным. Как и стремление к жизни, которую он мог смело называть своей. Что касается этой стороны дела, то она не могла не испытывать к нему сочувствия.
   — У меня нет основания полагать, что Фолкнер согласится выслушать меня, — начала она говорить. Слова вырвались у нее непроизвольно. Она прекрасно понимала, что они прозвучали глупо и преждевременно. Ведь еще ничего не доказано. Такой честолюбивый человек, как Джастин, доведенный до отчаяния, может пойти и на убийство. Но ощущение западни, которая вот-вот захлопнется, и одновременно страстное стремление обрести свободу — такое знакомое для нее чувство, которое не могло не вызвать отклика в ее душе.
   — Вам придется доказать, на что вы способны. Он — неумолимый человек. Второй попытки у вас не будет.
   — Мне достаточно одной, — юношеская запальчивость боролась в нем со смертельным страхом. Он понимал, что стоит на самом краю пропасти. Его жизнь, во всей ее никчемности, представлялась ему просто сорвавшимся вниз камешком.
   Рассада завяла, лежа на земле. Белые нежные корешки засохли и скрючились. Если Сара не успеет вовремя посадить ее, растения погибнут.
   — Я ничего не обещаю, — сказала она, снова принимаясь за работу. И, смягчившись, добавила. — Кроме одного, я попытаюсь.
   Он на мгновение закрыл глаза, а затем открыл их снова.
   — Благодарю вас, — и повернулся, чтобы уйти. Из-за ограды слышался радостный смех, веселые голоса. Джастин задумался, потом неожиданно спросил: — А что у вас сегодня происходит?
 
   Ей следовало сдержаться, но она не сумела.
   — Сельские радости, — она улыбнулась и с нежностью подняла в ладонях молодые зеленые растеньица.
   Сумерки одарили землю ласковым поцелуем, и родились звезды. Следуя за луной, пляшите в каменном круге. Рука об руку, мужчины и женщины, заливаясь смехом, пляшите. Наконец, от трения длинных дубовых плах, вверх взметнулась искра. А затем по поленьям побежали языки пламени. Белтан разгорелся.
   Небрежно прислонившись к притолоке распахнутой гостиничной двери, Фолкнер наблюдал за священнодействием. Рядом с ним примостился сэр Исаак.
   — Потрясающе, — восторгался старик.
   — Сплошное язычество, — сухо отозвался Фолкнер.
   Сэр Исаак рассмеялся.
   — Надеюсь, вы не вздумаете осуждать их за это. В таком замечательном месте невозможно не праздновать май.
   Фолкнер кивнул. Происходящее его не особенно удивляло, а тем более, не поражало. Кстати, он хорошо знал, что в празднике есть обоснованность. Лишь одно слегка удивило.
   — У них нет майского шеста, вы не знаете, почему?
   — Ни малейшего понятия, — признался сэр Исаак, — в других частях страны майский шест — обычное явление. Потому-то вы и решили, что он должен быть. — Сэр Исаак указал на пламя, быстро охватывающее огромную груду хвороста. — Яркий огонь, как они его называют на древнем наречии. Белтан. Трудно представить, из какой древности пришел этот обычай.
   Скрипка выводила стремительную мелодию. Ей подпевала камышовая свирель. Подошвы дружно отбивали ритм, вместе с барабаном. Потрескивало и подскакивало ввысь яркими языками пламя костра. Фолкнер пристально смотрел на кружащиеся в пляске фигуры. Пытался сквозь клубы дыма разглядеть Сару. Где же она? Он понимал, что, конечно же, дома ее сейчас нет.
   К Белтану высыпали все жители, а вместе с деревенскими и жители соседних ферм. Молодые матери с младенцами на руках, седые старики, опираясь на палки, все собрались вокруг яркого огня. Даже миссис Хемпер и та пришла. Похоронив накануне сына, она, тем не менее, считала, что обязана отдать долг этому дню. Но где же, все-таки, Сара?
   Фолкнер неожиданно встревожился. Он выпрямился, отталкиваясь от притолоки, чтобы отправиться на ее поиски. Но она, совершенно неожиданно, появилась позади собравшейся толпы. Она была одета во все белое. Волосы, цвета догорающих углей, были распущены и доходили ей до пояса. Лоб украшен венком из ноготков. Он зачарованно смотрел на нее. Рядом с Сарой появилась молоденькая девушка, взяла из ее рук корзину, принялась раздавать пироги. Кто-то из собравшихся обратился к Саре, она рассмеялась, но не остановилась, пошла дальше. Не стесняясь ничьих взглядов, она шла ему навстречу.
   — Я думал, что увижу тебя танцующей вокруг майского шеста, — тихо сказал Фолкнер и улыбнулся. Она подошла к нему настолько близко, что он ощущал тепло ее кожи и аромат сирени, который отныне всегда напоминает ему о ней.
   Она искоса и лукаво посмотрела на него. Щеки горели, губы алели, словно лепестки роз.
   — Это саксонский обычай.
   Фолкнер почему-то волновался, совсем, как влюбленный юноша. Хрипловатым голосом он сказал:
   — В следующий раз, когда встречусь с каким-нибудь саксом, обязательно расспрошу.
   Ее глаза были сейчас зелеными, словно в них отражалась лощина, та лощина… Отблески Белтана плясали в ее глазах золотыми искорками.
   — Пойдем, — сказала она и притянула его к себе. Рука об руку они вошли в круг пламени и камней.

ГЛАВА 25

   После этого Фолкнер почти ничего не помнил. Он смутно видел череду кружащихся людей. Все казалось размытым и ускользающим. Смех, песни, выкрики, переливы скрипки и страстный голос камышовой свирели, зовущие куда-то с собой. Он перестал ощущать мир вокруг себя. Остался только дикий бег разгоряченной крови в жилах, возбуждение и восторженный ужас, словно душа вот-вот вырвется из тела.
   И вдруг наступила тишина. Неожиданная и глубокая. Рука Сары крепко сжимала его ладонь. Под ногами пружинила мягкая земля. Где-то рядом журчала вода. Тьма. Пахучий венок из ноготков смят. Шорох белой одежды, упавшей к его ногам. Шелковистая кожа ее тела, горячая и восхитительная…
   И вдруг его охватило желание, больше похожее на голод. Оно сокрушало возможные доводы разума, отметая нежность. И, наконец, не осталось ничего, кроме исступленного ненасытного желания обладать этой женщиной. Оно спалило жаром все его тело. Он глубоко впился в нее. Голод все не утолялся, огонь разгорался все жарче и жарче.
   И это ощущение было так близко к мучительной боли. И когда мука стала невыносимой…
   В одно мгновение утолив и голод, и жажду, он выкрикнул ее имя. Звук его страстного хриплого голоса улетел в темное небо, где сверкали и перемигивались яркие звезды.
   Когда он снова пришел в себя, звезд на небе не было. Он лежал на спине в мшистой лощине. Той самой, где когда-то случайно набрел на Сару. Неужели это действительно было всего несколько дней назад. А ему казалось…
   Наступило утро.
   Фолкнер устало приподнял голову. Он лежал обнаженный. Капли росы, сверкая алмазными гранями, повисли на его теле. Он огляделся, недоумевая. И попытался вспомнить. Резко приподнялся и сел. Одежда лежала неподалеку, раскиданная по траве. Судя по тому, что лучи солнца наискось пронизывали ветви деревьев, было еще очень рано. В лощине было удивительно тихо. Только птицы уже завели свои утренние песни. Он быстро оделся. И уже натягивал сапоги, когда какое-то смутное ощущение заставило его оглянуться.
   Сара стояла неподалеку и молча глядела на него. На ней было белое платье, в которое она оделась накануне вечером. Волосы распущены по плечам. В рыжеватых прядях запутались помятые лепестки ноготков. Как только он увидел ее, на него обрушилась лавина вопросов. Были или нет те разрозненные образы, которые запечатлелись в его мозгу? Языки пламени и музыка, страсть и ее утоление? Или же все — только плод его воображения? Неужели они действительно предавались любви здесь, в лощине, сладостной весенней ночью? И если да, было ли это нечто большее, нежели извечное желание мужчины и женщины обладать друг другом? Такое горячее и страстное, что был отброшен всякий стыд? Неужели с приходом весны древние силы, впрямь, правят этой землей, проникая в людские души при ярком пламени Белтана?
   — Сара, — окликнул он и шагнул навстречу ей. — Прошлой ночью…
   Она вздрогнула. На его глазах белое платье стало рассеиваться в воздухе, пока не исчезло, слившись с утренним туманом. Черты ее лица смазались, словно кто-то провел по акварели мокрой кистью. И не успел он опомниться, как Сара исчезла. Фолкнер застонал хрипло и отрывисто, потянулся к тому месту, где она только что стояла. Его рука прошла сквозь воздух, не встретив никакой преграды. Он тотчас вздрогнул, словно от холода. Глубоко вздохнул, изо всех сил пытаясь побороть первобытный страх, охвативший его.
   — Capa! — эхо отозвалось его хриплым голосом от застывших неподвижно деревьев и притихшего ручья. Лес насмехался над ним. Ему хотелось убежать без оглядки из этого жуткого места. Но он заставил себя замереть и осмотреться по сторонам.
   Сары нигде не было видно. Но он мог поклясться, он чувствовал, что она где-то поблизости. Но застанет ли он ее…
   В Эйвбери на свободе бродит преступник, убивший двух человек за пределами деревни, недалеко от реки. И видение, что явилось ему сейчас, имело полное право называться призраком. Неужели он, утолив страсть, спал и даже не подозревал о том, что Саре грозит смертельная опасность?
   Мысль об этом была невыносимой. Он снова позвал. Эхо все также отозвалось на клич. Он бросился осматривать таинственную лощину. Она была невелика, ее выпуклые склоны скрывали от взгляда выемки и углубления. Фолкнер прошел около ста ярдов, прежде чем различил очертания тела, лежащего у ручья. Он ничего не понимал, каждый шаг давался ему с трудом, словно мышцы отказывались повиноваться рассудку, скованные ужасом.
   Он стремительно рванулся к ней, поднял на руки. Задыхаясь, прижимал ее к груди, боясь представить, чем скажется находка. Его охватил ужас перед неумолимостью смерти. Такого ужаса он не испытывал даже в бою. Он был в отчаянии, что не сможет вдохнуть в нее жизнь, как бы ему ни хотелось, не сможет вернуть ее в этот мир. Но должен это сделать, чего бы это ни стоило.
   Ее щеки были пепельно-серыми, глаза застыли. Она была тиха и неподвижна. Он действительно испугался. Неужели она умерла? Он подумал, что подобного удара судьбы ему не пережить.
   Тонкий солнечный луч пробился сквозь ветви, высветил ее. Он заметил слабое движение ее груди. Так же, как и он, когда проснулся, она была обнажена. Он понес ее вверх по крутому склону лощины. Сорвал с себя рубашку, завернул Сару. И пошел по дороге в деревню.
   В деревне все еще было погружено в сон. Никто не встретился ему, пока он шагал к дому. Остатки Белтана все еще дымились в центре каменного кольца. Но больше не было ни единого свидетеля того, что происходило здесь накануне. Фолкнер мрачно посмотрел на тонкие струйки дыма, вьющиеся под ветром. Позже он успеет потребовать объяснения, но сейчас его заботило одно — поскорее отнести Сару домой.
   Входная дверь оказалась не заперта. Но не было видно ни миссис Дамас, ни другой прислуги. В спальне он обнаружил приготовленную постель и, переброшенную через спинку стула, ночную сорочку, словно Сара намеревалась прошлой ночью вернуться сюда, как обычно.
   Он уложил ее на кровать, взял полотенце и бережно вытер остатки росы. Надел на нее ночную сорочку, укрыл одеялом до самого подбородка. Взяв ее холодные руки в свои горячие ладони, сел рядом.
   Однако она по-прежнему была неподвижной и тихой. Дыхание было еле заметно. Он время от времени наклонялся к ней, чтобы убедиться, что она все еще дышит. В ее лице не было ни кровинки. Веки ни разу не дрогнули. Она, казалось, погрузилась в сон, столь глубокий, что лишь тонкая грань отделяла ее от смерти.
   В горле у него пересохло. Ему как-то раз довелось видеть нечто подобное. Один из его офицеров-однополчан получил сильное ранение в голову. Помнится, он тогда лежал неподвижно и едва дышал, точно так же, как сейчас Сара. Пока, наконец, не умер через пять дней. Однако на ней не было никаких внешних следов насилия. С опаской, он осмотрел затылок, боясь, что найдет там след от удара, подобного тому, какой свалил Дейви Хемпера. Но ничего не обнаружил. Нигде на теле не было ни царапины.
   Внизу послышались звуки. Скрипнула дверь, раздались шаги. Постепенно дом пробуждался. Фолкнер по-прежнему сжимал руку Сары, не решаясь оставить ее одну, пока до него не дошло, что у него нет никакого выхода. Кроме одного.
   Он ей ничем не поможет. Она, возможно, в конце концов, проснется сама. А может быть, и не проснется. Не зная точно вероятного исхода, он обязан позвать кого-нибудь на помощь.
   Первым прибыл доктор Костоправ, откликнувшись на отчаянный зов миссис Дамас. Когда экономке доложили о состоянии Сары, она немедленно прибежала, чтобы взглянуть на нее собственными глазами и тотчас отправила за лекарем мальчишку-конюшенного. К великому облегчению Фолкнера, Костоправ, судя по всему, на этот раз провел трезвую ночь, и от него не разило портвейном, к которому, по собственному признанию, лекарь питал особое пристрастие. Однако он, выслушав дыхание Сары и сосчитав пульс, озабоченно нахмурился.
   — Ничего не понимаю. Что могло с ней такого приключиться? Почему она оказалась в подобном состоянии?
   Любовное соитие у костра Белтана? Неужели участие в языческом действе, в самом деле, истощило ее жизненные силы? У Фолкнера мелькнула неожиданно эта странная мысль, но он не стал делиться своей догадкой с доктором. Он был почти убежден, что его можно заподозрить в легком помешательстве. Так на него подействовали загадочная Эйвбери и сама Сара.
   — Возможно ли, что она ела или пила что-нибудь во время э-э-э… праздника, накануне вечера, что могло бы вызвать такое состояние?
   Костоправ посмотрел на Сару, долго и пристально изучал ее лицо, а затем высказался:
   — Не знаю. Вполне вероятно. Говорят, что существуют какие-то травы. Возможно, что ей тоже они известны. Но мне не верится, что она стала бы рисковать собой. Да и кто стал бы угощать ее против воли?
   Фолкнер по-прежнему не знал ответа. Доктор Костоправ так и не пришел ни к какому решению. Он печально вздохнул.
   — Здесь я бессилен. Нам не остается ничего другого — только ждать, что же произойдет дальше.
   Он еще немного задержался, перебросился несколькими фразами с миссис Дамас, давая советы и ушел, пообещав вскоре вернуться.
   Следующей заявилась миссис Хемпер. Она вошла, ступая с трудом, опираясь на палку. Смерть сына сразу прибавила старухе десяток лет, она еще больше ссутулилась. Экономка помогла ей подойти поближе к постели. К счастью миссис Хемпер, доктор Костоправ уже отправился восвояси, не то было бы не избежать новой склоки.
   Старуха казалась бесплотной, такой же, как солнечный свет, льющийся в окно спальни.
   Она внимательно осмотрела Сару, легонько прикоснулась ко лбу и шее.
   — Что с ней стряслось?
   Фолкнер молчал, не зная, как и что объяснить. Старуха оглянулась на миссис Дамас и попросила:
   — Приготовьте-ка мне, старой, чашечку чая, хорошо?
   Экономка замешкалась, ей явно хотелось присутствовать при разговоре. Однако какой бы старой и немощной ни казалась миссис Хемпер, она еще не растеряла былого влияния. Миссис Дамас вынуждена была подчиниться и оставить их. Да и как она могла отказать в просьбе деревенской целительнице?
   — Что произошло? — повторила вопрос старуха.
   — Мы пошли к ней в лощину. Я проснулся там сегодня утром. Почти ничего не помню. И нашел ее вот в таком состоянии у ручья.
   Миссис Хемпер медленно кивнула, затем пристально взглянула на Сару.
   — Да, ей всегда было нелегко. Он вздрогнул.
   — О чем вы?
   — Быть такой, какая она есть. Я постоянно спрашивала себя… — старуха глубоко вздохнула, хороня в себе то, что была вот-вот готова сказать. — Ничего особенного. Сейчас главное одно — помочь ей придти в себя. Она выбрала вас. Я видела. И это случилось не в первый раз, верно?
   Фолкнер кивнул, подтвердив ее догадку. Что толку отрицать? К тому же миссис Хемпер не выказала ни малейшего удивления. Казалось, она только хотела убедиться в том, о чем давно подозревала.
   — Что же. Может, на нее нашла какая-то хвороба. И если это действительно так, тут я бессильна. А может, это, вообще, нечто иное. Мне кажется, будто она наполовину унеслась в какой-то другой мир. Быть может, она просто не может найти дорогу обратно. Или попросту, прячется от нас, боясь того, что произошло. Так или иначе, я не могу до нее докричаться. Такое мне не по силам. Но, кто знает, может быть, вам все-таки удастся вернуть ее.
   Она подошла ближе, взяла его руку, сжав в своих жилистых, но неожиданно крепких, пальцах.
   — Поймите одно. Если вы рискнете отправиться вслед за ней, то можете не вернуться. Нет никакой уверенности, что вы сумеете вернуться с ней. Здесь у нас действуют силы, о которых лучше не задумываться.
   Старуха еще несколько мгновений пристально смотрела ему в глаза, а затем медленно расплылась в беззубой улыбке, полной сомнения и сострадания одновременно.
   — Кто знает, а вдруг она сделала правильный выбор? Поживем, увидим. Сидите рядом с ней, трогайте ее, разговаривайте с ней, только на чудо не надейтесь. Она всегда была одной ногой там, в другом мире. И теперь может сорваться туда навечно.
   Мысли у Фолкнера путались. Если он правильно понял слова старухи, то, по-видимому, должен предположить, что она выжила из ума. Что еще за другой мир? Какие таинственные силы? Языческие заклинания, которые не имеют никакого смысла в окружающей его действительности?
   Однако, что такое действительность, реальность? Костер, пылающий в магическом каменном круге? Любовь к женщине, потерю которой ему не пережить? Еще несколько дней назад он ни за что бы в такое не поверил. Но это случилось. Случилось с ним самим. К чему притворяться? К чему лгать себе?
   Он не заметил, когда ушла миссис Хемпер. Сидя возле постели Сары, сжимая в ладонях холодные руки спящей женщины, он думал только об одном. В какую схватку ему придется вступить на неведомом поле боя? С каким противником? Он до сих пор не уверен в существовании оного.
   Он знал, что встречи ему не избежать. Причем один на один. Солнце клонилось к западу. Люди появлялись и вновь уходили. Фолкнер застыл, словно в оцепенении.
   Где-то в глубине другого времени, в мире, о существовании которого он не догадывался, близилось серое мутное утро.

ГЛАВА 26

   Сара была одна. Она озябла и попыталась пошевелиться. Она проснулась и была в полном сознании, но никак не могла сосредоточиться и понять, где находится.
   Воздух вокруг был прохладный, он словно застыл, неподвижный и странным образом оцепеневший. Ничего не было видно: ни движения теней, ни деревьев, ни звезд у нее над головой. Постепенно глаза привыкли к тусклому свету. Она разглядела неясные очертания, связанных концами вместе палок. На некоторых даже осталась кора. Поверх палок, образуя подобие шатра, были натянуты шкуры какого-то животного или несколько шкур, сшитых вместе.
   Итак, она оказалась в хижине из выделанных звериных шкур. Лежала на тростниковой циновке. Рядом с ней, в маленьком очаге, остывали догорающие угли. Неподалеку от очага глиняный, грубо вылепленный горшок. Судя по всему, ей опять пригрезился сон. Она знала, что будет погружаться в него. А потом неожиданно проснется. И снова вернется в свой действительный мир, в свою спальню. Или же …
   Но она не ложилась в постель. Они вместе направились в лощину. Их словно тянуло друг к другу. Какой-то непреодолимый голод завладел ей и Фолкнером. Казалось, они никогда не насытятся близостью друг друга. Они напрочь забыли про всякий стыд и…
   А где же он? Она встревожилась и резко села, К ужасу обнаружив, что на ней нет совершенно никакой одежды. Но это не только сон. Даже несмотря на то, что он скорее походил на реальность. Ничто, из того, что она видит, не существует на самом деле. Это только плод ее больного воображения.
   Тело ощущало шероховатую поверхность циновки. А кожа от утренней свежести покрылась колючими пупырышками. Она медленно поднялась, слегка недоумевая. Что за удивительный сон, в котором можно протянуть руку и дотронуться до стенки хижины, чтобы потрогать гладко выделанную шкуру? Ощутить шершавую поверхность глиняного горшка, расписанного черными завитками. Этот узор казался знакомым и привычным. Где она видела такой?