Страница:
Груз корабля состоял из древесины разных сортов из их собственных краев, которую они привязали на палубе в разных местах для придания кораблю устойчивости. Они взяли также сундуки с золотыми слитками, гребни и статуэтки из слоновой кости, драгоценные камни. Капитан сказал, что плавал по этому пути пятьдесят раз, и хотел бы еще пятьдесят раз проплыть по нему, прежде чем умрет. Я просил его рассказать мне о землях, которые лежали между нашими землями и Мелуххой. Я хотел знать все: какие берега, что на них растет, чем занимаются жители и тысячи разных вещей, но он только пожимал плечами и отвечал:
— А что в этом интересного? Мир везде один и тот же.
Мне стало жаль его, когда я услышал такое.
Среди этих мелуххианцев я себя чувствовал великаном. Я давно уже привык к тому, что на голову выше окружающих меня людей, уроженцев наших земель, но в этом плавании я увидел, что матросы корабля едва доходили мне до пупка, прыгая вокруг меня, словно мартышки. Клянусь Энлилем, я казался им каким-то чудовищем. Но они не выказывали ни страха, ни почтения: я для них был чем-то вроде варварской диковинки. Я представлял себе, как они будут развлекать своих земляков: «Хотите верьте хотите нет, но у нас в пути из Дильмуна в Эриду был пассажир ростом со слона. И глуп, как слон, честное слово! И ступал он по-слоновьи: нам все время приходилось быть настороже, чтобы не попасться ему под ноги. А то бы он нас растоптал и не заметил, как это сделал!» И впрямь я чувствовал себя неотесанной деревенщиной, такими ловкими и маленькими они были по сравнению со мной. В свою защиту хочу сказать, что и корабль был построен для людей меньшего роста, чем я. Не моя вина, что по этому кораблю мне приходилось передвигаться чуть ли не на четвереньках, согнувшись и прижимая руки к бокам.
Солнце было добела раскалено, и безоблачное небо было к нам беспощадно. Ветра почти не было. Но эти мореходы столь искусны, что заставляли свой корабль двигаться в безветренную погоду. Я с восхищением смотрел на них. Они работали столь слаженно, словно у них был единый разум на всех. Каждый выполнял свое дело так, что не нужны были никакие команды. Они быстро и молча работали в иссушающей жаре. Если бы они попросили меня выполнить какую-нибудь работу, я б ее сделал, но они меня оставили в покое, словно догадываясь, что я царь! Они, по-моему, нелюбопытный народ. Но работяги они отменные.
В сумерках, когда наступало время ужина, они несмело приглашали и меня присоединиться к ним. Каждый вечер они ели варево из мяса или рыбы такого огненного вкуса, что мне казалось, я обожгу себе губы. А еще они ели какую-то кашу, отдававшую кислым молоком. Поев, они пели: очень странная музыка, их голоса тянули какую-то извилистую мелодию, похожую на след змеи. Я был рад тому, что существовал отдельно от них, погруженный в себя, потому что я устал и мне было над чем поразмыслить. Снова и снова я нащупывал жемчужину Стань-Молодым и часто думал об Уруке и о том, что меня там ждет.
В конце концов показались долгожданные берега. Мы вошли в дельту реки и поплыли вверх к тому месту, где река разделяется. Вот тут текла Идигна, уходя вправо, а наша великая река Буранунну, уходила влево широким потоком. Я возблагодарил Энлиля. Я еще не был дома, но ветер, который ласкал мои ноздри, вчера еще пронесся над моим родным городом, и одного этого было достаточно, чтобы так обрадовать меня.
Чуть погодя мы стали у пристани великого священного города Эриду. Тут я попрощался с капитаном корабля и сошел на берег. Дальше я не мог ехать на этом корабле, потому что следующим портом захода был Ур. Мне нельзя было попадать туда в роли одинокого путника. Во-первых в Уре меня бы узнали. Если бы я ступил туда ногой, не имея армии за спиной, не видать мне было бы Урука.
И в Эриду меня тоже знали. Я и трех минут не пробыл на берегу, а уже видел бегающие удивленные глаза и указующие на меня пальцы, услышал шепот благоговения и ужаса: «Гильгамеш! Гильгамеш!» Так оно и должно было быть. Я много раз бывал в Эриду на осенних обрядах, которые следуют сразу же за Священным Браком. Однако сейчас была не осень, и я прибыл без своей свиты. Неудивительно, что они показывали пальцами и удивленно перешептывались.
Это самый старый город в мире, Эриду. Мы считаем, что это первый из пяти городов, существовавших до Потопа. Хотя во мне уже не было прежней веры в старые предания, какая была во мне до того, как я посетил Зиусудру. Энки — главный бог этих земель, и у него власть над пресными водами, которые под землей. Его главный храм — в этом городе, а под храмом — главное обиталище бога. Так говорят в народе. И это правда: начни копать где угодно возле Эриду, и везде наткнешься на свежую пресную воду. Эриду лежит несколько в стороне от Буранунну, но связан с рекой каналами и хорошо проходимыми лагунами, поэтому он такой же порт, как и приречные города. Однако его местоположение не совсем удачно, поскольку пустыня подходит почти к самым городским стенам, и мне кажется, что в один прекрасный день дюны просто засыплют его. Они, должно быть, тоже этого боятся. Не только храмы, а и весь город построен на высоком помосте. Вокруг Эриду много камня, который и использовали строители. Стена помоста очень массивна и облицована песчаником, а ступеньки, ведущие на помост, сделаны из больших глыб отполированного мрамора. Можно позавидовать тому, сколько камня возле этого города, как много можно из него построить, не то что мы, вынужденные строить только из глины и грязи.
Купцы Урука очень давно завели торговый дом в Эриду, поблизости от храма Энки. Это их общее достояние, где они могут взять кредиты друг у друга, привести свои торговые книги в порядок, посплетничать и поговорить о спросе на товары — да мало ли что нужно торговцам в чужом городе. Именно туда пошел я прямо с корабля, не обращая внимания на шепот и вытянутые в мою сторону пальцы: «Гильгамеш! Гильгамеш!» Когда я вошел в торговый зал, там было три человека, занятых работой. При виде меня они повскакали с мест, заахали и побледнели, словно сам Энлиль вошел к ним. Потом они пали на колени, отдавая мне знаки почтения, как подобает перед лицом царя. Они воздевали к небу руки и качали головами, как безумные. Прошло немало времени, прежде чем от них можно было что-то добиться.
— Ты жив, о царь, — беспрерывно причитали они.
— Да, — ответил я. — А кто говорит обратное?
Они осторожно переглянулись. Наконец самый старший из них сказал:
— Кто-то в храме говорил, что ты ушел в дикую пустыню от горя, когда умер Энкиду, твой брат, и что тебя пожрали львы…
— Или нет, тебя унесли демоны, — сказал другой, — демоны, что появились из песчаного смерча…
— Птицу Имдугуд видели на крышах, она кричала пять дней подряд, а это дурное предзнаменование… — объявил третий.
— Двухголового теленка нашли на пастбищах… Они пожертвовали его Убшуккинакку…
— А еще, в Святилище Судеб…
— А еще был зеленый туман вокруг луны, а это…
Я вмешался в их бесконечное бормотание:
— Подождите! В каком храме объявили меня мертвым?
— В храме богини, о царь!
Я улыбнулся. Ну разумеется. Это было неудивительно.
Я тихо сказал:
— Понимаю. Сама Инанна сказала народу печальную весть?
Они кивнули. Они казались еще более обеспокоенными.
Я подумал об Инанне, об ее ненависти ко мне, о ее жажде власти, о том, как хладнокровно она отправила царя Думузи на тот свет, когда он больше не подходил ее замыслам. Я знал, что мой уход из Урука был для нее как дар богов, и я сказал себе, что совершил глупость из глупостей: убежал из города в поисках жизни вечной, в то время как меня ждали неотложные задачи в этой жизни. Как, должно быть, она хохотала, когда ей донесли, что я тайком убежал из города! Как она упивалась каждым проходящим днем, когда я все не возвращался, и никто не знал, где я! Я сказал:
— Она сильно печалилась? Рыдала ли она? Рвала на себе одежды?
Они очень торжественно кивнули.
— О, воистину велико было ее горе, Гильгамеш!
— И били барабаны? Барабан-лилиссу, и маленькие — балаги. Били?
Они не отвечали.
— В барабаны били, я спрашиваю?
— Да, — хриплый шепот. — Они били в барабаны, о Гильгамеш! Они скорбели по тебе очень сильно.
В голове у меня стоял шум. Я боялся, что на меня опускается божественная аура. Я чувствовал внутри трепет. Я подошел к ним ближе, и они задрожали, оттого что были рядом со мной. Я сам дрожал, задавая вопрос, который больше всего боялся задать:
— Скажите мне, уже выбрали царя вместо меня?
Снова они встревоженно переглянулись. Несчастные торговцы дрожали, как осенние листья на ветру.
— Ну?! — потребовал я ответа.
— Нет… пока нет, Гильгамеш, — сказал один.
— Ах нет? Пока еще нет? Что же — не было благоприятных знаков?
— Говорят, что богиня собрала совет, чтобы выбрать нового царя, но совет не хочет этого делать. Есть люди, которые верят, что ты жив…
— Я жив, — сказал я.
— И еще они боятся, что боги разгневаются, если на твое место слишком быстро посадить другого царя.
— Боги разгневаются, — ответил я. — И не только боги.
— Но все согласны с тем, что Уруку нужен царь, ведь ты знаешь, о царь, что Мескиагнунна из Ура раздулся от гордости, когда в его руках сразу оказался и Киш, и Ниппур, и он стал поглядывать и на наш город, особенно в эти беспокойные месяцы, что у нас не было царя…
— У вас есть царь, — сказал я. — На этот счет не ошибайтесь: у вас есть царь. Будем надеяться, пока мы с вами тут беседуем, у вас не стало двух царей.
В моем голосе была уверенность, но не в моем сердце. Я чувствовал внутри давящую тяжесть и смятение. Царь ли я еще? И достоин ли я быть царем? Боги поставили меня над Уруком, а я покинул свое место. За это любой может осудить меня. Но можно ли когда-либо нас в чем-то обвинять, если боги все время меняют музыку, под которую нам плясать? Разве не боги послали мне Энкиду и не они же отняли его? И разве не боги пробудили во мне страх смерти, который погнал меня на поиски вечной жизни? Я не очень виноват. Я только следовал тому, что диктовали боги. Всегда, во всем. Тогда где же воля гордого Гильгамеша? Что я, как не игрушка далеких и равнодушных великих владык, которым принадлежит мир? Слуга богов? Этого я не отрицаю. Мы все — слуги богов, и глупо это отрицать. Но игрушка? Забава?
Я не долго думал над этим. Я их отмел в сторону. Если я больше не царь Урука, то пусть сама богиня мне это скажет. Нет, не ее жрица, а сама богиня. Я пойду в город. Я буду там искать ответы на все вопросы.
Я снова почувствовал присутствие в себе моего отца, героя Лугальбанды. Я долгое время не чувствовал его в себе. Великий царь укрепил мой дух и принес мне великое утешение. Я понял, что мне не следует стыдиться того, что я сделал. То, что я делал, было волей богов, и я правильно поступил, что выполнил все это в точности. Мое горе было предопределено. Мой поиск вечной жизни был предопределен. Боги решили преподать мне мудрость. Я просто послушался их.
Больше не было сомнения в том, что я царь. Я немедленно послал старшего из торговцев к правителю Эриду сказать, что повелитель Урука Гильгамеш прибыл в его город и ожидает встречи с подобающими ему почестями. Самому младшему купцу я наказал еще сегодня же найти место на первом же корабле, отплывающем в Урук, чтобы он принес туда весть, что законный царь Урука Гильгамеш возвращается из странствий. Третьего я послал принести мне жареного мяса и вина и привести высокогрудую девчонку лет шестнадцати-семнадцати, потому что в моем теле вновь заговорили желания. В тот долгий период странствий после смерти Энкиду я самому себе стал чужим. Мне казалось, что я распался на две части, что та часть, что была настоящим Гильгамешем, куда-то пропала, оставив безжизненную оболочку. Я и был той оболочкой. Но теперь та сила и мощь, которая звалась царем Гильгамешем, вновь вливалась в меня. Я снова был самим собой. Я был Гильгамеш. За это я возблагодарил хозяина людей Энлиля, и Ана, небесного отца, и Энки, бога того города, где я сейчас был. Но больше всего я возблагодарил бога Лугальбанду, от чьего семени я произошел. Великие боги далеко. Мы в лучшем случае для них — песчинки. Лугальбанда же стоял возле меня, сейчас и всегда.
— А что в этом интересного? Мир везде один и тот же.
Мне стало жаль его, когда я услышал такое.
Среди этих мелуххианцев я себя чувствовал великаном. Я давно уже привык к тому, что на голову выше окружающих меня людей, уроженцев наших земель, но в этом плавании я увидел, что матросы корабля едва доходили мне до пупка, прыгая вокруг меня, словно мартышки. Клянусь Энлилем, я казался им каким-то чудовищем. Но они не выказывали ни страха, ни почтения: я для них был чем-то вроде варварской диковинки. Я представлял себе, как они будут развлекать своих земляков: «Хотите верьте хотите нет, но у нас в пути из Дильмуна в Эриду был пассажир ростом со слона. И глуп, как слон, честное слово! И ступал он по-слоновьи: нам все время приходилось быть настороже, чтобы не попасться ему под ноги. А то бы он нас растоптал и не заметил, как это сделал!» И впрямь я чувствовал себя неотесанной деревенщиной, такими ловкими и маленькими они были по сравнению со мной. В свою защиту хочу сказать, что и корабль был построен для людей меньшего роста, чем я. Не моя вина, что по этому кораблю мне приходилось передвигаться чуть ли не на четвереньках, согнувшись и прижимая руки к бокам.
Солнце было добела раскалено, и безоблачное небо было к нам беспощадно. Ветра почти не было. Но эти мореходы столь искусны, что заставляли свой корабль двигаться в безветренную погоду. Я с восхищением смотрел на них. Они работали столь слаженно, словно у них был единый разум на всех. Каждый выполнял свое дело так, что не нужны были никакие команды. Они быстро и молча работали в иссушающей жаре. Если бы они попросили меня выполнить какую-нибудь работу, я б ее сделал, но они меня оставили в покое, словно догадываясь, что я царь! Они, по-моему, нелюбопытный народ. Но работяги они отменные.
В сумерках, когда наступало время ужина, они несмело приглашали и меня присоединиться к ним. Каждый вечер они ели варево из мяса или рыбы такого огненного вкуса, что мне казалось, я обожгу себе губы. А еще они ели какую-то кашу, отдававшую кислым молоком. Поев, они пели: очень странная музыка, их голоса тянули какую-то извилистую мелодию, похожую на след змеи. Я был рад тому, что существовал отдельно от них, погруженный в себя, потому что я устал и мне было над чем поразмыслить. Снова и снова я нащупывал жемчужину Стань-Молодым и часто думал об Уруке и о том, что меня там ждет.
В конце концов показались долгожданные берега. Мы вошли в дельту реки и поплыли вверх к тому месту, где река разделяется. Вот тут текла Идигна, уходя вправо, а наша великая река Буранунну, уходила влево широким потоком. Я возблагодарил Энлиля. Я еще не был дома, но ветер, который ласкал мои ноздри, вчера еще пронесся над моим родным городом, и одного этого было достаточно, чтобы так обрадовать меня.
Чуть погодя мы стали у пристани великого священного города Эриду. Тут я попрощался с капитаном корабля и сошел на берег. Дальше я не мог ехать на этом корабле, потому что следующим портом захода был Ур. Мне нельзя было попадать туда в роли одинокого путника. Во-первых в Уре меня бы узнали. Если бы я ступил туда ногой, не имея армии за спиной, не видать мне было бы Урука.
И в Эриду меня тоже знали. Я и трех минут не пробыл на берегу, а уже видел бегающие удивленные глаза и указующие на меня пальцы, услышал шепот благоговения и ужаса: «Гильгамеш! Гильгамеш!» Так оно и должно было быть. Я много раз бывал в Эриду на осенних обрядах, которые следуют сразу же за Священным Браком. Однако сейчас была не осень, и я прибыл без своей свиты. Неудивительно, что они показывали пальцами и удивленно перешептывались.
Это самый старый город в мире, Эриду. Мы считаем, что это первый из пяти городов, существовавших до Потопа. Хотя во мне уже не было прежней веры в старые предания, какая была во мне до того, как я посетил Зиусудру. Энки — главный бог этих земель, и у него власть над пресными водами, которые под землей. Его главный храм — в этом городе, а под храмом — главное обиталище бога. Так говорят в народе. И это правда: начни копать где угодно возле Эриду, и везде наткнешься на свежую пресную воду. Эриду лежит несколько в стороне от Буранунну, но связан с рекой каналами и хорошо проходимыми лагунами, поэтому он такой же порт, как и приречные города. Однако его местоположение не совсем удачно, поскольку пустыня подходит почти к самым городским стенам, и мне кажется, что в один прекрасный день дюны просто засыплют его. Они, должно быть, тоже этого боятся. Не только храмы, а и весь город построен на высоком помосте. Вокруг Эриду много камня, который и использовали строители. Стена помоста очень массивна и облицована песчаником, а ступеньки, ведущие на помост, сделаны из больших глыб отполированного мрамора. Можно позавидовать тому, сколько камня возле этого города, как много можно из него построить, не то что мы, вынужденные строить только из глины и грязи.
Купцы Урука очень давно завели торговый дом в Эриду, поблизости от храма Энки. Это их общее достояние, где они могут взять кредиты друг у друга, привести свои торговые книги в порядок, посплетничать и поговорить о спросе на товары — да мало ли что нужно торговцам в чужом городе. Именно туда пошел я прямо с корабля, не обращая внимания на шепот и вытянутые в мою сторону пальцы: «Гильгамеш! Гильгамеш!» Когда я вошел в торговый зал, там было три человека, занятых работой. При виде меня они повскакали с мест, заахали и побледнели, словно сам Энлиль вошел к ним. Потом они пали на колени, отдавая мне знаки почтения, как подобает перед лицом царя. Они воздевали к небу руки и качали головами, как безумные. Прошло немало времени, прежде чем от них можно было что-то добиться.
— Ты жив, о царь, — беспрерывно причитали они.
— Да, — ответил я. — А кто говорит обратное?
Они осторожно переглянулись. Наконец самый старший из них сказал:
— Кто-то в храме говорил, что ты ушел в дикую пустыню от горя, когда умер Энкиду, твой брат, и что тебя пожрали львы…
— Или нет, тебя унесли демоны, — сказал другой, — демоны, что появились из песчаного смерча…
— Птицу Имдугуд видели на крышах, она кричала пять дней подряд, а это дурное предзнаменование… — объявил третий.
— Двухголового теленка нашли на пастбищах… Они пожертвовали его Убшуккинакку…
— А еще, в Святилище Судеб…
— А еще был зеленый туман вокруг луны, а это…
Я вмешался в их бесконечное бормотание:
— Подождите! В каком храме объявили меня мертвым?
— В храме богини, о царь!
Я улыбнулся. Ну разумеется. Это было неудивительно.
Я тихо сказал:
— Понимаю. Сама Инанна сказала народу печальную весть?
Они кивнули. Они казались еще более обеспокоенными.
Я подумал об Инанне, об ее ненависти ко мне, о ее жажде власти, о том, как хладнокровно она отправила царя Думузи на тот свет, когда он больше не подходил ее замыслам. Я знал, что мой уход из Урука был для нее как дар богов, и я сказал себе, что совершил глупость из глупостей: убежал из города в поисках жизни вечной, в то время как меня ждали неотложные задачи в этой жизни. Как, должно быть, она хохотала, когда ей донесли, что я тайком убежал из города! Как она упивалась каждым проходящим днем, когда я все не возвращался, и никто не знал, где я! Я сказал:
— Она сильно печалилась? Рыдала ли она? Рвала на себе одежды?
Они очень торжественно кивнули.
— О, воистину велико было ее горе, Гильгамеш!
— И били барабаны? Барабан-лилиссу, и маленькие — балаги. Били?
Они не отвечали.
— В барабаны били, я спрашиваю?
— Да, — хриплый шепот. — Они били в барабаны, о Гильгамеш! Они скорбели по тебе очень сильно.
В голове у меня стоял шум. Я боялся, что на меня опускается божественная аура. Я чувствовал внутри трепет. Я подошел к ним ближе, и они задрожали, оттого что были рядом со мной. Я сам дрожал, задавая вопрос, который больше всего боялся задать:
— Скажите мне, уже выбрали царя вместо меня?
Снова они встревоженно переглянулись. Несчастные торговцы дрожали, как осенние листья на ветру.
— Ну?! — потребовал я ответа.
— Нет… пока нет, Гильгамеш, — сказал один.
— Ах нет? Пока еще нет? Что же — не было благоприятных знаков?
— Говорят, что богиня собрала совет, чтобы выбрать нового царя, но совет не хочет этого делать. Есть люди, которые верят, что ты жив…
— Я жив, — сказал я.
— И еще они боятся, что боги разгневаются, если на твое место слишком быстро посадить другого царя.
— Боги разгневаются, — ответил я. — И не только боги.
— Но все согласны с тем, что Уруку нужен царь, ведь ты знаешь, о царь, что Мескиагнунна из Ура раздулся от гордости, когда в его руках сразу оказался и Киш, и Ниппур, и он стал поглядывать и на наш город, особенно в эти беспокойные месяцы, что у нас не было царя…
— У вас есть царь, — сказал я. — На этот счет не ошибайтесь: у вас есть царь. Будем надеяться, пока мы с вами тут беседуем, у вас не стало двух царей.
В моем голосе была уверенность, но не в моем сердце. Я чувствовал внутри давящую тяжесть и смятение. Царь ли я еще? И достоин ли я быть царем? Боги поставили меня над Уруком, а я покинул свое место. За это любой может осудить меня. Но можно ли когда-либо нас в чем-то обвинять, если боги все время меняют музыку, под которую нам плясать? Разве не боги послали мне Энкиду и не они же отняли его? И разве не боги пробудили во мне страх смерти, который погнал меня на поиски вечной жизни? Я не очень виноват. Я только следовал тому, что диктовали боги. Всегда, во всем. Тогда где же воля гордого Гильгамеша? Что я, как не игрушка далеких и равнодушных великих владык, которым принадлежит мир? Слуга богов? Этого я не отрицаю. Мы все — слуги богов, и глупо это отрицать. Но игрушка? Забава?
Я не долго думал над этим. Я их отмел в сторону. Если я больше не царь Урука, то пусть сама богиня мне это скажет. Нет, не ее жрица, а сама богиня. Я пойду в город. Я буду там искать ответы на все вопросы.
Я снова почувствовал присутствие в себе моего отца, героя Лугальбанды. Я долгое время не чувствовал его в себе. Великий царь укрепил мой дух и принес мне великое утешение. Я понял, что мне не следует стыдиться того, что я сделал. То, что я делал, было волей богов, и я правильно поступил, что выполнил все это в точности. Мое горе было предопределено. Мой поиск вечной жизни был предопределен. Боги решили преподать мне мудрость. Я просто послушался их.
Больше не было сомнения в том, что я царь. Я немедленно послал старшего из торговцев к правителю Эриду сказать, что повелитель Урука Гильгамеш прибыл в его город и ожидает встречи с подобающими ему почестями. Самому младшему купцу я наказал еще сегодня же найти место на первом же корабле, отплывающем в Урук, чтобы он принес туда весть, что законный царь Урука Гильгамеш возвращается из странствий. Третьего я послал принести мне жареного мяса и вина и привести высокогрудую девчонку лет шестнадцати-семнадцати, потому что в моем теле вновь заговорили желания. В тот долгий период странствий после смерти Энкиду я самому себе стал чужим. Мне казалось, что я распался на две части, что та часть, что была настоящим Гильгамешем, куда-то пропала, оставив безжизненную оболочку. Я и был той оболочкой. Но теперь та сила и мощь, которая звалась царем Гильгамешем, вновь вливалась в меня. Я снова был самим собой. Я был Гильгамеш. За это я возблагодарил хозяина людей Энлиля, и Ана, небесного отца, и Энки, бога того города, где я сейчас был. Но больше всего я возблагодарил бога Лугальбанду, от чьего семени я произошел. Великие боги далеко. Мы в лучшем случае для них — песчинки. Лугальбанда же стоял возле меня, сейчас и всегда.
39
Тогда правителем в Эриду был Шулутула, сын Акургала. Это был маленький темнокожий человек с большим мясистым носом. В Эриду царей нет. Царство прекратилось в этом городе уже давно, до Потопа. Но хотя Шулутула носил титул правителя Эриду, жил он, как царь, в огромном дворце, состоящем из двух одинаковых половин, окруженных огромной двойной стеной. Он принял меня неуверенно и со страхом, потому что я очутился в его городе неожиданно, и он был застигнут врасплох. Характер у него был спокойный, и как только он понял, что я здесь не для того, чтобы сместить его или потребовать дань, он успокоился. Он устроил для меня большой пир, осыпал меня подарками: прекрасными наложницами, чудесными копьями, статуэткой из алебастра длиной в мою руку, чьи глаза были сделаны из лапис-лазури и раковин.
Мы проговорили почти всю ночь. Он знал, что я долго не был в Уруке, но не смел спросил, почему. Он не спрашивал, где я был. Я пытался получить от него хоть какие-то сведения о том, что недавно происходило в моем городе, он же либо не знал, либо не хотел мне говорить. Он только сказал, что слышал, будто урожай был плохим, а вдоль некоторых каналов в сезон дождей было наводнение. Но в самом сердце его тревог, и это было ясно видно, был не Урук, а Ур. В конце концов этот мощный город был всего в нескольких лигах от Эриду. А Мескиагнунна уже сожрал Киш и Ниппур. Что может стать его следующей добычей, если не Эриду?
— Как можно сомневаться в том, — сказал Шулутула, — что он ищет господства над всеми нашими землями?
— Боги не дали высшей власти Уру, — заметил я.
Он хмуро уставился в свою чашу с вином.
— Как можно быть в этом уверенным?
— Это невозможно.
— Но ведь когда-то высшее царство было в Эриду, правильно? — сказал Шулутула. — Очень давно, еще до Потопа. А потом оно перешло в Бадтибиру, в Ларак…
— Да, — перебил я его нетерпеливо, — можешь не продолжать. Я знаю древние сказания так же хорошо, как и ты.
Хотя мой небрежный тон его явно обидел, он не смутился. Это мне в нем понравилось.
— Прошу прощения, — сказал он и продолжил: — в Сиппар и в Шуруппак. Потом был Поток, и все было разрушено. После потопа, когда царство было даровано людям с небес, это произошло в Кише, правильно?
— Согласен, — сказал я.
— Мескиагнунна сделался хозяином Киша. Разве нельзя после этого сказать, что великое царствование перешло в Ур?
Теперь я понял, куда он клонит. Я покачал головой.
— Едва ли, — сказал я. — Царство было в Кише, да. Но ты кое-что упустил из виду. В первый год моего правления Акки, царь Киша, пришел под стены Урука воевать, и он был побит и взят в плен. Ясно, что в этот момент царство перешло от Киша в Урук. Когда царь Ура захватил Киш, он захватил пустышку. Из него ушло все божественное, что связано с царством. Это перешло в Урук. Теперь оно там и пребывает.
— Ты хочешь сказать, что царь Урука — царь над всеми землями?
— Разумеется, — сказал я.
— Но ведь все эти месяцы в Уруке вообще не было царя!
— Очень скоро в Уруке вновь будет царь, Шулутула, — сказал я ему.
Я наклонился вперед, так что чуть не коснулся его огромного носа своим носом, и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Мескиагнунна может себе править в Кише, если ему этого хочется. Но я не дам ему удержать у себя Ниппур, ибо это священный город и он должен быть свободным. И я тебе говорю, что Эриду тоже никогда не будет под его пятой. Тебе нечего бояться.
Тут я встал. Я зевнул, потянулся и допил свое вино.
— Хватит на сегодня пировать. Меня зовет сон. Утром я посещу все храмы и начну свое путешествие домой. Мне понадобится от тебя повозка, упряжка ослов и возничий, который знает дорогу на север.
Он очень удивился:
— Ты думаешь ехать посуху, о царь?
Я кивнул:
— Это даст моему народу больше времени, чтобы подготовиться к встрече.
— Тогда я дам тебе почетную стражу из пяти сотен лучшего войска, и все остальное, что тебе понадобится.
— Нет, — сказал я. — Одна повозка, ослы, чтобы тянуть ее, и один возничий. Мне ничего более не надо. Боги защитят меня, Шулутула. Так было всегда, так будет на этот раз. Я поеду один.
Он с трудом меня понял. Почему я не собираюсь войти в Урук церемониальным маршем во главе армии чужеземных воинов? Я хотел войти в город так, как когда-то его покинул: один, ничего не боясь. Мои люди примут меня как царя, потому что я и был их царем, а не потому, что я силой верну себе трон. Когда люди покоряются силе оружия, в душе они не смиряются, они уступают, потому что они перед лицом силы, у них нет выбора. Но когда люди покоряются силе характера, они принимают это в глубину своих сердец, они подчиняются полностью. Любой мудрый царь знает такие вещи.
Поэтому я взял у Шулутулы, правителя Эриду, только то, что просил у него: повозку, возничего, ослов. Он дал мне запас пищи и колчан замечательных дротиков, на случай, если на нас нападут звери. Хотя он все время настойчиво и заботливо просил меня взять внушительную стражу, я не согласился.
Я пробыл в Эриду еще пять дней. Надо было совершить в храмах Энки и Ана очистительные обряды. Потом еще один личный обряд в честь Лугальбанды. Это заняло у меня три дня. Четвертый день, по словам предсказателей Шулутулы, был несчастливым, поэтому я отправился в путь на заре, пятого дня. Это был двенадцатый день месяца Дуузу, когда полновесная жара лета начинает обрушиваться на Земли. Возничий, которого он мне дал, был крепким парнем по имени Нинурта-мансум. Ему было около тридцати лет от роду, в бороде его были первые проблески седины. На груди у него была красная лента, которая означала, что свою жизнь он посвятил служению Энки. Странным образом лента напомнила мне красный шрам, опоясывающий тело старого Намгани, который правил моей повозкой много лет назад, когда я был молодым царевичем на службе у Акки из Киша. Это воспоминание оказалось и неожиданно точным, потому что единственным, кто, но моему разумению, мог сравниться с Нинурта-мансумом в опытности и сноровке, был именно Намгани. Они были одной породы. Когда они брали в руки вожжи, они словно брали в руки души ослов.
В час моего отъезда я обнял Шулутулу и еще раз поклялся ему, что буду защищать Эриду от каких бы то ни было посягательств Ура. Он же зарезал козла и совершил возлияние кровью и медом у ворот города, чтобы обеспечить мне благополучное возвращение домой.
Я выехал навстречу утру. Мы покинули город через Ворота Бездны, и проехали мимо высоких дюн и густой рощи деревьев-кискану. Когда я оглянулся, то увидел позади вздымающиеся дворцы и храмы Эриду, словно замки царей-демонов на фоне бледного неба раннего утра. Мы переехали скалистый гребень, спустились в долину, и город пропал у нас из виду.
Нинурта-мансум хорошо знал, кто я, и прекрасно представлял себе, что будет, если я попаду в руки каких-нибудь рыщущих в поисках добычи воинов из Ура. Поэтому он сделал большой крюк, чтобы обогнуть этот город, и вместо прямой дороги свернул на заброшенные земли на западе от Эриду. Там была пустошь и дул холодный мерзкий ветер. Песок свивался в смерчи, и принимал форму призраков с печальными глазами. Они не покидали меня весь день. Чего их бояться: ведь они были всего-навсего песком в смерче.
Ослы казались неутомимыми. Они летели вперед час за часом, и казалось не знали ни голода, ни жажды, ни усталости. Они словно были заговоренными от усталости. Когда на закате мы остановились, они не казались запыхавшимися. Я подумал, как обойдутся эти животные без воды в этой дикой и сухой пустыне, но Нинурта-мансум сразу начал копать, и прохладный пресный источник забил, пузырясь, из песка. Да, на этом человеке лежало благословение Энки.
Когда миновала опасность встретить воинов Ура, возничий направил ослов к реке. Мы были на той стороне Буранунну, где заходит солнце, и нам надо было найти переправу, чтобы добраться до Урука. Но для Нинурта-мансума не было трудностей. Он знал место, где река в это время года будет мелкой, а дно — твердым, и направил колесницу туда. У нас была только одна неприятность, когда левый осел оступился и упал, и я подумал, что от этого перевернется вся повозка. Но все обошлось. Другие три осла удержали колесницу. Тот, что оступился, вылез из реки отфыркиваясь и мы благополучно переехали на восточный берег реки. Может, такое не сумел бы совершить и сам Намгани.
Теперь мы находились в землях, подвластных Уруку. Сам город все еще находился в нескольких лигах к северо-востоку. Я не знаю, по чьим землям мы шли, может быть Ана, может быть Инанны, может по моим собственным, потому что у меня в тех краях были обширные владения, но чья бы земля это ни была, все равно это была земля Урука. После своего долгого отсутствия я был так счастлив увидеть эти богатые плодородные поля, что готов был выпрыгнуть из повозки и целовать эту землю. Я совершил возлияние и краткий обряд возвращения. Мой возничий встал на колени возле меня, хотя в Уруке он был чужой. Это был святой человек, этот возничий. Куда святее, чем многие жрецы и жрицы, которых я знал.
Нам стал попадаться крестьянский люд, и конечно, они сразу признавали, кто их царь, хотя бы только из-за роста и манер. Они бежали рядом с повозкой, выкрикивая мое имя. Я махал им рукой и улыбался, я делал им благословляющие знаки. Нинурта-мансум придержал ослов, так что они теперь шли медленной трусцой, так чтобы люди могли держаться рядом с повозкой. Они собирались толпами. Когда мы остановились на ночь, они принесли нам все лучшее, что у них было: крепкое черное пиво, и красное пиво, которое им так нравится, и финиковое вино, и жареных телят и овец. И они часами шли к нам, один за одним, рыдая от радости, чтобы встать на колени передо мной и принести мне свою благодарность за то, что я был жив и все еще правил ими. Много пиров роскошнее и богаче доводилось мне знать, но ни один не тронул меня столь глубоко.
Разумеется, известие о том, что я приближаюсь к городу, намного опередило мое прибытие в Урук. Так я и хотел. Я был уверен, что за время моего отсутствия Инанна воспользовалась этим и сделала все, чтобы захватить власть в свои руки. А я хотел, чтобы эта власть начала теперь уходить из ее рук, как вода, час за часом, по мере того как горожанам становилось ясно, что возвращается царь.
Наконец в тот день, когда жара танцевала в небе, словно океанские волны, я увидел, что стены Урука поднимаются вдали, сияя на солнце цветом меди. Есть ли на свете зрелище великолепнее, чем стены Урука? По-моему, нет. Мне кажется, мне рассказали бы об этом, если было бы с чем сравнить Урук. Но нет такого, ибо наш город — бог среди городов, сердце сердец, средоточие средоточии.
Когда я подъехал ближе, я увидел что-то непонятное. На равнине возле городских стен, на пустынной песчаной земле, которая лежит между Высокими Воротами и Воротами Ниппура, под стеной словно расцвели огромные яркие цветы.
Это были какие-то штуки голубого, багряного, желтого, черного цвета. Когда я подъехал ближе, я понял, что там были поставлены навесы и палатки. В честь моего возвращения, подумал я. Но я ошибся.
Вместо моих добрых друзей Бир-Хуртурре и Забарди-Бунугги, выезжающих ко мне, чтобы встретить меня во главе войска и торжественно с почетом проводить меня в город, три женщины, жрицы Инанны, вышли ко мне из палатки. Я сразу понял, что без неприятностей не обойтись. Я их не знал по имени, но знал в лицо, поскольку они были жрицами высокого ранга. На них были богатые багряные одеяния, а левую руку обвивала эмблема их богини — бронзовая змея. Когда я был на таком расстоянии, что мог слышать их, одна из них, высокая и статная, с черными волосами, тесно связанными в узел, сделала мне знак богини и воскликнула:
— Во имя Инанны приказываем тебе не двигаться дальше!
Это было слишком даже для Инанны. Я окаменел и со свистом втянул воздух. Во мне закипал гнев. Я заставил себя расслабиться и спокойно сказал:
— Ты меня знаешь, жрица?
Она спокойно встретилась со мной взглядом:
— Ты Гильгамеш, сын Лугальбанды, — сказала она.
— Так оно и есть. Я Гильгамеш, царь Урука, возвращаюсь из своего путешествия. Ты будешь с этим спорить?
Таким же размеренным тоном она сказала, словно ничего не хотела уступить в этом разговоре:
— Воистину, ты царь Урука.
— Тогда почему жрицы богини велели мне остановиться за городскими стенами? Я хотел бы войти в свой город. Я долго в нем не был, я жажду его увидеть.
Мы, как два фехтовальщика, проверяли друг друга пробными уколами.
— Богиня просила меня сказать тебе, что чувствует огромную радость по поводу твоего возвращения, — ответила она без малейшего признака радости в голосе, — и она потребовала, чтобы я отвела тебя в место очищения, которое мы воздвигли возле стен города.
Мои глаза широко раскрылись.
— Очищения? Что же, я стал нечистым?
Она учтиво мне ответила:
— В снах богиня следовала за твоими странствиями. Она знает, что темные духи оставили свой след в твоей душе, и она хотела бы, чтобы ты очистился, прежде чем войдешь в город. Это ее способ служить тебе, и это ее услуга. Ты должен это знать.
— Ее доброта слишком велика.
— Это не вопрос доброты, о царь. Это вопрос здоровья твоей души, безопасности города и божественного равновесия и порядка в стране, которые необходимо поддерживать. Поэтому богиня по великой милости своей приказала провести эти обряды.
Мы проговорили почти всю ночь. Он знал, что я долго не был в Уруке, но не смел спросил, почему. Он не спрашивал, где я был. Я пытался получить от него хоть какие-то сведения о том, что недавно происходило в моем городе, он же либо не знал, либо не хотел мне говорить. Он только сказал, что слышал, будто урожай был плохим, а вдоль некоторых каналов в сезон дождей было наводнение. Но в самом сердце его тревог, и это было ясно видно, был не Урук, а Ур. В конце концов этот мощный город был всего в нескольких лигах от Эриду. А Мескиагнунна уже сожрал Киш и Ниппур. Что может стать его следующей добычей, если не Эриду?
— Как можно сомневаться в том, — сказал Шулутула, — что он ищет господства над всеми нашими землями?
— Боги не дали высшей власти Уру, — заметил я.
Он хмуро уставился в свою чашу с вином.
— Как можно быть в этом уверенным?
— Это невозможно.
— Но ведь когда-то высшее царство было в Эриду, правильно? — сказал Шулутула. — Очень давно, еще до Потопа. А потом оно перешло в Бадтибиру, в Ларак…
— Да, — перебил я его нетерпеливо, — можешь не продолжать. Я знаю древние сказания так же хорошо, как и ты.
Хотя мой небрежный тон его явно обидел, он не смутился. Это мне в нем понравилось.
— Прошу прощения, — сказал он и продолжил: — в Сиппар и в Шуруппак. Потом был Поток, и все было разрушено. После потопа, когда царство было даровано людям с небес, это произошло в Кише, правильно?
— Согласен, — сказал я.
— Мескиагнунна сделался хозяином Киша. Разве нельзя после этого сказать, что великое царствование перешло в Ур?
Теперь я понял, куда он клонит. Я покачал головой.
— Едва ли, — сказал я. — Царство было в Кише, да. Но ты кое-что упустил из виду. В первый год моего правления Акки, царь Киша, пришел под стены Урука воевать, и он был побит и взят в плен. Ясно, что в этот момент царство перешло от Киша в Урук. Когда царь Ура захватил Киш, он захватил пустышку. Из него ушло все божественное, что связано с царством. Это перешло в Урук. Теперь оно там и пребывает.
— Ты хочешь сказать, что царь Урука — царь над всеми землями?
— Разумеется, — сказал я.
— Но ведь все эти месяцы в Уруке вообще не было царя!
— Очень скоро в Уруке вновь будет царь, Шулутула, — сказал я ему.
Я наклонился вперед, так что чуть не коснулся его огромного носа своим носом, и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Мескиагнунна может себе править в Кише, если ему этого хочется. Но я не дам ему удержать у себя Ниппур, ибо это священный город и он должен быть свободным. И я тебе говорю, что Эриду тоже никогда не будет под его пятой. Тебе нечего бояться.
Тут я встал. Я зевнул, потянулся и допил свое вино.
— Хватит на сегодня пировать. Меня зовет сон. Утром я посещу все храмы и начну свое путешествие домой. Мне понадобится от тебя повозка, упряжка ослов и возничий, который знает дорогу на север.
Он очень удивился:
— Ты думаешь ехать посуху, о царь?
Я кивнул:
— Это даст моему народу больше времени, чтобы подготовиться к встрече.
— Тогда я дам тебе почетную стражу из пяти сотен лучшего войска, и все остальное, что тебе понадобится.
— Нет, — сказал я. — Одна повозка, ослы, чтобы тянуть ее, и один возничий. Мне ничего более не надо. Боги защитят меня, Шулутула. Так было всегда, так будет на этот раз. Я поеду один.
Он с трудом меня понял. Почему я не собираюсь войти в Урук церемониальным маршем во главе армии чужеземных воинов? Я хотел войти в город так, как когда-то его покинул: один, ничего не боясь. Мои люди примут меня как царя, потому что я и был их царем, а не потому, что я силой верну себе трон. Когда люди покоряются силе оружия, в душе они не смиряются, они уступают, потому что они перед лицом силы, у них нет выбора. Но когда люди покоряются силе характера, они принимают это в глубину своих сердец, они подчиняются полностью. Любой мудрый царь знает такие вещи.
Поэтому я взял у Шулутулы, правителя Эриду, только то, что просил у него: повозку, возничего, ослов. Он дал мне запас пищи и колчан замечательных дротиков, на случай, если на нас нападут звери. Хотя он все время настойчиво и заботливо просил меня взять внушительную стражу, я не согласился.
Я пробыл в Эриду еще пять дней. Надо было совершить в храмах Энки и Ана очистительные обряды. Потом еще один личный обряд в честь Лугальбанды. Это заняло у меня три дня. Четвертый день, по словам предсказателей Шулутулы, был несчастливым, поэтому я отправился в путь на заре, пятого дня. Это был двенадцатый день месяца Дуузу, когда полновесная жара лета начинает обрушиваться на Земли. Возничий, которого он мне дал, был крепким парнем по имени Нинурта-мансум. Ему было около тридцати лет от роду, в бороде его были первые проблески седины. На груди у него была красная лента, которая означала, что свою жизнь он посвятил служению Энки. Странным образом лента напомнила мне красный шрам, опоясывающий тело старого Намгани, который правил моей повозкой много лет назад, когда я был молодым царевичем на службе у Акки из Киша. Это воспоминание оказалось и неожиданно точным, потому что единственным, кто, но моему разумению, мог сравниться с Нинурта-мансумом в опытности и сноровке, был именно Намгани. Они были одной породы. Когда они брали в руки вожжи, они словно брали в руки души ослов.
В час моего отъезда я обнял Шулутулу и еще раз поклялся ему, что буду защищать Эриду от каких бы то ни было посягательств Ура. Он же зарезал козла и совершил возлияние кровью и медом у ворот города, чтобы обеспечить мне благополучное возвращение домой.
Я выехал навстречу утру. Мы покинули город через Ворота Бездны, и проехали мимо высоких дюн и густой рощи деревьев-кискану. Когда я оглянулся, то увидел позади вздымающиеся дворцы и храмы Эриду, словно замки царей-демонов на фоне бледного неба раннего утра. Мы переехали скалистый гребень, спустились в долину, и город пропал у нас из виду.
Нинурта-мансум хорошо знал, кто я, и прекрасно представлял себе, что будет, если я попаду в руки каких-нибудь рыщущих в поисках добычи воинов из Ура. Поэтому он сделал большой крюк, чтобы обогнуть этот город, и вместо прямой дороги свернул на заброшенные земли на западе от Эриду. Там была пустошь и дул холодный мерзкий ветер. Песок свивался в смерчи, и принимал форму призраков с печальными глазами. Они не покидали меня весь день. Чего их бояться: ведь они были всего-навсего песком в смерче.
Ослы казались неутомимыми. Они летели вперед час за часом, и казалось не знали ни голода, ни жажды, ни усталости. Они словно были заговоренными от усталости. Когда на закате мы остановились, они не казались запыхавшимися. Я подумал, как обойдутся эти животные без воды в этой дикой и сухой пустыне, но Нинурта-мансум сразу начал копать, и прохладный пресный источник забил, пузырясь, из песка. Да, на этом человеке лежало благословение Энки.
Когда миновала опасность встретить воинов Ура, возничий направил ослов к реке. Мы были на той стороне Буранунну, где заходит солнце, и нам надо было найти переправу, чтобы добраться до Урука. Но для Нинурта-мансума не было трудностей. Он знал место, где река в это время года будет мелкой, а дно — твердым, и направил колесницу туда. У нас была только одна неприятность, когда левый осел оступился и упал, и я подумал, что от этого перевернется вся повозка. Но все обошлось. Другие три осла удержали колесницу. Тот, что оступился, вылез из реки отфыркиваясь и мы благополучно переехали на восточный берег реки. Может, такое не сумел бы совершить и сам Намгани.
Теперь мы находились в землях, подвластных Уруку. Сам город все еще находился в нескольких лигах к северо-востоку. Я не знаю, по чьим землям мы шли, может быть Ана, может быть Инанны, может по моим собственным, потому что у меня в тех краях были обширные владения, но чья бы земля это ни была, все равно это была земля Урука. После своего долгого отсутствия я был так счастлив увидеть эти богатые плодородные поля, что готов был выпрыгнуть из повозки и целовать эту землю. Я совершил возлияние и краткий обряд возвращения. Мой возничий встал на колени возле меня, хотя в Уруке он был чужой. Это был святой человек, этот возничий. Куда святее, чем многие жрецы и жрицы, которых я знал.
Нам стал попадаться крестьянский люд, и конечно, они сразу признавали, кто их царь, хотя бы только из-за роста и манер. Они бежали рядом с повозкой, выкрикивая мое имя. Я махал им рукой и улыбался, я делал им благословляющие знаки. Нинурта-мансум придержал ослов, так что они теперь шли медленной трусцой, так чтобы люди могли держаться рядом с повозкой. Они собирались толпами. Когда мы остановились на ночь, они принесли нам все лучшее, что у них было: крепкое черное пиво, и красное пиво, которое им так нравится, и финиковое вино, и жареных телят и овец. И они часами шли к нам, один за одним, рыдая от радости, чтобы встать на колени передо мной и принести мне свою благодарность за то, что я был жив и все еще правил ими. Много пиров роскошнее и богаче доводилось мне знать, но ни один не тронул меня столь глубоко.
Разумеется, известие о том, что я приближаюсь к городу, намного опередило мое прибытие в Урук. Так я и хотел. Я был уверен, что за время моего отсутствия Инанна воспользовалась этим и сделала все, чтобы захватить власть в свои руки. А я хотел, чтобы эта власть начала теперь уходить из ее рук, как вода, час за часом, по мере того как горожанам становилось ясно, что возвращается царь.
Наконец в тот день, когда жара танцевала в небе, словно океанские волны, я увидел, что стены Урука поднимаются вдали, сияя на солнце цветом меди. Есть ли на свете зрелище великолепнее, чем стены Урука? По-моему, нет. Мне кажется, мне рассказали бы об этом, если было бы с чем сравнить Урук. Но нет такого, ибо наш город — бог среди городов, сердце сердец, средоточие средоточии.
Когда я подъехал ближе, я увидел что-то непонятное. На равнине возле городских стен, на пустынной песчаной земле, которая лежит между Высокими Воротами и Воротами Ниппура, под стеной словно расцвели огромные яркие цветы.
Это были какие-то штуки голубого, багряного, желтого, черного цвета. Когда я подъехал ближе, я понял, что там были поставлены навесы и палатки. В честь моего возвращения, подумал я. Но я ошибся.
Вместо моих добрых друзей Бир-Хуртурре и Забарди-Бунугги, выезжающих ко мне, чтобы встретить меня во главе войска и торжественно с почетом проводить меня в город, три женщины, жрицы Инанны, вышли ко мне из палатки. Я сразу понял, что без неприятностей не обойтись. Я их не знал по имени, но знал в лицо, поскольку они были жрицами высокого ранга. На них были богатые багряные одеяния, а левую руку обвивала эмблема их богини — бронзовая змея. Когда я был на таком расстоянии, что мог слышать их, одна из них, высокая и статная, с черными волосами, тесно связанными в узел, сделала мне знак богини и воскликнула:
— Во имя Инанны приказываем тебе не двигаться дальше!
Это было слишком даже для Инанны. Я окаменел и со свистом втянул воздух. Во мне закипал гнев. Я заставил себя расслабиться и спокойно сказал:
— Ты меня знаешь, жрица?
Она спокойно встретилась со мной взглядом:
— Ты Гильгамеш, сын Лугальбанды, — сказала она.
— Так оно и есть. Я Гильгамеш, царь Урука, возвращаюсь из своего путешествия. Ты будешь с этим спорить?
Таким же размеренным тоном она сказала, словно ничего не хотела уступить в этом разговоре:
— Воистину, ты царь Урука.
— Тогда почему жрицы богини велели мне остановиться за городскими стенами? Я хотел бы войти в свой город. Я долго в нем не был, я жажду его увидеть.
Мы, как два фехтовальщика, проверяли друг друга пробными уколами.
— Богиня просила меня сказать тебе, что чувствует огромную радость по поводу твоего возвращения, — ответила она без малейшего признака радости в голосе, — и она потребовала, чтобы я отвела тебя в место очищения, которое мы воздвигли возле стен города.
Мои глаза широко раскрылись.
— Очищения? Что же, я стал нечистым?
Она учтиво мне ответила:
— В снах богиня следовала за твоими странствиями. Она знает, что темные духи оставили свой след в твоей душе, и она хотела бы, чтобы ты очистился, прежде чем войдешь в город. Это ее способ служить тебе, и это ее услуга. Ты должен это знать.
— Ее доброта слишком велика.
— Это не вопрос доброты, о царь. Это вопрос здоровья твоей души, безопасности города и божественного равновесия и порядка в стране, которые необходимо поддерживать. Поэтому богиня по великой милости своей приказала провести эти обряды.