Страница:
Он намекает на это с самого утра, но Мегрэ не соглашается.
– Продолжай следить! Позвони, как только будет что-нибудь новенькое….
Комиссар уже начинает думать, не ошибся ли он, так ли нужно вести это расследование. Однако он никак не может решиться уйти отсюда, что-то его удерживает, он сам не смог бы сказать что.
А и впрямь, какое странное дело! К счастью, журналистов убийство Деревянной Ноги не интересует. А комиссар уже, по крайней мере, раз двадцать бормотал про себя:
– Однако же старика-то убили!
И все-таки преступление как будто отошло для него на задний план. Он то и дело невольно начинал думать о другом. А это другое – Фелиси!
Хозяин «Золотого перстня» одолжил ему старый велосипед, на котором Мегрэ похож на дрессированного медведя. Зато теперь он может, когда ему заблагорассудится, ездить из Оржеваля в Жанневиль и обратно.
Погода снова стоит прекрасная. Невозможно представить себе этот мирок без весеннего солнца, без цветов, растущих на клумбах и вдоль невысоких каменных стен, без рантье, работающих в своих садиках и лениво поворачивающих голову вслед Мегрэ или бригадиру Люка, которого комиссар оставил при себе в Жанневиле.
Люка хоть и молчит, но тоже находит это дело довольно странным. Ему надоело шагать взад и вперед возле «Мыса Горн».
Что ему, в конечном счете, поручено? Сторожить Фелиси? Все окна в доме открыты. Видно, как служанка ходит из комнаты в комнату. Утром она как ни в чем не бывало отправилась в лавку за покупками. Она знает, что бригадир следует за ней по пятам. Что они боятся, как бы она снова не сбежала?
Люка все время думает об этом, но не решается высказать свое мнение Мегрэ. Он с трудом сдерживается, курит трубку за трубкой, а иногда от нечего делать подбрасывает камешки носком сапога.
Однако с утра расследование пришлось повести в другом направлении. Сначала раздался телефонный звонок с улицы Лепик. Мегрэ ожидал его на террасе «Золотого перстня», возле лаврового деревца, посаженного в зеленую кадку.
У комиссара здесь уже есть свои привычки. Они появляются у него повсюду, куда бы он ни попал. Есть договоренность с почтовой служащей: она кричит ему в окно, когда его вызывает в Париж.
– Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье… Я звоню из кафе на углу улицы Лепик…
Мегрэ представляет себе улицу, идущую под гору, тележки торговцев зеленью, хозяек в шлепанцах, разноцветную толпу, кишащую на площади Бланш между двумя лавочками – дверь отеля «Уют», где ему довелось когда-то вести расследование.
– Жак Петийон вернулся в шесть утра, изнемогая от усталости, и прямо в одежде свалился на кровать. Я пошел в «Пеликан», кабачок, где он работает. Там его всю ночь не было. Что мне делать дальше?
– Оставайся и жди… Когда он выйдет, последи за ним…
А что, если племянник Жоля Лапи не такой невинный, как кажется? Может быть, вместо того, чтобы прилипнуть к Фелиси, комиссару следовало серьезно заняться этим молодым человеком? Так, вероятно, думает Жанвье. Он намекает на это, когда во второй раз звонит по телефону.
– Алло!.. Это я, Жанвье… Петийон только что вошел в табачную лавочку на улице Фонтен… Он бледен как полотно… Все время нервничает, что-то его беспокоит… По дороге беспрестанно оглядывался, думая, что за ним следят, но меня как будто не заметил.
Итак, Жак Петийон поспал только несколько часов и снова пустился в путь. В табачной лавочке на улице Фонтен бывают главным образом разные подозрительные типы.
– Что он делает?
– Ни с кем не разговаривает… Глаз не сводит с двери… Словно кого-то ждет…
– Продолжай…
В перерыве между звонками Мегрэ собрал кое-какие сведения о племяннике старого Лапи. Почему он не может заинтересоваться этим парнем, который хочет стать большим виртуозом, а пока ради заработка играет на саксофоне в каком-то кабачке на Монмартре?
Петийону временами приходилось нелегко. Случалось по ночам грузить овощи на центральном рынке. Ему не всегда удавалось поесть досыта. Не раз он бывал вынужден даже закладывать в ломбард свой саксофон.
– Вам не кажется странным, шеф, что он провел всю ночь где-то на улице и даже не показался в «Пеликане»? Посмотрели бы вы на него… Я очень бы хотел, чтобы вы на него посмотрели… Чувствуется, что его что-то гнетет, что он чего-то боится… Быть может, если бы вы приехали сюда…
Но Мегрэ по-прежнему отвечает:
– Продолжай!
А пока комиссар, оседлав велосипед, снует взад и вперед между террасой «Золотого перстня», где он ожидает новых телефонных звонков, и розовым домиком, где хлопочет Фелиси.
Он входит, бродит по комнатам, как у себя дома. Она притворяется, что ей до него нет дела, занимается хозяйством, готовит себе еду, утром ходила к Мелани Шошуа за продуктами.
Иногда она смотрит комиссару в глаза, но по ее взгляду невозможно угадать, что она чувствует.
Ее-то Мегрэ хотелось бы припугнуть. С самого начала она слишком уж в себе уверена. Держится так, конечно, неспроста, и комиссар ожидает минуты, когда и она, в свою очередь, струхнет.
– Но старика-то ведь все-таки убили!
О ней, только о Фелиси думает Мегрэ. Он хочет вырвать у нее тайну. Он побродил по саду. Пять или шесть раз спускался в погреб выпить стаканчик розового вина – это уже тоже вошло у него в привычку. Ему удалось сделать открытие. Разгребая вилами кучу перегноя, сваленного у изгороди, он обнаружил там ликерную, рюмку, точь-в-точь такую, какую увидел в первый день на столе в беседке. Он показал ее Фелиси.
– Вам остается только обнаружить отпечатки пальцев, – сказала она презрительно, нисколько не смутившись.
Когда он поднялся в спальню, Фелиси осталась внизу. Сначала он тщательно обыскал комнату Жюля Лапи, потом прошел через площадку и, очутившись в спальне Фелиси, принялся выдвигать ящики. Она, конечно, слышала его шаги над головой. Интересно, она испугалась?
По-прежнему стояла прекрасная погода, в окно врывались струи благоухающего воздуха и пение птиц.
И тут, в глубине шкафа, где в беспорядке лежали чулки и белье Фелиси, комиссар нашел записную книжку. Не зря Деревянная Нога прозвал свою служанку Какаду. Даже белье она выбирала кричащих тонов, ярко-розовое, едко-зеленое, кружева хоть и не настоящие, но зато шириною в ладонь, прошивки…
Зная, что ее это взбесит, Мегрэ спустился вниз, уселся в кухне и стал перелистывать страницы записной книжки, датированные прошлым годом. Тем временем Фелиси чистила картофель и бросала его в голубое эмалированное ведро.
«13 января. – Почему он не пришел?»
«15 января. – Умолять его».
«19 января. – Муки».
«20 января. – Мрачный».
«23 января. – Наконец-то!»
«24 января. – Снова блаженство».
«25 января. – Блаженство».
«26 января. – Опять он. Его губы. Счастье».
«27 января. – Мир плохо устроен».
«29 января. – Ах! Уехать бы!.. Уехать!..»
Время от времени Мегрэ поднимает глаза, но Фелиси притворяется, что не обращает на него внимания.
Он пытается засмеяться, но смех его звучит фальшиво, как смех проезжего человека, который пристает к служанке на постоялом дворе, и извиняется с игривыми шуточками.
– Как его имя?
– Это вас не касается.
– Женат?
Взгляд разъяренной кошки, которая защищает своих котят.
– Это большая любовь?
Она не отвечает, а он упорствует, сам злясь на себя за это, повторяет себе, что не прав, старается думать об улице Лепик, улице Фонтен, о том испуганном молодом человеке, который со вчерашнего дня не находит себе места, натыкаясь на стены, как вспугнутый шмель.
– Скажите мне, детка, вы здесь встречались с этим человеком?
– А почему бы и нет!
– Ваш хозяин знал?
Нет! Он не может больше расспрашивать девушку, которая над ним насмехается. Правда, комиссар вряд ли поступает хитрее: он едет к Мелани Шошуа. Прислонил велосипед к витрине и ждет, пока уйдет покупательница, которая расплачивается за банку зеленого горошка.
– Скажите, мадам Шошуа, у служанки мсье Лапи было много любовников?
– Конечно, были…
– Что вы этим хотите сказать?
– Во всяком случае, она говорил… Всегда об одном и том же человеке… Но это ее личные дела… Она частенько бывала грустной, бедная девушка…
– Он женатый?
– Возможно… Она всегда намекала на какие-то препятствия. Мне она много не рассказывала… Если с кем-нибудь и делилась, то только с Леонтиной, служанкой мсье Форрентена…
Произошло убийство, а Мегрэ, этот серьезный, солидный человек, занимается любовными историями какой-то романтической девчонки! Настолько романтической, что на страницах ее записной книжки помечено:
«17 июня. – Меланхолия»
«18 июня. – Грусть»
«21 июня. – Мир – это ложный рай, где не хватает счастья для всех»
«22 июня. – Я его люблю»
«23 июня. – Я его люблю»
Мегрэ подошел к дому Форрентена и позвонил. Леонтина, служанка управляющего, оказалась девушкой лет двадцати, с широким, как луна, лицом. Она сразу же пугается. Она боится доставить неприятности подруге.
– Конечно, она мне все рассказывала… Словом, то, что хотела рассказать… Она часто приходила ко мне, влетала вихрем…
Мегрэ так хорошо представляет себе их вдвоем. Леонтина тает от восхищения. Фелиси стоит в небрежно накинутом на плечи плаще:
– Ты одна?.. Ах, если бы ты знала, дорогая…
И она говорит… говорит… Как говорят девушки только с глазу на глаз.
– Я его видела… Я так счастлива…
Бедная Леонтина не знает, как отвечать на вопросы Мегрэ.
– Я не могу сказать о ней ничего плохого… Фелиси так страдала…
– Из-за мужчины?
– Она много раз хотела умереть…
– Он не любил ее?
– Не знаю… Не мучьте меня…
– Вы знаете его имя?
– Она никогда его мне не называла.
– Вы его видели?
– Нет…
– Где она с ним встречалась?
– Не знаю…
– Она была его любовницей?
Леонтина краснеет, бормочет:
– Однажды она мне призналась, что, если бы у нее был ребенок…
Какое все это имеет отношение к убийству старика? Мегрэ продолжает расспрашивать Леонтину, и его все больше охватывает неясная тоска, признак допущенной ошибки.
Что ж делать! Вот он снова на террасе «Золотого перстня». Почтовая служащая машет ему рукой.
– Вам уже дважды звонили из Парижа… С минуты на минуту будут снова звонить.
Опять Жанвье. Нет, это не его голос. Какой-то голос, незнакомый комиссару.
– Алло! Мсье Мегрэ?
Значит, это не с набережной Орфевр.
– Говорит официант из буфета на вокзале Сен-Лазар… Какой-то господин поручил мне позвонить вам и сказать… Подождите… Ну вот, теперь я забыл его фамилию… Название какого-то месяца… Февраль, что ли?
– Наверное, Жанвье?[2]
– Да, да, Жанзье… Он уехал в Руан… У него не было времени ждать… Он думает, что вы можете попасть в Руан еще до прихода его поезда… Он сказал, что, если вы возьмете машину…
– Больше ничего?
– Ничего, мсье… Я выполнил его поручение… Это все.
Что это значит? Если Жанвье так поспешно уехал в Руан, следовательно, туда отправился и Петийон. С минуту комиссар колеблется. Он выходит из кабины, платком вытирает пот. Машина… Конечно, он может найти машину…
– Да нет, не поеду! – бурчит он. – Жанвье и сам справится…
Осмотр трех комнат ничего не дал, если не считать записной книжки Фелиси. Люка по-прежнему томится у «Мыса Горн», и люди из соседних домов иногда поглядывают на него сквозь занавески.
Вместо того чтобы пуститься вдогонку за странным племянником Лапи, Мегрэ закусывает на террасе харчевни, прихлебывает кофе, в который подливает виноградной водки, а потом, вздыхая, снова садится на велосипед. По пути он передает Люка пакет с сандвичами и спускается по холму в Пуасси.
Он быстро находит кабачок, куда по воскресеньям ходит Фелиси, – деревянное строение на берегу Сены. В этот час там никого нет, и сам хозяин, верзила в свитере, подходит к Мегрэ и спрашивает, что ему угодно. Через пять минут, сидя за столиком перед полными рюмками, они узнают друг друга.
Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется. Хозяин кабачка, который теперь, по воскресеньям, в перерыве между танцами, собирает плату, когда-то подвизался на ярмарках в качестве борца и имел неприятности с полицией. Он первый узнал комиссара.
– Это случайно не из-за меня ли вы забрели сюда? Вот уж было бы напрасно.
– Ну конечно!.. Конечно… – улыбается Мегрэ.
– Что касается моей клиентуры… Нет, господин комиссар, не думаю, чтобы вы здесь что-нибудь обнаружили… Посыльные из магазинов, служанки, славные молодые люди…
– Вы знаете Фелиси?
– Кто это такая?
– Забавная девушка, тощая, как спаржа, остроносая, лоб, как у козы, одета вроде флага или радуги…
– Да это Попугай!
Вот как! А старик Лапи называл Фелиси Какаду.
– Что она такое сделала?
– Ничего… Я только хотел бы знать, с кем она у вас встречалась…
– Пожалуй, ни с кем. Моя жена – не пытайтесь ее вспомнить, она совсем из другого круга, серьезная женщина – так вот, моя жена называла ее Принцесса, такой у нее всегда высокомерный вид… Кто же она в самом деле, эта курочка?.. Я никогда не мог этого узнать… Держалась она действительно как принцесса… Танцевала всегда прямо, как палка… Когда ее начинали расспрашивать, она давала понять, что вовсе не та, за кого ее принимают, и приходит сюда инкогнито… Такое болтала… Вот, смотрите! Она всегда садилась за этот столик, всегда одна… Пила маленькими глотками, отставив мизинец… Мадемуазель не с каждым пошла бы танцевать… В воскресенье… Ах, да… вспомнил…
Мегрэ представляет себе толпу на тряском полу, резкие звуки аккордеона, хозяина, который, подбоченившись, ожидает, когда он сможет пройти между парами и собрать денежки…
– Она танцевала с одним типом, которого я уже где-то видел… Только где – не могу вспомнить… маленький, коренастый, нос немного на сторону… Но это неважно… Я только заметил, что он крепко прижимал ее к себе… И что вы думаете, посреди танца она как залепит, ему пощечину!.. Я был уверен – сейчас начнется скандал… Ничего подобного… Этот тип тут же смылся, а Принцесса с достоинством уселась на свое место и стала пудриться.
Наверное, Жанвье уже давно приехал в Руан. Мегрэ оставляет свой велосипед у террасы «Золотого перстня», а сам направляется к телефонистке. Прохладное помещение почты выходит на теневую сторону.
– Мне ничего не передавали?
– Только один раз… Просили позвонить в центральную бригаду Руана… Соединить вас?
К телефону подошел не Жанвье, а какой-то инспектор.
– Комиссар Мегрэ? Вот что нам поручили вам передать: молодой человек прибыл в Руан после того, как обошел с десяток баров на Монмартре… Он, кажется, ни с кем не разговаривал… У него повсюду был такой вид, словно он кого-то ждет… В Руане он сразу же отправился в район казарм. Он вошел в пивную, где можно познакомиться с женщинами, вы, конечно, знаете, «Тиволи»… Там он пробыл с полчаса, потом бродил по улицам, наконец оказался на вокзале… Вид у него все более усталый, подавленный… Сейчас он ожидает поезда в Париж, а Жанвье продолжает слежку…
Мегрэ отдает обычные приказы: расспросить хозяйку пивной, узнать, к какой женщине приходил Петийон, что ему было нужно, и тому подобное… Он слышит какой-то неясный грохот, будто поблизости прошел автобус, и, только выйдя из кабины, понимает, что это отдаленные раскаты грома.
– Вам еще должны звонить? – спрашивает почтовая служащая, у которой за всю жизнь не было столько развлечений…
– Возможно… Я сейчас пришлю к вам своего бригадира…
– Как это увлекательно – работать в полиции! А мы сидим в этой дыре и ничего не видим…
Он хотел пожать плечами, но машинально улыбнулся и снова вышел на дорогу, ведущую к поселку.
– Придется все же ей заговорить! – повторял он, направляясь в Жанневиль.
Надвигается гроза. Горизонт становится угрожающе-лиловым, а косые лучи солнца кажутся еще более пронзительными. Больно кусаются мухи.
– Возвращайся в «Золотой перстень», Люка!.. Могут позвонить по телефону, что-нибудь передать…
Он толкнул дверь «Мыса Горн» с решительным видом человека, который слишком долго позволял над собой издеваться. Теперь с него хватит! Он не отстанет от этой проклятой Фелиси. Нужно ее как следует встряхнуть, так, чтобы она растерялась.
– Ну, хватит, детка! Поиграли, и довольно!
Она у себя. Мегрэ это знает. Он видел, как заколыхалась занавеска в окне первого этажа, когда он отправлял Люка в Оржеваль. Он входит. Тишина. В кухне варится кофе. В саду ни души. Мегрэ хмурит брови.
– Фелиси! – зовет он вполголоса. – Фелиси!
Голос становится громче. Он разъяренно кричит:
– Фелиси!
В какую-то минуту ему начинает казаться, что она его снова одурачила, может быть, опять выскользнула у него из рук.
Но нет… Со второго этажа до него доносится легкий шум, чтото похожее на плач младенца. Он взбегает по лестнице, останавливается на пороге комнаты Фелиси и видит ее: она лежит на диване и плачет, уткнув голову в подушку.
Как раз в эту минуту забарабанили крупные капли дождя, а от сквозняка где-то в доме с шумом распахнулась дверь.
– Ну что? – ворчит он.
Она не шевелится. Спина ее толчками поднимается от рыданий. Он трогает ее за плечо.
– Оставьте меня! Умоляю! Оставьте меня!
Внезапно ему приходит в голову мысль, но он не хочет на ней останавливаться: не комедия ли все это? Быть может, Фелиси специально выбрала подходящий момент. Она даже выбрала позу, и кто знает, случайно ли ее платье поднялось так высоко, что обнажило крепкие бедра.
– Вставайте, детка…
Вот так штука! Она подчиняется. Ну это уже совсем на нее непохоже, она подчиняется безропотно. И вот она уже сидит на диване, с глазами, полными слез, с красными пятнами на лице. Она смотрит на него и выглядит такой несчастной, такой усталой, что он чувствует себя скотиной.
– Ну в чем дело? Расскажите…
Она качает головой. Она не может говорить. Она дает понять, что охотно все бы ему рассказала, но это невозможно, и снова закрывает лицо руками.
Ему неудобно стоять здесь, он почти достает головой потолок. Он подвигает стул и садится у изголовья, поколебавшись, отодвигает ее руку от залитого слезами лица. Ведь он еще ни в чем не уверен. Он нисколько не удивится, если под сжатыми пальцами обнаружит лицо, глядящее на него иронически.
Но она плачет по-настоящему. Плачет, как ребенок, без всякого кокетства. И наконец таким же детским голосом бормочет:
– Какой вы злой!..
– Это я злой? Да нет, дитя мое… Успокойтесь!.. Вы, значит, не понимаете, что это ради вас…
Она отрицательно качает головой.
– Но, черт возьми, отдаете ли вы себе отчет, что произошло убийство! Вы единственный человек, который достаточно хорошо знает этот дом, чтобы… Ведь я не говорю – это вы убили вашего хозяина.
– Он был не хозяином…
– Знаю… Вы уже говорили… Допустим, он ваш отец…
Ведь на это вы намекали, не так ли?.. Допустим, что старый Лапи когда-то натворил глупостей, а потом решил взять вас к себе в дом… Вы стали его наследницей… Это вам выгодна его смерть…
Он слишком поспешил. Она встает, она держится прямо и напряженно, словно статуя, олицетворяющая возмущение.
– Да, да, дитя мое!.. Садитесь… По правде говоря, я должен был бы уже вас арестовать…
– Я готова…
Боже мой, как это трудно! Мегрэ предпочел бы иметь дело с самым продувным мошенником, с отъявленным рецидивистом. Невозможно угадать, в какой момент она играет комедию, а когда искренна! Да и бывает ли она когда-нибудь искренней? Он чувствует, что она за ним наблюдает, она не перестает за ним наблюдать с удивительной проницательностью.
– Речь идет не об этом… Я хочу вам помочь… Человек, который воспользовался вашим отсутствием, когда вы ходили в лавку, чтобы убить вашего хозяина… простите, чтобы убить Жюля Лапи, был достаточно осведомлен о распорядке дня в вашем доме…
Он устало садится на диван и бормочет:
– Я вас слушаю…
Впрочем, почему бы это Жюлю Лапи вдруг вздумалось вести в свою спальню незнакомого человека?.. Ведь убит он в своей спальне… А ему вовсе незачем подниматься к себе в это время… Ведь он работал в саду… К тому же он, обычно скуповатый, вдруг предложил гостю выпить.
Из-за раскатов грома Мегрэ временами приходится почти кричать, а когда раздается еще более оглушительный удар, Фелиси инстинктивно тянется к нему и хватает его за руку:
– Я боюсь…
Она дрожит. Она по-настоящему дрожит.
– Не бойтесь!.. Ведь я с вами…
Ничего глупее не придумаешь, чем сказать: он здесь. Мегрэ это прекрасно понимает. А она тут же воспользовалась его замешательством, принимает еще более скорбную мину и произносит со стоном:
– Вы доставляете мне столько огорчений… И вы на этом не успокоитесь… Я так несчастна… Боже мой, как я несчастна, а вы… вы…
Она уставилась на него широко раскрытыми, умоляющими глазами:
– Вы нападаете на меня, потому что я слабая, потому что меня некому защитить… Всю ночь и весь день у меня торчит какой-то парень, и этой ночью он тоже здесь будет…
– Как зовут человека, которому вы залепили пощечину воскресенье на танцульке?
Она на минуту растерялась, но тут же ухмыляется:
– Вот видите?
– Что?
– Ведь вы меня преследуете… Вы ополчились против меня, словно вы… словно вы меня за что-то ненавидите… Я вам ничего не сделала!
Как раз подходящий момент: надо подняться, покончить с этим, поговорить серьезно. Мегрэ так и собирался сделать. Ни за что на свете он не хотел бы, чтобы его сейчас кто-нибудь увидел с площадки. Слишком поздно! Он пропустил момент, а Фелиси вдруг становится напористой, пользуется новым ударом грома, чтобы уцепиться за него, она теперь совсем близко, он чувствует на своей щеке ее горячее дыхание, видит ее лицо рядом со своим.
– Может быть, потому, что я женщина? Может быть, вы такой же, как Форрентен?
– А чего от вас хочет Форрентен?
– Понятно, чего хочет… Он пристает ко мне… Он преследует меня… Он мне заявил, что рано или поздно я все равно буду…
Может быть, это и правда. Мегрэ вспоминает лицо управляющего, его несколько двусмысленную улыбку, его толстые чувственные губы.
– Если и яы этого хотите, скажите! Я предпочитаю лучше…
– Нет, дитя мое, нет…
На этот раз он встает и отстраняет ее.
– Давайте спустимся вниз! Нам нечего делать в этой комнате…
– Это вы сюда явились…
– Но совсем не для того, чтобы здесь оставаться, тем более не для того, чтобы внушить вам такие мысли… Спускайтесь, прошу вас.
– Дайте мне привести себя в порядок.
Она неумело пудрится перед зеркалом. Дергает носом.
– Вот увидите, вы окажетесь причиной несчастья…
– Какого несчастья?
– Не знаю… Во всяком случае, если меня найдут мертвой…
– Да вы с ума сошли! Идемте!
Он пропускает ее вперед. От грозы вокруг стало темно. Ей приходится зажечь в кухне лампу. На плитке кипит кофе.
– Я думаю, мне лучше уехать, – произносит Фелиси, погасив газ.
– Куда уехать?
– Куда-нибудь… Я сама не знаю… Да, я уеду, и меня никогда не найдут… Зря я сюда вернулась…
– Никуда вы не уедете!
Она бормочет сквозь зубы так тихо, что он даже не уверен, правильно ли расслышал.
– А вот посмотрите!
И тут Мегрэ на всякий случай бросает:
– Если вы хотите поехать к юному Петийону, то могу вам сообщить, что он сейчас находится в пивной, где полно женщин, в Руане.
– Это не…
И тут же продолжает:
– А мне-то какое дело?
– Это он и есть?
– Кто он? Что вы имеете в виду?
– Он ваш любовник?
Она презрительно смеется:
– Мальчишка, которому нет еще двадцати лет!
– В любом случае, бедняжка Фелиси, если вы его хотите спасти…
– Никого я не хочу спасать… Впрочем, больше ничего я вам говорить не буду… Вы не имеете права целый день торчать возле меня и досаждать мне… Я буду жаловаться.
– Жалуйтесь!
– Вы считаете себя очень ловким, не так ли?.. И сила на вашей стороне… И вы нападаете на бедную девушку, потому что вы прекрасно знаете, что она не может защититься…
Он напяливает на голову шляпу и, несмотря на дождь, переступает порог дома, чтобы вернуться в «Золотой перстень».
Уходит, даже не простившись. С него хватит! Он допустил ошибку. Теперь нужно все начинать сначала, вести расследование с другого конца.
Если он вымокнет, так ему и надо! Но не успевает он шагнуть, как Фелиси бежит за ним.
– Не уходите!
– Почему?
– Вы сами знаете… Не уходите!.. Я боюсь грозы.
И это правда. Тут она не лжет. Она вся дрожит, умоляет его остаться. Она благодарна ему, что он вернулся, вошел в кухню, уселся хоть и с ворчливым видом, но все же уселся.
И в благодарность она тут же спрашивает:
– Хотите чашечку кофе? А может быть, хотите выпить рюмочку?
Она пытается улыбнуться и повторяет, подавая ему чашку:
– Почему вы со мной так жестоки? Ведь я вам ничего плохого не сделала.
Глава четвертая
– Продолжай следить! Позвони, как только будет что-нибудь новенькое….
Комиссар уже начинает думать, не ошибся ли он, так ли нужно вести это расследование. Однако он никак не может решиться уйти отсюда, что-то его удерживает, он сам не смог бы сказать что.
А и впрямь, какое странное дело! К счастью, журналистов убийство Деревянной Ноги не интересует. А комиссар уже, по крайней мере, раз двадцать бормотал про себя:
– Однако же старика-то убили!
И все-таки преступление как будто отошло для него на задний план. Он то и дело невольно начинал думать о другом. А это другое – Фелиси!
Хозяин «Золотого перстня» одолжил ему старый велосипед, на котором Мегрэ похож на дрессированного медведя. Зато теперь он может, когда ему заблагорассудится, ездить из Оржеваля в Жанневиль и обратно.
Погода снова стоит прекрасная. Невозможно представить себе этот мирок без весеннего солнца, без цветов, растущих на клумбах и вдоль невысоких каменных стен, без рантье, работающих в своих садиках и лениво поворачивающих голову вслед Мегрэ или бригадиру Люка, которого комиссар оставил при себе в Жанневиле.
Люка хоть и молчит, но тоже находит это дело довольно странным. Ему надоело шагать взад и вперед возле «Мыса Горн».
Что ему, в конечном счете, поручено? Сторожить Фелиси? Все окна в доме открыты. Видно, как служанка ходит из комнаты в комнату. Утром она как ни в чем не бывало отправилась в лавку за покупками. Она знает, что бригадир следует за ней по пятам. Что они боятся, как бы она снова не сбежала?
Люка все время думает об этом, но не решается высказать свое мнение Мегрэ. Он с трудом сдерживается, курит трубку за трубкой, а иногда от нечего делать подбрасывает камешки носком сапога.
Однако с утра расследование пришлось повести в другом направлении. Сначала раздался телефонный звонок с улицы Лепик. Мегрэ ожидал его на террасе «Золотого перстня», возле лаврового деревца, посаженного в зеленую кадку.
У комиссара здесь уже есть свои привычки. Они появляются у него повсюду, куда бы он ни попал. Есть договоренность с почтовой служащей: она кричит ему в окно, когда его вызывает в Париж.
– Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье… Я звоню из кафе на углу улицы Лепик…
Мегрэ представляет себе улицу, идущую под гору, тележки торговцев зеленью, хозяек в шлепанцах, разноцветную толпу, кишащую на площади Бланш между двумя лавочками – дверь отеля «Уют», где ему довелось когда-то вести расследование.
– Жак Петийон вернулся в шесть утра, изнемогая от усталости, и прямо в одежде свалился на кровать. Я пошел в «Пеликан», кабачок, где он работает. Там его всю ночь не было. Что мне делать дальше?
– Оставайся и жди… Когда он выйдет, последи за ним…
А что, если племянник Жоля Лапи не такой невинный, как кажется? Может быть, вместо того, чтобы прилипнуть к Фелиси, комиссару следовало серьезно заняться этим молодым человеком? Так, вероятно, думает Жанвье. Он намекает на это, когда во второй раз звонит по телефону.
– Алло!.. Это я, Жанвье… Петийон только что вошел в табачную лавочку на улице Фонтен… Он бледен как полотно… Все время нервничает, что-то его беспокоит… По дороге беспрестанно оглядывался, думая, что за ним следят, но меня как будто не заметил.
Итак, Жак Петийон поспал только несколько часов и снова пустился в путь. В табачной лавочке на улице Фонтен бывают главным образом разные подозрительные типы.
– Что он делает?
– Ни с кем не разговаривает… Глаз не сводит с двери… Словно кого-то ждет…
– Продолжай…
В перерыве между звонками Мегрэ собрал кое-какие сведения о племяннике старого Лапи. Почему он не может заинтересоваться этим парнем, который хочет стать большим виртуозом, а пока ради заработка играет на саксофоне в каком-то кабачке на Монмартре?
Петийону временами приходилось нелегко. Случалось по ночам грузить овощи на центральном рынке. Ему не всегда удавалось поесть досыта. Не раз он бывал вынужден даже закладывать в ломбард свой саксофон.
– Вам не кажется странным, шеф, что он провел всю ночь где-то на улице и даже не показался в «Пеликане»? Посмотрели бы вы на него… Я очень бы хотел, чтобы вы на него посмотрели… Чувствуется, что его что-то гнетет, что он чего-то боится… Быть может, если бы вы приехали сюда…
Но Мегрэ по-прежнему отвечает:
– Продолжай!
А пока комиссар, оседлав велосипед, снует взад и вперед между террасой «Золотого перстня», где он ожидает новых телефонных звонков, и розовым домиком, где хлопочет Фелиси.
Он входит, бродит по комнатам, как у себя дома. Она притворяется, что ей до него нет дела, занимается хозяйством, готовит себе еду, утром ходила к Мелани Шошуа за продуктами.
Иногда она смотрит комиссару в глаза, но по ее взгляду невозможно угадать, что она чувствует.
Ее-то Мегрэ хотелось бы припугнуть. С самого начала она слишком уж в себе уверена. Держится так, конечно, неспроста, и комиссар ожидает минуты, когда и она, в свою очередь, струхнет.
– Но старика-то ведь все-таки убили!
О ней, только о Фелиси думает Мегрэ. Он хочет вырвать у нее тайну. Он побродил по саду. Пять или шесть раз спускался в погреб выпить стаканчик розового вина – это уже тоже вошло у него в привычку. Ему удалось сделать открытие. Разгребая вилами кучу перегноя, сваленного у изгороди, он обнаружил там ликерную, рюмку, точь-в-точь такую, какую увидел в первый день на столе в беседке. Он показал ее Фелиси.
– Вам остается только обнаружить отпечатки пальцев, – сказала она презрительно, нисколько не смутившись.
Когда он поднялся в спальню, Фелиси осталась внизу. Сначала он тщательно обыскал комнату Жюля Лапи, потом прошел через площадку и, очутившись в спальне Фелиси, принялся выдвигать ящики. Она, конечно, слышала его шаги над головой. Интересно, она испугалась?
По-прежнему стояла прекрасная погода, в окно врывались струи благоухающего воздуха и пение птиц.
И тут, в глубине шкафа, где в беспорядке лежали чулки и белье Фелиси, комиссар нашел записную книжку. Не зря Деревянная Нога прозвал свою служанку Какаду. Даже белье она выбирала кричащих тонов, ярко-розовое, едко-зеленое, кружева хоть и не настоящие, но зато шириною в ладонь, прошивки…
Зная, что ее это взбесит, Мегрэ спустился вниз, уселся в кухне и стал перелистывать страницы записной книжки, датированные прошлым годом. Тем временем Фелиси чистила картофель и бросала его в голубое эмалированное ведро.
«13 января. – Почему он не пришел?»
«15 января. – Умолять его».
«19 января. – Муки».
«20 января. – Мрачный».
«23 января. – Наконец-то!»
«24 января. – Снова блаженство».
«25 января. – Блаженство».
«26 января. – Опять он. Его губы. Счастье».
«27 января. – Мир плохо устроен».
«29 января. – Ах! Уехать бы!.. Уехать!..»
Время от времени Мегрэ поднимает глаза, но Фелиси притворяется, что не обращает на него внимания.
Он пытается засмеяться, но смех его звучит фальшиво, как смех проезжего человека, который пристает к служанке на постоялом дворе, и извиняется с игривыми шуточками.
– Как его имя?
– Это вас не касается.
– Женат?
Взгляд разъяренной кошки, которая защищает своих котят.
– Это большая любовь?
Она не отвечает, а он упорствует, сам злясь на себя за это, повторяет себе, что не прав, старается думать об улице Лепик, улице Фонтен, о том испуганном молодом человеке, который со вчерашнего дня не находит себе места, натыкаясь на стены, как вспугнутый шмель.
– Скажите мне, детка, вы здесь встречались с этим человеком?
– А почему бы и нет!
– Ваш хозяин знал?
Нет! Он не может больше расспрашивать девушку, которая над ним насмехается. Правда, комиссар вряд ли поступает хитрее: он едет к Мелани Шошуа. Прислонил велосипед к витрине и ждет, пока уйдет покупательница, которая расплачивается за банку зеленого горошка.
– Скажите, мадам Шошуа, у служанки мсье Лапи было много любовников?
– Конечно, были…
– Что вы этим хотите сказать?
– Во всяком случае, она говорил… Всегда об одном и том же человеке… Но это ее личные дела… Она частенько бывала грустной, бедная девушка…
– Он женатый?
– Возможно… Она всегда намекала на какие-то препятствия. Мне она много не рассказывала… Если с кем-нибудь и делилась, то только с Леонтиной, служанкой мсье Форрентена…
Произошло убийство, а Мегрэ, этот серьезный, солидный человек, занимается любовными историями какой-то романтической девчонки! Настолько романтической, что на страницах ее записной книжки помечено:
«17 июня. – Меланхолия»
«18 июня. – Грусть»
«21 июня. – Мир – это ложный рай, где не хватает счастья для всех»
«22 июня. – Я его люблю»
«23 июня. – Я его люблю»
Мегрэ подошел к дому Форрентена и позвонил. Леонтина, служанка управляющего, оказалась девушкой лет двадцати, с широким, как луна, лицом. Она сразу же пугается. Она боится доставить неприятности подруге.
– Конечно, она мне все рассказывала… Словом, то, что хотела рассказать… Она часто приходила ко мне, влетала вихрем…
Мегрэ так хорошо представляет себе их вдвоем. Леонтина тает от восхищения. Фелиси стоит в небрежно накинутом на плечи плаще:
– Ты одна?.. Ах, если бы ты знала, дорогая…
И она говорит… говорит… Как говорят девушки только с глазу на глаз.
– Я его видела… Я так счастлива…
Бедная Леонтина не знает, как отвечать на вопросы Мегрэ.
– Я не могу сказать о ней ничего плохого… Фелиси так страдала…
– Из-за мужчины?
– Она много раз хотела умереть…
– Он не любил ее?
– Не знаю… Не мучьте меня…
– Вы знаете его имя?
– Она никогда его мне не называла.
– Вы его видели?
– Нет…
– Где она с ним встречалась?
– Не знаю…
– Она была его любовницей?
Леонтина краснеет, бормочет:
– Однажды она мне призналась, что, если бы у нее был ребенок…
Какое все это имеет отношение к убийству старика? Мегрэ продолжает расспрашивать Леонтину, и его все больше охватывает неясная тоска, признак допущенной ошибки.
Что ж делать! Вот он снова на террасе «Золотого перстня». Почтовая служащая машет ему рукой.
– Вам уже дважды звонили из Парижа… С минуты на минуту будут снова звонить.
Опять Жанвье. Нет, это не его голос. Какой-то голос, незнакомый комиссару.
– Алло! Мсье Мегрэ?
Значит, это не с набережной Орфевр.
– Говорит официант из буфета на вокзале Сен-Лазар… Какой-то господин поручил мне позвонить вам и сказать… Подождите… Ну вот, теперь я забыл его фамилию… Название какого-то месяца… Февраль, что ли?
– Наверное, Жанвье?[2]
– Да, да, Жанзье… Он уехал в Руан… У него не было времени ждать… Он думает, что вы можете попасть в Руан еще до прихода его поезда… Он сказал, что, если вы возьмете машину…
– Больше ничего?
– Ничего, мсье… Я выполнил его поручение… Это все.
Что это значит? Если Жанвье так поспешно уехал в Руан, следовательно, туда отправился и Петийон. С минуту комиссар колеблется. Он выходит из кабины, платком вытирает пот. Машина… Конечно, он может найти машину…
– Да нет, не поеду! – бурчит он. – Жанвье и сам справится…
Осмотр трех комнат ничего не дал, если не считать записной книжки Фелиси. Люка по-прежнему томится у «Мыса Горн», и люди из соседних домов иногда поглядывают на него сквозь занавески.
Вместо того чтобы пуститься вдогонку за странным племянником Лапи, Мегрэ закусывает на террасе харчевни, прихлебывает кофе, в который подливает виноградной водки, а потом, вздыхая, снова садится на велосипед. По пути он передает Люка пакет с сандвичами и спускается по холму в Пуасси.
Он быстро находит кабачок, куда по воскресеньям ходит Фелиси, – деревянное строение на берегу Сены. В этот час там никого нет, и сам хозяин, верзила в свитере, подходит к Мегрэ и спрашивает, что ему угодно. Через пять минут, сидя за столиком перед полными рюмками, они узнают друг друга.
Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется. Хозяин кабачка, который теперь, по воскресеньям, в перерыве между танцами, собирает плату, когда-то подвизался на ярмарках в качестве борца и имел неприятности с полицией. Он первый узнал комиссара.
– Это случайно не из-за меня ли вы забрели сюда? Вот уж было бы напрасно.
– Ну конечно!.. Конечно… – улыбается Мегрэ.
– Что касается моей клиентуры… Нет, господин комиссар, не думаю, чтобы вы здесь что-нибудь обнаружили… Посыльные из магазинов, служанки, славные молодые люди…
– Вы знаете Фелиси?
– Кто это такая?
– Забавная девушка, тощая, как спаржа, остроносая, лоб, как у козы, одета вроде флага или радуги…
– Да это Попугай!
Вот как! А старик Лапи называл Фелиси Какаду.
– Что она такое сделала?
– Ничего… Я только хотел бы знать, с кем она у вас встречалась…
– Пожалуй, ни с кем. Моя жена – не пытайтесь ее вспомнить, она совсем из другого круга, серьезная женщина – так вот, моя жена называла ее Принцесса, такой у нее всегда высокомерный вид… Кто же она в самом деле, эта курочка?.. Я никогда не мог этого узнать… Держалась она действительно как принцесса… Танцевала всегда прямо, как палка… Когда ее начинали расспрашивать, она давала понять, что вовсе не та, за кого ее принимают, и приходит сюда инкогнито… Такое болтала… Вот, смотрите! Она всегда садилась за этот столик, всегда одна… Пила маленькими глотками, отставив мизинец… Мадемуазель не с каждым пошла бы танцевать… В воскресенье… Ах, да… вспомнил…
Мегрэ представляет себе толпу на тряском полу, резкие звуки аккордеона, хозяина, который, подбоченившись, ожидает, когда он сможет пройти между парами и собрать денежки…
– Она танцевала с одним типом, которого я уже где-то видел… Только где – не могу вспомнить… маленький, коренастый, нос немного на сторону… Но это неважно… Я только заметил, что он крепко прижимал ее к себе… И что вы думаете, посреди танца она как залепит, ему пощечину!.. Я был уверен – сейчас начнется скандал… Ничего подобного… Этот тип тут же смылся, а Принцесса с достоинством уселась на свое место и стала пудриться.
Наверное, Жанвье уже давно приехал в Руан. Мегрэ оставляет свой велосипед у террасы «Золотого перстня», а сам направляется к телефонистке. Прохладное помещение почты выходит на теневую сторону.
– Мне ничего не передавали?
– Только один раз… Просили позвонить в центральную бригаду Руана… Соединить вас?
К телефону подошел не Жанвье, а какой-то инспектор.
– Комиссар Мегрэ? Вот что нам поручили вам передать: молодой человек прибыл в Руан после того, как обошел с десяток баров на Монмартре… Он, кажется, ни с кем не разговаривал… У него повсюду был такой вид, словно он кого-то ждет… В Руане он сразу же отправился в район казарм. Он вошел в пивную, где можно познакомиться с женщинами, вы, конечно, знаете, «Тиволи»… Там он пробыл с полчаса, потом бродил по улицам, наконец оказался на вокзале… Вид у него все более усталый, подавленный… Сейчас он ожидает поезда в Париж, а Жанвье продолжает слежку…
Мегрэ отдает обычные приказы: расспросить хозяйку пивной, узнать, к какой женщине приходил Петийон, что ему было нужно, и тому подобное… Он слышит какой-то неясный грохот, будто поблизости прошел автобус, и, только выйдя из кабины, понимает, что это отдаленные раскаты грома.
– Вам еще должны звонить? – спрашивает почтовая служащая, у которой за всю жизнь не было столько развлечений…
– Возможно… Я сейчас пришлю к вам своего бригадира…
– Как это увлекательно – работать в полиции! А мы сидим в этой дыре и ничего не видим…
Он хотел пожать плечами, но машинально улыбнулся и снова вышел на дорогу, ведущую к поселку.
– Придется все же ей заговорить! – повторял он, направляясь в Жанневиль.
Надвигается гроза. Горизонт становится угрожающе-лиловым, а косые лучи солнца кажутся еще более пронзительными. Больно кусаются мухи.
– Возвращайся в «Золотой перстень», Люка!.. Могут позвонить по телефону, что-нибудь передать…
Он толкнул дверь «Мыса Горн» с решительным видом человека, который слишком долго позволял над собой издеваться. Теперь с него хватит! Он не отстанет от этой проклятой Фелиси. Нужно ее как следует встряхнуть, так, чтобы она растерялась.
– Ну, хватит, детка! Поиграли, и довольно!
Она у себя. Мегрэ это знает. Он видел, как заколыхалась занавеска в окне первого этажа, когда он отправлял Люка в Оржеваль. Он входит. Тишина. В кухне варится кофе. В саду ни души. Мегрэ хмурит брови.
– Фелиси! – зовет он вполголоса. – Фелиси!
Голос становится громче. Он разъяренно кричит:
– Фелиси!
В какую-то минуту ему начинает казаться, что она его снова одурачила, может быть, опять выскользнула у него из рук.
Но нет… Со второго этажа до него доносится легкий шум, чтото похожее на плач младенца. Он взбегает по лестнице, останавливается на пороге комнаты Фелиси и видит ее: она лежит на диване и плачет, уткнув голову в подушку.
Как раз в эту минуту забарабанили крупные капли дождя, а от сквозняка где-то в доме с шумом распахнулась дверь.
– Ну что? – ворчит он.
Она не шевелится. Спина ее толчками поднимается от рыданий. Он трогает ее за плечо.
– Оставьте меня! Умоляю! Оставьте меня!
Внезапно ему приходит в голову мысль, но он не хочет на ней останавливаться: не комедия ли все это? Быть может, Фелиси специально выбрала подходящий момент. Она даже выбрала позу, и кто знает, случайно ли ее платье поднялось так высоко, что обнажило крепкие бедра.
– Вставайте, детка…
Вот так штука! Она подчиняется. Ну это уже совсем на нее непохоже, она подчиняется безропотно. И вот она уже сидит на диване, с глазами, полными слез, с красными пятнами на лице. Она смотрит на него и выглядит такой несчастной, такой усталой, что он чувствует себя скотиной.
– Ну в чем дело? Расскажите…
Она качает головой. Она не может говорить. Она дает понять, что охотно все бы ему рассказала, но это невозможно, и снова закрывает лицо руками.
Ему неудобно стоять здесь, он почти достает головой потолок. Он подвигает стул и садится у изголовья, поколебавшись, отодвигает ее руку от залитого слезами лица. Ведь он еще ни в чем не уверен. Он нисколько не удивится, если под сжатыми пальцами обнаружит лицо, глядящее на него иронически.
Но она плачет по-настоящему. Плачет, как ребенок, без всякого кокетства. И наконец таким же детским голосом бормочет:
– Какой вы злой!..
– Это я злой? Да нет, дитя мое… Успокойтесь!.. Вы, значит, не понимаете, что это ради вас…
Она отрицательно качает головой.
– Но, черт возьми, отдаете ли вы себе отчет, что произошло убийство! Вы единственный человек, который достаточно хорошо знает этот дом, чтобы… Ведь я не говорю – это вы убили вашего хозяина.
– Он был не хозяином…
– Знаю… Вы уже говорили… Допустим, он ваш отец…
Ведь на это вы намекали, не так ли?.. Допустим, что старый Лапи когда-то натворил глупостей, а потом решил взять вас к себе в дом… Вы стали его наследницей… Это вам выгодна его смерть…
Он слишком поспешил. Она встает, она держится прямо и напряженно, словно статуя, олицетворяющая возмущение.
– Да, да, дитя мое!.. Садитесь… По правде говоря, я должен был бы уже вас арестовать…
– Я готова…
Боже мой, как это трудно! Мегрэ предпочел бы иметь дело с самым продувным мошенником, с отъявленным рецидивистом. Невозможно угадать, в какой момент она играет комедию, а когда искренна! Да и бывает ли она когда-нибудь искренней? Он чувствует, что она за ним наблюдает, она не перестает за ним наблюдать с удивительной проницательностью.
– Речь идет не об этом… Я хочу вам помочь… Человек, который воспользовался вашим отсутствием, когда вы ходили в лавку, чтобы убить вашего хозяина… простите, чтобы убить Жюля Лапи, был достаточно осведомлен о распорядке дня в вашем доме…
Он устало садится на диван и бормочет:
– Я вас слушаю…
Впрочем, почему бы это Жюлю Лапи вдруг вздумалось вести в свою спальню незнакомого человека?.. Ведь убит он в своей спальне… А ему вовсе незачем подниматься к себе в это время… Ведь он работал в саду… К тому же он, обычно скуповатый, вдруг предложил гостю выпить.
Из-за раскатов грома Мегрэ временами приходится почти кричать, а когда раздается еще более оглушительный удар, Фелиси инстинктивно тянется к нему и хватает его за руку:
– Я боюсь…
Она дрожит. Она по-настоящему дрожит.
– Не бойтесь!.. Ведь я с вами…
Ничего глупее не придумаешь, чем сказать: он здесь. Мегрэ это прекрасно понимает. А она тут же воспользовалась его замешательством, принимает еще более скорбную мину и произносит со стоном:
– Вы доставляете мне столько огорчений… И вы на этом не успокоитесь… Я так несчастна… Боже мой, как я несчастна, а вы… вы…
Она уставилась на него широко раскрытыми, умоляющими глазами:
– Вы нападаете на меня, потому что я слабая, потому что меня некому защитить… Всю ночь и весь день у меня торчит какой-то парень, и этой ночью он тоже здесь будет…
– Как зовут человека, которому вы залепили пощечину воскресенье на танцульке?
Она на минуту растерялась, но тут же ухмыляется:
– Вот видите?
– Что?
– Ведь вы меня преследуете… Вы ополчились против меня, словно вы… словно вы меня за что-то ненавидите… Я вам ничего не сделала!
Как раз подходящий момент: надо подняться, покончить с этим, поговорить серьезно. Мегрэ так и собирался сделать. Ни за что на свете он не хотел бы, чтобы его сейчас кто-нибудь увидел с площадки. Слишком поздно! Он пропустил момент, а Фелиси вдруг становится напористой, пользуется новым ударом грома, чтобы уцепиться за него, она теперь совсем близко, он чувствует на своей щеке ее горячее дыхание, видит ее лицо рядом со своим.
– Может быть, потому, что я женщина? Может быть, вы такой же, как Форрентен?
– А чего от вас хочет Форрентен?
– Понятно, чего хочет… Он пристает ко мне… Он преследует меня… Он мне заявил, что рано или поздно я все равно буду…
Может быть, это и правда. Мегрэ вспоминает лицо управляющего, его несколько двусмысленную улыбку, его толстые чувственные губы.
– Если и яы этого хотите, скажите! Я предпочитаю лучше…
– Нет, дитя мое, нет…
На этот раз он встает и отстраняет ее.
– Давайте спустимся вниз! Нам нечего делать в этой комнате…
– Это вы сюда явились…
– Но совсем не для того, чтобы здесь оставаться, тем более не для того, чтобы внушить вам такие мысли… Спускайтесь, прошу вас.
– Дайте мне привести себя в порядок.
Она неумело пудрится перед зеркалом. Дергает носом.
– Вот увидите, вы окажетесь причиной несчастья…
– Какого несчастья?
– Не знаю… Во всяком случае, если меня найдут мертвой…
– Да вы с ума сошли! Идемте!
Он пропускает ее вперед. От грозы вокруг стало темно. Ей приходится зажечь в кухне лампу. На плитке кипит кофе.
– Я думаю, мне лучше уехать, – произносит Фелиси, погасив газ.
– Куда уехать?
– Куда-нибудь… Я сама не знаю… Да, я уеду, и меня никогда не найдут… Зря я сюда вернулась…
– Никуда вы не уедете!
Она бормочет сквозь зубы так тихо, что он даже не уверен, правильно ли расслышал.
– А вот посмотрите!
И тут Мегрэ на всякий случай бросает:
– Если вы хотите поехать к юному Петийону, то могу вам сообщить, что он сейчас находится в пивной, где полно женщин, в Руане.
– Это не…
И тут же продолжает:
– А мне-то какое дело?
– Это он и есть?
– Кто он? Что вы имеете в виду?
– Он ваш любовник?
Она презрительно смеется:
– Мальчишка, которому нет еще двадцати лет!
– В любом случае, бедняжка Фелиси, если вы его хотите спасти…
– Никого я не хочу спасать… Впрочем, больше ничего я вам говорить не буду… Вы не имеете права целый день торчать возле меня и досаждать мне… Я буду жаловаться.
– Жалуйтесь!
– Вы считаете себя очень ловким, не так ли?.. И сила на вашей стороне… И вы нападаете на бедную девушку, потому что вы прекрасно знаете, что она не может защититься…
Он напяливает на голову шляпу и, несмотря на дождь, переступает порог дома, чтобы вернуться в «Золотой перстень».
Уходит, даже не простившись. С него хватит! Он допустил ошибку. Теперь нужно все начинать сначала, вести расследование с другого конца.
Если он вымокнет, так ему и надо! Но не успевает он шагнуть, как Фелиси бежит за ним.
– Не уходите!
– Почему?
– Вы сами знаете… Не уходите!.. Я боюсь грозы.
И это правда. Тут она не лжет. Она вся дрожит, умоляет его остаться. Она благодарна ему, что он вернулся, вошел в кухню, уселся хоть и с ворчливым видом, но все же уселся.
И в благодарность она тут же спрашивает:
– Хотите чашечку кофе? А может быть, хотите выпить рюмочку?
Она пытается улыбнуться и повторяет, подавая ему чашку:
– Почему вы со мной так жестоки? Ведь я вам ничего плохого не сделала.
Глава четвертая
Происшествие с выстрелом из такси
Мегрэ неторопливо поднимается по улице Пигаль. Уже миновала полночь, и после грозы стало свежо, на тротуарах еще не высохли лужи. Светятся вывески ночных кабачков. Швейцары сразу же узнают комиссара, когда он проходит мимо, а в табачной лавчонке на углу улицы Нотр-Дам де Лоретт клиенты, которые пьют у подковообразной стойки, при виде его переглядываются. Конечно, непосвященный вряд ли что-нибудь заметил бы. Однако по всему Монмартру, который только и живет полуночниками, чувствуется какое-то неуловимое движение, словно легкая рябь, предвещающая бурю на водянойглади пруда.