Сименон Жорж. Человек из Лондона

   Он с удивлением посмотрел на нее:
   — Почему Брауна?
   — Я думала… Сама не знаю… Мне казалось…
   — Найден труп. Труп человека, которого убил ваш мистер Браун.
   Она еще сильней покраснела, когда инспектор сказал:
   «Ваш мистер Браун». Это звучало почти как обвинение.
   Потом забеспокоилась, не заметил ли намека муж, но тот не обратил внимания на реплику инспектора.
   — Принесите также шубу мистера Митчела, Жермен.
   Оба англичанина ушли, и в доме сразу стало как-то неуютно. Сперва все молчали. Жермен поставил стакан на место и, глядя на стойку, тихо проронил:
   — Как вы считаете, госпожа Дюпре, это правда?
   Тем временем хозяйка смотрела на кресло, в котором любил подолгу сидеть м-р Браун, устремив взор в пространство. Кресло стояло в двух метрах от нее. Время от времени они с Брауном обменивались несколькими словами. Она даже спросила как-то, не женат ли он, и тот молча показал ей свое обручальное кольцо.
   Ей тогда показалось, что тоска Брауна вызвана недостойным поведением или злобным характером его жены.
   — Накрывайте столы, Жермен! Пять приборов для мистера Генри и два для парижан.
   На кухне у Малуэна продолжали шептаться.
   Дом был почти новый, хорошо обставленный и оборудованный так, что поддерживать в нем порядок не составляло труда. Двор, вымощенный плитами, прачечная, кладовка за кухней. Паркет покрыт лаком, стены лестничной клетки — масляной краской. А вот о толщине перегородок не подумали. В любой комнате слышно все, что говорится в соседней, и когда, к примеру, Малуэн одевался в спальне, с четверть часа во всем доме стоял шум.
   — Ты уверена, что заперла дверь на ключ?
   — Я так сделала ненарочно. Просто выскочила и повернула ключ.
   — Не знаю даже, нужно ли говорить об этом отцу.
   Понятия не имею, что с ним творится в последние дни…
   Ты заметила трубку, которую он себе купил, ничего нам не сказав? Вчера и позавчера он почти не спал…
   Можно было предупредить жандарма и дать ему ключ.
 
 
   Они обе подумали об этом, но от такой мысли тут же потупились, почувствовав тяжесть на сердце, особенно Анриетта, которой сейчас уже казалось, что в полутьме она увидела глаза затравленного зверя.
   — Если б только знать, что он натворил!
   — Может, что-нибудь напечатали в утренней газете?
   Газета лежала в почтовом ящике, читал ее только Малуэн, когда вставал. Анриетта пробежала заголовки, перевернула страницы, но не нашла ничего, что относилось бы к человеку, спрятавшемуся в сарае.
   — А если он туда забрался, чтобы украсть отцовские снасти?
   Они перепугались: в случае пропажи удочек гнев Малуэна был бы ужасен.
   Он спал так чутко, что все время слышал у себя наверху шепот в кухне и все же старался спрятать голову под подушку, притворялся даже, что храпит, словно пытаясь хитростью приманить сон. Рев сирены оповестил его, что уже одиннадцать утра. Но в обычные дни он вставал на два часа позже, так что время подумать у него еще будет.
   Мисс Митчел спустилась по лестнице в холл отеля «Ньюхейвен», и хозяйка с любопытством рассматривала ее: ночью приезжих принимала не она, а дежурный.
   Еще до знакомства с людьми мы пытаемся представить себе их. Г-же Дюпре Эва Митчел рисовалась тоненькой, решительной, со спортивной внешностью девушкой.
   На самом деле она выглядела маленькой девочкой, вернее, куклой с огромными голубыми глазами и крошечным носиком. Она знала несколько французских слов, чуть больше, чем отец, и акцент у нее был умилительный.
   — Есть что-нибудь новое? — осведомилась она.
   — Новое насчет чего, мисс?
   — Насчет наших денег.
   — Нет. Знаю только, что из воды вытащили… простите… труп. Жермен только что рассказал, что тело пробыло в воде двое суток — зацепилось за сваю южного причала.
   — Южного причала… — повторила девушка, словно на уроке французского.
   Она не поняла. Г-жа Дюпре говорила слишком быстро. Эва Митчел осмотрела бар, столовую, салон, вероятно отыскивая, где бы пристроиться, но в конце концов направилась к двери.
   Хотя дождь все еще лил, она перешла через улицу и теперь в одиночестве прогуливалась по набережной.
   Издали она казалась еще более хрупкой, совсем ребенком.
   У самой гавани инспектор и Митчел вышли из ангара, и полицейский сказал капитану порта:
   — Да, это Тедди. Я вышлю вам его досье.
   — Вы полагаете, что его убили?
   — Не полагаю — уверен. Рано или поздно это должно было случиться. Знай вы Брауна, вы поняли бы меня.
   Тедди был его злым гением. Заставлял его делать то одно, то другое, и никогда, как нарочно, Брауну ничего не доставалось.
   Последовали рукопожатия. Митчел был крайне возбужден. Пока они шагали по набережной, он забросал инспектора вопросами:
   — Но вы передали этому парню мое предложение?
   — Я буквально повторил ваши слова.
   — Уверен, что он даже не заходил в отель.
   — Но вы же говорили, что, стоит Брауну убедиться, что все раскрылось, как он откажется от банкнот, лишь бы его оставили в покое.
   Инспектор промолчал. Издали он увидел жандармов и полицейских в штатском. Обитатели Дьеппа тоже узнавали их, во всех лавках только и разговору было что о случившемся, хотя газеты даже не упоминали ни о каком преступлении или крупной краже.
   — Ступайте к дочери, мистер Митчел.
   — А знаете ли вы, что именно у меня он впервые показал свой акробатический номер. Раньше он был простым клоуном в бродячем цирке.
   — Да. Идите к мисс Эве, она, должно быть, скучает одна в гостинице.
 
 
   Малуэн измучился, пытаясь заснуть. Он так вертелся, что у него заболел затылок. Напрасно он пытался избавиться от беспокойных мыслей, они сами лезли в голову, стоило лишь на минутку расслабить волю.
   — Отец встает, — объявила г-жа Малуэн, застилая стол скатертью.
   — Рассказать ему?
   — Посмотрим сперва, в каком он настроении. Я подам тебе знак.
   Чаще всего Малуэн спускался вниз, надев на ночную рубашку лишь брюки да куртку и сунув ноги в домашние войлочные туфли.
   Однако на этот раз он долго расхаживал по спальне, а когда распахнул дверь в кухню, на нем, как и накануне, был воскресный костюм.
   — О каких таких секретах вы шептались все утро? — проворчал он, подозрительно озираясь, Он открыл кастрюлю и скривился:
   — Опять капуста!
   — Я хотела приготовить крабов, — растерялась жена.
   — Ну и где же они?
   На углу стола он увидел большой черный ключ и косынку Анриетты, которую дочь надевала, только когда ходила на берег.
   — Ведь был отлив?
   — Да, папа.
   Г-жа Малуэн подала дочери знак — рассказывай.
   — Сейчас объясню… В прошлый раз ты, наверное, забыл запереть сарай.
   — Что ты болтаешь?
   — Уверяю тебя, дверь была не заперта.
   Нахмурив брови, он ждал продолжения, повернувшись спиной к плите и набивая трубку.
   — Сперва я заметила на откосе жандарма. Мне надо было взять крюк и корзину…
   В этот момент жена и дочь казались ему чуть ли не врагами.
   — Ну и дальше? Ты что, онемела?
   — В сарае я увидела мужчину, — торопливо выкрикнула Анриетта. — Он прятался за лодкой.
   Малуэн ринулся к ней, словно хотел ударить.
   — Что он тебе сказал? Повтори, что он тебе сказал!
   — Луи! — простонала жена.
   — Да говори же, черт тебя возьми!
   — Он ничего не сказал. Я убежала.
   Малуэн глубоко дышал, и взгляд его отяжелел, как бывало в кабачке, когда в воздухе пахло дракой.
   — Ты сказала об этом жандарму?
   — Нет, — чуть не плача, ответила Анриетта.
   Он посмотрел на ключ и снова взорвался:
   — Выходит, ты его заперла?
   Ответить Анриетта уже не посмела. Она только кивнула и подняла руки, чтобы прикрыться от ударов.
   Малуэн задыхался. Ему надо было что-то сделать, не важно что, лишь бы дать разрядку нервному напряжению, и первой жертвой стала трубка — он изо всех сил швырнул ее на пол, и она раскололась, как яйцо.
   — Гром небесный! Ты заперла его в сарае?
   Одной трубки было мало, и г-жа Малуэн, следившая за угрожающим взглядом мужа, поспешила убрать суповую миску.
   — Гром небесный! — повторил он.
   Все могло случиться, но такое! Человек из Лондона заперт именно в его сарае!
   — Что ты собираешься делать, Луи?
   Он схватил ключ и засунул его в карман.
   — Что я собираюсь делать?
   Да он и сам не знал. Но, чтобы их припугнуть, ухмыльнулся:
   — Слушайте! Во-первых, вы обе будете молчать, понятно? Я не потерплю, чтобы ко мне приставали с расспросами. А теперь занимайтесь своими бабьими делами.
   Тяжело ступая, он прошел через коридор, снял с вешалки фуражку и распахнул дверь. Дождь стал мельче, но чаще. Уже через несколько шагов по щекам и рукам у него побежала вода. Он не подумал, что надо взять старую деревянную трубку, и теперь ему нечего было курить.
   Не пройдя и пятидесяти метров, он заметил жандарма, который стоял на краю скалы неподвижно, как часовой. Дальше виднелось море, зеленое с белыми полосами. А совсем вдалеке, на фоне безграничного неба, темнело пятно — дым ньюхейвенского парохода.

7

   — Привет! — бросил Малуэн, заложив руки в карманы и остановившись на краю обрыва.
   Он мог позволить себе такую бесцеремонность: железнодорожник не ниже рангом, чем жандарм, и тот, посмотрев на форменную фуражку, понял это и по-приятельски ответил:
   — Привет!
   — Что-нибудь стряслось?
   Малуэн делал вид, что смотрит на море, но косился в сторону сарая, крыша которого, наполовину из рифленого железа, наполовину толевая, находилась прямо под ним.
   — Ищем какого-то англичанина, — вздохнул жандарм, поворачиваясь в сторону города, где при хорошем зрении можно было разглядеть часы на морском вокзале.
   — А, так это англичанин.
   У жандарма на уме было одно — когда его сменят, и Малуэну стало противно. Ему хотелось поболтать подольше, наговориться всласть: он понимал, что прячущийся в сарае человек услышит их. Начинался прилив.
   К пяти часам вода подойдет к скале и, если будет ветер, прибой заплещется у дверей сарая.
   — Вы здесь живете? — спросил жандарм из вежливости.
   Малуэн указал на три дома, высящиеся на откосе, и его собеседник сочувственно вздохнул:
   — Не очень-то здесь весело!
   — Скажите, а вдруг этот ваш англичанин вооружен?
   — Вроде бы нет.
   Уходить Малуэну не хотелось, но как-то уж очень странно торчать тут под дождем, пялясь на море. Однако именно дождь, присутствие жандарма, тоскливое зрелище мокрых крыш, белые барашки на зеленом море успокаивали его. Ему нужно было, чтобы вселенная казалась угрюмой. Он слушал стук дождевых капель по рифленому железу крыши и знал, что струи воды просачиваются внутрь.
   — А точно известно, что он не покинул город? — спросил Малуэн так же равнодушно, как если бы попросил прикурить.
   — Да я же знаю только то, что мне сказали. Инспектор Скотленд-Ярда утверждает, что у этого типа в кармане ни гроша, ни ножа, ни револьвера.
   Это навело Малуэна на мысль, что его клоун сидит без еды. Ну, прямо с ума сойти: стой здесь и думай об одном и том же.
   Не решил ли беглец, услышав голоса, что он окружен? Не дрожит ли от страха и холода? А что он испытал, когда вошла Анриетта?
   Малуэн столкнул ногой с обрыва ком земли, и тот упал на рифленное железо крыши.
   — Сарай ваш? — спросил жандарм. — У вас есть лодка?
   — Плоскодонка. Но в ближайшие дни куплю моторку.
   — С каких лет у вас на железной дороге выходят на пенсию?
   — С пятидесяти пяти.
   Они вели неторопливую беседу, а внизу по-прежнему сидел голодный человек! Малуэн пнул ногой еще один ком земли, как мальчишка, который гоняет камень, возвращаясь домой из школы. Но глаза у него забегали — в тот момент, когда жандарм поинтересовался насчет пенсии, стрелочник подумал: «Если я не отопру дверь, клоун через несколько дней умрет».
   Воображение тут же стало рисовать ему страшные картины: например, ночью, в самый разгар прилива, он тащит к морю худое одеревеневшее тело.
   — Пойду перекушу, — пробормотал он.
   И, засунув руки поглубже в карманы, направился к дому.
   Хуже нет, чем давать волю мыслям. Ночью жандармы, несомненно, будут делать обход с карманными фонариками, и стоит человеку, на свою беду, пошевелиться…
   Все, даже Эрнест, вернувшийся из школы, уже сидели за столом. Малуэн молча принялся за еду, поочередно поглядывая на домашних.
   — Пойдешь со мной в город? — спросил он вдруг Анриетту.
   Девушка посмотрела на мать, та кивнула:
   — Вот и хорошо. Ступайте, прогуляйтесь вдвоем.
   — А я? — заныл Эрнест.
   — А ты останешься дома.
   Малуэн поднялся в спальню причесаться и почистить костюм. Потом достал старую коробку, которая хранилась в зеркальном шкафу: надо взять немного денег. В коробке лежали тысячефранковый и пятисотфранковый билеты, и он украдкой сунул их в карман.
   — Готова, Анриетта?
   — Еще пять минут.
   Когда он проходил мимо комнаты дочери, ему захотелось распахнуть дверь. В тазу плескалась вода. Малуэн на секунду приостановился и насмешливо бросил:
   — Прихорашивайся, прихорашивайся!
   Да, тот человек голоден. Дождь не прекращается, а в сарае, конечно, образовалось с десяток щелей, через которые каплет ледяная вода.
   — Эрнест, выйди-ка на минуту.
   — Зачем?
   Малуэн выставил мальчика в коридор и протянул руки к огню, как делал обычно после мытья.
   — Я обдумал то, о чем рассказала Анриетта утром, — сказал он жене, — Об этом никому ни слова, понятно?
   — А если он сбежит на твоей лодке?
   Об этом Малуэн не подумал. Он с огорчением вздохнул:
   — Что поделаешь!
   Анриетта напудрилась и подкрасилась, несколько переборщив с помадой, что было особенно заметно на фоне зеленого шелкового платья. Когда она надевала его, все сразу замечали, что она полнее, чем кажется.
   — Куда пойдем?
   — Посмотрим.
   До тропинки вниз они шли молча, и Малуэну было беспричинно радостно, словно он отправился на праздник или на свадьбу и повседневная жизнь куда-то отступила.
   — Хозяин за тобой не приударял?
   — Еще чего!
   Он изучал дочь своими маленькими глазками с удовольствием и в то же время с беспокойством.
   — Я посоветовал матери никому не рассказывать о сарае. Разумеется, и ты никому не говори.
   В порту отчаливал траулер, и весь экипаж, собравшийся на палубе, с улыбкой поглядывал на Анриетту. Она тоже шла не обычной своей походкой, а выступала как-то мягко, торжественно, и на лице ее светилась радость.
   — Мы идем в кафе «Швейцария»?
   Малуэн ответил не сразу, он посмотрел на свою стеклянную будку на конце порта и вздрогнул при мысли, что теперь богат. Это было неслыханно, не правдоподобно! В одиночестве он даже не отдавал себе отчета в том, что собой представляют такие деньги, но сейчас, прогуливаясь с дочерью, открывал для себя все новые и новые перспективы.
   — Тебе не хочется снова идти на работу?
   — Нет. Но это невозможно, — ответила она, не подозревая, какой смысл вложил в эти слова отец.
   — А если бы стало возможно? И я одел бы тебя лучше, чем дочь Лене?
   — Ну, эта сколько на себя ни истратит, так и останется пугалом огородным.
   В стеклянной будке Малуэн различил фигуру сменщика. День был серый. Огней еще не зажигали, и все вокруг казалось мрачным и убогим. Дневной стрелочник тоже, наверно, видел его и завидовал, что он гуляет со своей прифрантившейся дочерью.
   На углу набережной дежурили два жандарма, еще один — у входа в морской вокзал. Прохожие спешили.
   День угасал. Пешеходы жались к домам, чтобы их не забрызгали автомашины.
   Кафе «Швейцария» зажгло огни. Зазвучал граммофон. Камелия уже сидела в своем углу и, поскольку Малуэн пришел с дочерью, делала вид, будто они незнакомы, что, однако ж, не помешало ей оглядеть Анриетту с головы до ног.
   — Выпей-ка чего-нибудь сладкого, скажем ликеру.
   Официант! Один ликер и один кальвадос!
   — Бенедиктин? — осведомился официант.
   Анриетта поморщилась и покачала головой.
   — Мне тоже кальвадос, только с сахаром.
   Она первой заговорила о том, что их волновало.
   — Я все думаю, есть ли у него еда. И потом, молодой он или старый?
   Ни молодой, ни старый! Он человек без возраста.
   Печальный неприкаянный бедняга.
   «Невезучий», — подумал Малуэн, припоминая медленно плывущую шлюпку и человека в ней, погружающего багор в воду в поисках чемодана.
   — Трубка была дорогая, отец?
   — А что?
   — Если не очень, то я куплю тебе другую.
   Ему стало страшно — а вдруг она узнает, что трубка стоила двести пятьдесят франков?! Он перевел разговор на другую тему.
   — Кажется, мать просила тебя купить голубую шерсть?
   — Да. Она хочет, чтобы я связала Эрнесту свитер.
   Интересно, сколько стоит мех, который носит Камелия? Малуэн вспомнил, как однажды, целуя девицу, он прикоснулся к теплому надушенному меху. В мехах он не разбирался и спросил об этом у дочери. Анриетта высокомерно ответила:
   — Держу пари, что он искусственный! А женщина эта — шлюха. Я ее знаю. По утрам она приходила в мясную лавку в грязном халате и стоптанных туфлях.
   — А искусственный мех сколько может стоить?
   — Пожалуй, три сотни франков.
   Он выпил вторую рюмку кальвадоса и вынул для расплаты с официантом пятисотфранковый билет.
   — Пошли!
   — Куда?
   — Увидишь!
   Бывают дни, когда алкоголь не действует или просто вызывает головную боль, иной же раз он вселяет в душу надежду и оптимизм. Так было сейчас с Малуэном.
   Глаза его блестели и, выходя, он тайком дружески помахал Камелии.
   Стемнело. Витрины светились огнями. Зонты прохожих сталкивались. Малуэн заметил на одной молодой женщине элегантный голубой плащ и тут же решил купить дочери такой же. С безразличным видом и легкой улыбкой он завел Анриетту в магазин «Новые галереи», прошел от секции к той, где торговали непромокаемой одеждой, и сразу же подозвал продавщицу:
   — Покажите-ка нам голубые плащи.
   — Простые или шелковые?
   Пока дочь примеряла, Малуэн думал об инспекторе Скотленд-Ярда, именно ему адресуя вызывающую улыбку. Он бросал вызов не только инспектору, но и простофиле-жандарму, своему утреннему собеседнику, и маленькому комиссару, который все еще, вероятно, бегал под дождем как одержимый.
   — Сколько? — спросил он.
   — Сто семьдесят пять франков. К плащу можем предложить подходящий берет.
   Он купил и берет за двадцать франков, потом оглядел полки — нельзя ли еще что-нибудь приобрести.
   — Останетесь в плаще, мадмуазель?
   Само собой. И она дала свой адрес, чтобы ей отослали старое пальто. На улице стрелочника и его дочь охватило еще более праздничное настроение. Прохожие замечали это по их возбужденным, улыбающимся лицам. Малуэн решил про себя, что может полностью израсходовать взятые в коробке пятьсот франков.
   — Туфли у тебя еще хорошие?
   — Не промокают, но к голубому плащу не подходят.
   Купили и туфли. Было радостно подойти к кассе и спросить с самым равнодушным видом, словно сумма не имела для них никакого значения:
   — Сколько с нас?
   Г-жа Малуэн пробегала бы по городу полмесяца, прежде чем выбрала такую пару обуви! Жандарма наверняка уже сменили. Может быть, вообще сняли пост — нельзя же веки вечные охранять берег только потому, что кто-то сбежал.
   — Довольна?
   — Еще бы! Но что скажет мать?
   Глаза его совсем сузились, он молча подвел дочь к магазину перчаток:
   — Входи.
   Анриетта уже с беспокойством поглядывала на возбужденное лицо отца.
   — Вам на меху или на шерстяной подкладке?
   — Какие получше.
   Самое удивительное, что ему хотелось плакать от радости и волнения. Он словно жил теперь в каком-то ином мире. Не будь он богат, сидел бы сейчас дома, что-нибудь мастерил, как всегда после полудня, или играл в домино в кабачке.
   — Купи пару и для матери. Она будет довольна.
   — Я размера не знаю.
   — Если они не подойдут, мы обменяем, мадемуазель, — поспешно вмешалась продавщица.
   Все вокруг были любезны. В соседнем магазине, где они покупали чулки, к Анриетте обратились: «сударыня», и Малуэн отвернулся, чтобы спрятать улыбку.
   Все это прекрасно, но на что надеется человек, укрывшийся в сарае? У него ни гроша. Полиции известны его приметы.
   Неожиданно Малуэна перестали интересовать покупки дочери. Убийца забрался в его сарай. Не собирается ли он под покровом ночи проникнуть к Малуэнам? Дом он знает. Не может же он догадаться, что чемодан остался в будке стрелочника. Знает он и то, что Малуэн по ночам на работе.
   В газетах полно историй подобного рода: рецидивист, разыскиваемый правосудием, понимая, что ему терять больше нечего, проникает в стоящий на отшибе дом или ферму, убивает женщин и стариков топором или ломом, забирает деньги, опустошает кладовку, а вино пьет прямо из бутылки, отбив горлышко.
   — Сколько? — спросил Малуэн кассиршу упавшим голосом.
   Анриетта заметила, что отец переменился в лице, и тихонько сказала:
   — Считаешь, что это слишком дорого?
   — Да нет же!
   — Рассердился?
   — Говорю тебе — нет!
   Малуэн не любил Эрнеста, потому что все находили в нем сходство с дядей, а мать всегда защищала сына от поучений отца. Но все же он купил ему новый ранец и акварельные краски. Анриетта несла покупки, дождь поредел, но капли стучали по бумажным пакетам с вещами.
   Что бы еще купить? Теперь, когда он разменял и тысячефранковый билет, не было расчета останавливаться. Но мысль купить что-нибудь для себя даже не приходила ему в голову.
   — Ты должен купить себе новую фуражку, отец.
   Ах да, фуражку железнодорожника. А почему не всю форму?
   — Зайдем сюда на минутку.
   Это было бистро, и у бара он проглотил аперитив в надежде вернуть себе хорошее настроение. Ведь он даже не имеет права оставаться ночью дома, чтобы охранять свою семью!
   — Чего выпьешь?
   — Ничего. Не хочется мне.
   — И все-таки налейте ей рюмочку, — сказал Малуэн официанту. Ведь если она не выпьет, это будет вроде как упрек. — Пей, вреда не будет. Где тут есть меховой магазин?
   — Напротив почты.
   Малуэн пьянел, от навязчивых мыслей становился упрямей. У меховщика он вел себя не слишком любезно.
   — Сколько стоит лиса?
   — Настоящая? От пятисот франков и выше.
   — Покажите.
   Дочь потянула его за рукав.
   — Не надо! Мать рассердится. Искусственная тоже хороша.
   — Отстань!
   Радостное чувство опьянения у Анриетты стало проходить, но оно вернулось, как только мех обвил ей шею.
   Это была рыжая лиса, не подходившая к плащу.
   — В ней и пойдете?
   Еще бы, конечно, в ней! Они снова вышли на улицу со своими пакетами.
   — Не пора ли возвращаться? — забеспокоилась Анриетта.
   Она перешла на другую сторону, чтобы пройти мимо мясной, но жалюзи были опущены, лавка пуста. На углу какая-то женщина расспрашивала прохожего. Малуэн обратил на нее внимание, потому что говорила она по-английски. На ней был черный костюм, легкий не по сезону. У женщины были не правильные черты лица, рыжие волосы выбивались из-под шляпки, тонкую шею украшала золотая цепочка с медальоном.
   — Купи-ка газеты, — сказал Малуэн дочери.
   Он старался не глядеть на застекленную будку. Обходя кафе «Швейцария», чтобы выйти на набережную, они вновь столкнулись с Камелией, стоявшей в укромном местечке с английским инспектором.
   Малуэн ускорил шаг. Его не в чем упрекнуть! Он не сделал ничего дурного. Нахмурив брови, он обдумывал, как покончить с сараем. А потом пусть пройдет несколько недель или месяцев, и тогда можно будет попроситься на пенсию.
   Он переедет куда-нибудь, только обязательно в пределах Нормандии, например к югу от Сены, скажем в район Кана. Купит парусную лодку и будет удить рыбку в свое удовольствие.
   — Я все думаю, что скажет мать.
   По мере приближения к дому беспокойство Анриетты возрастало. У Малуэна оставалось ровно столько времени, чтобы успеть переодеться и поужинать перед уходом на работу.
   Не попытается ли тот человек ночью выйти из своего убежища? За плоскодонкой лежат инструменты. Доски можно пропилить…
   Не знать, где сейчас клоун, было ужасно, но еще ужаснее знать, что англичанин в сарае! Разве клоун остановился перед убийством сообщника? Нет! Убил запросто, так хладнокровно, что и представить себе невозможно, если своими глазами не видел. Может быть, именно поэтому Малуэн не испытал потрясения.
   Если клоун не ел со вчерашнего дня, то, наверное, совсем плох: он и раньше-то выглядел вконец измученным.
   Однако в темноте сарая он обладает известным преимуществом…
   Не лучше ли тихо, не привлекая ничьего внимания, потолковать с ним через стенку и предложить часть банкнот?
   — У нас кто-то в гостях, — заметила Анриетта, когда они подходили к дому.
   — Почему ты так думаешь?
   — Коридор освещен.
   Когда чужих не было, свет в прихожей не зажигали.
   — Ключи при тебе?
   Анриетта отперла дверь. Послышались голоса. Дочь решила оставить одежду и покупки в коридоре, но отец подтолкнул ее к кухне.
   Там находился шурин со своей женой.
   — А я и не знал, что вы придете, — сказал Малуэн, не глядя им в лицо.
   В тот же миг раздался возглас матери:
   — Что это, Анриетта? Это тебе отец купил?
   Она ощупывала плащ, шляпку, перчатки, посматривая на мужа с возрастающей тревогой.
   — А мне ничего не купили? — захныкал Эрнест, развязывая пакет с чулками.
   Золовка нашла плащ слишком кричащим. Шурин проронил:
   — Я только что толковал сестре, что ты не правильно поступил, сняв Анриетту с надежного места у коммерсантов с деньгами.