Сименон Жорж. Коновод с баржи Провидение

   — В котором часу вы начинаете работу?
   — В принципе, на рассвете. На деле — гораздо раньше.
   Баржи на конной тяге — у них малая скорость — отправляются около трех утра и сами проводят судно через ворота шлюза, мы даже не слышим. Им это не запрещено, их хорошо знают. «Фредерик», который заночевал здесь, должен был отправиться в половине четвертого, а в пять пройти через шлюз в Э.
   Мегрэ обернулся. Напротив кафе «Флотское» и на бечевнике собрались кучки любопытных. Когда комиссар проходил мимо них, направляясь к каменному мосту, к нему обратился старый лоцман с прыщеватым носом:
   — Хотите, я покажу, в каком месте молодого человека бросили в воду?
   И он гордо посмотрел на своих товарищей, которые колебались, идти ли им в ту же сторону.
   Он оказался прав. В пятидесяти метрах от каменного моста на большом участке был поломан тростник. Здесь не только топтались, но, должно быть, и тащили тяжелое тело — след был широкий.
   — Видите? Я живу в пятистах метрах отсюда, на окраине Дизи, в одном из первых домов. Я пришел сегодня утром справиться, спустились ли к нам суда по Марне и не нуждаются ли они в моей помощи, и был поражен. Тем более что нашел на дороге вот такую штуку…
   Этот человек был неприятен, он то и дело бросал насмешливые взгляды на сопровождавших его спутников.
   Однако предмет, который он вытащил из кармана, представлял для Мегрэ большой интерес. Это был тонкой работы значок из эмали, на нем, кроме якоря, были выгравированы инициалы: Я.К.Ф.
   — «Яхт-клуб Франции», — расшифровал лоцман. — Яхтсмены носят его в петлице.
   Мегрэ обернулся и посмотрел на яхту, стоявшую примерно на расстоянии двух километров. Под словами «Южный Крест» красовались те же буквы: Я.К.Ф.
   Не обращая больше внимания на своего собеседника, который отдал ему значок, комиссар медленно пошел к мосту. Направо дорога вела в Эперне, прямая, чистая после вчерашних дождей. По ней с большой скоростью мчались машины. Налево дорога, давая крюк, вела к деревне Дизи.
   По другую сторону канала, напротив верфи Всеобщей навигационной компании, стояло несколько барж в ожидании ремонта.
   Мегрэ несколько взволнованно повернул обратно. Сейчас прибудет прокуратура и начнется час-другой нервотрепки: вопросы, хождение взад-вперед и самые нелепые версии.
   Когда он поравнялся с яхтой, оказалось, что она по-прежнему закрыта. На некотором расстоянии расхаживал полицейский, уговаривая любопытных разойтись, но не сумев помешать двум журналистам из Эперне сделать фотоснимок.
   Погода была ни хорошей, ни плохой. Сероватая дымка — как потолок из матового стекла.
   Мегрэ прошел по мостику и постучал в дверь.
   — Кто там? — послышался голос полковника.
   Комиссар вошел. У него не было желания вести переговоры. Он увидел Негретти в таком же неопрятном виде, как прежде. Она всхлипывала и утирала слезы.
   Сэр Лэмпсон сидел на диване, протянув ноги Владимиру, который надевал на них туфли.
   Где-то кипятилась вода, слышно было, как клокочет пар.
   Обе койки, полковника и Глории, не были еще убраны.
   На столе валялись игральные карты и карты судоходных путей Франции.
   По-прежнему тот же приглушенный пряный запах, напоминавший бар, будуар и альков одновременно. На вешалке комиссар увидел белую яхтсменскую фуражку, а рядом — хлыст с ручкой из слоновой кости.
   — Вилли был членом Яхт-клуба Франции? — спросил Мегрэ нарочито безразличным тоном.
   Полковник выразительно пожал плечами, давая понять, что это праздный вопрос. Так оно и было: Яхт-клуб Франции существовал только для избранных.
   — Я член этого клуба, — произнес Лэмпсон. — А также Королевского яхт-клуба Англии.
   — Покажите мне пиджак, который вы надевали вчера вечером.
   — Владимир!
   Полковник, уже обутый, встал и наклонился к маленькому шкафу, превращенному в погребец. Там не было виски, но были другие напитки, и полковник задумался — что выбрать.
   Наконец он достал бутылку коньяка и предложил, однако не очень настаивая:
   — Выпьете?
   — Спасибо.
   Он наполнил серебряную рюмку и поискал сифон, морщась от того, что нормальный ход его жизни нарушен, а он это плохо переносит…
   Владимир вернулся из туалетной комнаты с черным шевиотовым костюмом через руку. Полковник жестом приказал передать его Мегрэ.
   — Значок Яхт-клуба Франции вы обычно носили на этом пиджаке?
   — Yes. Разве не все кончено? А Вилли все еще там?
   Он осушил свою рюмку и колебался, не налить ли еще.
   Потом взглянул на иллюминатор, заметил чьи-то ноги и заворчал.
   — Выслушайте меня, полковник, — начал Мегрэ.
   Лэмпсон сделал знак, что слушает. Мегрэ вынул из кармана эмалевый значок.
   — Его нашли сегодня утром в том месте, где тащили по тростникам тело Вилли, прежде чем сбросить его в канал.
   Негретти рухнула на диван, обитый гранатовым бархатом, и, стиснув голову руками, зарыдала.
   Владимир не шевельнулся. Он ждал, когда ему отдадут костюм, чтобы снова повесить его на место.
   Полковник как-то странно засмеялся и несколько раз повторил:
   — Yes! Yes!
   При этом он снова подлил себе коньяку.
   — У нас полиция допрашивает иначе, — сказал полковник. — Она предупреждает, что все сказанное может быть использовано против того, кто дает показания. Я скажу все сразу. Вы не будете записывать? Я повторяться не буду.
   Итак, мы с Вилли немного повздорили. Я у него спрашивал… Но это неважно. Он не такой уж негодяй, как другие.
   Бывают симпатичные негодяи. Я сказал ему грубые слова, и он схватил меня за пиджак, вот здесь… — Англичанин показал отвороты, при этом бросив взгляд на иллюминатор, за которым все мелькали ноги, обутые в сабо или тяжелые башмаки. — Это все. А значок, должно быть, упал. Это было по другую сторону моста.
   — Однако его нашли с этой стороны.
   Владимир, казалось, даже не слушал. Он поднимал валявшиеся предметы, уходил в носовую часть судна и сразу же возвращался.
   С явно выраженным русским акцентом он спросил у Глории, которая уже не плакала, а лежала неподвижно, обхватив голову руками:
   — Принести вам что-нибудь?
   На мостике послышались шаги. В дверь постучали, и голос бригадира осведомился:
   — Вы здесь, комиссар? Приехала прокуратура.
   — Иду.
   Бригадир стоял неподвижно, невидимый за дверью из красного дерева с медными ручками.
   — Еще один вопрос, полковник. Когда похороны?
   — В три часа.
   — Сегодня?
   — Yes. Мне здесь делать нечего.
   Проглотив третью рюмку коньяка, англичанин взглянул на комиссара мутными глазами. Такие глаза Мегрэ уже видел однажды у него.
   И флегматичный, безучастный, словно настоящий вельможа, заметив, что комиссар собирается уходить, он задал ему вопрос:
   — А что, я арестован?
   Негретти, совсем бледная, внезапно подняла голову.

Глава 6
Американский берет

   Встреча следователя с полковником приобрела под конец чуть ли не торжественный характер, и это было замечено не одним только державшимся в стороне Мегрэ. Когда взгляд его встретился со взглядом товарища прокурора, он понял, что у того создалось такое же впечатление.
   Представители прокуратуры собрались в помещении кафе «Флотское». Одна из дверей выходила на кухню, оттуда доносился звон передвигаемых кастрюль. За другой дверью, застекленной, оклеенной прозрачными рекламами макарон и минерального мыла, были видны мешки и ящики — там помещалась лавка.
   В окне то появлялось, то исчезало кепи полицейского, а поодаль собрались наблюдатели. Они молчали, но упорно не расходились.
   На скамейке без спинки сидел письмоводитель; он писал, и по лицу его было видно, что он чем-то недоволен.
   Когда опознание было закончено, Вилли перенесли в угол, подальше от печки, и покрыли коричневой клеенкой, сняв ее со стола из неплотно сбитых досок.
   В кафе стоял тот же запах. Пахло пряностями, конюшней, смолой, дешевым вином.
   А следователь, который слыл самым дотошным судейским в Эперне — он принадлежал к семье Клерфонтен де Ланьи и очень гордился своим дворянским происхождением, — протирал пенсне, повернувшись спиной к огню.
   Прежде всего, он сказал по-английски:
   — Вы, наверное, предпочитаете объясняться на родном языке…
   Сам он хорошо говорил по-английски. Может быть, правда, немного манерно. И кривил рот, как это делают все, кто тщетно пытается подражать истинным англичанам.
   Сэр Лэмпсон поклонился и, повернувшись к письмоводителю, стал медленно отвечать на все вопросы, чтобы тот успел записать его слова.
   Он повторил, ничего не прибавив и не убавив, то, что сказал комиссару во время двух предыдущих встреч.
   Ради этого случая он надел темно-синий костюм почти военного покроя, в петлице была одна ленточка — Орден Крест заслуг.
   В руке он держал фуражку с большой золоченой кокардой с гербом Яхт-клуба Франции.
   Все было очень просто: один человек задавал вопросы, другой отвечал. И все-таки Мегрэ любовался им, не без чувства униженности, и вспоминал свои вторжения на «Южный Крест».
   Он не настолько знал английский язык, чтобы улавливать все оттенки. Но смысл последних реплик во всяком случае понял.
   — Попрошу вас, сэр Лэмпсон, — сказал следователь, — не уезжать далеко до тех пор, пока не прояснятся оба эти дела. Кроме того, я вынужден задержать разрешение на похороны леди Лэмпсон.
   Полковник поклонился.
   — Вы разрешите мне уйти на своей яхте из Дизи? — жестом полковник показал на зевак, столпившихся на улице, на все окружающее, даже на небо. — Мой дом на Поркероле.
   А мне только до Соны добираться неделю.
   Теперь поклонился следователь. Они едва не пожали друг другу руки.
   Полковник окинул всех взглядом, не заметил, казалось, ни врача, сидевшего со скучающим видом, ни Мегрэ и поклонился лишь прокурору.
   Секунду спустя он уже преодолевал расстояние, отделявшее кафе «Флотское» от «Южного Креста».
   Он даже не спустился в каюту. Владимир был на палубе. Полковник отдал ему какие-то приказания, а сам стал у руля.
   И к удивлению речников, матрос в полосатой тельняшке спустился в машинное отделение, завел мотор, вернулся на палубу, откуда точным движением сдернул швартовы.
   Спустя некоторое время группа из нескольких человек, что-то обсуждая и жестикулируя, направилась к дороге, где ждали машину, это была выездная бригада прокуратуры.
   Мегрэ остался один на берегу. Он смог наконец набить трубку, а потом плебейски сунул руки в карманы и пробормотал:
   — Напрасный труд!
   Разве не надо было начинать все сначала?
   Из всего, что выяснила прокуратура, интересными пока казались несколько фактов, но важность их еще нельзя было оценить.
   На теле Вилли Марко, кроме следов удушья, были обнаружены синяки на руках и на торсе. По мнению врача, версию о том, что Вилли попал в западню, следовало отбросить. Скорее можно было предположить, что ему пришлось бороться с необыкновенно сильным противником.
   Кроме того, сэр Лэмпсон заявил, что впервые встретил свою жену в Ницце, причем, хоть она и развелась тогда со своим первым мужем, итальянцем Секкальди, она еще носила его фамилию.
   Показания полковника, намеренно двусмысленные, позволяли предполагать, что в ту пору Мари Дюпен, она же Секкальди, жила почти в нищете и пользовалась щедростью друзей, однако в разряд женщин известного сорта окончательно не перешла.
   Сэр Лэмпсон женился на ней во время путешествия в Лондон; тогда-то она и получила из Франции копию свидетельства на имя Мари Дюпен.
   — Это была очаровательная женщина!
   Мегрэ вспомнил лицо полковника, мясистое, красное и гордое, когда он произнес эти слова — спокойно, ненаигранно. И это, видимо, произвело впечатление на следователя.
   Мегрэ пришлось посторониться, чтобы пропустить носилки с телом Вилли. Пожав плечами, он решительно направился в кафе, где тяжело опустился на скамейку и скомандовал:
   — Кружку пива!
 
 
   Пиво подала дочь хозяина — глаза все еще красные, нос блестит. Мегрэ с интересом посмотрел на нее, но, прежде чем он успел задать ей вопрос, она прошептала, осмотревшись вокруг и убедившись, что их никто не слышит:
   — Он очень страдал?
   Лицо у нее было некрасивое, ступни массивные, руки грубые. И тем не менее она одна-единственная тревожилась об изящном Вилли, который, может быть, накануне в шутку ущипнул ее за мягкое место. Впрочем, может быть, он даже этого и не сделал.
   Девушку позвали к другому столику. Какой-то речник бросил ей вслед:
   — Ты вроде бы не в себе, Эмма.
   И она попыталась улыбнуться, заговорщически взглянув на Мегрэ.
   Движение на реке застопорилось с утра. Напротив кафе «Флотское» стояли семь барж, из них три — моторные.
   Женщины закупали провизию, и каждый раз, когда они входили в лавку, дребезжал звонок.
   — Когда вы будете завтракать? — спросил хозяин, обращаясь к Мегрэ.
   — Сейчас.
   Мегрэ вышел на порог, посмотрел туда, где еще сегодня утром был пришвартован «Южный Крест».
   Итак, вечером с яхты сошли два человека, направились к каменному мосту. Если верить полковнику, они о чем-то поспорили и расстались. Сэр Лэмпсон пошел дальше по пустынной, совершенно прямой дороге, которая ведет в Эперне. А Вилли с того момента никто не видел живым.
   Когда полковник вернулся на такси, он не нашел ничего особенного в том, что Вилли нет на яхте.
   И никто ничего не слышал. Мясник, живший в шестистах метрах от моста, утверждает, что его собака лаяла, но он не стал выяснять — почему и не заметил, в котором часу это было.
   Бечевник представлял собой сплошное месиво, истоптанное слишком многими людьми и лошадьми, чтобы на нем можно было разобрать следы.
   В прошлый четверг Мэри Лэмпсон, живая, здоровая, в нормальном виде, сошла с яхты, на которой была одна.
   Перед этим, по словам Вилли, она передала любовнику жемчужное ожерелье, единственную свою серьезную драгоценность.
   И след ее потерялся. Больше нигде ее живой не видели.
   Двое суток ее исчезновения никто не замечал.
   В воскресенье вечером она, задушенная, уже лежала под соломой в одной из конюшен Дизи, в ста километрах от места, откуда отправилась, и рядом с ее телом храпели два коновода.
   Это все. По распоряжению следователя оба трупа отправили в холодильник Института судебной медицины.
   «Южный Крест» ушел на юг, на поркерольский форт Маленький лангуст, свидетель бесконечных оргий.
   Мегрэ, наклонив голову, обошел строения кафе «Флотское». На пути он оттолкнул разъяренного гуся, который почему-то направлялся к нему со злобным шипением.
   На дверях конюшни был не замок, а только простой деревянный засов. Перекормленная охотничья собака, бродившая по двору, с радостным визгом вертелась вокруг каждого посетителя.
   Распахнув двери, Мегрэ нос к носу столкнулся с серой лошадью хозяина, которая, как всегда, была не привязана и, воспользовавшись случаем, отправилась на прогулку.
   Кобыла с пятном на лбу лежала в своем стойле, и глаза у нее были печальны.
   Мегрэ разгреб солому ногой в надежде найти что-нибудь, чего он не заметил, когда в первый раз осматривал конюшню.
   Несколько раз он с досадой повторял:
   — Все то же!
   Комиссар уже решил было вернуться в Мо или даже в Париж и оттуда шаг за шагом повторить путь, пройденный яхтой.
   В конюшне валялась всякая всячина — старые поводья, части сбруи, огарок свечи, сломанная трубка.
   Вдруг он издали заметил что-то белое, торчавшее из кучи сена, и секунду спустя держал в руках белый берет, какие носят американские матросы, похожий на тот, что он видел у Владимира.
   Ткань, перепачканная грязью и навозом, измялась так, словно ее рвали из стороны в сторону.
   Но напрасно Мегрэ искал другие улики. На место, где обнаружили тело, уже накидали свежей соломы — пусть выглядит не так зловеще.
   — Я что, арестован?
   Мегрэ не мог бы сказать, почему эта фраза, произнесенная полковником, вспомнилась ему, когда он направлялся к дверям конюшни. И он сразу представил себе сэра Лэмпсона, этого опустившегося аристократа с большими влажными глазами, всегда пьяного, но потрясающе невозмутимого.
   Он вспомнил его краткий диалог с напыщенным следователем в зале провинциальной гостиницы со столами, покрытыми коричневой клеенкой, которую магия нескольких интонаций и жестов на мгновение превратила в светскую гостиную.
   Мегрэ мрачно и недоверчиво ощупывал берет.
   — Будьте осторожны, — сказал ему тогда господин де Клерфонтен де Ланьи, коснувшись его руки.
   Свирепый гусь преследовал тем временем лошадь, которую он нещадно ругал на своем гусином языке. А та, понуря массивную голову, спокойно все это сносила.
   Комиссар, не выпуская берета из рук и потухшей трубки изо рта, сел на каменную тумбу, находившуюся у входа в конюшню.
   Перед ним высилась огромная куча навоза, потом живая изгородь с частыми проплешинами, а за ней поля, где еще ничего не росло, и холм, на который всей своей тяжестью давила черная посередине туча.
   — Очаровательная женщина, — сказал полковник, говоря о Мэри Лэмпсон.
   — Настоящий джентльмен, — сказал Вилли о полковнике.
   Один Владимир не сказал ничего, а только ходил взад и вперед, покупал провизию, горючее, наполнял резервуары питьевой водой, вычерпывал воду из ялика и помогал хозяину одеваться.
   По дороге, громко разговаривая, шли фламандцы.
   Вдруг Мегрэ наклонился. Двор был вымощен неровным булыжником. В двух метрах от комиссара, между двумя камнями, упал луч солнца, и там что-то заблестело.
   Это была золотая запонка с двумя платиновыми прожилками. Накануне, когда Вилли, растянувшись на постели, пускал к потолку дым сигареты и небрежно разговаривал с комиссаром, Мегрэ видел у него на руке такие запонки.
   Тут уже Мегрэ забыл о лошади, о гусе и обо всем, что его окружало. Минуту спустя он накручивал ручку телефона.
   — Эперне… Морг, да… Полиция!..
   Он был так возбужден, что один из фламандцев, выходивших из кафе, остановился и с удивлением уставился на него.
   — Алло!.. У телефона комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Вам только что привезли тело… Да нет! Речь не об автомобильной катастрофе… Об утопленнике в Дизи… Да…
   Посмотрите сейчас в приемной среди его вещей… Там должна быть запонка… И скажите мне, какая она… Да, жду.
   Комиссар прождал ответа минуты три, получил его и отошел от телефона, по-прежнему держа в руке берет и запонку.
   — Ваш завтрак готов.
   Комиссар не дал себе труда ответить рыжей девушке, хотя она сообщила ему это очень любезно. У него было такое чувство, что он держит конец нити запутанного клубка и боится выпустить его из рук.
   «Берет в конюшне… Запонка — во дворе… Значок Яхт-клуба Франции — возле каменного моста», — размышлял он.
   Он быстро пошел к каменному мосту. Разные соображения вспыхивали и таяли у него в голове.
   Не прошел он и километра, как вдруг остановился, с изумлением глядя вперед.
   «Южный Крест», который отошел от Дизи час тому назад, и по всей видимости поспешно, стоял направо от моста, в камышах. Снаружи никого не было видно. Однако, когда комиссар приблизился к яхте и его отделяли от нее всего лишь метров сто, на противоположном берегу остановился автомобиль, прибывший из Эперне. Владимир, сидевший в своем обычном матросском наряде рядом с шофером, соскочил на землю и бегом направился к судну.
   Он еще не добежал до него, как люк открылся и на палубе показался полковник, протянувший руку кому-то, кто был внутри.
   Мегрэ не стал прятаться. Он не знал, видит его полковник или нет.
   Все произошло мгновенно. Комиссар не слышал, о чем говорят на яхте, но по движениям действующих лиц все точно угадал.
   Сэр Лэмпсон помог Негретти выйти из каюты. Мегрэ в первый раз увидел ее прилично одетой. Даже издали можно было понять, что она разгневана.
   Владимир взял два уже приготовленных чемодана и понес их к машине.
   Полковник подал ей руку, чтобы помочь пройти по доске на берег, но она отказалась от помощи и бросилась вперед так стремительно, что чуть не угодила головой в камыши. И пошла, не ожидая полковника.
   Он невозмутимо следовал за ней. Она в бешенстве вскочила в машину, на мгновение ее возбужденное лицо показалось за дверцей, она что-то выкрикнула, должно быть, ругательство.
   Однако же, когда машина тронулась с места, сэр Лэмпсон галантно поклонился, посмотрел ей вслед и в сопровождении Владимира вернулся на яхту.
   Мегрэ не двинулся с места. Он отчетливо чувствовал, что в англичанине происходит некая перемена.
   Сэр Лэмпсон не улыбался, был, как всегда, флегматичен. Но в тот момент, когда он поднимался на мостик, что-то говоря по ходу Владимиру, он сердечно, даже ласково потрепал его по плечу.
   Отвалили они великолепно. На борту были двое. Русский поднял на палубу доску, одним усилием сорвал петли швартовых.
   Нос «Южного Креста» запутался в камышах. Сзади приближалась баржа, с нее подавали сигналы.
   Лэмпсон обернулся. Он почти наверняка узнал Мегрэ, но ничем этого не обнаружил. Одной рукой он включил мотор, другой два раза повернул медный штурвал, и яхта скользнула назад ровно настолько, чтобы освободиться от камышей, не столкнувшись с баржей, вовремя застопорила и рванулась вперед, оставляя за собой кипящую пену.
   Яхта не прошла и ста метров, как полковник тремя гудками сирены оповестил шлюз Э о своем приближении.
 
 
   — Не теряйте времени. Езжайте по дороге. Если возможно, догоните машину.
   Мегрэ остановил грузовичок булочника, ехавший в сторону Эперне. Машина, в которой сидела Негретти, видна была издали. Она шла довольно медленно, потому что шоссе было влажно и скользко от дождя.
   Когда комиссар объяснил, кто он, рассыльный булочник посмотрел на него с веселым любопытством.
   — Знаете, я могу догнать ее без труда.
   — Не торопитесь.
   Мегрэ улыбнулся при виде того, как его спутник взял на себя роль преследователя, каких изображают в детективных фильмах.
   Опасных маневров не потребовалось, трудностей преодолевать не пришлось. На одной из первых улиц Эперне автомобиль на несколько секунд остановился, несомненно, для того, чтобы пассажирка могла переговорить с шофером.
   Затем машина продолжила путь и три минуты спустя подъехала к довольно шикарному отелю.
   Мегрэ вышел из грузовичка за сто метров от входа в отель, поблагодарил рассыльного, который не принял от него чаевых, но твердо решил посмотреть, что будет дальше, и поставил свою машину поблизости от отеля.
   Швейцар подхватил оба чемодана. Глория Негретти торопливо пересекла тротуар.
   Десять минут спустя комиссар представился управляющему отелем.
   — В каком номере остановилась дама, которая только что приехала?
   — В девятом. Я как раз подумал: с ней что-то неладное.
   Она отчаянно волновалась. Говорила быстро, пересыпая речь иностранными словами. Но я понял, что она не хочет, чтобы ее беспокоили, и велела принести ей в номер сигареты и кюммель. А она не устроит скандал?
   — Никакого скандала не будет, не волнуйтесь, — заверил Мегрэ. — Мне просто надо получить от нее кое-какие сведения.
   Приближаясь к двери с цифрой 9, он не мог удержаться от улыбки. Слышно было, как Глория закрыла окно, толкнула чемодан, открыла водопроводный кран, бросилась на кровать, встала, швырнула туфлю в другой конец комнаты.
   Мегрэ постучался.
   — Войдите!
   Голос Негретти дрожал от гнева и нетерпения. Она прибыла сюда всего десять минут назад, но уже успела обрести привычный для нее облик: переоделась, растрепала волосы. Словом, выглядела так же неряшливо, как на «Южном Кресте».
   Когда она увидела комиссара, в ее карих глазах вспыхнула ярость.
   — Чего вы от меня хотите? Зачем вы сюда явились? Я здесь у себя дома. Я плачу за эту комнату и…
   Она продолжала на иностранном языке, вероятно, на испанском, открыла флакон одеколона и большую часть содержимого вылила себе на руки, прежде чем увлажнить разгоряченный лоб.
   — Я задам вам один вопрос.
   — Я же сказала, что никого не хочу видеть. Уходите!
   Слышите?
   Она была в одних шелковых чулках и, конечно, без подвязок, потому что они сползли у нее с ног, обнажив очень белые, пухлые колени.
   — Лучше бы задавали свои вопросы тем, кто может на них ответить. Но вы, конечно, не смеете, да? Потому что он полковник, да? Потому что он сэр Лэмпсон? Хорош сэр! Да расскажи я половину того, что знаю!.. Вот, посмотрите!
   Она лихорадочно пошарила у себя в сумочке и наконец вытащила пять скомканных тысячефранковых билетов.
   — Вот что он мне сейчас дал! А я прожила с ним два года, с ним, кто…
   Она бросила банкноты на ковер, потом, одумавшись, снова положила их в сумочку.
   — Он, естественно, обещал прислать мне чек, но известно, чего стоят его обещания. Какой там чек! У него не хватит денег, чтобы добраться до Поркероля. Но это не помешает ему каждый день упиваться виски.
   Она не плакала, хотя голос ее звучал слезливо. Эта женщина, которую Мегрэ привык всегда видеть погруженной в блаженную лень и другою себе ее не представлял, была сейчас охвачена каким-то особым возбуждением.
   — А его Владимир тоже… Он посмел сказать, пытаясь поцеловать мне руку: «Прощайте, мадам…» У них у всех эта привычка целовать руки. А когда полковник отсутствовал, Владимир…