Страница:
— Долго же это тянулось!
Парень был предельно вымотан, он провел рукой по лицу, чтобы собраться с мыслями.
— Я из прокуратуры. Судебный следователь допрашивал меня полтора часа. А до этого заставил два часа ждать в коридоре.
На них смотрели. И пока Филипп говорил, Мегрэ разглядывал сидящих напротив.
— Знаете, дядя, дело много серьезнее, чем мы думали.
Каждое слово обрастало для комиссара многими ассоциациями. Он знал следователя Гастамбида, маленького, педантичного, желчного баска, взвешивавшего каждое слово и по нескольку минут готовившего очередную фразу, которую он выпаливал затем с таким видом, как будто спрашивал: «Ну-ка, попробуйте возразить?»
Знаком был Мегрэ и коридор на верхнем этаже, забитый подследственными под конвоем жандармов и скамьями, на которых томятся нетерпеливые свидетели и заплаканные женщины. Коль скоро Филиппа заставили ждать, значит, сделано это нарочно.
— Следователь попросил меня не заниматься никакими делами, не предпринимать никаких шагов до окончания следствия и оставаться в его распоряжении.
В пивной «У Нового моста» был час пик — время аперитива. Все столики были заняты. В воздухе клубился дым от трубок и сигарет. Время от времени кто-нибудь из входящих здоровался издали с Мегрэ.
Филипп не осмеливался поднять глаза на соседей, даже на того, с кем сидел рядом.
— Я в отчаянии, дядя.
— Что еще стряслось?
— Считалось само собой разумеющимся, что «Флория» закроется минимум на несколько дней. Ничего подобного. Сегодня состоялся целый ряд каких-то таинственных телефонных звонков. Похоже, еще третьего дня «Флорию» продали, и Пепито перестал быть ее хозяином. Тот, кто приобрел заведение, пустил в ход не знаю уж какие связи, и нынче вечером кабаре откроется, как обычно.
Мегрэ нахмурился — то ли из-за того, что услышал, то ли потому, что в зал вошел и устроился на другом его конце комиссар Амадье в сопровождении одного из коллег.
— Годе! — неожиданно громко окликнул Мегрэ.
Годе, инспектор отдела светской жизни, играл в карты за четвертым от бывшего комиссара столиком. Не выпуская карт из рук, он нерешительно повернулся.
— Подойди, когда закончишь партию.
И, скомкав свои бумажки, Мегрэ швырнул их на пол.
Залпом допил пиво, утер губы и перевел взгляд на Амадье.
Тот все слышал. Он издали наблюдал за сценой, подливая воду себе в перно. Наконец подошел заинтригованный Годе.
— Хотите поговорить со мной, господин комиссар?
— Привет, старина! — пожал ему руку Мегрэ. — Нужна маленькая справка. Ты по-прежнему в отделе светской жизни? Прекрасно. Скажи, сегодня утром Кажо не был у вас?
— Минутку… Да, по-моему, был часов в одиннадцать.
— Благодарю, старина.
Вот и все. Мегрэ глядел на Амадье. Амадье — на Мегрэ. Теперь не по себе было уже первому, а улыбку прятал второй.
Филипп не рискнул вмешаться. Дело, похоже, чуть-чуть сдвинулось с мертвой точки, но игра, которая началась, была не по плечу молодому инспектору — он даже не знал ее правил.
— Годе! — раздался другой голос.
На этот раз все, кто имел в зале касательство к «конторе», вздрогнули. Инспектор с картами в руках снова встал и направился к комиссару Амадье.
Вслушиваться в их разговор не было необходимости: каждый понимал, что интересует Амадье.
— Что он тебя спросил?
— Видел ли я нынче утром Кажо.
Мегрэ раскурил трубку, дал спичке догореть до конца, потом поднялся и позвал:
— Официант!
Выпрямившись во весь рост и лениво поглядывая по сторонам, он дождался, пока ему отсчитают сдачу.
— Куда мы теперь? — поинтересовался Филипп, когда они вышли на улицу.
— Ты отправишься спать.
— А вы, дядя?
Мегрэ пожал плечами, засунул руки в карманы и молча пошел прочь. Сегодняшний день был одним из самых скверных в его жизни. Долгие часы в своем углу он чувствовал себя старым, опустошенным, без мыслей и запала.
Теперь все завертелось. Блеснула первая искорка.
Этим надо было немедленно воспользоваться.
— Посмотрим, черт побери! — пробурчал он, чтобы окончательно вернуть себе уверенность.
В обычные дни он в это время зажигал лампу и читал газету, вытянув ноги к горящему камельку.
— Часто наезжаете в Париж?
Мегрэ, облокотившийся о стойку бара во «Флории», вскинул голову и лаконично отозвался:
— Случается.
К нему вернулось хорошее настроение, выражавшееся не в улыбке, а в чувстве внутренней успокоенности. Он всегда отличался способностью веселиться про себя, сохраняя при этом внешнюю серьезность. К нему подсела какая-то женщина. Попросила угостить ее стаканчиком, и он знаком выразил согласие.
Еще года два тому назад ни одна профессионалка не совершила бы такой ошибки. Его пальто с бархатным воротником, черная тройка из чертовой кожи и галстук-самовяз ничего ей не подсказали. И раз она сочла его загулявшим провинциалом, значит, он действительно изменился.
— Тут наверняка что-то произошло, верно? — закинул он удочку.
— Да, прошлой ночью убили хозяина «Флории».
Ошиблась она насчет Мегрэ и в том смысле, что решила, будто он с ней заигрывает. Нет, все было гораздо сложнее. Мегрэ вновь вживался в давно покинутый им мир. Эту бабенку он видел впервые и в то же время прекрасно ее знал. Был уверен, что она не числится в регистрационных списках префектуры и в паспорте у нее стоит отметка «артистка» или «танцовщица». Что касается бармена-китайца, который их обслуживал, Мегрэ мог бы дословно воспроизвести его антропометрические данные. А вот гардеробщица — та не ошиблась и, поздоровавшись с ним, принялась беспокойно копаться в своих воспоминаниях.
Среди официантов нашлось, по меньшей мере, двое, которых Мегрэ в свое время вызывал по делам того же сорта, что смерть Пепито.
Он заказал коньяк с водой. Лениво и скорее инстинктивно наблюдал за залом, словно расставлял взглядом крестики на бумаге. Клиенты, уже прочитавшие газеты, расспрашивали официантов, и те показывали им место чуть поодаль от пятого столика, где был обнаружен труп.
— Не хотите заказать бутылочку шампанского?
— Нет, малышка.
Женщина не то чтобы догадалась, но, во всяком случае, почувствовала себя заинтригованной, а Мегрэ следил глазами за новым хозяином, молодым блондином, которого знавал, когда тот заведовал дансингом на Монмартре.
— Проводите до дому?
— Обязательно, только чуть позже.
Он вышел в туалет, угадал, где прятался Филипп, увидел в глубине зала кабинет, дверь которого была приоткрыта. Но все это не интересовало его. Еще до того, как Мегрэ вновь появился на улице Фонтен, он уже знал, как выглядят декорации. Что представляют собой актеры — тоже. Он мог бы обойти зал и, ткнув пальцем в любого клиента, объявить: «За этим столиком сидят молодожены с Юга — у них медовый месяц. А вон тот уже пьяный чудак-немец утром окажется без бумажника. Дальше — платный танцор с уголовным прошлым и пакетиками кокаина в карманах. В доле с ним метрдотель, отсидевший три года. Вот эта пухленькая блондинка отработала десять лет у „Максима“ и заканчивает на Монмартре свою карьеру…»
Он вернулся в бар.
— Можно мне заказать еще один коктейль? — спросила женщина, которую он уже раз угостил.
— Как тебя зовут?
— Фернандой.
— Что ты делала вчера вечером?
— Была с тремя сынками богатых родителей, пожелавшими нюхнуть эфира. Меня потащили в какой-то особняк на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…
Мегрэ даже не улыбнулся, хотя мог бы и сам дорассказать остальное.
— Сначала каждый поочередно зашел в аптеку на улице Монмартр и купил пузырек эфира. Дальнейшее в деталях я уже запамятовала. Первым делом все разделись.
Но на меня даже не взглянули. Потом мы вчетвером улеглись на кровать. Когда все надышались эфира, один встал и каким-то чудным голосом объявил: «Ух ты! На шкафу-то ангелочки сидят. И какие хорошенькие!.. Сейчас я их поймаю…» Он попробовал встать, но тут же рухнул на коврик. Меня мутило от запаха. Я спросила, чего они от меня еще хотят, и снова оделась. Мне даже удалось посмеяться. На подушке между двумя головами сидел клоп.
До сих пор слышу, как один из этих типов сонным голосом произнес: «У меня под носом клоп». — «У меня тоже», — отозвался другой. И они не шелохнулись.
Женщина залпом допила коктейль и заключила:
— Вот чокнутые!
Тем не менее она забеспокоилась:
— Останешься у меня на всю ночь?
— Конечно, конечно, — заверил Мегрэ.
От входа и располагавшейся сразу за ним вешалки бар был отделен занавесом. Сквозь щель в нем Мегрэ мог видеть входящих. Неожиданно он сполз с высокого табурета и сделал несколько шагов вперед. Появился мужчина, негромко осведомившийся у гардеробщицы:
— Ничего нового?
— Здравствуйте, господин Кажо!
Это сказал Мегрэ, держа трубку в зубах и руки в карманах. Новоприбывший медленно повернулся кругом, оглядел говорившего с головы до ног и процедил:
— Вы здесь? Вы?
Позади них были красный занавес и музыка, перед ними — открытая дверь на холодную улицу, где прохаживался швейцар. Тот, кого назвали г-ном Кажо, заколебался, снимать ему пальто или нет.
Фернанда, все еще не успокоенная, высунула нос из зала, но тут же отпрянула.
— Разопьете со мной бутылочку?
Кажо принял наконец решение и, не спуская глаз с собеседника, сдал пальто на вешалку.
— Раз вы приглашаете… — согласился Мегрэ.
Подоспевший метрдотель проводил их к свободному столику. Не взглянув на карту вин, Кажо распорядился:
— Мумм[1] двадцать шестого года.
Он был не в смокинге, а в дешевой темно-серой тройке такого же скверного покроя, что и у Мегрэ. Он даже не побрился, и щеки его покрывала сероватая щетина.
— Я думал, вы в отставке.
— Я действительно в отставке.
Хотя, на первый взгляд, этот обмен репликами ничего не означал, Кажо все-таки нахмурился и жестом подозвал продавщицу сигар и сигарет. Фернанда в баре широко раскрыла глаза. Что до молодого Альбера, игравшего роль хозяина заведения, то этот ломал себе голову, подойти или не подходить.
— Сигару?
— Благодарю, нет, — отказался Мегрэ, выбивая трубку.
— Надолго в Париж?.
— Пока убийца Пепито не сядет в тюрьму.
Они не повышали голоса. Рядом с ними люди в смокингах развлекались, перебрасываясь шариками и серпантином. Между столиками важно шествовал саксофонист со своим инструментом.
— Вас вызвали расследовать это дело?
У Жермена Кажо было длинное тусклое лицо, кустистые брови цвета серой плесени. Такого человека меньше всего ожидаешь встретить там, где развлекаются. Говорил он медленно и холодно, следя, какое впечатление производит каждое его слово.
— Я приехал без вызова.
— Работаете на себя?
— Вы сами это сказали.
Все это ровным счетом ничего не значило. Фернанда и та наверняка думает, что ее спутник знаком с Кажо лишь по какому-то невероятному стечению обстоятельств.
— Давно приобрели это заведение?
— «Флорию»? Ошибаетесь. Она принадлежит Альберу.
— Как до этого Пепито?
Кажо не стал спорить, ограничившись невеселой улыбкой, и жестом остановил официанта, собиравшегося разлить шампанское.
— И что дальше? — спросил он тоном человека, нащупывающего тему для разговора.
— Какое у вас алиби?
Ответом была новая, еще более равнодушная улыбка, и Кажо, не моргнув глазом, отчеканил:
— Я лег в девять вечера: слегка грипповал. Привратница, которая заодно ведет мое хозяйство, принесла мне грог и подала его в постель.
Ни тот, ни другой не замечали оглушительного шума, стеной отгораживавшего их от зала. Они привыкли к нему. Мегрэ курил трубку, Кажо — сигару.
— По-прежнему строго на Пугской воде? — полюбопытствовал бывший комиссар, когда собеседник налил ему шампанского.
— По-прежнему.
Они сидели лицом к лицу, серьезные, чуть нахмуренные, как авгуры, а какая-то женщина, сидевшая за соседним столиком и не знавшая, кто они, пыталась угодить кому-нибудь из них в нос ватным шариком.
— Быстро, однако, вы добились разрешения вновь открыть лавочку! — заметил Мегрэ между двумя затяжками.
— Я всегда был в хороших отношениях с «конторой».
— Вам известно, что один мальчишка по-дурацки скомпрометировал себя в этой истории?
— Я что-то читал на этот счет в газетах. Полицейский спрятался в туалете и с перепугу убил Пепито.
Джаз не смолкал. Какой-то англичанин, уже пьяный и державшийся поэтому особенно прямо, проходя задел Мегрэ и извинился:
— Простите.
— Пожалуйста.
Фернанда у стойки бара беспокойно поглядывала на Мегрэ. Он улыбнулся ей.
— Молодые полицейские так неосторожны, — вздохнул Кажо.
— Именно так я и сказал своему племяннику.
— Ваш племянник интересуется подобными вопросами?
— Он как раз и есть тот мальчишка, что прятался в туалете.
Побледнеть Кажо не мог — лицо у него и без того было землисто-серое. Зато он поспешил сделать большой глоток минеральной воды, после чего утер губы.
— Тем хуже, не правда ли?
— Именно это я ему и сказал.
Фернанда подбородком указала на стенные часы: было уже половина второго. Мегрэ знаком дал понять: «Сейчас иду».
— Ваше здоровье! — бросил Кажо.
— Ваше!
— Хорошо у вас там в деревне? Мне рассказывали, что вы перебрались за город.
— Да, хорошо.
— В Париже зимой нездоровый климат.
— Я так и подумал, узнав о смерти Пепито.
— Полно, полно! — запротестовал Кажо, видя, что собеседник достает бумажник.
Тем не менее Мегрэ бросил на столик пятьдесят франков, встал и попрощался:
— До скорого!
Он прошел мимо бара, на ходу шепнув Фернанде:
— Двинулись.
— Ты расплатился?
На улице она не решилась взять его под руку. Он, как обычно, засунул руки в карманы и шел медленным крупным шагом.
— Ты знаком с Кажо? — спросила она наконец, слегка запнувшись на местоимении «ты».
— Он мой земляк.
— Смотри, остерегайся его. Он скользкий тип. Говорю тебе это, потому что ты, по-моему, славный малый.
— Ты спала с ним?
И Фернанда, у которой на каждый шаг спутника приходилось два, ответила так же просто:
— Он ни с кем не спит.
В Мен-сюр-Луар, в доме, где пахло сгоревшими дровами и козьим молоком, г-жа Мегрэ досматривала первый сон. На улице Дам, в номере гостиницы, Филипп тоже в конце концов уснул, положив очки рядом, на ночной столик.
Глава 3
Парень был предельно вымотан, он провел рукой по лицу, чтобы собраться с мыслями.
— Я из прокуратуры. Судебный следователь допрашивал меня полтора часа. А до этого заставил два часа ждать в коридоре.
На них смотрели. И пока Филипп говорил, Мегрэ разглядывал сидящих напротив.
— Знаете, дядя, дело много серьезнее, чем мы думали.
Каждое слово обрастало для комиссара многими ассоциациями. Он знал следователя Гастамбида, маленького, педантичного, желчного баска, взвешивавшего каждое слово и по нескольку минут готовившего очередную фразу, которую он выпаливал затем с таким видом, как будто спрашивал: «Ну-ка, попробуйте возразить?»
Знаком был Мегрэ и коридор на верхнем этаже, забитый подследственными под конвоем жандармов и скамьями, на которых томятся нетерпеливые свидетели и заплаканные женщины. Коль скоро Филиппа заставили ждать, значит, сделано это нарочно.
— Следователь попросил меня не заниматься никакими делами, не предпринимать никаких шагов до окончания следствия и оставаться в его распоряжении.
В пивной «У Нового моста» был час пик — время аперитива. Все столики были заняты. В воздухе клубился дым от трубок и сигарет. Время от времени кто-нибудь из входящих здоровался издали с Мегрэ.
Филипп не осмеливался поднять глаза на соседей, даже на того, с кем сидел рядом.
— Я в отчаянии, дядя.
— Что еще стряслось?
— Считалось само собой разумеющимся, что «Флория» закроется минимум на несколько дней. Ничего подобного. Сегодня состоялся целый ряд каких-то таинственных телефонных звонков. Похоже, еще третьего дня «Флорию» продали, и Пепито перестал быть ее хозяином. Тот, кто приобрел заведение, пустил в ход не знаю уж какие связи, и нынче вечером кабаре откроется, как обычно.
Мегрэ нахмурился — то ли из-за того, что услышал, то ли потому, что в зал вошел и устроился на другом его конце комиссар Амадье в сопровождении одного из коллег.
— Годе! — неожиданно громко окликнул Мегрэ.
Годе, инспектор отдела светской жизни, играл в карты за четвертым от бывшего комиссара столиком. Не выпуская карт из рук, он нерешительно повернулся.
— Подойди, когда закончишь партию.
И, скомкав свои бумажки, Мегрэ швырнул их на пол.
Залпом допил пиво, утер губы и перевел взгляд на Амадье.
Тот все слышал. Он издали наблюдал за сценой, подливая воду себе в перно. Наконец подошел заинтригованный Годе.
— Хотите поговорить со мной, господин комиссар?
— Привет, старина! — пожал ему руку Мегрэ. — Нужна маленькая справка. Ты по-прежнему в отделе светской жизни? Прекрасно. Скажи, сегодня утром Кажо не был у вас?
— Минутку… Да, по-моему, был часов в одиннадцать.
— Благодарю, старина.
Вот и все. Мегрэ глядел на Амадье. Амадье — на Мегрэ. Теперь не по себе было уже первому, а улыбку прятал второй.
Филипп не рискнул вмешаться. Дело, похоже, чуть-чуть сдвинулось с мертвой точки, но игра, которая началась, была не по плечу молодому инспектору — он даже не знал ее правил.
— Годе! — раздался другой голос.
На этот раз все, кто имел в зале касательство к «конторе», вздрогнули. Инспектор с картами в руках снова встал и направился к комиссару Амадье.
Вслушиваться в их разговор не было необходимости: каждый понимал, что интересует Амадье.
— Что он тебя спросил?
— Видел ли я нынче утром Кажо.
Мегрэ раскурил трубку, дал спичке догореть до конца, потом поднялся и позвал:
— Официант!
Выпрямившись во весь рост и лениво поглядывая по сторонам, он дождался, пока ему отсчитают сдачу.
— Куда мы теперь? — поинтересовался Филипп, когда они вышли на улицу.
— Ты отправишься спать.
— А вы, дядя?
Мегрэ пожал плечами, засунул руки в карманы и молча пошел прочь. Сегодняшний день был одним из самых скверных в его жизни. Долгие часы в своем углу он чувствовал себя старым, опустошенным, без мыслей и запала.
Теперь все завертелось. Блеснула первая искорка.
Этим надо было немедленно воспользоваться.
— Посмотрим, черт побери! — пробурчал он, чтобы окончательно вернуть себе уверенность.
В обычные дни он в это время зажигал лампу и читал газету, вытянув ноги к горящему камельку.
— Часто наезжаете в Париж?
Мегрэ, облокотившийся о стойку бара во «Флории», вскинул голову и лаконично отозвался:
— Случается.
К нему вернулось хорошее настроение, выражавшееся не в улыбке, а в чувстве внутренней успокоенности. Он всегда отличался способностью веселиться про себя, сохраняя при этом внешнюю серьезность. К нему подсела какая-то женщина. Попросила угостить ее стаканчиком, и он знаком выразил согласие.
Еще года два тому назад ни одна профессионалка не совершила бы такой ошибки. Его пальто с бархатным воротником, черная тройка из чертовой кожи и галстук-самовяз ничего ей не подсказали. И раз она сочла его загулявшим провинциалом, значит, он действительно изменился.
— Тут наверняка что-то произошло, верно? — закинул он удочку.
— Да, прошлой ночью убили хозяина «Флории».
Ошиблась она насчет Мегрэ и в том смысле, что решила, будто он с ней заигрывает. Нет, все было гораздо сложнее. Мегрэ вновь вживался в давно покинутый им мир. Эту бабенку он видел впервые и в то же время прекрасно ее знал. Был уверен, что она не числится в регистрационных списках префектуры и в паспорте у нее стоит отметка «артистка» или «танцовщица». Что касается бармена-китайца, который их обслуживал, Мегрэ мог бы дословно воспроизвести его антропометрические данные. А вот гардеробщица — та не ошиблась и, поздоровавшись с ним, принялась беспокойно копаться в своих воспоминаниях.
Среди официантов нашлось, по меньшей мере, двое, которых Мегрэ в свое время вызывал по делам того же сорта, что смерть Пепито.
Он заказал коньяк с водой. Лениво и скорее инстинктивно наблюдал за залом, словно расставлял взглядом крестики на бумаге. Клиенты, уже прочитавшие газеты, расспрашивали официантов, и те показывали им место чуть поодаль от пятого столика, где был обнаружен труп.
— Не хотите заказать бутылочку шампанского?
— Нет, малышка.
Женщина не то чтобы догадалась, но, во всяком случае, почувствовала себя заинтригованной, а Мегрэ следил глазами за новым хозяином, молодым блондином, которого знавал, когда тот заведовал дансингом на Монмартре.
— Проводите до дому?
— Обязательно, только чуть позже.
Он вышел в туалет, угадал, где прятался Филипп, увидел в глубине зала кабинет, дверь которого была приоткрыта. Но все это не интересовало его. Еще до того, как Мегрэ вновь появился на улице Фонтен, он уже знал, как выглядят декорации. Что представляют собой актеры — тоже. Он мог бы обойти зал и, ткнув пальцем в любого клиента, объявить: «За этим столиком сидят молодожены с Юга — у них медовый месяц. А вон тот уже пьяный чудак-немец утром окажется без бумажника. Дальше — платный танцор с уголовным прошлым и пакетиками кокаина в карманах. В доле с ним метрдотель, отсидевший три года. Вот эта пухленькая блондинка отработала десять лет у „Максима“ и заканчивает на Монмартре свою карьеру…»
Он вернулся в бар.
— Можно мне заказать еще один коктейль? — спросила женщина, которую он уже раз угостил.
— Как тебя зовут?
— Фернандой.
— Что ты делала вчера вечером?
— Была с тремя сынками богатых родителей, пожелавшими нюхнуть эфира. Меня потащили в какой-то особняк на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…
Мегрэ даже не улыбнулся, хотя мог бы и сам дорассказать остальное.
— Сначала каждый поочередно зашел в аптеку на улице Монмартр и купил пузырек эфира. Дальнейшее в деталях я уже запамятовала. Первым делом все разделись.
Но на меня даже не взглянули. Потом мы вчетвером улеглись на кровать. Когда все надышались эфира, один встал и каким-то чудным голосом объявил: «Ух ты! На шкафу-то ангелочки сидят. И какие хорошенькие!.. Сейчас я их поймаю…» Он попробовал встать, но тут же рухнул на коврик. Меня мутило от запаха. Я спросила, чего они от меня еще хотят, и снова оделась. Мне даже удалось посмеяться. На подушке между двумя головами сидел клоп.
До сих пор слышу, как один из этих типов сонным голосом произнес: «У меня под носом клоп». — «У меня тоже», — отозвался другой. И они не шелохнулись.
Женщина залпом допила коктейль и заключила:
— Вот чокнутые!
Тем не менее она забеспокоилась:
— Останешься у меня на всю ночь?
— Конечно, конечно, — заверил Мегрэ.
От входа и располагавшейся сразу за ним вешалки бар был отделен занавесом. Сквозь щель в нем Мегрэ мог видеть входящих. Неожиданно он сполз с высокого табурета и сделал несколько шагов вперед. Появился мужчина, негромко осведомившийся у гардеробщицы:
— Ничего нового?
— Здравствуйте, господин Кажо!
Это сказал Мегрэ, держа трубку в зубах и руки в карманах. Новоприбывший медленно повернулся кругом, оглядел говорившего с головы до ног и процедил:
— Вы здесь? Вы?
Позади них были красный занавес и музыка, перед ними — открытая дверь на холодную улицу, где прохаживался швейцар. Тот, кого назвали г-ном Кажо, заколебался, снимать ему пальто или нет.
Фернанда, все еще не успокоенная, высунула нос из зала, но тут же отпрянула.
— Разопьете со мной бутылочку?
Кажо принял наконец решение и, не спуская глаз с собеседника, сдал пальто на вешалку.
— Раз вы приглашаете… — согласился Мегрэ.
Подоспевший метрдотель проводил их к свободному столику. Не взглянув на карту вин, Кажо распорядился:
— Мумм[1] двадцать шестого года.
Он был не в смокинге, а в дешевой темно-серой тройке такого же скверного покроя, что и у Мегрэ. Он даже не побрился, и щеки его покрывала сероватая щетина.
— Я думал, вы в отставке.
— Я действительно в отставке.
Хотя, на первый взгляд, этот обмен репликами ничего не означал, Кажо все-таки нахмурился и жестом подозвал продавщицу сигар и сигарет. Фернанда в баре широко раскрыла глаза. Что до молодого Альбера, игравшего роль хозяина заведения, то этот ломал себе голову, подойти или не подходить.
— Сигару?
— Благодарю, нет, — отказался Мегрэ, выбивая трубку.
— Надолго в Париж?.
— Пока убийца Пепито не сядет в тюрьму.
Они не повышали голоса. Рядом с ними люди в смокингах развлекались, перебрасываясь шариками и серпантином. Между столиками важно шествовал саксофонист со своим инструментом.
— Вас вызвали расследовать это дело?
У Жермена Кажо было длинное тусклое лицо, кустистые брови цвета серой плесени. Такого человека меньше всего ожидаешь встретить там, где развлекаются. Говорил он медленно и холодно, следя, какое впечатление производит каждое его слово.
— Я приехал без вызова.
— Работаете на себя?
— Вы сами это сказали.
Все это ровным счетом ничего не значило. Фернанда и та наверняка думает, что ее спутник знаком с Кажо лишь по какому-то невероятному стечению обстоятельств.
— Давно приобрели это заведение?
— «Флорию»? Ошибаетесь. Она принадлежит Альберу.
— Как до этого Пепито?
Кажо не стал спорить, ограничившись невеселой улыбкой, и жестом остановил официанта, собиравшегося разлить шампанское.
— И что дальше? — спросил он тоном человека, нащупывающего тему для разговора.
— Какое у вас алиби?
Ответом была новая, еще более равнодушная улыбка, и Кажо, не моргнув глазом, отчеканил:
— Я лег в девять вечера: слегка грипповал. Привратница, которая заодно ведет мое хозяйство, принесла мне грог и подала его в постель.
Ни тот, ни другой не замечали оглушительного шума, стеной отгораживавшего их от зала. Они привыкли к нему. Мегрэ курил трубку, Кажо — сигару.
— По-прежнему строго на Пугской воде? — полюбопытствовал бывший комиссар, когда собеседник налил ему шампанского.
— По-прежнему.
Они сидели лицом к лицу, серьезные, чуть нахмуренные, как авгуры, а какая-то женщина, сидевшая за соседним столиком и не знавшая, кто они, пыталась угодить кому-нибудь из них в нос ватным шариком.
— Быстро, однако, вы добились разрешения вновь открыть лавочку! — заметил Мегрэ между двумя затяжками.
— Я всегда был в хороших отношениях с «конторой».
— Вам известно, что один мальчишка по-дурацки скомпрометировал себя в этой истории?
— Я что-то читал на этот счет в газетах. Полицейский спрятался в туалете и с перепугу убил Пепито.
Джаз не смолкал. Какой-то англичанин, уже пьяный и державшийся поэтому особенно прямо, проходя задел Мегрэ и извинился:
— Простите.
— Пожалуйста.
Фернанда у стойки бара беспокойно поглядывала на Мегрэ. Он улыбнулся ей.
— Молодые полицейские так неосторожны, — вздохнул Кажо.
— Именно так я и сказал своему племяннику.
— Ваш племянник интересуется подобными вопросами?
— Он как раз и есть тот мальчишка, что прятался в туалете.
Побледнеть Кажо не мог — лицо у него и без того было землисто-серое. Зато он поспешил сделать большой глоток минеральной воды, после чего утер губы.
— Тем хуже, не правда ли?
— Именно это я ему и сказал.
Фернанда подбородком указала на стенные часы: было уже половина второго. Мегрэ знаком дал понять: «Сейчас иду».
— Ваше здоровье! — бросил Кажо.
— Ваше!
— Хорошо у вас там в деревне? Мне рассказывали, что вы перебрались за город.
— Да, хорошо.
— В Париже зимой нездоровый климат.
— Я так и подумал, узнав о смерти Пепито.
— Полно, полно! — запротестовал Кажо, видя, что собеседник достает бумажник.
Тем не менее Мегрэ бросил на столик пятьдесят франков, встал и попрощался:
— До скорого!
Он прошел мимо бара, на ходу шепнув Фернанде:
— Двинулись.
— Ты расплатился?
На улице она не решилась взять его под руку. Он, как обычно, засунул руки в карманы и шел медленным крупным шагом.
— Ты знаком с Кажо? — спросила она наконец, слегка запнувшись на местоимении «ты».
— Он мой земляк.
— Смотри, остерегайся его. Он скользкий тип. Говорю тебе это, потому что ты, по-моему, славный малый.
— Ты спала с ним?
И Фернанда, у которой на каждый шаг спутника приходилось два, ответила так же просто:
— Он ни с кем не спит.
В Мен-сюр-Луар, в доме, где пахло сгоревшими дровами и козьим молоком, г-жа Мегрэ досматривала первый сон. На улице Дам, в номере гостиницы, Филипп тоже в конце концов уснул, положив очки рядом, на ночной столик.
Глава 3
Мегрэ присел на край кровати, а Фернанда, скрестив ноги, со вздохом облегчения разулась. Столь же непринужденно приподняла зеленое шелковое платье и отстегнула подвязки.
— Ты не разденешься?
Мегрэ покачал головой, но женщина не заметила этого, потому что стаскивала платье через голову.
Фернанда занимала небольшую квартирку на улице Бланш. На лестнице, застланной красной дорожкой, пахло восковой мастикой. Взбираясь по ней, Мегрэ видел у каждой двери пустые молочные бутылки. Затем они прошли через заставленную безделушками гостиную, и теперь гость поглядывал из спальни на чистую кухоньку, где все предметы были педантично и тщательно расставлены по своим местам.
— О чем задумался? — спросила Фернанда, стянув чулки со своих длинных белых ног и с блаженством шевеля пальцами.
— Ни о чем. Курить можно?
— Сигареты на столе.
Расхаживая по комнате с трубкой в зубах, Мегрэ остановился перед фотопортретом женщины лет пятидесяти, затем перед медным горшком с каким-то зеленым растением. Пол был натерт, и у двери виднелись два куска войлока в форме подошв: Фернанда, видимо, пользовалась ими, чтобы не пачкать квартиру.
— Ты с Севера? — спросил он, не глядя на нее.
— Как ты догадался?
Теперь он стоял перед ней. Она была блондинка с волосами неопределенного, скорее рыжеватого оттенка, неправильным лицом, широким ртом, остреньким веснушчатым носом.
— Я из Рубе.
Это чувствовалось по ухоженности квартиры, натертым полам, в особенности по порядку на кухне. Мегрэ был уверен, что по утрам Фернанда устраивается там поближе к плите, наливает себе огромную чашку кофе и читает газету.
Сейчас она не без тревоги поглядывала на гостя.
— Ты не разденешься? — повторила она, вставая и подходя к зеркалу. И тут же подозрительно осведомилась: — Зачем ты тогда пришел?
Она почувствовала, что что-то не так, и голова у нее заработала.
— Ты права: я пришел не за этим, — с улыбкой признался Мегрэ.
И улыбнулся еще шире, увидев, как она, словно внезапно застыдившись, схватила халат.
— Что же тебе нужно?
Она все еще не догадывалась, хотя давно уже привыкла разбираться в мужчинах. Сейчас она присматривалась к ботинкам, галстуку, глазам посетителя.
— Ты, часом, не из полиции?
— Сядь и поговорим по-дружески. Ты не совсем ошиблась: я долго был комиссаром уголовной полиции.
Фернанда нахмурилась.
— Не бойся. Я больше не служу. Перебрался в деревню, а в Париж приехал сегодня потому, что Кажо учинил большую подлость.
— Вот оно что! — вырвалось у нее. Она, видимо, вспомнила, как странно выглядели оба мужчины за столом.
— Мне нужно это доказать, а я уже не вправе кое-кого допросить.
Она вновь перешла с ним на «вы».
— И вы хотите, чтобы я вам помогла? Так ведь?
— Угадала. Ты же не хуже меня знаешь, что «Флория» — змеиное гнездо.
Фернанда вздохнула в знак согласия.
— Всем заправляет Кажо, который владеет также «Пеликаном» и «Зеленым шаром».
— Похоже, он открыл какое-то заведение и в Ницце.
В конце концов оба уселись за стол, и женщина осведомилась:
— Выпьете чего-нибудь горяченького?
— Не сейчас. Ты, конечно, слышала об истории на площади Бланш две недели назад. Около трех утра по ней проехала машина, где сидело несколько человек.
Между площадями Бланш и Клиши дверца распахнулась, и один из пассажиров вылетел на мостовую. Перед этим его прикончили ударом ножа.
— Барнабе! — уточнила Фернанда.
— Знала его?
— Он захаживал во «Флорию».
— Так вот, это подстроил Кажо. Не знаю, был ли он сам в машине, но Пепито в ней сидел. А прошлой ночью настал его черед.
Женщина отмолчалась. Наморщив лоб, она соображала — ни дать ни взять озабоченная хозяйка.
— А вас-то это как касается? — полюбопытствовала она наконец.
— Если я не доберусь до Кажо, вместо него осудят моего племянника.
— Это такой высокий рыжий парень, смахивающий на налогового инспектора.
Теперь удивился Мегрэ:
— Ты-то откуда его знаешь?
— Он вот уже несколько дней торчит в баре «Флория». Я засекла его потому, что он не танцует и ни с кем не разговаривает. Вчера он поставил мне стаканчик. Я попробовала вытянуть из него что-нибудь, и он, хоть не раскололся до конца и, в основном, только мямлил, все же признался, что не может ничего сказать, потому как выполняет важное задание.
— Кретин!
Мегрэ встал и пошел напролом.
— Итак, договорились? Поможешь мне взять Кажо, получишь две тысячи франков.
Она невольно улыбнулась. Происходящее забавляло ее.
— Что я должна делать?
— Для начала мне нужно знать, не заходил ли прошлой ночью наш Кажо в «Табак улицы Фонтен». — Сходишь туда сегодня?
— Если не возражаешь — немедленно.
Она сбросила пеньюар и с платьем в руке уставилась на собеседника.
— Мне в самом деле одеться?
— Конечно, — вздохнул он, кладя на камин сто Франков.
Они вместе поднялись по улице Бланш. На углу улицы Дуэ, обменявшись рукопожатием, разошлись, и Мегрэ направился вниз по улице Нотр-Дам-де-Лоретт.
Подходя к своей гостинице, он поймал себя на том, что насвистывает какой-то мотивчик.
В десять утра он засел в пивной «У Нового моста», выбрав такой столик, на который то и дело падала тень от прохожих. В воздухе уже чувствовалась весна. Уличная жизнь становилась оживленней, шумы — пронзительней.
На набережной Орфевр было время доклада. В конце длинного коридора, вдоль которого располагались отделы уголовной полиции, начальник ее принимал своих сотрудников, являвшихся с папками разработок.
В числе прочих был и комиссар Амадье. Мегрэ чудилось, что он слышит голос начальника:
— Ну-с, Амадье, что с делом Палестрино?
Амадье наклоняется, дергает себя за ус, изображает любезную улыбку.
— Вот донесения, господин начальник.
— Правда, что Мегрэ в Париже?
— Говорят.
— Какого же черта он не заглянет ко мне?
Мегрэ улыбался. Он знал, что все идет именно так.
Представлял себе, как вытягивается и без того длинное лицо Амадье. Слышал, как тот нашептывает:
— У него, возможно, есть на то причины.
— Вы всерьез полагаете, что инспектор стрелял?
— Я ничего не утверждаю, господин начальник. Я знаю одно: на пистолете его отпечатки. В стене отыскали вторую пулю.
— Но почему он так поступил?
— Потерял голову… Нам навязывают в инспектора молодых людей, не подготовленных к…
Как раз в эту минуту в пивную вошел Филипп, направился прямо к Мегрэ и заказал:
— Кофе с молоком… Я раздобыл все, что вы просили, дядя, хотя это было не просто. Комиссар Амадье не спускает с меня глаз. Остальные проявляют подозрительность.
Он протер очки и вытащил из кармана бумаги.
— Прежде всего, Кажо. Я сходил на чердак в картотеку и скопировал его учетную карточку. Уроженец Понтуаза, пятьдесят девять лет. Начинал клерком у адвоката в Лионе, заработал год за изготовление и использование подложных документов. Через три года — еще шесть месяцев за попытку мошенничества со страховкой. Это уже в Марселе. Затем на несколько лет следы его теряются, но я отыскал их в Монте-Карло, где он становится крупье. С этого же момента он осведомитель Сюрте[2], что не мешает ему оказаться замешанным в каком-то деле с азартными играми, так и не расследованном до конца. Наконец, еще пять лет спустя, Париж, где Кажо делается управляющим «Восточного клуба», представляющего собой обычный игорный притон. Клуб вскорости прикрывают, но Кажо не трогают. Это все. С тех пор он живет на улице Батиньоль, где у него бывает лишь приходящая прислуга. Продолжает навещать улицу де Соссэ и набережную Орфевр. Владеет, по меньшей мере, тремя ночными кабаками, записанными, однако, на подставных лиц.
— Пепито? — бросил Мегрэ, сделав нужные заметки.
— Двадцать девять лет. Уроженец Неаполя. Дважды высылался из Франции за торговлю наркотиками. В остальном чист.
— Барнабе?
— Уроженец Марселя. Тридцать два года. Три судимости, причем одна за вооруженный грабеж.
— Товар во «Флории» обнаружили?
— Ничего — ни наркотиков, ни бумаг. Все унес убийца Пепито.
— Как зовут типа, который толкнул тебя и поднял на ноги полицию?
— Жозеф Одна. Бывший официант, теперь сшивается на скачках. Определенного местожительства не имеет, письма получает на адрес «Табака улицы Фонтен».
Думаю, промышляет букмекерством.
— Кстати, — вставил Мегрэ, — я встретил твою подружку.
— Мою подружку? — покраснев, переспросил Филипп.
— Да, высокую девицу, в зеленом шелковом платье, которую ты угостил стаканчиком во «Флории». Мы с ней чуть было не переспали.
— Я — нет, — отрезал Филипп. — И если она уверяет в противном…
Только что появившийся Люкас топтался неподалеку, не решаясь подойти к ним. Мегрэ жестом подозвал его.
— Занимаешься этим делом?
— Не совсем так, шеф. Проходил мимо и решил предупредить вас, что Кажо снова в «конторе». Приплелся четверть часа назад и заперся с комиссаром Амадье.
— Выпьешь кружечку?
Люкас набил трубку из кисета Мегрэ. Был час уборки, и официанты протирали мелом зеркала, посыпали опилками пол между столиков. Хозяин пивной, уже в черном пиджаке, проверял закуски, расставленные на рабочем столе.
— Думаете, это штучки Кажо? — спросил Люкас, понизив голос и протягивая руку за кружкой.
— Убежден.
— Невесело, однако!
Филипп помалкивал, почтительно поглядывая на проработавших двадцать лет бок о бок ветеранов, которые время от времени, между двумя затяжками, произносили несколько слов.
— Я видел вас, шеф?
— Я сам пришел ему сказать, что посажу его… Официант, еще две кружки.
— Он ни за что не расколется.
За окнами, желтые от солнца, катили фургоны «Самаритен»[3]. За ними, оглушительно названивая, поспевали длинные трамваи.
— Что собираетесь делать?
Мегрэ пожал плечами. Он и сам этого не знал. Его маленькие глазки неотрывно смотрели поверх уличной сутолоки и Сены на Дворец правосудия. Филипп поигрывал карандашом.
— Мне пора бежать, — вздохнул бригадир Люкас. — Занимаюсь сейчас одним парнем с улицы Сент-Антуан, поляком, выкинувшим кое-какие номера. Пробудете здесь до вечера?
— Вероятно.
Мегрэ тоже поднялся. Филипп занервничал:
— Я с вами?
— Лучше не надо. Возвращайся на Набережную.
Встретимся здесь за завтраком.
Он сел в автобус и полчаса спустя уже поднимался к Фернанде. Открыла она не сразу, потому что спала. Комната была залита солнцем. Простыни на разобранной постели сверкали белизной.
— Уже? — удивилась Фернанда, запахивая на груди пижаму. — Заспалась я. Обождите минутку.
Она вышла в кухню, зажгла газ и, не умолкая ни на секунду, налила в кастрюльку воды.
— Как вы велели, я пошла в «Табак». Меня там не опасаются, это заметно. Вам известно, что хозяин заведения одновременно содержит публичный дом в Авиньоне?
— Ты не разденешься?
Мегрэ покачал головой, но женщина не заметила этого, потому что стаскивала платье через голову.
Фернанда занимала небольшую квартирку на улице Бланш. На лестнице, застланной красной дорожкой, пахло восковой мастикой. Взбираясь по ней, Мегрэ видел у каждой двери пустые молочные бутылки. Затем они прошли через заставленную безделушками гостиную, и теперь гость поглядывал из спальни на чистую кухоньку, где все предметы были педантично и тщательно расставлены по своим местам.
— О чем задумался? — спросила Фернанда, стянув чулки со своих длинных белых ног и с блаженством шевеля пальцами.
— Ни о чем. Курить можно?
— Сигареты на столе.
Расхаживая по комнате с трубкой в зубах, Мегрэ остановился перед фотопортретом женщины лет пятидесяти, затем перед медным горшком с каким-то зеленым растением. Пол был натерт, и у двери виднелись два куска войлока в форме подошв: Фернанда, видимо, пользовалась ими, чтобы не пачкать квартиру.
— Ты с Севера? — спросил он, не глядя на нее.
— Как ты догадался?
Теперь он стоял перед ней. Она была блондинка с волосами неопределенного, скорее рыжеватого оттенка, неправильным лицом, широким ртом, остреньким веснушчатым носом.
— Я из Рубе.
Это чувствовалось по ухоженности квартиры, натертым полам, в особенности по порядку на кухне. Мегрэ был уверен, что по утрам Фернанда устраивается там поближе к плите, наливает себе огромную чашку кофе и читает газету.
Сейчас она не без тревоги поглядывала на гостя.
— Ты не разденешься? — повторила она, вставая и подходя к зеркалу. И тут же подозрительно осведомилась: — Зачем ты тогда пришел?
Она почувствовала, что что-то не так, и голова у нее заработала.
— Ты права: я пришел не за этим, — с улыбкой признался Мегрэ.
И улыбнулся еще шире, увидев, как она, словно внезапно застыдившись, схватила халат.
— Что же тебе нужно?
Она все еще не догадывалась, хотя давно уже привыкла разбираться в мужчинах. Сейчас она присматривалась к ботинкам, галстуку, глазам посетителя.
— Ты, часом, не из полиции?
— Сядь и поговорим по-дружески. Ты не совсем ошиблась: я долго был комиссаром уголовной полиции.
Фернанда нахмурилась.
— Не бойся. Я больше не служу. Перебрался в деревню, а в Париж приехал сегодня потому, что Кажо учинил большую подлость.
— Вот оно что! — вырвалось у нее. Она, видимо, вспомнила, как странно выглядели оба мужчины за столом.
— Мне нужно это доказать, а я уже не вправе кое-кого допросить.
Она вновь перешла с ним на «вы».
— И вы хотите, чтобы я вам помогла? Так ведь?
— Угадала. Ты же не хуже меня знаешь, что «Флория» — змеиное гнездо.
Фернанда вздохнула в знак согласия.
— Всем заправляет Кажо, который владеет также «Пеликаном» и «Зеленым шаром».
— Похоже, он открыл какое-то заведение и в Ницце.
В конце концов оба уселись за стол, и женщина осведомилась:
— Выпьете чего-нибудь горяченького?
— Не сейчас. Ты, конечно, слышала об истории на площади Бланш две недели назад. Около трех утра по ней проехала машина, где сидело несколько человек.
Между площадями Бланш и Клиши дверца распахнулась, и один из пассажиров вылетел на мостовую. Перед этим его прикончили ударом ножа.
— Барнабе! — уточнила Фернанда.
— Знала его?
— Он захаживал во «Флорию».
— Так вот, это подстроил Кажо. Не знаю, был ли он сам в машине, но Пепито в ней сидел. А прошлой ночью настал его черед.
Женщина отмолчалась. Наморщив лоб, она соображала — ни дать ни взять озабоченная хозяйка.
— А вас-то это как касается? — полюбопытствовала она наконец.
— Если я не доберусь до Кажо, вместо него осудят моего племянника.
— Это такой высокий рыжий парень, смахивающий на налогового инспектора.
Теперь удивился Мегрэ:
— Ты-то откуда его знаешь?
— Он вот уже несколько дней торчит в баре «Флория». Я засекла его потому, что он не танцует и ни с кем не разговаривает. Вчера он поставил мне стаканчик. Я попробовала вытянуть из него что-нибудь, и он, хоть не раскололся до конца и, в основном, только мямлил, все же признался, что не может ничего сказать, потому как выполняет важное задание.
— Кретин!
Мегрэ встал и пошел напролом.
— Итак, договорились? Поможешь мне взять Кажо, получишь две тысячи франков.
Она невольно улыбнулась. Происходящее забавляло ее.
— Что я должна делать?
— Для начала мне нужно знать, не заходил ли прошлой ночью наш Кажо в «Табак улицы Фонтен». — Сходишь туда сегодня?
— Если не возражаешь — немедленно.
Она сбросила пеньюар и с платьем в руке уставилась на собеседника.
— Мне в самом деле одеться?
— Конечно, — вздохнул он, кладя на камин сто Франков.
Они вместе поднялись по улице Бланш. На углу улицы Дуэ, обменявшись рукопожатием, разошлись, и Мегрэ направился вниз по улице Нотр-Дам-де-Лоретт.
Подходя к своей гостинице, он поймал себя на том, что насвистывает какой-то мотивчик.
В десять утра он засел в пивной «У Нового моста», выбрав такой столик, на который то и дело падала тень от прохожих. В воздухе уже чувствовалась весна. Уличная жизнь становилась оживленней, шумы — пронзительней.
На набережной Орфевр было время доклада. В конце длинного коридора, вдоль которого располагались отделы уголовной полиции, начальник ее принимал своих сотрудников, являвшихся с папками разработок.
В числе прочих был и комиссар Амадье. Мегрэ чудилось, что он слышит голос начальника:
— Ну-с, Амадье, что с делом Палестрино?
Амадье наклоняется, дергает себя за ус, изображает любезную улыбку.
— Вот донесения, господин начальник.
— Правда, что Мегрэ в Париже?
— Говорят.
— Какого же черта он не заглянет ко мне?
Мегрэ улыбался. Он знал, что все идет именно так.
Представлял себе, как вытягивается и без того длинное лицо Амадье. Слышал, как тот нашептывает:
— У него, возможно, есть на то причины.
— Вы всерьез полагаете, что инспектор стрелял?
— Я ничего не утверждаю, господин начальник. Я знаю одно: на пистолете его отпечатки. В стене отыскали вторую пулю.
— Но почему он так поступил?
— Потерял голову… Нам навязывают в инспектора молодых людей, не подготовленных к…
Как раз в эту минуту в пивную вошел Филипп, направился прямо к Мегрэ и заказал:
— Кофе с молоком… Я раздобыл все, что вы просили, дядя, хотя это было не просто. Комиссар Амадье не спускает с меня глаз. Остальные проявляют подозрительность.
Он протер очки и вытащил из кармана бумаги.
— Прежде всего, Кажо. Я сходил на чердак в картотеку и скопировал его учетную карточку. Уроженец Понтуаза, пятьдесят девять лет. Начинал клерком у адвоката в Лионе, заработал год за изготовление и использование подложных документов. Через три года — еще шесть месяцев за попытку мошенничества со страховкой. Это уже в Марселе. Затем на несколько лет следы его теряются, но я отыскал их в Монте-Карло, где он становится крупье. С этого же момента он осведомитель Сюрте[2], что не мешает ему оказаться замешанным в каком-то деле с азартными играми, так и не расследованном до конца. Наконец, еще пять лет спустя, Париж, где Кажо делается управляющим «Восточного клуба», представляющего собой обычный игорный притон. Клуб вскорости прикрывают, но Кажо не трогают. Это все. С тех пор он живет на улице Батиньоль, где у него бывает лишь приходящая прислуга. Продолжает навещать улицу де Соссэ и набережную Орфевр. Владеет, по меньшей мере, тремя ночными кабаками, записанными, однако, на подставных лиц.
— Пепито? — бросил Мегрэ, сделав нужные заметки.
— Двадцать девять лет. Уроженец Неаполя. Дважды высылался из Франции за торговлю наркотиками. В остальном чист.
— Барнабе?
— Уроженец Марселя. Тридцать два года. Три судимости, причем одна за вооруженный грабеж.
— Товар во «Флории» обнаружили?
— Ничего — ни наркотиков, ни бумаг. Все унес убийца Пепито.
— Как зовут типа, который толкнул тебя и поднял на ноги полицию?
— Жозеф Одна. Бывший официант, теперь сшивается на скачках. Определенного местожительства не имеет, письма получает на адрес «Табака улицы Фонтен».
Думаю, промышляет букмекерством.
— Кстати, — вставил Мегрэ, — я встретил твою подружку.
— Мою подружку? — покраснев, переспросил Филипп.
— Да, высокую девицу, в зеленом шелковом платье, которую ты угостил стаканчиком во «Флории». Мы с ней чуть было не переспали.
— Я — нет, — отрезал Филипп. — И если она уверяет в противном…
Только что появившийся Люкас топтался неподалеку, не решаясь подойти к ним. Мегрэ жестом подозвал его.
— Занимаешься этим делом?
— Не совсем так, шеф. Проходил мимо и решил предупредить вас, что Кажо снова в «конторе». Приплелся четверть часа назад и заперся с комиссаром Амадье.
— Выпьешь кружечку?
Люкас набил трубку из кисета Мегрэ. Был час уборки, и официанты протирали мелом зеркала, посыпали опилками пол между столиков. Хозяин пивной, уже в черном пиджаке, проверял закуски, расставленные на рабочем столе.
— Думаете, это штучки Кажо? — спросил Люкас, понизив голос и протягивая руку за кружкой.
— Убежден.
— Невесело, однако!
Филипп помалкивал, почтительно поглядывая на проработавших двадцать лет бок о бок ветеранов, которые время от времени, между двумя затяжками, произносили несколько слов.
— Я видел вас, шеф?
— Я сам пришел ему сказать, что посажу его… Официант, еще две кружки.
— Он ни за что не расколется.
За окнами, желтые от солнца, катили фургоны «Самаритен»[3]. За ними, оглушительно названивая, поспевали длинные трамваи.
— Что собираетесь делать?
Мегрэ пожал плечами. Он и сам этого не знал. Его маленькие глазки неотрывно смотрели поверх уличной сутолоки и Сены на Дворец правосудия. Филипп поигрывал карандашом.
— Мне пора бежать, — вздохнул бригадир Люкас. — Занимаюсь сейчас одним парнем с улицы Сент-Антуан, поляком, выкинувшим кое-какие номера. Пробудете здесь до вечера?
— Вероятно.
Мегрэ тоже поднялся. Филипп занервничал:
— Я с вами?
— Лучше не надо. Возвращайся на Набережную.
Встретимся здесь за завтраком.
Он сел в автобус и полчаса спустя уже поднимался к Фернанде. Открыла она не сразу, потому что спала. Комната была залита солнцем. Простыни на разобранной постели сверкали белизной.
— Уже? — удивилась Фернанда, запахивая на груди пижаму. — Заспалась я. Обождите минутку.
Она вышла в кухню, зажгла газ и, не умолкая ни на секунду, налила в кастрюльку воды.
— Как вы велели, я пошла в «Табак». Меня там не опасаются, это заметно. Вам известно, что хозяин заведения одновременно содержит публичный дом в Авиньоне?