Сименон Жорж. Мегрэ и труп молодой женщины

Жорж Сименон
«Мегрэ и труп молодой женщины»

Глава первая

   в которой инспектор Лоньон находит труп и расстраивается, потому что труп уводят у него из-под носа
 
   Мегрэ зевнул и отодвинул бумаги на край стола.
   — Подпишите это, ребятки, и можете идти спать.
   Это ласковое обращение относилось к трем, вероятно, самым строптивым и не желающим раскалываться типам из тех, кто в течение последнего года попадал на набережную Орфевр. Один из них, которого звали Доду, напоминал огромную обезьяну, а самый хилый, с фиолетовым заплывшим глазом, мог бы с успехом зарабатывать на жизнь, участвуя в состязаниях борцов на народных праздниках.
   Жанвье положил перед ними бумагу и ручку. Теперь, поняв наконец, что изворачиваться бесполезно, они перестали препираться по каждому поводу и, даже не прочитав протоколы допросов, подмахивали их по очереди с лицами, на которых было написано отвращение
   Мраморные часы показывали несколько минут четвертого. Большинство кабинетов в здании Уголовной полиции тонуло в темноте. Тишину прерывали только доносившиеся издалека автомобильные гудки да визг тормозов такси, скользивших по мокрому асфальту. Когда вчера их привели сюда, в коридорах тоже было пусто, потому что еще не было и девяти утра. С неба сыпал мелкий, угнетающий дождь.
   Прошло тридцать часов, которые арестованные провели в этих стенах, пока Мегрэ и пять его помощников, меняясь, проводили дознание, допрашивая их то всех одновременно, то по одному.
   — Кретины! — констатировал комиссар, как только их ввели — Эти продержатся недолго.
   Таких тупиц всегда трудно заставить говорить правду: они воображают, что, не отвечая на вопросы или говоря заведомую чепуху, опровергая то, что сами же утверждали пять минут назад, можно выкрутиться. Они уверены в своей изворотливости и сначала неизменно начинают куражиться — «Месье думал, что со мной ему будет легко?»
   Уже несколько месяцев они «работали» в районе улицы Ла Файет, пробивая отверстия в стенах домов, репортеры уголовной хроники прозвали их «дыроколами». Анонимный телефонный звонок помог взять их с поличным.
   На дне чашек было еще по нескольку глотков кофе: маленький эмалированный кофейник, изрядно поработавший эти сутки, стоял на плитке. Лица у всех были серые, стянутые усталостью. Мегрэ выкурил уже столько, что саднило в горле. Он дал себе слово, что как только разделается с этой троицей, сходит с Жанвье поесть лукового супа. Сонливости не было совершенно. Около одиннадцати вечера он почувствовал было неожиданный приступ усталости и пошел в свой кабинет немного вздремнуть, но теперь даже и не думал о том, чтобы лечь.
   — Попроси Ваше, чтобы препроводил арестованных. Они как раз выходили из комнаты инспекторов, когда зазвонил телефон. Мегрэ снял трубку.
   — Это кто? — услышал он.
   Комиссар нахмурился и выдержал паузу. На другом конце провода продолжали допытываться:
   — Жюссье?
   Так звали инспектора, который должен был дежурить сегодня ночью, но Мегрэ еще в десять вечера отправил его домой.
   — Нет. Здесь Мегрэ, — буркнул он.
   — Прошу прощения, господин комиссар. Это Раймон с центральной. Раймон звонил из соседнего здания, где в огромном помещении располагался центральный диспетчерский пульт парижской Уголовной полиции. Почти на каждой улице находились специальные сигнальные устройства. Стоило разбить стекло и нажать на кнопку, как на огромной карте, занимающей целую стену диспетчерской, зажигалась лампочка. Дежурный полицейский тут же отвечал: «Уголовная полиция. Слушаю».
   Иногда причиной вызова была обычная драка, иногда оказывал сопротивление пьяница, иногда звонил патрулирующий свой участок инспектор и просил помощи.
   Дежурный выходил на связь: «Пост на улице Гренель? Это ты, Жюссье? Вышли машину на Бульвар к номеру двести десять.»
   В центральной каждую ночь дежурило два-три человека. Наверное, тоже варили себе кофе. От случая к случаю, когда происшествие было серьезным, поднимали по тревоге всех инспекторов. Но часто звонили и просто так, поболтать с приятелем. Мегрэ знал Раймона.
   — Жюссье пошел домой, — ответил он. — Что передать?
   — Только то, что на площади Вэнтимиль обнаружен труп какой-то девушки.
   — Никаких подробностей?
   — Люди из второго округа уже на месте. Я получил сигнал три минуты назад.
   — Благодарю.
   Великолепную троицу уже доставили в следственную тюрьму. Ваше и Жанвье вернулись обратно. Как всегда после ночных бдений, веки у Жанвье были красные, а выросшая за ночь щетина придавала его лицу нездоровый вид.
   Мегрэ надел плащ и потянулся за шляпой.
   — Идешь? — спросил он Жанвье.
   Они спустились по лестнице. Обычно комиссар с кем-то из помощников заходил куда-нибудь съесть по тарелке лукового супа. Но на этот раз, когда они поравнялись с рядом маленьких черных автомобилей, стоявших во дворе, Мегрэ заколебался.
   — Только что на площади Вэнтимиль нашли тело какой-то девицы. После этого, как ребенок, который ищет любой предлог, чтобы только не идти спать, добавил:
   — Поедем, посмотрим?
   Жанвье молча сел за руль одной из машин. Они оба были слишком утомлены многочасовым допросом, который только что закончили, чтобы о чем-нибудь говорить.
   Мегрэ не отдавал себе отчета в том, что второй округ — это участок Лоньона, которого коллеги называли инспектор Растяпа. Впрочем, если бы комиссар об этом и вспомнил, ничего бы не изменилось, а Лоньон мог и не дежурить этой ночью на улице Ларошфуко.
   Улицы были пустые, мокрые, мелкие капли дождя образовывали вокруг газовых фонарей ажурные сверкающие ареолы, около домов мелькали редкие тени прохожих. На углу Монмартра и Больших Бульваров еще было открыто кафе, далее виднелись рекламы двух или трех ночных заведений и ряд такси, стоящих вдоль тротуара.
   На расположенной в двух шагах от площади Бланш площади Вэнтимиль было спокойно. Сбоку стояла полицейская машина. Рядом с оградой маленького сквера несколько мужчин окружили лежащий на земле светлый предмет.
   Мегрэ сразу заметил низкий и щуплый силуэт Лоньона. Инспектор Растяпа подался вперед, стараясь разглядеть вновь прибывших. Он тоже узнал Мегрэ и Жанвье.
   — Привет! — буркнул комиссар.
   Конечно, Лоньон знал, что Мегрэ здесь не случайно. Это был его, Лоньона, участок, его поле деятельности. Случай произошел как раз в его дежурство, и ему представилась возможность, которую он ждал несколько лет. И тут появляется Мегрэ!
   — Месье комиссару позвонили домой? — подозрительно спросил Лоньон, уверенный, что против него начинается заговор.
   — Нет, я был в конторе, когда позвонил Раймон. Вот, приехал посмотреть…
   Если бы Мегрэ сейчас удалился, не узнав, в чем дело, это только бы усилило подозрительность Растяпы.
   — Мертва? — спросил комиссар, показывая на лежащую женщину.
   Лоньон утвердительно кивнул. Над телом стояли трое полицейских и какая-то пара. Это были люди, которые, как узнал Мегрэ позднее, первыми увидели труп и вызвали полицию. Если бы все это случилось на сто метров дальше, сразу же около трупа собралась бы толпа зевак, но по площади Вэнтимиль мало кто ходил ночью.
   — Кто она?
   — Неизвестно. Нет никаких документов.
   — У нее не было сумочки?
   — Нет.
   Мегрэ сделал несколько шагов и наклонился. Женщина лежала на правом боку, щека была прижата к мокрому асфальту, одна нога — босая.
   — Не нашли туфлю?
   Лоньон молча покачал головой. Прозрачный чулок выставлял на всеобщее обозрение тонкую ступню. Зрелище это было неожиданным и приковывало к себе внимание какой-то трогательной непристойностью. Женщина была в вечернем платье из светло-голубого шелка; казалось, что платье великовато ей. Может быть, в самом деле это только казалось из-за неестественного положения тела…
   Лицо было молодое. Мегрэ подумал, что ей самое большее двадцать лет.
   — Где доктор?
   — Как раз его и ждем. Вот-вот должен подъехать.
   Мегрэ повернулся к Жанвье:
   — Нужно позвонить дежурному. Скажи, чтобы прислали фотографа.
   На платье следов крови не было. Комиссар взял у одного из полицейских фонарик и осветил лицо лежащей. Ему показалось, что левый глаз слегка подбит, а верхняя губа припухла.
   — На ней не было плаща?
   Этот март был теплым, но не настолько же, чтобы гулять ночью, а тем более в дождь, в легком платье, которое не закрывало плеч и держалось только на узких бретельках.
   — Скорее всего, убили ее не здесь, — пробормотал Лоньон, который понял, что с этой минуты дело ушло у него из рук и он будет только помогать комиссару.
   Жанвье пошел позвонить в один из баров на площади Бланш. Через минуту приехало такси с полицейским врачом второго округа.
   Врач нагнулся, приподнял руку лежащей, потом молча выпрямился и отошел к остальным.
   — Пойдем, — сказала женщина. Она держала мужа под руку, видимо, пытаясь согреться.
   — Подождем еще немного.
   — Чего еще ждать?
   — Не знаю. Они, наверное, будут что-то делать.
   Мегрэ повернулся к ним:
   — Господа оставили свою фамилию и адрес?
   — Да, тому господину. Они показали на Лоньона.
   — Когда вы обнаружили тело?
   — Мы вышли из кабаре в три часа, — сказал мужчина.
   — В пять минут четвертого, — поправила его жена. — Я посмотрела на часы, когда мы забирали вещи из гардероба.
   — Неважно! Три, четыре минуты — какое это имеет значение! Мы хотели пересечь площадь и увидели светлое пятно на асфальте.
   — Она уже была мертва?
   — Скорее всего. Не шевелилась, по крайней мере.
   — Вы к ней не прикасались? Мужчина покачал головой.
   — Я послал жену вызвать полицию. На углу бульвара Клиши есть полицейская сигнализация. Я знаю об этом, так как мы живем в нескольких шагах отсюда, около бульвара Батиньоль.
   Тем временем вернулся Жанвье.
   — Они будут через несколько минут, — сообщил он.
   — Там не было Мурса?
   Мегрэ не мог себе объяснить почему, но он чувствовал, что начинается сложное, интересное дело. Он стоял — трубка в зубах, руки в карманах, — поглядывая время от времени на лежащую женщину. Голубое платье не было новым. Она могла принадлежать к когорте «ночных бабочек», промышляющих в заведениях Монмартра. Об этом говорила и серебристая туфелька на очень высоком каблуке со стершейся набойкой.
   Первое, что приходило в голову: на возвращавшуюся домой проститутку кто-то напал и отнял сумочку. Но этот «кто-то» не стал бы забирать одну туфлю и не снял бы с жертвы плащ.
   — Ее убили где-то в другом месте, — вполголоса сказал Мегрэ, обращаясь к Жанвье.
   Лоньон, который стоял рядом, навострив уши, услышал его слова и иронически скривился: ему первому пришла в голову эта мысль.
   Если ее убили где-то в другом месте, зачем нужно было тащить тело на эту площадь? Убийца не мог нести труп на плечах по городу. У него должна быть машина. Но в таком случае значительно проще было бы спрятать тело в безлюдном месте или, еще лучше, бросить в Сену!
   Но не это больше всего интриговало Мегрэ. Самым необычным в этой истории было лицо жертвы. До сих пор он видел его только в профиль. Ребенок, надувший губы от обиды на целый свет… Неужели так казалось только потому, что лицо припухло от удара? Отброшенные назад темные, даже на вид мягкие вьющиеся волосы… Макияж слегка расплылся под дождем, но даже это вместо того, чтобы портить, делало девушку еще более молодой и очень привлекательной.
   — Месье Лоньон, можно вас на минуту?
   Мегрэ отвел его в сторону.
   — Слушаю, комиссар.
   — У вас есть версия?
   — Месье хорошо знает, что у меня не может быть никаких версий. Я — обычный окружной инспектор.
   — Вы ее нигде не видели?
   Лоньон знал окрестности площадей Бланш и Пигаль, как свой собственный карман.
   — Нет, никогда.
   — Проститутка?
   — Если даже и так, то не профессиональная. Я их всех знаю.
   — Вы будете мне нужны.
   — Если месье Мегрэ говорит мне это только для того, чтобы сделать мне приятное, то может взять это дело себе. С той минуты, когда дело начинает интересовать набережную Орфевр, ко мне оно уже не относится. Я не протестую. Это нормально. Я привык к этому. Мсье будет приказывать, а я сделаю все, что смогу.
   — Было бы неплохо поговорить со швейцарами ночных заведений. Лоньон кинул взгляд на труп и со вздохом повиновался:
   — Уже иду.
   Для него было совершенно ясно, что его обошли. Он двинулся своей обычной усталой походкой и пересек площадь. Видно было, что он делает над собой усилие, чтобы не оглянуться.
   Подъехала машина уголовной полиции. Как раз в это время проходивший мимо подвыпивший субъект закричал, что никто даже не пытается помочь «малютке»:
   — Все вы, лягаши, такие! Стоит только, как сразу, того… Его пришлось оттаскивать в сторону.
   Когда тело сфотографировали, врач повернул труп на спину. Лицо оказалось еще моложе.
   — Что стало причиной смерти? — спросил Мегрэ.
   — Перелом основания черепа.
   Врач провел рукой по волосам мертвой.
   — Ее ударили по голове чем-то тяжелым: молотком, гаечным ключом, обломком трубы… Сейчас это трудно определить. А сначала били по лицу. Похоже, что кулаком.
   — Вы можете хотя бы приблизительно определить время смерти?
   — По-моему, между двумя и тремя часами. Доктор Поль после вскрытия скажет точнее.
   Подъехал фургон Института судебной экспертизы. Санитары ждали знака, чтобы положить тело на носилки и отправить его в направлении моста Аустерлиц^[1].
   — Забирайте, — вздохнул Мегрэ. Он поискал взглядом Жанвье.
   — Перехватим что-нибудь?
   Им уже совсем расхотелось есть, но несмотря на это, зайдя в третьеразрядный ресторанчик (он был еще или уже открыт, трудно сказать точнее в это нелепое время), они попросили подать, как и договаривались час назад, две тарелки лукового супа. Мегрэ распорядился отослать фотографии убитой в газеты, чтобы, если, конечно, это будет возможно, их напечатали уже в утренних выпусках.
   — Патрон, поедете туда? — спросил Жанвье. Мегрэ понял, что он имеет в виду мертвецкую, которую обычно громко называли Институтом судебной экспертизы.
   — Наверное, заеду…
   — Доктор Поль ждет вас. Я и ему позвонил.
   — Выпьем по одному?
   — Если комиссар желает…
   За соседним столиком две женщины ели кислую капусту. Проститутки, обе в вечерних платьях. Мегрэ внимательно приглядывался к ним, словно хотел убедить себя, что жертва с площади Вэнтимиль на них совсем не похожа.
   — Ты пойдешь домой?
   — Провожу вас, — ответил Жанвье.
   Было уже полпятого, когда они добрались до моста Аустерлиц. Доктор Поль вышел к ним сразу с сигаретой, будто приклеенной к нижней губе, как всегда, когда он был занят делом. Как раз сейчас он надевал на ходу белый халат.
   — Вы ее уже осмотрели?
   — Мельком.
   Нагое тело лежало на мраморном столе. Мегрэ отвел глаза.
   — Что вы можете сказать?
   — Ей самое большое девятнадцать, ну, двадцать лет. Была совершенно здорова, но подозреваю, что немного недоедала.
   — Девушка из кабаре?
   Доктор Поль посмотрел на Мегрэ маленькими проницательными глазками.
   — Вы хотите сказать, что она — одна из тех, кто спит с клиентами?
   — Вроде того.
   — В таком случае ответ будет коротким: нет.
   — Откуда такая уверенность?
   — Потому что она никогда ни с кем не спала.
   Жанвье, который машинально смотрел на освещенное лампой дневного света тело, покраснел и опустил глаза.
   — Это точно?
   — Абсолютно.
   Доктор надел резиновые перчатки и начал раскладывать хирургические инструменты.
   — Господа останутся?
   — Мы подождем рядом. Это будет долго?
   — С часок. Может быть, и найду что-нибудь интересное. Вам нужен анализ содержимого желудка?
   — Прежде всего. Вдруг это даст что-нибудь.
   Мегрэ и Жанвье прошли в соседнюю комнату, сели и уставились в одну точку. Так больные ждут своей очереди в приемной врача. У того, и другого перед глазами было молодое белое тело.
   — Ломаю голову, кем она может быть, — произнес через некоторое время Жанвье. — Вечернее платье надевают только в театр, в кабаре или на какой-то прием.
   Оба думали об одном и том же. Что-то тут не так. Даже на товарищеских вечеринках, куда тоже надевают вечерние туалеты, редко можно увидеть такое дешевое и «утомленное жизнью» платье, как то, в котором была незнакомка.
   С другой стороны, исходя из того, что только что констатировал доктор Поль, трудно было предполагать, что девушка «работала» в одном из ночных увеселительных заведений Монмартра.
   — Свадьба? — неуверенно сказал Мегрэ.
   Это еще один повод для молодой девушки нарядно одеться в меру своих возможностей.
   — Вы уверены?
   — Конечно, нет.
   Мегрэ со вздохом зажег трубку.
   — Подождем.
   Они молчали минут десять. Наконец, комиссар обратился к Жанвье:
   — У тебя нет желания принести ее одежду?
   — Это необходимо именно сейчас, патрон?
   Мегрэ кивнул.
   — Может, ты боишься?
   Жанвье открыл дверь. Его не было две минуты. А когда он вернулся с голубым платьем и белым бельем в руках, он был такой бледный, что Мегрэ подумал, не стало ли ему там. в прозекторской, плохо?
   — Поль уже закончил?
   — Не знаю. Я старался не смотреть.
   — Дай мне платье.
   Его часто стирали. По сравнению с подкладкой материал был уже вылинявший. На метке надпись: «Мадемуазель Ирэн, улица Дуэ, 35 бис».
   — Это как раз около площади Вэнтимиль, — обратил внимание Мегрэ.
   Он осмотрел чулки (один был мокрый), трусики, лифчик, узкий пояс для чулок.
   — Это все, что на ней было?
   — Да. Туфли куплены в магазине на улице Нотр-Дам-де-Лоретт.
   Опять тот же район! Если бы не замечание доктора Поля, все сходилось на том, что это — проститутка или просто молодая женщина, искавшая приключений на Монмартре.
   — Может, Лоньон что найдет? — предположил Жанвье.
   — Сомневаюсь.
   Оба чувствовали себя неважно и думали только о том, что делается за закрытыми дверями. Прошло около часа, и двери раскрылись. Когда они вошли, тела уже не было. Какой-то человек закрывал один из металлических ящиков, в которых на холоде сохранялись трупы.
   Доктор Поль снял халат и закурил.
   — Много я не нашел, — сказал он. — Смерть наступила вследствие травмы черепа. Ей нанесли не один удар, а по меньшей мере три и очень сильные. Не могу сказать, чем ее ударили. Это что-то длинное и тяжелое — подсвечник, каминные щипцы… Она сначала упала на колени и пыталась схватиться за кого-то, под ногтями остались частички темной шерсти. Сейчас пошлю их в лабораторию. Скорее всего, это шерсть от мужского костюма.
   — Значит, была борьба?
   Доктор Поль открыл шкафчик, в котором кроме фартука, резиновых перчаток и разной мелочи лежала бутылка.
   — Выпьем по стаканчику?
   Мегрэ согласился. Глядя на шефа, и Жанвье кивнул головой.
   — То, что я сейчас скажу, — мои личные предположения. Перед тем, как ударить ее по голове, били по лицу кулаком или даже просто ладонью. Кажется, ей достался целый букет звонких и крепких пощечин. Не знаю, тогда ли именно она упала на колени, но склонен так думать. И именно тогда некто решил ее прикончить.
   — Это значит, что напали на нее не сзади?
   — Уверен, что нет.
   — Значит, это не мог быть какой-нибудь бродяга, который набросился из-за угла?
   — Думаю, нет. И, кстати, ничто не указывает на то, что это случилось на улице.
   — Анализ содержимого желудка что-нибудь дал?
   — Дал. И анализ крови тоже.
   — И что?
   На губах доктора Поля появилась легкая усмешка, как будто он говорил: «К сожалению, я вас разочарую». Доктор выдержал паузу, как всегда, когда рассказывал один из своих коронных анекдотов.
   — Она была совершенно пьяна.
   — ?…
   — Завтра господа найдут в моем рапорте процентное содержание алкоголя, который находился в крови. Я пришлю вам также подробный анализ содержимого желудка. Последний раз она принимала пищу за шесть или семь часов до смерти.
   — Когда наступила смерть?
   — Около двух ночи.
   — А последний раз ела в пять или в шесть вечера?
   — Да, но пила она последний раз значительно позже.
   Малоправдоподобно, чтобы труп долго лежал на площади Вэнтимиль. Десять минут. Пятнадцать. Наверное, не больше. А получается, что между смертью и тем, как тело положили на тротуар, прошел почти час.
   — На ней были какие-нибудь украшения?
   Поль прошел в соседнее помещение и принес оттуда пару золотых сережек, украшенных маленькими цветочками из рубинов, и колечко, тоже с рубином, но побольше. Это не было барахлом, но и ничем особенным. Всем драгоценностям, судя по стилю, было лет тридцать, а может, чуть больше.
   — Это все? А вы осмотрели ее руки?
   Речь шла о почти легендарной способности доктора Поля определять профессию человека по специфическим изменениям ладони и пальцев. Он делал это виртуозно. Неоднократно умение доктора помогало идентифицировать неизвестных.
   — Она немного занималась хозяйством. Но только немного. Не была ни секретарем, ни портнихой. Да, забыл сказать, три или четыре года назад какой-то второразрядный хирург удалил ей аппендикс. Вот пока и все. Вы уходите?
   — Да, пора, — буркнул Мегрэ.
   — Тогда доброй ночи. Я остаюсь. Около десяти вы получите мой рапорт. А может, еще по стаканчику?
   Мегрэ и Жанвье вышли на улицу. На стоящих на якоре баржах с углем начиналась обычная жизнь.
   — Вас отвезти домой, патрон?
   Мегрэ кивнул. Проехали Лионский вокзал. На него прибывал какой-то поезд. Небо начинало светлеть. Было еще холодней, чем ночью. В нескольких окнах горел свет. Кое-где уже попадались люди, спешащие по делам.
   — На работу до полудня не появляйся.
   — А вы, комиссар?
   — Я тоже отосплюсь.
   — Спокойной ночи.
   Мегрэ тяжело поднимался по лестнице. Не успел он вставить ключ в замок, как дверь открылась. Мадам Мегрэ, в ночной рубашке, включила свет и смотрела на него, часто моргая глазами, привыкшими к темноте.
   — Как ты поздно! Сколько времени?
   Как бы крепко ни спала его жена, ему никогда щ удавалось подняться по лестнице, чтобы она не услышала его шагов.
   — Не знаю. Часов шесть, наверное.
   — Есть будешь?
   — Нет.
   — Тогда ложись сразу. А может, кофе?
   — Спасибо, не хочется.
   Он разделся и лег в теплую постель, но вместо того, чтобы уснуть, продолжал думать о незнакомке с площади Вэнтимиль. А за окнами было слышно, как просыпается Париж. То близкие, то далекие звуки постепенно становились все громче, сливаясь в хорошо знакомую городскую симфонию. Дворники вытаскивали контейнеры с мусором на край тротуаров. На лестнице раздались быстрые шаги маленькой помощницы молочника, которая ставила около каждой двери бутылки с молоком.
   Мадам Мегрэ вставала с неслыханными предосторожностями Комиссар замер: пусть думает, что он спит. Жена прошла в ванную, потом зажгла газ на кухне. Вскоре запах свежесваренного кофе заполнил всю квартиру.
   Он не спал не потому, что не хотел. Он слишком устал, чтобы спать Жена вздрогнула, когда Мегрэ, в халате и шлепанцах, вошел на кухню, где она завтракала. Еще горела лампа, хотя на улице было достаточно светло.
   — Не спишь?
   — Как видишь.
   — Будешь завтракать?
   — Если можно.
   Она не спрашивала, почему он пришел домой под утро Мокрый плащ мфка рассказал ей о многом.
   — Не простудился?
   Выпив кофе, Мегрэ позвонил в комиссариат второго округа.
   — Инспектор Лоньон еще на месте?
   Ночные заведения уже давно закрылись, и Растяпа мог идти домой, но он еще сидел в конторе.
   — Лоньон? Это Мегрэ. Есть что-нибудь новое?
   — Нет. Обошел все кабаре, опросил также всех таксистов, которые ждали клиентов.
   Хорошо запомнив, что сказал ему доктор Поль о незнакомке, Мегрэ был готов к отрицательному результату.
   — Вы можете идти спать.
   — А вы, патрон?
   На языке Лоньона это означало: «Меня посылает спать, а сам будет вести расследование. А потом скажет: этот глупый Лоньон ничего не может узнать!»
   Мегрэ подумал о мадам Лоньон, худой, болезненной женщине. Из-за своих недомоганий она почти не выходила из квартиры на площади Константэн-Пэкёр. Возвращающегося домой инспектора ждали вечные охи и жалобы, он должен был заниматься хозяйством и бегать за покупками. «А под буфетом ты вытер?» Ему стало жаль Растяпу.
   — У меня есть одна маленькая улика. Не уверен, правда, что это что-нибудь даст.
   На другом конце провода царило молчание.
   — Если вы и вправду не хотите спать, я найду вас через часок-другой.
   — Я буду на месте. Мегрэ позвонил на набережную Орфевр, вызвал машину и распорядился, чтобы водитель забрал в Институте судебной экспертизы вещи незнакомки Потом он принял ванну, причем чуть не уснул, и опять позвонил Лоньону, чтобы взять его с собой на улицу Дуэ к «мадемуазель Ирэн».
   Дождь кончился. Небо было светло-серым, через облака пробивались желтоватые лучи солнца. Возможно, в течение дня оно выглянет хотя бы ненадолго!
   — Вернешься к обеду?
   — Может быть. Не знаю.
   — Мне показалось, что ты собирался закончить следствие еще вчера вечером.
   — Я его закончил. Это другое.
   Он не одевался, пока не увидел полицейскую машину около дома. Водитель три раза просигналил. Мегрэ через окно дал ему знак, что уже выходит.
   — Скоро увидимся.
   Через десять минут, когда они проезжали по Монмартру, комиссар уже забыл, что вторую ночь подряд не смыкает глаз.