Сименон Жорж. Мегрэ путешествует

   — Он мертв?
   Врач кивнул.
   — Когда примерно умер?
   — Точное время позволит установить только вскрытие, если будет приказ его провести — а я предполагаю, что такой приказ будет.
   — Это не несчастный случай?
   — Подойдите посмотреть…
   Мегрэ так же, как месье Жиль, не оценил по достоинству то зрелище, которое представляло собой голое тело в ванне.
   — Я его не двигал, потому что с медицинской точки зрения это было бесполезно. На первый взгляд это похоже на один из тех несчастных случаев, которые происходят в ванных чаще, чем принято считать. Человек поскользнулся, голова ударилась о край, и…
   — Я знаю… Только от этого не остаются следы на плечах. Вы это хотите сказать?
   Мегрэ тоже заметил два более темных, чем кожа рядом, пятна, похожих на кровоподтеки, на плечах мертвеца.
   — Вы думаете, ему помогли умереть, да?
   — Не знаю… Я бы предпочел, чтобы этот вопрос решил судебно-медицинский эксперт…
   — Когда вы в последний раз видели полковника живым?
   — Примерно неделю назад, когда приходил сделать укол графине.
   Месье Жиль нахмурился. Может быть, он хотел избежать разговора об этой женщине?
   — Графине с итальянской фамилией?
   — Графине Пальмиери.
   — Той, которая этой ночью пыталась покончить с собой?
   — По правде говоря, я не уверен, что она пыталась всерьез. Что она проглотила много фенобарбитала, это точно. Но я знаю, что она постоянно принимает его по вечерам. Она приняла большую дозу, но сомневаюсь, что проглотила так много, чтобы это могло привести к смерти.
   — Имитация самоубийства?
   — Этот вопрос я как раз задаю себе…
   Оба, и доктор, и Мегрэ, часто имели дело с женщинами — и почти всегда это были красивые женщины, которые из-за ссоры, разочарования или любовной истории принимали столько снотворного, чтобы оно вызвало симптомы отравления, но не поставило под угрозу жизнь.
   — Вы говорите, что полковник был у графини, когда вы делали ей укол?
   — Я делал ей эти уколы два раза в неделю, когда она жила в Париже. Витамины В и С. Ничего серьезного у нее не было. Переутомление… Понимаете?
   — А полковник?..
   Месье Жиль предпочел ответить на этот вопрос сам:
   — Полковник и графиня были в очень близких отношениях… Но жили в разных номерах, и я всегда спрашивал себя отчего, потому что…
   — Он был ее любовником?
   — Это была признанная, можно сказать, узаконенная обществом близость.
   Еще два года назад, если я не ошибаюсь, полковник потребовал у жены развод, и в их кругу ожидали, что, став свободным, он сразу женится на графине.
   Мегрэ чуть не спросил с притворной наивностью: «В каком кругу?»
   Зачем спрашивать? Тут зазвонил телефон, и Лапуэнт взглянул на шефа, чтобы понять, что делать. Было заметно, что обстановка отеля произвела впечатление на молодого инспектора.
   — Ответь…
   — Алло? Что? Да, он здесь… Да, это я…
   — Кто это? — спросил Мегрэ.
   — Люка. Он хотел бы сказать пару слов.
   — Алло, Люка…
   Для того чтобы исправить свою утреннюю ошибку, Люка созвонился с американской больницей в Нейи.
   — Простите меня, шеф. Я же никогда не прощу себе этого! Она не вернулась в отель?
   Графиня Пальмиери только что вышла из своей палаты, где ее оставили одну, и сбежала из больницы. Никто даже не подумал помещать ей сделать это.

Глава 2

   В которой продолжается рассказ о людях, чьи имена все время появляются в газетах — и не в рубрике «Происшествия»
 
   Примерно в этот момент произошел случай, сам по себе незначительный, но который тем не менее, должно быть, влиял на настроение Мегрэ в течение всего этого расследования. Осознавал это Лапуэнт или комиссар приписал ему то, чего не было?
   Уже немного раньше, когда месье Жиль заговорил о круге, к которому принадлежали графиня Пальмиери и полковник Уорд, комиссар едва не спросил: «Какой это круг?»
   Это напомнило ему о том, что он пережил однажды, когда только начинал служить в полиции. Ему было примерно столько же лет, сколько теперь Лапуэнту, и его послали провести простую проверку данных в тот самый квартал, где он находился теперь, куда-то между площадью Этуаль и Сеной, — название улицы он уже не помнил.
   Это еще было время особняков, «усадеб», как их иначе называли. У молодого Мегрэ было чувство, что он попал в другой мир. Больше всего его поразило то, какой полной была тишина, как далеко был этот мир от толпы и оглушительного рева городского транспорта. Здесь были слышны только пение птиц и ритмичный стук копыт, когда лошади несли на себе в Булонский лес всадниц и всадников в светло-зеленой одежде.
   Даже служебные постройки здесь выглядели так, словно хранили какую-то тайну. Во дворах шоферы начищали до блеска машины, а иногда на крыльце или у окна можно было увидеть камердинера в полосатом жилете или дворецкого в белом галстуке.
   О жизни «господ», почти всегда носивших известные имена — имена, которые по утрам люди читали в «Фигаро» или «Галуа», тогдашний инспектор Мегрэ почти ничего не знал, и когда он звонил у одного из этих величественных подъездов, в горле у него стоял комок.
   Сегодня в 347-м номере он, конечно, больше не был тем давнишним новичком. Да и большинство особняков исчезли, и многие еще недавно тихие улицы стали торговыми.
   Но все же он был в том месте, которое пришло на смену аристократическим кварталам, и отель «Георг Пятый» высился посреди этих мест как центр особого мира, с которым комиссар был мало знаком.
   Имена тех, кто еще спал или завтракал в соседних номерах, печатали газеты. Сам этот проспект, улица Франциска Первого и проспект Монтеня представляли собой отдельный мир, где на домах были таблички с именами великих кутюрье, а в витринах, даже если это была простая витрина магазинчика, торговавшего рубашками и блузками, можно было увидеть вещи, которых больше не найти нигде.
   Лапуэнт жил в скромных меблированных комнатах на левом берегу. Не растерялся ли он от всего этого? Не чувствовал ли, как когда-то давно сам Мегрэ, невольное почтение к этой роскоши, существование которой вдруг открыл для себя?
   «Полицейский — идеальный полицейский — должен чувствовать себя свободно в любой среде».
   Мегрэ сам сказал это однажды. Всю свою жизнь он старался забыть о поверхностных различиях, которые существуют между людьми, старался соскрести с людей верхний слой краски, чтобы увидеть под разнообразными внешними обликами голую человеческую суть.
   Однако в это утро что-то раздражало комиссара в окружавшей атмосфере — раздражало против его воли. Директор, месье Жиль, был прекрасным человеком, несмотря на полосатые брюки, некоторую профессиональную слащавость манер и боязнь скандалов. Таким же был и врач, который привык лечить знаменитых людей.
   Между ними словно существовало что-то вроде сговора. Они говорили теми же словами, что и все остальные люди, и все-таки — на другом языке. Когда они произносили «графиня» или «полковник», эти слова приобретали значение, непонятное для простых смертных.
   В общем, эти люди были посвящены в своего рода тайну. Они принадлежали — пусть лишь на самых малых ролях — к особому миру, и комиссар, желая быть вежливым и честным, не хотел сразу, без причины, вести себя по отношению к этому миру враждебно.
   Все это Мегрэ смутно почувствовал, пока клал на место телефонную трубку и поворачивался к врачу, чтобы спросить у него:
   — Как вы считаете: если бы графиня действительно приняла такую дозу барбитурата, способную бы ее убить, была бы она в состоянии после вашего лечения, полчаса назад, например, встать на ноги без посторонней помощи и выйти из больницы?
   — Она ушла?
   Ставни в спальне были по-прежнему закрыты, но в гостиной их открыли, и в спальню проникло немного солнца — вернее, один солнечный блик. Врач стоял возле столика, на котором лежал его чемоданчик, директор отеля — возле двери в гостиную, а Лапуэнт — справа и немного позади Мегрэ.
   Мертвец по-прежнему лежал в ванне, и ванная комната, дверь которой оставалась открытой, была самым ярко освещенным помещением в номере.
   Снова зазвонил телефон. Директор поднял трубку. Перед этим он взглянул на комиссара, словно попросил разрешения.
   — Алло, да?.. Это я… Он поднимается наверх?
   Все посмотрели на директора, а он с озабоченным лицом пытался найти нужные слова. В этот момент кто-то открыл снаружи дверь, выходившую в коридор.
   Вошедший, мужчина лет пятидесяти, с серебристо-седыми волосами, смуглый от загара, в светло-сером шерстяном костюме, оглядел по очереди всех, кто был в комнате, и наконец заметил месье Жиля.
   — А! Вы здесь… Что случилось с Дэвидом? Где он?
   — Увы, месье Арнольд…
   Директор жестом указал на ванную комнату, а потом, совершенно естественно перейдя на другой язык, спросил по-английски:
   — Как вы узнали?
   — Я сегодня утром пять раз звонил ему по телефону, — ответил месье Арнольд на том же языке.
   Это их знание языков усилило раздражение Мегрэ. Он понимал английский, хотя не без труда, но до того, чтобы говорить по-английски свободно, ему было далеко.
   А вот врач перешел на тот же язык:
   — Увы, мистер Арнольд, нет ни малейшего сомнения в том, что он мертв…
   Новопришедший встал на пороге ванной комнаты. Он долго стоял там, глядя на тело в ванне, и было видно, как шевелятся его губы, словно он беззвучно читает молитву.
   — Нелепый несчастный случай, не так ли?
   Бог знает почему он снова перешел на французский, на котором говорил почти без акцента.
   Именно в этот момент и произошел тот случай. Мегрэ находился около стула, на котором лежали брюки покойного. На этих брюках была тонкая платиновая цепочка.
   Один ее конец был пристегнут к пуговице на поясе брюк, а к другому концу, лежавшему в кармане, вероятно, был прикреплен какой-то предмет — ключ или часы.
   Машинально, чисто из любопытства, комиссар протянул руку к этой цепочке. Но раньше, чем он успел ее коснуться, человек по фамилии Арнольд повернулся в его сторону и сурово взглянул на него, давая понять, что Мегрэ поступает неприлично или невежливо.
   Слова тут слишком грубы, это было гораздо тоньше: всего лишь взгляд, едва скользнувший по комиссару, и едва заметное изменение лица Арнольда. Мегрэ выпустил цепочку из пальцев и принял позу, за которую ему тут же стало стыдно, потому что это была поза виноватого человека.
   Заметил ли это Лапуэнт? Отвернулся он от Мегрэ или повернул голову в сторону по другой причине?
   Их было трое на Набережной, тех, кто обожал комиссара так, что это было почти культом, и над кем из-за этого шутили — Люка, его самый давний почитатель, Жанвье, который когда-то был таким же молодым, неопытным и пылким, как Лапуэнт, и, наконец, сам «малыш Лапуэнт», как его называли.
   Что он почувствовал, разочарование или только беспокойство, когда увидел, что шеф, как и он сам, поддался влиянию.
   Мегрэ отреагировал на жест помощника и повел себя жестче. Он понимал, что это тоже, воможно, ошибка, но не мог поступить иначе.
   — Это я хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Арнольд!
   Англичанин не спросил у комиссара, кто он такой, а повернулся к месье Жилю, который объяснил:
   — Это комиссар Мегрэ из уголовной полиции.
   Легкое движение головы — неопределенный жест, который едва можно назвать кивком. Это было почти невежливо.
   — Могу ли я спросить вас, кто вы такой и почему пришли сюда сегодня утром?
   Арнольд снова посмотрел на директора с таким изумленным видом, словно этот вопрос был по меньшей мере чем-то удивительным.
   — Мистер Джон Т. Арнольд — это…
   — Пожалуйста, дайте ему ответить самому!
   Англичанин попросил:
   — Не могли бы мы пройти в гостиную?
   Перед тем как пройти туда, он снова заглянул в ванную комнату, словно для того, чтобы еще раз отдать последние почести умершему.
   — Я вам еще нужен? — спросил доктор Фрер.
   — Если бы я знал, где вас можно найти, то…
   — Я держу секретаршу в курсе моих передвижений по городу… Номер моего телефона есть в отеле.
   Арнольд сказал по-английски месье Жилю:
   — Пожалуйста, велите подать мне сюда скотч.
   А Мегрэ, перед тем как вернуться к своему разговору, поднял трубку телефона:
   — Мадемуазель, соедините меня с кем-нибудь из прокурорских.
   — Прокурорских кого?
   Здесь не говорили на языке набережной Орфевр. Мегрэ назвал номер.
   — Будьте добры позвать к телефону прокурора или кого-нибудь из его заместителей… Это комиссар Мегрэ… Да…
   Пока Мегрэ ждал, месье Жиль успел негромко сказать:
   — Не могли бы вы попросить этих господ действовать без шума, входить в отель так, словно ничего не произошло, и…
   — Алло! Господин прокурор, я в отеле «Георг Пятый».
   Здесь только что нашли мертвым в ванной комнате полковника Дэвида Уорда… да, Уорда… Тело еще лежит в ванне, и некоторые признаки заставляют предположить, что кончина полковника не была случайной… Да… Именно так мне и сказали…
   Прокурор на другом конце провода только что произнес:
   — Вы знаете, что Дэвид Уорд был очень важным лицом!
   Несмотря на это, Мегрэ слушал его без нетерпения.
   — Да… Да… Я останусь здесь… Прошлой ночью в отеле было еще одно происшествие. Я скоро расскажу вам обо всем… Да… До скорой встречи, господин прокурор.
   Пока он говорил, в номере ненадолго появился коридорный в белой куртке, а мистер Арнольд уселся в кресло и зажег сигару, кончик которой перед этим медленно и аккуратно обрезал.
   — Я спросил вас…
   — Кто я и что здесь делаю… Теперь моя очередь спрашивать: знаете ли вы, кто такой… хотя теперь я должен говорить: кто такой был мой друг Дэвид Уорд?
   В конце концов, это могла быть не наглость, а врожденная уверенность. Арнольд здесь вел себя как у себя дома. Директор, который не решался прервать его, наконец сделал это так, как школьник в классе просит разрешения выйти в туалет.
   — Извините меня, господа… Не мог бы я спуститься вниз, чтобы дать некоторые указания?..
   — Мы ждем людей из прокуратуры.
   — Да, я слышал.
   — Вы нам понадобитесь. Кроме того, я жду специалистов из службы опознания и фотографов, а еще судмедэксперта…
   — Не мог бы я впустить хотя бы часть этих господ через служебный вход? Вы должны меня понять, комиссар… Если в вестибюле будут слишком много ходить и если…
   — Я понимаю…
   — Благодарю вас.
   — Месье Арнольд, вам сейчас подадут ваше виски…
   Может быть, и вы что-нибудь выпьете, господа?
   Мегрэ отрицательно покачал головой и пожалел об этом, потому что он тоже охотно выпил бы глоток спиртного.
   — Я слушаю вас, месье Арнольд. Что вы говорили?..
   — Я говорил, что вы несомненно читали имя моего друга Дэвида в газетах, как все люди… Чаще всего перед этим именем ставят слово «миллиардер». И если считать во франках, это верно. В фунтах — нет…
   — Сколько ему было лет? — оборвал Арнольда Мегрэ.
   — Шестьдесят три года. Дэвид не сколотил себе состояние, а, как говорят у нас, родился с серебряной ложкой во рту. Его отец владел самыми крупными проволочными заводами в Манчестере, а основал их его дед… Вы слушаете меня?
   — Я вас слушаю.
   — Сказать, что этот бизнес шел сам по себе и Дэвиду не приходилось им заниматься, было бы слишком смело, но он не требовал от Дэвида много сил — встречи время от времени с директорами, консультации административного характера, подписи…
   — Он не жил в Манчестере?
   — Почти не жил.
   — Если верить газетам…
   — Газеты раз и навсегда выбрали себе двадцать-тридцать человек, о жизни которых рассказывают в мельчайших подробностях. Но это не значит, что все, что в газетах говорится, правда. Например, в том, что было напечатано о разводах Дэвида, есть много неточностей. Но я собирался объяснить вам не это. Я хочу, чтобы вы поняли вот что: по мнению большинства людей, у Дэвида, который унаследовал крупное состояние, надежный бизнес, не было других дел, кроме веселого времяпрепровождения в Париже, Довилле, Каннах, Лозанне или Риме и он только и делал, что развлекался в кабаре и на скачках в обществе красивых женщин и таких же известных людей, как он сам. Но это не так…
   Мистер Арнольд подождал немного, глядя на белый пепел своей сигары, сделал знак коридорному, который входил в этот момент, и взял у него с подноса бокал виски.
   Потом он удобнее уселся в кресле и продолжил:
   — Если Дэвид не жил в Манчестере обычной жизнью крупного английского промышленника, то именно потому, что там его положение в обществе было уже создано до него другими и ему нужно было только продолжать дело отца и деда, а оно его не интересовало. Вы это понимаете?
   По тому, как Арнольд при этих словах посмотрел на комиссара, а потом на молодого Лапуэнта, было видно, что он считал этих двоих неспособными понять такое чувство.
   — У американцев есть слово, которое мы, англичане, употребляем редко, — «плейбой». Так они называют богатого человека, для которого единственная цель в жизни — хорошо проводить время, переключаясь с поло на зимний спорт, ездить по регатам, ходить по кабаре в приятных компаниях…
   Мегрэ посмотрел на часы и заметил:
   — Скоро приедут из прокуратуры.
   — Простите, что я заставляю вас выслушать целую речь, но вы задали мне вопрос, на который невозможно ответить в нескольких словах. Может быть, я также стараюсь оградить вас от ляпов — так, кажется, у вас называют промахи и бестактность? Дэвид Уорд, который вовсе не был плейбоем, вел разного рода дела от своего имени, а не как владелец компании «Проволочные заводы Уорда» в Манчестере. Только он не считал нужным каждый день запираться на восемь часов в кабинете, чтобы работать. Верьте моим словам, Дэвид был гениальным бизнесменом. Случалось, что он осуществлял огромные проекты в самых неожиданных местах и в самые неожиданные моменты…
   — Например?
   — Однажды мы с ним проезжали в «роллс-ройсе» по итальянской Ривьере и поломка машины заставила нас остановиться в достаточно скромной гостинице. Пока нам готовили еду, мы с Дэвидом пешком прогулялись по окрестностям. Это было двадцать лет назад. В тот же вечер мы были в Риме, но через несколько дней я покупал для Дэвида две тысячи гектаров земли, частично засаженной виноградниками. Сегодня вы можете увидеть там три крупных отеля, казино, один из самых красивых пляжей побережья и виллы вдоль него. Это в Швейцарии, возле Монтре.
   — В общем, вы были его личным поверенным в делах…
   — Его другом и его поверенным, если хотите. Прежде всего другом, потому что до знакомства с ним я не занимался ни коммерцией, ни финансами.
   — Вы тоже живете в «Георге Пятом»?
   — Нет, в отеле «Скриб». Это вам покажется странным, но и в Париже, и в других местах мы почти всегда жили в разных гостиницах, поскольку Дэвид очень строго оберегал свою личную жизнь — «прайваси», как это называют у нас.
   — И по этой же причине графиня Пальмиери занимала номер в другом конце коридора?
   Арнольд немного покраснел.
   — По этой причине и по другим тоже…
   — То есть?..
   — Речь шла о деликатности…
   — Разве все и без того не знали об их отношениях?
   — Все говорили о них, это верно.
   — И это была правда?
   — Полагаю, да. Я никогда не задавал ему вопросов на эту тему.
   — Однако вы были близки…
   Наступила очередь Арнольда раздражаться. Он, должно быть, тоже подумал, что они с комиссаром говорят на разных языках, что они не на одном уровне.
   — Сколько у него было законных жен?
   — Только три. Газеты приписали больше, потому что, как только он несколько раз показывался в обществе с новой женщиной, объявляли о его новой свадьбе.
   — Эти три жены сейчас живы?
   — Да.
   — Есть у него от них дети?
   — Двое. Сын Бобби шестнадцати лет, который учится в Кембридже, от второй жены и дочь Эллен от третьей.
   — В каких отношениях он был с ними?
   — С бывшими женами? В прекрасных. Он был джентльменом.
   — Ему случалось видеться с ними после развода?
   — Он встречался с ними.
   — У них есть состояние?
   — Есть у первой, Дороти Пейн, которая родом из видной манчестерской семьи владельцев текстильных фабрик.
   — А у двух других?
   — Дэвид их обеспечил.
   Так что ни одна из них не заинтересована в его смерти?
   Арнольд нахмурил брови как человек, который не понимает, о чем ему толкуют. Было похоже, что он шокирован.
   — Зачем им это?
   — А графиня Пальмиери?
   — Он несомненно женился бы на ней, как только закончилась бы процедура его развода с Мюриэль Хэллиген.
   — Кто, по вашему мнению, был заинтересован в его смерти?
   Ответ был таким же быстрым, как и точным:
   — Никто.
   — Вы знаете каких-нибудь его врагов?
   — Я знаю, что у него были только друзья.
   — Он поселился в «Георге Пятом» надолго?
   — Подождите… Сегодня седьмое октября…
   Арнольд вынул из кармана записную книжку — красивую книжку в красной с золотыми углами обложке из мягкой кожи.
   — Мы приехали второго, из Канн… Перед этим были в Биаррице, а до того в Довилле, откуда выехали семнадцатого августа. Тринадцатого мы должны были отправиться в Лозанну…
   — По делам?
   Арнольд снова посмотрел на Мегрэ с чем-то вроде отчаяния, словно этот толстяк был совершенно не способен понять простейшие вещи.
   — У Дэвида в Лозанне квартира, это даже его официальное местожительство.
   — А здесь?
   — Он снял этот номер на год. На этот же срок он снял еще номер в Лондоне и еще один в Каннах, в отеле «Карлтон».
   — А в Манчестере?
   — Там он владеет семейным домом Уордов, огромным зданием в викторианском стиле. Думаю, за последние тридцать лет он не проспал в этом доме и трех ночей…
   Он не выносил Манчестер.
   — Вы хорошо знакомы с графиней Пальмиери?
   Арнольд не успел ответить: в коридоре послышались шаги и голоса. Месье Жиль, который шел впереди и трепетал больше, чем перед Мегрэ, ввел прокурора республики и молодого судебного следователя, с которым комиссар еще никогда не работал вместе. Фамилия следователя была Калас, и он походил на студента.
   — Разрешите представить вам мистера Арнольда…
   — Джон Т. Арнольд, — уточнил англичанин, вставая.
   — …близкого друга покойного и его поверенного в делах, — договорил Мегрэ.
   Арнольд заговорил с прокурором так, словно был в восторге, что наконец видит перед собой важного чиновника, может быть, человека своего круга:
   — Сегодня утром, в десять часов, у меня была назначена встреча с Дэвидом, точнее, я должен был ему позвонить. Так я узнал о его смерти. Здесь мне сказали, что не верят в несчастный случай, и я полагаю, у полиции есть серьезные причины так говорить. Господин прокурор, я хотел бы попросить вас сделать так, чтобы вокруг этого дела не было слишком много шума. Дэвид занимал видное место в обществе. Мне трудно перечислить вам все последствия, которые его смерть вызовет не только на бирже, но и во многих иных кругах.
   — Мы будем действовать с минимальной оглаской, — вполголоса ответил прокурор. — Не так ли, комиссар?
   Мегрэ медленно кивнул.
   — Я полагаю, вы хотите задать мне несколько вопросов? — продолжал Арнольд.
   Прокурор посмотрел на Мегрэ, потом на следователя.
   — Возможно, чуть позже… Не знаю… Пока, я полагаю, вы можете быть свободны…
   — Если я вам понадоблюсь, то буду внизу, в баре.
   Когда за Арнольдом закрылась дверь, прокурор и Мегрэ озабоченно посмотрели друг на друга.
   — Паршивое дело, верно? У вас есть какие-нибудь соображения? — произнес прокурор.
   — Никаких. Вот только графиня Пальмиери, которая была любовницей Уорда и занимала номер в конце этого коридора, сегодня ночью пыталась отравиться. Врач отправил ее в американскую больницу в Нейи. Там ей дали отдельную палату. Медсестра, которая заходила к графине каждые полчаса, совсем недавно обнаружила, что палата пуста.
   — Графиня исчезла?
   Мегрэ кивнул и добавил:
   — Я установил наблюдение за вокзалами, аэропортами и другими местами, через которые можно выехать из Парижа.
   — Странная ситуация, верно?
   Мегрэ пожал плечами. Что он мог сказать? В этом деле все было странным, начиная с мертвеца, который родился с серебряной ложкой во рту и руководил своим бизнесом с ипподромов и из ночных клубов, и кончая этим комильфотным поверенным, который говорил с Мегрэ как учитель с тупым школьником.
   — Хотите увидеть его?
   Прокурор, достойный представитель власти, родом из старинной судейской аристократии, признался:
   — Я позвонил в Министерство иностранных дел. Дэвид Уорд действительно был очень важным лицом. Звание полковника он получил за войну: в ту пору руководил подразделением английской разведки. Как вы думаете, может это быть как-то связано с его смертью?
   Шаги в коридоре, стук в дверь — наконец появился доктор Поль со своим чемоданчиком в руке.
   — Я уже решил, что меня впустят через служебный вход: людей из службы установления личности повели через него. Где труп?
   Доктор пожал руку прокурору, потом новому следователю Каласу и, наконец, Мегрэ.
   — Ну, что у нас за работа, старый друг-подельник? — Потом он снял пиджак и закатал рукава рубашки. — Мужчина или женщина?
   — Мужчина.
   Мегрэ показал ему, где находится ванная комната, и услышал, как доктор вскрикнул. Тут настала очередь появиться сотрудникам службы идентификации с их аппаратурой, и Мегрэ должен был заняться ими.