Страница:
— Пальмиери использовал свою жену?
Ван Мелен, желая быть вполне честным, ответил не сразу:
— Нет. Не в том смысле, который вы вкладываете в свой вопрос. К тому же она и не согласилась бы на это: была безумно влюблена в него и влюблена до сих пор.
Ситуация стала менее понятной, верно? Тем не менее это правда. Я даже убежден, что и Марко тоже влюблен в нее, во всяком случае не может без нее обойтись. И несмотря на это, они ссорились. Луиза три или четыре раза уходила от Марко после шумных сцен, но каждый раз всего на несколько дней. Достаточно было Марко появиться перед ней бледным, растрепанным и попросить прощения, чтобы Луиза снова оказалась в его объятиях.
— На что они жили?
Ван Мелен едва заметно пожал плечами:
— И этот вопрос задаете мне вы? На что живут большинство людей из числа тех, кому мы каждый день пожимаем руку? Я впервые встретил Луизу как раз во время одной из этих ссор. Она тронула мою душу. Я подумал, что такая жизнь не для нее, что она теряет силы и быстро увянет в руках такого человека, как Марко. И поскольку я тогда только что развелся, я предложил ей стать моей женой.
— Вы были влюблены?
Ван Мелен молча смотрел на Мегрэ, и казалось, что вопрос комиссара повторялся в этом взгляде. В конце концов финансист произнес вполголоса:
— Такое случалось со мной не один раз, и с Дэвидом тоже не один. Это будет ответом на ваш вопрос? Не стану скрывать от вас ни того, что я тогда побеседовал с Марко, ни того, что вручил ему чек на солидную сумму, чтобы он уехал в Южную Америку.
— И он пошел на это?
— У меня были средства, чтобы его убедить.
— Я полагаю, что он совершил какие-то… некрасивые поступки?
Едва заметное пожатие плечами.
— Луиза была моей женой около трех лет, и я был достаточно счастлив с ней.
— Вы знали, что она по-прежнему любит Марко?
Ответ он прочел на лице ван Мелена.
— А что тут такого? — Финансист продолжал рассказывать: — Она была со мной почти везде: я много езжу.
Встречалась с моими друзьями, нескольких из которых уже знала до этого. Разумеется, счастье не было безоблачным: случались тучи, даже несколько сильных гроз.
Я думаю, что она чувствовала ко мне и чувствует до сих пор искреннюю привязанность. Она называла меня «папа», что меня не шокирует: я все-таки на тридцать лет старше ее.
— Это через вас она познакомилась с Дэвидом Уордом?
— Да, через меня, как вы говорите.
В глазах ван Мелена блеснул насмешливый огонек.
— Забрал ее у меня не Дэвид. Это сделал Марко, который однажды вернулся, похудевший и жалкий, и стал целые дни проводить на тротуаре напротив наших окон. Он походил на потерявшегося пса. И однажды вечером Луиза со слезами бросилась мне в объятия и заявила, что…
В этот момент в соседней комнате зазвонил телефон; секретарь, ответив на звонок, появился на пороге:
— Звонит месье Филпс.
— Дональд или Герберт?
— Дональд…
— Что я вам говорил? Это младший. Он звонит из Парижа?
— Да.
— Переключите его сюда.
Ван Мелен протянул руку ко второму телефону и стал говорить по-английски. Он почти не отвечал на вопросы, которые ему задавали на том конце провода.
— Да… Нет… Пока не знаю… Нет никакого сомнения…
Комиссар Мегрэ, который этим занимается, сидит сейчас передо мной. Я обязательно приеду в Париж на похороны, хотя время самое неподходящее, потому что послезавтра я должен был вылететь на Цейлон. Алло! Вы в «Георге Пятом»? Если что-то узнаю, позвоню вам. Нет, сегодня вечером меня не будет, и я вернусь не раньше трех утра. До свидания. — После этого он посмотрел на Мегрэ: — Ну вот, пожалуйста! Филпс на месте, как я вас и предупреждал. Он очень волнуется. Английские газеты уже знают, и его осадили журналисты. На чем я остановился? Мне все-таки нужно закончить одеваться. Принесите мои галстуки, Жан…
Ван Мелену их принесли шесть — на выбор; все галстуки казались одинаковыми, и тем не менее он внимательно осмотрел их, прежде чем выбрал один.
— Что мне, по-вашему, было делать? Я предложил ей развод, и чтобы Марко не оставил ее когда-нибудь без гроша, предоставил ей не значительную сумму сразу, а не слишком большое содержание.
— Вы продолжали бывать у нее?
— Продолжал бывать у них обоих. Это вас удивляет? — Ван Мелен, вытянув шею и выставив вперед кадык, завязывал перед зеркалом галстук узлом «бабочка». — Как и следовало ожидать, семейные сцены начались снова. Потом Дэвид развелся с Мюриэль, и наступила его очередь быть добрым самаритянином.
— Но он все же не женился на ней?
— Ему не хватило на это времени. Он ждал, пока закончится процедура развода. Кстати, как теперь все будет — вот вопрос. Я не знаю точно, в какой стадии дело сейчас находится, но если не все бумаги подписаны, то есть возможность, что Мюриэль Хэллиген будет признана вдовой Дэвида…
— Это все, что вам известно?
Ван Мелен ответил просто:
— Нет. Еще я знаю по крайней мере часть того, что произошло вчера ночью, и нет разницы, я расскажу вам это или Луиза. Прежде всего я хочу твердо заявить вам, что она не убивала Дэвида Уорда. Она, видимо, не способна на такое…
— Не способна физически?
— Да, я употребил это слово именно в таком значении.
В моральном отношении, если тут можно применить это слово, мы все способны убить, если есть достаточно сильный мотив и человек убежден, что его не схватят.
— Достаточно сильный мотив?
— Прежде всего — страсть. В это приходится верить, раз каждый день узнаешь, что мужчины и женщины совершают преступления, движимые страстью. Хотя мое мнение на этот счет… Но хватит об этом! Интерес… Если у человека есть достаточно сильный интерес… Но в случае с Луизой это не так, наоборот…
— Если только Уорд не составил завещание в ее пользу или…
— Поверьте мне, завещания в ее пользу нет. Дэвид англичанин, следовательно, хладнокровный человек. Он всему знает цену.
— Он был влюблен в графиню?
Ван Мелен раздраженно сдвинул брови:
— Вы произносите это слово уже в третий или четвертый раз, Мегрэ. Попытайтесь же наконец понять: Дэвиду было столько же лет, сколько мне, а Луиза — хорошенькая маленькая зверушка; она забавная, ею даже можно увлечься. Кроме того, она — на уровне, то есть приобрела привычки определенного круга, привыкла к определенному образу жизни…
— Думаю, что я вас понял.
— Тогда мне не понадобится быть более точным. Я не намерен доказывать, что это красиво, но такое поведение свойственно людям. Журналисты — те не понимают и при каждом нашем любовном приключении пишут про любовь с первого взгляда. Жан! Принесите мою чековую книжку…
Ему оставалось только надеть смокинг; сделав это, ван Мелен взглянул на свои ручные часы.
— Вчера вечером они пообедали в городе, потом вместе зашли выпить по бокалу в какое-то кабаре, я не спросил в какое. Случилось так, что они встретили Марко в обществе толстой блондинки, голландки из высшего общества. Они только поздоровались издалека. Марко танцевал со своей спутницей. Луиза нервничала и, когда вернулась в «Георг Пятый» с Дэвидом, сказала ему в лифте, что хочет еще бутылку шампанского.
— Она много пьет?
— Слишком много. Дэвид тоже пил слишком много, но только по вечерам. Они поболтали о чем-то, сидя каждый перед своей бутылкой, потому что Дэвид пил только шотландское виски, и я предполагаю, что под конец разговор уже становился бессвязным. Луиза после того, как выпьет несколько бокалов, часто начинает чувствовать комплекс вины и обвинять себя во всех грехах нашего мира. Как она сказала мне сегодня в двенадцать дня, она заявила Дэвиду, что недостаточно хороша для него, что презирает себя за то, что она всего лишь сексуально озабоченная самка, но не может не побежать за Марко, чтобы попросить его взять ее обратно.
— А что ответил Уорд?
— Ничего. Я даже не уверен, что он ее понял. Вот почему я спросил у вас, есть ли доказательства того, что кто-то удерживал его в ванне. До полуночи или до часа ночи он держался, потому что начинал пить только в пять вечера. Но к двум часам у него начинало мутиться в голове, и меня много раз посещала мысль, что с ним может произойти несчастный случай, когда он принимает ванну. Я даже посоветовал ему всегда иметь рядом лакея, но он терпеть не мог быть во власти у кого-либо. По этой же причине он требовал, чтобы Арнольд жил в другом отеле. Я спрашиваю себя, не было ли это у него своего рода стыдливостью.
Теперь я сказал почти все. Луиза разделась, надела халат и, возможно, выпила глоток виски, поскольку бутылка шампанского была уже пуста. В этот момент она подумала, что причинила боль Дэвиду, и захотела пойти попросить у него прощения. Это совершенно в ее характере, поверьте мне, я ведь ее знаю. Луиза вышла в коридор. Она мне поклялась, что обнаружила дверь полуоткрытой. Она вошла… В ванной увидела, вы сами знаете что, и вместо того, чтобы позвать кого-нибудь, побежала к себе в номер и бросилась на кровать. Луиза говорит, что тогда действительно хотела умереть, и это вполне возможно. Она наглоталась снотворных таблеток, которые принимала еще в мое время, особенно после того, как вьпьет…
— Сколько было таблеток?
— Догадываюсь, о чем вы думаете. Возможно, вы правы. Она желала умереть, потому что смерть улаживала все, но была бы не прочь и остаться в живых, так? Было достаточно одного намерения — оно давало тот же результат. В любом случае она вовремя позвонила. Поставьте себя на ее место… Все это для нее было каким-то кошмаром, где действительность и плоды воображения перемешались так, что уже нельзя было отличить одно от другого.
В клинике, когда она пришла в сознание, ее подхватила и понесла жестокая действительность. Первая мысль Луизы была позвонить Марко, и она набрала его номер…
Никто не ответил. Тогда она позвонила в гостиницу на улице Понтье, где он иногда ночует, когда у него любовные свидания. Там его тоже не оказалось. Тогда она вспомнила обо мне и бессвязно сказала, что погибла, что Дэвид лежит мертвый, а сама она едва не умерла и жалеет, что не мертва тоже. Она стала умолять меня сейчас же примчаться к ней.
Я ответил, что это невозможно. После напрасной попытки добиться от Луизы подробностей случившегося, я посоветовал ей поехать в Орли и сесть там в самолет на Ниццу…
Это все, Мегрэ. Я послал ее в Лозанну, где она привыкла жить, не для того, чтобы укрыть от полиции, а для того, чтобы избавить от налета журналистов и просто любопытных людей, от всех осложнений, Которые не могут не начаться с минуты на минуту.
Вы говорите мне, что Дэвид был убит, и я вам верю.
А я заверяю вас, что убила его не Луиза, но я совершенно не представляю, кто мог это сделать. А теперь… — Он наконец надел смокинг. — Если меня будут спрашивать, я в «Спортинге»… — сказал он секретарю.
— Как быть, если спросят из Нью-Йорка?
— Скажите, что я подумал и отвечаю «нет».
— Хорошо, месье…
— Вы пойдете со мной, Мегрэ?
Они вместе сели в лифт. Когда он опустился на первый этаж, их ждал неприятный сюрприз: вспышка фотоаппарата прямо в глаза.
— Я должен был догадаться… — проворчал ван Мелен и бросился к выходу, оттолкнув по дороге стоявшего рядом с фотокорреспондентом маленького толстяка, который пытался встать у него на пути.
— Комиссар Мегрэ? — Коротышка оказался обозревателем одной выходившей на Берегу газеты. — Можно побеседовать с вами одну минуту?
Консьерж наблюдал за ними издалека и хмурил брови.
— Мы бы могли сесть где-нибудь в углу…
Мегрэ был достаточно опытным человеком, чтобы понять: прятаться не имеет смысла, потому что тогда ему припишут слова, которых он не говорил.
— Я полагаю, что не могу угостить вас бокалом чего-нибудь в баре? — продолжал журналист.
— Я только что выпил один бокал.
— У Йозефа ван Мелена?
— Да.
— Правда ли, что сегодня днем графиня Пальмиери была на Берегу?
— Правда.
Комиссар сел в огромное кожаное кресло, а репортер с блокнотом в руке устроился на краю стула напротив него.
— Я полагаю, что она подозреваемая номер один?
— Почему?
— Так нам передали по телефону из Парижа.
Видимо, кто-то поднял на ноги прессу — кто-то из «Георга Пятого» или из аэропорта. Может быть, один из инспекторов в Орли был в сговоре с людьми из какой-нибудь газеты?
— Вы упустили ее?
— Если быть точным, когда я прилетел в Ниццу, графиня уже снова улетела.
— В Лозанну, я это знаю. — Пресса не теряла времени зря. — Я только что позвонил в «Лозанна-Палас». Она приехала туда на такси из Женевы. Выглядела совершенно обессиленной. Отказалась отвечать на вопросы репортеров, которые ее ждали, и сразу же поднялась в свой номер. — Журналист, похоже, чувствовал удовольствие от того, что сообщает мало кому известную информацию самому комиссару Мегрэ. — Она заказала себе наверх бутылку шампанского, потом вызвала врача, и его приезда ждут с минуты на минуту. Считаете ли вы, что она убила полковника?
— Я думаю не так быстро, как вы и ваша журналистская братия.
— Вы отправитесь в Лозанну?
— Возможно.
— Полетите туда самолетом завтра утром? Известно ли вам, что третья жена полковника живет в Лозанне и что они с графиней Пальмиери терпеть не могут друг друга?
— Этого я не знал.
Странное интервью: новости сообщал не он, а репортер.
— В случае, если она виновна, я думаю, вы не имели бы права ее арестовать?
— Без документа о ее выдаче Франции — нет.
— Я полагаю, чтобы получить этот документ, необходимо предоставить формальные доказательства вины?
— Послушайте, мой друг, мне кажется, что вы сейчас экспромтом сочиняете свою статью. Так вот, я вам не советую писать ее в таком тоне. Речь ни об аресте, ни о выдаче не идет.
— Графиня не под подозрением?
— Об этом я ничего не знаю.
— То есть…
На этот раз Мегрэ рассердился.
— Нет! — воскликнул он так громко, что консьерж подскочил на месте. Это был почти крик. — Я ничего вам не сказал по той причине, что ничего не знаю, и, если вы припишете мне двусмысленности вроде тех, которые только что произнесли, вы обо мне услышите!
— Но…
— Совершенно ничего! — отрезал Мегрэ, вставая, и направился в бар. Он был так зол, что сам не заметил, как потребовал: — Мартини…
Бармен, видимо, узнал Мегрэ по фотографиям, потому что смотрел на него с любопытством. Два или три посетителя, сидевшие на высоких табуретах, повернулись и стали разглядывать комиссара. Несмотря на принятые консьержем меры предосторожности, все уже знали, что Мегрэ здесь.
— Где тут телефонные кабинки?
— Слева в коридоре…
Хмурый и готовый ворчать по поводу и без повода, Мегрэ заперся в первой с края кабинке.
— Пожалуйста, соедините меня с Парижем. Дантон 4420.
Телефонные линии не были перегружены, и он ждал всего пять минут, которые провел, вышагивая туда и обратно по коридору. Сигнал, вызывавший его, зазвенел раньше намеченного срока.
— Это уголовная полиция? Соедините меня с кабинетом инспекторов. Говорит Мегрэ… Алло! Люка еще на месте?
Мегрэ догадывался, что у трудяги Люка тоже был суматошный день и тот не мог уйти спать рано.
— Это вы, шеф?
— Да, я. Я в Монте-Карло… Есть новости?
— Вы, конечно, знаете, что, несмотря на все наши предосторожности, прессе уже все известно?
— Да, знаю.
— Третий выпуск «Франс-суар» вышел с большой статьей об этом на первой странице. В четыре дня прилетели из Лондона английские журналисты, и одновременно с ними — господин Филпс, что-то вроде адвоката или нотариуса…
— Солиситор…
— Да, именно так. Он очень хотел встретиться с самим главным шефом. Они заперлись вместе и оставались наедине больше часа. Когда Филпс вышел, на него налетели, стали брать интервью, фотографировать, так он ударил зонтом одного фотографа, едва не разбив его фотоаппарат…
— Это все?
— Здесь ходят слухи, что маленькая графиня, любовница Уорда, могла совершить это преступление, и утверждают, будто вы лично идете по ее следу. Мне звонил некто Джон Арнольд. Похоже, он в ярости…
— Еще что-нибудь есть?
— Журналисты заполонили «Георг Пятый», там вызвали свою охрану и приказали ей выставить их на улицу.
— Как Лапуэнт?
— Он здесь. И хочет с вами поговорить. Передать ему трубку?
Зазвучал голос Лапуэнта:
— Алло, шеф, вы слышите? Я сходил в американскую больницу в Нейи, как было решено. Расспросил медсестру, телефонистку и дежурную приемного покоя. Уходя, графиня Пальмиери оставила этой дежурной письмо и попросила отправить его по почте. Письмо было адресовано графу Марко Пальмиери, улица Этуаль. Поскольку в больнице я не узнал ничего интересного, я пошел по этому адресу. Это меблированные комнаты в довольно элегантном стиле. Я расспросил управляющую, с которой вначале никак не мог найти общего языка… Похоже, граф Пальмиери прошлой ночью не спал дома, что с ним бывает достаточно часто. Он вернулся к себе сегодня утром около одиннадцати; вид у него в это время был озабоченный, и он даже не заглянул в комнату консьержки посмотреть, нет ли ему писем. Меньше чем через полчаса он снова вышел из дому с маленьким чемоданом в руке.
С тех пор о нем ничего не знают.
Мегрэ молчал, потому что сказать было нечего, и чувствовал, что Лапуэнта там, на другом конце провода, его молчание сбивает с толку.
— Что мне делать? Продолжать его искать?
— Ищи, если хочешь…
Этот ответ был словно нарочно придуман для того, чтобы еще больше дезориентировать Лапуэнта.
— Вы не верите?..
Что ему совсем недавно сказал ван Мелен? Каждый человек способен убить, если имеет для этого достаточно сильный интерес. Страсть… Может ли она быть причиной преступления, если Луиза почти три года была женой другого и больше года любовницей полковника? И разве она не собиралась покинуть полковника как раз для того, чтобы вернуться к первому мужу?
Интерес? Какую выгоду мог получить Пальмиери от смерти Уорда?
Мегрэ почти пал духом, что с ним часто бывало в начале расследования. Всегда наступал момент, когда участники событий казались нереальными, а их поступки — лишенными логики и связи между собой.
В такое время Мегрэ был угрюмым, раздражительным и более грузным, чем обычно. Казалось, он даже становился толще. Молодой Лапуэнт, хотя и пришел в его команду позже всех, уже знал комиссара настолько, что даже по голосу в телефонной трубке понял, что происходит.
— Я сделаю все, что в моих силах, шеф… Я составил список людей, снятых на фотографиях. Осталось узнать имена только двоих или троих.
В кабинке было нестерпимо душно, а Мегрэ к тому же был одет слишком тепло для Лазурного берега. Он вернулся в бар допить свой бокал и тут заметил на террасе столики, накрытые для обеда.
— Можно у вас поесть?
— Можно, но, я думаю, эти столики заказаны. Их заказывают каждый вечер. Вам найдут место внутри.
Черт возьми! Если бы у них хватило смелости, они бы попросили его поесть вместе со своим персоналом — это точно!
Глава 5
Ван Мелен, желая быть вполне честным, ответил не сразу:
— Нет. Не в том смысле, который вы вкладываете в свой вопрос. К тому же она и не согласилась бы на это: была безумно влюблена в него и влюблена до сих пор.
Ситуация стала менее понятной, верно? Тем не менее это правда. Я даже убежден, что и Марко тоже влюблен в нее, во всяком случае не может без нее обойтись. И несмотря на это, они ссорились. Луиза три или четыре раза уходила от Марко после шумных сцен, но каждый раз всего на несколько дней. Достаточно было Марко появиться перед ней бледным, растрепанным и попросить прощения, чтобы Луиза снова оказалась в его объятиях.
— На что они жили?
Ван Мелен едва заметно пожал плечами:
— И этот вопрос задаете мне вы? На что живут большинство людей из числа тех, кому мы каждый день пожимаем руку? Я впервые встретил Луизу как раз во время одной из этих ссор. Она тронула мою душу. Я подумал, что такая жизнь не для нее, что она теряет силы и быстро увянет в руках такого человека, как Марко. И поскольку я тогда только что развелся, я предложил ей стать моей женой.
— Вы были влюблены?
Ван Мелен молча смотрел на Мегрэ, и казалось, что вопрос комиссара повторялся в этом взгляде. В конце концов финансист произнес вполголоса:
— Такое случалось со мной не один раз, и с Дэвидом тоже не один. Это будет ответом на ваш вопрос? Не стану скрывать от вас ни того, что я тогда побеседовал с Марко, ни того, что вручил ему чек на солидную сумму, чтобы он уехал в Южную Америку.
— И он пошел на это?
— У меня были средства, чтобы его убедить.
— Я полагаю, что он совершил какие-то… некрасивые поступки?
Едва заметное пожатие плечами.
— Луиза была моей женой около трех лет, и я был достаточно счастлив с ней.
— Вы знали, что она по-прежнему любит Марко?
Ответ он прочел на лице ван Мелена.
— А что тут такого? — Финансист продолжал рассказывать: — Она была со мной почти везде: я много езжу.
Встречалась с моими друзьями, нескольких из которых уже знала до этого. Разумеется, счастье не было безоблачным: случались тучи, даже несколько сильных гроз.
Я думаю, что она чувствовала ко мне и чувствует до сих пор искреннюю привязанность. Она называла меня «папа», что меня не шокирует: я все-таки на тридцать лет старше ее.
— Это через вас она познакомилась с Дэвидом Уордом?
— Да, через меня, как вы говорите.
В глазах ван Мелена блеснул насмешливый огонек.
— Забрал ее у меня не Дэвид. Это сделал Марко, который однажды вернулся, похудевший и жалкий, и стал целые дни проводить на тротуаре напротив наших окон. Он походил на потерявшегося пса. И однажды вечером Луиза со слезами бросилась мне в объятия и заявила, что…
В этот момент в соседней комнате зазвонил телефон; секретарь, ответив на звонок, появился на пороге:
— Звонит месье Филпс.
— Дональд или Герберт?
— Дональд…
— Что я вам говорил? Это младший. Он звонит из Парижа?
— Да.
— Переключите его сюда.
Ван Мелен протянул руку ко второму телефону и стал говорить по-английски. Он почти не отвечал на вопросы, которые ему задавали на том конце провода.
— Да… Нет… Пока не знаю… Нет никакого сомнения…
Комиссар Мегрэ, который этим занимается, сидит сейчас передо мной. Я обязательно приеду в Париж на похороны, хотя время самое неподходящее, потому что послезавтра я должен был вылететь на Цейлон. Алло! Вы в «Георге Пятом»? Если что-то узнаю, позвоню вам. Нет, сегодня вечером меня не будет, и я вернусь не раньше трех утра. До свидания. — После этого он посмотрел на Мегрэ: — Ну вот, пожалуйста! Филпс на месте, как я вас и предупреждал. Он очень волнуется. Английские газеты уже знают, и его осадили журналисты. На чем я остановился? Мне все-таки нужно закончить одеваться. Принесите мои галстуки, Жан…
Ван Мелену их принесли шесть — на выбор; все галстуки казались одинаковыми, и тем не менее он внимательно осмотрел их, прежде чем выбрал один.
— Что мне, по-вашему, было делать? Я предложил ей развод, и чтобы Марко не оставил ее когда-нибудь без гроша, предоставил ей не значительную сумму сразу, а не слишком большое содержание.
— Вы продолжали бывать у нее?
— Продолжал бывать у них обоих. Это вас удивляет? — Ван Мелен, вытянув шею и выставив вперед кадык, завязывал перед зеркалом галстук узлом «бабочка». — Как и следовало ожидать, семейные сцены начались снова. Потом Дэвид развелся с Мюриэль, и наступила его очередь быть добрым самаритянином.
— Но он все же не женился на ней?
— Ему не хватило на это времени. Он ждал, пока закончится процедура развода. Кстати, как теперь все будет — вот вопрос. Я не знаю точно, в какой стадии дело сейчас находится, но если не все бумаги подписаны, то есть возможность, что Мюриэль Хэллиген будет признана вдовой Дэвида…
— Это все, что вам известно?
Ван Мелен ответил просто:
— Нет. Еще я знаю по крайней мере часть того, что произошло вчера ночью, и нет разницы, я расскажу вам это или Луиза. Прежде всего я хочу твердо заявить вам, что она не убивала Дэвида Уорда. Она, видимо, не способна на такое…
— Не способна физически?
— Да, я употребил это слово именно в таком значении.
В моральном отношении, если тут можно применить это слово, мы все способны убить, если есть достаточно сильный мотив и человек убежден, что его не схватят.
— Достаточно сильный мотив?
— Прежде всего — страсть. В это приходится верить, раз каждый день узнаешь, что мужчины и женщины совершают преступления, движимые страстью. Хотя мое мнение на этот счет… Но хватит об этом! Интерес… Если у человека есть достаточно сильный интерес… Но в случае с Луизой это не так, наоборот…
— Если только Уорд не составил завещание в ее пользу или…
— Поверьте мне, завещания в ее пользу нет. Дэвид англичанин, следовательно, хладнокровный человек. Он всему знает цену.
— Он был влюблен в графиню?
Ван Мелен раздраженно сдвинул брови:
— Вы произносите это слово уже в третий или четвертый раз, Мегрэ. Попытайтесь же наконец понять: Дэвиду было столько же лет, сколько мне, а Луиза — хорошенькая маленькая зверушка; она забавная, ею даже можно увлечься. Кроме того, она — на уровне, то есть приобрела привычки определенного круга, привыкла к определенному образу жизни…
— Думаю, что я вас понял.
— Тогда мне не понадобится быть более точным. Я не намерен доказывать, что это красиво, но такое поведение свойственно людям. Журналисты — те не понимают и при каждом нашем любовном приключении пишут про любовь с первого взгляда. Жан! Принесите мою чековую книжку…
Ему оставалось только надеть смокинг; сделав это, ван Мелен взглянул на свои ручные часы.
— Вчера вечером они пообедали в городе, потом вместе зашли выпить по бокалу в какое-то кабаре, я не спросил в какое. Случилось так, что они встретили Марко в обществе толстой блондинки, голландки из высшего общества. Они только поздоровались издалека. Марко танцевал со своей спутницей. Луиза нервничала и, когда вернулась в «Георг Пятый» с Дэвидом, сказала ему в лифте, что хочет еще бутылку шампанского.
— Она много пьет?
— Слишком много. Дэвид тоже пил слишком много, но только по вечерам. Они поболтали о чем-то, сидя каждый перед своей бутылкой, потому что Дэвид пил только шотландское виски, и я предполагаю, что под конец разговор уже становился бессвязным. Луиза после того, как выпьет несколько бокалов, часто начинает чувствовать комплекс вины и обвинять себя во всех грехах нашего мира. Как она сказала мне сегодня в двенадцать дня, она заявила Дэвиду, что недостаточно хороша для него, что презирает себя за то, что она всего лишь сексуально озабоченная самка, но не может не побежать за Марко, чтобы попросить его взять ее обратно.
— А что ответил Уорд?
— Ничего. Я даже не уверен, что он ее понял. Вот почему я спросил у вас, есть ли доказательства того, что кто-то удерживал его в ванне. До полуночи или до часа ночи он держался, потому что начинал пить только в пять вечера. Но к двум часам у него начинало мутиться в голове, и меня много раз посещала мысль, что с ним может произойти несчастный случай, когда он принимает ванну. Я даже посоветовал ему всегда иметь рядом лакея, но он терпеть не мог быть во власти у кого-либо. По этой же причине он требовал, чтобы Арнольд жил в другом отеле. Я спрашиваю себя, не было ли это у него своего рода стыдливостью.
Теперь я сказал почти все. Луиза разделась, надела халат и, возможно, выпила глоток виски, поскольку бутылка шампанского была уже пуста. В этот момент она подумала, что причинила боль Дэвиду, и захотела пойти попросить у него прощения. Это совершенно в ее характере, поверьте мне, я ведь ее знаю. Луиза вышла в коридор. Она мне поклялась, что обнаружила дверь полуоткрытой. Она вошла… В ванной увидела, вы сами знаете что, и вместо того, чтобы позвать кого-нибудь, побежала к себе в номер и бросилась на кровать. Луиза говорит, что тогда действительно хотела умереть, и это вполне возможно. Она наглоталась снотворных таблеток, которые принимала еще в мое время, особенно после того, как вьпьет…
— Сколько было таблеток?
— Догадываюсь, о чем вы думаете. Возможно, вы правы. Она желала умереть, потому что смерть улаживала все, но была бы не прочь и остаться в живых, так? Было достаточно одного намерения — оно давало тот же результат. В любом случае она вовремя позвонила. Поставьте себя на ее место… Все это для нее было каким-то кошмаром, где действительность и плоды воображения перемешались так, что уже нельзя было отличить одно от другого.
В клинике, когда она пришла в сознание, ее подхватила и понесла жестокая действительность. Первая мысль Луизы была позвонить Марко, и она набрала его номер…
Никто не ответил. Тогда она позвонила в гостиницу на улице Понтье, где он иногда ночует, когда у него любовные свидания. Там его тоже не оказалось. Тогда она вспомнила обо мне и бессвязно сказала, что погибла, что Дэвид лежит мертвый, а сама она едва не умерла и жалеет, что не мертва тоже. Она стала умолять меня сейчас же примчаться к ней.
Я ответил, что это невозможно. После напрасной попытки добиться от Луизы подробностей случившегося, я посоветовал ей поехать в Орли и сесть там в самолет на Ниццу…
Это все, Мегрэ. Я послал ее в Лозанну, где она привыкла жить, не для того, чтобы укрыть от полиции, а для того, чтобы избавить от налета журналистов и просто любопытных людей, от всех осложнений, Которые не могут не начаться с минуты на минуту.
Вы говорите мне, что Дэвид был убит, и я вам верю.
А я заверяю вас, что убила его не Луиза, но я совершенно не представляю, кто мог это сделать. А теперь… — Он наконец надел смокинг. — Если меня будут спрашивать, я в «Спортинге»… — сказал он секретарю.
— Как быть, если спросят из Нью-Йорка?
— Скажите, что я подумал и отвечаю «нет».
— Хорошо, месье…
— Вы пойдете со мной, Мегрэ?
Они вместе сели в лифт. Когда он опустился на первый этаж, их ждал неприятный сюрприз: вспышка фотоаппарата прямо в глаза.
— Я должен был догадаться… — проворчал ван Мелен и бросился к выходу, оттолкнув по дороге стоявшего рядом с фотокорреспондентом маленького толстяка, который пытался встать у него на пути.
— Комиссар Мегрэ? — Коротышка оказался обозревателем одной выходившей на Берегу газеты. — Можно побеседовать с вами одну минуту?
Консьерж наблюдал за ними издалека и хмурил брови.
— Мы бы могли сесть где-нибудь в углу…
Мегрэ был достаточно опытным человеком, чтобы понять: прятаться не имеет смысла, потому что тогда ему припишут слова, которых он не говорил.
— Я полагаю, что не могу угостить вас бокалом чего-нибудь в баре? — продолжал журналист.
— Я только что выпил один бокал.
— У Йозефа ван Мелена?
— Да.
— Правда ли, что сегодня днем графиня Пальмиери была на Берегу?
— Правда.
Комиссар сел в огромное кожаное кресло, а репортер с блокнотом в руке устроился на краю стула напротив него.
— Я полагаю, что она подозреваемая номер один?
— Почему?
— Так нам передали по телефону из Парижа.
Видимо, кто-то поднял на ноги прессу — кто-то из «Георга Пятого» или из аэропорта. Может быть, один из инспекторов в Орли был в сговоре с людьми из какой-нибудь газеты?
— Вы упустили ее?
— Если быть точным, когда я прилетел в Ниццу, графиня уже снова улетела.
— В Лозанну, я это знаю. — Пресса не теряла времени зря. — Я только что позвонил в «Лозанна-Палас». Она приехала туда на такси из Женевы. Выглядела совершенно обессиленной. Отказалась отвечать на вопросы репортеров, которые ее ждали, и сразу же поднялась в свой номер. — Журналист, похоже, чувствовал удовольствие от того, что сообщает мало кому известную информацию самому комиссару Мегрэ. — Она заказала себе наверх бутылку шампанского, потом вызвала врача, и его приезда ждут с минуты на минуту. Считаете ли вы, что она убила полковника?
— Я думаю не так быстро, как вы и ваша журналистская братия.
— Вы отправитесь в Лозанну?
— Возможно.
— Полетите туда самолетом завтра утром? Известно ли вам, что третья жена полковника живет в Лозанне и что они с графиней Пальмиери терпеть не могут друг друга?
— Этого я не знал.
Странное интервью: новости сообщал не он, а репортер.
— В случае, если она виновна, я думаю, вы не имели бы права ее арестовать?
— Без документа о ее выдаче Франции — нет.
— Я полагаю, чтобы получить этот документ, необходимо предоставить формальные доказательства вины?
— Послушайте, мой друг, мне кажется, что вы сейчас экспромтом сочиняете свою статью. Так вот, я вам не советую писать ее в таком тоне. Речь ни об аресте, ни о выдаче не идет.
— Графиня не под подозрением?
— Об этом я ничего не знаю.
— То есть…
На этот раз Мегрэ рассердился.
— Нет! — воскликнул он так громко, что консьерж подскочил на месте. Это был почти крик. — Я ничего вам не сказал по той причине, что ничего не знаю, и, если вы припишете мне двусмысленности вроде тех, которые только что произнесли, вы обо мне услышите!
— Но…
— Совершенно ничего! — отрезал Мегрэ, вставая, и направился в бар. Он был так зол, что сам не заметил, как потребовал: — Мартини…
Бармен, видимо, узнал Мегрэ по фотографиям, потому что смотрел на него с любопытством. Два или три посетителя, сидевшие на высоких табуретах, повернулись и стали разглядывать комиссара. Несмотря на принятые консьержем меры предосторожности, все уже знали, что Мегрэ здесь.
— Где тут телефонные кабинки?
— Слева в коридоре…
Хмурый и готовый ворчать по поводу и без повода, Мегрэ заперся в первой с края кабинке.
— Пожалуйста, соедините меня с Парижем. Дантон 4420.
Телефонные линии не были перегружены, и он ждал всего пять минут, которые провел, вышагивая туда и обратно по коридору. Сигнал, вызывавший его, зазвенел раньше намеченного срока.
— Это уголовная полиция? Соедините меня с кабинетом инспекторов. Говорит Мегрэ… Алло! Люка еще на месте?
Мегрэ догадывался, что у трудяги Люка тоже был суматошный день и тот не мог уйти спать рано.
— Это вы, шеф?
— Да, я. Я в Монте-Карло… Есть новости?
— Вы, конечно, знаете, что, несмотря на все наши предосторожности, прессе уже все известно?
— Да, знаю.
— Третий выпуск «Франс-суар» вышел с большой статьей об этом на первой странице. В четыре дня прилетели из Лондона английские журналисты, и одновременно с ними — господин Филпс, что-то вроде адвоката или нотариуса…
— Солиситор…
— Да, именно так. Он очень хотел встретиться с самим главным шефом. Они заперлись вместе и оставались наедине больше часа. Когда Филпс вышел, на него налетели, стали брать интервью, фотографировать, так он ударил зонтом одного фотографа, едва не разбив его фотоаппарат…
— Это все?
— Здесь ходят слухи, что маленькая графиня, любовница Уорда, могла совершить это преступление, и утверждают, будто вы лично идете по ее следу. Мне звонил некто Джон Арнольд. Похоже, он в ярости…
— Еще что-нибудь есть?
— Журналисты заполонили «Георг Пятый», там вызвали свою охрану и приказали ей выставить их на улицу.
— Как Лапуэнт?
— Он здесь. И хочет с вами поговорить. Передать ему трубку?
Зазвучал голос Лапуэнта:
— Алло, шеф, вы слышите? Я сходил в американскую больницу в Нейи, как было решено. Расспросил медсестру, телефонистку и дежурную приемного покоя. Уходя, графиня Пальмиери оставила этой дежурной письмо и попросила отправить его по почте. Письмо было адресовано графу Марко Пальмиери, улица Этуаль. Поскольку в больнице я не узнал ничего интересного, я пошел по этому адресу. Это меблированные комнаты в довольно элегантном стиле. Я расспросил управляющую, с которой вначале никак не мог найти общего языка… Похоже, граф Пальмиери прошлой ночью не спал дома, что с ним бывает достаточно часто. Он вернулся к себе сегодня утром около одиннадцати; вид у него в это время был озабоченный, и он даже не заглянул в комнату консьержки посмотреть, нет ли ему писем. Меньше чем через полчаса он снова вышел из дому с маленьким чемоданом в руке.
С тех пор о нем ничего не знают.
Мегрэ молчал, потому что сказать было нечего, и чувствовал, что Лапуэнта там, на другом конце провода, его молчание сбивает с толку.
— Что мне делать? Продолжать его искать?
— Ищи, если хочешь…
Этот ответ был словно нарочно придуман для того, чтобы еще больше дезориентировать Лапуэнта.
— Вы не верите?..
Что ему совсем недавно сказал ван Мелен? Каждый человек способен убить, если имеет для этого достаточно сильный интерес. Страсть… Может ли она быть причиной преступления, если Луиза почти три года была женой другого и больше года любовницей полковника? И разве она не собиралась покинуть полковника как раз для того, чтобы вернуться к первому мужу?
Интерес? Какую выгоду мог получить Пальмиери от смерти Уорда?
Мегрэ почти пал духом, что с ним часто бывало в начале расследования. Всегда наступал момент, когда участники событий казались нереальными, а их поступки — лишенными логики и связи между собой.
В такое время Мегрэ был угрюмым, раздражительным и более грузным, чем обычно. Казалось, он даже становился толще. Молодой Лапуэнт, хотя и пришел в его команду позже всех, уже знал комиссара настолько, что даже по голосу в телефонной трубке понял, что происходит.
— Я сделаю все, что в моих силах, шеф… Я составил список людей, снятых на фотографиях. Осталось узнать имена только двоих или троих.
В кабинке было нестерпимо душно, а Мегрэ к тому же был одет слишком тепло для Лазурного берега. Он вернулся в бар допить свой бокал и тут заметил на террасе столики, накрытые для обеда.
— Можно у вас поесть?
— Можно, но, я думаю, эти столики заказаны. Их заказывают каждый вечер. Вам найдут место внутри.
Черт возьми! Если бы у них хватило смелости, они бы попросили его поесть вместе со своим персоналом — это точно!
Глава 5
В которой Мегрэ наконец встречает человека, у которого нет денег и есть заботы
Комиссар спал плохо. Во сне он не совсем перестал осознавать, где находится, и ощущал рядом с собой этот отель с двумя сотнями открытых окон, похожие на люстры фонари вокруг голубых лужаек общественного сада, казино, старомодное, как старая дама, одетая по моде прошлых лет (таких дам Мегрэ увидел после обеда, они входили в отель), ленивое море, которое каждые двенадцать секунд (он, чтобы уснуть, раз за разом считал время между ударами, как другие люди — воображаемых овец) набрасывало бахрому из струй на скалы побережья.
Автомобили останавливались и снова отъезжали, делали какие-то сложные маневры. Стучали дверцы, звучали голоса, и они были слышны так ясно, что Мегрэ чувствовал себя неловко, будто подслушивал. А кроме того, сильно шумели рейсовые автобусы, которые привозили свежие группы игроков и забирали другие, отыгравшие группы; и еще играла музыка на террасе местного «Кафе де Пари».
Когда каким-то чудом все это ненадолго замолкало, становился слышен, как. флейта в оркестре, старинный аккомпанемент — легкое шуршание колес фиакра.
Мегрэ оставил свое окно открытым: ему было жарко.
Но так как комиссар не взял с собой никаких вещей и теперь спал без пижамы, он стал мерзнуть. Тогда Мегрэ подошел к окну и закрыл его, бросив при этом хмурый взгляд на огни «Спортинга», которые были видны внизу на краю пляжа. Там Йозеф ван Мелен, «папа», как говорила маленькая графиня, сидел сейчас во главе стола на двадцать человек.
Из-за того, что настроение комиссара изменилось, люди представлялись ему иными, чем раньше. Теперь он злился на себя и почти испытывал унижение оттого, что слушал бельгийца-финансиста как дисциплинированный ребенок, не смея прервать.
В глубине души разве Мегрэ не был польщен тем, что светский человек вел себя с ним фамильярно, как с другом?
В отличие от Джона Т. Арнольда, маленького, пухлого англичанина, который раздражал комиссара самоуверенностью, ван Мелен не показывал, что читает ему лекцию по обычаям определенных кругов общества; наоборот, он дал понять, что сам тронут тем, что Мегрэ лично потрудился приехать сюда. Он словно говорил каждую минуту: «Вот вы меня понимаете».
Не дал ли ему Мегрэ посмеяться над собой? Папа…
Маленькая графиня… Дэвид… И остальные имена, которые все они упоминали, не давая себе труда уточнить, о ком идет речь, словно весь мир обязан это знать.
Мегрэ ненадолго задремал. Он грузно ворочался в постели и вдруг снова увидел перед собой того первого — полковника, голого в ванне, потом бельгийца, тоже голого, которому месил кулаками спину массажист с лицом боксера.
Может, эти парни так хорошо воспитаны, что выше всех подозрений?
— Любой человек способен убить, если имеет для этого достаточно сильный интерес и более-менее уверен, что его не поймают.
Но ван Мелен не считал, что страсть — это достаточно сильный интерес. Разве он вежливо не дал понять, что для некоторых людей страсть почти немыслима?
— В нашем возрасте… Молодая, приятная женщина «на уровне».
Их маленькая графиня звала врача, стонала, была отвезена в больницу, затем по-тихому стала звонить сначала в Париж, пытаясь связаться со своим первым мужем, который до сих пор был ее любовником между браками, потом с добрым «папой» ван Меленом.
Она знала, что Уорд умер. Она видела труп. Бедная малышка просто не знала, куда броситься за помощью.
Звать полицию? Это ей в голову не приходило. У нее были слишком натянуты нервы. И что полицейские с их тяжелыми сапогами и ограниченным умом могли понять в делах «их» мира?
— Садитесь в самолет, моя маленькая. Прилетайте ко мне, и я дам вам совет.
В это время Джон Т. Арнольд вошел в «Георг Пятый» и начал сыпать рекомендациями, почти не смягчая их повелительный тон:
— Осторожно! Не поднимите на ноги прессу! Работайте осмотрительно! Это дело — бомба! Тут задействованы очень большие интересы! Оно заставит волноваться весь мир!
Но это он позвонил лондонским поверенным и попросил их немедленно примчаться в Париж, разумеется, для того, чтобы помочь ему уладить это дело.
Ван Мелен совершенно спокойно отправил графиню Пальмиери отдыхать в Лозанну, словно это был самый естественный и правильный поступок.
Нет, это было не бегство. Графиня не пыталась ускользнуть от полиции.
— Вы понимаете, там она привыкла жить… Она избежит налета журналистов и шума, который поднимется вокруг расследования.
А Мегрэ опять утруждай себя, снова садись в самолет…
Мегрэ терпеть не мог демагогии. Его суждения о людях не зависели от того, сколько у них денег, будь этих денег хоть очень много, хоть очень мало. Он старался сохранить хладнокровие, но не мог справиться с раздражением, которое у него вызывало множество мелочей.
Он услышал, как возвращались участники парадного обеда: они сначала громко говорили на улице перед отелем, потом в номерах открывали краны и спускали воду в уборных.
Мегрэ встал первый в шесть часов утра и побрился дешевой бритвой, которую купил у посыльного вместе с зубной щеткой. Чтобы получить чашку кофе, ему пришлось ждать примерно полчаса. Когда он шел по вестибюлю, там убиралась горничная. Когда он спросил свой счет у помятого от бессонницы дежурного по приему, тот ответил:
— Господин ван Мелен дал указание…
— Господину ван Мелену незачем давать указания в этом случае…
Мегрэ обязательно хотел заплатить сам. Перед дверью его ждал «роллс-ройс» бельгийского финансиста, и шофер держал дверцу машины открытой.
— Господин ван Мелен поручил мне отвезти вас в аэропорт…
В автомобиль Мегрэ все-таки сел, потому что никогда не ездил в «роллс-ройсе». Он приехал раньше времени и купил несколько газет. В той, которая издавалась в Ницце, на первой полосе был его портрет — фотография, где он стоял с ван Меленом перед лифтом.
Подпись под снимком была такая: «Комиссар Мегрэ выходит из отеля после совещания с миллиардером Йозефом ван Меленом».
Комиссар спал плохо. Во сне он не совсем перестал осознавать, где находится, и ощущал рядом с собой этот отель с двумя сотнями открытых окон, похожие на люстры фонари вокруг голубых лужаек общественного сада, казино, старомодное, как старая дама, одетая по моде прошлых лет (таких дам Мегрэ увидел после обеда, они входили в отель), ленивое море, которое каждые двенадцать секунд (он, чтобы уснуть, раз за разом считал время между ударами, как другие люди — воображаемых овец) набрасывало бахрому из струй на скалы побережья.
Автомобили останавливались и снова отъезжали, делали какие-то сложные маневры. Стучали дверцы, звучали голоса, и они были слышны так ясно, что Мегрэ чувствовал себя неловко, будто подслушивал. А кроме того, сильно шумели рейсовые автобусы, которые привозили свежие группы игроков и забирали другие, отыгравшие группы; и еще играла музыка на террасе местного «Кафе де Пари».
Когда каким-то чудом все это ненадолго замолкало, становился слышен, как. флейта в оркестре, старинный аккомпанемент — легкое шуршание колес фиакра.
Мегрэ оставил свое окно открытым: ему было жарко.
Но так как комиссар не взял с собой никаких вещей и теперь спал без пижамы, он стал мерзнуть. Тогда Мегрэ подошел к окну и закрыл его, бросив при этом хмурый взгляд на огни «Спортинга», которые были видны внизу на краю пляжа. Там Йозеф ван Мелен, «папа», как говорила маленькая графиня, сидел сейчас во главе стола на двадцать человек.
Из-за того, что настроение комиссара изменилось, люди представлялись ему иными, чем раньше. Теперь он злился на себя и почти испытывал унижение оттого, что слушал бельгийца-финансиста как дисциплинированный ребенок, не смея прервать.
В глубине души разве Мегрэ не был польщен тем, что светский человек вел себя с ним фамильярно, как с другом?
В отличие от Джона Т. Арнольда, маленького, пухлого англичанина, который раздражал комиссара самоуверенностью, ван Мелен не показывал, что читает ему лекцию по обычаям определенных кругов общества; наоборот, он дал понять, что сам тронут тем, что Мегрэ лично потрудился приехать сюда. Он словно говорил каждую минуту: «Вот вы меня понимаете».
Не дал ли ему Мегрэ посмеяться над собой? Папа…
Маленькая графиня… Дэвид… И остальные имена, которые все они упоминали, не давая себе труда уточнить, о ком идет речь, словно весь мир обязан это знать.
Мегрэ ненадолго задремал. Он грузно ворочался в постели и вдруг снова увидел перед собой того первого — полковника, голого в ванне, потом бельгийца, тоже голого, которому месил кулаками спину массажист с лицом боксера.
Может, эти парни так хорошо воспитаны, что выше всех подозрений?
— Любой человек способен убить, если имеет для этого достаточно сильный интерес и более-менее уверен, что его не поймают.
Но ван Мелен не считал, что страсть — это достаточно сильный интерес. Разве он вежливо не дал понять, что для некоторых людей страсть почти немыслима?
— В нашем возрасте… Молодая, приятная женщина «на уровне».
Их маленькая графиня звала врача, стонала, была отвезена в больницу, затем по-тихому стала звонить сначала в Париж, пытаясь связаться со своим первым мужем, который до сих пор был ее любовником между браками, потом с добрым «папой» ван Меленом.
Она знала, что Уорд умер. Она видела труп. Бедная малышка просто не знала, куда броситься за помощью.
Звать полицию? Это ей в голову не приходило. У нее были слишком натянуты нервы. И что полицейские с их тяжелыми сапогами и ограниченным умом могли понять в делах «их» мира?
— Садитесь в самолет, моя маленькая. Прилетайте ко мне, и я дам вам совет.
В это время Джон Т. Арнольд вошел в «Георг Пятый» и начал сыпать рекомендациями, почти не смягчая их повелительный тон:
— Осторожно! Не поднимите на ноги прессу! Работайте осмотрительно! Это дело — бомба! Тут задействованы очень большие интересы! Оно заставит волноваться весь мир!
Но это он позвонил лондонским поверенным и попросил их немедленно примчаться в Париж, разумеется, для того, чтобы помочь ему уладить это дело.
Ван Мелен совершенно спокойно отправил графиню Пальмиери отдыхать в Лозанну, словно это был самый естественный и правильный поступок.
Нет, это было не бегство. Графиня не пыталась ускользнуть от полиции.
— Вы понимаете, там она привыкла жить… Она избежит налета журналистов и шума, который поднимется вокруг расследования.
А Мегрэ опять утруждай себя, снова садись в самолет…
Мегрэ терпеть не мог демагогии. Его суждения о людях не зависели от того, сколько у них денег, будь этих денег хоть очень много, хоть очень мало. Он старался сохранить хладнокровие, но не мог справиться с раздражением, которое у него вызывало множество мелочей.
Он услышал, как возвращались участники парадного обеда: они сначала громко говорили на улице перед отелем, потом в номерах открывали краны и спускали воду в уборных.
Мегрэ встал первый в шесть часов утра и побрился дешевой бритвой, которую купил у посыльного вместе с зубной щеткой. Чтобы получить чашку кофе, ему пришлось ждать примерно полчаса. Когда он шел по вестибюлю, там убиралась горничная. Когда он спросил свой счет у помятого от бессонницы дежурного по приему, тот ответил:
— Господин ван Мелен дал указание…
— Господину ван Мелену незачем давать указания в этом случае…
Мегрэ обязательно хотел заплатить сам. Перед дверью его ждал «роллс-ройс» бельгийского финансиста, и шофер держал дверцу машины открытой.
— Господин ван Мелен поручил мне отвезти вас в аэропорт…
В автомобиль Мегрэ все-таки сел, потому что никогда не ездил в «роллс-ройсе». Он приехал раньше времени и купил несколько газет. В той, которая издавалась в Ницце, на первой полосе был его портрет — фотография, где он стоял с ван Меленом перед лифтом.
Подпись под снимком была такая: «Комиссар Мегрэ выходит из отеля после совещания с миллиардером Йозефом ван Меленом».