Сименон Жорж. Мегрэ в меблированных комнатах

   Люка не осмелился спросить и повесил трубку. Мегрэ вдохнул запах кухни и поморщился, поняв, что здесь снова готовят барашка.
   В доме мадемуазель Клеман женщина в мужских ботинках загородила ему дорогу. Опустив голову и оттопырив зад, она мыла коридор, выложенный плитками.
   В гостиной никого не было. Мадемуазель Клеман, свежая, веселая, в светлом платье, хозяйничала на кухне.
   — Вы ходили завтракать? — спросила она. — Если бы вы мне сказали, я бы вам сама приготовила.
   — Вам случается кормить ваших жильцов?
   — Нет, вообще-то я им не готовлю. Иногда варю утренний кофе. А иногда они спускаются сюда со своими кофейничками и готовят сами.
   — Вам хорошо спалось после ночной закуски?
   — Неплохо. А вам?
   Она по-прежнему была в хорошем настроении, но в ее голосе слышалось что-то напористое, быть может, слегка напряженное. Мегрэ был уверен, что вел себя точно так же, как и накануне. Но мадемуазель Клеман, видимо, обладала острой интуицией.
   — Это ваша уборщица моет пол в коридоре?
   — А кто же вы думали? Вряд ли кому-нибудь захотелось бы вымыть пол для развлечения или вместо гимнастических упражнений.
   — Вчера я ее не видел.
   — Потому что она приходит только четыре раза в неделю. У нее пятеро детей, и ей хватает работы дома.
   Вы с ней говорили?
   — Нет. Она убирает все комнаты?
   — Только в пятницу и субботу, в дни генеральной уборки.
   — Вашу комнату она тоже убирает?
   — Я еще могу сама позаботиться о своей комнате, не правда ли?
   Она, конечно, была по-прежнему весела, но веселость ее выглядела наигранной, и между ними появилась какая-то натянутость.
   — Мне хотелось бы осмотреть вашу комнату, мадемуазель Клеман.
   — Ваши инспектора осматривали ее в первый же день.
   — В тот день, когда они не обнаружили в доме Паулюса?
   — Да.
   — Вам не трудно будет показать мне ее снова?
   Она пожала плечами, встала и высыпала из передника картофельные очистки.
   — Комната еще не убрана. Впрочем, после того как вы сегодня ночью видели меня в рубашке…
   Раздался ее горловой смех.
   — Пойдемте!..
   Она толкнула дверь и вошла первая. Спальня была темная, окно выходило в узкий двор соседнего дома.
   В то время как солнце озаряло фасад и придавало жизнь всему, чего касались его лучи, здесь создавалось впечатление неподвижности и пустоты.
   Однако спальня была кокетливая. Кровать не застелена. На туалетном столике красивый несессер; в зубьях гребенки еще оставались светлые волосы. За занавеской из кретона в цветочках стоял умывальник; в спальне сильно пахло душистым мылом.
   — Ну что, посмотрели?
   Мегрэ обратил внимание на то, что в комнате нет стенного шкафа. Хотя это было нескромно, он приподнял занавеску, тогда как мадемуазель Клеман вздыхала за его спиной:
   — Теперь вы видите, как выглядит комната старой девы…
   На ночном столике стояла чашка с кофейной гущей, а на блюдце виднелись крошки кренделька.
   — Вы сами приносите себе в постель первый завтрак?
   Теперь в глазах Мегрэ появилось веселое выражение, и он смотрел ей в лицо, лицо большого младенца, на котором сейчас уже можно было прочесть растерянность.
   — Вы так милы, мадемуазель Клеман. Мне очень неприятно было бы доставить вам огорчение, но я вынужден буду заглянуть под вашу кровать.
   Он не успел наклониться. Из-под кровати показалось смертельно бледное лицо, на котором блестели обезумевшие от страха глаза.
   — Поднимайтесь, Паулюс! Не бойтесь! Я ничего плохого вам не сделаю.
   Молодой человек дрожал, как в лихорадке. Он открыл рот и пробормотал сдавленным голосом:
   — Она об этом не знала.
   — Чего она не знала?
   — Что я прятался под ее кроватью.
   Мегрэ засмеялся.
   — И вы брились в ее отсутствие? — спросил комиссар, заметив, что лицо юноши было чисто выбрито.
   — Клянусь вам…
   — Послушайте, месье Мегрэ, — начала мадемуазель Клеман.
   И тут она тоже рассмеялась. Вернее, заставила себя засмеяться. Быть может, в глубине души она не воспринимала все это происшествие как слишком трагическое.
   — Я вас обманула, это правда. Но все произошло совсем не так, как вы думаете. Это не он стрелял в вашего инспектора.
   — В ту минуту вы были с ним?
   — Да.
   — В постели?
   — Я так и думала, что вы сейчас это скажете. Люди почему-то во всем обязательно хотят видеть плохое.
   Если ему и довелось лежать на моей кровати, то, клянусь вам, только в мое отсутствие.
   — Это правда… — вмешался Паулюс.
   — Это не я привела его сюда. Я очень испугалась однажды вечером, когда услышала шорох у себя под кроватью.
   На этот раз Мегрэ обратился к Паулюсу на «ты», что в какой-то мере означало, что он берет его под защиту.
   — Когда в дом пришли инспектора, ты был наверху?
   — Да. Я этого ожидал. Не знал, куда кинуться. Я увидел их из окна. Ведь выход из дома только один, и мне пришлось удрать на чердак.
   — А они не обыскали чердак?
   — Как же, обыскали, но у меня хватило времени пробраться на крышу. Я спрятался за трубой и просидел там полдня.
   — У тебя кружится голова от высоты?
   — Да. Когда я решил, что опасность миновала, я пролез в дом через слуховое окно и потихоньку спустился вниз.
   — Тебе не пришло в голову, что ты можешь уйти отсюда?
   — Конечно, пришло. Но я боялся, что на улице дежурят полицейские.
   Он был недурен собой, правда, слишком худощавый и нервный. Говорил сбивчиво. Иногда выговаривал слова так отрывисто, словно у него дрожали челюсти.
   Однако он испугался не так сильно, как этого можно было ожидать, и словно даже начал защищаться.
   Быть может, он в конечном счете почувствовал сейчас облегчение.
   — И ты спрятался в спальне мадемуазель Клеман?
   — Я не предполагал, что застряну здесь так надолго.
   Было очень забавно наблюдать их рядом. Он — сухопарый, как юный фавн. Она — толстая и благодушная, как тетушка из провинции.
   Особенно любопытно было бы присутствовать при сцене, которая разыгралась в спальне в ту ночь. Действительно ли так испугалась мадемуазель Клеман, как она утверждает сейчас?
   Он, наверное, плакал, а она его, конечно, утешала.
   И принесла поесть и попить. Почти наверняка налила ему рюмочку ликеру.
   И с тех пор уже пять дней они жили в одной комнате с единственной постелью, на которой спали поочередно. В это Мегрэ как раз верил.
   С утра до вечера перед глазами юного Паулюса не было ничего, кроме пружин матраца; при малейшем шуме он вздрагивал. Он слышал, как ходили взад и вперед инспектора, Мегрэ, слышал вопросы и ответы.
   За домом велось постоянное наблюдение, и поэтому мадемуазель Клеман приходилось вставать ночью, чтобы принести ему поесть.
   Мегрэ улыбнулся, вспомнив огромный сандвич, который он заставил ее уплести в половине третьего ночи, когда ей совсем не хотелось есть.
   Неподалеку от дома остановилась машина префектуры, в которой Люка согласно указаниям комиссара терпеливо ждал, сидя рядом с шофером.
   — Что вы собираетесь делать? — спросила комиссара мадемуазель Клеман, которая тоже услышала, как подъехала машина. — Вы меня арестуете?
   Она окинула сокрушенным взглядом стены комнаты, мебель, свой дом, который, как ей казалось, придется покинуть.
   — Не сейчас, — ответил комиссар. — Это будет зависеть от обстоятельств. А ты пойдешь со мной, парень. Можешь взять с собой зубную щетку и гребенку.
   — А мои родители об этом узнают, да?
   — Они, видимо, уже узнали вчера из газет.
   — Что сказал мой отец?
   — Я его еще не видел. Он, возможно, сегодня вечером выедет в Париж.
   — Я предпочел бы с ним не встречаться.
   — Понятно. Пошли!
   Юноша колебался, глядя на мадемуазель Клеман.
   — Она совсем не виновата, верьте мне. Она…
   Он искал подходящее слово и не мог найти.
   — Прекрасная женщина, я знаю. Ты все это расскажешь мне на набережной Орфевр.
   Они прошли через кухню, потом через гостиную, где Мегрэ вчера провел вечер наедине с толстухой. Выйдя на порог, он поманил Люка.
   А тот, увидев молодого человека, даже свистнул от восхищения. Видимо, он решил, что дело закончено.
   А оно только начиналось.

Глава 4

   где рассказывается о допросе, во время которого Мегрэ ни разу не рассердился
 
   Уже сидя в маленькой машине уголовной полиции, Мегрэ не переставал краем глаза наблюдать за Паулюсом, а инспектору Люка, который следил за комиссаром, показалось, что у его начальника какое-то необычное выражение лица.
   Наручники парню не надели. Он жадно глядел в окно и уже больше не боялся, не дрожал, как тогда, когда вылезал из-под кровати мадемуазель Клеман.
   Он даже произнес одну фразу, какой Люка никогда не слышал от людей, которых только что арестовали.
   Они завернули на бульвар Сен-Мишель и проехали мимо поливочной машины.
   Немного дальше, между магазином перчаток и кино, показался освещенный солнцем красный навес табачного киоска.
   И вдруг Паулюс, с видом школьника, который поднимает руку, чтобы попроситься в уборную, сказал:
   — Нельзя ли остановиться на минутку? Я хотел бы купить сигареты.
   Он вовсе не собирался сбежать посредством такой уловки. Это было бы слишком наивно. Нисколько не рассердившись, не сводя с него своих крупных задумчивых глаз, Мегрэ ответил:
   — У меня в кабинете есть сигареты.
 
 
   Комиссар с видимым удовольствием уселся за свой письменный стол.
   — Садись!
   Он не спеша просмотрел лежавшую на столе почту и отдал распоряжения инспекторам по поводу текущих дел. Потом открыл окно, набил трубку и протянул Паулюсу пачку сигарет.
   — А теперь рассказывай.
   — Вы знаете, это не я стрелял в инспектора. Клянусь вам. Впрочем, у меня и револьвера не было. Тогда, в «Аисте», у меня был игрушечный.
   — Знаю.
   — Ведь вы мне верите? Я не выходил из комнаты мадемуазель Клеман. Зачем бы я стал стрелять в инспектора?
   — Тебе не хотелось уйти из этого дома?
   — Конечно нет. — Он произнес это так быстро, с таким убеждением, что это было почти забавно. — Куда бы я пошел? Раз полиция явилась на улицу Ломон, значит, они знали, кто я такой. Значит, меня разыскивали. Следовательно, если бы я вышел из дому, меня бы тут же арестовали.
   — Эта мысль пришла в голову тебе или мадемуазель Клеман?
   — Мне. Я умолял ее, чтобы она меня не выгоняла, обещал быть послушным, не подсматривать, когда она раздевается.
   — А ты не подсматривал?
   — Только немножко.
   — И долго ты собирался пробыть у нее в комнате?
   — До тех пор, пока полиция обо мне забудет.
   — Куда бы ты пошел?
   — Наверное, к…
   Он прикусил губу и покраснел.
   — Продолжай!
   — Не хочу.
   — Почему?
   — Потому, что не имею права выдавать секреты.
   — Ты не хочешь называть имени своего сообщника? Это к нему ты собирался идти?
   — Да. Но я не доносчик.
   — Ты предпочитаешь расплачиваться за все один, даже если ты виноват гораздо меньше его?
   — Я виноват не меньше.
   В кабинете у Мегрэ перебывали десятки парней его возраста, которые для того, чтобы добыть денег, почти всегда по глупости становились нарушителями закона. Но такого, как Паулюс, он видел впервые. Некоторые, как только их арестовывали, сразу же валились на пол, начинали умолять, плакать, говорили о своих родителях, порой чистосердечно, а порой искоса поглядывая на Мегрэ, чтобы судить о том, какое это производит впечатление. В большинстве случаев они были нервные, держались напряженно, нахально. Многие изливали свою ненависть ко всему и обвиняли общество.
   Паулюс же сразу послушно сел и спокойно закурил сигарету, не волновался и лишь вздрагивал, когда раздавался стук в дверь, всякий раз думая, что это его отец, которого он, казалось, боялся больше, чем тюрьмы.
   — Кому из вас пришла в голову мысль ограбить кабачок на улице Кампань-Премьер?
   — Мы надумали это вместе.
   — Но ведь раньше в «Аист» ходил ты один.
   — Да. Я зашел туда в первый раз случайно, несколько недель назад.
   — Ты бывал в ночных кабачках?
   — Когда водились деньги.
   — Это ты придумал идти туда с игрушечным револьвером?
   — Жеф… — Он запнулся, снова покраснел, а потом улыбнулся. — Я знаю, что вы в конце концов заставите меня сказать то, чего я не хочу говорить.
   — А раз так, так лучше сразу выкладывай все!
   — У нас существует экстрадиция^[1] с Бельгией?
   — Это зависит от преступления.
   — Но ведь мы не совершили преступления.
   — На языке закона это называется преступлением.
   — Но ведь я не стрелял, не смог бы стрелять, даже если бы захотел.
   — Рассказывай, Паулюс. Если бы на твоем месте сидел твой товарищ, я убежден, что он сразу же выдал бы тебя.
   — Наверняка!..
   — Как его зовут?
   — Он бельгиец. Зовут его Жеф ван Дамм. Ну что ж, говорить так говорить. Он был официантом в кафе.
   — Сколько ему лет?
   — Двадцать пять. Он женат. Женился три года назад, почти сразу, как приехал в Париж после военной службы. В то время он работал в пивной на Страсбургском бульваре и женился на статистке из театра. У них есть ребенок, мальчик.
   Парень осмелел. Когда его сигарета догорела, он попросил другую.
   — Где ты с ним познакомился?
   — В баре возле Центрального рынка.
   — Давно?
   — Около года.
   — Он тогда еще работал официантом?
   — Постоянного места у него уже не было. Прирабатывал время от времени и еле перебивался.
   — У тебя есть его адрес?
   — А вы ничего не можете сделать его жене? Говорю вам точно, она здесь совсем ни при чем. Сейчас я вам все объясню, и можете мне поверить. Ее зовут Жюльетта. Здоровье у нее слабое, она всегда жалуется. Жеф говорил, что сам не знает, почему он на ней женился, и не уверен, что ребенок от него.
   — Какой их адрес?
   — Улица Сен-Луи, двадцать семь, в глубине двора, четвертый этаж.
   Мегрэ записал адрес на клочке бумаги и прошел в соседний кабинет, чтобы проинструктировать Люка.
   — Ну как, начальник?
   Мегрэ пожал плечами. Дело оказалось почти чересчур простым.
   — Итак, вернемся к Жефу и Жюльетте. Что ты говорил?
   — Вы послали к ней инспектора?
   Мегрэ утвердительно кивнул.
   — Вот увидите, что я не соврал. Его там нет, а жена ничего не знает. Но только если вы ей передадите то, что я вам сейчас скажу, вы доставите ей огорчение, а она хорошая девушка.
   — Ты с ней спал?
   — Это вышло случайно.
   — Жеф это знал?
   — Может быть, и знал. Его трудно понять. Он гораздо старше меня, понимаете? Много путешествовал.
   В семнадцать лет он уже работал официантом на корабле и совершил кругосветное путешествие.
   — Он хотел бросить Жюльетту?
   — Да. Ему вообще надоел Париж. Он мечтал уехать в Америку. Для этого ему нужны были деньги. Мне они тоже были нужны.
   — Для чего?
   — Я не мог больше подыхать с голода.
   Он произнес эти слова с обезоруживающей простотой. Он был худой, изголодавшийся, у него были неправильные черты лица, но во взгляде было что-то располагающее.
   — Вы не раз с ним вдвоем воровали?
   — Еще один раз.
   — Давно?
   — Когда я жил у них.
   — А ты жил у ван Даммов?
   — В течение двух месяцев. Сначала, когда я приехал в Париж и работал на бульваре Сен-Дени, я снял комнату в отеле на улице Рамбюто. Потом потерял работу.
   — Потому что ты таскал деньги из кассы?
   — Вам это сказали?
   — Что ты делал потом?
   — Искал работу. Везде у меня спрашивали, отбыл ли я воинскую повинность. Никто не хотел брать меня всего на несколько месяцев. По ночам я грузил овощи на Центральном рынке. Разгуливал с афишей на спине. Родители посылали мне немного денег, но этого не хватало, а я не осмеливался им признаться, что остался без работы, а то они заставили бы меня ехать обратно в Лимож.
   — А почему ты не вернулся в Лимож?
   — Да какая там жизнь!
   — А здесь ты вел настоящую жизнь?
   — Здесь я мог на что-то надеяться. Я задолжал за два месяца в отеле, и меня должны были оттуда выгнать, когда я познакомился с Жефом. Он разрешил мне спать у них в комнате на диване.
   — Рассказывай о первой краже! Кто ее задумал?
   — Задумал он. Я даже не знал, что такое возможно.
   Как-то мы с ним сидели в кафе. Какой-то пожилой мужчина стал внимательно смотреть на меня. Я не мог понять почему. Он был похож на промышленника или богатого коммерсанта из провинции. Жеф сказал мне, что, если я останусь здесь один, этот человек наверняка мне что-то предложит, а я должен только выслушать все, что он мне скажет. Понимаете?
   — Прекрасно понимаю.
   — А потом пригрозить, что позову на помощь. Тогда он предложит мне денег, чтобы я молчал.
   — Так и получилось?
   — Да.
   — Ты больше этим не занимался?
   — Нет.
   — Почему?
   — Не знаю. Может быть, потому, что в этот раз очень испугался. А потом мне это показалось грязным.
   — Других причин не было?
   — Через несколько дней я встретил этого человека в обществе солидной дамы. Это, наверное, была его жена, и он посмотрел на меня умоляюще.
   — Вы разделили деньги с Жефом?
   — Ну, ясно. Ведь это он все придумал.
   — А Жюльетта?
   — Не знаю. Он, по-моему, хотел, чтобы она пошла на панель.
   — На какие средства жил ван Дамм?
   — Он со мной не откровенничал. Жеф посещал сомнительные бары в районе Порт-Сен-Дени. Часто бывал на скачках. Иногда у него в кармане водились денежки, иногда нет.
   — Он не доверял тебе?
   — Он называл меня непорочным отроком.
   — Почему ты от них ушел?
   — Не мог же я жить у них вечно, особенно после того, что у меня произошло с Жюльеттой. Я искал работу по всем объявлениям. Стал продавать энциклопедии. Сначала дела пошли неплохо, и я снял комнату у мадемуазель Клеман.
   — Кто дал тебе ее адрес?
   — Это вышло случайно. Я ходил из дома в дом со своими книгами и наткнулся на объявление. Зашел к ней, и она сразу же отнеслась ко мне участливо.
   — Она купила у тебя энциклопедию?
   — Нет. Она показала мне свободную комнату, и в тот же вечер я туда переехал.
   — Между вами никогда ничего не было?
   — Никогда, честное слово.
   — Ты не пытался?
   Паулюс посмотрел на него с искренним удивлением:
   — Да ей же больше сорока лет!
   — Вероятно. И ты рассказывал ей все, что сейчас говорил мне?
   — Не все.
   — А о ван Дамме и Жюльетте?
   — Рассказывал. Только не об истории с провинциалом. Ван Дамм иногда заходил ко мне, и ему даже случалось у меня ночевать в те дни, когда он бывал в ссоре с женой. Мы оба раздумывали, как бы разом заполучить порядочную сумму денег.
   — Для чего?
   — Я вам уже объяснял. Жеф хотел уехать в Бельгию, а там уже хлопотать о визе в Америку.
   — И бросить жену и сына?
   — Да. Мне же казалось, что если я раздобуду немного денег, то смогу найти какое-нибудь интересное дело.
   — А также сможешь тратить их на девочек?
   — Конечно, и этого бы хотелось.
   — Знаешь ли ты, что найти тебя нам помогла та, с которой ты однажды вечером познакомился в «Аисте»?
   — Это меня не удивляет. Она оказалась несимпатичной. Торопилась побыстрее меня выставить и тут же снова побежала в бар в надежде найти клиента повыгоднее.
   Он говорил это без злобы, хотя с оттенком горечи.
   Потом продолжал, не ожидая вопросов Мегрэ:
   — Мы с Жефом прочитали в одной газете про ограбление, на котором грабители заработали три миллиона. Двое каких-то молодых людей в масках напали на инкассатора. В газете объяснялось, почему не было возможности их задержать.
   — Вы тоже подумали об инкассаторе?
   — Да. Но быстро оставили эту мысль. Ведь они вооружены. Но я вспомнил о баре «Аист»: там касса находится у самой двери, и после двух часов ночи в баре уже никогда никого не бывает.
   — Кто достал машину?
   — Жеф. Я не умею водить.
   — Он ее угнал?
   — Он взял ее на углу улицы, а потом мы бросили ее немного дальше.
   — У Жефа был револьвер?
   Паулюс не колебался:
   — Да.
   — Ты знаешь, какой марки?
   — Я видел его у Жефа много раз. Маленький автоматический пистолет бельгийского производства, изготовленный на государственной фабрике в Эрстале.
   — Другого у него не было?
   — Наверняка не было.
   — Вы не собирались использовать его при ограблении «Аиста»?
   — Я против этого возражал.
   — Почему?
   — Если бы нас поймали, дело оказалось бы куда серьезнее.
   Зазвонил внутренний телефон, и Мегрэ снял трубку. Говорил Люка. Он только что вернулся с острова Сен-Луи. Глядя Паулюсу в глаза, Мегрэ спросил:
   — Ты не станешь пытаться сбежать?
   — А что бы мне это дало?
   Комиссар оставил его одного в кабинете, а сам зашел к Люка.
   — Ну что ван Дамм?
   — Он исчез пять дней тому назад. Его жена не знает, куда он делся. Она уже давно чувствовала, что он ее бросит. Они не ладили. Хотя у них ребенок.
   — Что она собой представляет?
   — Смазливая девчонка. Таких можно встретить тысячи. Мне кажется, у нее туберкулез.
   — Деньги у нее есть?
   — Ни гроша.
   — На что она живет?
   Мегрэ понял многозначительный взгляд и вздох Люка.
   — В квартире ничего не нашли?
   Люка положил на письменный стол бельгийский автоматический револьвер. Паулюс не солгал. Очевидно, в Жанвье стреляли не из этого оружия. Если ван Дамм не захватил его с собой, то только потому, что он собирался пересечь границу, а там его могли обыскать.
   — Она понятия не имеет, где он может быть?
   — Думает, что он возвратился в Бельгию. Он не раз об этом говорил. Ему было не очень уютно в Париже, тут над его акцентом подсмеивались.
   Люка протянул комиссару фотокарточку для паспорта: блондин с почти квадратным лицом, с выступающим подбородком, глядел прямо перед собой, как солдат по команде «смирно». Он больше походил на убийцу из района Вийет, чем на официанта из кафе.
   — Сообщи эти данные бельгийской полиции. Они его найдут. Он наверняка бродит где-то возле американского консульства.
   — Что сказал парень?
   — Все.
   — Это он?
   — Он не стрелял в Жанвье.
   — Сейчас приехал его отец. Ожидает в приемной.
   — Какой у него вид?
   — Похож на кассира или счетовода. Куда мне его девать?
   — Пусть подождет.
   Мегрэ вернулся к себе в кабинет, где Паулюс стоял, облокотившись о подоконник.
   — Можно взять еще одну сигарету? Вы не могли бы дать мне стакан воды?
   — Садись! Приехал твой отец.
   — Вы приведете его сюда? — И в его до сих пор спокойных глазах появилась паническая тревога.
   — Ты его боишься? Он строгий?
   — Нет. Совсем не то.
   — А что же?
   — Он ничего не сможет понять. Это не его вина.
   Он, конечно, очень огорчен и… Умоляю вас, господин комиссар!.. Не зовите его сейчас сюда…
   — Ты знаешь, что тебя ждет?
   — На сколько лет меня засадят?
   — Это неизвестно.
   — Ведь я никого не убивал. Это был игрушечный револьвер. Я даже не истратил свою долю денег. Вы их, должно быть, нашли.
   Он совершенно естественно сказал: «свою долю».
   — И все-таки ты можешь получить пять лет. А потом тебя отправят воевать в Африку.
   Это его не угнетало. Сейчас он больше всего боялся встречи с отцом.
   Паулюс не пытался вызвать к себе жалость. Он не понимал, почему Мегрэ, у которого не было детей — а комиссар так мечтал иметь сына, — смотрит на него с таким волнением в глазах.
   «Что из него выйдет? Как сложится его будущая жизнь, когда он вернется из Африки — если только вернется?»
   — Ты просто кретин, Паулюс, — вздохнул Мегрэ. — Если бы я знал, что отец тебя хорошенько выпорет, я бы сейчас его позвал.
   — Он ни разу меня не бил.
   — А жаль!
   — Он плачет. Это хуже.
   — Я сейчас отправлю тебя в камеру предварительного заключения. Ты знаешь какого-нибудь адвоката?
   — Нет.
   — Твой отец, конечно, найдет. Пройди сюда…
   — А мы его не встретим?
   — Нет. Погаси сигарету.
   И Мегрэ передал Паулюса инспектору Люка для выполнения формальностей.
   Полчаса, которые комиссар провел с его отцом, оказались еще более неприятными. Тот плакал. А Мегрэ тоже не мог видеть, как плачет мужчина.
   — Мы все для него сделали, комиссар…
   Ну конечно, конечно! Мегрэ никого не обвинял.
   Каждый делал то, что мог. К несчастью, люди немногое могут сделать. В противном случае зачем нужна была бы уголовная полиция?
   Чтобы немного отвлечься, Мегрэ пошел вместе с Люка завтракать в пивную «У дофины», и они уселись на террасе за столиком, покрытым красной клетчатой скатертью. Впервые в этом году Мегрэ ел на открытом воздухе. Он был рассеян, озабочен. Люка, почувствовав это, говорил мало. Но все-таки решился спросить:
   — Вы уверены, патрон, что эти двое непричастны к делу Жанвье?
   — Конечно. Вот увидишь, ван Дамма найдут в Брюсселе. Он удрал туда, как только у него в кармане появились денежки. Что касается Паулюса, то после ограбления «Аиста» он забился в дом на улице Ломон и ни за какие коврижки оттуда бы не вышел. У мадемуазель Клеман он чувствовал себя в безопасности. Если бы ему позволили, он прожил бы там несколько месяцев. Для того чтобы стрелять в Жанвье, у него могла быть только одна причина: освободить путь, чтобы сбежать. Но он даже не сбежал. И я верю мадемуазель Клеман, которая утверждает, что в момент выстрела она находилась в своей комнате, а Паулюс был под кроватью.
   — Вы собираетесь вернуться туда?
   Мегрэ не сразу ответил. Он молча ел, следя глазами за тенями на тротуаре.
   — Кто знал, что Жанвье будет дежурить этой ночью на улице Ломон?