Сименон Жорж. Мегрэ в тревоге

Жорж Сименон
«Мегрэ в тревоге»

Глава 1
Неспешный поезд под дождем

   На перегоне между двумя небольшими станциями, о которых Мегрэ никогда и не слыхивал, да в темноте почти ничего и не разглядел на них, разве что штрихи дождя в ярком свете фонаря и силуэты людей, толкавших тележки, комиссар нечаянно поймал себя на мысли: а что, собственно говоря, он тут делает?
   А не вздремнул ли он на миг в чересчур жарко натопленном купе? Полностью сознание вроде бы не отключалось, поскольку он четко представлял себе, что едет в поезде, слышит монотонный перестук колес, и даже мог бы поклясться, что, как и ранее, порой различает в бескрайних угрюмых просторах полей светлячки одиноких ферм. И все это плюс запах сажи, что смешался с испарениями от его намокшей одежды, по-прежнему воспринималось им как реальность, равно как и постоянный гул голосов, доносившихся из соседнего отделения, но в то же самое время она, эта реальность, до некоторой степени потеряла для него актуальность, и он уже затруднялся точно определить ее координаты в пространстве, а особенно во времени.
   С таким же успехом он мог бы сейчас находиться в другом месте, в любом ином, ползущем по сельской местности пассажирском составе второстепенной важности, мог он и обернуться Мегрэ-юношей пятнадцати лет от роду, возвращавшимся на точно таком же пригородном поезде, состоявшем из древних вагончиков, чьи перегородки потрескивали при каждом рывке локомотива. А в ночи на каждой остановке слышались бы те же самые голоса, деловито сновали бы у вагона с почтой и багажом такие же люди, заливался бы аналогичный свисток начальника станции — сигнал к отправлению.
   Мегрэ приоткрыл глаза, затянулся уже потухшей трубкой и рассеянно взглянул на соседа, устроившегося в другом углу. Ну чем не пассажир того самого поезда, который доставлял во времена оны мальчишку Жюля к отцу? Вполне мог бы сойти за графа или владельца замка, как, впрочем, и за важную шишку из какой-нибудь деревни или любого мелкого городишка.
   Незнакомец был одет в костюм для гольфа из светлого твида и плащ из тех, что продаются лишь в некоторых очень дорогих магазинах. Шляпа — охотничья, зеленого цвета, с заткнутым за ленточку крохотным фазаньим перышком. Рыжеватые перчатки он не снял, несмотря на жару, ибо господам подобного класса никоим образом не положено так делать при поездках на железнодорожном транспорте или в автомобиле. И даже в сильный, как сегодня, дождь на его до блеска начищенной обуви не было ни пятнышка.
   Выглядел он лет на шестьдесят пять. Ну разве не забавно, что мужчина его возраста с таким тщанием относится к малейшим деталям своей внешности? Как и все, еще балуется играми, в которых силится хоть в чем-то выделиться среди простых смертных? Цвет лица у спутника был розовым, характерным для людей его породы, в серебристо-белой щеточке усов проглядывал желтый венчик от постоянного курения сигар. В то же время во взгляде соседа не чувствовалось той абсолютной уверенности в себе, которую должен был бы излучать человек его облика. Со своего места он явно наблюдал за Мегрэ и пару-тройку раз вроде бы даже пытался заговорить; комиссар тоже порой удостаивал его коротким взглядом, а тем временем поезд — грязный и мокрый — снова трогался в путь, устремляясь в мир тьмы с прорезавшимися там и сям, разбросанными далеко друг от друга огоньками; иногда на охраняемом переезде за окном угадывалась чья-то фигура на велосипеде, пережидавшая, пока пройдет их состав.
   Грустил ли о чем Мегрэ? Скорее находился в каком-то неопределенном, пограничном состоянии. Точнее, был выбит из привычной колеи. И в первую очередь из-за того, что три последних дня слишком много пил, причем в силу необходимости, а не в удовольствие.
   Дело в том, что комиссар участвовал в международном конгрессе полицейских, проходившем в этом году в Бордо. На дворе стоял апрель. Когда он покидал Париж, все были уверены, что после долгой и монотонной зимы вот-вот грянет весна. Но в Бордо в течение всего этого времени непрерывно шел дождь, сопровождавшийся ледяным ветром, туго стягивавшим одежду вокруг тела.
   К тому же по чистой случайности отсутствовали те несколько друзей, с кем он привык общаться на подобных форумах, такие, например, как мистер Пик. Каждая страна исхитрилась послать в Бордо только молодых профессионалов в возрасте от тридцати до сорока лет, и ни с кем из них комиссар, естественно, никогда раньше не встречался. Все они как один держались с ним чрезвычайно любезно, с подчеркнутым респектом, как и подобает относиться к старшему коллеге, которого они уважают, но полагают, что он слегка устарел и вряд ли шагает в ногу со временем.
   В этом ли была загвоздка? Или же причиной его скверного настроения послужил нескончаемый дождь? Да еще все то вино, которым вынудила нагрузиться участников конгресса местная Торговая палата?
   — Надеюсь, ты там не скучаешь? — осведомилась мадам Мегрэ в разговоре с мужем по телефону.
   В ответ он проворчал нечто маловразумительное.
   — Попытайся хоть немного отдохнуть. Совсем ведь замотался и неважно выглядел при отъезде. В любом случае развеешься, отвлечешься от забот. И смотри не простудись.
   А может, вся суть проблемы в том, что он как-то внезапно, разом, почувствовал себя стариком? Даже дискуссии на конгрессе, почти все время вертевшиеся вокруг использования новых научных методов в оперативной работе, его не заинтересовали.
   Вчера вечером состоялся прощальный банкет. А сегодня утром — заключительный прием, на сей раз в ратуше, за которым последовали обильные возлияния за обедом. В Париже ему предписывалось явиться на службу только в понедельник, поэтому комиссар пообещал Шабо на обратном пути навестить того в Фонтэне-ле-Конт.
   Шабо ведь тоже не молодел с годами. Когда-то, еще во время своей двухлетней учебы на медицинском факультете в Нантском университете, Мегрэ подружился с ним. Шабо там штудировал право. Они жили в одном и том же пансионате. Два или три раза он сопровождал друга, по воскресеньям навещавшего мать в Фонтэне.
   Ну а за все прошедшее с тех пор время они виделись от силы раз десять, не более.
   — Когда же ты соберешься погостить у меня, в Вандее?
   Не обошлось и без вмешательства мадам Мегрэ.
   — А почему бы тебе, возвращаясь из Бордо, не заскочить к твоему приятелю Шабо?
   По-хорошему он должен был бы прибыть в Фонтэне уже часа два назад. Но ошибся поездом. В Ниоре, где была пересадка, пришлось довольно долго томиться в зале ожидания, потягивая рюмку за рюмкой, и он так и не решился позвонить Шабо, дабы тот встретил его на машине.
   В конечном счете он не сделал этого потому, что Жюльен сразу же при встрече стал бы настаивать на том, чтобы Мегрэ разместился у него, а комиссар терпеть не мог ночевать у кого-либо в гостях.
   Он решил остановиться в отеле. И лишь оттуда выдать звонок Шабо. А вообще-то зря он согласился сделать этот крюк — куда заманчивее было бы провести этот нечаянный двухдневный отпуск у себя дома, на бульваре Ришар-Ленуар. Как знать? А вдруг в Париже дожди уже прекратились и наконец-то наступила весна.
   — Так, значит, они вас все же вызвали…
   Мегрэ вздрогнул от неожиданности. Совершенно неосознанно он, должно быть, продолжал вяло поглядывать на своего компаньона по купе, и тот все-таки решился заговорить с ним. Создалось впечатление, что незнакомец и сам был смущен этим обстоятельством. И видимо, счел своим долгом привнести в свою фразу известную долю иронии.
   — Простите?..
   — Догадывался, говорю, что они призовут на помощь кого-нибудь вроде вас. — Затем, видя, что Мегрэ по-прежнему недоумевает, он пояснил: — Вы ведь комиссар Мегрэ? — И вновь обретя лик светского льва, поднялся с диванчика и представился: — Верну де Курсон.
   — Очень приятно.
   — Я вас сразу же узнал, поскольку частенько встречал фотографию в газетах. — Он произнес эти слова с видом человека, извинявшегося за то, что входит в круг людей, читающих прессу. — Вам такое, видимо, не в диковинку.
   — Что именно?
   — Когда люди догадываются, кто вы такой.
   Мегрэ сразу и не нашелся, что ответить. Он еще не почувствовал себя прочно укоренившимся в этой реальности. А у пассажира на лбу тем временем выступили бисеринки пота, как если бы он сам себя загнал в нелепую ситуацию и не представлял, как из нее выпутаться, да еще и в свою пользу.
   — Вам позвонил мой друг Жюльен?
   — Вы имеете в виду Жюльена Шабо?
   — Да, следователя. Не скрою, удивлен, что он ни словом об этом не обмолвился в нашей утренней беседе.
   — Я никак не возьму в толк, о чем вы говорите?
   Верну де Курсон взглянул на него более пристально, нахмурив брови:
   — Вы утверждаете, что направляетесь в Фонтэне-ле-Конт совершенно случайно?
   — Верно.
   — И не к Жюльену Шабо?
   — Да, но…
   Мегрэ внезапно покраснел, разозлившись на самого себя за то, что столь покорно отвечает на вопросы, совсем как когда-то в разговорах с людьми типа его собеседника — с «господами из замка».
   — Прелюбопытная получается картина, не правда ли? — сыронизировал Курсон.
   — Что так?
   — А то, что комиссар Мегрэ, который, вероятно, никогда доселе и не бывал в Фонтэне…
   — Вам так сказали?
   — Это мои предположения. В любом случае часто вас там не видели, да, по правде говоря, я вообще не слышал, чтобы кто-то об этом хотя бы упоминал. Посему в своей ремарке и счел небезынтересным ваше появление в городе именно в тот момент, когда тамошние власти сбились с ног, пытаясь решить самую немыслимую загадку, которая…
   Мегрэ чиркнул спичкой и принялся попыхивать трубкой.
   — Некоторое время мы с Шабо вместе учились, — спокойно пояснил он. — Раньше я неоднократно гостевал в его доме на улице Клемансо.
   — В самом деле?
   Он холодно повторил:
   — Именно так.
   — Тогда мы, скорее всего, увидимся завтра вечером у меня на улице Рабле, куда Шабо захаживает каждую субботу на партию в бридж.
   Вот и последняя остановка перед Фонтэне. У Верну де Курсона багажа не оказалось — всего лишь портфель из коричневой кожи, лежавший на банкетке рядом с ним.
   — Хотел бы я знать, удастся ли вам раскрыть эту тайну. Намеренно или нет вы оказались в наших краях, но это шанс для Шабо.
   — Его матушка по-прежнему здорова?
   — Крепка, как никогда ранее.
   Курсон встал, чтобы застегнуть на все пуговицы плащ, натянуть перчатки и поправить шляпу. Поезд между тем замедлил ход, за окном все чаще стали мелькать огоньки, народ забегал по платформе.
   — Рад был с вами познакомиться. Передайте Шабо, что надеюсь увидеть вас вместе с ним у себя завтра вечером.
   Мегрэ ограничился простым кивком, открыл дверцу и, подхватив свой увесистый чемодан, двинулся к выходу, не обращая внимания на встречных.
   Шабо, естественно, на перроне не было, учитывая, что комиссар подсел в этот поезд совершенно случайно. С порога здания вокзала Мегрэ бросил взгляд вдоль улицы Репюблик — ее нещадно молотил яростный ливень.
   — Такси, месье?
   Комиссар жестом показал, что не возражает.
   — В «Отель де Франс»?
   Ответив утвердительно, он, насупившись, забился в угол. Всего девять вечера, а Фонтэне словно вымер, лишь в двух-трех кафе светились окна. Дверь в гостиницу обрамляли две пальмы, торчавшие из кадок, выкрашенных в зеленый цвет.
   — У вас есть свободные номера?
   — Одноместные?
   — Да. И я хотел бы, если возможно, перекусить.
   Все здесь уже вошло в ночной режим работы, напоминая церковь после вечерни. Судя по всему, насчет ужина пошли справиться на кухню, а в обеденном зале зажгли пару ламп.
   Чтобы не подниматься в отведенную ему комнату, Мегрэ сполоснул руки водой из фаянсового тазика.
   — Белого вина?
   Мегрэ до отвращения наугощался им еще в Бордо.
   — А пива у вас нет?
   — Только бутылочное.
   — Тогда подайте столового красного.
   Для него специально подогрели суп, настрогали ветчины. Со своего места комиссар увидел, как в холл ввалился какой-то весь мокрый от дождя тип и, не найдя никого, к кому можно было бы обратиться, заглянул в зал и, как подумалось Мегрэ, при виде его успокоился.
   У этого рыжеволосого малого лет сорока, щекастого, с хорошим цветом лица, одетого в бежевый плащ, на плече болтались на ремне фотоаппараты.
   Стряхнув капли дождя со шляпы, незнакомец приблизился к комиссару:
   — Прежде всего позвольте сделать снимок? Я корреспондент «Уэст-Эклер», нашей региональной газеты. Заметил вас еще на вокзале, но не смог сразу же сконтактировать. Итак, они вызвали вас, дабы прояснить дело Курсона? — Молниеносная вспышка. Щелчок затвора. — Комиссар Ферон нам ничего насчет вас не сообщал. Как, впрочем, и следователь.
   — Я тут не ради указанного вами события.
   Рыжий субъект улыбнулся с видом собрата по ремеслу, которого на мякине не проведешь.
   — Разумеется!
   — Вы что имеете в виду?
   — А то, что вы здесь неофициально. Все понимаю.
   И тем не менее…
   — Никаких «тем не менее»!
   — Но Ферон мне заявил, что сейчас примчится сюда, — вот вам и доказательство.
   — Кто такой Ферон?
   — Комиссар полиции Фонтэне. Едва углядев вас на вокзале, я мигом позвонил ему из автомата. И он ответил, что мы увидимся в гостинице.
   — Здесь?
   — Само собой. А где же еще вы могли бы поселиться?
   Мегрэ, допив бокал вина, вытер салфеткой рот и проворчал:
   — Кто такой этот Верну де Курсон, с которым я ехал в одном купе из Ниора?
   — Точно, он был в том поезде. Это шурин.
   — Чей?
   — Курсона, которого убили.
   Мелковатый брюнет, в свою очередь появившийся в гостинице, тут же засек обоих беседующих.
   — Привет, Ферон! — воскликнул журналист.
   — Добрый тебе вечер. Прошу извинить, господин комиссар, но меня не проинформировали о вашем приезде, а посему я вас не встретил. После изнурительного рабочего дня мирно сидел за столом, и вдруг… — И он показал на рыжего. — Тут же выскочил на улицу и…
   — Я уже сказал этому молодому человеку, — вздохнул Мегрэ, отодвигая тарелку и берясь за трубку, — что не имею никакого отношения к вашему делу Курсона. Оказался в Фонтэне-ле-Конт по чистейшей случайности с целью пожать руку давнему другу Шабо и…
   — А ему известно, что вы здесь?
   — Он должен был ожидать меня с четырехчасовым поездом. Убедившись, что я не прибыл, наверное, подумал, что появлюсь лишь завтра, если вовсе не изменил своих планов. — Мегрэ поднялся из-за стола. — А теперь, с вашего позволения, пойду поприветствую Жюльена, прежде чем завалиться спать.
   Комиссар полиции Ферон и репортер пришли в замешательство.
   — Вы действительно ничего не знаете?
   — Не имею ни малейшего понятия.
   — И не читали газет?
   — В течение трех дней организаторы конгресса и Торговая палата Бордо не давали нам ни минуты передышки.
   Полицейский и репортер, полные сомнений, переглянулись.
   — Вы знаете, где проживает следователь?
   — Конечно. Если только город не изменился со времени моего последнего визита к Шабо.
   Они никак не могли решиться оставить Мегрэ в покое. Даже на тротуаре встали по бокам.
   — Господа, имею честь откланяться.
   Журналист настаивал:
   — И вам нечего заявить «Уэст-Эклер»?
   — Ничегошеньки. Всего хорошего, господа.
   Комиссар зашагал по улице Республики, пересек мост и на всем пути до Шабо не встретил и пары прохожих.
   Его друг проживал в старом доме, которым молодой Мегрэ так в свое время восхищался. С тех пор дом ничуть не изменился — серый камень стен, крыльцо в четыре ступеньки, высокие окна с квадратиками форточек.
   Сквозь задвинутые шторы пробивался слабый свет. Мегрэ позвонил и вскоре услышал цокот мелких шагов по вымощенному белой плиткой коридору. В двери приоткрылся глазок.
   — Дома ли месье Шабо? — спросил он.
   — Кто там?
   — Комиссар Мегрэ.
   — Это действительно вы, месье? — Он узнал голос Розы, бессменной в течение тридцати лет горничной Шабо. — Сейчас открою. Потерпите чуток, пока я сниму цепочку. — Одновременно она крикнула куда-то во внутренние покои дома: — Месье Жюльен! Это ваш друг, господин Мегрэ… Входите, входите… Хозяин побывал сегодня после обеда на вокзале… И был разочарован, не встретив вас. Как же вы добрались?
   — Поездом.
   — Вы хотите сказать, что ехали вечерним рейсом?
   Дверь наконец открылась. В хлынувшем наружу оранжевом свете предстал мужчина высокого роста, худой, слегка сутуловатый, одетый в домашнюю куртку из велюра каштанового цвета.
   — Ты ли это! — воскликнул он.
   — Конечно я. Просто не успел на нужный поезд. И сел в первый попавшийся.
   — А где багаж?
   — В отеле.
   — Ты с ума сошел? Надо послать за ним. Договорились же, что остановишься у нас.
   — Послушай, Жюльен…
   Странно все же. Почему-то Мегрэ был вынужден делать над собой усилие, чтобы называть бывшего однокашника по имени, да и звучало оно для него необычно.
   Не получалось даже спонтанного обращения к Шабо на «ты».
   — Заходи! Надеюсь, еще не ужинал?
   — Уже отужинал. В гостинице «Франция».
   — Мне предупредить мадам? — прервала их Роза.
   Мегрэ тут же вклинился:
   — Думаю, она уже почивает?
   — Только что поднялась к себе. Но ложится она не раньше одиннадцати, а то и в полночь. Я…
   — Ни за что на свете! Я запрещаю ее беспокоить. Увидимся утром.
   — Она будет недовольна.
   Мегрэ прикинул, что мадам Шабо должно быть сейчас не меньше семидесяти восьми лет. В глубине души он сожалел, что пришел сюда. Тем не менее послушно пристроил утяжеленное впитавшейся влагой пальто на старинную вешалку и проследовал за Жюльеном в его кабинет, в то время как Роза, которой самой уже перевалило за шестьдесят, ожидала распоряжений.
   — Что будешь пить? Выдержанный коньяк?
   — Как тебе угодно.
   Роза, с лету угадав безмолвное указание патрона, вышла. Со времени последнего посещения запах в доме остался прежним — запах добротного, хорошо ухоженного жилья, где отменно готовят, а паркет тщательно натирают, и это была еще одна деталь, которой завидовал когда-то Мегрэ.
   Он готов был поклясться, что и из мебели ничего с тех давних пор не передвигали.
   — Садись. Рад тебя видеть…
   Его так и подмывало заверить Шабо, что и над тем время не властно. Он узнавал привычные черты, характерную мимику. Но каждый из них старел не на глазах другого, поэтому Мегрэ плохо представлял, что делают с человеком годы. Тем не менее в облике Шабо он подметил никогда раньше не бросавшуюся ему в глаза тусклость, неуверенность в себе, легкую вялость.
   Были ли они всегда у того? Может, просто ускользнули в свое время от внимания Мегрэ?
   — Сигару?
   Целая горка коробок громоздилась на камине.
   — По-прежнему верен трубке.
   — Ах, верно. Совсем позабыл. А я вот уже двенадцать лет, как бросил курить.
   — Врач запретил?
   — Нет. В один прекрасный день сам себе сказал, что пускать дым — глупая затея и…
   Вошла Роза с подносом, на котором стояла бутылка, покрытая легким слоем пыли винного погребка, и всего одна пузатая хрустальная рюмка.
   — Да ты и не пьешь более?
   — Перестал тогда же. Лишь позволяю себе немного вина, разбавленного водой, в обед. А ты ничуть не изменился.
   — Ты так считаешь?
   — Выглядишь отменно здоровым. Твой визит — истинное удовольствие для меня.
   Почему же взгляд у него при этих словах был не совсем искренним?
   — Ты так часто обещал навестить меня, отказываясь в последнюю минуту, что я, признаться, уж и не слишком-то и рассчитывал увидеться.
   — Как видишь, всякое бывает!
   — Как супруга?
   — Отлично.
   — Она не поехала с тобой на конгресс?
   — Не переносит их.
   — А он прошел нормально?
   — Пили много, говорили не переставая, то и дело что-нибудь ели.
   — А меня, знаешь, все меньше и меньше тянет в дорогу.
   Жюльен понизил голос, ибо на верхнем этаже послышались шаги.
   — С матушкой стало нелегко. Но не могу же я оставить ее одну.
   — Она, как и прежде, крепка телом и духом?
   — Без перемен. Чуточку село зрение. Расстраивается, что не в состоянии теперь вдеть нитку в игольное ушко, но упрямо не желает носить очки.
   Чувствовалось, что Шабо в ходе их разговора думал о чем-то другом, посматривая на Мегрэ точно так же, как Верну де Курсон в поезде.
   — Ты в курсе?
   — Чего?
   — Того, что здесь происходит.
   — Я уже почти неделю не читал газет. Но только что ехал в купе с неким Верну де Курсоном, претендовавшим на то, чтобы считаться твоим другом.
   Это Юбер?
   — Не знаю. Ему лет шестьдесят пять.
   — Да, это он.
   Из города сюда не доносилось ни звука. Лишь дождь колотил в стекла окон, да время от времени в камине потрескивали дрова. Отец Жюльена Шабо уже работал в Фонтэне-ле-Конт следователем, а теперь его кабинет занимал сын.
   — Тогда, тебе, должно быть, уже рассказали…
   — Самую малость. В обеденном зале гостиницы на меня набросился со своим фотоаппаратом какой-то журналист.
   — Рыжий?
   — Да.
   — Это Ломель. И что он тебе наговорил?
   — Он убежден, что я прибыл сюда, дабы заниматься уж и не знаю каким делом. Не успел я его разубедить, как заявился комиссар полиции.
   — В общем и целом к данному моменту всему городу известно, что ты здесь, верно?
   — Тебя это раздражает?
   Шабо едва сумел скрыть охватившую его нерешительность.
   — Нет… только…
   — Что?
   — Да это я так. Все очень сложно. Тебе никогда не приходилось жить в небольшом городе вроде Фонтэне.
   — Знаешь, а я ведь провел более года в Люсоне!
   — Но там не возникало дел, подобных тому, что висит сейчас на мне.
   — Почему же, я вот припоминаю некое убийство в Эгийоне…
   — Ах да. Совсем забыл.
   Речь шла об одном расследовании, в ходе которого Мегрэ был вынужден арестовать в качестве убийцы бывшего судью, которого все уважали как вполне достойного члена общества.
   — И все же там не было той остроты, как у нас. Завтра утром сам в этом убедишься. Очень удивлюсь, если с первым же поездом сюда не нагрянут журналисты из Парижа.
   — Убийство?
   — Целых два.
   — Шурин Верну де Курсона?
   — Ну вот, а говорил не в курсе!
   — Но это все, о чем мне сообщили.
   — Да, это его родственник, Робер де Курсон, чья кровь пролилась четыре дня назад. Уже одного этого происшествия хватило бы, чтобы наделать шуму. А позавчера еще одна жертва — вдова Жибон.
   — Кто это?
   — Ничем не примечательная личность. Старая женщина — одиночка, проживавшая в самом конце улицы Лож.
   — Какая связь между двумя преступлениями?
   — Оба убийства совершены одинаковым образом, видимо одним и тем же орудием.
   — Револьвер?
   — Нет. То, что мы называем в рапортах «тупым предметом». Куском свинцовой трубы или чем-то вроде разводного ключа.
   — И все?
   — Разве недостаточно?.. А теперь — молчок!
   Бесшумно распахнулась дверь, и в комнату вошла, протягивая для приветствия руку, женщина маленького росточка, очень худая и одетая во все черное.
   — А вот и вы, Жюль! — Сколько же лет прошло с тех пор, как его в последний раз так называли? — Сын ходил на вокзал вас встречать. Вернувшись, заявил, что вы уже не приедете, и я поднялась к себе. Вас еще не накормили?
   — Он поужинал в гостинице, мама.
   — Как это так?
   — Он поселился в гостинице «Франция». И отказывается…
   — Ни в коем случае! Я вам не позволю…
   — Послушайте, мадам. Желательно, чтобы я остался в гостинице, ведь журналисты уже идут за мной косяком.
   Если я приму ваше приглашение, то завтра утром, если не сегодня вечером, они приклеются к кнопке вашего звонка. Впрочем, лучше вообще не настаивать на том, что я приехал сюда по просьбе вашего сына…
   В сущности именно это обстоятельство так нервировало следователя, в чем Мегрэ тут же убедился, взглянув на Шабо.
   — Все равно именно это и будут утверждать!
   — А я стану отрицать. Это дело, скорее даже оба разом, меня не касаются. Я никоим образом не намерен ими заниматься.
   Не опасался ли Шабо, что гость начал вмешиваться в дело, к которому не имеет никакого отношения? Или же он внушил себе, что Мегрэ со своими порой несколько субъективными методами дознания мог бы поставить его в трудное положение?
   Комиссар попал в Фонтэне явно в плохой момент.
   — Я думаю, мама, что Мегрэ не так уж и не прав. — И затем, повернувшись к другу, добавил: — Вот видишь, речь идет совсем не о банальном расследовании. Робер де Курсон, которого убили, был известным у нас человеком и находился в более или менее родственных отношениях со всеми состоятельными семействами в округе. Его шурин Верну тоже заметный в наших краях персонаж. После первого преступления поползли кое-какие слухи. Затем, когда сгубили мадам Жабон, направленность домыслов несколько изменилась, но…
   — Какие тут могут быть «но»?..
   — Трудно тебе это объяснить. Дело ведет наш комиссар полиции. Человек он порядочный, город знает, хотя сам — выходец с Юга, вроде бы из Арля. Подключилась также и мобильная бригада из Пуатье. И я, наконец, со своей стороны…
   Пожилая дама присела на краешек кресла, словно наносила кому-то визит, и слушала сына, как ловила бы слово проповедника во время мессы с песнопениями.
   — Два убийства за три дня — это много для города с восемью тысячами жителей. Люди напуганы. Сегодня никого не встретишь на улице не только из-за дождя.
   — И что думает обо всем этом местное население?
   — Некоторые полагают, что мы имеем дело с безумцем.
   — Кражи не зафиксированы?
   — Ни в одном из случаев. И каждый раз убийца смог спокойно войти в дом, ибо жертвы его не опасались. Это ключик к расследованию. Почти единственное, что имеется на сегодня в нашем распоряжении.