— Это уж точно.
— Я бы не удивился, если бы она объявила ему о своем намерении развестись и даже о готовности хоть сейчас начать жить с ним.
— Как вы считаете, она любила его?
— По крайней мере, ей нужен был свой мужчина. Она столько раз пыталась добиться этого! С четырнадцати лет — и все напрасно…
— Она была несчастной женщиной?
— Понятия не имею. Но она буквально вцепилась в него. Даже оторвала пуговицу от его пиджака.
— Не желаю даже думать об этой сцене.
— Я тоже. Негрель предпочел уйти. Заметьте, он сделал это в пять тридцать, в то время как период консультаций — с двух до шести часов. После этого Жаву оставалось только пересечь лестничную площадку.
— Замолчите!
— Я не собираюсь вдаваться в подробности. Подчеркну лишь, что затем он снял с Эвелин одежду и уничтожил ее.
— Понимаю. Давайте больше не будем об этом, ладно? Но что, если они там, наверху, не додумаются?
Она вскинула голову к светившимся в ночи окнам.
— Почему вы не хотите пойти туда, комиссар? Все сразу бы кончилось. Уверена, что вы…
Минула полночь. Набережная и мост Сен-Мишель опустели. И вдруг послышались какие-то отдаленные звуки.
Мегрэ сразу понял, что это топот множества ног во дворе здания уголовной полиции.
— Что там такое?
Комиссар прислушался, пытаясь проследить направление движения. Наконец он расслабился.
— Кто-то отвел его в камеру заключения.
— Вы уверены в этом?
— Я узнал скрип решетки.
— Это Жав?
— Полагаю, да.
В этот миг погас свет в одном из окон — в кабинете инспекторов.
— Идите сюда.
Комиссар увлек Мартин за собой в более темное место, и действительно спустя несколько мгновений на набережную Орфевр вышли Сантони, Лапуэнт и Бонфис.
Лапуэнт и Сантони направились к мосту Сен-Мишель, Бонфис — к Новому мосту.
— До завтра.
— Спокойной ночи.
— Закончилось, — выдохнул Мегрэ.
— Так ли это?
— Сейчас Жанвье насыщает информацией журналистов. Те появятся с минуты на минуту.
— А что же с этой молодой женщиной, Антуанеттой?
— Она останется за решеткой, весьма возможно, что ей предъявят обвинение в соучастии — ведь она обеспечила доктору алиби.
— Ее мать тоже?
— Вполне вероятно.
— Так, по-вашему, они знали?..
— Видите ли, дитя мое, меня это не касается: я нахожусь в отпуске. И даже будь я сейчас на месте Жанвье, не позволил бы себе принимать на сей счет решения, ибо это — дело судей.
— А отпустят ли теперь Жильбера?
— Завтра утром — не раньше, ведь только следователь вправе подписывать необходимые для этого документы.
— Но знает ли Жильбер о развязке?
— Он должен был услышать, как подселяли соседа, и, готов поклясться, узнал голоса. Что с вами?
Мартин, сама не зная почему, внезапно залилась слезами.
— У меня даже носового платка нет с собой… — пролепетала она. — До чего глупо! А во сколько его освободят завтра утром?
— Уж никак не раньше девяти.
Передавая ей свой платок, Мегрэ по-прежнему не спускал глаз с портала здания уголовной полиции.
Вскоре оттуда выкатился серый, должно быть, одного из журналистов, автомобиль, в который набилось четверо или пятеро его коллег. Двое фотографов вышли пешком и двинулись в сторону Нового моста.
В кабинете Мегрэ свет все еще горел, но наконец погас и он.
— За мной…
Он отошел чуть дальше в поисках самой густой тени.
Было слышно, как во дворе застучал мотор, и вскоре из арки выскочила одна из черных машин уголовной полиции.
— Все в порядке. Он один, — пробормотал комиссар.
— Кто?
— Жанвье. Если бы он потерпел неудачу, то либо сам, либо взяв водителя, отвез бы Жава домой.
Черный автомобиль, в свою очередь, повернул к Новому мосту.
— Ну вот, милая девушка. Все кончено.
— Благодарю вас, комиссар.
— За что?
— За все.
Она чуть было вновь не разревелась. Мегрэ шел рядом с Мартин в сторону моста Сен-Мишель.
— Не надо меня провожать. Я живу почти напротив.
— Знаю. Спокойной ночи.
На площади Шатле одно из кафе все еще было открыто. Мегрэ вошел туда, сел за один из столиков в почти пустом зале и медленно выпил пива. Затем поймал такси.
— На бульвар Ришар-Ленуар. Я скажу, где остановиться.
Жизнь на его улице замерла. На тротуаре — ни души.
Когда он преодолел последний пролет лестницы, дверь, как всегда, открылась — мадам Мегрэ издали узнавала его шаги.
— Ну как? — спросила она, стоя с бигуди на голове.
— Разобрались.
— Негрель?
— Жав.
— Никогда бы не поверила.
— Никто не приходил?
— Нет.
— Возвращаясь, журналистов не заметила?
— Смотрела внимательно. Уверена, что их не было.
— Сегодня что за день?
— Суббота. Точнее, воскресенье — ведь уже полпервого.
— Тебя не затруднит собрать вещи на несколько дней?
— Когда ты намерен уехать?
— Как только ты будешь готова. Завтра утром нас засекут, это уж точно.
— Мне нужно привести в порядок волосы.
В полтретьего они спустились в тихую и теплую ночь — Мегрэ нес чемодан, которым супруги пользовались в редкие выходные.
— Куда собираешься отбыть?
— Где отыщется местечко. Есть же где-то, не слишком далеко от Парижа, какой-нибудь отель со свободным номером.
Они поехали на такси вдоль Сены в направлении Фонтенбло. Едва миновали Корбей, как Мегрэ вспомнил об одной гостинице, где как-то во время расследования ему доводилось останавливаться.
— Ты собираешься их разбудить?
У комиссара не было никаких конкретных планов. Он совершенно не представлял себе, что будет делать в следующее мгновение. Уж на сей-то раз он отдыхал по-настоящему.
Он не ошибся, положившись на свою счастливую звезду, так как не понадобилось никого будить на этом постоялом дворе, все окна которого были закрыты от лунного света ставнями.
На берегу Сены в серебристом мерцании деловито ставил верши человек, в котором Мегрэ узнал хозяина.
— У нас и правда есть одна свободная комната, но ее зарезервировали на завтрашний вечер.
Какое это имело значение? К тому времени они уже рассчитаются с ним и отправятся дальше — попытать счастья где-нибудь неподалеку.
В ожидании, пока владелец разбудит жену, они мирно устроились на террасе за железным столом, глядя на несущую свои воды реку.
И только через четыре дня в гостинице на берегах Луэна Мегрэ получил почтовую открытку с видом набережной Орфевр. Его имя и адрес были нацарапаны печатными буквами, а на месте, предназначенном для письменного сообщения, приводились всего два слова:
«СПАСИБО, ПАТРОН».
— Я бы не удивился, если бы она объявила ему о своем намерении развестись и даже о готовности хоть сейчас начать жить с ним.
— Как вы считаете, она любила его?
— По крайней мере, ей нужен был свой мужчина. Она столько раз пыталась добиться этого! С четырнадцати лет — и все напрасно…
— Она была несчастной женщиной?
— Понятия не имею. Но она буквально вцепилась в него. Даже оторвала пуговицу от его пиджака.
— Не желаю даже думать об этой сцене.
— Я тоже. Негрель предпочел уйти. Заметьте, он сделал это в пять тридцать, в то время как период консультаций — с двух до шести часов. После этого Жаву оставалось только пересечь лестничную площадку.
— Замолчите!
— Я не собираюсь вдаваться в подробности. Подчеркну лишь, что затем он снял с Эвелин одежду и уничтожил ее.
— Понимаю. Давайте больше не будем об этом, ладно? Но что, если они там, наверху, не додумаются?
Она вскинула голову к светившимся в ночи окнам.
— Почему вы не хотите пойти туда, комиссар? Все сразу бы кончилось. Уверена, что вы…
Минула полночь. Набережная и мост Сен-Мишель опустели. И вдруг послышались какие-то отдаленные звуки.
Мегрэ сразу понял, что это топот множества ног во дворе здания уголовной полиции.
— Что там такое?
Комиссар прислушался, пытаясь проследить направление движения. Наконец он расслабился.
— Кто-то отвел его в камеру заключения.
— Вы уверены в этом?
— Я узнал скрип решетки.
— Это Жав?
— Полагаю, да.
В этот миг погас свет в одном из окон — в кабинете инспекторов.
— Идите сюда.
Комиссар увлек Мартин за собой в более темное место, и действительно спустя несколько мгновений на набережную Орфевр вышли Сантони, Лапуэнт и Бонфис.
Лапуэнт и Сантони направились к мосту Сен-Мишель, Бонфис — к Новому мосту.
— До завтра.
— Спокойной ночи.
— Закончилось, — выдохнул Мегрэ.
— Так ли это?
— Сейчас Жанвье насыщает информацией журналистов. Те появятся с минуты на минуту.
— А что же с этой молодой женщиной, Антуанеттой?
— Она останется за решеткой, весьма возможно, что ей предъявят обвинение в соучастии — ведь она обеспечила доктору алиби.
— Ее мать тоже?
— Вполне вероятно.
— Так, по-вашему, они знали?..
— Видите ли, дитя мое, меня это не касается: я нахожусь в отпуске. И даже будь я сейчас на месте Жанвье, не позволил бы себе принимать на сей счет решения, ибо это — дело судей.
— А отпустят ли теперь Жильбера?
— Завтра утром — не раньше, ведь только следователь вправе подписывать необходимые для этого документы.
— Но знает ли Жильбер о развязке?
— Он должен был услышать, как подселяли соседа, и, готов поклясться, узнал голоса. Что с вами?
Мартин, сама не зная почему, внезапно залилась слезами.
— У меня даже носового платка нет с собой… — пролепетала она. — До чего глупо! А во сколько его освободят завтра утром?
— Уж никак не раньше девяти.
Передавая ей свой платок, Мегрэ по-прежнему не спускал глаз с портала здания уголовной полиции.
Вскоре оттуда выкатился серый, должно быть, одного из журналистов, автомобиль, в который набилось четверо или пятеро его коллег. Двое фотографов вышли пешком и двинулись в сторону Нового моста.
В кабинете Мегрэ свет все еще горел, но наконец погас и он.
— За мной…
Он отошел чуть дальше в поисках самой густой тени.
Было слышно, как во дворе застучал мотор, и вскоре из арки выскочила одна из черных машин уголовной полиции.
— Все в порядке. Он один, — пробормотал комиссар.
— Кто?
— Жанвье. Если бы он потерпел неудачу, то либо сам, либо взяв водителя, отвез бы Жава домой.
Черный автомобиль, в свою очередь, повернул к Новому мосту.
— Ну вот, милая девушка. Все кончено.
— Благодарю вас, комиссар.
— За что?
— За все.
Она чуть было вновь не разревелась. Мегрэ шел рядом с Мартин в сторону моста Сен-Мишель.
— Не надо меня провожать. Я живу почти напротив.
— Знаю. Спокойной ночи.
На площади Шатле одно из кафе все еще было открыто. Мегрэ вошел туда, сел за один из столиков в почти пустом зале и медленно выпил пива. Затем поймал такси.
— На бульвар Ришар-Ленуар. Я скажу, где остановиться.
Жизнь на его улице замерла. На тротуаре — ни души.
Когда он преодолел последний пролет лестницы, дверь, как всегда, открылась — мадам Мегрэ издали узнавала его шаги.
— Ну как? — спросила она, стоя с бигуди на голове.
— Разобрались.
— Негрель?
— Жав.
— Никогда бы не поверила.
— Никто не приходил?
— Нет.
— Возвращаясь, журналистов не заметила?
— Смотрела внимательно. Уверена, что их не было.
— Сегодня что за день?
— Суббота. Точнее, воскресенье — ведь уже полпервого.
— Тебя не затруднит собрать вещи на несколько дней?
— Когда ты намерен уехать?
— Как только ты будешь готова. Завтра утром нас засекут, это уж точно.
— Мне нужно привести в порядок волосы.
В полтретьего они спустились в тихую и теплую ночь — Мегрэ нес чемодан, которым супруги пользовались в редкие выходные.
— Куда собираешься отбыть?
— Где отыщется местечко. Есть же где-то, не слишком далеко от Парижа, какой-нибудь отель со свободным номером.
Они поехали на такси вдоль Сены в направлении Фонтенбло. Едва миновали Корбей, как Мегрэ вспомнил об одной гостинице, где как-то во время расследования ему доводилось останавливаться.
— Ты собираешься их разбудить?
У комиссара не было никаких конкретных планов. Он совершенно не представлял себе, что будет делать в следующее мгновение. Уж на сей-то раз он отдыхал по-настоящему.
Он не ошибся, положившись на свою счастливую звезду, так как не понадобилось никого будить на этом постоялом дворе, все окна которого были закрыты от лунного света ставнями.
На берегу Сены в серебристом мерцании деловито ставил верши человек, в котором Мегрэ узнал хозяина.
— У нас и правда есть одна свободная комната, но ее зарезервировали на завтрашний вечер.
Какое это имело значение? К тому времени они уже рассчитаются с ним и отправятся дальше — попытать счастья где-нибудь неподалеку.
В ожидании, пока владелец разбудит жену, они мирно устроились на террасе за железным столом, глядя на несущую свои воды реку.
И только через четыре дня в гостинице на берегах Луэна Мегрэ получил почтовую открытку с видом набережной Орфевр. Его имя и адрес были нацарапаны печатными буквами, а на месте, предназначенном для письменного сообщения, приводились всего два слова:
«СПАСИБО, ПАТРОН».