Сименон Жорж. Нотариус из Шатонефа

   – Но…
   – Я говорю, что вы можете идти…
   – Вы останетесь в этом кабинете?
   – С вашего позволения. И я хотел бы остаться один…
   – Хорошо…
   Он неохотно поднялся, повторяя:
   – Хорошо…
   – До свидания, господин Видье…
   – До свидания, комиссар!
   И не успела за ним закрыться дверь, как Мегрэ беззвучно рассмеялся.
   Несмотря на свое заявление, ему решительно нечего было здесь делать, ему даже не было любопытно посмотреть на предметы из слоновой кости, которых было так много в витринах, что подступала тошнота.
   Он ограничился тем, что набил трубку, раскурил ее и встал перед открытым окном, откуда снова увидел мерцающие камешки на аллеях.
   – Не забыть бы спросить, где он берет такой прекрасный гравий…
   Конечно, его сад не такой большой! И дом тоже! И у него нет трех дочерей, как у этого странного господина Мотта…
   Эмильенна, Арманда и Клотильда…
 
   Меню было крайне продуманным и в меру разнообразным, стол сервирован отлично, и господин Мотт умел выбрать вина из своего подвала.
   Пришел Жерар Донаван, и Мегрэ понял, что он делал это каждый вечер и что с официальной помолвки для него всегда ставили прибор в ужин.
   По этому случаю он надел городской костюм, белую рубашку, которая подчеркивала его загар, и если бы госпожа Мегрэ встретила его, она тут же нашла бы сходство с какой-нибудь кинозвездой.
   Никто еще не заходил в гостиную, и бывший комиссар полагал, что безделушка из слоновой кости все еще лежит на мраморном зеленом столе. Господин Мотт был менее бледен, чем утром, потому что он днем позагорал в саду, куда подавали прохладительные напитки.
   Что касается Мегрэ, у него болела голова, как это с ним нередко случалось последнее время, когда он много ходил по жаре. Возможно, пиво Донавана тоже имело к этому отношение, не говоря уж о том, что положение отставного комиссара становилось час от часу все двусмысленнее.
   В итоге кого они обманули этим оптовым торговцем лесом плюс армейским другом, придуманным господином Моттом? Ни Жерара, ни Арманду! Не говоря уж о Жане Видье! Таким образом, оставались как минимум госпожа Мотт, которую, казалось, ничто не интересовало, Эмильенна и Клотильда. К тому же эти две девушки умели так посмотреть на гостя, что это его смущало, особенно когда нотариус вынуждал его беседовать о торговле лесом.
   В некотором роде он испытывал ощущение, будто проник в магазин фарфора, в котором можно только протискиваться, втянув живот и стараясь не делать лишних жестов.
   В полдень на него произвела впечатление сдержанная и изысканная роскошь обстановки.
   Вечером она начинала ему приедаться и он обещал себе после обеда в гостиной раскурить трубку.
   Зачем его сюда вызвали? Жерер и Арманда любили друг друга! У господина Мотта нет предрассудков? Ему нравилось забивать витрины предметами, которые Мегрэ уже считал почти ужасными или, по крайней мере, бесполезными? Все равно как если бы старый комиссар наполнил свои шкафы оловянными солдатиками?
   Его доставили сюда на машине с шофером! Его назвали другим именем, приписали ему другую профессию!
   И первым делом каждый, с кем он беседовал, считал своим долгом ему объявить:
   – Этот фарс предназначен не мне, не так ли? Я прекрасно знаю, кто вы и что здесь делаете…
   И тем не менее…
   Он не смог бы объяснить, что чувствовал, но вопреки всему был сильно взволнован, как будто в тяжелом воздухе что-то предвещало трагедию. Он не мог привыкнуть к этому нотариусу из Шатонефа, тонкому и приглаженному, как его предметы из слоновой кости, со своим едва заметным тиком, который, должно быть, о чем-то говорил.
   Смеялся ли он надо всем миром? Не скрывался ли под этой загадочной оболочкой другой человек?
   Во всяком случае, он не сводил глаз со своего гостя, и порой его взгляд выражал поистине волнующий вопрос.
   Арманда же старалась как можно реже смотреть на комиссара, потому что тогда в ее взгляде автоматически сквозила мольба, как будто бы она просила его быть арбитром ее судьбы.
   «Эта, – думал Мегрэ, – последовала бы за своим женихом на край света, даже если бы он украл всю слоновую кость на земле».
   А Жерар все время говорил за столом, и эта его разговорчивость и хорошее настроение не были напускными. Он обладал той же легкостью манер, что и его отец, таким же изяществом, выдающим породу, которая так помогала Коммодору обманывать тупых банкиров.
   Изредка он кидал на бывшего комиссара мимолетный взгляд, подобно тому, как смотрят, проходя мимо, на барометр, – без сомнения, для того, чтобы убедиться, что со стороны Мегрэ не следует ожидать чего-нибудь сенсационного.
   Клотильда была столь же банальна, как ее мать. Самое лучшее, что с ней могло произойти, – это замужество; она народит троих или четверых детей, в окружении которых, без лишних осложнений, найдет полное счастье или, во всяком случае, душевное и телесное спокойствие.
   Но что касается Эмильенны… Она слишком молодая… или слишком искушенная для своего возраста… С ней уже нельзя обращаться как с ребенком и в то же время как-то смешно считать ее взрослой девушкой.
   Мегрэ заметил, что она ничего не ела. Он подметил также, что никто на это не обратил внимания, а следовательно, она была баловнем семьи и всегда делала, что хотела.
   У нее было удлиненное бледное личико, огромные зеленоватые глаза и такие длинные и тонкие пальцы, что Мегрэ, который никогда таких не видел, невольно все время их разглядывал.
   – Завтра, – объявил господин Мотт, – вы можете совершить с моими дочерьми лодочную прогулку по Луаре. Я уверен, что Жерар тоже захочет поехать…
   Почему бы, раз уж дело дошло до этого, не заставить его играть в жмурки или в ладошки.
   – Посмотрим, – проворчал Мегрэ без энтузиазма.
   – Разумеется, вы можете сами решить, куда вам поехать… Я только хотел сказать, что у нас есть Моторная лодка, она находится в ангаре на берегу…
   Мегрэ спрашивал себя: «Не пытается ли он выставить меня из дома? Или хочет намекнуть, что, может быть, в этом ангаре что-то есть? В таком случае почему он сам не сходит и не посмотрит?»
   Все вышли из-за стола. Как всегда, при переходе в гостиную случился небольшой затор – все вежливо уступали друг другу дорогу. Так что в результате первой в гостиную вошла Эмильенна и направилась к мраморному зеленому столу позвонить, чтобы подавали кофе.
   Когда Мегрэ, в свою очередь, оказался перед этим столом, вещицы из слоновой кости там уже не было…
   И когда он обернулся, увидел, что Эмильенна поцеловала в лоб отца, потом мать, а потом сделала сдержанный реверанс, ни к кому не обращаясь.
   – Она всегда рано ложится… – объяснила Арманда, протягивая комиссару чашку. – Один кусок, кажется?
   Отец сказал мне, что вы хотите послушать, как я играю…
 
   Наверно, девушка уже полчаса играла на рояле, когда комиссар зашевелился, опасаясь, что заскрипят пружины кресла или половицы. Когда он выходил из гостиной, она была освещена люстрой, и, казалось, сошла с картины XVIII века, а члены семьи, застывшие в неподвижности каждый в своем кресле, напоминали восковые фигуры.
   Уже давно, глядя из окна во двор, комиссар заметил отсвет со второго этажа, от окон кабинета нотариуса.
   Звуки музыки все еще были слышны, когда Мегрэ неслышными шагами поднимался по лестнице и тихонько поворачивал дверную ручку. Он сразу заметил Жана Видье, устроившегося за столом своего патрона, окруженного клубами дыма сигареты, пепел с которой грозил упасть на документ, который клерк сверял с книгами.
   – Что вы желаете? – спросил он, не отрывая взгляда от бумаг.
   Мегрэ закрыл за собой дверь, понял по повадкам молодого человека, что он привык вот так работать по вечерам в кабинете нотариуса, который позже должен к нему присоединиться.
   – У меня довольно срочная работа… – продолжал первый клерк, подавая признаки некоторого нетерпения.
   – Это надолго?
   – Я жду господина Мотта, чтобы закончить, и это займет у нас часть ночи.
   – Очень жаль!
   – Почему?
   – Потому что вам не позволят работать так долго…
   – Простите?
   – У вас есть телефон? А, вижу! Представьте себе, я хочу вызвать полицию Шатонефа, чтобы они вас арестовали…
   – Меня?
   Видье поднялся, ошалев от удивления.
   – Это вы меня хотите арестовать?
   К счастью, музыка все еще доносилась из гостиной, заглушая его возмущенный голос.
   – Да, Господи помилуй!.. Вам небезызвестно, господин Видье, что соучастие в краже является преступлением, таким же, как сама кража. Ведь можно уподобить соучастию факт недоносительства о краже…
   – Но…
   – Не перебивайте меня. Вы знаете, кто украл вещицы из слоновой кости у вашего патрона…
   И тут Жан Видье рассмеялся:
   – Они не были украдены!
   – Именно это я имею в виду. Скажем, вы знаете, кто перекладывает вещицы вашего патрона. Вы знаете, что эти исчезновения могут кое-кому нанести большой вред, поставить под вопрос счастье этой персоны…
   – Нет!
   – Что такое?
   – Я говорю «нет»!
   Он вышел из себя и смотрел на Мегрэ вызывающе.
   – Уж не думаете ли вы, что можете произвести на меня впечатление своим угрожающим видом! Арманда полна решимости следовать за своим возлюбленным на край света, если бы господин Мотт не дал своего согласия или забрал его назад… Я знаю это, потому что слышал, как она это говорила…
   – Кому?
   – Жерару! Поэтому вы видите, что никакое счастье на карту не поставлено… А что касается вещиц из слоновой кости, вы прекрасно знаете, что рано или поздно они будут положены на место, потому что с ними ничего нельзя сделать… Впрочем…
   – Впрочем?..
   После небольшого перерыва музыка снова продолжилась, но более тихая, и послышалось пение Арманды; немного глуховатым голосом она пела мелодию Шуберта.
   – Впрочем, ничего! Что касается моего ареста… А если я вам скажу, что готов, что жду ваших полицейских?.. Признайтесь, вы не осмелитесь звонить!.. Признайтесь, ваше положение не слишком-то хорошо, господин комиссар Мегрэ!
   Мегрэ просто ответил:
   – Вы правы.
   И это спокойствие рассеяло гнев первого клерка, лишило его уверенности, пафоса.
   – Что вы хотите сказать?
   – Я говорю, что вы правы… Вам нельзя предъявить обвинение в соучастии…
   – Почему?
   Наступил момент, когда не следует торопиться. Мегрэ принялся искать острый предмет, чтобы вытряхнуть свою трубку, затем склонился над корзиной с бумагами.
   – Потому что нельзя быть соучастником преступления, которого не существует…
   – Не понимаю…
   – Ну конечно, мой друг! Вы прекрасно знаете – у вас была возможность ознакомиться с уголовным кодексом, – что обвинения в преступлении снимаются, когда дело касается членов одной семьи…
   Насколько быстрым был взлет, настолько быстрым оказалось и падение в настроении юноши. Теперь он выглядел несчастным, готовым заплакать. Он смотрел на Мегрэ как мальчуган, которому только что надрали уши.
   – Кто вам сказал?
   – А как по-вашему? Не госпожа же Мотт, не так ли?
   Видье улыбнулся.
   – И не Клотильда, ей для этого не хватило бы хитрости.
   – Не надо плохо говорить о мадемуазель Клотильде.
   Если бы можно было свободно выбирать объект любви…
   И Мегрэ понял, что Видье предпочел бы влюбиться в старшую из девиц Мотт, а не в среднюю.
   – Вот видите! Остается немного народу…
   – Она не отвечает за свои поступки, – пробормотал клерк.
   – А разве я вам сказал, что отвечает? Я полагаю, она несовершеннолетняя?
   – Она настроена романтически… Однажды вечером я застал ее с вещичкой из слоновой кости в руках, и она поклялась мне, что, если я расскажу кому-нибудь, она себя убьет…
   – Ну да, ну да, она как раз в таком возрасте…
   – Чтобы убить себя?
   – Чтобы это сказать!.. Чтобы любить, как любит она!..
   Чтобы ревновать, как ревнует она, ревнует настолько, чтобы прогнать предмет своей любви, но не видеть, как счастлив этот человек с ее сестрой…
   – Что за идиотская мысль брать девушку с собой на свидания и рисовать ее портрет?
   – Вам и об этом рассказали?…
   Но в этот момент Видье прислушался и проскользнул мимо Мегрэ столь быстро, что чуть не сбил его с ног; дверь открылась и захлопнулась за ним. Секунду спустя послышался шум в соседней комнате и внезапно раздался выстрел, за которым наступила мертвая тишина.
   Внизу смолкли звуки рояля.

4

   Было тепло, несмотря на открытые настежь окна кабинета, сквозь которые проникали ночные ароматы сада.
   Изредка вдалеке на большом шоссе были видны мчавшиеся мимо машины.
   На улице перед входом между двумя дорожными тумбами Мегрэ ожидала машина с выключенными огнями; шофер в ливрее стоял рядом на тротуаре.
   Господин Мотт был очень бледен. Тик кривил его губы особенно часто, и ему стоило больших усилий создавать видимость улыбки.
   – Прошу меня простить, господин комиссар. Но так даже лучше, не правда ли? Было бы хуже, если бы…
   Он не закончил фразу. Боялся расплакаться.
   – Я хотел знать во что бы то ни стало. И у меня даже не возникло подозрения, что речь идет о романтической любви маленькой девочки… Я уже стар, а Эмильенна слишком молода; поэтому, балуя ее, я меньше ее понимал, чем сестер…
   Он обернулся к Жану Видье, который сидел в кресле в уголке, еще не придя в себя от переживаний.
   – Без тебя, мой храбрый Жан…
   – Да нет, месье! Я уверен, что она бы не выстрелила.
   Когда я услышал шум в вашей комнате, тут же подумал, сам не знаю почему, что это не вы. Мадемуазель Эмильенна взяла револьвер в вашем ночном столике. Я бросился к ней и, пытаясь отнять оружие, выстрелил. Я сожалею о вашем зеркале… – И, бросив озорной взгляд в сторону Мегрэ, добавил: – Если бы месье не приехал…
   Наконец-то господин Мотт смог слегка улыбнуться.
   – Если бы мой друг из Бержерака не приехал… – поправил он своего клерка. Но не закончил свою мысль.
   На столе лежали недостающие предметы из коллекции, которые вернула Эмильенна; она их долго хранила в шкафу с бельем.
   Он поднялся.
   – Завтра я вызову мастера, чтобы заменить зеркало…
   И может быть, придя в себя, он заговорит о деньгах.
   – И завтра же, господин Мегрэ, я отошлю вам письмо… Я слишком устал сегодня… Сожалею, что вы так торопитесь уехать…
 
   Через час госпожа Мегрэ быстро зажгла свет, услышав, что входная дверь открывается, Она уже выдвинула ящик стола, где лежал револьвер, но раздался громкий голос Мегрэ:
   – Это я!
   – Ты уже нашел эти штучки из слоновой кости для этого старого безумца?
   – Ну конечно…
   – Где они были?
   – Я расскажу тебе позже…
   Он настолько пропитался тамошней атмосферой, что ему не верилось, будто он только сегодня утром уехал из дома. И ночью ему снились очень белые камешки на дорожке и три дочери нотариуса из Шатонефа…
   Эмильенна, Арманда и Клотильда…