Страница:
В это утро похоронное бюро было так загружено, что одну из лошадей для катафалка, на котором везли Жюльетту Буанэ, пришлось нанять на стороне, и она раз десять пыталась перейти на рысь; от этого процессия двигалась словно скачками, слишком торопливо, что никак не соответствовало чинному ритуалу похорон.
Распоряжался всем некто Монфис, страховой агент из Люсона. Едва лишь газеты сообщили об убийстве Жюльетты Буанэ, как он прибыл в Париж уже в глубоком трауре (видимо, воспользовавшись траурным одеянием, сохранившимся с предыдущего погребения). Он появлялся повсюду, высокий, худой, бледный, с красным носом от насморка, который схватил в поезде.
Он приходился Жюльетте Буанэ двоюродным братом.
— Я знаю, что говорю, господин комиссар. У нас давным-давно было договорено, что она нам оставит кое-какое наследство, она даже согласилась быть крестной матерью нашего старшего сына… Я убежден, что завещание существует… Если его до сих пор не нашли, значит, кое-кому выгодно, чтобы оно исчезло. Впрочем, я намерен возбудить гражданский иск.
Он потребовал, чтобы похороны были по всей форме, с ритуальными светильниками у гроба, и чтобы шествие начиналось от дома покойной.
— У нас в семье не принято хоронить кое-как.
Утром в день церемонии он встречал на вокзале жену в глубоком трауре и пятерых сыновей; сейчас они следовали за гробом, выстроившись по росту, держа в руках шляпы, пять одинаково белобрысых мальчишек с одинаково торчащими вихрами.
В это время дня движение на шоссе особенно оживленное. Крытые грузовики с Центрального рынка двигались беспрерывной вереницей. Погода стояла ясная, солнечная, с легким морозцем. Люди притопывали ногами, стараясь согреться, и поглубже засовывали руки в карманы.
Мегрэ не ложился в эту ночь. Вместе с Люка он наблюдал из окна комнаты на улице Бираг за бандой поляков. Все три дня, прошедшие со смерти Сесили, он был мрачен и раздражителен. Поляки, отвлекавшие его от дела в Бур-ла-Рене, надоели комиссару. В семь утра он принял решение:
— Оставайся здесь!.. Я задержу первого, кто покажется…
— Осторожно, шеф… Они вооружены…
Он пожал плечами, вошел в «Аркады» и стал ждать на лестничной площадке. Спустя четверть часа дверь комнаты поляков отворилась. Оттуда вышел огромный детина и начал спускаться по лестнице. Мегрэ набросился на него сзади, они покатились вниз и катились так до первого этажа, пока комиссар не защелкнул наручники на запястьях противника; только тогда он поднялся на ноги.
Торанс уже спешил к нему, услышав свисток.
— Отведи его в полицию… Предоставляю тебе подготовить его к допросу… Заставь его заговорить, понятно? Если потребуется, попроси смену… И не церемоньтесь с ним.
Затем, отряхнув пыль с одежды, он зашел в кафе и у стойки выпил чашку кофе с коньяком и съел две булочки.
В криминальной полиции все знали, что в такие дни лучше ему не перечить. Госпожа Мегрэ также не отваживалась спросить, в котором часу ждать его к завтраку или обеду.
Нахмуренный и упрямый, стоял он на тротуаре перед витриной бакалейной лавки и сердито попыхивал трубкой. Газетные сообщения о преступлении в Бур-ла-Рене привлекли к дому множество любопытных, собралось также с полдюжины репортеров и фотографов. Два катафалка ждали перед домом — первый для Жюльетты Буанэ, второй для Сесили. Жильцы по настоянию госпожи С-вашего-позволения, уверявшей, будто это самое малое, что необходимо сделать, сложились и купили венок с надписью: «Нашей домохозяйке с прискорбием».
Кроме Монфисов, представлявших семейство Жюльетты Буанэ, урожденной Казенов, явились еще некие Буанэ и Маршепье из Парижа, представлявшие семью ее покойного мужа.
Оба лагеря с ненавистью следили друг за другом. Буанэ и Маршепье также считали себя обкраденными, заявляя, что покойница, когда умер ее муж, обещала вернуть со временем часть состояния в его семью. Накануне они явились в криминальную полицию. Их принял сам начальник, поскольку это были люди с положением, а один из них даже муниципальный советник.
— Скажите-ка, Мегрэ… Эти господа утверждают, будто существует завещание, и сколько я им ни толкую, что был произведен тщательный обыск…
Они сердились на Мегрэ, на Монфиса, на Жюльетту. Словом, каждый считал себя обобранным, и больше всех Жерар Пардон, который был возбужден сильнее обычного и ни с кем не разговаривал.
За неимением денег он не мог облачиться в траур.
Вместо пальто на нем был старый плащ цвета хаки и на рукаве черная повязка.
Его сестра Берта не отходила от него, видимо встревоженная его лихорадочным состоянием. Эта миловидная, пухленькая, кокетливая девушка не сочла нужным сменить свою вишневую шляпку на черную.
Господин Дандюран также был здесь; он явился на роскошной машине в обществе четырех или пяти разодетых самоуверенных господ, пальцы которых были унизаны перстнями. Пришло и семейство Сивеши, кроме матери, которая еще не вставала. Бакалейщица, госпожа Пьешо, оставила на минуту свою лавку на госпожу Бенуа, чтобы сбегать наверх и окропить оба гроба святой водой.
Распорядитель похоронного бюро нервничал, постольку на одиннадцать часов были назначены следующие похороны, и бегал от одной группы собравшихся к другой, тщетно стараясь отыскать официального представителя семьи усопших. Кроме того, фоторепортеры наводили на него страх.
— Не сейчас, господа, умоляю вас… Подождите хотя бы, пока каждый займет свое место!..
Что, если в газетах появится снимок, где будет изображена такая неорганизованная процессия!
Мегрэ привлекал к себе всеобщее внимание, но, казалось, не замечал этого. Когда стали выносить гробы, он коснулся плеча вздрогнувшего Жерара Пардона.
— Прошу вас на минуточку! — шепнул он, отводя его в сторону.
— Что вам еще от меня нужно?
— Ваша жена, вероятно, сообщила вам, что вчера я заходил к ней, когда вас не было дома…
— Вы хотите сказать, что делали обыск в квартире… — Болезненная усмешка исказила его черты. — Вы нашли то, что искали?
Услышав утвердительный ответ комиссара, Жерар с ужасом взглянул на него.
— Представьте себе, улучив минуту, когда ваша жена отвернулась, я из любопытства сунул руку в цветочный горшок… Я ведь люблю копаться в саду на досуге… Что-то в этом горшке показалось мне странным!.. И действительно, под слоем земли я обнаружил вот это…
На ладони у него лежал маленький ключик от квартиры Жюльетты Буанэ.
— Забавно, не правда ли? — продолжал он. — И удивительное совпадение… Когда через некоторое время я вернулся к себе в кабинет, меня поджидал слесарь, живущий в двух шагах отсюда, он сообщил мне, что недели две назад ему был заказан точно такой ключ…
— Ну и что из этого?
Жерара трясло, он оглядывался по сторонам, словно надеялся, что кто-то придет к нему на помощь. Взгляд его упал на гроб сестры, который люди в черном ставили на похоронные дроги.
— Вы хотите арестовать меня?
— Еще не знаю…
— Если вы допросили слесаря, вы должны знать, от кого я получил этот ключ…
Ключ дала ему Сесиль! Показания слесаря не оставляли в том ни малейшего сомнения.
— В понедельник двадцать пятого сентября, — заявил он, — молодая особа лет тридцати явилась ко мне в мастерскую и, показав ключ от квартиры, спросила, не могу ли я изготовить другой такой же… Я попросил ее оставить этот ключ для образца. Она возразила, что он у нее один и она без него не может обойтись, так что мне пришлось снять с него слепок… Назавтра она пришла за заказом и заплатила мне двенадцать франков семьдесят пять сантимов… И только когда я прочитал в газетах описание примет Сесили Пардон, которая была убита, и особенно когда я узнал, что она слегка косила, я…
Процессия тронулась, распорядитель, отчаянно жестикулируя, бросился к Жерару, и Мегрэ сказал вполголоса:
— Поговорим потом…
Жерара и его сестру Берту поставили сразу за катафалком, но они не прошли и десяти метров, как Монфисы оттеснили их и заняли место в первом ряду.
Буанэ и Маршепье держались скромнее, они не пытались изобразить на своих лицах скорбь и дорогой толковали о завещании. За ними следовал Дандюран и господа с массивными перстнями на пальцах, один из них медленно ехал за кортежем в машине.
С самого начала из-за норовистой лошади процессия продвигалась быстрее обычного. Но когда пришлось повернуть налево, к церкви, кортеж так медленно пересекал шоссе, что образовалась пробка, движение замерло на несколько минут, и три трамвая, стоя друг за дружкой, ждали, когда освободится путь.
Жена Жерара побоялась прийти из-за своего состояния. Со дня на день она должна была родить. Накануне Мегрэ час просидел с ней в двухкомнатной квартире над лавкой мясника, которую чета занимала на улице Па-де-ла-Мюль.
Элен едва минуло двадцать три года, но ее лицо, уже успевшее утратить свежие краски молодости, выражало унылое смирение, свойственное жене бедняка. Во всем чувствовались жалкие, отчаянные попытки придать уют этому убогому жилищу. Некоторые вещи, должно быть, уже попали в ломбард. Мегрэ заметил также, что газ отключен.
— Жерару никогда не везло, — беззлобно вздохнула она. — А ведь он способный… Он гораздо умнее стольких других, которые хорошо устроены… Может быть, он слишком умен?
Отец Элен служил в налоговом управлении. Она не решалась открыть ему истинное положение дел и давала понять, что Жерар работает и что они счастливы.
— Вероятно, он показался вам немного озлобленным, но войдите в его положение… Последнее время ни в чем ему нет удачи… С утра до вечера он бегает по объявлениям… Я надеюсь, вы, по крайней мере, его-то не подозреваете?.. Он не способен ни на малейший нечестный поступок. Может быть, именно из-за своей щепетильности он не может добиться успеха… Вот, например, у последнего его хозяина, торговца пылесосами, случилась кража.
Жерар подозревал одного служащего, но ничего не сказал… Патрон допрашивал его с пристрастием, словно обвинял, и Жерар предпочел уйти… Да, вы можете перерыть всю квартиру, но ничего интересного, кроме счетов и накладных, не найдете.
А на окошке стоял цветочный горшок! Мегрэ заметил, что земля в нем свежая, хотя герань давно засохла.
И он воспользовался моментом, когда Элен отвернулась…
Засунув руки в карманы, Мегрэ шел по тротуару чуть в стороне от процессии, что позволяло ему курить трубку. В хвосте кортежа он увидел обеих сестер Сивеши — Нуши и Почи; для них все происходящее было занятным зрелищем, и они старались ничего не упустить.
Госпожа С-вашего-позволения доверила на час свой пост соседке, не подозревая, что Мегрэ поставил инспектора у дома напротив. Она дойдет только до церкви, но на кладбище не поедет: из-за прострела она боялась сквозняков.
Неожиданно шествие остановилось, что вовсе не было предусмотрено программой. Каждый поднимался на носки, чтобы узнать, что произошло.
Жюльетте Буанэ и Сесили действительно не везло.
Их кортеж вышел раньше времени и столкнулся с другой, запаздывающей процессией, которая появилась из поперечной улицы, направляясь к церкви. Пришлось пережидать. Лошади нетерпеливо били копытами о мостовую. Некоторые мужчины отделились от колонны, чтобы пропустить стаканчик; они поспешно выходили из бистро, утирая губы.
Из церкви доносились звуки органа, сзади, с шоссе, — шум проносившихся машин. Кюре торопливо совершал обычный обряд, и вскоре церковные двери снова широко распахнулись.
— И не введи нас во искушение…
Распорядитель в треуголке ходил взад и вперед вдоль процессии, словно овчарка, бегающая вокруг своего стада.
— Избави нас от лукаваго…
— Аминь…
Они стали входить в церковь, хотя предыдущая процессия не успела еще выйти оттуда. Только один гроб — Жюльетты Буанэ — был установлен на возвышении. Гроб Сесили поставили сзади прямо на каменные плиты, и кюре начал:
— Избави нас, Господи…
Поскрипывали подошвы и ножки стульев, сквозь широко открытые двери врывались волны свежего воздуха, сверкала залитая солнцем улица. Сидевший в первом ряду Жерар то и дело оборачивался. Не Мегрэ ли он искал? Господа, пришедшие с Шарлем Дандюраном, держались с достоинством, каждый положил на поднос по сто франков. Берта в вишневой шляпке неотступно следила за братом, словно опасаясь какой-нибудь выходки с его стороны.
— Отче наш…
Какой-то бесцеремонный фотограф дал вспышку магния, и все невольно вздрогнули. Мегрэ в своем толстом пальто с бархатным воротником стоял, прислонившись плечом к колонне, губы его шевелились, словно повторяя слова молитвы. Может быть, он молился за бедную Сесиль, которая так долго ждала его на набережной Орфевр?
Последние три дня никто не решался к нему подступиться. Он проходил по коридору Дворца правосудия, массивный, с грозным выражением лица, жуя мундштук трубки и пережевывая свои мрачные мысли.
— Что, не ладится? — спросил его накануне вечером шеф.
Мегрэ поднял на него глаза, и этот взгляд, тяжелый и мрачный, стоил любого ответа.
— Не расстраивайтесь, старина… Нужно только найти концы…
Витражи с фигурами евангелистов вдруг засияли на солнце, и Мегрэ беспричинно уставился на изображение святого Луки с темной квадратной бородой.
— И не введи нас во искушение…
Уж не ждала ли на улице еще одна похоронная процессия, что кюре отправлял службу с такой поспешностью? Непривычная к похоронам лошадь поминутно издавала громкое ржание, отдававшееся жизнерадостным эхом под сводами церкви…
Зачем две недели назад понадобилось Сесили заказать тайком от тетки второй ключ? И она ли передала этот ключ брату? А если так…
Он снова видел Сесиль в зале ожидания, способную неподвижно сидеть часами с сумкой на коленях, не меняя положения.
Мегрэ вспомнил свои предположения. Или она последовала за кем-нибудь, кого она знала, кому доверяла, или же ее уверили, что ведут к нему…
Может быть, это был брат?
Комиссар испытывал неловкость, избегал взгляда Жерара, не сводившего с него глаз. Берта тщетно пыталась успокоить брата, касаясь его руки.
— Сюда, господа… Поспешите, пожалуйста!..
На кладбище в этот день царила та же суматоха. Процессия торопливо прошла мимо семейных склепов и каменных надгробий и достигла новых участков, где над четырехугольными холмиками возвышались скромные деревянные кресты. Дальше похоронные дроги не могли проехать, оба гроба пришлось нести на носилках, пробираясь друг за другом по узким дорожкам.
Монфис на ходу поймал Мегрэ:
— Когда я смогу вас увидеть, господин комиссар?
— Где вы остановились?
— В гостинице «Центральная» на бульваре Монпарнас…
— Постараюсь заглянуть к вам до вечера…
— Может быть, мне лучше зайти к вам в кабинет?
— Я не знаю, когда буду там…
И Мегрэ подошел к Берте, которую толпа на миг оттеснила от ее брата.
— Не оставляйте его одного… Он слишком возбужден… Постарайтесь увести его к себе, а я потом зайду навещу его…
Она опустила ресницы в знак согласия. Весь ее облик не вязался с происшедшей трагедией — она была невысокого роста, пухленькая и миловидная.
— Послушайте, господин комиссар…
Мегрэ обернулся к одному из господ, сопровождавших Дандюрана.
— Нельзя ли потолковать с вами минутку-другую? У кладбищенских ворот есть тихое бистро…
К могиле подошел диакон, за ним торопливо поспевал мальчик-певчий, путаясь в черной рясе, из-под которой выглядывали грубые, подбитые гвоздями башмаки. Диакон наклонился над ямой, пошевелил губами, перевернул несколько страниц в требнике и бросил первую горсть земли. Жерар и кузен Монфис одновременно нагнулись.
Из-за спин стоявших впереди людей Мегрэ не смог разглядеть, кому из них удалось бросить землю первому.
Затем все начали торопливо расходиться. Нуши подошла к комиссару и нагло уставилась на него, словно собиралась просить автограф, как у киноактера.
Когда Мегрэ вошел в бистро у мастерской надгробных памятников, ожидавшие его за столиком господа разом встали.
— Уж вы извините нас за беспокойство… Что вы будете пить? Гарсон!.. То же самое для господина комиссара…
Шарль Дандюран тоже был здесь, гладко выбритый и землисто-серый, как могильные плиты.
— Присядьте, господин комиссар. Мы могли бы прийти к вам на прием, но, быть может, так лучше…
Перед Мегрэ была вся компания крупных притонодержателей, каждый вечер собиравшихся в кафе Альбера, и держались они так же спокойно, как за зеленым сукном стола во время заседаний правления.
— Ваше здоровье!.. Пожалуй, не стоит бродить вокруг да около, перейдем к сути дела. Комиссар Кассье знает нас и может засвидетельствовать, что мы законов не преступаем.
Их роскошная машина стояла у дверей бистро, и мальчишки с восхищением разглядывали ее хромированные части, сверкавшие на солнце.
— Сами понимаете, речь пойдет о бедняге Жюльетте…
Вы ведь знаете, под предлогом охраны нравственности закон не защищает интересов тех, кто вкладывает средства в наши заведения. Так что нам приходится самим выпутываться… Старая Жюльетта имела долю по крайней мере в добром десятке заведений, не считая Безье и того, что на улице Антен: они принадлежали ей одной… Месье Шарль подтвердит вам, что вчера мы совещались, как нам дальше быть…
Остальные молчали, важно кивая головами. Месье Шарль сидел, положив на стол бледные волосатые руки.
— Гарсон, еще по рюмке того же!.. Вы, наверно, не знаете, господин комиссар, какую сумму составляет ее доля в чистых деньгах?.. Больше трех тысяч мешков, то есть больше трех миллионов… Нам чужого не надо. Завещания как будто не существует… Месье Шарль не желает иметь неприятности, и он прав… Так вот, мы хотим знать ваше мнение — как нам поступить… Уже двое заявляли о своих правах на эти деньги. Некий Монфис, с виду ни дать ни взять гробовщик, вы видели его со всем выводком… И затем брат мадемуазель Сесили — Жерар… И тот и другой рвутся к денежкам… Мы не отказываем, но мы хотим знать, кому положено… Вот какое дело… Ведь нельзя же прикрыть такие доходные заведения оттого только…
Говоривший вдруг встал и тронул комиссара за рукав:
— Может, выйдем на минутку?
Он отвел Мегрэ в заднее помещение.
— Верно, ремесло мое не слишком почтенное, но тут уж ничего не поделаешь. Однако я готов поклясться и компаньоны мои подтвердят: месье Шарль закона не преступает… Старухины бумаги исчезли, но мы не станем придираться к тому, что нет документов. Я сказал — три миллиона, а может, там и больше… Будут бумаги или нет, никто ничего не получит, пока вы не подадите нам знака…
— Я доложу начальству, — проронил Мегрэ.
— Одну минуточку… Еще два слова, но теперь пусть мои компаньоны это услышат.
Они вернулись в зал.
— Так вот, господин комиссар!.. Мы решили выделить двадцать тысяч в ваше распоряжение, на розыски того негодяя, который пришил беднягу Жюльетту… Идет? Хватит? Договорились? Месье Шарль вручит вам деньги…
Бывший адвокат решил, что момент подходящий, и вытащил из кармана туго набитый бумажник.
— Нет, не сейчас, — сказал комиссар. — Мне нужно доложить об этом. Гарсон, сколько с меня?.. Нет уж, простите, я плачу сам…
И он рассчитался под недовольное бормотание своего собеседника:
— Как хотите, дело ваше, но так не годится…
Слегка разгоряченный выпитым, Мегрэ вышел из бистро. Не пройдя и десяти шагов, он остановился как вкопанный.
Перед ним вырос Жерар, взвинченный более обычного. Берта, стоявшая рядом с братом, бросила на комиссара красноречивый взгляд, говоривший: я изо всех сил старалась увести его. Но вы сами видите, ничего с ним не поделаешь…
Брат Сесили уже ухитрился где-то выпить, о чем свидетельствовал запах перегара, голос у него срывался, губы дрожали.
— Ну а теперь, господин комиссар, я надеюсь, что вы соблаговолите дать мне кое-какие объяснения…
Гробовщики прямо запарились в этот день. Их уже звали к другим могилам, и на гробу Сесили по-прежнему лежало лишь несколько комьев желтоватой глины.
Глава 2
Распоряжался всем некто Монфис, страховой агент из Люсона. Едва лишь газеты сообщили об убийстве Жюльетты Буанэ, как он прибыл в Париж уже в глубоком трауре (видимо, воспользовавшись траурным одеянием, сохранившимся с предыдущего погребения). Он появлялся повсюду, высокий, худой, бледный, с красным носом от насморка, который схватил в поезде.
Он приходился Жюльетте Буанэ двоюродным братом.
— Я знаю, что говорю, господин комиссар. У нас давным-давно было договорено, что она нам оставит кое-какое наследство, она даже согласилась быть крестной матерью нашего старшего сына… Я убежден, что завещание существует… Если его до сих пор не нашли, значит, кое-кому выгодно, чтобы оно исчезло. Впрочем, я намерен возбудить гражданский иск.
Он потребовал, чтобы похороны были по всей форме, с ритуальными светильниками у гроба, и чтобы шествие начиналось от дома покойной.
— У нас в семье не принято хоронить кое-как.
Утром в день церемонии он встречал на вокзале жену в глубоком трауре и пятерых сыновей; сейчас они следовали за гробом, выстроившись по росту, держа в руках шляпы, пять одинаково белобрысых мальчишек с одинаково торчащими вихрами.
В это время дня движение на шоссе особенно оживленное. Крытые грузовики с Центрального рынка двигались беспрерывной вереницей. Погода стояла ясная, солнечная, с легким морозцем. Люди притопывали ногами, стараясь согреться, и поглубже засовывали руки в карманы.
Мегрэ не ложился в эту ночь. Вместе с Люка он наблюдал из окна комнаты на улице Бираг за бандой поляков. Все три дня, прошедшие со смерти Сесили, он был мрачен и раздражителен. Поляки, отвлекавшие его от дела в Бур-ла-Рене, надоели комиссару. В семь утра он принял решение:
— Оставайся здесь!.. Я задержу первого, кто покажется…
— Осторожно, шеф… Они вооружены…
Он пожал плечами, вошел в «Аркады» и стал ждать на лестничной площадке. Спустя четверть часа дверь комнаты поляков отворилась. Оттуда вышел огромный детина и начал спускаться по лестнице. Мегрэ набросился на него сзади, они покатились вниз и катились так до первого этажа, пока комиссар не защелкнул наручники на запястьях противника; только тогда он поднялся на ноги.
Торанс уже спешил к нему, услышав свисток.
— Отведи его в полицию… Предоставляю тебе подготовить его к допросу… Заставь его заговорить, понятно? Если потребуется, попроси смену… И не церемоньтесь с ним.
Затем, отряхнув пыль с одежды, он зашел в кафе и у стойки выпил чашку кофе с коньяком и съел две булочки.
В криминальной полиции все знали, что в такие дни лучше ему не перечить. Госпожа Мегрэ также не отваживалась спросить, в котором часу ждать его к завтраку или обеду.
Нахмуренный и упрямый, стоял он на тротуаре перед витриной бакалейной лавки и сердито попыхивал трубкой. Газетные сообщения о преступлении в Бур-ла-Рене привлекли к дому множество любопытных, собралось также с полдюжины репортеров и фотографов. Два катафалка ждали перед домом — первый для Жюльетты Буанэ, второй для Сесили. Жильцы по настоянию госпожи С-вашего-позволения, уверявшей, будто это самое малое, что необходимо сделать, сложились и купили венок с надписью: «Нашей домохозяйке с прискорбием».
Кроме Монфисов, представлявших семейство Жюльетты Буанэ, урожденной Казенов, явились еще некие Буанэ и Маршепье из Парижа, представлявшие семью ее покойного мужа.
Оба лагеря с ненавистью следили друг за другом. Буанэ и Маршепье также считали себя обкраденными, заявляя, что покойница, когда умер ее муж, обещала вернуть со временем часть состояния в его семью. Накануне они явились в криминальную полицию. Их принял сам начальник, поскольку это были люди с положением, а один из них даже муниципальный советник.
— Скажите-ка, Мегрэ… Эти господа утверждают, будто существует завещание, и сколько я им ни толкую, что был произведен тщательный обыск…
Они сердились на Мегрэ, на Монфиса, на Жюльетту. Словом, каждый считал себя обобранным, и больше всех Жерар Пардон, который был возбужден сильнее обычного и ни с кем не разговаривал.
За неимением денег он не мог облачиться в траур.
Вместо пальто на нем был старый плащ цвета хаки и на рукаве черная повязка.
Его сестра Берта не отходила от него, видимо встревоженная его лихорадочным состоянием. Эта миловидная, пухленькая, кокетливая девушка не сочла нужным сменить свою вишневую шляпку на черную.
Господин Дандюран также был здесь; он явился на роскошной машине в обществе четырех или пяти разодетых самоуверенных господ, пальцы которых были унизаны перстнями. Пришло и семейство Сивеши, кроме матери, которая еще не вставала. Бакалейщица, госпожа Пьешо, оставила на минуту свою лавку на госпожу Бенуа, чтобы сбегать наверх и окропить оба гроба святой водой.
Распорядитель похоронного бюро нервничал, постольку на одиннадцать часов были назначены следующие похороны, и бегал от одной группы собравшихся к другой, тщетно стараясь отыскать официального представителя семьи усопших. Кроме того, фоторепортеры наводили на него страх.
— Не сейчас, господа, умоляю вас… Подождите хотя бы, пока каждый займет свое место!..
Что, если в газетах появится снимок, где будет изображена такая неорганизованная процессия!
Мегрэ привлекал к себе всеобщее внимание, но, казалось, не замечал этого. Когда стали выносить гробы, он коснулся плеча вздрогнувшего Жерара Пардона.
— Прошу вас на минуточку! — шепнул он, отводя его в сторону.
— Что вам еще от меня нужно?
— Ваша жена, вероятно, сообщила вам, что вчера я заходил к ней, когда вас не было дома…
— Вы хотите сказать, что делали обыск в квартире… — Болезненная усмешка исказила его черты. — Вы нашли то, что искали?
Услышав утвердительный ответ комиссара, Жерар с ужасом взглянул на него.
— Представьте себе, улучив минуту, когда ваша жена отвернулась, я из любопытства сунул руку в цветочный горшок… Я ведь люблю копаться в саду на досуге… Что-то в этом горшке показалось мне странным!.. И действительно, под слоем земли я обнаружил вот это…
На ладони у него лежал маленький ключик от квартиры Жюльетты Буанэ.
— Забавно, не правда ли? — продолжал он. — И удивительное совпадение… Когда через некоторое время я вернулся к себе в кабинет, меня поджидал слесарь, живущий в двух шагах отсюда, он сообщил мне, что недели две назад ему был заказан точно такой ключ…
— Ну и что из этого?
Жерара трясло, он оглядывался по сторонам, словно надеялся, что кто-то придет к нему на помощь. Взгляд его упал на гроб сестры, который люди в черном ставили на похоронные дроги.
— Вы хотите арестовать меня?
— Еще не знаю…
— Если вы допросили слесаря, вы должны знать, от кого я получил этот ключ…
Ключ дала ему Сесиль! Показания слесаря не оставляли в том ни малейшего сомнения.
— В понедельник двадцать пятого сентября, — заявил он, — молодая особа лет тридцати явилась ко мне в мастерскую и, показав ключ от квартиры, спросила, не могу ли я изготовить другой такой же… Я попросил ее оставить этот ключ для образца. Она возразила, что он у нее один и она без него не может обойтись, так что мне пришлось снять с него слепок… Назавтра она пришла за заказом и заплатила мне двенадцать франков семьдесят пять сантимов… И только когда я прочитал в газетах описание примет Сесили Пардон, которая была убита, и особенно когда я узнал, что она слегка косила, я…
Процессия тронулась, распорядитель, отчаянно жестикулируя, бросился к Жерару, и Мегрэ сказал вполголоса:
— Поговорим потом…
Жерара и его сестру Берту поставили сразу за катафалком, но они не прошли и десяти метров, как Монфисы оттеснили их и заняли место в первом ряду.
Буанэ и Маршепье держались скромнее, они не пытались изобразить на своих лицах скорбь и дорогой толковали о завещании. За ними следовал Дандюран и господа с массивными перстнями на пальцах, один из них медленно ехал за кортежем в машине.
С самого начала из-за норовистой лошади процессия продвигалась быстрее обычного. Но когда пришлось повернуть налево, к церкви, кортеж так медленно пересекал шоссе, что образовалась пробка, движение замерло на несколько минут, и три трамвая, стоя друг за дружкой, ждали, когда освободится путь.
Жена Жерара побоялась прийти из-за своего состояния. Со дня на день она должна была родить. Накануне Мегрэ час просидел с ней в двухкомнатной квартире над лавкой мясника, которую чета занимала на улице Па-де-ла-Мюль.
Элен едва минуло двадцать три года, но ее лицо, уже успевшее утратить свежие краски молодости, выражало унылое смирение, свойственное жене бедняка. Во всем чувствовались жалкие, отчаянные попытки придать уют этому убогому жилищу. Некоторые вещи, должно быть, уже попали в ломбард. Мегрэ заметил также, что газ отключен.
— Жерару никогда не везло, — беззлобно вздохнула она. — А ведь он способный… Он гораздо умнее стольких других, которые хорошо устроены… Может быть, он слишком умен?
Отец Элен служил в налоговом управлении. Она не решалась открыть ему истинное положение дел и давала понять, что Жерар работает и что они счастливы.
— Вероятно, он показался вам немного озлобленным, но войдите в его положение… Последнее время ни в чем ему нет удачи… С утра до вечера он бегает по объявлениям… Я надеюсь, вы, по крайней мере, его-то не подозреваете?.. Он не способен ни на малейший нечестный поступок. Может быть, именно из-за своей щепетильности он не может добиться успеха… Вот, например, у последнего его хозяина, торговца пылесосами, случилась кража.
Жерар подозревал одного служащего, но ничего не сказал… Патрон допрашивал его с пристрастием, словно обвинял, и Жерар предпочел уйти… Да, вы можете перерыть всю квартиру, но ничего интересного, кроме счетов и накладных, не найдете.
А на окошке стоял цветочный горшок! Мегрэ заметил, что земля в нем свежая, хотя герань давно засохла.
И он воспользовался моментом, когда Элен отвернулась…
Засунув руки в карманы, Мегрэ шел по тротуару чуть в стороне от процессии, что позволяло ему курить трубку. В хвосте кортежа он увидел обеих сестер Сивеши — Нуши и Почи; для них все происходящее было занятным зрелищем, и они старались ничего не упустить.
Госпожа С-вашего-позволения доверила на час свой пост соседке, не подозревая, что Мегрэ поставил инспектора у дома напротив. Она дойдет только до церкви, но на кладбище не поедет: из-за прострела она боялась сквозняков.
Неожиданно шествие остановилось, что вовсе не было предусмотрено программой. Каждый поднимался на носки, чтобы узнать, что произошло.
Жюльетте Буанэ и Сесили действительно не везло.
Их кортеж вышел раньше времени и столкнулся с другой, запаздывающей процессией, которая появилась из поперечной улицы, направляясь к церкви. Пришлось пережидать. Лошади нетерпеливо били копытами о мостовую. Некоторые мужчины отделились от колонны, чтобы пропустить стаканчик; они поспешно выходили из бистро, утирая губы.
Из церкви доносились звуки органа, сзади, с шоссе, — шум проносившихся машин. Кюре торопливо совершал обычный обряд, и вскоре церковные двери снова широко распахнулись.
— И не введи нас во искушение…
Распорядитель в треуголке ходил взад и вперед вдоль процессии, словно овчарка, бегающая вокруг своего стада.
— Избави нас от лукаваго…
— Аминь…
Они стали входить в церковь, хотя предыдущая процессия не успела еще выйти оттуда. Только один гроб — Жюльетты Буанэ — был установлен на возвышении. Гроб Сесили поставили сзади прямо на каменные плиты, и кюре начал:
— Избави нас, Господи…
Поскрипывали подошвы и ножки стульев, сквозь широко открытые двери врывались волны свежего воздуха, сверкала залитая солнцем улица. Сидевший в первом ряду Жерар то и дело оборачивался. Не Мегрэ ли он искал? Господа, пришедшие с Шарлем Дандюраном, держались с достоинством, каждый положил на поднос по сто франков. Берта в вишневой шляпке неотступно следила за братом, словно опасаясь какой-нибудь выходки с его стороны.
— Отче наш…
Какой-то бесцеремонный фотограф дал вспышку магния, и все невольно вздрогнули. Мегрэ в своем толстом пальто с бархатным воротником стоял, прислонившись плечом к колонне, губы его шевелились, словно повторяя слова молитвы. Может быть, он молился за бедную Сесиль, которая так долго ждала его на набережной Орфевр?
Последние три дня никто не решался к нему подступиться. Он проходил по коридору Дворца правосудия, массивный, с грозным выражением лица, жуя мундштук трубки и пережевывая свои мрачные мысли.
— Что, не ладится? — спросил его накануне вечером шеф.
Мегрэ поднял на него глаза, и этот взгляд, тяжелый и мрачный, стоил любого ответа.
— Не расстраивайтесь, старина… Нужно только найти концы…
Витражи с фигурами евангелистов вдруг засияли на солнце, и Мегрэ беспричинно уставился на изображение святого Луки с темной квадратной бородой.
— И не введи нас во искушение…
Уж не ждала ли на улице еще одна похоронная процессия, что кюре отправлял службу с такой поспешностью? Непривычная к похоронам лошадь поминутно издавала громкое ржание, отдававшееся жизнерадостным эхом под сводами церкви…
Зачем две недели назад понадобилось Сесили заказать тайком от тетки второй ключ? И она ли передала этот ключ брату? А если так…
Он снова видел Сесиль в зале ожидания, способную неподвижно сидеть часами с сумкой на коленях, не меняя положения.
Мегрэ вспомнил свои предположения. Или она последовала за кем-нибудь, кого она знала, кому доверяла, или же ее уверили, что ведут к нему…
Может быть, это был брат?
Комиссар испытывал неловкость, избегал взгляда Жерара, не сводившего с него глаз. Берта тщетно пыталась успокоить брата, касаясь его руки.
— Сюда, господа… Поспешите, пожалуйста!..
На кладбище в этот день царила та же суматоха. Процессия торопливо прошла мимо семейных склепов и каменных надгробий и достигла новых участков, где над четырехугольными холмиками возвышались скромные деревянные кресты. Дальше похоронные дроги не могли проехать, оба гроба пришлось нести на носилках, пробираясь друг за другом по узким дорожкам.
Монфис на ходу поймал Мегрэ:
— Когда я смогу вас увидеть, господин комиссар?
— Где вы остановились?
— В гостинице «Центральная» на бульваре Монпарнас…
— Постараюсь заглянуть к вам до вечера…
— Может быть, мне лучше зайти к вам в кабинет?
— Я не знаю, когда буду там…
И Мегрэ подошел к Берте, которую толпа на миг оттеснила от ее брата.
— Не оставляйте его одного… Он слишком возбужден… Постарайтесь увести его к себе, а я потом зайду навещу его…
Она опустила ресницы в знак согласия. Весь ее облик не вязался с происшедшей трагедией — она была невысокого роста, пухленькая и миловидная.
— Послушайте, господин комиссар…
Мегрэ обернулся к одному из господ, сопровождавших Дандюрана.
— Нельзя ли потолковать с вами минутку-другую? У кладбищенских ворот есть тихое бистро…
К могиле подошел диакон, за ним торопливо поспевал мальчик-певчий, путаясь в черной рясе, из-под которой выглядывали грубые, подбитые гвоздями башмаки. Диакон наклонился над ямой, пошевелил губами, перевернул несколько страниц в требнике и бросил первую горсть земли. Жерар и кузен Монфис одновременно нагнулись.
Из-за спин стоявших впереди людей Мегрэ не смог разглядеть, кому из них удалось бросить землю первому.
Затем все начали торопливо расходиться. Нуши подошла к комиссару и нагло уставилась на него, словно собиралась просить автограф, как у киноактера.
Когда Мегрэ вошел в бистро у мастерской надгробных памятников, ожидавшие его за столиком господа разом встали.
— Уж вы извините нас за беспокойство… Что вы будете пить? Гарсон!.. То же самое для господина комиссара…
Шарль Дандюран тоже был здесь, гладко выбритый и землисто-серый, как могильные плиты.
— Присядьте, господин комиссар. Мы могли бы прийти к вам на прием, но, быть может, так лучше…
Перед Мегрэ была вся компания крупных притонодержателей, каждый вечер собиравшихся в кафе Альбера, и держались они так же спокойно, как за зеленым сукном стола во время заседаний правления.
— Ваше здоровье!.. Пожалуй, не стоит бродить вокруг да около, перейдем к сути дела. Комиссар Кассье знает нас и может засвидетельствовать, что мы законов не преступаем.
Их роскошная машина стояла у дверей бистро, и мальчишки с восхищением разглядывали ее хромированные части, сверкавшие на солнце.
— Сами понимаете, речь пойдет о бедняге Жюльетте…
Вы ведь знаете, под предлогом охраны нравственности закон не защищает интересов тех, кто вкладывает средства в наши заведения. Так что нам приходится самим выпутываться… Старая Жюльетта имела долю по крайней мере в добром десятке заведений, не считая Безье и того, что на улице Антен: они принадлежали ей одной… Месье Шарль подтвердит вам, что вчера мы совещались, как нам дальше быть…
Остальные молчали, важно кивая головами. Месье Шарль сидел, положив на стол бледные волосатые руки.
— Гарсон, еще по рюмке того же!.. Вы, наверно, не знаете, господин комиссар, какую сумму составляет ее доля в чистых деньгах?.. Больше трех тысяч мешков, то есть больше трех миллионов… Нам чужого не надо. Завещания как будто не существует… Месье Шарль не желает иметь неприятности, и он прав… Так вот, мы хотим знать ваше мнение — как нам поступить… Уже двое заявляли о своих правах на эти деньги. Некий Монфис, с виду ни дать ни взять гробовщик, вы видели его со всем выводком… И затем брат мадемуазель Сесили — Жерар… И тот и другой рвутся к денежкам… Мы не отказываем, но мы хотим знать, кому положено… Вот какое дело… Ведь нельзя же прикрыть такие доходные заведения оттого только…
Говоривший вдруг встал и тронул комиссара за рукав:
— Может, выйдем на минутку?
Он отвел Мегрэ в заднее помещение.
— Верно, ремесло мое не слишком почтенное, но тут уж ничего не поделаешь. Однако я готов поклясться и компаньоны мои подтвердят: месье Шарль закона не преступает… Старухины бумаги исчезли, но мы не станем придираться к тому, что нет документов. Я сказал — три миллиона, а может, там и больше… Будут бумаги или нет, никто ничего не получит, пока вы не подадите нам знака…
— Я доложу начальству, — проронил Мегрэ.
— Одну минуточку… Еще два слова, но теперь пусть мои компаньоны это услышат.
Они вернулись в зал.
— Так вот, господин комиссар!.. Мы решили выделить двадцать тысяч в ваше распоряжение, на розыски того негодяя, который пришил беднягу Жюльетту… Идет? Хватит? Договорились? Месье Шарль вручит вам деньги…
Бывший адвокат решил, что момент подходящий, и вытащил из кармана туго набитый бумажник.
— Нет, не сейчас, — сказал комиссар. — Мне нужно доложить об этом. Гарсон, сколько с меня?.. Нет уж, простите, я плачу сам…
И он рассчитался под недовольное бормотание своего собеседника:
— Как хотите, дело ваше, но так не годится…
Слегка разгоряченный выпитым, Мегрэ вышел из бистро. Не пройдя и десяти шагов, он остановился как вкопанный.
Перед ним вырос Жерар, взвинченный более обычного. Берта, стоявшая рядом с братом, бросила на комиссара красноречивый взгляд, говоривший: я изо всех сил старалась увести его. Но вы сами видите, ничего с ним не поделаешь…
Брат Сесили уже ухитрился где-то выпить, о чем свидетельствовал запах перегара, голос у него срывался, губы дрожали.
— Ну а теперь, господин комиссар, я надеюсь, что вы соблаговолите дать мне кое-какие объяснения…
Гробовщики прямо запарились в этот день. Их уже звали к другим могилам, и на гробу Сесили по-прежнему лежало лишь несколько комьев желтоватой глины.
Глава 2
— Проходите, дружок…
В дверях Мегрэ непроизвольным движением положил руку на округлое плечо Берты Пардон, хотя это отнюдь не входило в его привычки. Пожилые мужчины часто позволяют себе такие жесты, принимая отеческий вид, и обычно на это не обращают внимания.
Но комиссар был, как видно, неловок, потому что девушка с удивлением обернулась и взглянула на смущенное лицо Мегрэ, словно говоря: «И вы тоже!..»
Первым прошел в квартиру ее брат. Только что отсюда удалились служащие похоронного бюро, которых они встретили внизу на лестнице со всем их реквизитом.
Мегрэ собирался переступить порог, когда молодой голос с легким акцентом произнес за его спиной:
— Мне очень нужно поговорить с вами, господин комиссар…
Он узнал Нуши, одетую в черный костюм по случаю похорон. Костюм, сшитый, должно быть, года два-три назад, был ей мал и узок и придавал девушке еще более вызывающий вид.
— Потом, — возразил он недовольно, не желая проявлять снисходительность к этой наглой девице.
— Имейте в виду, это очень важно!
Мегрэ вошел в квартиру покойной Жюльетты Буанэ и, прикрывая за собой дверь, пробурчал:
— Важно или нет, придется подождать…
Поскольку Жерар здесь, надо с ним все выяснить, а присутствие Берты даже кстати. Квартира старухи более подходящее место для этой беседы, чем кабинет на набережной Орфевр. Уже сама обстановка нервировала Жерара. Он с каким-то страхом оглядывался на стены, с которых только что сняли черные полотнища, и с отвращением вдыхал запах свечей и цветов, приторный запах смерти.
Берта Пардон держалась так же непринужденно, как и за прилавком магазина или за столиком дешевого кафе, где она обычно обедала. От ее по-детски круглого лица веяло безмятежностью и даже самодовольством, что иногда принимают за чистую совесть. Она казалась живым воплощением невинной молодой девушки, которой даже самая мысль о грехе ни разу не коснулась.
— Присаживайтесь, дети мои, — сказал Мегрэ, вытаскивая из кармана трубку.
Жерар был слишком возбужден, чтобы спокойно сидеть в кресле. В отличие от сестры он был настороже, снедаемый тревожными мыслями, и взгляд его перескакивал с предмета на предмет.
— Признайтесь, что вы подозреваете меня в убийстве тетки и сестры, — произнес он дрожащими губами. — Только потому что я беден, что меня преследуют неудачи!.. Какое вам дело, что вы взволнуете мою беременную жену, которая и без того слаба здоровьем… Вы пользуетесь моим отсутствием, чтобы рыться в квартире… Вы нарочно пошли туда, когда меня не было дома…
— Это верно… — проронил комиссар, разжигая трубку и разглядывая портреты на стенах.
— Ведь ордера на обыск у вас не было! И вы знали, что я бы не допустил этого…
— Да полно, перестань!
Берта сняла горжетку — длинную и узкую куницу, и комиссар заметил, что шея у нее круглая и белая.
— Спросили вы хотя бы у этого лицемера Монфиса, где он находился в ночь, когда было совершено убийство?
Уверен, что не спросили. Как же, ведь он не мне чета…
— Я как раз собираюсь сегодня вечером задать ему этот вопрос…
— Тогда спросите у него заодно, почему это меня и сестер вечно обкрадывали…
Он указал на женский портрет, увеличенную фотографию, от этого немного расплывчатую.
— Это моя мать. Она была похожа на Сесиль… И не только внешне, но и характер у нее был такой же… Да где вам понять… Полная смирения, в постоянном страхе, что всех стесняет, что берет больше, чем ей положено. И эта болезненная потребность вечно жертвовать собой… Вот и бедная сестра была такой же и прожила всю свою жизнь в служанках… Разве не правда, Берта?
— Правда, — подтвердила девушка. — Тетя Жюльетта обращалась с ней как с прислугой.
— Этого комиссару не понять…
Мегрэ сдержал улыбку; ведь его кипевший негодованием собеседник даже не подозревал, что сам комиссар страдал комплексом неполноценности. Это страшно угнетало его, и, желая освободиться от унизительного недостатка, он порой ударялся в другую крайность, держался грубо и вызывающе.
— Мать была старшей из сестер. Ей было двадцать четыре, когда тетка познакомилась с Буанэ. Он был богат. Сестры давно осиротели и жили в Фонтене на ренту, оставленную родителями. И вот что произошло.
Чтобы выйти замуж за Буанэ, тетке нужно было приданое. Она добилась у нашей матери отказа от своей доли наследства. Все в семье это знают, и, если Монфис не бессовестный лжец, он подтвердит вам это. Таким образом, тетке Жюльетте удалось заключить столь выгодный брак только благодаря матери. «Я в скором времени отплачу тебе… Можешь быть спокойна, я этого никогда не забуду. Вот выйду замуж…» Не тут-то было! Выйдя замуж, она сочла, что сестра слишком бедна, чтобы вводить ее в тот круг, куда попала она сама. Мать поступила продавщицей в один из магазинов в Фонтене.
Она стала женой приказчика, человека больного, и продолжала работать… Родились мы, и тетка насилу согласилась быть крестной Сесили. Знаете ли вы, сколько она послала ей к первому причастию? Всего сто франков! А ведь муж ее уже владел десятком домов…
«Не беспокойся, Эмилия, — писала она матери, — если с тобой что-нибудь случится, я не оставлю твоих детей».
Отец умер первым, а вскоре за ним и мать. Тетя Жюльетта к тому времени овдовела и поселилась в этой квартире, но занимала тогда весь этаж. Из Фонтене нас привез кузен Монфис… Ты, Берта, была тогда совсем маленькой и не можешь помнить…
В дверях Мегрэ непроизвольным движением положил руку на округлое плечо Берты Пардон, хотя это отнюдь не входило в его привычки. Пожилые мужчины часто позволяют себе такие жесты, принимая отеческий вид, и обычно на это не обращают внимания.
Но комиссар был, как видно, неловок, потому что девушка с удивлением обернулась и взглянула на смущенное лицо Мегрэ, словно говоря: «И вы тоже!..»
Первым прошел в квартиру ее брат. Только что отсюда удалились служащие похоронного бюро, которых они встретили внизу на лестнице со всем их реквизитом.
Мегрэ собирался переступить порог, когда молодой голос с легким акцентом произнес за его спиной:
— Мне очень нужно поговорить с вами, господин комиссар…
Он узнал Нуши, одетую в черный костюм по случаю похорон. Костюм, сшитый, должно быть, года два-три назад, был ей мал и узок и придавал девушке еще более вызывающий вид.
— Потом, — возразил он недовольно, не желая проявлять снисходительность к этой наглой девице.
— Имейте в виду, это очень важно!
Мегрэ вошел в квартиру покойной Жюльетты Буанэ и, прикрывая за собой дверь, пробурчал:
— Важно или нет, придется подождать…
Поскольку Жерар здесь, надо с ним все выяснить, а присутствие Берты даже кстати. Квартира старухи более подходящее место для этой беседы, чем кабинет на набережной Орфевр. Уже сама обстановка нервировала Жерара. Он с каким-то страхом оглядывался на стены, с которых только что сняли черные полотнища, и с отвращением вдыхал запах свечей и цветов, приторный запах смерти.
Берта Пардон держалась так же непринужденно, как и за прилавком магазина или за столиком дешевого кафе, где она обычно обедала. От ее по-детски круглого лица веяло безмятежностью и даже самодовольством, что иногда принимают за чистую совесть. Она казалась живым воплощением невинной молодой девушки, которой даже самая мысль о грехе ни разу не коснулась.
— Присаживайтесь, дети мои, — сказал Мегрэ, вытаскивая из кармана трубку.
Жерар был слишком возбужден, чтобы спокойно сидеть в кресле. В отличие от сестры он был настороже, снедаемый тревожными мыслями, и взгляд его перескакивал с предмета на предмет.
— Признайтесь, что вы подозреваете меня в убийстве тетки и сестры, — произнес он дрожащими губами. — Только потому что я беден, что меня преследуют неудачи!.. Какое вам дело, что вы взволнуете мою беременную жену, которая и без того слаба здоровьем… Вы пользуетесь моим отсутствием, чтобы рыться в квартире… Вы нарочно пошли туда, когда меня не было дома…
— Это верно… — проронил комиссар, разжигая трубку и разглядывая портреты на стенах.
— Ведь ордера на обыск у вас не было! И вы знали, что я бы не допустил этого…
— Да полно, перестань!
Берта сняла горжетку — длинную и узкую куницу, и комиссар заметил, что шея у нее круглая и белая.
— Спросили вы хотя бы у этого лицемера Монфиса, где он находился в ночь, когда было совершено убийство?
Уверен, что не спросили. Как же, ведь он не мне чета…
— Я как раз собираюсь сегодня вечером задать ему этот вопрос…
— Тогда спросите у него заодно, почему это меня и сестер вечно обкрадывали…
Он указал на женский портрет, увеличенную фотографию, от этого немного расплывчатую.
— Это моя мать. Она была похожа на Сесиль… И не только внешне, но и характер у нее был такой же… Да где вам понять… Полная смирения, в постоянном страхе, что всех стесняет, что берет больше, чем ей положено. И эта болезненная потребность вечно жертвовать собой… Вот и бедная сестра была такой же и прожила всю свою жизнь в служанках… Разве не правда, Берта?
— Правда, — подтвердила девушка. — Тетя Жюльетта обращалась с ней как с прислугой.
— Этого комиссару не понять…
Мегрэ сдержал улыбку; ведь его кипевший негодованием собеседник даже не подозревал, что сам комиссар страдал комплексом неполноценности. Это страшно угнетало его, и, желая освободиться от унизительного недостатка, он порой ударялся в другую крайность, держался грубо и вызывающе.
— Мать была старшей из сестер. Ей было двадцать четыре, когда тетка познакомилась с Буанэ. Он был богат. Сестры давно осиротели и жили в Фонтене на ренту, оставленную родителями. И вот что произошло.
Чтобы выйти замуж за Буанэ, тетке нужно было приданое. Она добилась у нашей матери отказа от своей доли наследства. Все в семье это знают, и, если Монфис не бессовестный лжец, он подтвердит вам это. Таким образом, тетке Жюльетте удалось заключить столь выгодный брак только благодаря матери. «Я в скором времени отплачу тебе… Можешь быть спокойна, я этого никогда не забуду. Вот выйду замуж…» Не тут-то было! Выйдя замуж, она сочла, что сестра слишком бедна, чтобы вводить ее в тот круг, куда попала она сама. Мать поступила продавщицей в один из магазинов в Фонтене.
Она стала женой приказчика, человека больного, и продолжала работать… Родились мы, и тетка насилу согласилась быть крестной Сесили. Знаете ли вы, сколько она послала ей к первому причастию? Всего сто франков! А ведь муж ее уже владел десятком домов…
«Не беспокойся, Эмилия, — писала она матери, — если с тобой что-нибудь случится, я не оставлю твоих детей».
Отец умер первым, а вскоре за ним и мать. Тетя Жюльетта к тому времени овдовела и поселилась в этой квартире, но занимала тогда весь этаж. Из Фонтене нас привез кузен Монфис… Ты, Берта, была тогда совсем маленькой и не можешь помнить…