Сименон Жорж. Сесиль умерла

   Мегрэ купил газету. И невольно нахмурился, увидев на первой полосе снимок, изображавший его самого, более толстым, чем он себе казался, в свирепо зажатых челюстях трубка, рука лежит на плече молодого человека в плаще, и человек этот — Жерар. Он не помнил, как положил руку на плечо брату Сесили. Вероятно, это был машинальный жест.
   Но журналист уже сделал из этого свои выводы. Подпись гласила:
   «Чистая случайность? Или, может быть, комиссар Мегрэ опустил свою тяжелую лапу на дрожащее плечо виновного?»
   — Какая глупость!.. Гарсон!.. Сколько с меня?..
   Он был взбешен и в то же время испытывал удовлетворение. Он вышел из «Купола» более бодрым шагом, чем вошел туда. Такси! Пусть бухгалтер ворчит, пусть уверяет, что на метро быстрее всего доберешься из одного конца города в другой.
   Минут десять спустя он уже окунулся в привычную ему атмосферу, вошел в свой кабинет. Там на краешке стула жался поляк, а в кресле комиссара восседал Люка.
   Мегрэ подмигнул ему, и Люка вышел за ним в комнату инспекторов.
   — Уже десять часов мы с Жанвье допрашиваем его. До сих пор он держался, но, кажется, начинает поддаваться…
   Если чутье мне не изменяет, к рассвету он расколется.
   Не впервой приходилось им брать человека измором!
   — Вот если бы вы заглянули к нам часам к двум-трем утра и нажали на него в последний раз…
   — Мне некогда, — проворчал Мегрэ.
   Скоро здание опустеет. Только одна лампочка будет гореть в большом пыльном коридоре, и останется только дежурный у телефона. А в кабинете Мегрэ по-прежнему будет сидеть поляк перед упорным, непреклонным Люка, которого придет подменить Жанвье, чтобы тот сбегал перекусить и пропустить кружку в пивной на площади Дофина.
   — Мне никто не звонил?
   — Какой-то Дандюран…
   — Он ничего не просил передать?
   — Что он будет сидеть дома… У него для вас есть интересная новость…
   — Никто не приходил?
   — Не знаю… Надо спросить у служителя…
   — Вас спрашивал молодой человек в плаще с траурной повязкой. Он был очень взволнован… Спросил, когда вы придете. Я ответил, что не знаю… Он хотел узнать ваш домашний адрес, но я не дал…
   — Жерар Пардон?
   — Что-то вроде этого… Он не пожелал заполнить карточку…
   — Давно он приходил?
   — Да с полчаса назад…
   — У него в руках или в кармане была газета, — сказал комиссар к большому удивлению служителя.
   — Верно… Он держал в руках смятый номер «Энтрансижана»!
   Мегрэ снова зашел в инспекторскую:
   — Кто сейчас свободен?.. Торранс?
   — Я собираюсь в Бур-ла-Рен, шеф…
   — Не стоит… Пойдешь на улицу Па-де-ла-Мюль, в дом двадцать два. Ты видел этого парня?
   — Брата Сесили? Ну да, в Бур-ла-Рене…
   — Хорошо! Пойдешь к нему, надеюсь, он вернулся домой… Если ты застанешь его, постарайся не спускать с него глаз. Чтобы он не наделал глупостей, понятно?
   Будь с ним помягче. Не пугай его, наоборот, попытайся успокоить…
   — А если он не вернулся?
   Лицо Мегрэ омрачилось. Он бессильно пожал плечами:
   — Ну, если его нет… Тогда придется ждать звонка от речной спасательной команды, если только он не раздобыл револьвер… Постой! В любом случае позвони мне… Подожди… У кого в этом доме может быть телефон? Наверняка у Дандюрана. Позвони мне к Шарлю Дандюрану… Номер найдешь в телефонной книге. До скорого, старина…
   Он на минуту вернулся в свой кабинет, медленно оглядел поляка с головы до ног, как бы проверяя его моральное состояние. Выходя, он подмигнул Люка, который продолжал допрос. Взгляд комиссара означал: «Готов!»
   Такси доставило его на Орлеанское шоссе, и он сошел у дома, очертания которого уже стали ему привычны. Кто дежурит? Он огляделся. Из темноты выступила фигура:
   — Я здесь, шеф…
   Это был Вердюре, новичок, славный парнишка, который робел перед комиссаром до заикания.
   — Ничего нового?
   — Жилец с пятого этажа, месье Шарль, вернулся на трамвае в шесть часов. В подъезде его ждал низенький толстяк в сером макинтоше с портфелем под мышкой.
   После легкого раздумья Мегрэ вспомнил. Без сомнения, это был мэтр Лелу, адвокат Монфиса.
   — Долго он у него сидел?
   — С полчаса… Около пяти вышел из дому венгр и еще не вернулся… Ну а дочь его…
   Молодой инспектор показал два силуэта, еле различимые в темноте у забора, окружавшего пустырь.
   — Это продолжается почти час… — вздохнул он. — И хоть бы пошевелились.
   Мегрэ слегка покраснел и вошел в дом. Проходя мимо, он поздоровался с госпожой Бенуа, сидящей перед тарелкой супа, и стал грузно подниматься на пятый этаж. Вероятно, месье Шарль узнал его шаги, потому что отворил дверь раньше, чем комиссар успел позвонить.
   — Я ждал вас… Зайдите, пожалуйста… После вашего разговора с моими друзьями сегодня утром…
   Комиссар никак не мог привыкнуть к затхлому воздуху этого холостяцкого жилища. Царившая в квартире атмосфера вызывала у него непреодолимое отвращение, и он безостановочно курил, выпуская густые клубы дыма.
   — С какой целью вас посетил мэтр Лелу?
   — Вы уже знаете? Он грозился подать в суд по поводу присвоения наследства… Убежден, что Жюльетта оставила завещание. Он исходит из ее новогодних поздравительных писем кузену Монфису… Вы должны потребовать, чтобы он вам их передал. Она называет своих племянников дегенератами и бездельниками… Они, мол, неблагодарные, и после всего, что она сделала для них в память о сестре, они только о ее деньгах и помышляют…
   «Вот уж глупый вид у них будет, — заключает она, — так же как и у всех Буанэ и Маршепье, когда они узнают, что я оставлю вам все, что имею…»
   — Мэтр Лелу ограничился угрозами?
   Бледная улыбка тронула бесцветные губы месье Шарля.
   — Он сделал мне, по его собственному выражению, честные и великодушные предложения…
   — Барыш пополам?
   — Примерно так… И это составило бы немалую сумму, если бы завещание существовало… — Господин Дандюран хрустнул пальцами. — Однако эти люди не знали Жюльетту… По правде говоря, только мне одному довелось увидеть ее в настоящем свете. Она так боялась смерти, так боялась расстаться со своими деньгами, что почти убедила себя, будто никогда не умрет… Во всяком случае, очень не скоро… Она часто повторяла:
   «Когда я состарюсь…»
   При всем своем отвращении к этому человеку Мегрэ чувствовал, что тот не лжет. И хотя сам видел только труп с крашеными волосами, его впечатление полностью совпадало со словами месье Шарля.
   — Так что же?
   — Я выставил мэтра Лелу за дверь. Впрочем, я звонил вам по другому поводу. Я отлично сознаю двусмысленность своего положения и понимаю, что в моих интересах, чтобы вы скорее разыскали убийцу.
   — Или убийц, — проворчал Мегрэ, разглядывая акварель, висевшую на стене.
   — Или убийц… Как вам угодно! Ведь и правда их могло быть несколько…
   — Во всяком случае, есть два трупа, а значит, и два преступления…
   Мегрэ медленно раскурил трубку.
   — Это в теории… Я говорил вам, что после вашего ухода я вспомнил…
   Дандюран взял со стола записную книжку в клеенчатой обложке.
   — Я ведь недаром столько лет был адвокатом. У меня выработались даже кое-какие профессиональные причуды. Всякий раз, когда я вручал Жюльетте проценты с ее капиталовложений, я записывал номера купюр. Возможно, это нелепая привычка, но при нынешних обстоятельствах она может послужить вам.
   В записной книжке Мегрэ увидел множество цифр.
   — Досуга у меня, как вы знаете, было больше чем достаточно…
   Мегрэ прекрасно представлял себе, как Дандюран сидит в своем кабинете, где пахнет раздавленными клопами, и с холодным удовлетворением переписывает колонки цифр. Пусть это были чужие деньги! Ему все равно доставляло наслаждение пересчитывать их, записывать номера, раскладывать по пачкам и скреплять пачки резинкой.
   — Как видите, — заключил Дандюран, протягивая комиссару записную книжку, — если вы получите премиальные от моих друзей, то тут не обойдется без моей помощи…
   Они услышали, как Нуши поднималась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и замерла на миг у двери адвоката. Вела ли она себя в кино так же непристойно, как та миловидная девушка?
   Впрочем, что за дело комиссару до слов и поступков этой девчонки?
   — Вот и все! Поджидая вас, я не пошел, как обычно, в ресторан обедать и удовольствовался холодной котлетой. Вы уже поели? Надеюсь, вы согласитесь пропустить рюмочку?
   — Нет, благодарю вас…
   — Когда-нибудь вы убедитесь, что я сделал все возможное… Пожалуйста, как вам угодно…
   Мегрэ открыл дверь, даже не предупреждая о своем уходе, и в квартиру ворвались бурные волны музыки.
   Видимо, старая мадемуазель Поко отводила душу после опостылевших ей гамм учениц.

Глава 4

   Однажды госпожа Мегрэ, задумчиво оглядывая мужа, вдруг вздохнула и спросила его с почти комической наивностью:
   — Не возьму в толк, как это тебе за всю жизнь досталось так мало оплеух…
   Она сказала это от чистого сердца. Бывали моменты, когда даже с ней Мегрэ вел себя с неслыханной наглостью, и, вероятно, одна только жена знала, что действовал он безотчетно. И наглость его заключалась не в дерзкой усмешке или ироническом взгляде. Она не ощущалась ни в чем конкретно и одновременно чувствовалась во всем его поведении. Перед вами высилась неприступная каменная глыба, и сколько бы вы ни говорили и ни горячились, она продолжала жить своей непонятной внутренней жизнью. Слышит ли комиссар, о чем вы ему толкуете? Видят ли вас его глаза, или он смотрит на стену за вашей головой? Внезапно он перебивал вас на середине фразы, и то, что он говорил, не имело ни малейшей связи с вашими речами.
   Так и сейчас. Шарль Дандюран продолжал говорить, а в полуоткрытую дверь уже ворвались звуки пианино, и Мегрэ застыл, словно завороженный музыкой. Сколько времени он не прислушивался к разговору? Какой путь успел мысленно проделать его ум за эти короткие мгновения? Неожиданно он спросил:
   — Я полагаю, у вас есть телефон?
   — Да… Конечно…
   Заметил ли он хотя бы, что Дандюран стоит перед ним, ожидая, когда сможет запереть дверь? Комиссар неуверенно начал:
   — Я бы хотел…
   Хотя он и поступал безо всякого умысла, однако подобным поведением не раз сбивал с толку многих людей, не одного лишь бывшего адвоката. Чего он добивался?
   Что еще придумал? Пустяк или что-то серьезное? Нельзя было угадать, глядя, как он хмурит лохматые брови и качает головой. Наконец он буркнул:
   — Я забыл вас предупредить… Я оставил ваш адрес на случай, если понадобится позвонить мне по телефону… А пока я попрошу вас подняться вместе со мной…
   Мы ведь сверху услышим звонок?
   — Вы позволите мне взять ключ?
   На площадке шестого этажа комиссар остановился:
   — Итак, вы заявили, что было несколько минут первого. Вы пришли к ней в домашних туфлях?
   Он посмотрел на ноги месье Шарля, обутые в кожаные коричневые шлепанцы.
   — Надо полагать, вы не имели привычки звонить?
   — Жюльетта ожидала за дверью… Мне даже стучать не нужно было…
   — Так! Войдемте. В передней горел свет?
   — Нет… Свет шел из гостиной, дверь была полуоткрыта…
   — Минутку! Я зажгу в гостиной…
   — Только не эту лампу, господин комиссар. Тот ночник на круглом столике…
   Месье Шарль хоть и чувствовал себя задетым, но внешне без тени тревоги принял участие в игре. Всем своим поведением он словно хотел сказать: «Как видите, ваш трюк не пугает меня. Мне нечего бояться, нечего скрывать. Наоборот! Так же как вы, я стремлюсь узнать истину. Если вам нужно восстановить все в деталях, пожалуйста, я готов помочь…»
   Вслух он сказал:
   — Хочу отметить, что на мне был тот же костюм, что и сегодня, на шее было белое кашне… В руках… нет, во внутреннем правом кармане пиджака у меня лежал конверт, содержавший…
   — Погодите… Если не возражаете, мы сначала наведем в этой комнате прежний порядок. Вы, вероятно, знаете, где стояла мебель, где находилась каждая безделушка…
   Оба они сохраняли полную серьезность, и месье Шарль с ироническим усердием старался припомнить точное место каждого кресла, отступая назад, чтобы проверить себя.
   — Вот! Все стояло примерно так.
   — Один вопрос. Открывая вам дверь, госпожа Буанэ опиралась, наверно, на свою палку?
   — Да, без палки она едва могла передвигаться.
   — Можете ли вы описать мне, как она была одета?
   — Это нетрудно. Поверх ночной рубашки она накинула зеленый бумазейный халат. Чулки, как я заметил, собрались гармошкой вокруг щиколоток.
   — Оба чулка?
   — Да, оба… Обычно она носила два чулка, если именно это вас интересует… На ней были шлепанцы на войлочной подошве. Жюльетта отнюдь не грешила кокетством… По-моему, она даже находила какое-то удовлетворение в том, чтобы показываться в самом неприглядном виде, а в эту ночь она явилась непричесанной, лицо блестело от крема, под глазами мешки…
   — Вы не заметили никакого другого источника света в квартире и утверждаете, что не выходили из этой комнаты?
   — Да, утверждаю.
   — Где сидела госпожа Буанэ?
   — Она села перед секретером и открыла его. Она знала, что я пришел отчитаться перед ней.
   — Минутку… Откуда она взяла ключ, чтобы открыть секретер?
   На этот раз бывший адвокат чуть заколебался:
   — Я… В общем, я не помню… Думаю, что она держала ключ в кармане халата…
   — Скажите, господин Дандюран… Если она открыла секретер, ожидая от вас отчета, значит, она держала там деловые бумаги…
   — По-видимому…
   Месье Шарль размышлял, он стал еще серьезнее.
   — Пожалуй, вы правы… Признаюсь, я об этом не подумал…
   — О чем вы беседовали все это время?
   — Мы никогда много не разговаривали… Помнится, я сказал, что, как видно, простудился в городе и потому пришел в кашне… Я сообщил ей также, что мне, вероятно, придется съездить в Безье.
   Мегрэ окинул комнату взглядом и задал совсем неожиданный вопрос:
   — Все ли часы ходили в тот вечер?
   Комиссар заметил, что некоторые часы остановились, и машинально подошел и подтянул гири. Стрелки показывали разное время.
   — Право, я не обратил внимания…
   Ну какое это могло иметь значение?
   — Заметьте, господин Дандюран, что, хотя целых три этажа отделяют нас от квартиры мадемуазель Поко, звуки ее пианино слышны здесь почти так же четко, как у вас… Слышимость превосходная. Это меня успокаивает — если мне позвонят по телефону, мы обязательно услышим… Продолжаем. Вы сидели на том же месте, что и сегодня? Итак, вы протянули ей конверт, в котором находилось…
   — Пятьдесят две тысячи франков… Трехмесячная прибыль от заведения на улице Антен…
   — Она пересчитала ассигнации?
   — Она всегда их пересчитывала…
   — Знала ли она, что вы записываете номера?
   — Я никогда не говорил ей об этом… Пока она скрепляла тысячефранковые билеты в пачки по десять штук, я сказал ей, что вот уже несколько недель из Безье не отвечают на наши письма. Наш тамошний управляющий…
   Он взглянул на Мегрэ, он был убежден, что тот его не слушает. Ему показалось даже, что комиссар вообще не придает никакого значения тому, что он говорит. Он курил трубку, разглядывал семейные портреты, особенно снимок троих детей; затем его взгляд задержался на фотографии, единственной в своем жанре в этой квартире и изображавшей пышную молодую женщину лет тридцати, с высокой грудью и вызывающим взглядом, настоящую красавицу. Эта женщина была Жюльетта.
   — Продолжайте, господин Дандюран…
   — В таких делах контроль затруднен, почти невозможен. Я уже говорил вам, что в случае каких-либо нарушений мы не можем обращаться к услугам правосудия.
   Это и объяснит вам…
   Мегрэ распахнул дверь в столовую и снова закрыл.
   — Продолжайте, продолжайте… Не обращайте на меня внимания.
   На этот раз, в то время пока Дандюран неуверенным голосом продолжал свой рассказ, комиссар просто-напросто вышел из гостиной.
   — Я предложил, что я сам поеду в Безье и лично опрошу обитательниц дома, поскольку нет иного способа выяснить среднюю выручку.
   — Продолжайте! — приказал издали комиссар.
   — Как вам угодно… Помнится, я заметил, что один только плохой сезон не может объяснить такое резкое падение выручки, которая снизилась на две трети по сравнению с предыдущим месяцем…
   Комиссар наконец появился на пороге, с любопытством разглядывая месье Шарля. Казалось, он спрашивал себя: «Что делает тут этот тип? И почему он сам с собой разговаривает?»
   — Скажите-ка… Когда вы таким образом беседовали, вы не слыхали какого-либо шума в квартире? Вы говорили так же громко, как сегодня?
   — Мы говорили совсем тихо… Жюльетта всегда боялась, что, несмотря на снотворное, племянница может проснуться. Кроме того, она опасалась соседей-венгров, целый день она слышала их крики и ссоры. Она уже несколько месяцев пыталась их выселить, но они всеми способами старались удержаться здесь.
   — Что же она сделала с пятьюдесятью двумя тысячами?
   — Она держала деньги в руке, когда провожала меня до двери…
   — В конверте?
   — Насколько я помню, она вложила их обратно в конверт…
   — Это был обыкновенный конверт?
   — Использованный конверт, который я взял у себя на столе. Погодите… Он был желтый. Какую корреспонденцию я получал в этот день? Да!.. Я почти уверен, что это был конверт Лионского кредитного банка с моим адресом, отпечатанным на машинке…
   — Вы больше не видели этот конверт?
   — Никогда.
   В его голосе невольно прозвучала легкая ирония. Уж не думал ли Мегрэ смутить его подобной чепухой?
   — Разрешите, я закурю, господин комиссар?
   — Да, кстати, ведь вы курили, посещая Жюльетту?
   — Частенько…
   — Что именно вы курили?
   — Приходится признать, что вы лучше осведомлены, чем я ожидал, и если бы совесть моя была нечиста…
   Откуда вам это известно? Ведь вы никогда не встречались с Жюльеттой при жизни, не так ли?
   Хоть он и не был обеспокоен, но явно был заинтригован.
   — В комнате нет пепельницы, и я уверен, что ни разу не оставил окурка. А пепел…
   Он нервно засмеялся.
   — Признаюсь, это непостижимо, господин комиссар.
   Я сейчас вам объясню, и вы поймете мое удивление.
   Однажды, очень давно, я явился сюда с трубкой, а Жюльетта, имевшая на этот счет свое мнение, заявила, что курить трубку в присутствии женщины неприлично. Однако иногда нам приходилось работать ночами по нескольку часов подряд… Тогда я стал приносить с собой сигареты. А чтобы не оставлять следов, я клал бумажку вот сюда, на угол стола, она заменяла мне пепельницу, и, уходя, уносил ее с собой.
   Мегрэ по-прежнему смотрел на него ничего не выражающим взглядом.
   — Но то, что вы об этом узнали, просто невероятно…
   Разве только…
   — Разве только?.. — повторил комиссар. — Разве только кто-то прятался в квартире и следил за нашими беседами и поступками… Да еще нужно, чтобы этот кто-то мог снестись с вами и сообщить вам все это…
   — Какое это имеет значение? Когда Жюльетта Буанэ проводила вас до двери, в руках у нее было пятьдесят две ассигнации. А конверт послужил вам пепельницей, и вы унесли его с собой. Жюльетта, вероятно, заперлась на ключ?
   — И вдобавок задвинула засов…
   — Вы пошли прямо к себе? Вы никого не встретили? И ничего не слышали? Вы не знаете, сразу ли легла ваша старая приятельница?
   — Право, не знаю…
   Они прислушались. Настойчивый звонок донесся до них, и Мегрэ, чертыхнувшись, сорвался с места:
   — Вы позволите? Это, наверно, телефонный звонок, которого я жду.
   Дверь на пятом этаже была только притворена, свет не был потушен. Телефон стоял на столе.
   — Алло!.. Торранс?
   — Это вы, шеф?.. Я все еще на улице Па-де-ла-Мюль.
   — Что с Жераром?
   — Я его так и не видел… Послушайте… Это не так-то просто. Не знаю, стоит ли все это рассказывать по телефону.
   — Подожди минуту.
   Вероятно, инспектор ломал себе голову, почему ему велено молчать. Но в этот момент Мегрэ услышал шаги как раз над своей головой. Он сообразил, что ходят в спальне Жюльетты Буанэ. Шаги раздавались очень четко. Хотя месье Шарль был в мягких туфлях и старался действовать осторожно, сюда доносился каждый его шаг.
   Значит, сидя в своей квартире, бывший стряпчий мог слышать все, что происходило в квартире на шестом этаже.
   — Алло!.. Вы слушаете, шеф?
   — Помолчи.
   — Трубку не вешать?
   — Помолчи, говорю…
   И вдруг, положив трубку на стол, он бросился на лестницу. Когда он вбежал в квартиру госпожи Буанэ, месье Шарль был уже на пороге гостиной, невозмутимый, но мрачный.
   — Ну как, поговорили по телефону?
   — Я еще не закончил разговора. Я попросил бы вас сойти вниз…
   — Простите… Я боялся вам помешать.
   Мегрэ показалось, что на этот раз в холодном взгляде Дандюрана мелькнула досада, а может быть, и тревога.
   — Я иду за вами, господин комиссар… Если бы я знал, что…
   — Будьте добры пройти вперед.
   — Куда мы идём?
   — В ваш кабинет. Закройте дверь. Стойте. Вам не трудно положить руки на стол?
   Он взял трубку:
   — Я слушаю тебя.
   — Я думал, нас разъединили. Так вот, шеф… Придя на место, я узнал у консьержки, что Жерар Пардон не возвращался, но что жена его дома… Я стоял в трех метрах от двери. Пошел дождь…
   — Ладно, это не важно…
   — Я насквозь промок… Но не решался добежать до кафе на углу, чтобы выпить чего-нибудь… Прошло несколько часов. Минут пятнадцать назад, не больше, в такси подъехала молодая особа. Она казалась сильно взволнованной. По красной шляпке я узнал сестру Жерара, мадемуазель Берту, которую вы мне показывали…
   — Ну а потом?
   Докладывая, молодой инспектор не подозревал, что комиссар слушает его вполуха, а сам в это время ощупывает взглядом месье Шарля. А бывший законник с подчеркнутой неловкостью держал на столе руки, положив их вниз ладонями.
   Что же он делал там наверху? Ведь после смерти Жюльетты он в первый раз оказался один в ее квартире.
   — Продолжай, я слушаю…
   — У меня не было инструкций. Девушка поднялась наверх. Несколько минут спустя, боясь, не принесла ли она дурных вестей, я тоже поднялся наверх. Я постучался. Берта открыла мне дверь. Передней у них нет.
   На кухне рыдала госпожа Пардон. Она посмотрела на меня безумными глазами и крикнула: «Он умер?»
   Лицо Мегрэ выразило сильное удивление. Месье Шарль нахмурился:
   — Ну а потом?
   — Клянусь вам, шеф, я растерялся… Я спросил у девушки, что она думает предпринять. Она заявила, что все мы сволочи и что, если с братом случится беда, мы будем нести за это ответственность. Одна рыдала, другая бранилась… И ничего толком я не мог от них добиться!.. Наконец я кое-как понял, что Жерар приходил к сестре. Он был вне себя. Он требовал денег немедленно… Она старалась его успокоить, узнать, на что ему нужны деньги.
   Он ответил с саркастическим смехом: «Завтра узнаешь из газет. Ради Бога, дай все, что у тебя есть!» Она дала ему сто тридцать франков, оставив себе лишь десять. Он бросился на улицу. Она пыталась следовать за ним, но он на ходу вскочил в автобус… Не знаю, что теперь делать, шеф… Я ушел от них, чтобы позвонить вам. Вернуться к ним? Жена Жерара уверяет, что он покончит с собой. А я…
   — Ладно! — отрезал Мегрэ.
   — Так что же мне делать?
   Но комиссар уже повесил трубку и без всякого перехода приказал месье Шарлю:
   — Выньте все из карманов.
   — Я…
   — Выньте все из карманов!
   — Как вам угодно…
   Дандюран повиновался и начал медленно выкладывать на стол различные предметы: старый бумажник, ключ, перочинный нож, весьма сомнительной чистоты платок, бумаги, коробочку с пилюлями от кашля, кисет, трубку, коробку спичек.
   — Выверните карманы… Снимите пиджак.
   — Угодно ли вам, чтобы я совсем разделся?
   Госпожа Мегрэ могла бы повторить, лишь чуть-чуть видоизменив, фразу, которую она говорила мужу: «Не возьму в толк, как это тебе удалось удержаться и не влепить ему оплеуху?»
   И действительно, из них двоих месье Шарль вел себя спокойнее и сдержаннее, но в самой этой холодной сдержанности чувствовалась скрытая наглость. Он снял пиджак, манжеты рубашки были заношенные и потертые.
   Затем снял жилет, под которым оказались такие же потрепанные подтяжки. Кальсоны выглядывали из брюк.
   — Раздеваться дальше?
   Комиссар с трудом сдерживался, оплеухи тут мало, заехать бы кулаком в физиономию!
   — Желаете ли вы, чтобы я разулся?
   — Да.
   Мегрэ заметил дырку на одном носке, но в шлепанцах не было запрятано ни клочка бумаги.
   — Обращаю ваше внимание, господин комиссар, что сейчас одиннадцать часов вечера и что, если бы вы явились в такое время, даже предъявив должным образом оформленный ордер на обыск, я имел бы полное право выставить вас за дверь… Разумеется, об этом нет и речи, и я говорю это, только желая подчеркнуть, до какой степени я…
   — Сядьте.
   Комиссар стал набирать номер.
   — Пожалуйста, пожалуйста, — с иронией проговорил бывший адвокат.
   — Алло! Позовите, пожалуйста, Люка. Это ты?
   Все еще никаких результатов? Придется тебе продолжать, старина. Нет, мне некогда. Кто там есть? Берже?.. Ладно… Пусть он берет быстренько такси и едет в Бур-ла-Рен… Да, да. Пятый этаж. Спасибо. Удачи тебе…
   Он повесил трубку и застыл, упершись взглядом в стол.
   — Если вы намерены еще долго оставаться здесь, мы могли бы выпить по рюмочке!
   Выразительный взгляд Мегрэ заставил его замолчать. Прошло десять минут, четверть часа. По шоссе мимо дома проносились машины. Пианино замолкло.