Сименон Жорж. Стриптиз

   — Посиди немного.
   — Спасибо. Я боялся вас побеспокоить, да и вид у меня уж больно непредставительный. Мари-Лу пыталась вас защищать.
   — Ты в этом уверен?
   — Да. Я слышал, как она сказала: «В конце концов, не так уж Селита и виновата. Она же чувствует себя несчастной…»
   — Хозяина нет в «Монико»?
   — Это, наверное, вы звонили около четырех часов?
   Я так и подумал, но мадам Тузелли уже повесила трубку.
   Он уехал в Ниццу с мадам Флоранс на консультацию к врачу.
   — Она заболела?
   — Я не знаю. Он позвонил какому-то неизвестному мне доктору, чтобы договориться о приеме… Вы не будете на меня сердиться, мадмуазель Селита, если я воспользуюсь случаем, чтобы сказать вам?..
   Он колебался, заметно смущенный, повернулся лицом к морю и продолжил:
   — …чтобы сказать вам, что я с вами?
   — Ты, значит, не считаешь, что я сделала гадость?
   — Не мне судить, не так ли? Я же в ваших глазах просто мальчишка и мало что значу. Поэтому мое мнение вас вряд ли заинтересует.
   — Ну а какое твое мнение?
   Там, на пляже, они подталкивали друг друга локтями, следя исподтишка за странной парой, которую представляли собой Эмиль и Селита.
   — Не бойся, говори! — настаивала она.
   — Я не верю, что вам удастся с хозяином то, что вы хотите.
   — А что я хочу?
   — Место хозяйки. Это все знают. В том числе и мадам Флоранс.
   — Она тебе об этом говорила?
   — Я слышал, как она об этом говорила со своим мужем.
   — Что же она ему говорила?
   — Вы непременно хотите, чтобы я это повторил?
   — Да.
   — «Неужели ты воображаешь, что я когда-нибудь позволю этой шлюхе занять мое место у кассы!»
   — И ты в это поверил?
   В ответ Эмиль лишь покраснел. Наступила довольно неприятная пауза.
   Помолчав, он вздохнул и пробормотал смущенно:
   — Когда я вам понадоблюсь, я всегда буду с вами.
   — Ты воображаешь, что мне понадобишься?
   — Я хорошо знаю хозяина. Мне было пятнадцать лет, когда я пришел работать в это заведение. Он разыгрывает из себя «крутого» парня, почти гангстера.
   Только с Людо держится потише, потому что Людо, видать, многое о нем известно. Что касается мадам Флоранс, то уж она-то знает мужа как облупленного. Если она и ослабляет иногда поводок, то потому, что прекрасно понимает, что он непременно вернется к ней. Вы позволите задать один вопрос, который очень меня беспокоит?
   — Давай спрашивай.
   — Вы его любите?
   Она посмотрела на него с неприязнью.
   — Признайтесь, — настаивал он, — что вы его не любите, что он вызывает у вас отвращение.
   — Все мужчины вызывают у меня отвращение.
   — И я тоже?
   — Но ты еще ребенок.
   — Вы тоже так считаете, я это знаю, но вы не понимаете, что я единственный человек, который вас любит. Вы спите с хозяином. Вы спите с другими мужчинами. Я это говорю не для того, чтобы вас обидеть. Некоторые после даже хвастаются передо мной, делятся подробностями…
   Он говорил вполголоса, но горячо.
   — Почему вы продолжаете обращаться со мной как с мальчишкой? Послушайте меня! Не смотрите на меня так! Что мешает вам делать со мной то, что вы делаете с другими?
   Она не стала отвечать, только пожала плечами, удивленная и раздраженная одновременно.
   — Так ли уж много я у вас прошу? А я, вот вы увидите, как я буду счастлив!
   — К кому ты уже обращался с подобной просьбой?
   Он невольно улыбнулся с самодовольным видом и добавил:
   — А есть такие, которых и просить не надо.
   — Что ты говоришь!
   — Вы, наверное, удивитесь.
   — Кого ты имеешь в виду? — спросила она.
   — Вот одна из них недалеко отсюда.
   — Кетти?
   — Кетти не в счет, она этим занимается со всеми подряд…
   — Наташа?
   Он утвердительно кивнул. Селита задумалась. Что же, наверное, так оно и было. И поразмыслив, она, казалось, смогла понять, что толкнуло Наташу соблазнять Эмиля.
   — Клянусь, мадмуазель Селита, что к вам я отношусь совсем по-другому. Я вам все это рассказал только для того, чтобы вы поняли, что я не мальчик. А вас я люблю…
   Она улыбнулась. Что же еще ей оставалось?
   — Это именно так, поверьте мне, если бы я добился хорошего положения и если бы не нужно мне было идти на военную службу, я бы, не задумываясь, женился на вас.
   — Спасибо.
   — Почему вы отвечаете мне в таком тоне?
   — Да просто так, Эмиль. Нет, я действительно благодарю тебя.
   — Значит, да?
   — Значит, нет.
   — Но по какой причине?
   — Без всякой причины. Теперь оставь меня.
   Тогда, раздосадованный, но неспособный отказаться от надежды, он пробормотал:
   — Хотя бы пять минут?
   — Что ты хочешь сказать?
   — Побыть вместе где-нибудь пять минут…
   Эмиль не понял, почему она вдруг встала и молча удалилась. Она покинула своего единственного союзника, который остался сидеть, с недовольным видом перебирая в руках пачку розовых проспектов.
   Он наивно попросил у нее всего пять минут!
   Она была готова к тому, что может что-нибудь произойти, но, несмотря на это, отправилась обедать к Жюстину в обычное время, только постаралась прийти чуть позже, чтобы быть последней. Франсина питалась дома вместе с сыном, остальные четверо находились там, за столом в глубине зала. Мадо занимала место, на котором сидела всегда Селита.
   Когда она вошла, Жюстин, как ей показалось, выглядел смущенным.
   — А мне сказали, что вы не придете.
   — Не важно, Жюстин. Обслужите меня здесь.
   Она была уверена, что руководство операцией взяла в свои руки Наташа.
   Было заметно, что Мадо стало не по себе, когда Селита усаживалась одна за стол, стоящий рядом с выходом.
   Никакого контакта между столами.
   Женщины пытались продемонстрировать свое презрение Селите, вести веселый и непринужденный разговор, но он давался с трудом, возникали паузы. Они были похожи на неумелых любительниц, которые участвуют в благотворительном спектакле.
   — И тогда я сказала этому старичку… — рассказывала Наташа.
   — Тому, что с бородой?
   — Нет, другому, который пришел с женщиной в новом платье и сделал вид, будто идет» в туалет, чтобы встретиться со мной в коридоре.
   Вмешалась Кетти:
   — И ко мне он приставал, хотел, чтобы я пришла к нему на свидание.
   — Я ответила, что я артистка, а для того, что он желает, я могу дать подходящий адресок.
   Нарочно или случайно она обернулась при этом в сторону Селиты? Разве не было в ее взгляде вызова?
   — Какой адрес ты ему дала?
   — Он не захотел брать. Впрочем, старик не успел меня выслушать. Через окошечко он заметил, что его жена идет через танцевальную площадку в сторону двери, и опрометью бросился в туалет.
   — Жюстин! У тебя торт с клубникой имеется?
   — Он кончился, мадмуазель Наташа. Но у меня еще есть пирожные наполеон.
   Было трудно есть и при этом не глядеть в их сторону, трудно было и смотреть на них, сохраняя отсутствующий вид. Селите показалось, что обед длился вечно. В конце концов, чтобы отвлечься, она стала считать окурки в опилках на полу ресторана около стойки бара, потом перешла на бутылки, стоящие на полках.
   Необходимо было выдержать не только здесь, но вскоре и в «Монико», где ей придется, без сомнения, еще хуже. Во второй половине дня на пляже у них было достаточно времени, чтобы все обсудить и придумать еще Бог знает какое коварство.
   — Жюстин! Сыру и кофе!
   — Пожалуйста, мадмуазель.
   Вошел продавец газет, и Селита воспользовалась возможностью погрузиться в чтение на все то время, что оставалась еще в ресторане. Она вышла последней, сознательно задержавшись, из-за чего опоздала на три минуты, и еще в дверях увидела, как мадам Флоранс вынимает к черную тетрадь.
   — Добрый вечер, мадам Флоранс.
   Та указала ей на будильник, стоящий на полке. Селита не дала ей времени заговорить.
   — Пятьсот франков, я знаю.
   Людо даже вытаращил глаза, ибо впервые он услышал, чтобы отвечали хозяйке с такой наглостью. Мадам Флоранс вспылила и собралась было окликнуть Селиту, уже открывающую дверь в служебное помещение, но в конце концов удовлетворилась тем, что поставила около ее имени крест, потом, подумав, добавила еще один.
   Была суббота, когда обычно приходят посетители помоложе и появляются они пораньше. До девяти тридцати ничего не произошло, если не считать, что все продолжали игнорировать Селиту и обменивались взглядами сообщников.
   Зал был на две трети полон, и почти все танцевали.
   Селита попала в руки зубного врача из Лилля, который прибыл на Лазурный берег, чтобы развлекаться, и хотел развлекать во что бы то ни стало. В ожидании начала спектакля, по поводу которого он задал множество вопросов, врач выбрал столик у самого края танцевальной площадки и за двадцать минут опустошил первую бутылку шампанского.
   К сожалению, хотя он и любил танцевать, однако не сумел этому научиться.
   Но был убежден, что его импровизации всегда великолепны… Каждые пять минут он подходил к Джианини и заказывал музыку по своему вкусу.
   — Вы по крайней мере позволяете вас вести, — с удовлетворением говорил он Селите, навязывая ей самые экстравагантные па. — Я не выношу женщин, которые считают своим долгом давать уроки танца кавалеру.
   Его мало волновало то, что он задевал другие пары и наступал на ноги партнерше, которую несколько раз крайне резко запрокинул. Даже напротив, чем сильнее толкал он танцующих, тем больше веселился, как если бы развлекался на ярмарке, сидя в маленькой машинке на «автодроме».
   Щупая бедра Селиты, врач разглагольствовал:
   — Смешно подумать, что я вас увижу голой на этом же самом месте, где мы сейчас танцуем. Интересно знать: а как это на вас действует? Вас это возбуждает?
   Все же время от времени он испытывал необходимость присесть, чтобы немного отдохнуть, а главное, для того, чтобы еще выпить. Это давало возможность Селите хоть немного перевести дух.
   Пока она так отдыхала, она явственно ощущала по некоторым взглядам, улыбкам, тостам, что скоро должно что-то произойти. И она ломала голову, пытаясь угадать, какой неприятный сюрприз они ей приготовили. Они были здесь в полном составе, почти все занятые с посетителями. Только Наташа и новенькая танцевали вдвоем.
   — Ну, продолжим! — воскликнул дантист, вытирая губы.
   Поскольку за ней наблюдала мадам Флоранс, Селита не осмелилась отказаться и снова оказалась среди танцующих со своим неистовым кавалером. Велел ли кто-то оркестру нарочно ускорить ритм румбы? Или Джианини, увидев снова на площадке пьяного дантиста, просто решил поразвлечься?
   Селита двигалась в танце как могла, партнер ее толкал то вправо, то влево, и вдруг нога ее подвернулась, она сначала даже не поняла почему. Ей все стало ясно, когда она упала на колени: это Наташа, танцуя с новенькой.
   Сумела зацепить один из ее высоких каблуков и сорвать с ноги туфлю.
   Инстинктивно она попыталась ее схватить, но не могла долго ползать на корточках среди ног танцующих, которые тем временем уже далеко отшвырнули ее туфлю.
   Дантист толком ничего не понял и спросил ее:
   — Вы вывихнули ногу?
   — Нет. Моя туфля…
   На одной ноге не потанцуешь, и она попыталась покинуть танцевальную площадку, но не могла пробиться сквозь толпу.
   Три, четыре раза она наклонялась, чтобы схватить свою туфлю из черной замши, уже заметно запылившуюся, которая приближалась к ней, но всякий раз кто-нибудь отпихивал ее подальше. Это стало похожим на игру вроде футбола, и все в конце концов приняли в ней участие.
   — Прошу прощения…
   Она раздвигала пары, направляясь, прихрамывая, к своему столу, в то время как кругом все смеялись. Разве может вызвать жалость женщина, оказавшаяся в смешном положении?
   — Как это случилось? — спрашивал ее спутник, вынужденный покорно следовать за ней.
   — Не важно! Не беспокойтесь из-за меня.
   Мадо, по-прежнему танцующая с Наташей, не смеялась, не пыталась даже пинать замшевую туфлю, у которой в ее злоключениях уже потерялся каблук. Что касается Мари-Лу, то она первой прекратила игру и повела своего кавалера к стойке бара.
   Музыка прекратилась. Площадка опустела. В самой ее середине бросалась в глаза жалкая туфля, лежащая стели серпантиновых лент, и все взирали на нее, пока Жюль не решился ее подобрать.
   — Это ваша, мадмуазель Селита?
   Разве не ироническим был этот вопрос, когда и так заметно, что у нее одна нога босая?
   — Я попытаюсь найти каблук. Он, должно быть, где-нибудь под столом.
   — Ни к чему это, Жюль. Спасибо.
   А ее глупый дантист спрашивал:
   — У вас есть запасная пара?
   — Да, там, наверху.
   Лучше будет подождать и не идти через весь зал, пока посетители не начнут снова танцевать.
   — Закажите мне, пожалуйста, чего-нибудь выпить.
   У нее еще хватило сил мужественно улыбаться, поглядывая сквозь стекло поднятого бокала.
   — Давайте чокнемся!

Глава 4

   Оказавшись в артистической, где никого не было, она устало опустилась на табурет, стоявший у зеркала, и принялась разглядывать свое отражение сурово, без всякой жалости, ненавидя себя в эту минуту так же, как ненавидели ее другие.
   Эта нелепая история с туфлей выбила ее из колеи сильнее, чем какая-нибудь подлинная драма. И будь у нее хотя бы пять тысяч франков, она тут же бы уехала.
   Куда именно, она не знала. Прошло то время, когда она могла претендовать на место в парижских кабаре. Есть, правда, в Женеве одно кабаре своеобразная мекка стриптиза, где она уже дважды побывала, но это самая настоящая фабрика. Их было пятнадцать каждый вечер, иногда больше, и они выступали, сменяя друг друга, как на конвейере, с номерами, строго рассчитанными по минутам.
   Попробовать поехать в Ниццу? В Марсель?
   Впрочем, к чему об этом думать, коль скоро ей не на что даже купить билет на поезд? У нее вообще никогда не было денег, тем более здесь, потому что, как только она получала хоть немного, то сразу же направлялась в казино; не имея средств купить билет в главный зал, где играли в рулетку или в железку, удовлетворялась более дешевыми вариантами азартных игр в большом холле.
   Сколько бы она ни проигрывала, через неделю ее снова неудержимо тянуло туда. Селита как будто стремилась заставить судьбу, несмотря на ее упорное сопротивление, быть наконец к ней милостивой и позволить в конце концов выиграть.
   Ожидая, что в один прекрасный день это произойдет, она оказалась в Канне как в ловушке, не имея возможности оттуда выбраться. С ней случалось такое уже не в первый раз. В свое время она испытала нечто подобное в Анкаре, странном городе, в столице, искусственно созданной прямо в пустыне Малой Азии.
   Она решила, что ей выпала удача, когда одно агентство, расположенное у ворот Сен-Мартен, отправило ее туда, заключив с ней контракт сроком на шесть месяцев. И она еще не подозревала, что эти шесть месяцев превратятся в два года.
   Кабаре было жалким, убогим. Вокруг зала находились ложи, которые могли быть при случае плотно занавешенными. Никогда в жизни ей не приходилось отпихивать столько рук. Каждый день она клялась, что начнет откладывать деньги на возвращение, но прошло два года, а она по-прежнему оставалась там, уже почти смирившись с мыслью, что никогда не уедет. Так, может быть бы, и произошло, если бы один бельгийский дипломат, возвращавшийся с семьей в Европу, не предложил ей сопровождать его детей в качестве гувернантки.
   — Не нужно только говорить моей жене, где я тебя встретил. Я представлю тебя как учительницу, которая хочет вернуться на родину.
   Он, конечно, воспользовался ею во время путешествия предложил остаться у них в Брюсселе, но, по правде говоря, особо на этом не настаивал, потому что, как бы ни было это удобно и практично, он не мог избавиться от постоянного страха, что жена обнаружит их связь.
   Селита славилась своими зелеными глазами, которые, как поверхность моря, меняли цвет в зависимости от погоды; у нее были темно-рыжие волосы, не нуждающиеся в окраске; ей постоянно говорили, что ее заостренный нос и подбородок точно такие же, как у знаменитой писательницы Колетт в годы ее молодости, когда она создавала «Клодину в Париже».
   Ее считали порочной. Вот только что разгулявшийся дантист спрашивал ее, говоря о номере, которого еще не видел:
   — Возбуждает ли вас то, что вас показывают голой?
   Он не знал, что она никогда не показывается голой на сцене. И вообще, если бы он смог вызвать их всех на откровенность, он бы с изумлением обнаружил, что в «Монико» меньше сексуальности, чем, например, на пляже, где Селита нередко видела женщин, а то и девушек, которые с порочной усладой выставляли свое тело на обозрение и, прижимаясь голым животом к теплому, почти живому песку, явно получали самое настоящее сексуальное удовольствие.
   Возможно, то же самое произошло вчера с Мадо на сцене, если только она не разыгрывала комедию, в чем Селита не была уверена.
   Остальные же почти не испытывали чувственного влечения к мужчинам…
   Мари-Лу, например, иногда увлекалась, но это были какие-то детские увлечения, как у маленькой девочки, и как она сама простодушно замечала, что это у нее «для головы, а не для тела».
   Наташа, с тех пор как покинула мужа, могла преспокойно спать одна неделями или даже месяцами, а то, что случилось у нее с Эмилем, это не в счет. Просто забавное и неожиданное удовольствие, полученное как бы между делом, походя, подобно тому как во время путешествия вдруг возникает желание отведать незнакомое лакомство.
   Франсина жила только ради Пьеро и готова была еще иметь детей, при условии, что их отец куда-нибудь денется.
   Кетти была единственным исключением. Она обладала агрессивной и вульгарной сексуальностью, заставляющей ее говорить о любовных делах откровенно и непристойно, подобно кое-каким посетителям, которых обычно старались избегать. Но Селита подозревала, что Кетти просто прикрывает этой напускной грубостью свою полную неспособность получать удовольствие от подобных утех.
   Для Флоранс, для Селиты и, несомненно, еще для миллионов женщин мужчина был ценен не только сексом, но также и тем, что он может стать опорой в жизни, хотя и к одному этому нельзя все сводить.
   Эмиль сегодня днем задал вопрос, который у Селиты никак не выходил из головы:
   — Вы его любите?
   Потом добавил со своим мальчишеским простодушием:
   — Он порой вызывает у вас отвращение?
   Так вот нет, не вызывает! А может быть, и в самом деле Селита по-своему любила его. Из-за того, что она решила его победить. Из-за того, что он стал в ее глазах главным противником.
   И это был противник серьезный, под стать ей, он постоянно увертывался, что делало партию более трудной и оттого особо увлекательной.
   Мадам Флоранс завоевала его, очевидно, потому, что оставалась ему верной и продолжала работать на, него, пока он был в тюрьме, а также потому, что день за днем помогала ему и у нее хватало ума прощать его слабости.
   Селита решила отобрать его, и это была не подлость или предательство с ее стороны, а честная война.
   Неужели же она откажется от борьбы из-за какой-то туфли, сорванной с ноги, из-за смешного девичьего заговора вроде тех, что бывают в монастырях?
   Она сказала неправду дантисту о том, что у нее здесь есть запасные туфли.
   Единственная обувь, которая еще оставалась у нее в «Монико», были легкие башмаки из красного атласа, обшитые разноцветными камешками. Она их надевала для своих испанских танцев.
   Внизу, наверное, думали, что она дуется или плачет, а может, и собирает вещи, чтобы уехать. Она вздрогнула, услышав шаги на железной лестнице, но не стала смотреть в стеклянное окошечко на уровне пола, чтобы выяснить, кто поднимается.
   Когда открылась дверь, она увидела в зеркале Леона, который держал в одной руке молоток, в другой — найденный каблук. Не говоря ни слова, он поискал глазами туфлю, подобрал ее и направился к подоконнику.
   Он любил мастерить, особенно когда работа требовала выдумки и усилий.
   Повертев несколько раз замшевую туфлю своими толстыми пальцами, он вытащил из кармана гвозди и принялся за дело.
   Подоконник, однако, не годился для этого. Еще поискав глазами, он в конце концов остановил свой взор на табурете Селиты.
   А может, он избрал такой способ, чтобы прийти к ней мириться?
   Работа захватила его целиком; нахмурив брови, чуть высунув язык, он перевернул табурет и использовал одну из ножек в качестве сапожной колодки, нацепив на нее туфлю.
   — Держи туфлю за носок!
   После нескольких попыток ему наконец удалось добиться своего. Убедившись относительно прочности каблука, хозяин заметил:
   — Сегодня будет держаться, но лучше в ней не танцевать.
   Она взяла протянутую им туфлю.
   — Спасибо.
   — Не за что.
   Подойдя к двери, он сказал не оборачиваясь:
   — Признайся, что ты получила по заслугам.
   Когда чуть позже она спустилась, Наташа уже заменила ее за столом дантиста, и тот смотрел на Селиту с некоторым смущением, не приглашая вернуться. Мари-Лу и Кетти собирались уже подняться, чтобы переодеться для выступлений. Селита подошла к стойке бара, уселась на табурет, и тут она поняла, что Мари-Лу не придет ночевать в эту ночь на площадь Командант Мария.
   Швейцарец последней субботы месяца, как его здесь называли, поскольку не знали его имени, сидел в углу один, не интересуясь ничем, что происходило вокруг. Не догадываясь, как это нелепо здесь выглядит, он достал из кармана газету и стал ее читать.
   Он был уполномоченным одного женевского банка и каждый месяц приезжал в Канн, чтобы встретиться с богатым клиентом. Тот доживал свои дни в одной из самых красивых вилл на Лазурном берегу, изредка выезжая из нее в автомобиле в обществе шофера и сиделки.
   При первом посещении «Монико» швейцарец долго изучал их всех и не ушел до закрытия. Танцевал он всего один раз, исключительно для того, чтобы иметь возможность поговорить с Мари-Лу. Своими манерами простой и доброй девушки она внушала ему доверие больше других.
   — Я не вернусь сегодня ночевать, — объявила тогда Мари-Лу Селите, когда они одевались, чтобы уйти. — Этот тип ждет меня за углом.
   Их видели уходящими в сторону Круазетт. Мари-Лу вернулась в семь часов утра, и так как у нее не было ключа, ей долго пришлось стучать в дверь, ожидая, пока услышит и проснется Селита.
   — Прости меня, подружка. Представь себе, он поставил будильник на шесть часов, не предупредив меня, и заявил, что сделал это для того, чтобы я ушла, не привлекая внимания служащих отеля. Он живет в «Карлтоне», занимает большие апартаменты с салоном. Я запомнила номер — триста первый. Мы туда не входили вместе. Опасаясь портье, он мне сказал: «Через десять минут вы подниметесь в триста первый номер и ничего не спрашивайте». Он воображал, что я буду ожидать, бродя взад-вперед по улице. Естественно, что все это время я болтала с Луи — ночным портье.
   И с тех пор комедия разыгрывалась каждый месяц. Швейцарцу не приходило в голову переменить партнершу. Он терпеть не мог никаких неожиданностей, ничего, что может усложнить жизнь, и хотел, чтобы все шло по раз заведенному порядку.
   Из-за его присутствия Селита чуть было снова не изменила свои планы, ибо при мысли о том, что ей придется возвращаться сегодня одной, девушке стало не по себе. Без денег она не могла покинуть Канн, но ничто не мешало ей перестать цепляться за Леона и заинтересоваться каким-нибудь другим мужчиной.
   Совершенно кстати оказался снова здесь человек в твидовом сером костюме, сидящий на том же месте, что и накануне, со своим обычным спокойным видом и с раздражающей ее улыбочкой. Она была убеждена, что он приходит сюда ради нее, она явно его заинтересовала. Присутствовал ли он во время этой сцены с туфлей?
   А почему бы ей не начать именно с ним все сначала?
   Она наклонилась к Людо, который только что налил ей виски.
   — Ты знаешь, кто это?
   Он посмотрел в указанном направлении и покачал головой.
   — Я тоже задавал себе этот вопрос. Он явно не из Канна, но не иностранец, а француз. У него большая машина с откидным верхом. На прошлой неделе, когда я подрабатывал в яхт-клубе, он был там среди сливок общества.
   Мужчина угадал, что говорили о нем и им интересовались. Театральным жестом он вынул из своего бумажника с золотой монограммой визитную карточку и попросил бармена передать ее Селите.
   Та прочитала:
   «Граф Анри де Деспьерр».
   Было указано два адреса, один в левой стороне, другой в правой. Первый гласил: «Замок де Деспьерр в департаменте Йериго», а второй — 23, улица Франциска I, Париж».
   Она направилась к нему, вернула визитную карточку и сказала очень холодно:
   — Спасибо.
   — Позвольте вам предложить выпить.
   — Не сейчас. Я только что выпила виски, а еще раньше шампанское. К тому же скоро мне нужно идти готовиться к выступлению.
   — Я знаю расписание.
   Она заметила, что Леон со своего места у входа наблюдает за ними, и у нее еще раз возникло желание все бросить и начать заново.
   — Вы еще долго пробудете в Канне?
   — До того момента, пока моя супруга не обнаружит, что ей тут надоело.
   Она заметила обручальное кольцо на его пальце, а также перстень, на печати которого был выгравирован, как она теперь понимала, герб его рода.
   — Вы разочарованы? — поинтересовался он.
   — Почему?
   — Вы могли бы питать разные иллюзии. Ведь когда плохи дела с одним, возникает естественное желание попытать счастья с другим.
   — Что вы хотите сказать?
   Он ничего не ответил, только посмотрел в сторону хозяина.
   — Кто вам об этом рассказал? — спросила она.