Сименон Жорж. Тайна старого холанца

   "...Твоя сестра снова беременна, а ее инженер гордится этим, словно выстроил самую большую плотину в мире. Мать по-прежнему воюет с полестней малышей и приходит домой вся пропахшая запачканными пеленками..."
   А вот и свадебная фотография, сделанная, судя по надписи, несколько лет тому назад. Чья же это свадьба, ее сестры? Рядом с новобрачными их родственники в напряженных, неестественных позах, как всегда на таких фотографиях. Слева молодой человек с женой и сыном, мальчуганом лет трех-четырех, и совсем с краю - миловидная девушка с живыми лучистыми глазами, по-видимому, сама Маринетта.
   Мегрэ сунул фотографию в карман. Выйдя из дома, он взял такси и вскоре был уже на Кэ-дез-Орфевр в своем кабинете, из которого вышел сегодня под утро, поставив, наконец, точку на затянувшемся деле "мотогангстеров".
   Не успел он снять пальто, как в дверь постучал Жанвье.
   - Нашелся ее брат, шеф. Я был у него в страховой компании на улице Ле-Пелетье. Он там важная птица.
   Мегрэ протянул ему свадебную фотографию.
   - Он?
   Жанвье без колебаний показал на отца мальчика.
   - Он в курсе дела?
   - Нет. Газеты только сейчас вышли. Сначала он меня уверял, что произошла ошибка, что не в характере его сестры убегать или прятаться.
   - "Она, - говорит, - у нас прямая, открытая душа, слишком резка с людьми, я часто ругаю ее за это. Людям это не всегда нравится..."
   - Как по-твоему, он не старался что-то скрыть? Перебрав несколько трубок, Мегрэ выбрал одну, и, усевшись за стол, начал медленно ее набивать.
   - Нет. Мне кажется, он человек порядочный. Сразу же рассказал все об их семье. Они из Гренобля. Отец преподает английский язык в лицее, а мать заведует детскими яслями. У них есть еще одна дочь - живет там же, в Гренобле, замужем за инженером, который каждый год делает ей по ребенку...
   - Знаю.
   Мегрэ не сказал, что узнал это из письма, найденного им на квартире Маринетты.
   - Окончив школу, Маринетта уехала в Париж. Сначала устроилась секретаршей к одному адвокату. Эта работа пришлась ей не по душе, и она поступила на курсы косметики. Теперь, по словам брата, она мечтает открыть свой косметический салон.
   - А что с женихом?
   - Она действительно была помолвлена с неким Жан-Клодом Тернелем - сыном парижского промышленника. Маринетта познакомила парня со своим братом и даже собиралась свозить его в Гренобль - показать родителям.
   - А брат знает, что этот Жан-Клод не раз ночевал у нее?
   - Он не особенно распространялся по этому поводу, но дал понять, что как брат он этого, вообще говоря, не одобряет, но как человек современных взглядов не склонен осуждать Маринетту.
   - В общем семейка для рекламы, - пробурчал Мегрэ.
   - Нет, в самом деле он мне понравился. Квартира на авеню Жюно, где каждая вещь говорила о Маринетте, понравилась Мегрэ не меньше.
   - А разыскать и допросить девушку все-таки надо и как можно скорее! Брат виделся с ней в последнее время?
   - На позапрошлой неделе. Когда Маринетта не уезжала по субботам за город, она проводила воскресный вечер у брата и невестки. Они живут в пригороде Ванв, у тамошнего муниципального парка. Далековато, но Франсуа Ожье - так зовут брата - говорит, что это очень удобно для детей.
   - Она им ничего не говорила?
   - Сказала как-то, что познакомилась с одним занятным человеком, и пообещала вскорости рассказать необыкновенную историю. Невестка еще поддразнила ее: "Новый жених?"
   Жанвье, казалось, и сам был огорчен, сообщая столь мирные, обыденные подробности.
   - Только она в ответ поклялась, что ни боже мой - с нее, мол, и одного хватит.
   - Кстати, почему она порвала с этим Жан-Клодом?
   - Раскусила она его. Парень он никчемный, пустельга и лодырь, И к тому же он сам был не прочь от нее отделаться. В школе дважды проваливался на выпускных экзаменах. Отец послал его в Англию к своему компаньону. И там у него дело не шло. Теперь его пристроили здесь на отцовской фирме, где он опять бьет баклуши.
   - Узнай, пожалуйста, когда были поезда на Гренобль вчера вечером или сегодня утром.
   Это ничего не дало. Если бы Маринетта уехала с ночным поездом, она бы уже была у родителей. Но ни ее отец, которому Мегрэ в конце концов позвонил в лицей, ни мать не видели своей дочери.
   Повесив трубку, комиссар повернулся к Жанвье.
   - Сегодня утром Лапуэнт разговаривал с девушками из института красоты.
   Они понятия не имеют, где Маринетта бывала по воскресеньям. Из дому она ушла ночью, под проливным дождем и ничего с собой не взяла - ни чемодана, ни даже смены белья. В любой гостинице ее сразу взяли бы на заметку - это, я думаю, она учла.
   Где же она может быть сейчас? У одной из своих подруг, которой вполне доверяет? Или в каком-нибудь укромном уголке, где ее хорошо знают, например в пригородной гостинице? Говорят, она увлекается плаваньем. Каждую неделю ездить к морю, ей, конечно не по карману. Да и зачем? На Сене, Марне или Уазе прекрасных пляжей сколько хочешь.
   Так вот, разыщи Жан-Клода и постарайся выведать у него, куда они с ней обычно ездили...
   В соседней комнате давно уже дожидался Мере. Он принес небольшую картонную коробку с пулями и тремя гильзами.
   - Эксперт того же мнения, что и мы, шеф. Калибр 7,63, пистолет - почти наверняка маузер.
   - А отпечатки?
   - Странное дело, в гостиной почти всюду отпечатки Лоньона, даже на ручке радио.
   - А на телевизоре?
   - Не обнаружили. На кухне он открывал холодильник - брал жестянку с молотым кофе. Его же отпечатки и на кофейнике. Чему вы улыбаетесь? Я несу вздор?
   - Нет, нет, продолжай.
   - Лоньон пил из стакана и чашки. А на коньячной бутылке отпечатки пальцев обоих, инспектора и девушки.
   - А в спальне?
   - Никаких следов Лоньона. Ни одного его волоска на подушке. Только один женский. Никаких следов на полу, хотя, как мне сказали, Лоньон пришел на авеню Жюно под проливным дождем.
   Мере и его ребята ничего не упустили.
   - Похоже, что он долго сидел в кресле перед балконной дверью. Думаю, что, сидя там, он и включал радио. Один раз он открывал балконную дверь отпечатки его пальцев на дверной ручке просто загляденье, а на балконе я подобрал окурок... Вы все улыбаетесь...
   - Видишь ли, все это подтверждает мысль, которая пришла мне в голову при разговоре с собственной женой.
   На первый взгляд все как будто говорит за то, что Невезучий, которого жена превратила в домработницу, наконец-то завел интрижку и вознаграждал себя на авеню Жюно за безрадостные будни в своей квартире на площади Константин-Пекер. Верно? Так вот слушай, старина. Мне стало смешно, что ребята из восемнадцатого района ни с того ни с сего превратили Лоньона в донжуана. Готов поспорить, что между ним и этой девушкой ровно ничего не было. Даже обидно за него - он много потерял. Приходя к ней вечерами, он сидел в первой комнате, в гостиной, чаще всего у окна, а Маринетта доверяла ему настолько, что укладывалась при нем спать. Ты больше ничего не обнаружил?
   - Немного песка на ее туфлях - тех, что на низком каблуке, наверное, она носила их за городом. Песок речной. У нас в лаборатории сотни разных образцов песка. Если повезет - определим, откуда этот. Но на анализы уйдет уйма времени.
   - Держи меня в курсе дела. Кто-нибудь еще ждет меня?
   - Инспектор из восемнадцатого района.
   - С темными усиками?
   - Да.
   - Это Шинкье. Пойдешь мимо - попроси его зайти.
   Снова пошел мелкий моросящий дождь, вернее, сырой туман опустился на город, точно сумерки. Облака стояли почти неподвижно и, постепенно утрачивая свои очертания, слились вскоре в сплошной грязно-серый купол.
   - Что скажете, Шинкье?
   - Обход улицы затянулся, господин комиссар. Наши ребята до сих пор ходят по квартирам. Хорошо еще, что на авеню Жюно на каждой стороне не больше сорока домов. И то хватит - как-никак надо опросить две сотни людей!
   - Меня в особенности интересуют дома напротив места происшествия.
   - С вашего позволения, господин комиссар, я еще вернусь к этому. Я понимаю, о чем вы говорите. Начал я с жильцов дома, из которого вышел бедняга Лоньон. На первом этаже живет одна семья, пожилые супруги Гэбр.
   Месяц тому назад они уехали в Мексику к замужней дочери.
   Он достал из кармана записную книжку, испещренную пометками, фамилиями и нехитрыми чертежиками.
   "И с этим надо поделикатней, а то еще обидится, чего доброго", - подумал Мегрэ.
   - На остальных этажах по две квартиры. На втором живут супруги Ланье, рантье, и вдова Фэзан, она работает в швейной мастерской. Услышав выстрелы, все они сразу бросились к окнам, увидели отъезжавшую машину, но номер, к сожалению, не разглядели.
   Мегрэ сидел, полузакрыв глаза, и, попыхивая трубкой, рассеянно слушал.
   Обстоятельный доклад ретивого инспектора почти не доходил до его сознания.
   Казалось лишь, что в комнате жужжит большая муха.
   Но как только тот заговорил о некоем Маклэ, который жил на третьем этаже соседнего дома. он сразу навострил уши. По словам Шинкье, это был старый ворчун, одинокий и нелюдимый. Отгородившись от всего света, он довольствовался ироническим созерцанием окружающего из своего окна.
   - В квартире у него мерзость запустения. Он ревматик и еле ходит, опираясь на две палки. Женщин на порог не пускает - прибрать некому. По утрам консьержка приносит ему кое-что из продуктов и ставит у дверей. Он их сам заказывает накануне - записку оставляет на коврике перед дверью.
   Радио у него нет, газет он не читает. Консьержка уверяет, что он богат, хотя и живет почти как нищий. У него есть замужняя дочь, которая не раз пыталась упрятать его в лечебницу.
   - Он и в самом деле сумасшедший?
   - Судите сами. Уж как я его упрашивал дверь открыть - молчит! Пришлось под конец пригрозить: сказал, что приведу слесаря, велю взломать дверь. Ну тут он открыл, долго пялился на меня, осмотрел с головы до ног, а потом вздохнул и говорит: "Слишком уж вы молоды для своей профессии". Я ответил, что мне уже тридцать пять, а он знай твердит: "Мальчишка!.. Мальчишка!.. Что вы понимаете? Много ли узнаешь к тридцати пяти годам?"
   - Рассказал он что-нибудь путное?
   - Все больше о голландце из дома напротив. Мы с вами сегодня смотрели на этот дом с балкона. Небольшой особняк. Весь третий этаж застеклен, как ателье художника.
   Некий Норрис Йонкер построил этот дом для себя пятнадцать лет тому назад и живет там по сей день. Сейчас ему шестьдесят четыре года. У него красавица жена, намного моложе его.
   Потом старик вдруг разболтался, - продолжал Шинкье. - Боюсь, я не смогу пересказать вам все, что он наговорил. Мысли у него скачут, и философствует он без конца.
   А к голландцу этому я после заходил. Лучше я сам о нем и расскажу.
   Человек он обходительный, интеллигентный и представительный такой. Отпрыск известной семьи голландских банкиров. Его отец был директором банка "Йонкер, Хааг и К°". Сам же он банковскими делами никогда не интересовался и много лет скитался по белу свету. По его словам, под конец он понял, что Париж единственное место, где можно жить, и построил этот особняк на авеню Жюно.
   Дело после смерти отца ведет его брат Ганс, а он, Норрис Йонкер, довольствуется дивидендами и обращает их в картины.
   - В картины? - переспросил Мегрэ.
   - Говорят, у него одно из богатейших собраний в Париже.
   - Стоп! Вы позвонили. Кто вам открыл?
   - Камердинер. Еще нестарый. Белесый и розовый, как поросенок.
   - Вы сказали, что вы из полиции?
   - Да. Он как будто и не удивился, провел меня в вестибюль и предложил сесть. По стенам картины. Я, правда, ничего не смыслю в живописи, но подписи знаменитых художников все же разобрал. Там и Гоген, и Сезанн, и Ренуар. На картинах все больше голые женщины.
   - Долго вы ждали?
   - Минут десять. Двустворчатая дверь из вестибюля в гостиную была приоткрыта, и я увидел там молодую брюнетку. Еще подумал, почему это она в пеньюаре, ведь уже три часа дня. Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, она пришла специально, чтобы посмотреть на меня. Через несколько минут камердинер провел меня через гостиную в кабинет, снизу доверху забитый книгами.
   Навстречу мне поднялся мосье Йонкер. На нем были фланелевые брюки, шелковая рубашка с отложным воротником и черная бархатная куртка. Седой как лунь, но цвет лица прекрасный, почти такой же, как и у камердинера.
   На письменном столе поднос с графином и рюмками.
   "Присаживайтесь. Слушаю вас", - сказал он без малейшего акцента.
   Чувствовалось, что роскошная обстановка, бесценные картины и учтивость представительного хозяина произвели сильное впечатление на участкового инспектора Шинкье.
   - По правде говоря, я не знал, с чего начать.
   Спросил его про выстрелы, он ответил, что ничего не слышал, потому что окна его спальни выходят в сад, а стены толстые, за ними с улицы ничего не слышно. "Не выношу шума", - говорит и налил мне рюмку ликера. Такого я еще не пробовал. Очень крепкий, с привкусом апельсина.
   "Но вы, наверное, знаете, что произошло вчера ночью на улице перед вашим домом?" - спрашиваю. "Карл мне рассказал, когда принес завтрак около десяти утра. Это мой камердинер, сын одного нашего арендатора. Он сказал, что на улице собралась толпа - ночью гангстеры напали на полицейского".
   - Как он держался? - прервал Мегрэ, уминая табак в трубке.
   - Спокойно, улыбался все. Редко кто так ведет себя с незваными гостями.
   "Если вы хотите спросить Карла, - говорит, - я охотно пришлю его к вам, но в его комнате окна тоже выходят в сад, и он говорил мне, что ровно ничего не слышал".
   "Вы женаты, господин Йонкер?" - спросил я еще.
   "А как же, - отвечает. - Жене чуть дурно не стало, когда она узнала, что случилось в двух шагах от нашего дома".
   Тут Шинкье умолк ненадолго и, помявшись, продолжал:
   - Не знаю, может, я дал маху, господин комиссар. Я еще много о чем хотел расспросить, да как-то не решился. В конце концов, думаю, самое важное - это как можно скорее ввести в курс дела вас.
   - Вернемся к старому ревматику.
   - Вот, вот. Ведь если бы не он, я бы не пошел к голландцу. В самом начале нашего разговора Маклэ сказал: "Что бы вы делали, инспектор, если бы вашей женой была одна из красивейших женщин Парижа? Молчите? Хо-хо! А ведь вам не седьмой десяток! Ну ладно! Поставим вопрос иначе: как ведет себя человек в этом возрасте, владея столь очаровательным существом?
   Ну так слушайте, у господина из дома напротив, по-видимому, свои взгляды на этот счет. Я, изволите знать, сплю мало: бессонница. Ни политика, ни катастрофы разные, о которых галдят по радио и пишут в газетах, меня не волнуют. Зато люблю подумать. Это мое единственное развлечение. Понимаете?
   Смотрю так в окно и думаю. Какое это увлекательное занятие - кто бы знал!
   Взять, например, этого голландца и его жену. Они мало выезжают, один-два раза в неделю, она - в вечернем платье, он - в смокинге, и редко когда возвращаются позднее часа ночи. Стало быть, это просто ужин у друзей или театр.
   Сами они званых вечеров не устраивают, к обеду никого не приглашают и обедать, кстати сказать, садятся не раньше трех.
   Да! Так вот я и развлекаюсь. Наблюдаю, анализирую, сопоставляю, догадываюсь...
   И вот вижу я, что два или три раза в неделю хорошенькие девушки звонят в парадное напротив по вечерам, часов около восьми, а выходят из дому поздно ночью, а то и под утро..."
   Мегрэ все больше сожалел о том, что ему не пришлось лично допросить старого чудака.
   - "И это еще не все, дорогой вы мой блюститель порядка! Признайтесь, что навострили ушки! А то небось думали: "Что за вздор несет старый хрыч!" Это еще что - я вам больше скажу: девицы-то всегда приходят разные!
   Обычно они приезжают на такси, но иногда приходят и пешком. Из моего окна видно, как они всматриваются в номер дома, словно еще не бывали здесь. Это тоже имеет свой смысл, как по-вашему? Значит, кто-то вызывает их по этому адресу. Да в конце концов я не родился калекой и не всегда жил, как старый больной пес в конуре. И поверьте, я знаю женщин.
   Видите напротив фонарь, в пяти метрах от их парадного? Светит он ярко, и мне отсюда все видно. Вы полицейские и, надо полагать, с .первого взгляда отличите порядочную женщину от потаскухи, для которой любовь - профессия. Но и таких, кто этим, так сказать, промышляет от случая к случаю, вы определите без труда. Ну, там, певичек из кабаре или статисток из кино, которые всегда не прочь подработать таким способом, хотя и не выходят на панель".
   От сонливости Мегрэ не осталось и следа.
   - Ну, Шинкье, вам понятно?
   - Что понятно?
   - Как все это началось! Лоньон часто дежурил по ночам на авеню Жюно и знал там в лицо почти всех. И если он заметил, как женщины такого сорта ходят в особняк голландца...
   - Я уже подумал об этом. Но ведь непостоянство не запрещено законом даже пожилым людям!
   "И в самом деле, одно это еще не .заставило бы Невезучего подыскать столь необычный наблюдательный пункт", - подумал Мегрэ, а вслух сказал:
   - Ну это как раз легко объяснить.
   - Как?
   - Допустим, он следил за одной из этих девиц. А может быть, случайно натолкнулся на одну из тех, с которыми возился раньше.
   - Так-то оно так. Но все же при чем тут голландец? Как говорится, вольному воля...
   - Погодите, мы еще не знаем, что происходило в его доме и что там. видели эти женщины. Ну, а что еще сказал этот ваш славный старикан?
   - Я задал ему массу вопросов и ответы записал. Шинкье опять извлек свой черный блокнот и стал зачитывать:
   - "Вопрос: Может быть, эти женщины приходили к слуге?
   Ответ: Во-первых, камердинер влюблен в служанку из молочной в конце улицы, толстую хохотушку. Несколько раз в неделю она приходит сюда к нему на свиданье. Стоит в стороне, метрах в десяти от дома, и поджидает его. Могу вам показать это место. Он как завидит ее, сразу же выходит.
   Вопрос: В какое время они встречаются?
   Ответ: По вечерам около десяти. Думаю, что раньше он не может прислуживает за столом, значит в доме ужинают поздно. Они долго прогуливаются под руку и, прежде чем разойтись, целуются вон в той нише направо.
   Вопрос: Он ее не провожает?
   Ответ: Нет. Она вприпрыжку бежит по улице одна, сияя от счастья. Иной раз кажется, что она вот-вот пустится в пляс. Но я еще и по другой причине уверен, что эти женщины приходят не к камердинеру. Часто они звонили в парадное, когда его не было дома.
   Вопрос: Кто же им открывает?
   Ответ: В том-то и дело! Тут еще одна довольно любопытная подробность: иногда открывал сам голландец, а иногда его... жена.
   Вопрос: У них есть машина?
   Ответ: Еще какая! Роскошная, американская.
   Вопрос: А шофер?
   Ответ: Все тот же Карл, только, садясь за руль, он напяливал другую ливрею.
   Вопрос: Другие слуги в доме есть?
   Ответ: Кухарка и две горничные. Горничные часто меняются.
   Вопрос: У них бывает еще кто-нибудь, кроме этих "дам"?
   Ответ: Кое-кто бывает. Чаще всего мужчина лет сорока, по виду американец.
   Приезжает он обычно днем в дорогой спортивной машине желтого цвета.
   Вопрос: Сколько времени он проводит в доме? Ответ: Час-другой.
   Вопрос: А вечером или ночью он ни разу не приезжал?
   Ответ: Только два раза подряд, с месяц тому назад. Подъезжал он около десяти часов вечера с какой-то молодой женщиной. Он заходил в дом и вскоре выходил, а женщина оставалась в машине.
   Вопрос: Оба раза одна и та же?
   Ответ: Нет".
   Мегрэ представил себе, как старик сардонически улыбался, делая эти маленькие открытия.
   - "Еще один какой-то лысый приезжает иногда на такси посреди ночи и уезжает с большими пакетами.
   Вопрос: Что это за пакеты, как вы думаете?
   Ответ: Похоже, что завернутые картины. А может, и еще что-нибудь. Вот почти и все, что я знаю, господин инспектор. Мне уже много лет не приходилось так много говорить и, надеюсь, теперь долго не придется.
   Предупреждаю, вызывать меня в полицию или к следователю бесполезно.
   В свидетели, если дойдет до суда, я не пойду и подавно!
   Поболтали, и ладно. Я рассказал вам кое о чем, мало ли что старикашке в голову взбредет! Одним словом, делайте свои выводы, но меня в эту историю ни под каким видом не впутывайте!"
   Шинкье продолжал свой доклад, и, слушая его, Мегрэ подумал, что участковые все же не зря получают жалованье.
   - Позднее, когда я распростился с голландцем, мне вдруг пришло в голову, что .старый чудак из дома напротив мог и разыграть меня! И я решил проверить хотя бы одно из его показаний - тогда, думаю, можно взять на веру и все остальное.
   Пошел я в молочную. Долго ждал на улице, пока служанка осталась одна. Я ее сразу узнал по описанию старика: в самом деле, пухленькая и хохотушка.
   Она недавно приехала из деревни и в таком восторге от Парижа, что до сих пор опомниться не может.
   Я вошел в молочную и спросил: "У вас есть знакомый по имени Карл?"
   Она покраснела, испуганно посмотрела на открытые двери в заднюю комнату и пробормотала:
   "А вы кто такой? Что вам за дело до этого?"
   "Я из полиции. Мне нужно кое-что уточнить".
   "В чем его обвиняют?"
   "Ни в чем. Говорю вам, это проверка. Он ваш жених?"
   "Может, мы и поженимся когда-нибудь... Предложения он мне еще не сделал".
   "Вы с ним часто встречаетесь по вечерам?"
   "Встречаюсь, когда свободна".
   "И ждете его у подъезда на авеню Жюно?"
   "Откуда вы знаете?"
   В это время из задней комнаты вышла грузная женщина, и у девчонки хватило сообразительности перевести разговор. Она затараторила:
   "Нет, мосье. Горгонзолу <Горгонзола - сорт сыра.> всю распродали. Возьмите рокфор. На вкус почти одно и то же".
   Мегрэ улыбнулся.
   - Пришлось взять рокфор?
   - Я сказал, что жена предпочитает горгонзолу,. Вот и все, господин комиссар. Не знаю, с чем придут сегодня вечером мои ребята. Что слышно о бедняге Лоньоне?
   - Я только что просил позвонить в клинику. Врачи пока ничего определенного не могут сказать. Он еще не пришел в себя. Опасаются, что вторая пуля, та, что прошла пониже ключицы, задела верхушку правого легкого; надо бы сделать рентген, но он еще слишком слаб.
   - Что же он такое учуял, что его решили убрать? Вы не меньше моего удивитесь, когда познакомитесь с голландцем. Не укладывается в голове, что такой человек...
   - Вот что, Шинкье. Когда освободятся ваши люди, пусть проверят девиц известного сорта в вашем районе. В особенности во время ночного дежурства.
   Вы ведь сказали, что некоторые из девиц приходили к дому Йонкера пешком, значит это местные, с Монмартра. Прочешите все ночные кабаре. Судя по тому, что говорил ваш ревматик, они не из уличных потаскух, рангом повыше. Вам все ясно? Может, засечем хоть одну из тех, кто бывал на авеню Жюно.
   "Конечно, куда важнее отыскать Маринетту Ожье, - подумал Мегрэ. - Может быть, Мере и его лаборанты все-таки нападут на ее след со своими образцами песка".
   Мегрэ набрал номер знакомого аукциониста по продаже картин, с которым ему не раз приходилось сталкиваться по работе и которого часто вызывали в суд как эксперта.
   - Это вы, Манесси? Говорит Мегрэ.
   - Одну минутку, я только закрою дверь. Ну вот, я вас слушаю. И вы тоже занялись живописью?
   - О нет! Я в ней по-прежнему слабо разбираюсь. Вы знаете некоего Норриса Йонкера, голландца?
   - С авеню Жюно? А как же! Мне даже приходилось производить по его просьбе экспертизу нескольких полотен. У него одно из богатейших собраний картин второй половины девятнадцатого и начала двадцатого века.
   - Значит, он очень богат?
   - Его отец, банкир, тоже был большим ценителем живописи, Норрис Йонкер вырос среди картин Ван-Гога, Писарро, Мане и Ренуара. Не удивительно, что финансы его не интересуют. Он получил в наследство довольно много картин, а дивидендов, которые платит ему брат, возглавивший дело, хватает на приобретение новых.
   - Вы встречались с ним лично?
   - Да. А вы?
   - Нет еще.
   - Он больше похож на английского джентльмена, чем на голландца. Если мне память не изменяет, после окончания Оксфордского университета он долго жил в Англии. Я слышал даже, что в последнюю войну он вступил добровольцем в британскую армию и дослужился до полковника.
   - А что представляет собой его жена?
   - Прелестное создание. Она очень рано вышла замуж за одного англичанина из Манчестера... Не понимаю, что вам дался Йонкер. Надеюсь, его не ограбили?
   - Нет.
   Теперь настала очередь Мегрэ уходить от прямых вопросов. Он вновь перехватил инициативу в разговоре и спросил:
   - Они часто бывают в обществе?
   - По-моему, нет.
   - Йонкер встречается с другими любителями живописи?
   - За аукционами он, конечно, следит и, во всяком случае, знает, когда в Париже, Лондоне или Нью-Йорке какое-нибудь ценное полотно меняет хозяев.
   - Он ездит по белу свету?
   - Вот уж этого не могу сказать. Он много путешествовал в свое время, не знаю, как сейчас. Впрочем, чтобы купить картину, ему самому вовсе не обязательно ездить по аукционам. Известные покупатели чаще всего посылают для этого своих представителей.
   - В общем вы в своих делах можете на него положиться.
   - С закрытыми глазами.
   - Благодарю вас.
   Все это не упрощало дела. Мегрэ недовольно поднялся и достал из стенного шкафа пальто и шляпу.
   Хуже нет для полицейского, чем опрашивать в ходе расследования известных, уважаемых или высокопоставленных людей. Такие потом нередко жалуются, обзванивают начальство, и хлопот с ними не оберешься. Поразмыслив, комиссар решил не брать с собой к Йонкеру никого из инспекторов, чтобы не придавать своему визиту слишком официальный характер.
   Через полчаса он вышел из такси около особняка на авеню Жюно и вручил свою визитную карточку Карлу, облаченному в белый сюртук. Как и Шинкье, комиссару пришлось подождать в вестибюле, но его чин, как видно, произвел впечатление: камердинер на сей раз вернулся не через десять, а через пять минут.